Жатва духа (Кузьмина-Караваева)

Жатва духа
автор Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева

Опубл.: 1930. Источник: az.lib.ru

Кузьмина-Караваева Е. Ю. (Мать Мария) Жатва духа: Религиозно-философские сочинения.

СПб.: «Искусство--СПБ», 2004.

Жатва духа

1. Иоанникий Великий. — Жития святых, 4 (17) ноября.

2. Авва Агр и авва Ор. — Древний Патерик.

3. Мученик Никифор и его друг Саприкий-пресвитер. — Жития святых, 9 (22) февраля.

4. Единодушные братья. — Древний Патерик.

5. Виталий-монах. — Жития святых, 22 апреля (5 мая).

6. Петр — сборщик податей. — Жития святых, 22 сентября (5 октября).

7. Серапион-синдонит. — Жития святых, 14 (27) мая.

8. Путь к человеческим душам. — Древний Патерик.

9. Как авва Леонтий исцелял. — Древний Патерик.

10. Спиридон, епископ Тримифунтский. — Жития святых, 12 (25) декабря.

11. Лев Катанскии и Илиодор-волхв. — Жития святых, 20 февраля (5 марта).

12. Преподобная Марина. — Жития святых, Древний Патерик.

13. Милостивый Филарет. — Жития святых, 1 (14) декабря.

14. Мартиниан, Зоя и Фотина. — Жития святых, 13 (26) февраля.

15. Видение фивейского старца. — Древний Патерик.

16. Авва Пимен о самоуничижении. — Древний Патерик.

17. О грядущих делателях. — Древний Патерик.

1. Иоанникий Великий¹

Сын пастуха и сам пастух, — и пастух не только стад овчьих, но и душ человеческих², — Иоанникий родился в селении Марикато к северу от горы Аполлониарской.

В ранней юности, уходя на далекие пастбища со стадами овец, он осенял их крестным знамением и оставлял без иного попечения, а сам предавался молитве. И хищные звери не трогали овец, и во благовремении находили они источник для водопоя, и было им всегда достаточно травы на потребу, потому что крест Иоанникиев был им пастырем и оградой.

Сам же отрок этим знамением крестным освобождал себя от тягости мирского дела и мог пребывать в молитве.

Так от возраста к возрасту выпрямлялся дух его во всегдашнем предстоянии Господу, и был он как свеча пламенеющая в молитве.

Достигнув зрелых лет, Иоанникий покинул отцовские пастбища и родное селение для того, чтобы уйти в пустыню и свободно подвизаться на Господнем пути. Там, деля время между молитвой и трудом, Иоанникий научился читать слово Божие, а также и боговдохновенные книги святых и богоносных Отцов.

И не только читал он молитвы и песнопения, сложенные другими, но и сам был вдохновлен Господом на творение особой молитвы, произнесением которой и прославлял в дальнейшем Святую Троицу.

Молился он так:

— Упование мое — Отец, прибежище мое — Сын, покров мой — Дух Святой — Троица Святая, слава Тебе.

Постоянное трезвление отшельника, суровое отречение от всех благ суетной жизни, молитвенная возвышенность его стали скоро известны далеко во всей округе.

А добрая слава часто влечет за собой дурную зависть.

И позавидовал праведности Иоанникия один инок по имени Епифаний.

Сначала он хотел путем словесного пытания найти что-либо в душе Иоанникия, что не может быть угодно Господу. Но после долгой беседы ничего такого не обнаружил.

И тогда спросил он Иоанникия:

— Что есть монах?

Отшельник же, как бы принуждая себя к ответу и совершая тяжелый труд, промолвил в большой задумчивости:

— По мне, кто делает себе во всем принуждение³, тот монах.

Епифаний вел хоть монашескую жизнь, но легкую и без надобности не принуждал себя к особым подвигам. А потому был он сильно обижен словами Иоанникия, но обиды этой тогда не показал, а сложил ее в сердце своем, где лежал уж большой груз зависти и злобы.

И только вернувшись к себе, дал он волю своему недовольству и заменил все иные помыслы страстью гнева и ненависти.

Так пребывал он некоторое время, пока демон гнева не овладел им настолько, что не мог он уже оставаться бездейственным. Тогда решил он каким-либо способом погубить ненавистного Иоанникия.

Незаметно приблизился Епифаний к горе, на которой спасался⁴ отшельник. Трава же, по причине жаркого и засушливого лета, была на той горе совершенно желтой и сухой. А немного повыше росли деревья, тоже, по неизвестной причине, высохшие. Так что как бы на кладбище многих растений пребывал Иоанникий.

Приблизившись к горе, Епифаний во многих местах и с различных сторон поджег сухую траву. И вскоре целое огненное море охватило всю гору. Деревья трещали и падали, сжав пламенным кольцом вершину, где имел пребывание Иоанникий. А трава, пылая, как бы слала к этой вершине огненные волны, грозя ее затопить.

С большой опасностью и со многими трудами избежал Иоанникий этого пламенеющего приступа.

Вышедши в долину, он подумал, что ввел Епифания в великий соблазн. И тогда показалось ему, что не Епифаний совершил грех, покусившись на жизнь человеческую в злобе, а он, соблазнявший его, этот грех на свою душу принял.

Помыслив так, пошел он разыскать врага своего. Тот был очень испуган, увидав Иоанникия живым и невредимым, потому что почитал он его погибшим в великом пламени, охватившем гору.

Немедля приступил к нему Иоанникий и слезно стал просить у него прощения и отпущения греха. А дабы вернее это отпущение вымолить, он сказал:

— Позволь мне, брат Епифаний, и твою долю вины взять на свои плечи, и ответить за нее перед Господом, прося Его именем той тяжести, которую ты поднял, совершая грех, отпустить мне и мою тяжесть — тяжесть человека, соблазнившего тебя на этот грех.

И, поклонившись в ноги смятенному Епифанию, Иоанникий отошел из той страны, дабы в пределах дальней пустыни продолжать трудное дело спасения своей души.

Много лет пребывал он в молитве. Много и смиренно плакал он, припадая ко Христу и прося Его отпустить грехи человеческие.

Из зрелого мужа стал он старцем. Начали волосы его серебриться. Тело постепенно высохло. Только кожа обтягивала кости. Глаза ввалились глубоко в глазницы, свет же, исходящий из них, был подобен пламени попаляющему.

И если бы кто увидел старца Иоанникия, стоящего прямо и неподвижно на скале, воздев руки к небу, во время молитвы, попаляемого солнцем, или иссушаемого ветром, или покрытого зимой утренним инеем, то такой увидевший воскликнул бы:

— Воистину, вот высится под вольным небом свеча Господня. И пламени моленья его не задует ни ветер, идущий со всех четырех стран земли⁵, ни дождь в осеннюю непогоду.

Молитва Иоанникия пламенем своим противостояла всем страстям человеческим и пламенем своим попаляла все страсти человеческие.

Так что стал он во плоти как бы бесплотен и в греховной природе как бы безгрешен.

И тогда отошли из той пустыни все демоны и враги, потому что нечего им было делать там.

Остался Иоанникий один с Богом Сил.

И был Господу верным предстоятелем за мир и верным заложником за мирские страсти и грехи.

Когда же совершилось так, не захотел Господь беречь сосуд этот нерасплесканным и решил дать приобретенное Иоанникием в пищу людям, дабы и голодные несколько насытились духом.

И повелел Он рабу Своему идти в мир, утешить и облегчить скорби мирские, бороться со страстями человеческими и молиться о покое людей.

Так, древним старцем покинул Иоанникий пустыню и понес многоценное золото свое обнищавшему и голодному миру.

Во многих городах и селах являлся он, и люди имели большую пользу от его молитв и словесных бесед с ним. И казалось даже людям, что после этих встреч получали они взамен своего непомерного груза земных забот и сомнений легкое иго Христово⁶.

Несколько лет длилось его странствие среди мира. И не было ему знаков Господней воли, что может он уйти опять в пустыню на покой.

В конце этого земного пути пришел он однажды в один женский монастырь.

Монахини в нем были в великом смятении и горе, потому что одна из сестер монастырских, дотоле самая прилежная в молитве и самая послушная в труде, подпала диавольскому искушению и томилась в непосильной борьбе с самим многовластным врагом человеческим.

Духи уныния, гнева, блуда и гордости ополчились на нее и готовы были побороть волю слабой невесты Христовой⁷. И так сильно было борение, что тело несчастной били жестокие судороги, а около уст клубилась кровавая пена, и глаза как бы ослепли от налившей их крови, язык же извергал немолчно самую страшную хулу на Создателя.

Печальные и плачущие сестры собрались около ее изголовья с зажженными свечами и молились, чтобы Господь освободил Своим вмешательством страдалицу, или посрамив силу врагов и попалив их дыханием уст Своих, или же разлучив грешное тело монахини от томящейся и изнемогающей души.

Когда настоятельница увидала входящего Иоанникия, то поняла, что этот человек может много перед Божественным престолом. А потому обратилась к нему со слезной просьбой облегчить страдания сестры.

И он тоже тайным ведением понял, что в этом пределе дарованы ему Господом силы.

Тогда подошел он к ложу несчастной. Окружающие громко запели песнопения, и свечи в руках их ярко засияли.

И возложил Иоанникий руку на голову томящейся, и спокойным голосом произнес:

— Волею и силою Бога живого⁸, беру я, недостойный раб Божий Иоанникий, на себя грех твой — если ты согрешила, и тяжесть твою — если послана тебе в испытание тяжесть. Потому что сильнее мои плечи твоих плеч. Потому что мне, искушенному, легче воевать с врагом. Потому что во имя любви хочу я принять труд твоего пути. И да будешь ты в смирении своем свободна от искушения.

Лежащая на одре только еще один раз всем телом содрогнулась, а потом уснула спокойным сном, так как по слову Иоанникия диавол оставил ее.

Все сестры монастырские опустились на колени и со слезами прославили Бога.

Иоанникий же, никем не провожаемый, вышел из монастыря.

И вот увидал он, что солнце, доселе светившее ярким и белым светом, вдруг померкло и как бы налилось кровью, а земля иссохла и замерла и птицы в небе перестали петь, растения же будто напитались ядом.

И показалось Иоанникию, что Бог Господь отступил от Своего первозданного мира, предав его в руки врага и насильника, мощь которого не имеет границ.

Стала плодородная и цветущая земля горькой пустыней, и объяли ее тление и смерть. И слуги лукавого стали едиными владыками вселенной.

Средь этого оставленного Богом мира был одинок Иоанникий. И приступили к нему искушения.

Будто многими трудами не смирял он плоть свою человеческую, — восстала на него плоть, и демон блуда и греховных помыслов овладел ею.

Будто не видал он ранее великую силу помощи Господней, — дух уныния проник в его сердце.

Будто не смирил он себя в пустыне до праха, — в непомерной гордости ныне вознеслась душа его.

Стало его сердце местожительством лукавого, затуманился разум, отошло трезвление, и силы упали.

И только на самом дне души пылала одна огненная точка — память.

Изнемогающий, удалился Иоанникий от жилья человеческого. Понимал он, что принятая им на себя чужая тяжесть и добровольно взятый чужой грех оказались не по его слабым человеческим силам.

А от этого наступило отчаяние.

Ночь не прохладила его тела и не утишила грешных помыслов и желаний.

Так на другое утро оказался он в месте пустынном и диком, среди желтых скал, где не было ни воды, ни растений.

И, спотыкаясь об острые камни, раня ноги свои, ослепляемый кровавым солнцем, у последней грани бессилия и отчаяния, — понял он, что не может бороться с врагом и не может молиться.

Тогда он упал.

И судороги стали ломать его члены, лоб покрылся потом, глаза кровью налились, и пена выступила на устах.

В ту минуту заметил он, что на соседнем выступе скалы, свернувшись клубком, грелась на солнце змея. Она его не видала и спала на желтых камнях.

И произнес мысленно Иоанникий:

— Если не могу я дальше бороться с грехом и искушением, то пусть лучше умру, ужаленный ядовитым жалом змеиным, чем недостойно буду влачить жалкие дни моей жизни.

И, так помыслив, пополз он к змее, напрягая последние силы.

Змея же, услышав, что камни шуршат, проснулась и насторожилась. Потом развились кольца ее, и стала она тоже приближаться навстречу монаху.

Когда же были они на расстоянии нескольких локтей один от другого, то взоры их встретились.

И неотрывно вперил Иоанникий свой взгляд во взгляд змеиный.

Одно недолгое мгновение длилось так.

Потом змея вздрогнула вся, и дрожание это прошло по всему хребту ее. Вздрогнув же, вытянулась и осталась неподвижной.

Когда Иоанникий приблизился к ней, то увидал, что лежит она мертвая.

И вот опять заблистало солнце Господне в синем небе, и запели птицы над головой его, и весь мир зазвучал немолчной хвалой Создателю, и стала земля подножием ног Божиих, и синева небесная — престолом Вседержителя. Будто вернулась божественная душа в покинутое тело.

Тяжесть упала с плеч Иоанникия, греховные помыслы, как ветхая истлевшая одежда, скатились к ногам его — враг лежал во прахе, посрамленный.

Прямо — горящей свечой, молитвенником несмолкающим — великим предстоятелем перед престолом Господним почувствовал себя Иоанникий.

И, легко ступая по острым камням пустыни, продолжал он путь свой и громко славил Создателя.

— Упование мое — Отец, прибежище мое — Сын, покров мой — Дух Святой, — Троица Святая, слава Тебе.

2. Авва Агр и авва Ор

В нижних странах Египта, прославленных великими подвигами отшельников и благословенных по молитвам рабов Божьих, спасались два брата по плоти — Агр и Ор.

Бесовскою же силою были им посланы непреодолимые искушения, и, выйдя однажды по нуждам братии в город, оба они там впали в грех.

Совершив же грех, стали братья сильно каяться и решили вернуться к старцу своему в пустыню, дабы тот указал им истинные пути покаяния и наложил тяжелый труд во искупление за содеянное.

Старец, выслушав их исповедь, велел им в течение года не оставлять своих келий, предаваясь непрестанной покаянной молитве. И был им дан одинаковый запас печеных хлебов, дабы и для приятия пищи не нужно им было встречаться с другими братьями и отвлекаться от молитвы.

Повелев так, старец и сам начал умолять Бога о прощении согрешившим.

Авва Агр и авва Ор, разлученные по келиям, с одинаковым рвением приступили к очищающему посту и исцеляющей молитве.

Когда же миновал год и были они освобождены старцем из заточения, то все собравшиеся братья заметили, что Агр вышел из келий своей с лицом сияющим, Ор же предстал перед ними печальный и бледный.

И приступили к ним братья со словами:

— Разве не одинаковое количество хлебов было отпущено вам, и разве не одинаковые ложа уготовили вы себе, и не одинаковым молитвам и рукоделиям научил вас старец? Отчего же вышел к нам авва Агр со светлым лицом? Авва же Ор имеет вид печальный и бледный? Расскажите нам, чтобы мы знали, как вы молились.

Отвечал авва Агр:

— Я ел через день по ломтю хлеба и совершал положенное рукоделие. А молился я, благодаря Господа, что исторг он меня от суетной нечистоты мира сего и сподобил вернуться на праведный путь иноческий. Когда же я думал, какой радости удостоил меня Господь этим освобождением от греха, то сердце мое трепетало, а глаза наполнялись слезами умиления.

И сказал Ор:

— Я также ел через день по ломтю хлеба и совершал положенное рукоделие. Но молился иначе. Я вспоминал, в какой великий грех впала душа моя, и представлял себе, какие страшные муки ждут меня, если не покаюсь. И тогда сердце мое наполнялось печалью и трепетом, и взывал я ко Господу: Боже, прости меня, грешного.

Братия же, услышав о том, как молились в своих кельях Агр и Ор, долго размышляли об этом и потом поняли, что покаяние одного и покаяние другого равны перед Господом и что оба согрешившие брата вновь чисты.

Так оно и было некоторое время.

Но враг человеческий продолжал вести лютую войну против раскаявшихся братьев.

И случилось так, что старец послал обоих в город продавать на торжище различные рукоделия. Там, окруженные толпою, они разошлись в разные стороны. Агр долго не мог найти покупателей на весь товар свой и освободился от него только поздно ночью. А потому очень устал и лег около стены отдохнуть.

Ор, напротив, продал все рукоделие очень скоро и по высокой цене. Освободившись от своей обязанности, он начал искать брата, но не нашел его по причине большого стечения народа.

Потом разговорился он с некими юношами, которые напоили его вином. Проведя в недостойном обществе несколько часов, он почувствовал, что сильные греховные желания овладели им. По причине же выпитого вина не мог он с трезвлением и волей противопоставить им молитву.

Юноши далее повлекли его с собой. И в ту ночь впал он опять в грех.

Наутро, проснувшись, встретил он авву Агра и покаялся ему, заявив:

— Один раз можно было ждать Господней милости и молить об отпущении греха. Теперь, совершив тот же грех вторично, не имею я смелости ни у Бога просить прощения, ни к старцу идти с исповедью. А потому прошу тебя, брат, оставь меня в мире и не принуждай возвращаться в пустыню. Итак, давай расстанемся.

Агр умолял брата изменить это решение и попытаться покаянием вновь загладить поступок свой.

Но Ор был в своем решении тверд и торопил Агра расстаться.

Тогда, не зная, каким путем приобрести Господу брата своего, авва Агр воскликнул:

— Позволь мне тоже покаяться перед тобой. Этой ночью и моей душой овладел демон, так что и я впал в грех. Но, не желая быть преданным вечному наказанию, я решил вернуться в пустыню и понести любую кару, которую будет угодно наложить на меня старцу. Итак, неужели ты оставишь меня одного перед лицом гнева нашего учителя и не разделишь вместе со мною его праведную ярость?

Ор вполне поверил словам брата и устыдился своего малодушия.

Так вернулись они в пустыню и открыли свои грехи старцу. Тот очень гневался, но, видя их покаяние, принял их в общение и велел молиться.

Долго каялся авва Агр в грехе, совершенном Ором, и смиренно принимал поношение от всей братии.

Ор же не смирился и продолжал открывать свое сердце греховным помыслам, не защищая молитвой дорогу к нему от диавола.

Когда же диавол укрепился в его сердце и овладел всеми его желаниями, то он открылся авве Агру, что больше ему не по силам нести тяжесть монашеской жизни и что решил он идти в мир, потому что человек призван к человеческому, а не к тому, что удел одних лишь ангелов.

И на все уговоры и мольбы аввы Агра Ор отвечал одним лишь упорным молчанием, так как сердце его было в руках врага и искусителя.

Долго молился авва Агр и долго не знал, как поступить ему по Божьему указанию.

Наконец понял, что любовь к брату сильнее остальных помыслов владеет им, и тогда перед рассветом постучался в келию к Ору.

Тот же перепоясался и был готов к путешествию.

— Брат Ор, я долго не мог принять решения, теперь же, видя твою готовность оставить пустыню, знаю, что и мне не по силам отшельническая жизнь. Итак, отойдем отсюда вместе.

Ор обрадовался его словам и согласился иметь его своим спутником.

Солнце еще не успело подняться, когда они достигли предела пустыни и вышли на большую дорогу, ведущую к городу.

И началась для братьев новая жизнь.

Ор, предавшись в руки искусителя, не хотел работать, а проводил ночи в увеселении и в разгуле, дни же — во сне.

Агр по ночам молился и плакал. Днем плел циновки и продавал их.

Не зная предела любви и жалости к брату, отдавал авва Агр все вырученные деньги ему на ночные траты.

И был его подвиг труда, воздержания, и молитвы, и печали за гибнущего брата гораздо тяжелее, чем иноческий подвиг в пустыне.

Городская жизнь являла кругом соблазны и грехи. Шум уличных торжищ отвлекал его от молитвенных созерцаний. Нужда и недостаток во всем заставляли торговаться при продаже циновок и радоваться вырученным деньгам. А главное — жизнь Ора не давала ни одного мгновения покоя. Все время надо было тревожиться и печалиться.

Циновки продавались дешево, а ночные забавы стоили дорого. Дорого стоило и вино. Ору не хватало денег, которые вырабатывал для него брат, и он, как бы ослепленный врагом, не только не благодарил его за ежедневную помощь, а сердился на то, что эта помощь мала, и всячески старался оскорбить и унизить брата.

Первое время Ор возвращался каждый день на рассвете, нетрезвый, озлобленный и как бы одержимый гневом.

Агр успокаивал и раздевал его, омывал ему лицо, постилал его ложе и укладывал спать, а сам принимался за плетение, плача и молясь о своем брате.

Потом стал Ор пропадать по несколько суток сразу, и Агру приходилось искать его по различным городским притонам, расспрашивая пьяниц, гуляк и веселых женщин, не видали ли они брата его.

Те смеялись над ним и обманывали его, говоря, что хоть и знают, где Ор, но не скажут, прежде чем Агр не разделит с ними веселья.

И приходилось Агру пить вино и скитаться по притонам вместе с гуляками, чтобы только узнать от них, где Ор.

И бывал он доволен, если находил Ора спящим в каком-нибудь притоне, потому что чаще и чаще день Ора кончался ссорами и даже дракой. И Агру всегда приходило на мысль, что от ссор и драк может Ор легко дойти до убийства.

Были все новые друзья Ора люди недостойные, редко трезвые, драчливые, способные на преступление и ничем не связующие своей злой воли.

Вскоре все то, чего боялся Агр, исполнилось.

