Давая в прошлом году отзыв о новом издании «Записок княгини Е. Р. Дашковой», составивших 21-й том «Архива князя Воронцова» (См. «Ист. Вестн.», 1881, кн. 11), мы имели случай указать на крайнюю субъективность этих мемуаров, которая постоянно заставляет автора преувеличивать свое значение и затушевывать некоторые подробности, не вполне соответствующие свойствам возвышенной и строго независимой натуры, какой везде и всегда себя выставляет княгиня Дашкова. Интересно поэтому сопоставить некоторые места из мемуаров с ее же собственными письмами, особенно такими, которые, сколько нам известно, никогда еще не были напечатаны. Некоторые из таких писем, равно как и другие документы, касающиеся кн. Дашковой, извлечены из дел государственного архива Г. В. Есиповым и обязательно доставлены им в распоряжение редакции «Исторического Вестника».
Первые два письма кн. Дашковой к императрице Екатерине II, из которых одно представляет собою postscriptum ко всеподданнейшей просьбе, относятся к печальному факту расточительности дочери кн. Дашковой, г-жи Щербининой. Приведенная в отчаяние запутанными делами своей дочери, кн. Дашкова не останавливалась ни перед чем и поступалась даже своим самолюбием, как это мы видим из вышеупомянутых писем, и что в то же время затушевано в самых мемуарах княгини Дашковой.
Последующие документы, касающиеся дел по академии (III—V), а также донесения Измайлова и Архарова относительно ссылки кн. Дашковой но повелению императора Павла, нисколько не идут в разрез с мемуарами самой княгини и только подтверждают их.
Нельзя того же сказать о письме княгини Дашковой к императору Павлу I, с просьбой о помиловании (IX).
Нечего и говорить, как тяжело было кн. Дашковой, удручаемой преклонными уже годами и при сильно расстроенном здоровье, переносить тяжелую ссылку и, конечно, никто не обвинил бы ее за упадок духа, и история не поставила бы ей в вину смиренную и даже униженную просьбу о помиловании. Но княгиня Дашкова, как кажется, именно заботилась о своей репутации перед судом истории, извратит" в своих «Записках» свое же письмо к императору Павлу. Вот что читаем мы в «Записках»: «Признаюсь, — пишет Дашкова о вышеупомянутом письме („Арх. кн. Воронцова“, т. XXI, стр. 341—342), — что это письмо было скорее надменное, чем умоляющее, потому что я начала с описания моего здоровья и высказала, что из-за него не стоило бы утруждать его величество чтением моего письма, а мне не стоило бы писать его; что для меня безразлично, когда и где я умру; но что правила гуманности и религии не дозволяют мне смотреть на страдания окружающих меня невинных людей, разделивших мое изгнание, которое я, по совести, считаю не заслуженным; что при жизни императрицы, его матери, я никогда не злоумышляла против него и что, наконец, я прошу для себя позволения возвратиться в мое калужское имение, где для моих друзей и моей прислуги найдется лучшее помещение, а в случае болезни — медицинская помощь».
Приведенный отрывок свидетельствует о чувствах женщины благородного характера, не поколебленной несчастиями и только ради ближних своих просящей себе милости. К сожалению, совсем другое говорит самый подлинник письма, который мы помещаем ниже (IX) и который, кажется, не требует дальнейших комментариев.
Относительно высочайшего указа императора Павла (X), разрешившего кн. Дашковой оставить место ссылки, и затем письма кн. Дашковой к императору Александру Павловичу, скажем тоже, что эти документы совершенно согласны с фактами, как их передает и сама Дашкова в своих «Записках».
I.
правитьMadame.
