Когда с вершины креста, открыв запекшиеся уста, Христос проронил самое горестное из семи своих слов, обезумевшая Мария Магдалина, тесно прижавшаяся к подножию креста, вздрогнула. — От охватившего ее сострадания в ней проснулась энергия и она бросилась на поиски за влагой, чтобы утолить жажду умирающего Учителя. Магдалина знала, что недалеко от Лобного места протекал среди скал чистый холодный ключ. Она попросила у одного человека из толпы, окружавшей крест, глиняную чашку и пошла к ключу. Она вскоре нашла его и радовалась, что свежая влага успокоит хотя бы на несколько мгновений страданье Мученика. С полной чашей побежала она к месту казни и после многих просьб ей удалось добиться разрешения сложить несколько камней так, чтобы быть к состоянии поднести чашу к посиневшим устам Распятого. Она надеялась, что он жадно прильнет к освежающей влаге, но Иисус оттолкнул ее, покачан головой, и повторил в едва заметном вздохе: «Жажду».
С проникновением любви — ибо истинно говорю вам — ничто не просвещает ум женщины как любить много и искренно — Магдалина угадала, что Христос жаждет другого питья. Пока она бежала к Иерусалиму, ей вспомнилось, что управляющий тетрарха Ирода угощал се древним фалернским вином, жгучим как огонь и сладким как мед, которое способно было оживить мертвого. Она упросила своего прежнего поклонника и вернулась сияющая к подножию Голгофы, скрывая в своем плаще драгоценную амфору, которую она поднесла к устам Христа. Легкое движение и слабый стон, в котором замерло печальное «жажду», открыли Магдалине, что и на этот раз у нее не было средств успокоить страдания св. Жертвы.
В своем отчаянии и горе Магдалина вспомнила всю свою ужасную молодость. Она вспомнила, что один римский патриций, проделавший для прекрасной Иерусалимлянки тысячи безумий, рассказывал ей о пирах Олимпа, о таинственных качествах божественного нектара, вливающего счастье, и жизнь и силу в усталые жилы. И, как будто некая злая сила до последней минуты продолжала искушать Искупителя, чтобы убедиться в его божественности, Магдалина почувствовала себя перенесенной на крыльях ветра на чудную гору, где росли маслины, лавры, апельсинные деревья, чередовавшиеся с кустами мирт и роз. Сходя по лестнице изящного храма из белого мрамора, вышел на встречу Магдалине прекрасный, улыбающийся юноша с блестящими глазами и подал ей золотую кратеру, в которой находилась прозрачная жидкость, розоватая, с опьяняющим запахом.
Магдалина была полна радости, только держа сосуд в руках, все казалось ей прекраснее. Воздух чище, земля светлее. Жестокое разочарование! Когда она приблизила сосуд к устам Иисуса, он сделал сильное движение и сосуд упал, проливая на сухую землю питье языческих богов. Сердце Магдалины — жертвы искушения — наполнилось горечью. Поднялись осадки прошлого. Грех оставляет в душе осадки, которые поднимаются, когда ее волнует страсть. И хотя учение Христово зажгло душу женщины, — раскаянье должно было смыть старую закваску. Ослепленная горем, Магдалина подумала, что Мученик примет вино мести и безумия, что его страданье облегчится кровью тех, кто пригвоздила его к ужасному кресту. И она заманила одного из воинов, — того, кто прикрепил над головою Его дощечку с надписью I N R I, подальше от Голгофы, — убила его собственным мечем и, напитав губку горячей кровью, была уверена, что Христос будет пить. На этот раз Христос приподнялся нечеловеческим усилием на утомленных ногах и воскликнул; « жажду».
Мария Магдалина упала к подножию креста. Ее сводило с ума ее бессилие утолить жажду Христа, она стала обвинить себя. Много ночей, когда она разбрасывала золото на своем роскошном столе и отдыхала на тирских и персидских коврах, бедные у ее дверей, как собаки, ждали крошек от ее пира, а честные женщины, закрывая лицо, спешили проходить — чтобы не слышать хохота и неприличных песен. Поэтому вероятно она лишена теперь счастья утолить жажду Христа.
Сердце ее смягчилось от воспоминаний и слезы потекли у нее из глаз и смочили ее одежды и чудные распущенные волосы. И когда она подняла лицо свое кверху, она увидела на лице Иисуса просьбу, полную любви и печали. И, вдохновенная, она собрала в сложенные руки искренние слезы и поднесла их к его устам. И, вместо того, чтобы повторить «жажду», Иисус открыл уста и на лице Его отразилось невыразимое счастье.
Рассказанная мною легенда не имеет никакого значения, но учению церкви, и ни малейшей достоверности; на нее надо смотреть, как на мечту, вымысел или поэтическую картину, найденную в бумагах раввина, перешедшего в христианство. Магдалина здесь не святая — это только изображение или символ грешника, еще не знающего истинного пути и борющегося с остатками греха.
И так как фарисеи хотели извратить смысл этой апологии, я заявляю, что она может означать только: раскаяние, смирение, сожаление — дороже всего Иисусу — чистейшее учение Евангельское[1].
- ↑ Объяснение это было приписано автором, вследствие гонения, которому Эмилия Пардо-Басан подверглась у себя на родине. Испанское духовенство грозили ей отлучением от церкви ни ряд рассказов под названием «Cuentos sacro-profanos» в которые входил этот рассказ (Евгения Левшина).