Проведя три дня среди распутников, Ор не имел чем заплатить за вино, которое он выпил. Его начали стыдить. Он пришел в гнев и поссорился со своими друзьями. А одна из веселых женщин подстрекнула его к драке.

И во время этой драки убил он молодого человека, сына знатного гражданина, и ужаснулся, потому что ждала его жестокая расплата.

Когда он увидал, что противник его пал мертвым, то сразу протрезвел, но не покаялся, однако, а стал размышлять, как бы ему уйти от наказания.

И пришел он к Агру, прося совета.

Агр заплакал и стал говорить, что единственное, оставшееся им, — это идти в пустыню и каяться.

Испуганный Ор сначала легко согласился на это, потому что главным делом для него было покинуть город, где ожидало его человеческое возмездие за совершенное преступление.

Но, выйдя за городские стены и почувствовав себя в безопасности, он стал опять упрекать брата своего в различных грехах, дошел даже до того, что обвинил его в ночном убийстве, сам же себя во всем оправдывал и от всего отрекался.

Агр молчал, не имея что возразить.

Тогда Ор стал бить ногами о землю и изрыгать из уст пену и всячески хулить Творца, как бы являясь орудием диавола.

И ужаснулся Агр, и понял, что уже давно в брата его вселился враг, что не своею волею совершает он все, а волей этого своего господина.

И упал Агр на землю, и стал бить себя в грудь, и умолял Бога, чтобы Господь пощадил его брата возлюбленного, которому уже и так тяжело, потому что Достаточное время владеет им диавол.

И в безмерной любви воззвал он:

— Если уж нужны врагу жертвы, то пусть он отпустит брата моего Ора и вместится в меня, потому что по силе и любви Господней чувствую я в себе дерзновение к этому.

Так и вышло по молитве его.

Оставил враг сердце Ора и со всею силою стал терзать авву Агра.

Но то, что у слабого обращается во зло, у сильного становится страданием.

Предельной мукой земной страдал Агр и чувствовал, как железными когтями скоблит его сердце диавол.

Ор же, впервые усмотрев всю бездну, в которой он пребывал, со страхом взирал на своего изнывающего брата.

Со многими трудами и болезнями дошли они до пустыни своей и предстали перед старцем.

Долго и внимательно смотрел на их лица этот сердцевед и долго не мог уразуметь, какую тайну принесли они с собой из мира.

Тогда Ор исповедался в своих грехах и безбоязненно открыл старцу все сокровенные помыслы свои и признался, как он был слугою врага, и рассказал о подвиге, который принял за него Агр.

Тот же, сраженный бесом, от телесной боли не имел сил говорить.

Старец созвал всю братию и велел всем молиться, чтобы воздвиглась молитва как оружие неотразимое в брани со врагом.

Все молились. Ор же молился пламеннее всех.

И по Божьему милосердию как бы огненный луч коснулся Агра, и должен был диавол оставить сердце его.

Но трудное борение отняло от него все земные силы, и он склонился на землю, как человек, имеющий в своих суставах смертельный недуг и во внутренностях своих попаляющий пламень.

Тогда припал к нему авва Ор и спросил в великом горе и в величайшей любви:

— Отходишь, брат мой?

— Да, помолись за меня, — слабым голосом ответил авва Агр.

И стало лицо его как бы посыпано пеплом, а глаза потускнели.

Авва же Ор воскликнул:

— Поистине, не позволю тебе умереть прежде меня, но приду первым к престолу Господнему свидетельствовать о твоем подвиге и о моем грехе. — И обратился к братьям: — Дайте мне рогожу и покрывало.

И приняв просимое, наклонил голову и предал первый душу.

Потом через мало времени отошел и болящий авва Агр.

Братья же благодарили Творца, что сподобились умного света¹.

3. Мученик Никифор и его друг Саприкий-пресвитер

В Антиохии Сирийской¹ жил некий пресвитер² именем Саприкий. И имел он друга Никифора, с которым от юного возраста делился всеми радостями и печалями, и были они единомысленны и согласны во всем, как бы единым духом в двух телах обитая.

В раннем возрасте еще как-то дивились они, что вот живут без распри, в то время как все их сверстники то ссорятся, то вновь в мир приходят.

И желая ради шутки уподобиться другим юношам, взял Саприкий кирпич, положил между ними и сказал:

— Вот, по примеру других, я буду утверждать, что этот кирпич мой, ты же, Никифор, оспаривай и говори, что он твой.

— Хорошо, — ответил Никифор, — мой кирпич.

— Нет, нет, он мой, — воскликнул с весельем Саприкий.

— Нет, мой.

И опять Саприкий:

— Нет, мой.

Тогда не выдержал Никифор дальнейшего препирательства и говорит:

— Хорошо, брат, твой он, возьми и ступай.

Так ничего у них даже из нарочитого препирательства не вышло.

Враг же, огорченный таким их дружелюбием, долго искал, как посеять между ними смуту и разжечь огонь вражды, но нимало в этом не успевал. И многие годы длилось их полное взаимное согласие и понимание, — даже до того, что достигли они зрелого возраста и избрали свои жизненные поприща, оставаясь в том же единомыслии: стал Саприкий пресвитером, а Никифор плотником. И разница в их житейском пути отнюдь не помешала быть им в великой дружбе.

Задумал в то время Никифор изменить свою одинокую жизнь и вступить в брак. И полюбилась ему одна соседняя девица, имеющая нрав кроткий и великое трудолюбие и склонность к большой домашней чистоплотности.

Друг его, Саприкий, очень обрадовался такому его решению.

Но диавол, давно уже ищущий, чем бы положить начало вражды между ними, внушил Никифору, что радость Саприкия имеет корысть, а не покоится на одном его братолюбии, — самому пресвитеру, мол, пришлась та девица по сердцу, а потому и поощряет он друга к задуманному делу, дабы потом принести ему зло и оскорбление.

И поверил Никифор диавольскому наставлению, и пришел в ярость и гнев. В гневе же не сумел обуздать себя, а, напротив, разжег свой язык на произнесение различных тягчайших оскорблений на друга своего.

Саприкий также, подстрекаемый диаволом, в долгу не остался.

— Лжец ты и низкий человек, — воскликнул он. — И жалею я отныне о каждом дне нашей дружбы, потому что понял теперь, что всегда ты меня оклеветать был готов и унизить хотел. Сам же ты стремился к дружбе моей, чтобы похваляться, что, будучи простым плотником, имеешь ближайшего друга пресвитера.

И еще многое говорил он Никифору. И тот отвечал ему так же гневливо и несправедливо.

А диавол радовался, что наконец разрушил он долгую дружбу, которая была для него нестерпима.

И вышло, что после многих лет полного согласия и понимания начали они как бы взаимно отрицать друг друга. И видели друг в друге все недостойное и несовершенное, добрых же свойств совсем не стали замечать.

Разжигая осуждение и гнев между Саприкием и Никифором, добился враг того, что вражда и ненависть легли некой пропастью между ними. Перестали они при встречах узнавать друг друга, и каждый из них не мог даже слышать, чтоб кто-либо упоминал при нем имя другого.

Никифор не хотел думать о своем первоначальном намерении иметь в доме жену, потому что эти мысли заставляли его возвращаться к причинам их ссоры и вспоминать Саприкия.

Но вот однажды стал он все же размышлять о случившемся, а так как в сердце его все чувства несколько остыли, то увидал он, что истинного повода к столь великой вражде ни у одного из них не было. А тогда и обвинил он во всем настоящего виновника, то есть самого диавола, подвигшего их на гнев, и на оскорбления, и на слова неприязни.

Никому, кроме как этому соблазнителю, не было пользы от того, что расторгалась их дружба. Он же мог теперь много радоваться, потому что есть ли нечто ужаснее для врага и для отца вражды, чем доброе единение людское?

Рассудив же так, понял Никифор еще и то, что оба они стали слугами диавола и его верными утешителями, на которых он может радоваться. Утешители же диавола суть оскорбители Бога живого³.

И, ужаснувшись от мыслей этих, призвал он своих соседей, и просил их пойти к Саприкию, умоляя его о прощении и об отпущении ему всех его вин.

Пришли соседи к Саприкию и от имени Никифора низко поклонились ему и сказали:

— Просит тебя Никифор отпустить ему вину его и быть с ним в любви, потому что не хочет он враждою тешить начальника вражды — диавола.

Саприкий только раз взглянул на них и, услышав имя Никифора, отвернулся и не сказал ни слова.

И во второй раз послал Никифор к Саприкию людей, которые возвестили ему:

— Говорит Никифор: прости мне грехи мои, брат, и этим любовным прощением сокруши козни врага.

Нахмурился Саприкий и ничего не сказал.

И в третий раз пришли к нему люди и сказали:

— Именем Христовой любви просит Никифор о прощении.

Тогда Саприкий встал и молча вышел из комнаты.

Узнав об этой последней неудаче посланных своих, очень опечалился Никифор. И решил сам идти умолять о прощении.

Войдя же в дом бывшего своего друга, он пал лицом на землю и на коленях приблизился к нему, и плакал так, что лицо его было все омочено слезами. Умолял он его жалобно, и с любовью, и с огорчением, то говоря ему от разума и доказывая, что пустая причина вся вражды их, то взывая к чувству и напоминая, сколь великие утешения получали они от взаимного понимания и согласия.

И кончил он так:

— Единственно происками лукавого уведены мы от пути братской дружбы, а потому надлежит нам совместно восстать на врага, и усилить братское единение между собою, и увеличить любовное согласие, дабы таким путем посрамить того, кто посеял вражду.

Но Саприкий не только пребывал в немоте, а даже от гнева почернел весь, потому что было ему нестерпимо видеть Никифора в своем доме.

И должен был Никифор отойти от него, не получив прощения и мира.

Вернувшись домой, подумал он, что брат его Саприкий как бы умер для него, и стал со многими слезами оплакивать душу брата.

В то время нечестивые цари Валериан и Галлиен⁴ начали повсеместное гонение на верных сынов Христовых, понуждая их принести жертву идолам и тем отречься от Христа и от спасения своих душ.

По царскому повелению игемон⁵ Антиохии Кесарийской⁶ также приступил к борьбе со святой верой и стал требовать, чтобы христиане отреклись от Бога своего, принеся жертву рукотворным идолам языческим. В противном же случае обещал игемон предать их лютым пыткам и казням.

И особенно тщился он соблазнить и устрашить пресвитеров и иных служителей Церкви, дабы, видя слабость своих пастырей и наставников, простой народ христианский не имел бы перед собой примера к святому мученическому подвигу, а, наоборот, начинал бы и сам колебаться и впадать в слабость.

И вот привели к игемону Саприкия-пресвитера, который безбоязненно открылся ему, что держится святой Христовой веры и почитает себя рабом Иисуса Христа.

Не скрыл от него Саприкий не только имени своего христианского, но и того, что имеет он пресвитерский сан, а потому обязан большим ответом перед Господом, так как вручено ему попечение о душах всей его паствы. Если же больший ответ дает ему и большее право, то, с другой стороны, сан пресвитерский множит его вину перед нечестивыми императорами, — не только сам он не хочет выполнять их приказания и идолам жертвы не принесет, но и верную паству свою постарается наставить на светлый путь мученический и в неповиновении императорам поддержит.

Услыхав такое мужественное исповедание Саприкия, пришел игемон в ярость и велел отвести его к палачам, дабы они всяческими страшными пытками добились отречения его от веры христианской.

И множество палачей терзали его тело. Сначала скребли его железными когтями, так что обливался он кровью. Потом щипцами вырывали ногти из пальцев его. Потом раскаленными прутьями жгли его израненное тело. И после каждого мучения приступали к нему:

— Нечестивый Саприкий, ослушник царский. Принесешь ли ты жертву богам?

И каждый раз, изнывая от боли, отвечал им Саприкий:

— Не принесу жертвы творениям рук человеческих, не отрекусь от Творца вселенной, но мучением моим и подвигом укреплю еще многих других к стойкому исповедованию истинной веры.

Тогда опять начинали терзать его.

По доброму желанию Саприкия, по стойкости его и по мужеству поддержал его великой помощью Господь, и мог он вынести невыносимое и претерпеть то, чего претерпеть нет сил человеческих. И ни разу не усомнился он во Христе своем, а даже радовался, помня, что такими многими тяжелыми страданиями сплетает он себе венец мученический и нетленный.

Когда же игемон узнал, что никаким пытками нельзя заставить Саприкия отречься от христианского пути и принести жертву идолам, повелел он обезглавить пресвитера.

Обрадовался Саприкий этому повелению, потому что знал, насколько легче вынести одно короткое мгновение, когда душа разлучается с телом, чем длительные муки, претерпеваемые им.

В то время дошла весть о его мучениях и о приговоре над ним до Никифора.

Поспешил он навстречу к Саприкию, которого уже вели на казнь.

И припал к его ногам, говоря:

— Мученик Христов, прости меня.

Но даже и тут не смягчилось сердце Саприкия, и он отвернулся от своего бывшего друга.

И вновь, со многими слезами, шел за ним Никифор и кланялся ему, упадая на колени, и бил себя в грудь, не зная предела отчаянию.

— Мученик Христов, — вопил он, — прости меня. Не бери с собою в светлые Христовы чертоги гнева и ненависти. И меня не опутывай враждой, так что не смогу я от нее освободиться даже и в вечной жизни. Прости меня, мученик Христов.

Но, произволением врага, дух Саприкия смутился яростью, и гнев затопил сердце его так, что и в великом своем мученическом подвиге стал он ослабевать, отдавая все силы свои духовные на ненависть.

А стража, ведшая его, удивлялась молениям Никифора:

— Зачем нужно тебе прощение того, кто через малое время будет обезглавлен? Итак, можешь ты не бояться ни мести его, ни злых дел, потому что он скоро будет бессилен творить месть.

Но Никифор не слушал этих слов, зная, что близится Саприкий не к смерти, а к жизни вечной, и продолжал умолять о прощении.

И вот был потоплен дух Саприкия в великой ненависти, и забыл он, куда ведут его, и не помнил уже, как нес он тяжкие испытания огнем и железом.

Видя же его жестокосердие и немилость, отступил от него единый помощник Господь, и не имел он более силы исповедовать веру свою.

А потому, придя на место казни, спросил он палачей:

— За что хотите вы меня обезглавить?

Они же ответили, что по причине непослушания царскому указу должен он быть предан смерти.

Не имея Господней помощи в противостоянии смертному страху, воскликнул Саприкий:

— Отпустите меня, и принесу вольным моим хотением жертву богам.

Тогда еще горше заплакал Никифор и стал умолять друга своего не отрекаться от небесного венца и не бояться смерти, потому что одним лишь ударом меча будет он введен в жизнь вечную и блаженную.

Но, оставленный помощью Господней и покорившийся проискам гневного демона, не стал слушать его Саприкий, умоляя палачей, чтобы отпустили они его и шли к игемону и просили у него милости, потому что хочет он принести жертву идолам.

То видя, стали палачи сомневаться и решили, что можно им просить у игемона милости для осужденного, так как обещается он исполнить царское веление. И хотели уже идти к начальнику своему с этим делом.

Поняв же, что предал Саприкий мученический венец свой и что нет ему более места в обители Христовой по причине гнева, которого он не хотел побороть, почувствовал Никифор великую жалость к другу, который от него отвернулся, и не мог больше Никифор терпеть этой жалости — так хотелось ему любою жертвою и любым подвигом загладить вину Саприкия перед Господом.

Тогда он кинулся в ноги мучителям и стал их умолять, чтобы приняли его на казнь вместо Саприкия, потому что он тоже раб Христов, и не хочет исполнять царского веления, и не принесет жертву идолам — идолы суть деяния рук человеческих⁷, — и он глумится над ними и попирает их.

И так поносил Никифор веру языческую, столь мужественно и безбоязненно исповедовал Владыку своего Христа, что пришли мучители в великую ярость. Желая же наказать исповедника, послали они одного из своего числа к игемону, чтобы рассказать ему о случившемся и просить повеления казнить Никифора.

И вскоре вернулся посланный, неся Никифору смертный приговор.

Мученик был этим приговором обрадован, потому что надеялся смертью не только себе сплести венец Царства, но и искупить слабодушие друга своего, о котором болел его дух.

4. Единодушные братья

В великой киновии¹, находящейся в Фивейской пустыне², все братья положили между собою жить в соборном согласии³ и совершать все подвиги свои, как бы складывая их в общую сокровищницу, дабы и после смертного часа вместе отвечать им перед Судьей⁴ и совместно разделить участь, уготованную им Господом за жизненный путь.

И не было между ними ни несогласия, ни распри, а жили в великой любви.

Но Господь и в этом соборном единении умел различать призвание братьев. А потому некоторые совершали свой подвиг как молчальники, не рассеивая духа излишними человеческими речениями, некоторые с дерзновением молили Бога о милости и умели смягчать свои души благодатными слезами, иные же имели мудрость поучать братьев праведному пути и целили душевные недуги. Иным были дарованы великие дары прозорливости, и читали они в книге Господней. Наконец, были и такие, что, по причине простоты ума и сердца, не дерзали предстоять Божественному престолу, а смиренно несли труд на пользу братьев, распахивая поле и собирая урожай пшеницы. Они же убирали храм и пекли хлеба, на их руках были стада овец, им нужно было рубить хворост для топки.

Но все, кроме одного, имели свое пребывание в великой киновии, не развлекаясь мирскими делами.

Один же, занимавший должность апокрисиария⁵, то есть главного хозяина монастырского, был обязан заботиться о всех делах, продавать на городских торжищах рукоделие братьев и на вырученные деньги покупать для монастыря все необходимое.

И случилось так, что, имея дело с миром, допустил он в сердце свое мирские помыслы и желания. На торжищах торговался и хотел получить высшие цены за рукоделия и купить все хотел по низким ценам. Так, непрестанно памятуя о нуждах братьев, стал он незаметно скупым и сребролюбивым.

В то время отошли из земной жизни к небесной два молчальника. И встали около престола Господня как предстоятели⁶ за своих братьев.

А по прошествии нескольких дней апокрисиарий отправился в город на торг. Там же, пользуясь неведением одной женщины, неправильно дал ей сдачу с заплаченных денег. Потом утаил еще найденную золотую монету. И, совершив эти два злых дела, радовался, что повели они к приобретению, потому что очень пристрастился он к золоту и всякому богатству.

И один из братьев, имеющий дар провидения, узнал об этих поступках апокрисиария и с большой печалью рассказал другим братьям об узнанном.

А далее узрел он, что, совершая обратный путь из города, заблудился апокрисиарий в пустыне, и напал на него лев, и вот хочет лев пожрать его.

Это свое видение также поведал провидец братьям.

А что открыто верным рабам Божьим, то не может быть тайной для Господа, видящего все сокровенное.

С высоты Своего престола наблюдал Господь за делами апокрисиария и указал на эти дела предстоятелям молчальникам.

И пали молчальники перед престолом и молили Владыку, чтобы Он позволил льву растерзать недостойного брата, мысля, что такой мученической смертью искупит он грех свой и не будет иметь впредь возможности грешить.

Провидец же, в киновии пребывающий, со всяческим дерзновением заступился перед Господом за согрешившего, моля избавить его от лютой смерти и обещая великими подвигами всех братьев искупить его грех.

И к молитве его присоединились все обитатели киновии.

Так было сильное прение между живыми и почившими единодушными братьями. И внимал этим прениям Господь, зная, что и те, и другие с одинаковой любовью пекутся о душе согрешившего.

И, выслушав все моления, повелел Господь:

— Да будет по воле живущих, ибо вы, опочившие, избавлены от заботы и беды и приобретен вами покой и свет. Живущие же находятся в труде и несут всяческую тяготу. А по причине этой тяготы не могу Я отказать на мольбу их.

И по воле Господней отошел лев от апокрисиария, и мог он свободно продолжать свой путь, пока не достиг киновии.

Братья же встретили его с любовью и веровали, что по силе молитвенной отпустил ему Господь прегрешения.

Когда же прошло некоторое время, случился в монастыре великий недостаток во всем. Так что, даже продав в городе на торге рукоделие братьев, апокрисиарий не имел достаточно денег для покупки самых необходимых вещей.

И был он этим очень огорчен.

Не полагаясь же на Господа, который один питает неимущих, верил он лишь в недостаточные силы человеческие. А потому соблазнился.

Увидел он, как сосед по торжищу отошел от своего места, забыв кошелек с золотом. И взял тайно этот кошелек. Когда же пропажа была обнаружена, то сказал апокрисиарий, что видел грабителя, и указал на одного человека, что это он.

Потом купил он на украденное золото все нужное и, погрузив купленное на ослов, отошел в монастырь.

Достигнув же киновии, он вскоре почувствовал себя больным и умер.

И увидали братья, что лицо у мертвого стало черным, как сажа из котла.

Провидец же опять уяснил им, какой грех совершил апокрисиарий, и впали братья в большое горе, потому что не знали, какими молитвами спасти им согрешившего от рук врага.

Авва же великой киновии сказал:

— Надо нам помнить, что для нашего успокоения и безмолвия, для облегчения нашего иноческого подвига принял он трудную дорогу среди мирских дел. А потому если кто из нас обрел силу — обретена эта сила ценою слабости брата. Если кто научился молиться — ценою жизненной суеты брата научен он. Если кто достиг высоты — ценою его падения достигнута эта высота. В единой сокровищнице всех дел и помыслов наших сложены и все подвиги наши, и все грехи апокрисиария. Итак, надо нам иметь дерзновение перед Богом.

