Это было во время воины 1870 года.
В конце сентября немцы заняли уже большую часть Пикардии. Эскадроны легкой кавалерии рассеялись по департаментам Эны, Соммы и Паде-Кале.
Между Дуэ и Арра находилось тогда обширное имение, с громадным парком, великолепным замком, многочисленными угодьями, впоследствии раздробленными, принадлежавшее баронам де Фонтенваль, старинной местной семье.
Барон Этьен де-Фонтенваль, тогдашний владелец поместья, был командир гвардейского уланского эскадрона, атташе военного министерства в Париже. При объявлении войны, он присоединился к своему полку. Он был уже пять лет женат на молодой, очаровательной мадемуазель де-Стерньер, подаривший ему двух сыновей: Пьера, которому было теперь четыре года, и Гастона, трех лет. Тотчас после начала кампании, мадам де-Фонтенваль с детьми покинула Париж и переселились в замок, где они обыкновенно проводили лето.
Было 28 сентября.
Уже целый месяц не приходило вестей от барона, и обожавшая мужа баронесса предавалась отчаянию. Ежедневно газеты приносили горестные известия еще более увеличивавшие ее тревогу; одно за другим следовали поражения — при Сень-Прива, Гравелоте, Бомоне и Седане. О полке барона де- Фонтенваль не было ни слуху, ни духу, и несмотря на все свои усилия, жена его не могла добиться, ранен ли он, убит ли, или взят в плен немцами и заключен в одну из суровых тюрем далекой Померании. Единственное, что она знала, было то, что пруссаки все приближаются и что вся окрестность наводнена ими. Близкая опасность пробудила патриотизм поселян. Несколько отважных горожан и старых отставных военных организовали восстание патриотов и стали во главе нескольких отрядов вольных стрелков, несмотря на плохое вооружение и неопытность этих последних, они все-таки своего численностью могли противостоять быстрому наступлению неприятельских авангардов.
В деревне Фонтенваль уже несколько дней стояло два отряда вольных стрелков. Молодая баронесса предоставила в их распоряжение обширный амбар, принадлежавший замку, но построенный на самом конце парка, в двадцати минутах расстояния от замка, на повороте большой дороги. Тут собралось около двух сот человек в ожидании событий.
Перед замком тянулась широкая аллея, усаженная дубами и кончавшаяся высокою решеткой.
25 сентября 1870 года, в десять часов утра, когда баронесса печально прогуливалась в парке с детьми и своим отцом, старым графом и де-Стерньер, проводившим лето с дочерью. чтобы утешать ее, ободрял в столь тяжелое время, вдруг прибежали растерявшиеся поселяне с сообщением, что взвод конных прусаков направляется к деревне и в замок.
— Скорее предупредите стрелков в амбаре, — сказал граф Стерньер поселянам. — Ты же, дочь моя, — прибавил он обращаясь к баронессе, — иди в дом с детьми, так как вероятно по близости произойдет стычка.
Испуганная баронесса схватила маленького Гастона на руки, взяла за ручку Пьера и, поддерживаемая отцом, поспешила вдоль главной аллеи. Но едва достигли они фонтана, бившего возле решетки, как пред ними показались пятнадцать улан, покрытых пылью, лошади которых изнемогали от утомления.
Впереди ехал офицер, высокий, красивый, широкоплечий тевтон, белокурый, с грустными, кроткими голубыми глазами и густой бородой, веером падавшей ему на грудь. За ним следовал унтер-офицер, молоденький, жиденький, безбородый, почти мальчик, в золотых очках; наверное студент, войною оторванный от университета.
При виде убегавшей матери с двумя детьми и старика, лейтенант скомандовал своему взводу: Стой! И, сойдя с коня, почтительно приблизился к молодой женщине, которой вежливо поклонился по военному. — Не бойтесь ни за себя, пи за близких вам, — сказал он на прекрасном французском языке. — Я не затем явился сюда, чтобы разграбить ваше жилище. Мои люди и лошади истомлены длинным переходом и умирают от жажды. На моей военной карте в парке обозначен источник, и я действительно вижу его там. Я прошу только вашего позволения дать отдохнуть моим солдатам под тенью деревьев и утолить жажду им и их коням.
После минутного колебания, баронесса отвечала: |
— Я не имею права отказать вам в столь простой просьбе, выраженной вами так вежливо. Войдите в парк, и пусть ваши люди и лошади напьются.
Но внутренне, баронесса говорила себе:
— Через двадцать минут прибегут стрелки, предупрежденные поселянами; схватка может произойти здесь, и дети мои попадут под пули!
Между тем, по команде, уланы спешились; вокруг фонтана столпились люди и лошади и, пока они пили, баронесса с детьми и отцом торопливо направились к замку.
Молодой лейтенант печально глядел им вслед. Вдруг одна из лошадей начала брыкаться, и маленький Гастон испугался и заплакал.