Тогда позвал Господь братьев на великий суд. И вступили они в борьбу с диаволом и слугами его.

Один же из слуг диавольских поднялся перед престолом и сказал:

— Никто не смеет назвать бывшее небывшим. Вот я свидетельствую, что ценою многих усилий соблазнил я умершего на совершение кражи и этим приобрел его душу владыке моему.

И все демоны зашумели, обрадованные. Авва же монастырский ответил:

— Так, — никто не смеет назвать бывшее небывшим. Вольным соизволением уступил нам брат апокрисиарий царский путь подвижничества и спасения. На себя же принял все стрелы соблазняющих врагов. Так совершил он во имя братского обета и во имя братской любви. Воистину в падении его виновен каждый из нас, потому что ценой этого падения очищал он нам путь подвига. Итак, Владыка, суди нас всех за содеянное.

И простил Господь согрешившего. И демоны отступили от престола. Князь же тьмы был посрамлен братской любовью.

Очнувшись же от восхищения, увидели братья, что лицо покойного просветлело.

Тогда предали они его погребению.

5. Виталий-монах

В то время когда патриархом Александрийским был Иоанн Милостивый¹, в пустыне египетской подвизался монах по имени Виталий. Много лет обитал он в оставленной гробнице и питался травою, собирая ее тут же на склонах. Даже рукоделием не развлекал он духа, а пребывал всегда в богомыслии и молитве, уделяя только два часа в сутки на отдых.

Достигнув же преклонной старости и поднявшись на большую высоту богопознания, был он как бы совсем лишен страстей земных. Огнем молитвы попалил плевелы² душевные, постом сковал грешную плоть, созерцанием небесного ослепил себя к созерцанию земных благ.

И когда достиг он совершенной любви к Господу, то было сердце его пронзено жалостливой любовью к ближнему своему — скорбящему³ человеку. Но меньше он думал о тех, кто идет великим и трудным путем подвига, потому что всегда престояли его духовному оку те, кто подвига не знает, а влечется несвободным путем греха. Почувствовал он тяжелую плоть мира, и заболело сердце его мукою уязвляющей о человеческом падении.

Тогда, по слову апостола, захотел он для всех стать всем⁴, чтобы спасти хоть некоторых.

И было это слово апостольское указанием его сострадательному сердцу, что лежит дальнейший путь его в мир. Мир же пребывает во зле⁵.

Начал он из пределов своей нищей пустыни оплакивать богатые города; ночуя под каменным сводом гробницы, молился за тех, кто живет во дворцах; питаясь травою, жалел вкушающих мясо и елей. Неимущий монах соболезновал миру, копящему великие богатства. Потому что перед единой жемчужиной все жемчужины мира не имеют цены⁶.

Всего же сильнее был уязвлен он мукой о грехе. И по причине греха имел он к миру такую жалость, что не мог уже оставаться в пустыне на молитве. Пребывая в пустыне, был он единым сытым среди многих голодных — и это было небрежением мирскою скорбью.

И когда созрела в сердце его эта любовная жалость и стало ему не по силам носить в себе зрелый плод ее, то решил он искать воплощения любви и применения жалости.

Оставив гробницу, в которой жил, ушел Виталий из пустыни в город Александрию.

Так оставляет жнец дом свой и, взяв серп, выходит на жатву.

И было ему в то время более чем шестьдесят лет.

В Александрии же, не имея чем пропитаться, стал он работать на пристанях, выгружая заморские товары с приходящих кораблей и нагружая пшеницу на отходящие.

Работать надо было во все дни, кроме праздников Господних, от восхода солнечного и до заката. И нельзя было бросить работы, невзирая ни на дождь, ни на летнюю жару. Тюки же с товарами и мешки с пшеницей были тяжелы, работники не очень жалели его старость и часто смеялись над его слабосилием. И малой платой оплачивался труд.

Помимо же этого людской крик и шум разгружаемых кораблей, брань рабочих, песни корабельщиков, ссоры торговцев — все сильно мешало молитвенному общению с Богом, налагая на это общение цепи земных тягот.

Так проводил Виталий-монах свои трудные дни в Александрии.

Но та работа, для которой оставил он пустыню, начиналась лишь вечером и длилась до утра.

С первого дня не пренебрег он ею, а как горячий и искусный ловчий вышел на охоту.

Нагрузив муку со многих возов на корабль и получив от хозяина плату за день труда, пошел Виталий в ближайший притон — один из многих, которыми изобиловал город.

И встретили там старца веселые женщины, имеющие запястья и кольца на руках, и яркие губы, и набеленные лица, и черной краской наведенные брови.

И музыка играла в притоне том, и гости все были пьяны и веселы, потому что были они все — корабельщики, не видавшие давно берега.

Одна из женщин подошла к Виталию и повела его с собой.

Он же не противился ее приглашению, потому что и пришел для нее.

Но, оставшись с нею наедине, стал плакать и печалиться.

Тогда она смутилась и спросила его, чем он недоволен.

Сказал ей Виталий:

— Только собой недоволен я. Вот многие годы украшал я мою душу перед Вседержителем и моим Господином Богом. И не имел я той тщательности в украшении души, какую ты имеешь в украшении лица и тела. Однако не единого Властелина неба и земли ждала ты, но даже не знала, кто будет ныне твоим гостем и не придет ли к тебе самый ничтожный из всех ничтожных мира. Итак, для меня, последнего раба Господня, трудилась ты больше, чем я для самого Господина.

И посмеялась женщина его словам, желая скрыть уязвленность ими.

А он дал ей монеты, полученные от хозяина за работу, и сказал:

— Сотвори мне милость: прилагая ежедневно так много труда к приему незнатных гостей, приложи хоть сегодня малую долю заботы, чтобы принять в душу свою Владыку. И не пускай к себе никого иного.

И, сказав это, воздел Виталий руки и начал молиться. И женщина не легла до утра на свое ложе, но сначала удивленно внимала его молитве, а потом и сама, пав на колени, со многими слезами молилась и плакала, потому что вдруг поняла она, в какой тяжести проходят дни ее и в какой тьме пребывает дух. И были эти слезы для нее как дождь в безводной пустыне.

Наутро Виталий покинул ее, умоляя, чтобы не говорила она никому, как прошла эта ночь.

Потом, потрудившись весь день у кораблей и получив за труд плату, пошел он в иной притон. И другая женщина пригласила его следовать за собой.

А по причине большой молодости была она очень жалостлива еще и стала печалиться, что гость ее имеет усталое лицо и должен трудиться, несмотря на большие годы.

Виталий же рассказал ей о трудностях пути отшельнического — и о ночном бдении, и об изнурении тела постом, и о непрестанной молитве, и о дикой пустыне, о жестком ложе в гробничной пещере говорил он и сравнивал, сколь многим труднее путь этой женщины. Потому что в пустыне подвигом подымаешься из степени в степень и молитвой покоряешь могучего врага, а в притоне этом от ночи к ночи снижаешь путь духа и помаешься сильнее искусителю и его слугам.

Так сказал он:

— Если камень бросать на вершину горы, то, преодолев сопротивление воздушное, он ослабляет все время трудность и быстроту полета. Так и мы ослабляем силу наших трудов, пока не успокоимся на вершине. Камень же, брошенный вниз с горы, летит все быстрее и быстрее и своею тяжестью как бы увеличивает быстроту и трудность полета. И нет этому полету конца, пока не докатится он до дна пропасти.

После же долгой беседы опять начал молиться Виталий и громким голосом, проникновенно, произносил слова, зажигая душу женщины молитвенным восторгом. Когда же загорелась душа ее, то вслед за ним стала она повторять слова, и била себя в грудь, и поручала свою грешную душу Творцу.

И в следующую ночь, и во все ночи, наступающие после великих трудов телесных, ходил Виталий в различные притоны.

Узнал он все тайные помыслы всех веселых женщин, обитающих в Александрии: какая по нужде и по слабости пошла служить веселью, а какая пошла потому, что эта жизнь для нее желанна, и какая нудится и горюет от своих неправедных ночей, а какая в разгуле находит радость. Меру горю, греху, слабостям и желаниям узнал Виталий.

И все сильнее уязвлялось сердце его любовной жалостью. Плачущих о совершаемом жалел он, потому что вот узнали они единую бесценную жемчужину чистоты, но не могут владеть ею. Тех же, кто не плачет, а ликует, жалел он еще более, так как в ослеплении своем не знают они даже об единой жемчужине.

Но для всех них он был по слову апостола всем⁷. А все они за многие годы впервые увидали около себя человека. И человек этот — Виталий-монах — плакал об их грехах, и молился о прощении им, и скорбел, как бы отвечая перед Господом за потерянных овец единого людского стада⁸.

Они же знали, что ничего он от них не ждет для себя и ни в чем для себя не нуждается, движимый единственно отцовской жалостью и братской любовью.

И все тайны свои, самые сокровенные, и помыслы, и обиды, и желания поверяли ему женщины и делали его как бы соучастником своей тяготы.

Вскоре все жители Александрии стали говорить, что монах, пришедший из пустыни, вносит великий соблазн в их жизнь, потому что живет недостойно.

Был иноком — и стал завсегдатаем притонов. И богомудрие заменил беседами с теми, кого почитают падшими. И от обетов монашеских отрекся.

Так мир возгнушался им, презрел его, соблазнился о нем и покарал его осуждением.

И только когда во время работы слишком громко смеялись над ним другие работники, и показывали мимо идущим, и спрашивали, в каком притоне оставил, он плату за работу предыдущего дня, Виталий говорил:

— Народ александрийский, не осуждай никого прежде времени, пока не придет Господь — Сам Судья праведный.

Но они не слушали его слов, а продолжали смеяться.

Лишь патриарх Иоанн Милостивый не имел веры к людской клевете и не множил собою числа соблазненных, ожидая, чтоб не людская молва произнесла осуждение, а совершился Господень суд.

А женщины помнили, что просил он их молчать, и строго хранили это запрещение.

Когда же пришел к Виталию смертный срок, то нашли его коленопреклоненным, с лицом, имеющим на себе печать дивного света. Как бы изливалась божественным озарением на лицо его вся любовь и жалость, которую он принес в мир.

И со всех концов города, ото всех притонов, пришли поклониться его телу женщины, получившие от него столь небывалое утешение и столь великую любовь. И были облечены они в темные одежды, и имели волосы покрытые, и плакали, потому что не было для них среди всех жителей Александрии иного, кого они могли бы именовать человеком и братом.

А так как со смертью праведника и запрещение его потеряло силу, то в великой любви поведали женщины, как в молитве, и псалмопении, и в слезах проводил он у них ночи свои, тем самым подымая на себя тяжелый труд и непомерный подвиг, а их уча слезам, и молитве, и покаянию. И говорили они, что нет цены жалости его и нет меры любви его.

Тогда и весь народ александрийский понял, что глумился над праведником и поносил сострадальца.

6. Петр, сборщик податей

В царствование Юстиниана Великого¹ жил в Африке богатый и именитый человек по имени Петр. Был он сборщиком податей, и имея всегда дело с человеческим богатством, возлюбил он его более, чем даже спасение своей души. Все блага земные и небесные мерил он на золото и золоту одному, как рукотворному идолу², поклонялся.

Об этом великом его грехе знали все жители города. Особенно хорошо знали те, кто по причине недостатков или каких-либо случайных несчастий и злоключений не могли в срок внести подати в казну. Долг их он взыскивал без всякой пощады, полагая, что человек, не умеющий скопить богатства, не достоин сострадания. Души людские мерил он, как и все, только богатством человеческим.

Но самой дурною славой пользовался Петр среди нищей и убогой братии. Никогда ни один, просящий подаяния, не видел щедрости Петровой.

И вот однажды за стенами города собрались слепцы и калеки, хромые и убогие и стали беседовать о тех своих благодетелях, доброта которых не оскудевает.

Слепой старец очень восхвалял женщину одну, вдову знатного гражданина, — говорил, что в канун каждого праздника Господня принимает она в свой дом всех странных, и успокаивает, и питает их.

Другой убогий рассказывал, что начальник городской стражи делит десятую часть своих доходов между неимущими и в дележе этом по справедливости никого не забывает.

Два отрока, лишенные родителей, показывали новые одежды, сшитые им руками одной богобоязненной девицы.

И так, перебирая имена всех имущих граждан, нищая братия увидала, что от каждого из них они имели пользу и успокоение, смотря по богатству их или по усердию. Только никто не мог припомнить, чтобы Петр, сборщик податей, оказал кому-нибудь хоть самую малую милость.

Тогда один человек, имеющий сухую ногу, поспорил, что не далее как до заката солнца он выпросит у Петра подаяние.

Но на его слова мало обратили внимания, а некоторые даже смеялись над ним, потому что жестокосердие Петра было всем хорошо известно.

После этого спора нищие покинули городские стены и пошли к церквам, желая собрать себе там на пропитание.

Тот же хромой, который хотел получить милостыню от Петра, направился к его дому и стал стучаться в ворота.

Привратник на стук приоткрыл двери, но увидя, что это стучится нищий, сказал ему:

— Разве ты не знаешь, что господин мой никому не подает? Ступай дальше, и Бог подаст тебе.

Но нищий не отошел от дома Петрова, а сел на землю и стал ожидать.

Вскоре ворота открылись, и сам Петр, сборщик податей, вышел на улицу, сопровождая осла, груженного многими хлебами. Должен был он доставить эти хлеба в дом правителя страны, а потому не поленился сам погонять осла.

Нищий поспешил за ним, как позволяла ему его сухая нога, и стал горестно и слезно умолять, чтобы дал ему Петр хоть один хлеб из многих, которые он вез.

Но Петр погонял осла и не слушал его молений.

Когда же нищий, поспешая за ослом, запнулся о камень и упал, то Петр громко рассмеялся и опять ударил осла.

— Перед небом и землей мы должны отдать Богу отчет во всей своей жизни, — подымаясь, сказал старец, — а ты смеешься.

И вновь начал именем Божьим просить подаяния.

От его слов сильно ожесточился Петр, и лицо его стало яростным.

Не имея под рукой камня, в гневе схватил он один хлеб и кинул его в лицо хромому, так что на виске того выступила кровь и он, шатаясь, опустился на землю.

Однако подаяние, хоть и не доброй волей данное, он получил и, взяв хлеб, отправился к своим друзьям, чтобы похвалиться удачей.

Те сначала много дивились, но, заметив рассеченный висок хромого, а также выслушав весь его рассказ, стали смеяться над жестокостью Петра и над упорством своего товарища.

Петру же в ту ночь привиделся сон. Видал он себя в большом и светлом покое. По правую руку его стояли светозарные и великие мужи, облеченные в белые ризы и имеющие ясный взор. По левую же руку стояли черные мурины³, мятущиеся и не находящие себе покою.

И совершался суд над грешной душой Петра, сборщика податей.

На огромную чашу весов клали черные мурины грехи его. Вот последнее достояние вдовицы, взятое за недоимки, и слезы детей ее. Вот виноградник земледельца, не имеющего чем заплатить подать по причине большого градобития. Вот голод и усталость странных, которых он отогнал от своего дома, не насытив и не успокоив. И еще, и еще добавляли мурины на чашу весов, потому что не было конца грехам Петровым.

Светозарные мужи стояли очень смущенные и не имели что положить.

И только один приблизился к весам, держа в руках большой хлеб, слегка запачканный кровью. Был это тот хлеб, что не волею своею дал Петр в подаяние старцу.

И вот этот не волею данный хлеб решил на время участь Петрову. Приговор над ним не был произнесен, душа его не была вручена черным муринам, а был дан ему еще некоторый срок земной жизни, чтобы мог он покаяться.

В большом смущении и страхе проснулся Петр наутро. Понял он, что приблизился к великой опасности и что мало ему времени даровано для трудного и длительного дела спасения души.

Восстав, вышел он из своего дома и у пристани увидал нагого человека, потерявшего все свое имущество во время кораблекрушения. Человек этот просил подаяния.

Снял Петр со своих плеч богатый плащ, расшитый золотом и каменьями, и с сердечной радостью отдал неимущему. После этого возвратился домой.

Человек же, просивший подаяния, увидел, что плащ этот имеет большую цену, пошел на торжище и обменял его у торговца на скромные одежды и на хлеб, получив в придачу несколько денег.

И случилось Петру в тот же день проходить мимо лавки купца. Увидал он свой плащ, вывешенный для продажи, и очень опечалился, подумав, что по грехам его не хочет Господь принять от него милостыни.

Так, опечаленный, вернулся он в свой дом.

А ночью был ему опять сон. Увидел он блистающего отрока, лик которого был преисполнен света и красоты. И был отрок облечен в плащ Петров.

И спросил отрок Петра:

— Отчего происходит твоя печаль?

— Господин, — ответил Петр, — недостоин я даже поделиться избытком своим с неимущим. По грехам моим Господь не принимает подаяния. Вот дал я свой плащ нагому, а тот не захотел принять его и отдал для продажи на торг.

— Петр, — сказал блистающий отрок, — узнаешь ли ты плащ на Моих плечах?

— Так, Господин, узнаю.

— Знай, Петр, что дающий одному из малых сих Мне дает, потому что нищие и убогие суть вельможи Мои и доверенные Мои, которых Я к Себе приблизил.

И обрадовался Петр этим словам, и в радости стал плакать и молиться.

Наутро же, проверив все свои помыслы, узнал Петр, что больше он не может жить так, как жил до этого сна.

Радуясь и плача о новом рождении своем, решил он все дальнейшие дни посвятить милосердию и смирению.

Стал он раздавать свое имущество нагим и нищим. И много удивлялись жители того города перемене, происшедшей в нем. Убогие же и обездоленные вскоре стали почитать Петра своим отцом.

Богатые и плодоносные виноградники продал Петр, а золото, вырученное за них, роздал в воскресенье собравшимся около храма.

Стада свои продал, а на полученные деньги одел и накормил многих.

Дом родительский со всеми принадлежащими строениями, и с конюшнями, и с садом, и со всею утварью богатой — все продал Петр, чтобы было чем оделять нищую братию.

Рабов своих отпустил он на волю — всех, кроме одного. И, отпуская, давал им деньги и имущество, так что могли они начинать вольную жизнь не непомерным трудом, а как граждане, имеющие достаток.

Наконец из всех богатств, накопленных им за долгую и скупую жизнь, остался у него только один раб.

Призвал Петр этого единственного раба и спросил его:

— Обещаешь ли ты мне исполнить последнюю мою волю?

И раб обещал.

— Пойдем вместе в град Божий Иерусалим, поклонимся гробу Господню, а потом ты должен продать меня какому-нибудь христианину в рабство. Деньги за продажу мою раздай нищим. Сам же будешь свободным. И одно, что я прошу тебя, — это должен ты сохранить все дело в тайне.

Но раб смутился и ответил:

— Господин мой, Петр, сопровождать тебя ко святому Гробу велит мне мой долг, и это совершу я с радостью. Но продать господина своего в рабство почитаю я грехом и такого дела не сделаю.

Но Петр на это сказал:

— Выбирай сам. Или ты продашь меня, или я продам тебя язычнику.

Увидя такую твердость своего господина, раб согласился исполнить все по его желанию, и вместе сели они на корабль, отплывающий ко Святым Местам.

Прибыв туда, Петр долго молился и слезно каялся в прежней своей жизни.

После этого вывел его раб на торг.

И встретился им там богобоязненный муж, по имени Зоил, занимающийся изделиями из серебра.

Раб стал уговаривать его купить Петра.

Но тот отказался, не имея достаточно денег.

— Купи этого человека, а для расплаты займи золота у своих друзей, — сказал раб, — потому что Господь благословит все дела твои его молитвами.

Зоил согласился и, найдя достаточно денег в долг, уплатил рабу тридцать монет, а Петра повел в дом свой.

Раб же, раздав нищим деньги, полученные за его господина, отплыл в Царырад и никому не сказал, куда исчез Петр.

В доме Зоила работы было много, потому что в большом хозяйстве его за всем надо было доглядеть.

Петр чистил хлева и выносил навоз, копал огород и убирал в доме, стряпал обед — старался всем угодить и покорно принимал все приказания.

Делал он работу, ранее ему непривычную, и не жаловался на ее трудность. По старанию же и рачительности все в руках его спорилось.

Стал Зоил замечать, что богатства его умножаются, что серебряные изделия находят большой сбыт, что действительно благословил Господь дом его молитвами Петра. И тогда он очень полюбил Петра и много раз предлагал отпустить его на свободу, чтобы был Петр не рабом ему, но братом.

Но Петр отказывался от этой милости и продолжал свой подвиг добровольного отсечения воли.

Однажды приехали в Иерусалим серебряных дел мастера из родного города Петра, находившегося в Африке.

Были у них торговые дела с Зоилом, и тот пригласил их к себе в дом.

Петр должен был прислуживать за столом.

Увидев его, сограждане удивились и стали шептаться, как этот раб похож на именитого и знатного Петра, сборщика податей. Заметив же их взгляды, Петр старался руками прикрыть лицо свое, чтобы не быть узнанным, и очень смутился.

Когда же он вышел из комнаты, один из гостей сказал Зоилу:

— Знаешь ли ты, господин Зоил, кто этот раб твой? Был он в нашем городе именитым человеком, и до сих пор оплакивает пропажу его правитель нашей страны, по причине того что он очень любил его и почитал. Итак, отпусти его с нами на родину, чтобы мог он продолжать свою прежнюю работу на пользу всем жителям города и страны.

Зоил немало удивился и с радостью согласился отпустить Петра.