— Боже мой, как мне жаль, что наше присутствие так пугает ваших малюток, — взволнованным голосом сказал офицер, приближаясь к баронессе. — Увы! какая жестокая вещь война! Смотря на вас и на ваших малюток, я вспоминаю моих детей, оставленных в Германии, и мою молодую жену, которая немного похожа на вас. Вот уже два месяца как я расстался с ними… и сердце мое больно сжимается, когда я вспоминаю о них!
Баронесса остановилась на минуту.
— Да, — отвечала она, — война — жестокая необходимость! Мой муж теперь также в походе, и я ничего не слышала о нем целый месяц. Быть может, он убит или смертельно ранен, а я лишена возможности узнать что либо о нем!
Она зарыдала и пошла, еще крепче прижимая к груди мальчика, между тем как из глаз провожавшего ее взором немца скатились две крупные слезы. Граф де-Стерньер спросил молодого лейтенанта:
— Что же вы намерены делать, когда ваши люди и лошади отдохнут? Будете продолжать ваш путь?
— Я буду откровенен с вами, — отвечал пруссак, внезапно размягченный нахлынувшими на него воспоминаниями о семье. — Я явился сюда в качестве передового разведчика, только с несколькими людьми, и наша армия находится отсюда больше чем за 50 километров. Мне поручено осмотреть окрестность и разузнать, нет ли здесь вольных стрелков. Если таковые окажутся где-нибудь по соседству, то мне приказано не только не схватываться с ними, но немедленно скакать обратно.
При этих словах, граф де-Стерньер готов был тотчас сказать ему:
— Так уезжайте поскорее, — но одумался и, закусив губу, ничего не ответил.
Офицер продолжал еще более мягким, тронутым голосом:
— Я совсем взволновался при виде этих детей, напоминающих мне моих… Сегодня почему-то меня преследует предчувствие смерти, я думаю о детях больше, чем думал о них за все время похода… Будьте сострадательны и великодушны, сударыня, скажите мне, есть ли здесь вольные стрелки? Должен ли я уехать?
Голова баронессы закружилась и сердце се сжалось.
В первый момент, повинуясь женственному побуждению жалости, она хотела крикнуть ему: — Да, конечно, они через минуту явятся! — Но внезапно ей представился образ ее мужа, лежащего, быть может, на одном из полей Лотарингии, пленные полки, разорванные знамена, униженная родина… и холодно взглянув прямо в глаза пруссаку, она ответила:
— Нет, здесь в окрестностях нет стрелков.
Офицер с минуту еще колебался, но повинуясь заговорившему в нем чувству чести, снова принял воинственную осанку немецкого солдата и поклонился баронессе и ее отцу.
— Прощайте, — сказал он, — я еду дальше. Глядя на удалявшегося офицера, этого незнакомца, врага, но который так сильно любил своих детей, баронесса почувствовала к нему внезапное сострадание и жалость.
— Вернитесь, — крикнула она, — и поцелуйте моего маленького Гастона, так как дети мои напоминают вам ваших детей!
И мадам де-Фонтенваль вся дрожа и отворачиваясь, чтобы не встретиться с ним взглядом, протянула лейтенанту белокурую головку мальчика, уже переставшего плакать, развлекшись бряцаньем палаша по песку.
Офицер смертельно побледнел, приблизился к баронессе и запечатлел печальный, долгий поцелуй на нежном лобике ребенка.
— Это не солдат, а отец поцеловал вашего ребенка, — сказал он, и, как бы охваченный странным предчувствием, утомленно повторил:
— Значит, решительно, я должен продолжать путь?
— Здесь нет стрелков, — глухо отвечала баронесса, убегая в замок.
Минуту спустя немцы вскочили на коней и на рысях поехали вдоль аллеи, предводительствуемые молодым лейтенантом, принявшим обычный гордый и мужественный вид прусского офицера.
Скоро всадников окутало облако золотистой пыли, и между осеннею листвою только мелькали блестящие сабли.
Прошло несколько минут.
Вдруг в лесной тишине прогремел ружейный залп.
То были вольные стрелки. Предупрежденные поселянами, они столпились у амбара, на повороте дороге и выстрелили в прусаков.
Мадам де-Фонтенваль, граф де-Стеньер и дети остановились, пораженные ужасом. Потом мимо них в беспорядке промчались назад уланы.
Проскакал и унтер-офицер и на скаку крикнул баронессе:
— Мой лейтенант лежит там, на углу вашего парка; вы его убийца, сударыня!
— Потому что я француженка! — в порыве пламенного патриотизма и отчаяния, — крикнула ему в ответ баронесса.
Помещая этот рассказ, редакция просит своих уважаемых читательниц сообщить ей, что они думают о поступке м-м Фонтенваль: поступили бы они на ее месте, как она? И если нет, то что бы они сделали?
Ответы, полученные ред. будут помещены в № 28 нашего журнала.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1891, № 23. С. 224.