Тот же, сменив блюдо, стоял в это время у дверей и слышал весь разговор. Поняв, что он узнан и что более скрываться здесь нельзя, он поставил блюдо у двери и решил уйти.

Подойдя к воротам, он встретился с привратником — человеком, бывшим глухонемым от рождения. Забыв об этом недуге привратника, Петр в большом волнении, как бы горя весь, сказал:

— Брат, именем Господа Иисуса Христа, отвори мне ворота.

И привратник, затрепетав, ответил:

— Так, господин, исполню тотчас же слово твое. Выйдя на улицу, Петр быстро побежал и скрылся.

С тех по его никто не видел.

Привратник же, громко хваля Господа, кинулся в дом своего господина.

— Поистине, — говорил он, — раб, именуемый Петром, был раб Божий. Потому что, услыхав его слово, обращенное ко мне от Христова имени, увидал я как бы огненный меч, исходящий из уст его⁴. И огонь этот коснулся моих уст, — и я заговорил.

Тогда Зоил и гости его поняли, что великий праведник служил им, и, встав, возблагодарили Бога, являющего силу Свою среди верных Своих рабов.

7. Серапион-синдонит

Много лет скитался в Египте инок Серапион, обходя города и села, монастыри и пустыни. И было ему прозвание «синдонит», по причине того что не имел он никакой собственности, ни одежды, кроме единого ветхого и дырявого синдона¹, то есть плаща, которым он и прикрывал наготу своего тела.

Кроме этого единого синдона обладал Серапион небольшим Евангелием, с которым не расставался, предаваясь во время путевых отдыхов чтению слова Божьего.

И так был нищ Серапион, что начал весь мир своим домом почитать, и все богатства мирские, по причине их равного удаления от Серапиона, были для него равноценны и равнобезразличны.

В такой совершенной нищете скитался он по всему Египту, нигде не задерживаясь долго, везде получая пользу от людей и давая людям немалое утешение своим богомудрым словом.

Однажды, проходя по улицам Александрии, встретил Серапион нагого, не имеющего даже старого и рваного синдона, какой был у него. Увидя впервые человека еще более нищего, чем он сам, Серапион снял свой плащ и отдал неимущему.

А сам удалился в пустыню, не желая оставаться нагим среди городской толпы.

Там встретил он инока, который спросил его:

— Авва Серапион, кто обнажил тебя?

Тогда он ответил, указывая на Евангелие — единственное свое имущество:

— Это слово обнажило меня.

По прошествии некоторого времени доставили братья ему другой синдон, еще более дырявый и ветхий, чем тот, который он отдал.

И вновь пошел Серапион в Александрию.

По дороге увидел он, как стража ведет в темницу человека, не имущего чем расплатиться со своими должниками.

Единственным достоянием обладал Серапион — книгою Евангелия.

Итак, пошел он и продал Евангелие, и догнал человека, ведомого в темницу, и вручил ему вырученные деньги, дабы мог он расплатиться с заимодавцами и быть свободным.

Вернувшись в пустыню, встретил он братьев, которые опять приступили к нему с вопросом:

— Авва Серапион, куда дел ты свое Евангелие?

Он же им ответил:

— Я продал слово, которое научило меня: продай имение свое и раздай нищим². Итак, единственное имение свое я продал, чтобы дать неимущему.

Имея теперь только единый ветхий плащ, чтобы прикрыть наготу, сел Серапион на корабль и отплыл в Грецию.

Достигнув города Афин, он три дня пребывал там без пищи, потому что никто не подал ему ни куска хлеба.

На четвертый день, выйдя на площадь города, он громко заявил мимо идущим гражданам:

— Помогите мне, потому что имел я трех заимодавцев, терзавших меня. И вот двое из них отступили и дают мне покой. Третий же продолжает докучать мне и требует моего долга.

И так долго говорил он о заимодавцах своих, что остановилось около него множество народа, желая понять, о чем идет речь.

А среди этого народа было несколько именитых греческих философов, которые просили его объяснить, о каких заимодавцах говорит он, дабы могли они ему помочь.

Он же ответил им:

— Три мои заимодавца именуются: похоть, сребролюбие и чревное угодие. Вот первых двух смирил я так, что не дерзают они более приступать ко мне и требовать того, что считают своим. Третий же заимодавец не поддается ни на какие увещевания и жестоко терзает меня, чтобы я заплатил ему мой долг. Вот уже четвертый день требует он от меня удовлетворения.

Тогда философы начали тихо говорить между собою, что, наверное, этот человек льстец и обманщик. Странными показались им слова Серапиона о заимодавцах, и не поверили они, что он уже четвертый день ничего не ест.

А дабы узнать истину и понять, какой человек стоит перед ними, дали они ему целую золотую монету, а потом стали следить, что будет он делать.

Получив деньги, пошел Серапион в пекарню, положил на стол монету, взял небольшой хлеб, стоящий гораздо меньше, и ушел, не вопрошая о сдаче.

По дороге начал он вкушать от купленного хлеба, утоляя свой длительный голод.

Тогда философы убедились, что не льстец Серапион, а воистину голодный бессребреник, даже не знающий цены деньгам. Они взяли у пекаря то лишнее, что дал ему Серапион, и хотели догнать его, чтобы вручить ему этот остаток, но уже нигде не могли его найти.

Он же, оставив людные улицы, удалился к городским стенам и там прилег, желая отдохнуть.

Подремав же немного, он очнулся от громкого детского крика и увидел, что около него несколько детей занимаются игрою, не обращая на него никакого внимания.

Стал Серапион присматриваться к ним.

Среди множества обратил на себя внимание старца один отрок, все время будто смущенный и боящийся предаться игре с полным одушевлением.

Другие дети, видя, что он имеет в руках забавную сопелку³, приняли его в свое общество, но потом, отнявши забаву, прогнали его от себя, говоря, что зазорно им иметь товарищем сына скомороха.

Тогда отрок убежал и скоро вновь возвратился, принеся бубенцы, нанизанные на пеструю ленту.

И вновь другие дети стали к нему милостивы, пока не получили от него ленту с бубенцами. Поделив же их между собою, они начали бить их хозяина и вновь сказали, что им, сыновьям почтенных граждан, неприлично иметь общение с сыном скомороха.

И так много раз видел Серапион, как сын скомороха был то принимаем в игру, то отвергаем другими детьми.

Помимо же самого этого обстоятельства, поразило Серапиона то, что имел этот отрок лицо не по-детски печальное и ласковое, что так смиренно принимал он побои, уступая другим свои детские забавы, а главное, поразившее Серапиона, — была особая какая-то сонливость и бледная одутловатость отрока, будто долго он не спал или не дышал свежим воздухом.

Когда же вечером разошлись все дети, Серапион проследил, где живет отрок, так удививший его.

Только несколько домов пришлось ему миновать и в соседнюю улицу завернуть, сопровождая отрока.

Там был его дом.

По причине знойного вечера были все двери и окна дома этого открыты, и яркий свет освещал внутреннее его убранство и всех людей, бывших в нем.

Облокотившись на ограду, мог Серапион видеть, как живет семья скомороха.

Сам скоморох, казалось, был не совсем трезв. Он нетвердо стоял на ногах и чистил свою флейту, уже почти совсем одетый в скомороший наряд. За работой он продолжал отпивать красное вино из стакана, стоящего на столе, и откусывать от большого куска хлеба, на котором лежала соленая рыба.

Жена его, тоже уже одетая в пестрые тряпки, убирала со стола и сметала сор.

И так же пестро была одета дочь скомороха. Она стояла у окна, держа перед собою зеркало и подводя брови.

Увидав вошедшего отрока, скоморох очень сильно рассердился на него, что он заставил всех ждать, и даже ударил его по щеке.

Мать же велела ему скорее есть и одеваться.

С большой поспешностью скинул отрок свои обычные одежды и начал натягивать скоморошьи пестрые лоскутья. Мать сунула ему хлеб с рыбой и налила стакан вина.

Вскоре свет в доме погас, и вся семья вышла на улицу, спеша на работу.

На плече отрока сидела обезьяна, тоже пестро одетая.

Серапион пошел за ними и всю ночь старался не отставать от них.

Везде, где собирались богатые купцы или веселые корабельщики, скоморох останавливался и начинал играть на флейте. Жена его пела, отрок показывал различные фокусы, а дочь собирала плату, стараясь приятными улыбками понравиться зевакам и тем заслужить большее количество монет.

Им дарили мелкие деньги, угощали вином, а иногда дразнили, говорили грубые слова и обращались непристойно с молодой девушкой.

Но на грубые слова они так же улыбались и кланялись, как на вино и подаяния. И только мать хмурила брови, видя приставание гуляк к дочери.

К утру вся семья скомороха имела вид очень усталый. Сам скоморох был уже сильно нетрезв и не всегда мог вовремя сказанным словом указать место пьяным гулякам, когда они подходили к его дочери.

Дочь же продолжала им улыбаться, стараясь не замечать непристойностей и помышляя только о том, что так повышается их заработок.

Вместе с ними на рассвете вернулся Серапион к их дому. Они легли спать, а он остался у ограды, ожидая, когда они проснутся, чтобы иметь с ними беседу.

И в этом ожидании задумался Серапион о многоразличии человеческих жизней. И показалось ему, что в семье скомороха есть свой подвиг и своя тяжесть, которая не легче, чем тяжесть в других семьях. Но помимо того, что в тяжести обще всем людям, есть у них и нечто, что и не у всех людей бывает.

Чужому веселию и чужому разгулу служить, может быть, и труднее даже, чем чужой печали и чужой тяжести. Особенно трудно это, имея около себя молодую дочь и отрока сына, потому что в веселии люди еще более несдержанны, чем в печали.

А главное — очень трудно помнить Бога и путь Господень, бродя по ночным притонам и зарабатывая хлеб свой от гуляк и пьяниц. Нужно неустанное памятование и всегдашнее попечение о душе своей, чтобы не оступиться.

И вот сам скоморох предан вину, а потому близится к гибели. Жена его терзаема печалью и бессильной усталостью. Дочь стоит на скользком пути услужения чужим порочным желаниям. А сын приобретает излишнюю ласковость и покоряется всякому злу.

И вместе с тем не по духу своему причастна семья скомороха этим недобрым началам, а исключительно внешними обстоятельствами жизни влекома она, и вместе с тем нет около нее никого, кто мог бы быть ей опорой на добром пути.

Так мысля, решил Серапион, что нужна им и его слабая помощь, а потому днем, когда вышел скоморох за ограду, приступил он к нему с такими словами:

— Вижу я, господин, что многими трудами ты и семья твоя снискаете себе пропитание. А так как труды ваши протекают в ночное время, то ложатся они еще большим бременем на вас. И вот помыслил я: не имеешь ли ты нужды в слуге и помощнике, который мог. бы облегчить тебя? Если имеется такая нужда, то скажи мне, потому что очень нужны мне деньги и охотно продал бы я себя в рабство за двадцать сребреников⁴.

Скоморох посмотрел на говорившего и подумал, что хоть и слишком много ему лет для того, чтобы исправно совершать службу, но по дешевой плате, которую он за себя назначил, можно на эти большие лета и не обращать внимания.

Так стал Серапион-синдонит рабом скомороха. Днем приходилось ему исполнять все дела по хозяйству, кормить обезьяну, чинить скоморошьи наряды, а по вечерам помогал он своему хозяину чистить инструменты, собирать монету со случайных гуляк, остановившихся посмотреть на представление, — и все, что входило в скоморошье дело, должен был исполнять Серапион.

Главное же занятие его было — заменять хозяина, когда тот по причине слишком обильных угощений становился нетрезв и сам с трудом мог считать деньги, а иногда с трудом даже передвигался по улице. Тогда поддерживал его с одной стороны сын, а с другой Серапион. Женщины же шли сзади, неся инструменты и обезьяну.

И скоро возлюбила семья скомороха своего раба Серапиона так, что не мыслила, как это они раньше без него жили. Незлобивостью, вниманием и трудолюбием проник он в сердца их.

Особенно любил Серапиона отрок, которому он часто рассказывал многие поучительные истории и наставлял на истинное понимание человеческих путей. Но и жена скомороха также привязалась к старцу, так как приносил он ей великое облегчение во всех хозяйственных заботах. И дочь скомороха была к нему ласкова.

Когда же укрепились их сердца в такой любви, начал исподволь Серапион им о Божьем промысле говорить, и о служении Господу, и о добровольно взятых на себя тяжестях, и о том, как страдал Искупитель за грехи мира, и о всем, что является истинным словом христианским.

А далее начал он удерживать скомороха, чтобы не злоупотреблял он угощениями, от ночных гуляк получаемыми, и дочери его указывал, сколь угодна Господу чистота и непорочность, заставляя ее отметать всяческие приставания ночных гуляк и бездельников.

Так постепенно стал Серапион духовным отцом и руководителем семьи скомороха и вывел ее на широкий путь духа.

Оставаясь на той же трудной работе, бродя про ночным притонам и забавляя гуляк, удалился скоморох от этого пути и внутренне стал чуждаться его, проникаясь истинным любомудрием и богоугождением.

А когда он утвердился на пути совершенствования, то сказал Серапиону:

— Брат Серапион, не хочу я видеть тебя рабом своим, но отцом духовным. Итак, отказываюсь я от услуг твоих и от работ твоих, и будь ты отныне свободным.

Серапион ответил:

— Так, брат, исполнил я свою задачу. Прими теперь обратно свои двадцать сребреников, которые ты заплатил за меня. И отпусти меня искать нового делания Господня.

И хотя скоморох не хотел брать своих денег, говоря, что великой духовной помощью много раз больше дал ему Серапион, чем эти двадцать сребреников, но старец настоял на своем и, вернув эти деньги, отошел от скомороха, так как выполнил у него все, что надлежало.

И во многих других странах предавался он опять учительству, получая подаяния от людей и давая в обмен им духовные богатства свои.

8. Путь к человеческим душам

Однажды пришли к авве Ахилле три старца, занимающиеся рыбной ловлей. Двое из них были известны строгостью жизни и подвигов. А один имел дурную славу по причине слабостей своих человеческих.

И просили пришедшие авву, чтобы сделал он им невода по нужде их рыболовного ремесла.

Когда первый просил, Ахилла ответил:

— Недосуг мне.

И второму отказал в просимом, отговариваясь недосугом.

Тогда третий, грешный старец, приступил со своей просьбой.

Мало поразмыслив, авва Ахилл сказал:

— А тебе, брат, я невод сделаю.

Тот очень обрадовался, потому что был его прежний невод изорван и не мог он ловить рыбы. Итак, получив обещание, он благодарил авву и скоро отошел.

Два же другие старца стали пытать Ахиллу, отчего их просьбу он отказался исполнить, отговариваясь недосугом, просьбу же грешного брата принял с великой охотой и найдется у него время для плетения ему невода.

И авва пояснил им:

— Сослался я на недосуг, и вы поверили мне и не оскорбились. А если ему не сделать желаемого, то он подумает, что я, услыхав о его грехах, по их причине не хотел исполнить его просьбы. И так отсек бы я его от себя и ожесточил.

Но братья еще не понимали.

Тогда авва Ахилла в поучение им стал рассказывать о различных путях к человеческим душам и о том, как умел узнавать эти различные пути блаженный отец наш Макарий Великий¹.

Вот что вспомнил он об этом целителе душевных болезней и пастыре людского стада.

— Блаженный отец наш ведал, что многоразличные пути ведут к душам человеческим и многоразличными путями спасаются люди.

Так, однажды увидал он врага, идущего из пустыни, где спасались отшельники. И вопросил его властью Бога, много ли находит он слуг среди рабов Божьих?

Демон же ответил:

— Единого слугу надеюсь я приобрести себе в пустыне. И слуга этот — брат Феопемит, дух которого смущен и близится к гибели.

Услыхав это, наутро покинул Макарий свою пещеру и стал обходить всех пустынножителей. Но ни у кого не имел долгого пребывания, а дошедши до Феопемита, сказал ему, что будет у него ночевать.

И всю ночь провели они вместе в молитве и в чтении Писания. И тщился Макарий различными мудрыми словами привести брата к признанию и покаянию.

Но Феопемит ни в чем не признавался.

Тогда, увидя, что жало диавола глубоко проникло в душу брата и что одних мудрых слов и молитв недостаточно, говорит ему Макарий наутро:

— Брат, мне хочется покаяться перед тобой: знай, что мучает меня бес уныния.

Вздохнул Феопемит и сказал:

— И меня также, авва.

— И еще мучает меня бес гордыни.

— И меня также, авва.

— И еще соблазняет меня демон неверия.

— И меня также, авва.

— И не знаю я, брат Феопемит, как мне бороться одному с искушениями. А потому сотвори любовь — постись вместе со мной и приноси вместе со мной покаяние, пока не поможет нам Господь Своей силой.

Так постились они вместе и каялись вместе, пока Феопемит не сказал:

— Воистину получил я большое облегчение от молитвы моей и слез. Укрепил меня Господь и сделал дерзновенным для борьбы с врагом.

— Меня тоже, брат, — ответил ему Макарий. И после этого покинул келию Феопемита.

В другой раз узнал он, что оставил один из отшельников молитвенное предстояние Богу, а потому открыл свое сердце демонской силе. По лени не возносил он ни утром, ни вечером душу свою к Господнему престолу и пребывал весь в делах мира и соблазнах его.

Тогда пришел к этому брату авва Макарий и сказал:

— Вот я пришел, потому что имею великую нужду в твоих молитвах.

А брат смутился и ответил:

— Недостоин я о тебе молиться.

Но Макарий вновь и вновь просил его молитв и наконец сказал:

— Не уйду я от тебя, пока не обещаешь мне творить хоть одну краткую молитву за меня каждый вечер.

И принужден был брат обещать эту краткую молитву.

Тогда Макарий ушел.

А вечером, сотворив одну молитву о спасении раба Божьего Макария, брат устыдился, что вот молится он о таком великом угоднике, а о своей грешной душе не имеет прилежания помолиться. И тогда также кратко помянул и себя перед Господом.

И так делал он некоторое время каждый вечер.

Макарий же увидал, что начали рассеиваться около брата демонские скопища, но все же многие оставались.

Вновь пришел он к брату и этот раз просил молиться за себя не только по вечерам, но и утром и произносить не одну молитву, а несколько.

И опять, выполняя эту просьбу аввы, стал брат размышлять, что за святого возносит он молитву, а своей грешной душе не дает этой помощи.

И постепенно привык он к молитвенному бдению и стал просить у Господа наставления и спасения и для своей грешной души.

Тогда все демоны отступили от него.

Так мудрым ухищрением, взывая лишь к верности слову, вывел Макарий погибающего брата на истинный путь.

Закончив же эти воспоминания, авва Ахилла добавил:

— Надо помнить, что различные лекарства бывают против различных болезней. А потому никогда нельзя отсекать грешников, но искать, какими средствами можно их исцелить.

И стали старцы расспрашивать его, какие иные пути еще ведут к душе человеческой.

— Разные пути есть, — сказал он. — Вот однажды пришел к нашему архимандриту один отшельник, достигший большой высоты, но не смиривший своей гордыни, а, наоборот, питающий гордыню подвигами своими. И спросил: «Как мне достичь совершенства?»

Архимандриту же было видение о том гордом отшельнике, и он сказал:

— Возьми бич, пойди и паси свиней, ни о чем не размышляя.

Отшельник смирил себя к послушанию и поступил так. А люди, видящие его с бичом среди стада свиного, говорили:

— Вот он имеет беса в себе и потому, оставив подвиг, пасет свиней².

Так была укрощена его гордыня и он достиг совершенства.

И, выслушав эти слова, старцы поняли, как трудно дело спасения душ человеческих и сколь искусным сердцеведом надлежит быть, чтобы находить к людям прямые пути.

9. Как авва Леонтий исцелял

Тот, кто жаждет небесного венца, чуждается земной славы. Так авва Леонтий таил от мира Господню благодать, которой он сподобился по великим подвигам. Но трудно в мирской тьме утаить яркий пламень, пламень, горящий в душе праведных. А потому, против воли его и желания, далеко разносилась молва о его чудотворной силе и стекались к нему на берег морской жаждущие исцеления недугов, облегчения скорбей бесноватые, больные, калеки, убогие.

И была в Александрии одна женщина, страдающая раком. Вся грудь ее была покрыта огромной опухолью, и с каждым днем болезнь становилась сильнее, так что отказались лечить и самые искусные врачи.

Отчаявшись в исцелении человеческими силами, решила женщина та просить молитв аввы Леонтия, дабы он силой веры его подал ей исцеление от Господа.

Расспросив людей, где имеет пребывание чудотворец, вышла она из города и направилась вдоль морского берега.

Отойдя немалый путь, увидала она старца, который разувшись ходит по мелкой воде, собирает дрова и складывает их на берегу. И много дров уже собрал он, потому что было это после большой бури, когда прибой выбрасывает все на берег, что таила в себе пучина.

Старец этот, собирающий дрова, был сам авва Леонтий. Но женщина не знала его в лицо, а потому и приняла его за незначительного городского жителя, вышедшего на морской берег по нужде в дровах.

Он же не обратил на нее внимания и продолжал свою работу. Не зная, много ли ей еще осталось идти до кельи Леонтия, женщина спросила его об этом.

Тогда он, оставаясь в мелкой воде и держа на плечах охапку мокрых поленьев, вопросил:

— Зачем тебе нужен этот обманщик?

Но женщина не придала большого значения бранному слову и объяснила, что вот страдает она смертельной болезнью и надеется умолить авву помочь ей своими молитвами.

Вышел Леонтий из воды, кинул к стороне собранные дрова и подошел к женщине, имея лицо недовольное, рассерженное.

— Говорю тебе, Леонтий обманщик. Не может он исцелить тебя. Напрасно и идешь к нему с верой. Надо тебе возвращаться в город.

Но женщина не послушала его и твердо решила продолжать свой путь, чтобы разыскать старца.

Когда же она отошла на несколько шагов, авва Леонтий увидел, что никакими словами не уничтожит он ее надежды на исцеление, и крикнул ей вослед:

— Вернись сюда и мало помедли со мной.

И подошел к ней, и спросил, где у нее болезнь.

Она сказала ему, что красная ползучая опухоль покрыла всю грудь и приблизилась к шее.

Леонтий помолчал немного, вознеся свою молитву к Богу, потом осенил грудь женщины крестным знамением и сказал:

— Господь исцеляет тебя — только Он один всесилен. Леонтий же лично не может — он обманщик. Вот, теперь ты здорова, иди же домой.

И сразу опухоль побледнела и начала опадать. Так на глазах женщины рассосалась она, и с великой радостью кинулась женщина благодарить старца. Он же опять вошел в воду, так что не могла она приблизиться, и на все слова благодарности говорил:

— Иди, иди, не мешай мне — видишь, я занят делом. Лишь вернувшись в город и рассказав многим о своем

исцелении, женщина узнала, что получила она пользу от аввы Леонтия.

В другой раз привели к нему бесноватого, но он даже не вышел из своей кельи, несмотря на всю мольбу о помощи родителей больного. Но он отговаривался, что ничем помочь не может, а потому и выходить ему не к чему. Когда же родители бесноватого не оставляли его и дальше в покое, то он сказал им:

— Я ничего не могу. Идите к авве Зенону — это его молитвой поможет вам Господь. — И указал дорогу.

Авва Зенон вышел к бесноватому и, склонившись над ним, начал громко молить Бога о помощи.

И молитва эта стала теснить беса, так что тело больного потрясалось в великих судорогах, и хулил он Бога, и проклинал Его.

Когда же стало бесу невмоготу и начало быть явное Господне заступничество, то устами больного говорил бес:

— Не ради тебя, Зенон, покидаю я это тело. И не твоими молитвами гонит меня Господь. Вот слышу я, как в своей келье молится авва Леонтий, и как поносит он меня перед Богом, и как терзает меня своею силой, а потому нет у меня возможности противостоять и остаться здесь. Тебе же ответ не дал бы я.

И после этого появился около уст больного как бы дым и исчез. И успокоилось сразу его тело. Бес покинул его. Так только из слов бесовских узнали все, кто был истинным виновником исцеления, потому что сам авва Леонтий не хотел земной славы и держал свой светильник под спудом¹.

10. Спиридон, епископ Тримифунтский

Есть святые, угодившие Богу не столько великими подвигами отшельническими и не столько непрестанным горением духа, сколько незлобивой простотой своей и деятельным устроением стада Господнего.

К таким именно угодникам относится Спиридон, епископ Тримифунтский¹.

Не обученный мирским наукам и постигающий все величие Создателя только глубиною своего смирения и своей простоты, Спиридон не только в юности был пастухом коз на родном своем острове Кипре, а и достигнув высокого сана епископского, не оставлял этого привычного и любимого дела.

Впрочем, пася козьи стада, не забывал он своим попечением и врученную ему паству.

И многого дерзновения достиг он перед Господом своею великой простотой.

Среди великих и богомудрых отцов I Вселенского Собора² значится его имя. И участием в соборе принес он большую пользу православной Церкви, посрамив нечестивых ариан³. Но даже эти его деяния могут иметь правильное постижение только тогда, когда вся его простая пастушеская жизнь будет понята.

В то время когда он был уже епископом Тримифунтским, наступил на остров Кипр великий неурожай, какой имел своим последствием голод. Голод же породил болезни, болезни же явились причиной мора. Особенно страдали от голода бедняки, не имеющие золота, чтобы приобрести даже самое необходимое. Богачи же, пользуясь великим бедствием, на несчастии народа строили свое благополучие и продавали припасы по дорогим ценам.

Особой жадностью отличался один житопродавец, имеющий гортань несытую сребролюбием и утробу лакомством ненаполнимую.

Из далеких стран на кораблях доставил он на Кипр огромное количество зерна и не продавал его никому иначе как на золото.

И пришел к нему однажды бедняк, прося уступить хоть одну меру зерна, но житопродавец выгнал его от себя.

Тогда бедняк обратился с жалобой к епископу Спиридону. И тот утешил его, сказав, что на следующее утро богатый будет сам просить бедняков брать у него зерно даже без всякой платы.

В ту ночь случился ливень, и потоки воды размыли житницы и амбары, и зерно вынесено было водой на улицу. Богач же в отчаянии призывал всех помочь ему сохранить хоть часть зерна и за это в награду взять все, что размыл ливень. И бедняк помогал ему и запасался размытым зерном, так что хватило ему этих запасов до нового урожая.

Но житопродавец не был научен этим несчастием и в следующий голодный год опять поступил так же немилосердно, отказавшись выдать одному земледельцу зерно без золота.

И опять обратился этот земледелец к епископу Спиридону. Епископ Спиридон принес ему много золота для залога, прося вернуть все, когда будет собран урожай.

Так получил земледелец зерно, необходимое для прокормления семьи его.

И в срок, собрав урожай, принес Спиридону свой долг.

Взяв золото, предложил Спиридон земледельцу посмотреть, каким богатством он пользовался. И повел его в свой виноградник.

Когда же золото было положено на землю, то оказалось оно множеством змей, которые по слову Спиридона расползлись по норам своим, под камни и в расселины скал.

Не только со скупостью человеческой так боролся Спиридон, но и многие другие пороки были им наказаны и посрамлены.

Так, купил у него купец сто коз и, зная великую доверчивость епископа, заплатил только за девяносто девять. Когда же стал он отделять купленных коз от всего стада, то девяносто девять пошли к нему своею волею, а сотая коза, плату за которую он утаил, идти к нему не захотела, и не мог он ни силою, ни хитростью залучить ее к себе. То видя, догадался Спиридон, что купец неправильно рассчитался с ним за покупку, и устыдил его.

Купец, раскаясь в обмане, внес недостающие деньги, и тотчас же коза доброй волею пошла к нему.

И на всех делах Спиридона можно было видеть благоволение Господа. Так, в жатву, в пору самого сильного зноя, трудясь вместе с жнецами, Спиридон жары не чувствовал, потому что был его лоб чудесным образом окроплен прохладной росою. В самой суете мирской вела его десница Господня. И, будучи великим в незаметном, он и большие победы над врагом одерживал.

Была у него соседка по винограднику, именем Софрония, и имела она мужа язычника. Однажды, по соседскому обычаю, была с мужем в гостях у епископа. И в это время прибыл вестник от дальних стад, долженствовавший сообщить, что пастухи всех коз потеряли.

Но еще не успел вестник сказать об этом, как Спиридон сказал ему:

— Не огорчайся, брат. Стадо найдено уже пастухами в дальней пещере.

И действительно, в то же время пришел новый вестник, который сказал, что козы нашлись в дальней пещере.

То слыша, язычник воскликнул, что, наверное, Спиридон обладает силою Бога.

— Не Бог я, но слуга Единого Бога, — ответствовал ему Спиридон и тем понудил его признать великую силу Творца и Вседержителя. И так пришел язьшник от малого дела того к познанию истинной веры.

Проявляясь всегда в малых делах, Спиридон даже перед прославленным своим спором с философом-перипатетиком⁴ на Никейском соборе, когда он сильно посрамил своею простотою ариан, все же обозначил свое присутствие на соборе таким малым и ничтожным делом, которое не имело особого значения, но все же было чудесно.

Он ехал на собор верхом на белом коне, и слуга сопровождал его на коне вороном.

Замедлив в пути, они остановились ночевать в гостинице.

И проведали об этом ариане и замыслили задержать в дороге Спиридона, дабы не мог он выступить против них на соборе.

С этой целью пробрались они в конюшню и отрубили обоим коням Спиридоновым головы.

То видя, прибежал слуга к епископу и стал жаловаться на злобу ариан, по которой лишились они коней. И поспешил Спиридон за слугою своим в конюшню и приказал ему:

— Скорее приставь отрубленные головы к туловищам, и будут они живы.

Торопясь, в великом страхе, приставил слуга головы, но по причине темноты, а также и своего смятения, перепутал их. И приставил белому коню черную голову, а черному — белую.

Так и прибыл Спиридон в Никею — на белом коне, имеющем черную голову.

Но самое великое доказательство того, сколь силен был Спиридон перед Господом, надо видеть в участии его на Александрийском соборе епископов⁵.

Был созван этот собор Александрийским патриархом, чтобы могли епископы совместными молитвами повергнуть в прах всех языческих идолов, находящихся в капищах. И действительно, по молитвам их многие идолы были повержены. И остался наконец лишь один, который противостоял всем молитвам собора.

В то время приблизился к берегу корабль, на котором плыл Спиридон, спеша принять участие в соборе.

И когда корабль вошел в гавань, главный идол зашатался и рухнул со своего подножия.

То видя, воскликнул патриарх:

— О, друзья, Спиридон Тримифунтский приближается.

11. Лев Катанский и Илиодор-волхв¹

В городе Катане², в стране Сицилийской, был епископом святой Лев-чудотворец, истинный отец сиротам и нищим, победитель бесовской силы и ухищрений, пастырь Божий. И жил в этой стране некий муж именем Илиодор, отпавший от христианской веры и предавшийся в руки диавола. И был он научен диаволом, господином своим, творить различные чудеса и волхования, которые вводили в великий соблазн и в страшное искушение всех жителей той страны.

Так, являл он неожиданно людскому мечтанию реку среди города, и люди разувались, чтобы перейти эту реку вброд, на самом же деле пребывали они среди сухой городской площади. Или претворял он комок земли в золото, и многие начинали спор о таком золоте, найдя его на своем пути, и спор этом кончался взаимным побоищем. Когда же кто овладевал мнимым золотом, то оно вновь превращалось в комок земли.

Еще смущал он покой отроковиц, и блуждали они по городу, как бы вкусившие пьяного вина, и произносили непотребные слова, так сильно огорчая и мучая своих родителей. И многие другие чудесные волхования совершал Илиодор, всегда стремясь внести раскол и соблазн в души христиан и глумясь над верой христианской и над правилами общежития.

Многие жаловались на него игумену той страны Лукию, так что был принужден Лукий схватить волхва и отправить на царский суд в Царырад.

Царь же Лев и сын его Константин Багрянородный³, узнав о всех лукавых волшебствах Илиодора-волхва, повелели предать его смерти, но, в то время как был произнесен приговор этот, стал Илиодор невидим и очутился волшебством своим в Катане. И вторично схватил его игумен Лукий, и заковал в тяжелые цепи, и на корабле доставил в Царьград. Со многими трудностями был он приведен к месту казни. Когда же палач замахнулся и потом опустил меч, то оказалось, что ударил он по пустому воздуху, потому что исчез Илиодор с места казни и вновь очутился в Кагане. И начал он более прежнего глумиться над людьми и над верой.

Наконец до того дошла дерзость его, что во время службы церковной, когда епископ Лев со пресвитерами и диаконами, окруженный многочисленным народом, возносил Бескровную Жертву⁴ Богу, вошел Илиодор в храм как добрый христианин и занялся тайным волхованием.

Тотчас же одни из молящихся стали, как кони, топать ногами, другие замычали, как быки, или стали блеять по-овечьему. Некоторые не могли удержаться от громкого смеха, а некоторые впали в гнев и стали произносить различные хульные слова.

Тогда Илиодор громко похвалился, что вот сейчас, по силе его волшебства, сам епископ, и пресвитеры, и диаконы, оставив службу Господню, начнут плясать и петь, как скоморохи на торжищах.

И праведным гневом наполнилось сердце епископа Льва. Коленопреклоненно опустился он перед престолом, прося Господней помощи против нечестивого волхования, потом вышел из алтаря и приблизился к Илиодору.

Омофором⁵ своим связал он волшебника и вывел на площадь.

Там повелел он всем гражданам принести много дров и хворосту и сложить великий костер. Когда же пламя высоко поднялось к небу, с молитвой взошел Лев на костер и заставил связанного Илиодора следовать за собою.

И было пламя раздуваемо ветром, трещали дрова, сыпались искры, черный дым высоко разносился над домами. Такой жар распространял костер, что не могли люди к нему приблизиться.

Святой же Лев стоял посреди этого огненного моря, как бы окропленный росою Духа Святого.

И так пребывал он долгое время, пока не только все дрова обратились в пепел, но и тело Илиодора-волхва не стало черным углем.

Тогда он вернулся невредимым в храм и продолжал службу Господню, благодаря Владыку, что помог Он посрамить нечестивое волхование и показать всем живущим, сколь Божественный Промысел сильнее, чем все суетные премудрости волшебства.

12. Преподобная Марина

В городе Вифинии¹ жил некий муж именем Евгений.

Когда умерла его жена, решил он принять иноческое пострижение, а потому просил он дочь свою, отроковицу Марину, взять на свое попечение все богатство, которое он имел, и отпустить его, чтобы мог он предаться делу спасения своей души.

Но, услышав эти слова отца, Марина очень опечалилась и стала упрекать его, что о спасении своей души он имеет заботу, спасением же души своей дочери небрежет. И просила Марина отца, чтобы не оставлял он ее среди соблазнов суетного мира, а вместе с собой увел в монастырь, дабы могла она там посвятить себя служению Господу

Обрадованный таким добрым желанием дочери, Евгений был смущен лишь тем, что лежит его путь в мужской монастырь, а потому не может Марина следовать за ним.

Но она на эти его сомнения отвечала, что острижет свои волосы и облечется в мужскую одежду и никто не узнает в ней женщину, так что не введет она в смущение братьев монастырских; сама же великим постом и воздержанием сумеет смирить себя и в мужском образе послужить Господу

Так и выполнил все Евгений по слову своей дочери.

Много лет подвизались они вместе во иноческом чине в монастыре близ города Александрии², и никто из монастырских братьев — ни даже сам игумен — не мыслил, что во образе брата Марина скрывается отроковица. И все почитали этого молодого брата за великие труды его и за послушание.

Потом скончался Евгений, оставив дочь свою в монастыре и никому не открыв ее тайны.

И после его смерти так же прилежно подвизался инок Марин, постом и молитвой спасая душу свою, а усердием, трудом и послушанием снискивая всеобщее почитание.

И были в монастыре том далекие огороды, куда отходили иноки по четыре сразу, дабы обрабатывать их в течение недели. И так далеко отлежали эти огороды от зданий монастырских, что невозможно было достичь их в один день пути, а приходилось идущим ночевать в гостинице, находящейся на полдороге.

Хозяин же той гостиницы был страннолюбив³ и всегда встречал иноков с великим утешением, имея для них даже особое помещение.

Однажды повелел настоятель и иноку Марину вместе с тремя другими отойти на огородные работы, дабы своим трудом принес он пользу братьям и показал послушание.

С радостью согласилась Марина исполнить волю игумена и отошла из монастыря. Переночевав в гостинице, с утра отправилась она с тремя своими спутниками на огороды, где и подвизалась она всю неделю, копая землю, поливая овощи, унаваживая гряды и выпалывая сорную траву

У хозяина же гостиницы была дочь, допустившая в свое сердце многие грешные желания и близкая к пути врага⁴.

И в ту ночь, когда Марина ночевала в гостинице, случилось там быть одному воину — человеку, не боящемуся Господа и легко совершающему преступления.

Он прельстил дочь гостинника⁵, и совершила она грех.

Наутро же, отходя от нее, сказал ей воин:

— Если что будет узнано о твоем грехе, более всего остерегайся сказать, что это я был причиной падения.

Дочь же гостинника спросила, какой ответ надлежит ей давать, чтобы могли все этому ответу поверить.

И, наученный лукавым врагом, давно ищущим, как бы погубить блаженную Марину, сказал воин:

— Ответь своему отцу, что вот ночевал в гостинице молодой и прекрасный лицом инок. И что он приступил к тебе с искушением, и не могла ты противостоять желаньям его. Пусть твой отец с него и взыскивает.

По прошествии же некоторого времени дочь гостинника не могла держать далее в тайне все содеянное, потому что ждала ребенка. Гостинник приступил к ней, желая знать, кто был ее соблазнителем.

И, вспомнив научение воина, сказала она ему:

— Вот оказываешь ты милость и гостеприимство черноризцам монастырским. Они же за добро платят тебе злом и обидой. Ночевал у нас инок Марин и соблазнил меня, и не могла я противостоять его желаниям. Теперь же по его вине несу во чреве младенца.

Тогда пришел ее отец в гнев и ярость. И в гневе этом кинулся к игумену монастырскому, и всячески обличал монастырскую братию, так оскорбившую его, и отрекался от дружбы с черноризцами, а иноку Марину требовал великого наказания.

Был игумен сильно оскорблен словами гостинника и, желая знать, как было все дело, велел призвать к себе инока Марина.

На вопрос, совершил ли он грех, в котором его обвиняет гостинник, Марин упал в ноги настоятелю и со слезами воскликнул:

— Так, авва, повинен я в грехе том. И знаю, что нету мне прощения ни от Господа, ни от тебя и братьев.

Тогда разгневался игумен, что по причине падения одного недостойного брата приняли все иноки поношение от гостинника, и изгнал Марину из монастыря.

Другие братья тоже не вступились за нее, потому что мнили себя оклеветанными по вине инока Марина. И этим наказанием как бы давали должное удовлетворение гостиннику и оправдывались все перед ним.

Но не ушла Марина далеко от ограды монастырской, а поселилась тут же у врат и не имела крова над головой, терпя и солнечное попаление, и ночной холод.

И питалась она подаянием тех, кто шел в монастырь, прося у них молитв и заступничество перед Престолом. Сама же она не дерзала перед Престолом молиться.

Когда же пришел срок, родила дочь гостинника сына.

И взял гостинник младенца, и с большой злобой принес его к монастырской ограде, говоря иноку Марину:

— Надлежит тебе иметь попечение о твоем ребенке. Я же от него отрекаюсь и не хочу даже помнить о нем. — И с этими словами ушел.

Младенец был почти наг, так как ветхая тряпица еле прикрывала его. И, пренебрежительно брошенный на землю, он начал плакать.

Тогда почувствовала Марина в сердце своем жалость к этому ни в чем не повинному созданию Творца. Уязвила жалость эта дух Марины так, что впервые почувствовала она, в сколь великом смятении обретается плоть человеческая и какой непосильной тяжестью лежат на плоти крылья духа.

Вот пребывает невинный в злоключении, потому что вообще истерзана, исклевана плоть человеческая духом и грехом и является она страшным ристалищем для вечного борения духа и греха. Итак, чем выше возносится она на крыльях духа, тем тяжелее для нее цепи греха.

В таком же извечном противостоянии пребывает весь мир, вся плоть земная. И нет достаточной жалости, чтобы обнять эту скорбь мирскую, и нет достаточной любви, чтобы покрыть эту боль мира.

И тогда показалось Марине, что в беспомощном младенце чужом усыновила она себе весь беспомощный и страждущий мир и его мукой сыновней томится и изнывает.

С любовью обернула она нареченного сына частью своей милоти⁶ и пошла просить у соседних пастухов молока, чтобы было чем кормить младенца. Пастухи же обещали ежедневно давать кружку молока для этой цели.

Так стала жить Марина со своим названым сыном у ограды монастырской. И еще многие новые тяжести пришлось ей принять на себя, потому что, изнывая от зноя, должна была она искать тень для младенца, а во время дождя должна была она укрыть младенца в сухом месте, и последним куском с ним поделиться, и от оскорблений мимо идущих оберечь его, и ночью успокоить его слезы, и омыть, и утешить, и развлечь, и дать ему все, что надлежит иметь младенцу.

Но в великом отвержении и поношении своем, в последних пределах унижения благодарила Марина Творца, что дал Он ей, не теряя чистоты, познать истинное материнство, которое одно открывает очам человеческим великий замысел Творца в божественном домостроительстве и учит жалостливой любви к творению. А через жалостливую любовь к созданному доходит человек до постигающей любви к Создателю.

Так пребывало тело Марины в нищете и поношении, отверженное людьми, у ограды монастырской. Дух же Марины был чашей нерасплесканной, полной мудрой любви к Создателю и жалостливой любви к созданному.

По прошествии же трех лет, когда младенец уже начал бегать и говорить, приступили монастырские братья к игумену, прося его отпустить иноку Марину его вину, потому что подвигом послушания и покаяния загладил он свой грех.

Но игумен не хотел слушать слов милосердия.

Тогда сказали братья, что надо им в монастыре еще другие ворота сделать, потому что по причине жалости не могут они проходить мимо брата Марина и видеть, в какой скудости пребывает он и младенец его.

И только после многих молений удалось братьям смягчить сердце игумена.

Позвал он опального инока и сказал ему:

— Дозволяю я тебе и твоему сыну обитать в ограде монастырской. Только не должен ты полагать, что можешь вновь быть равным другим инокам. Почитай себя последним из них и с послушанием неси самую трудную часть в монастырских работах.

И велел ему быть всем слугою: мыть власяницы⁷ братьев, убирать сор, исполнять всякую грязную работу и продолжать с покаянием прибегать ко Творцу.

С радостью согласилась Марина исполнить это послушание и со смирением служила всем. Младенец же повсюду был с нею и по причине своего добронравия во многих огорчениях и тяготах утешал Марину.

А иноки дивились, какого великого смирения достиг брат Марин и как покорно несет он тяжкое бремя, данное ему настоятелем.

Так прошло много времени.

И заметили братья однажды, что три дня не выходит Марин на работу, не присутствует при молитве и при трапезе.

Тогда велел им игумен пойти к нему в келию и узнать, не болен ли он.

Войдя же в келию, братья увидали, что инок Марин преставился, а младенец сидит около мертвого отца и тихо плачет.

Желая же к погребению омыть тело усопшего, узнали иноки женщину в том, кого они именовали Марином и почитали монахом.

И пришли они тогда в большой ужас и поспешили к игумену, чтобы сообщить ему о своем открытии.

Услыхав об этом, игумен понял, какой великий грех совершил он, поверив клевете на святую деву, и начал каяться, прося прощения у усопшей.

А потом поспешил послать гонцов к гостиннику, дабы и он прибыл в монастырь узнать об этой тайне.

И был гостинник в великом трепете, узнав, что оклеветал он в совершении греха угодницу Божию.

Когда же приступил он к дочери своей, требуя от нее признания в содеянном, то во всем покаялась дочь и в молитве стала умолять усопшую угодницу, дабы был ей отпущен великий грех и дабы не вменился он ей в вечное осуждение.

Братья же удивлялись, как безропотно несла чистая дева самые жестокие обвинения и как смиренно терпела она все поношения у монастырской ограды, воспитывая чужого младенца с великой материнской любовью и не ища утешения в сочувствии людей, но скрывая подвиг свой от всех и уповая лишь на одного Бога…

13. Милостивый Филарет

В городе Амнии, в стране Пафлагонской¹, жил Филарет, всем известный как великим богатством своим, так и милосердием. Воистину богатства его были достоянием нищих и странных, и все впавшие в бедность могли получить от него помощь.

Дом Филарета был как полная чаша, огромные стада паслись на его пастбищах, виноградники приносили большой доход, множество рабов и рабынь служили ему. В полном довольстве пребывала семья Филарета — жена его Феозва, сын Иоанн и две дочери — Истетия и Еванфия.

И случилось в то время великое бедствие в стране Пафлагонской. Несметные полчища исмаильтян² покорили страну. Богатства людские предали огню, угнали скот, пленили рабов, разорили всех жителей Пафлагонии.

Когда же ушли исмаильтяне, оказался Филарет неимущим, потому что ни рабов, ни рабынь не осталось у него и скот был весь угнан. А виноградники и пастбища продал он, чтобы помочь другим разоренным.

Так осталось у Филарета лишь небольшое поле, да пара волов, да корова с теленком, да конь один и еще немного ульев с пчелами. И самому ему приходилось пахать поле и собирать урожай, чтобы было чем кормить жену и детей. Но он не печалился, помня слова апостола: «Кто не работает, тот не ест»³.

Итак, имел он сейчас, проводя дни в тяжелом труде, гораздо более права на хлеб свой, чем раньше, когда на него работали рабы и рабыни.

Однажды пахал он на двух своих волах. И пахал недалеко от него сосед.

Вдруг один вол соседа, укушенный ядовитым насекомым, зашатался и упал.

Не надеясь получить помощи от обедневшего Филарета, сосед все же пришел к нему, чтобы услышать по крайней мере слова утешения. И тем сильнее был он озадачен, что падший вол принадлежал не ему, а был взят на работы у одного имущего.

Выслушав его жалобу, Филарет отпряг одного из своих волов и просил принять его в дар. Обрадованный сосед согласился на эту милость и вернулся на свое поле с волом Филарета. Филарет же, не имея чем пахать, погнал единственного вола, оставшегося ему, домой, сам же нес ярмо с отданного вола.

И, увидя это, Феозва, жена его, очень разгневалась и стала пытать, где другой вол. Филарет же, не желая видеть еще большего гнева, сказал, что лихие люди угнали его вола.

Тогда послала Феозва сына своего Иоанна искать этих лихих людей.

И вскоре увидел Иоанн, что сосед-земледелец пашет на их воле.

И с большим гневом приступил Иоанн к земледельцу, желая получить от него вола. Но тот успокоил его, сказав, что сам Филарет, по великому милосердию своему, подарил ему вола. Узнав об этом, воскликнула Феозва:

— Увы мне и детям моим. Имею я мужа немилостивого и дети — отца беспощадного. Как можем мы жить далее?

Через некоторый срок пришел другой сосед к Филарету и стал жаловаться, что корова его пала и нету у него более средств питать своих детей.

Филарет просил взять его корову

Когда же сосед согласился и увел корову с собою, то теленок ее, оставшийся один, стал жалобно мычать, и по мычанью этому догадалась Феозва, что вновь лишил Филарет детей своих последнего достояния. Тогда она воскликнула:

— Злой человек, даже скота бессловесного не может он пожалеть. Смотри, как мычит оставленный теленок, разлученный с матерью.

— Истину ты говоришь, — ответил Филарет. — Итак, догони соседа, взявшего корову.

С радостью кинулась Феозва за соседом. Тот же опечалился, помыслив, что раздумал Филарет отдать ему последнее достояние, и с печалью вернулся.

— Брат, — сказал ему Филарет, — вот не может жена моя слышать, как мычит теленок, разлученный с матерью. И правильно говорит она, что жестокое это дело разлучать их. А потому возьми с собой и теленка.

Так в течение немногого времени раздал Филарет все, что имел, и стал самым нищим бедняком во всей стране Пафлагонской.

К тому же посетил эту страну великий голод, даже и у богатых недоставало хлеба, а бедным приходилось питаться лебедою и кореньями диких растений.

Но даже и лебеду вареную часто отдавал Филарет голодным и кореньями делился с ними.

Не в силах терпеть такого милосердия, Феозва разгневалась до конца на мужа своего и ожесточила против него всех своих детей. Тогда стали они и обедать отдельно, и жизнь у них вся была обособлена.

Но, зная, что он поступил как праведник, Филарет этим гневом не тревожился и говорил часто:

— Желанное вам богатство есть у меня в сокровищнице, и его не так трудно найти. То же богатство, которое я хочу приобрести, дается лишь большими усилиями.

А слыша эти слова, жена и дети приступили к нему, прося более не таить своего сокровища, потому что они и так погибают от голода.

В то время царствовала в Цареграде благочестивая царица Ирина⁴ с сыном своим Константином. И пришло время царю жениться, тогда послала Ирина верных слуг по всему государству, дабы привезли они на смотрины в царский дворец всех прекрасных, добрых и мудрых девушек, каких только они найдут в стране.

И, объезжая все города и села, даже до самых ничтожных, прибыли царские слуги в город Амнию и увидели там прекрасный и богатый дом Филарета.

Но когда они захотели пойти к нему, граждане Амнии сказали им, что только вид богатый имеет дом Филарета, а на самом деле нет в городе большего бедняка, чем хозяин этого дома.

Слуги же царские все же решили пойти к Филарету. Он принял их приветливо, и были они удивлены благочестием дома его, несмотря на великую бедность хозяина. А еще более были они удивлены красотою, благонравием и мудростию внучки Филаретовой, дочери Иоанна, отроковицы Марии.

Тогда сказали они Филарету, какая цель их путешествия, и просили отпустить с ними Марию.

Прибыв вместе с другими девушками в Цареград на смотрины, Мария и там поразила всех как красотою лица, так и великим благонравием, проистекающим от душевной мудрой кротости.

И была она избрана в невесты царю Константину. И стал Филарет дедом царицы, и получил от царя богатые подарки, так что умножилось достояние его по сравнению с тем, что имел он раньше.

Феозва же и дети ее говорили, что воистину он был прав, когда обещал им невиданное еще сокровище, якобы утаенное до времени от них, и были они преисполнены гордости и похвальбы от всего того благополучия, которое выпало им на долю, потому что стали теперь близкими родственниками царю, владельцами несметных богатств.

Лишь один Филарет не придавал столь великого значения случившемуся, и только одно утешение извлек он для себя из новых своих сокровищ — это возможность вновь щедрой рукой помогать неимущим.

Спустя же некоторое время почувствовал он приближение смертного часа и даже заказал себе заранее гроб в женском монастыре близ Цареграда.

Прежде же, чем удалиться туда на покой, сказал жене своей Феозве:

— Хочу я устроить великий пир и пригласить к себе всех вельмож и всех приближенных царских.

Феозва же с радостью согласилась.

И устроили они великий пир, закололи множество баранов, напекли хлебов, налили кувшины различными винами. Но не вельмож и приближенных земного царя пригласил к себе Филарет, а иных вельмож собрал он со всей страны: нищих и убогих, нагих, слепых, калечных — и им, истинным вельможам Единого Царя⁵ и приближенным Единого Владыки, предложил возлечь за пиршественный стол, и угощал их всякими яствами, и наливал им все вина, и всячески ухаживал за ними так, что отошли они от него очень сытые и довольные.

Тогда поняла Феозва, о каком царе мыслил все время Филарет.

Сам же он переселился в монастырь и вскоре скончался. И было около гроба его много чудес. Бесноватый один, много лет пользовавшийся милостью покойного, был силою Господней освобожден от беса и громко прославлял своего благодетеля Филарета, и многие слепцы прозрели.

И хоронили его все нищие и убогие, говоря, что вот оставил их отец сиротами. И сам царь и царица тоже шли за гробом его.

Спустя же некоторое время было одному мужу видение. Видел он огненную реку, текущую у его ног, и, подняв взор свой, заметил он, что по другую сторону реки высится лазурная гора, исполненная неизреченной красотою и приятностию. И на этой горе стоит престол, на престоле же восседает Филарет, и окружен он множеством нищих, убогих, имеющих лица, воскрыленные духом.

Увидев все это, протянул муж тот руки свои к Филарету, и захотелось ему разделить с ним радость лазурной горы.

Тогда и Филарет его заметил и сказал:

— Иди ко мне.

Но муж тот убоялся огненной реки и спросил:

— Как могу я пересечь этот огонь?

— Нету сюда иного пути, — ответствовал ему Филарет, — как только единственно путь через огонь попаляющий. Итак, кто хочет достичь блаженства⁶, должен не мирскими сокровищами и приятностями занимать дух свой, а весь отдаться трудному и огненному деланию.

И после этого муж тот очнулся и поведал другим, в каком блаженстве на горе той лазурной пребывает милостивый Филарет.

14. Мартиниан, Зоя и Фотина

Святой Мартиниан подвизался близ Кесарии Палестинской¹ на горе, именуемой Ковчежное место.

Молодость и красота телесная не мешали ему быть победителем в лютой и ежечасной борьбе с врагом. И прилежными подвигами достиг он седины мудрости, имея еще юношеский возраст.

Неоднократно приступал к нему диавол с многоразличными искушениями и мечтательными виденьями, то прельщая его страхом и могуществом своим, то отуманивая плотскими вожделеньями и живописуя ему радости оставленного мира.

Так однажды явился ему диавол во образе дивного змея — соблазнителя прародителей — и пламенем, и дымом, и смрадом наполнил келию отшельника.

В другой раз видал Мартиниан, как свивались клубы утреннего тумана в веселые праздничные шествия, и различал лица скоморохов и музыкантов и яркие одежды женщин, и даже слышал музыку и пение.

Когда тело Мартиниана изнурялось постом, являл диавол глазам его многочисленные яства — и жареных коз диких, и баранов, и птиц, и сладкие пенящиеся вина.

И в холод зимний прельщал он отшельника уютом городских богатых домов, а в летний зной предлагал ему прохладную тень.

Но против всех искушений и против всякой прелести истово боролся блаженный, памятуя, что не имеют радости жизни земной никакой цены, а лишь полноценна единая радость вечного Царства.

И был диавол в великой ярости, потому что напрасно тратил он великие усилия в борьбе с Мартинианом.

Тогда отошел он в город Кесарию и овладел волей одной веселой и легкомысленной женщины по имени Зоя².

Слыша много раз о стойкости пустынного жителя и о том, что, несмотря на молодость лет, противостоит он крепко всем соблазнам, была Зоя раздражена таким подвигом и сказала своим близким:

— Нет ничего трудного бороться с соблазнами в пустыне, где все они являются лишь плодом помыслов. Иное дело противостоять настоящему искушению, облеченному в плоть. Такое искушение не рассыплется от молитвы и не исчезнет по одной лишь доброй воле отшельника. Думаю я, что если бы Мартиниан воочию приблизился к соблазну, а не только в помыслах своих, то, наверное, и не устоял бы.

Тогда веселые собеседники ее предложили ей биться об заклад, что не сумеет она увести Мартиниана на путь греха. И она охотно приняла этот спор.

Вечером же, одевшись нищей странницей, а дорогие одежды свои, и кольца, и ожерелья, и запястья, и различные притирания и мази сложивши в особый мешок, покинула Зоя город и ушла в пустыню к келий Мартиниана-отшельника.

И была в ту ночь сильная буря, так что ветер сбивал с ног идущую, и рвал ее ветхое платье, и трепал волосы, а дождь промочил ее насквозь.

Было Зое страшно идти под дождем и порывами ветра в безлюдной пустыне, слыша издали вой диких зверей и не чуя около себя ни единого человека, который мог бы за нее вступиться.

Но шла, потому что очень хотела выиграть спор и поглумиться над святым подвижником.

Приблизившись к пещере, где спасался Мартиниан, стала она жалобным голосом взывать к нему и просить защиты от непогоды, и питья, и пищи.

Мартиниан на этот жалобный вопль открыл свою дверь и увидел, что женщина стоит перед ним. Тогда не захотелось ему пускать в свою келию искушение. Но и оставить ее в непогоду под открытым небом на съедение диким зверям он тоже не мог, потому что не хотел быть убийцей создания Божьего.

Так впустил он ее к себе в келию, дал ей фиников и воды, указал на ложе в углу, а сам удалился в малую внутреннюю пещеру.

Там возжег лампаду перед иконами, распростерся ниц и стал со многими слезами молиться. Прочтя же все положенные молитвы, псалмопением занял он все помыслы свои. Потом развернул Писание и до утра углублялся в Божественное Слово.

Когда же солнце поднялось и через малую щель в скале проникли лучи его к Мартиниану, вышел он в переднюю келию, чтобы отпустить с миром пришелицу.

Зоя же, ожидая его прихода, переменила нищие одежды на свои обычные богатые, убрала волосы, украсила лицо различными притираниями, нанизала кольца на пальцы и теперь предстала перед отшельником вооруженная всею силою соблазнительной красоты своей.

Увидя же, что отступил Мартиниан, пораженный переменой, происшедшей в ней, она приблизилась к нему и сказала:

— Знай, что пришла я в пустыню не какими-либо иными делами побуждаемая к этому, а лишь теми слухами, которые мне пришлось слышать в городе о тебе. Жалко мне и невозможно терпеть, чтобы человек молодой и обладающий телесной красотою не знал никаких радостей жизни и провел свои дни в суровом, никому не нужном одиночестве. Вот заочно прилепилось мое сердце к тебе, и теперь хочу я, чтобы через меня узнал ты все прелести мира земного.

Когда же Мартиниан не ответил ей ничего, а стоял опустив взор, она продолжала:

— И кто сказал тебе, что такое одиночество угодно Богу? Разве не имел Енох³ жены и у Авраама⁴ не было ли трех жен? И у Исаака⁵ была жена, и у Иакова было две жены и еще две наложницы. Так и Моисей⁶ не обрекал себя на одиночество, и Давид⁷, и прочие пророки. Что же, ты думаешь быть угоднее Богу, чем они? Ты хочешь с ними в праведности тягаться и их в боголюбии одолеть?

И многое еще другое говорила Зоя.

Мартиниан же, не столько убежденный ее словами, сколько прельщенный соблазнительной красотой ее, понял, что не может он противостоять искушению, и почувствовал, что всеми желаньями и помыслами своими прилепился к соблазнительнице.

Как бы соглашаясь на все, что она сказала, спросил он только:

— Взяв тебя в жены, чем же я буду питать тебя, потому что нету у меня ничего?

Но Зоя его успокоила, указав, что имеет она великие богатства — и земли, и виноградники, и дома, и золото — и ни в чьей помощи не нуждается, а наоборот, может оказать сама помощь кому захочет.

И не было у Мартиниана более никаких сомнений. А если и были, то не думал он о них, потому что страсть палящая и испепеляющая пронзила его всего и не мог он противоречить никак этой страсти.

Казалось ему, что все радости, существующие в мире, и вся прелесть земная, и все человеческое счастие — все это воплотилось в Зое и, принимая ее, он как бы весь мир принимает. Не было у него сомнения в том, что от такого сокровища можно отказаться. И о грехе забыл, и об обетах своих Богу, о Господнем пути, в чистоте и отречении текущем, тоже забыл Мартиниан.

Был он как бы опьянен этой страстью земной.

Тогда вышел он из келий, чтобы посмотреть, не близится ли кто к нему. А с вершины, на которой он обитал, были далеко видны все дороги в пустыне.

И вот, оглянувшись вокруг себя, оказавшись опять один среди Божьего мира, вдруг понял Мартиниан, какая пропасть разверзлась у ног его и как хочет он утешить врага своего — диавола.

Тогда быстро взял он в руки большую охапку хвороста и дров и с нею вернулся в келию.

Зоя ждала его.

Он же начал разжигать костер. И когда пламя высоко взметнулось под своды келий, вошел Мартиниан в огонь босыми стопами.

И жгло пламя ноги его, и опалились волосы на голове, а кожа на теле покрылась язвами.

Тогда Мартиниан вышел на мгновение из огня. Но, вновь почувствовав, что страсть в его помыслах и плотское вожделение еще не утихли, вернулся в пламя и пребывал в нем, пока смог стоять на ногах. И попалено было тело даже до костей.

Тогда он вышел и упал на ложе, стеная от боли.

Видя же это пламенное попаление праведника, Зоя стояла как бы окаменевшая. И впервые за всю жизнь свою узнала она, каким великим трудом и борением достигается вечное Царство. И впервые узнала она, что только единое есть человеку на потребу, а все остальное — лишь тень.

Тогда в великом смятении сорвала она с себя праздничные одежды и все богатые украшения и кинула их в огонь, сама же набросила на плечи свои нищие лохмотья, в которых пришла накануне.

И приступила к Мартиниану, моля его о прощении и научении.

И так силен был огонь раскаяния ее, как силен был порок, которому она предавалась. Воистину Мартиниан попалил себя в пламени вещественном, — Зоя же сожгла себя на пламени невещественном, на пламени мгновенного и огненосного раскаяния. И как огонь вещественный очистил греховные помыслы Мартиниана, так пламень духа убелил грехи Зои.

Видя мученичество отшельника, по ее вине бывшее, родилась она вторым рождением и крестилась вторым крещением — крещением огненным⁸.

Отпустил ей грех Мартиниан и велел не медля нимало идти в Вифлеем в обитель к святой деве Павлине и там, покаявшись во всем, искать спасения.

Сам, еле двигаясь по причине страшных ожогов и ран, вышел из келий и показал ей, как лежит ее путь.

Исполнила Зоя все по его повелению. И через три дня дошла до Вифлеемской обители святой Павлины. И осталась там, проводя дни свои в покаянии и посте.

И так сильно было ее раскаяние, и так неустанны подвиги, что по прошествии нескольких лет указал Господь ей, что она прощена: в знак отпущения грехов была дана ей власть Господом целить больных и бесноватых.

Так великой праведницей предстала Зоя после смерти своей перед Создателем, спалив огнем покаяния греховные дела своей жизни.

Мартиниан же, оставшись один, долгое время страдал от полученных ожогов и лишь с большим трудом, по прошествии нескольких месяцев, мог опять ходить и работать.

Тогда замыслил он начать жизнь еще более трудную и уединенную, дабы вернее послужить Господу и посрамить врага.

И вышел он на берег морской, где встретил одного корабельщика. И спросил он у него:

— Нету ли, брат, где-либо в море пустынного острова, на котором никто не помешал бы мне спасаться?

Подумав, корабельщик сказал:

— Есть такой остров или, вернее, небольшая скала, с которой ни в одну сторону не видно суши. И обитают на нем лишь чайки морские. Но не мыслю я, чтобы человек мог выдержать подвиг жизни такой.

Мартиниан просил корабельщика доставить его на этот остров. И положили они между собою завет, что три раза в год будет корабельщик привозить отшельнику сухой хлеб и воду и лозы для плетения кошниц⁹, три раза будет отвозить готовые кошницы, чтобы, продав их, окупить свой расход на питание отшельника.

Так они и совершили все.

Остался Мартиниан на голой скале посреди необозримого морского пространства, и ночью мучила его морская сырость, так как брызги воды долетали к нему, а днем палило солнце, потому что не было на острове том тени. В зимнее же время все вокруг Мартиниана наполнялось великим кипением и шумом бури. И в пену разбивались около острова огромные морские валы, и обледеневала эта пена так, что скользил Мартиниан, ступая по камням.

Лишь чайки с громкими криками носились над ним, нимало его не пугаясь.

И еще вечно рядом был лукавый искуситель, ищущий пути в душу Мартинианову и не дающий ему отдыха в подвиге.

Да так же неотступно осеняла Мартиниана Господня десница, утешающая и восстанавливающая, дающая надежду и силу.

Вот увидал диавол, что надо ему еще напрячь все свое искусство, чтобы соблазнить святого, потому что, подвизаясь прилежно, подымается Мартиниан из степени в степень и скоро будет неуязвим для стрел искусителя.

В то время плыл недалеко от скалы Мартиниановой большой корабль.

И диавол поднял великое водное смятение, и обрушил бурю на снасти корабля, и погнал его на подводные камни, так что разбился корабль в щепы, люди же потонули в пучине морской.

Всех путников погубил диавол, никто не достиг берега, кроме одной отроковицы Фотины.

Ухватила она руками доску и с нею плыла, несомая водным течением к скале. Так совершил диавол, чтобы еще раз восстать бранью на блаженного Мартиниана.

Наутро увидел отшельник внизу под скалою Фотину, которая уже изнемогала.

И из глубины морской сказала она:

— Сотвори милость и подай мне руку, чтобы я могла спастись, потому что силы оставили меня.

Опять в сердце Мартиниана началась борьба. Не спасти утопающей значило быть убийцей, а спасти ее значило ввести на пустынную и одинокую скалу искушение.

Но вспомнил Мартиниан, что победителем можно быть лишь не уклоняясь от боя, а потому сошел к воде и дал руку Фотине.

Когда же она немного обсушилась на солнце и подкрепилась хлебом и водой, сказал ей Мартиниан:

— Вот еще три месяца не сможешь оставить ты скалы, потому что только через три месяца приплывет сюда корабельщик, снабжающий меня пищей. Но нельзя нам оставаться тут вместе. А потому вручаю я тебя помощи Божьей, и себя также предаю в руки Его.

И с этими словами кинулся в морские волны и поплыл.

Фотина же стояла пораженная.

И вот видит она, как вынырнули из пучины два дельфина и с двух сторон поддержали пловца. Так смотрела она неотрывно на это чудо, пока не скрылись оба дельфина с Мартинианом там, где вода соприкасается с небом.

Достиг праведник суши и предал себя вечному скитанию, поспешно обходя города и села и различные страны.

Шел он, не имея ни обуви и запасной одежды, ни пищи и денег. Ночевал там, где заставала его ночь, не боясь ни лихих людей, ни зверей диких. А питался подаянием тех, кто милует странных.

Несколько лет продолжалось такое его скитание, пока не достиг он города Афин и не почувствовал, что приблизился к разрешению земных уз.

Тогда вошел он в церковь и попросил, чтобы позвали к нему епископа Афинского.

Увидев же епископа, склоненного над собой, поведал он ему все трудные дни своей жизни и получил от Бога освобождение, чтобы принять свою часть в вечном Царстве.

Фотина же, оставшись одна на острове, сначала много дивилась всему виденному, потом с нетерпением начала ждать корабельщика, дабы доставил он ее в родные пределы.

Но, оставаясь всегда наедине с Богом, который все видит, и имея перед собой великий пример угождения Творцу, постепенно стала Фотина предаваться богомыслию и молитве, пока наконец не почувствовала великую сладость в таком подвиге и не поняла, что приблизилась к единому праведному пути.

Когда же приплыл корабельщик на своем корабле, то решил сначала, что великое искушение творит ему диавол, показуя вместо отшельника-инока слабую молодую деву. И, испугавшись, хотел он уже покинуть остров, но Фотина громкими криками и мольбами просила его, чтобы он выслушал ее слова, и все рассказала.

Тогда предложил ей корабельщик оставить остров и вступить на его корабль, дабы скорее достигнуть суши и вернуться к своим родным.

Но многое было открыто Фотине за эти три месяца. Она отказалась покинуть скалу, а просила корабельщика, чтобы жена его привезла ей волны¹⁰, дабы могла она прясть и пряжей оплачивать хлеб, который он привозит. В остальном же чтобы все было так, как при Мартиниане.

Корабельщик согласился исполнить ее просьбу. И вскоре вернулся со своей женой, которая привезла Фотине не только волну, но и одежду инока. И, много удивляясь великому мужеству столь юной девы, оставил корабельщик с женою остров.

Фотина же чувствовала некое небывалое веселье и вознесение всех помыслов своих.

И казалось ей, что молитвам ее внимают и волны, и чайки. И была она как бы единое с этим пустынным и суровым миром. Как бы в самой сердцевине духа, который воплощен в мире, пребывала она.

Так пять лет выполнял корабельщик с женою свой завет. И увозили они со скалы готовую пряжу, а привозили волну, и хлеб, и сладкую воду.

На пятый же год, ступив на скалу, удивились они, что никто не вышел им навстречу.

И вот увидали распростертое тело Фотины. Она опочила. И имела пальцы, сложенные крестом, и замкнутые уста,; и закрытые очи. Как будто кто приготовил ее тело к погребению.

Взяв святое тело на корабль, отплыл корабельщик в Кесарию, и поведал все, что знал о Фотине, епископу Кесарийскому.

Тот созвал всех своих пресвитеров, и диаконов, и певчих и предал ее погребению, поя псалмы и песнопения, неся зажженные свечи и кадила.

15. Видение фивейского старца

Один старец, имеющий пребывание в Фивейской пустыне¹, рассказывал, как привлек его к Себе Господь.

Был он сыном идольского жреца и много времени проводил в капище², где служил его отец.

Однажды, задремав с вечера там, очнулся он лишь в полночь, когда никого в капище не оставалось. И стало для него все тайное явным, был он свидетелем собрания демонов и мог проникнуть в их сокровенное.

Все капище наполнилось великим сонмом духов и сил вражеских. И посреди них пребывал сам князь тьмы — Сатана. И судил он слуг своих по их усердию и умению. Они же с великим страхом подходили к его престолу и держали ответ о содеянном.

Сначала подошел к Сатане один князь его и стал похваляться:

— В мирном селе поработал я немало. И вот люди забыли мир и восстали друг на друга. И было все село охвачено мятежом и кровопролитием. Так что погибло при этом много людей, и дети многие были посечены, и все имущество было предано огню.

Сатана спросил:

— А сколько времени потратил ты на эту работу?

— Тридцать дней, — отвечал князь.

Тогда повелел Сатана бить его нещадно за нерадение, потому что за такой большой срок совершил он столь малое дело.

И вот видит сын жреца, что второй князь тьмы приступил к Сатане:

— Я много трудился, и вот произвел великое волнение в море, и погубил корабль. Люди же, утопая в волнах, отрекались от Бога, потому что не пришел им Бог на помощь.

— А сколько времени трудился ты над этим делом? — вопросил опять Сатана.

— Двадцать дней и ночей без отдыха трудился я, — ответил ему князь.

И опять повелел Сатана бить его нещадно, потому что в такой длительный срок достиг он слишком малого.

И новый князь предстал перед владыкой своим.

— В моем городе совершался брак. И я приступил к жениху и к невесте, и замутил их разум гневом, и произвел между ними великую смуту. Так что вместо праздника люди имели кровавую драку и множество недовольства.

— Сколько же дней потратил ты на это?

— Только десять дней работал я, но в течение их не знал ни отдыха, ни покоя.

И его повелел Сатана наказать без пощады за нерадение.

Тогда увидел сын жреца, что приступил к Сатане самый могущественный из князей его, и закрыл он собою полмира, и великим смрадом наполнил он капище, и заблистали вокруг него голубые молнии. Припав к престолу владыки своего, этот могущественный князь возгласил:

— Свершилось, владыка, свершилось. Труды мои не пропали даром. Великий отшельник, верный раб Божий, инок пустынный, истязавший тело свое столько лет и всегда пребывавший в молитве, сегодня ночью впал в грех.

Сатана поднялся с престола своего и спросил:

— Сколько же времени трудился ты для того, чтобы настала эта греховная ночь?

— Сорок лет, владыка, не отходил я от келий отшельника, сорок лет принимал на себя стрелы его молитв, сорок лет палил он меня пламенем духа. Но я ждал. И вот, когда после сорока лет поста он утомился и одно мгновение был в небрежении, я овладел его помыслами и повлек ко греху.

И затрубили адовы трубы, и привлек Сатана князя своего к себе, и велел увенчать его венцом славы, потому что в столь краткий срок — в сорок лет — совершил он великое дело, соблазнив грехом отшельника.

Потом все исчезло.

Сын же идольского жреца долго пребывал в страхе и трепете. А когда очнулся, то понял, что единый путь, ведущий к совершенству, на котором можно посрамить врага, — это путь пустынножительства.

И тогда ушел он к фивейским старцам.

16. Авва Пимен о самоуничижении

Как пчелы собирают мед с полевых цветов в соты, так собрал Господь со всего мира угодных ему молитвенников в Нитрийской пустыне¹. Там спасались они в посте и бдении и своими молитвами спасали небодрствующий мир.

Авва Пимен был великим предстоятелем за наши грехи перед Господом. В ранней юности оставил он соблазны мира и ушел в горы Нитрийские. Там проводил он время в молитве и рукоделии. Плел кошницы² из намоченной лозы или вил веревки.

Молился же он так: вечером в субботу вздымал руки, оставив заходящее солнце позади себя. И так пребывал он, пока не воссияет солнце в лицо ему. Тогда он садился.

Слава о его иноческом подвиге — а еще более об умении его направлять души людские к верной и единственной пристани, а еще более о смиренномудрии его — была велика не только среди нитрийских отшельников, но и среди всех пустынножителей, имеющих пребывание в пещерах. Постепенно стал он известен и тем, кто оставался в мире и его соблазнах.

Стали стекаться к нему люди всякого звания, смятенные страстями, терпящие обиду или несправедливую утрату, не имеющие разума найти Господни пути.

И, оставаясь рабом Божьим, был он в то же время великим устроителем дел человеческих, учителем человеческих душ и врачом душевных болезней.

Узнали о его учительстве философы в городе Александрии; узнали также, какую праведную жизнь он ведет. И решились они пойти к нему в пустыню, чтобы испытать его.

Он встретил их на пороге своей пещеры и пожелал мира о Господе.

Тогда они поведали ему, какая нужда привела их в пустыню.

Авва Пимен ничего им на это не ответил.

Сели все на камнях около пещеры, и философы раскрыли свои книги.

Один, самый старший из них, начал говорить о Боге и божественном домостроительстве, о земле, и о всех планетах, и о звездах, и о числах и мерах.

Авва Пимен молчал.

Тогда другой философ стал ему по своим книгам показывать чертежи вселенной, и именовать различными именами духов стихий, и говорить о различных законах, управляющих водою, землею, огнем и воздухом.

Авва Пимен опять молчал.

И приступил к нему третий философ и сказал так:

— Скажи мне, авва, какая разница между философом и монахом? Вы поститесь — и мы постимся. Вы целомудренны — и мы целомудренны. Вы соблюдаете заповеди — и мы соблюдаем заповеди. Так в чем же разница?

Авва Пимен поднял на него взор и ответил:

— Так. Но еще мы надеемся на благодать Божью³ и блюдем ум. — И, подумав, добавил: — Я видел сети диавола, распростертые по всей земле, и ужаснулся, потому что не знал, кто их может обойти. И услышал голос: смиренномудрие.

После этих слов философы поклонились авве и покинули пустыню.

Другой раз захотел получить пользу от беседы с ним один великий отшельник. Для этой цели покинул он свою пустыню, из которой много лет никуда не отлучался, и просил одного ученика аввы Пимена проводить его к нему в Нитриискую пустыню, так как он сильно желает беседы с ним.

Ученик исполнил это желание и сказал авве:

— Великий подвижник хочет беседовать с тобой и думает получить от этой беседы пользу для себя. Итак, приготовься.

Пимен же встретил отшельника с любовью.

А тот стал говорить ему о Писании, о предметах духовных и небесных.

И на все его слова, исполненные мудрости, авва Пимен не дал ответа.

Отойдя от него, отшельник горько жаловался ученику, что вот думал получить большую пользу от этой беседы — на деле же вышло так, что даром совершил он длинный и трудный путь и даром покинул свою пустыню.

И стало ученику жалко старца. Тогда он захотел ему помочь и пошел к своему авве спросить его, отчего он не захотел ничего сказать.

Тот же на вопрос ответил:

— Он от вышних — и говорит о небесном. Я от нижних — и говорю о земном. Если бы он спросил меня о душевных страстях, я бы знал, что сказать ему. А он говорит о духовном. Этого я не знаю.

Ученик передал старцу эти слова.

И на следующее утро опять приступил старец к авве Пимену, но был смущен и не знал, как начать свою речь. А потому уж без особой мудрости спросил:

— Что нужно делать, чтобы спастись?

Авва же плел веревку и, не отрываясь от дела, ответил:

— Вот, как видишь.

Тогда великий отшельник заплакал и долго молчал. Авва же, не бросая своего плетения, добавил:

— Слезы есть земля обетованная, в которую сыны Израиля вошли через сорок лет странствования⁴. Кто достиг земли обетованной, тот не боится войны.

И, продолжая плакать и громко вздыхать, отшельник стал говорить о том, как борят его душевные страсти. Иногда грех и лукавые помыслы побеждают, и тогда он смиряется. А смирившись и предавшись молитве, начинает думать, что смиреньем, и молитвой, и постом, и бдением уже угодил Господу, и из этого рождается гордость. Гордость же опять производит лукавые помыслы. И так нет ему покою.

И, говоря это, сам он дивился, что говорит о себе такую правду, которая всегда была при нем и которая еще вчера была ему неведома.

И вместе с ним плакал авва Пимен и сказал:

— От земли мы, от плоти земной. Итак, вспомним эту нашу родину. И смирим себя, потому что праху нельзя возноситься. Как земля не падает вниз, так и тот, кто до конца смиряет себя, не упадет никогда.

Но старцу стали открыты все помыслы, которые он носил в себе и которые до этого срока были тайными.

Он говорил, как еще в молодости своей, испепеляемый жаждой послужить Богу так, как еще никто не служил, оставил он сначала город и ушел в монастырь. Но простого монашеского подвига было для его гордой души мало. Ушел он в пустыню. А узнав, что по горам скрывается много рабов Божьих, захотел найти себе труднейшую часть и понести подвиг дотоле невиданный.

Отошел он в самые далекие страны той пустыни. Стал жить между дикими зверями. Много лет не слышал голоса человеческого. Одежда на нем обветшала и истлела. Борода отросла и покрыла тело его до колен. Со зверями дикими шел он к озеру, чтобы напиться, в час, когда солнце скрывалось за холмами. Их логовище было его келией. Их рев и рык стал он понимать. И звериных детенышей научился нянчить. И всякую звериную нужду умел успокаивать. И смирился до зверя — зверю равным себя стал почитать. Так делал он во имя Божье. И чем более смирялась плоть его, тем сильнее возносился дух, потому что никто другой не мог так послужить Богу живому⁵. Чем ниже пригибал себя, тем выше в мыслях своих возносился.

Авва Пимен слушал его и скорбел.

Когда же отшельник кончил всю свою повесть, то авва спросил его, слыхал ли он про бечеву, какая и на малых, и на больших судах бывает.

И в пояснение добавил:

— Когда есть кораблю попутный ветер произволением Господним, то легкими парусами летит он и не знает меры пройденному пространству, ни меры миновавшему времени. Произволением Господним легок путь кораблю, когда полны его паруса попутным ветром.

— Иное, если ветер стихнет. Тогда берут корабельщики бечеву и, ступив на берег, тянут корабль со многими трудами и усильями. А когда ниспадет мрак и плыть дальше нельзя, пристают корабельщики к берегу, вбивают кол и бечевою привязывают к нему корабль, чтобы не блуждал. Кол этот — самоуничижение.

И припал к его ногам отшельник и воскликнул:

— Так, авва, но если время пропущено и ночной мрак застигнет корабельщиков в море, то где им искать спасения?

— Верую, брат, — ответил авва Пимен, — что искусные корабельщики умеют пользоваться и противным ветром. Так и мы, когда враждебный дух станет нападать на нас, распрострем крест вместо паруса и будем безопасно совершать наше плаванье.

И этими словами сильно успокоил он мысли отшельника.

Потом же велел он ученику принести немного моченых бобов и кружку воды. И, помолившись, ели они вместе.

А когда насытились, авва Пимен вновь взял в руки начатую веревку и сказал, вспоминая слова старца, которые тот говорил накануне:

— Как можно видеть небеса раздирающиеся? Бога, являющегося с гневом и яростью? Несчетное воинство Ангелов и все вместе человечество? Итак, соблюдем разум наш и пребудем в смирении.

Старец, поклонившись, отошел от него, получив большую пользу.

17. О грядущих делателях

В книге жизни записаны не только подвиги Господних угодников, не только трудные пути отдельных людей. Обозначил Господь и пути народов Своих, и пути Церквей Своих. Есть в книге жизни знак для каждого времени, и каждому сроку уготована своя печать.

То, что сокровенно людям, видящим лишь земное, открыл Господь молитвенникам и провидцам, устремившим свой взор поверх земного к небесным пределам.

И каждая человеческая душа, спасаясь как умеет и как хочет, может все же многое постигнуть, если вникнет в боговдохновенные видения отцов.

В пределах Нитрийской пустыни¹ стали однажды рассуждать отшельники о своем делании и о грядущих судьбах человечества.

И, не зная, кто из них имеет мысли правильные, приступили они к авве Исхириону и стали вопрошать его:

— Как ты понимаешь, авва, что сделали мы нашими жизнями и что нам было предназначено сделать по божественному замыслу?

Авва Исхирион, мало помолчав, ответил:

— Мы совершили заповеди Божьи, потому что такая мера была дана Господом нашему свободному соизволению.

Услышав этот ответ, приступили отшельники опять к авве Исхириону:

— А следующие что сделают?

Он как бы углубился в созерцание грядущих времен и измерил непроложенные пути человеческие. Братья пребывали в молчании. И, вздохнув, авва Исхирион сказал:

— Каждому дается не только по воле его, но и по силе, и по тяжести препятствий. Следующие достигнут половины нашего дела.

И захотелось узнать братьям, что будет перед самым великим исходом и как будут тогда трудиться люди. И, побеседовав между собой, они поняли, что слова эти не о последних детях человеческих.

Тогда опять спросили авву:

— А после них что?

Долго молчал авва. И видели братья, как со страхом прозревает он грядущие века и далекие испытания.

Потом, поднявшись с камня, на котором сидел воздвигнув руку свою как бы для благословения, авва Исхирион сказал:

— Не будут иметь дел совсем люди рода того. Тогда не будет потребно искать узких врат, ибо все врата станут узкими². И придет на них великое искушение. Те же немногие, кто окажется достойным в искушении этом, будут выше нас и отцов наших.

Удивились братья словам его, а он направил их к авве Иоанну, которому Господь многое открыл о сроках и судьбах.

Придя к нему, братья просили его рассказать, каковы бывают его видения о грядущем.

И так говорил он им:

— Был я этой ночью в исступлении. И вот увидел я реку, очень широкую и бушующую большими волнами. И была вода в этой реке черная и густая, как смола. Обративши свой взор вдаль, увидал я лазоревый берег, преисполненный ясного света и невыразимой приятности. Там пребывали достигшие и блаженные³. Тогда, оглянувшись вокруг, заметил я трех монахов около себя. Они ходили по берегу и хотели переплыть на другую сторону и не знали как. И был голос: «Возьмите крылья огненные и придите ко Мне». Сначала один монах сделал так. И понесли его огненные крылья через смоляную реку, и без труда и усилия — одним огнем своим пламенеющим — достиг он другого берега и был с любовью принят блаженными. Тогда и второй монах сделал так же. Но были его крылья вдвое меньше, чем у первого монаха, и в два раза слабее пламенел их огонь. Но все же полет был легок. И невредимо пересек он смоляную реку и вступил на лазоревый берег.

Сказав это, авва Иоанн как бы впал в большую скорбь, а братья просили его пояснить, что означают огненные крылья, на которых летели монахи.

— Огонь — не человеческой природы, — сказал он. — Итак, огненные крылья — это не то, что по природе дано нам, но восхищается нами великим трудом и непрестанным молитвенным общением с Богом и со Христом Его. Этим подвигом достигнем и мы, и грядущие по нас Господнего берега.

Тогда братья спросили, что же сталось с третьим монахом, оставшимся около реки.

Авва Иоанн начал вздыхать и скорбеть, а потом ответил:

— Долго он оставался один, крича и плача и не чувствуя в себе силы захотеть огненных крыльев и овладеть этим огнем. Но так сильно бился он на путях человеческой своей природы, что были наконец и ему даны крылья, но не огненные, а слабые и бессильные, как слаба и бессильна плоть человеческая.

И, невзирая на их бессилие, он дерзнул к полету. И было мне страшно глядеть на него, потому что часто погружался он в смоляные волны, так что я почитал его погибшим. Но потом, возникнув из вод, он продолжал по великой нужде своей стремиться к другому берегу. И опять тонул. И опять возникал. Так с большою скорбью и с большим трудом достиг он блаженных.

Этим словам также просили братья дать разъяснение.

— Относятся эти слова к отдаленным временам, когда люди, отказавшись от огня, вне человеческой природы лежащего, тем самым обрекут себя на слабые и бессильные крылья своих усилий. И этими нам неведомыми усилиями, погибая и вновь возникая, едва достигнут иного берега и будут спасены.

Выслушав это объяснение, братья отошли от аввы Иоанна, размышляя, какой путь угоднее Богу: путь ли пламенного вознесения или путь болезненного усилия слабых крыльев.

Примечания

Условные сокращения

ММ — Мать Мария (Скобцова). Воспоминания, статьи, очерки. Paris, YMCA-PRESS, 1992. T. 1, 2.

БА — Бахметьевский архив Колумбийского университета в Нью-Йорке.

ДП — Древний Патерик, изложенный по главам. М., 1899 (репринт; М., 1991).

Дар (1955 г.) С. Б. Пиленко, матери Е. Ю. Скобцовой, собравшей и переписавшей многие сочинения дочери после ее гибели. Отдельные слова ей не удалось расшифровать, отсюда — встречающиеся в текстах пропуски.

Жатва духа

Свод жизнеописаний святых с общим заглавием «Жатва духа» был издан Е. Ю. Скобцовой в Париже в 1927 г. (YMCA-PRESS, без указания года) в двух выпусках, в каждом по четыре очерка. Оба выпуска переизданы в кн.: Скобцова Е. Ю. Жатва духа. Томск, Водолей, 1994.

В последние годы в архиве м. Марии (Париж) обнаружена машинопись с авторской правкой еще девяти очерков, предназначавшихся для 3-го и 4-го выпусков^[1]. Однако при жизни этот замысел не осуществился. Они были опубликованы в «Вестнике РХД»: 1995, № 171 и 1998, № 178.

В настоящем томе все жития публикуются впервые в полном составе в авторской последовательности, установленной автором^[2].

Основными источниками для агиографических очерков Е. Ю. Скобцовой, как она сама указала, послужили «Жития святых» Дмитрия Ростовского и «Древний Патерик». С исходными текстами она поступала достаточно вольно. Канонические жития были ею значительно переработаны: сокращены, изложены с большей динамичностью, реалистическими подробностями, а отдельные сказания и эпизоды из Патерика объединены и зачастую досочинены, имена некоторых персонажей изменены. Ее очерки беллетризованы и стилизованы, они близки ранней повести автора «Юрали» (1915).

Даты поминовения (празднования) святых со ссылкой на источники их «биографий» в первых двух выпусках были указаны перед основными текстами, а даты некоторых последующих — в конце очерков. В настоящей публикации, в целях единообразия, даты и источники уточнены и вынесены вперед — по типу «титульного листа» или сводного «оглавления».

1. Иоанникий Великий

¹ Преподобный Иоанникий Великий (754—846) — монах, подвизавшийся (совершавший свой духовный подвиг) на горе Олимп в малоазиатской области Вифинии на берегу Мраморного моря, где было сосредоточено множество обителей византийского монашества.

² Пастух душ человеческих — согласно христианской концепции, все люди суть овцы единого стада, пасомые добрым Пастырем Иисусом Христом (см. Ин 10:11). Многие монахи, последователи Христа, считали себя духовными наставниками, пастырями христиан.

³ кто делает во всем принуждение — заимствовано из ДП, гл. 21, § 20.

⁴ спасаться — ограждать душу от мирских соблазнов богоугодными делами, приобретать вечное блаженство.

⁵ ветер, идущий со всех четырех стран земли — образ, восходящий к Евангелию: ангелы «соберут избранных Его от четырех ветров» (Мф 24:31), т. е. со всех сторон. В Палестине древние израильтяне различали четыре главных ветра: 1) западный и юго-западный, 2) южный и юго-восточный, 3) восточный, 4) северный или северо-западный. Ср. описание чудесных ветров в житии Макария Римского (V—VI вв.) // Византийские легенды. Л., 1972. С. 41.

⁶ легкое иго Христово — ср. слова Христа из Евангелия: «возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня <…> ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф 11:29—30).

⁷ Невеста Христова — здесь: монахиня, девственница.

⁸ Бог живой — образ из апостольского послания: «…вы обратились к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному» (1 Фес 1:9). Иисус Христос был Сыном Бога живого (см. Мф 16:16).

2. Авва Агр и авва Ор

Источниками послужили отдельные эпизоды из разных сказаний ДП: гл. 5, § 30 (27), 31 (28), 37 (34); гл. 17, § 36. Имена братьев заимствованы из гл. 15, § 57 (43); в Патерике имя одного из них — Amp.

Этот очерк Е. Скобцовой о двух братьях-монахах интересно сравнить с рассказом о жизни нитрийских отшельников, включенным В. С. Соловьевым в его последнюю книгу «Три разговора» (1899) // Соловьев В. С Соч.: В 2-х т. М., 1990. Т. 2. С. 674—676.

авва — евр. «отец». Слово выражает высшую степень искренней любви, доверенности, покорности, дружеского общения. Так называли настоятелей монастырей и славившихся мудростью старцев-подвижников.

¹ умный свет — так богословы первых веков христианства называли Святого Духа, который «всем достаточно изливает всецелую благодать, коею услаждаются причащающиеся ее» (Св. Василий, IV в.; цит. по: Карсавин Л. П. Святые отцы и учители Церкви. М" 1994. С. 115).

3. Мученик Никифор и его друг Саприкий-пресвитер

Мученик Никифор из Антиохии Сирийской скончался ок. 257 г.

Начало очерка — спор о кирпиче — изложено автором по ДП: гл. 17, § 25 (22).

¹ Антиохия Сирийская — столица Сирии, которая в то время (с 64 г.) находилась под властью римского императора (кесаря; отсюда ее второе название — Кесарийская) и управлялась его наместником-игемоном.

² пресвитеры — греч. «старцы, старейшины». Ученики апостолов, хранители Святого Предания; в раннехристианских общинах — руководители, проповедники. В их обязанности входило просвещение паствы, совершение церковных таинств и т. п.

³ Бог живой — см. примеч. 8 к очерку «Иоанникий Великий».

⁴ Валериан — римский император (годы правления: 253—260). «Как высокий характер, как государь, он принадлежал к числу благороднейших явлений своего времени, и если римские историки не считают его в числе „лучших императоров“, то лишь потому, что конец его был слишком несчастным», он потерпел военное поражение и был пленен персами. Первые три года правления Валериана христиане не подвергались гонениям. Но в 258 г. император подписал антихристианский эдикт, после которого начались преследования христиан, особенно в восточных и африканских провинциях империи.

Галлиен — сын и соправитель (годы правления: 253—268) Валериана. По своему характеру он «был человек негосударственный, с сильными задатками художника и со всеми недостатками, свойственными довольно обычному типу артиста». Галлиен хоть и не сочувствовал христианам, но, став единоличным правителем, рескриптом 262 г. отменил их преследования, предоставив некоторую свободу. (Цитаты из кн.: Болотов В. В. Церковная история. Б. м., 1893—1894. С. 255—263).

⁵ игемон — греч. «вождь, правитель, предводитель; градоначальник, начальник области…». Отсюда: шумен — настоятель (глава) монастыря.

⁶ Антиохия Кесарийская — см. выше, примеч. 1.

⁷ идолы, деяния рук человеческих — статуи римских богов. Еще предшественники Валериана предписывали всем жителям империи свидетельствовать свою лояльность путем жертвоприношений официальным («языческим») богам, от чего многие христиане отказывались.

4. Единодушные братья

Источник: ДП, гл. 18, § 48.

¹ киновия — монашеское общежитие; иногда небольшой удаленный монастырь.

² Фивейская пустьшя или Фиваида — область верхнего Египта. Первая обитель (на 100 человек) в Фиваиде на берегу Нила была основана Пахомием в 322 г.

³ соборное согласие; единение — свободное, ненасильственное объединение единоверцев, основанное на братской любви, заповеданной Христом.

⁴ Судья — Иисус Христос, который будет вершить суд во время Своего второго пришествия.

⁵ апокрисиарий — от греч. «отбирать, отделять; скрывать, прятать». Одна из низших монастырских хозяйственных должностей, сродни должности кладовщика.

⁶ предстоятель — тот, кто предстоит, находится перед Божественным престолом (или алтарем в храме), то есть первосвященники, старшие монахи, отличающиеся особой чистотой нравов и набожностью и являющиеся своеобразными молитвенными заступниками.

5. Виталий-монах

Включен во 2-й том кн. «Проза русского зарубежья». М., 2000.

Преподобный Виталий жил в VI—VII вв.

¹ Иоанн (II) Милостивый (сконч. в 617 г.) — патриарх Александрийский. Вел аскетический образ жизни, занимался благотворительностью.

² плевел — злак, похожий на пшеницу сорняк. Плевелы здесь — посев дьявола (см. Мф 13:25); после жатвы их необходимо отделить от пшеницы и сжечь (см. Мф 13:30).

³ скорбящий — здесь: терпящий скорби, то есть несчастья, болезни, немощи, сокрушение духа. Скорбеть — болеть, терпеть беду, несчастье.

⁴ по слову Апостола — слова апостола Павла: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор 9:22).

⁵ мир же пребывает во зле — слова апостола Иоанна: «Мы знаем, что <…> весь мир лежит во зле» (1 Ин 5:19).

⁶ перед единой жемчужиной все жемчужины мира не имеют цены — новозаветный образ: «…подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф 13:45—46).

⁷ для всех он был.", всем — см. выше, примеч. 4.

⁸ отвечая… за потерянных овец единого людского стада. Согласно христианской концепции, все люди суть овцы единого стада, пасомые «добрым Пастырем» Иисусом Христом. При этом каждая заблудшая овца должна быть возвращена в стадо.

*  *  *

Сюжет о подвигах монаха Виталия нашел свое художественное отражение и в пьесе-мистерии м. Марии «Анна». За монастырской трапезой чтица-монахиня декламирует житие:

Из пустыни Нитрийской во град Константина

Кораблем был доставлен Виталий-монах.

Не покрыты плащом, развевались седины,

Не имел он сандалий на пыльных ногах.

Корабельщики дали ему пропитанье,

Чтоб носил на корабль отправляемый груз.

Так средь шума кончал он земное скитанье,

Раб Виталий Твой верный, Господь Иисус.

Средь толпы моряков, веселящихся женщин,

Среди торга дневного, полуночных драк

Был он вечно смирен, молчалив и застенчив,

Вечно холоден, голоден, грустен и наг.

От приморских трущоб возвращаясь с работы,

Остановлен был падшею женщиной он.

И она шла домой с неудачной охоты.

Сотворил он смиренно земной ей поклон.

Этой ночью никто не купил ее тела,

И Виталию тихо сказала она:

«Я с утра ничего не пила и не ела.

Дай немного мне хлеба и кружку вина…»

Согласно каноническому житию, Виталий, которому было 60 лет, прибыл из монастыря Сирида в Александрию (как в прозаическом очерке Скобцовой), а не в Константинополь, столицу Византии. В стихотворном отрывке ею допущено еще одно отступление от текста жития: не женщина подошла к Виталию, а он сам ходил к ним в притоны.

Тот же сюжет о монахе Виталии в конце XIX в. пересказал Н. С. Лесков: «Некто Виталий из Каира послужил при келье старца Спиридона шестьдесят лет и ушел в Александрию, потому что не захотел более аскетической славы, а „нача жить на соблазн“, то есть юродствовать. <…> Он хотел, чтоб о добродетели его не знали, а считали бы его блудником. Так целая группа открыто промышлявших собой блудниц оберегали тайну юродивого, оказывавшего им трогательное участие» // Лесков Н. С. Легендарные характеры. М., 1989. С. 406—407.

6. Петр — сборщик податей

Включен во 2-й том кн. «Проза русского зарубежья». М., 2000.

Праведный Петр, бывший мытарь (сборщик подати), жил в VI в.

¹ Юстиниан (I) Великий — византийский император (правил с 527 по 565 г.). При нем был построен храм св. Софии в Константинополе.

² рукотворный идол — скульптурное изображение языческого божества: «И сделали в те дни тельца, и принесли жертву идолу, и веселились перед делом рук своих» (Деян 7:41). «Сотворение кумиров» и поклонение им постоянно осуждается в Ветхом завете.

³ мурин — чернокожий человек, негр, арап. Здесь в значении: раб, слуга.

⁴ как бы огненный меч, исходящий из уст его — компилятивный образ, восходящий к двум источникам: Апокалипсису: «из уст Его выходил острый с обеих сторон меч» (Отк 1:16; 19:15) и ДП: после чтения духовных стихов (псалмов) одним странником «выходила огненная свеча из уст его и восходила до небес»; то же — другой странник: «когда отверзал уста свои поя, как вервь (веревка. — А. Ш.) огненная выходила из них и достигала до неба» (гл. 20, § 3 [3]). Здесь — метафора — «горящие», праведные слова. Приведя в одной из своих статей отрывки из сочинений Исаака Сирина о милосердии и душевной самоотдаче, м. Мария писала: «Мне представляются слова эти воистину огненными».

7. Серапион-синдонит

Преподобный Серапион-синдонит жил в V в.

¹ синдон — грубая льняная одежда, покрывало.

² продай имение свое и раздай нищим — ср. слова Христа: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Мф 19:21).

³ сопелка — дудочка.

⁴ сребреник — серебряная византийская монета среднего достоинства.

8. Путь к человеческим душам

Источниками являются следующие эпизоды из ДП: гл. 10, § 17 (14); гл. 15, § 67 (52); гл. 18, § 14 (9), 15.

¹ Преподобный Макарий Великий Египетский сконч. в 390 или 391 г.; память его 19 января (1 февраля). Отрывки из сочинений Макария приведены в статье м. Марии «Вторая евангельская заповедь» (1939).

² имеет беса в себе и потому… пасет свиней — фраза из ДП [гл. 15, § 67 (52)]; возможно, намек на евангельскую притчу о блудном сыне, который расточил свое имущество на распутство, после чего был вынужден пасти свиней (Лк 18:12—16).

9. Как авва Леонтий исцелял

Источник: ДП, гл. 19, § 6—8. В Патерике имя старца-исцелителя — Лонгин.

¹ держал свой светильник под спудом — ср. евангельскую сентенцию: «зажегши свечу, не ставят ее под сосудом» (Мф 5:15; Мк 4:21; Лк 8:16).

10. Спиридон, епископ Тримифунтский

Святой чудотворец Спиридон, епископ Тримифунтский, сконч. ок. 348 г. Его отличала евангельская простота, которая из-за внешней суровости не сразу открывалась собеседникам. В подвигах милосердия Спиридону помогала его нищелюбивая дочь Ирина.

¹ Тримифунт — город на Кипре.

² I Вселенский собор проходил в г. Никее (в Вифинии) в 325 г. На этом соборе был утвержден Символ веры, в строгом соответствии с Евангелием «уравнявший» две первые ипостаси Троицы: «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя <…>. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного <…> рожденна, не сотворенна, единосущна Отцу…» (1-й и 2-й члены Символа веры).

³ ариане — сторонники и последователи александрийского священника Ария, выступившего против учения Церкви о единосущности Бога Сына и Бога Отца. Он считал, что Христос, якобы имея тварную природу, лишь подобосущен Отцу. Строгая жизнь Ария, его «маститая старость» и «сладкое красноречие» обольщали сердца. У него было немало единомышленников. На Никейском соборе Арий и его сторонники были осуждены (сам он был изгнан из Александрии), а его учение объявлено ересью.

⁴ перипатетики (от греч. peripatéô — прохаживаюсь) — ученики и последователи философской школы Аристотеля, читавшего лекции своим слушателям во время прогулок.

⁵ Александрийский собор епископов состоялся в 362 г. Александрийским патриархом был тогда Афанасий (293—373), который на Никейском соборе активно выступал против Ария, за что был прозван «Отцом православия».

11. Лев Катанский и Илиодор-волхв

Преподобный Лев, епископ Катанский, сконч. ок. 780 г.

¹ волхв — знахарь, чародей, колдун.

² Город Катана был расположен на восточном побережье Сицилии, южнее горы Этна.

³ Лев (III) Исаврянин — византийский император, правил с 717 по 741 г.; его сын Константин У-- с 741 по 775 г. В 726 г. Лев III подписал эдикт, положивший начало иконоборчеству.

⁴ Бескровная Жертва — евхаристические хлеб и вино, символизирующие тело и кровь Христа.

⁵ омофор — наплечное облачение архиерея в виде длинной широкой ленты, его пастырский знак.

12. Преподобная Марина

История Церкви знает несколько случаев, когда женщины тайно подвизались в мужских монастырях. Для своего очерка Скобцова воспользовалась житиями преподобных Феодоры Александрийской (11 (24) сентября) и Пелагии (8 (21) октября), а также эпизодом из жизни преподобного Макария Египетского (ДП, гл. 15, § 37 [25]).

¹ Вифиния — город на северо-западе Малой Азии (территория совр. Турции).

² Александрия — здесь город в Мисии на западном берегу Малой Азии (побережье Эгейского моря).

³ страннолюбив<ый> — тот, кто дает странникам приют, заботится о них.

⁴ близкая к пути врага — готовая встать на греховный, порочный путь, указанный врагом-дьяволом.

⁵ гостинник — в монастырских гостиницах лицо, отвечающее за прием посетителей.

⁶ милоть — верхняя одежда, плащ из овчины.

⁷ власяница — грубая одежда из жесткой шерсти животных, носимая на голом теле для умерщвления плоти.

13. Милостивый Филарет

Праведник Филарет Милостивый сконч. в 792 г.

¹ Пафлагония — область на северном побережье Малой Азии, восточнее Вифинии. Город Амния в церковном отношении подчинялся митрополиту, чья резиденция находилась в Гангре, главном городе провинции.

² исмаильтяне — потомки Измаила, сына Авраама и Агари (см. Быт. 16:10—13). Арабы, мусульмане, могущество которых достигло расцвета в VIII в.; они часто вторгались в пределы Византии.

³ Кто не работает, тот не ест — поговорка, восходящая к словам апостола Павла: «…если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес 3:10).

⁴ Ирина — византийская императрица (правила 780—802), жена императора Льва IV (правил 775—780). Подобно своему деду Льву III, Лев IV был иконоборцем. За свое иконопочитание Ирина терпела притеснения от мужа. После его смерти она стала править вместе с малолетним сыном. По ее инициативе в 787 г. был созван VII Вселенский собор (в Константинополе и Никее), на котором было осуждено иконоборчество. Сын Ирины — Константин VI (правил 780—794). Его жена (с 788 г.) — царица Мария, была внучкой Филарета Милостивого. При Ирине и Константине был достигнут временный триумф иконопочитателей (полностью иконоборцы потерпели поражение в 842 г.).

⁵ Единый Царь — Иисус Христос.

⁶ блаженный — Божий угодник: «блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты. Блажен человек, которому Господь не вменит греха» (Рим 4:7—8).

14. Мартиниан, Зоя и Фотина

Преподобный Мартиниан сконч. ок. 450 г.

¹ Кесария — порт в Палестине на границе с Финикией, один из культурных центров на востоке Римской империи. В Кесарии размещались римские прокураторы (наместники).

² Зоя и Фотиния — преподобные жены, чья память отмечается вместе с Мартинианом 13 (26) февраля.

³ Енох — допотопный ветхозаветный патриарх, «седьмой по Адаме»; в возрасте 365 лет «не стало его, потому что Бог взял его» (Быт 5:24).

⁴ Авраам — послепотопный ветхозаветный патриарх, «одиннадцатый по Ною». С его именем связывается начало веры евреев в единого Бога.

⁵ Исаак — сын Авраама, отец Иакова, родоначальника двенадцати колен Израилевых.

⁶ Моисей — пророк и законодатель, вождь еврейского народа, который он вывел из египетского рабства.

⁷ Давид — правитель Израильско-Иудейского царства, создал централизованное государство со столицей в Иерусалиме и перенес туда Ковчег Завета — ларец со скрижалями, на которых Моисей записал заповеди, данные ему Богом на горе Синай.

Мария (Богоматерь) и Ее сын Иисус Христос происходили из рода Давида.

⁸ огненное крещение — см. слова Иоанна Крестителя о Христе: «я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня <…> Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Мф 3:11; Лк 3:16). Огонь — символ очищения.

⁹ кошница — плетенная из прутьев корзина с расширенным верхом. Изготовление кошниц, по свидетельству ДП, было одним из распространенных монашеских рукоделий.

¹⁰ волна — шерсть (для пряжи), главным образом овечья или козья.

15. Видение фивейского старца

Источник: ДП, гл. 5, § 42 (39).

¹ Фивейская пустьшя — см. примеч. 2 к очерку «Единодушные братья».

² капище — языческий храм, молельня.

16. Авва Пимен о самоуничижении

Источниками являются следующие эпизоды из ДП: гл. 10, § 52 (39), 62; гл. 15, § 51 (36); гл. 16, § 24 (16).

¹ Ншприйская пустьшя — пустыня в Нитрии (Верхний Египет) между Александрией и Мемфисом; славилась многочисленными монашескими поселениями.

² кошница — см. примеч. 9 к очерку «Мартиниан, Зоя и Фотина».

³ благодать Божья — даруемая свыше сила для исполнения Божественной воли.

⁴ земля обетованная (Ханаан) — земля, которую Бог заповедал израильтянам в «завет вечный»: «тебе дам Я землю Ханаанскую, в наследственный удел вам» (1 Пар 16:17—18). Библейское название Палестины.

⁵ Бог живой — см. примеч. 8 к очерку «Иоанникий Великий».

17. О грядущих делателях

Источник: ДП, гл. 18, § 10, 11 (8).

¹ Нитрийская пустыня — см. примеч. 1 к очерку «Авва Пимен о самоуничижении».

² Все врата станут узкими — изложение одного из заветов Христа: «входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф 7:13—14).

³ блаженный — см. примеч. 6 к очерку «Милостивый Филарет».

---

1. Вестник РХД. Париж, 1998. № 178. С. 51.
2. Два последних очерка («Авва Пимен…» и «О грядущих делателях») в авторском плане не упоминаются и включены нами в конец 4-го выпуска.