Сe n’est que parecque je suis sans espoir de contre balancer la puissante influence de m-r Давыдов, que je prends la liberte de supplier votre majeste d’ordonner que le senat donne sa resolution sur la representation du tuteur de Scherbinin. Voila un an passe qu’il a demande les ordres du senat au sujet d’une donation faite dans les formes et qui n’a aucune loix contre elle: il ne s’agit que d’un quart d’heure de lecture, et d’un oui ou non. Cet oui avait ete, a ce que l’on dit, deja prononce, mais la partie adverse est trop forte et comme l’on ne peut legalement dire non, l’affaire a ete jettee dans le gouffre d’oubli, dont je n’ai pas le credit de la jamais tirer, si votre jmajestc qui aime la justice ne l’ordonne. Pardonnez, madame, si j’y ai recours et votre majeste remarquera sans doute que j’ai douloureusement patiente assez et que ce n’est pas de mon cote qu’est la rapacite et la force. Je respecte trop l’emploi precieux de votre temps pour entrer dans details qui ne pourrait etre favorable a la cause de ma fille. Je me mets aux pieds de votre majeste avec les sentiments de respect le plus inviolable me faisant gloire do me nommer.
На письме помета: Января 14. 1794 года.
Перевод.
"Потеряв всякую надежду побороть могущественное влияние г. Давыдова, я беру на себя смелость умолять ваше величество повелеть сенату положить свою резолюцию на представление опекуна Щербинина; прошел уже год, как он просил разрешения сената относительно дарственной записи, сделанной с соблюдением всех формальностей и совершенно законной: достаточно четверти часа чтения, чтобы сказать да или нет. Это да, как говорят, уже и было бы сказано, но противная партия слишком сильна, и так как по закону нельзя сказать нет, то и дело было заброшено в бездну забвения, из которой я уже не в силах извлечь его, если наше величество не повелит этого, но своей любви к справедливости. Простите, государыня, если я прибегаю к этому, и ваше величество, без сомнения, заметит, что я достаточно выстрадала и что здесь с моей стороны нет ни алчности, ни насилия. Я слишком ценю драгоценное употребление вашего времени, чтобы входить в подробности, что может быть не в пользу моей дочери. Повергаю себя к стонам нашего величества с чувствами несокрушимого уважения, которое дает мне честь называться
II.
править«Все милостивейшая государыня.
Свойственно правосудие вашему величеству, как государю мудрому, пекущемуся о своих подданных, свойственно вам и милосердие, как душе благотворной и жалостливой, почему и осмеливаюсь, припадая к стопам вашего величества, просить усовершить правосудное решение ваше касательное данной записи дочери моей, узаконив меня опекуном оного имения, дабы я могла продать оное для заплаты се долгов и есть ли можно снасти из оного нужное малое ей пропитание и чтобы я безвинно не доведена была и сама до разорения, — ибо великая разница продать с рассмотрением, или чтобы ненасытные пиявицы Marchande de mode французские, схватя имение, с публичного торгу проданное за бесценок растащили, я и так расстроила свое состояние, а паче дух мои от такого рода беспокойствия расстроен. Ваше величество, сделав сию милость, подадите мне способ, как законные долги дочери моей заплатить, так и возвратите спокойствие мое, которое при таких беспорядках существовать не может. Пребываю с непоколебимою верностью
Р. S. C’est plus a та bienfaitrice, qu’a mon souverain que j’adresserai ces lignes. Vous avez toujours lu, madame, dans mon coeur comme dans ma pensee, pourquoi vous cacherai-je donc la cause qui m’oblige d’avoir encore recours a votre bonte. Mu fille, en partant pour les pays etrangers m’a laisse une liste de ses dettes de la valeur de quatorze mille roubles et il s’ent rouve a present plus de trente et, soit besoin d’apaiser ses creanciers, soit etourderie, elle a laisse chez plusieurs et les comptes arretes et signes et des lettres de change pour la meme somme. Elle, alla, malgre ma defense de faire ce detour, a Varsovie, ou elle a contracte des dettes, dont j’ignore le montant. Avant hier, je recois de Koenigsberg, sans en avoir ete prevenue par un mot de lettre, une lettre de change payable en 15 jours de la valeur de douze mille roubles. Votre ma jeste peut juger combien cette, surprise a dut choquer une personne qui accoutumee a Tordre et a respecter ses engagements, se trouvant au depourvu, je ne sais ni comment la faire revenir, ni comment mettre un frein a ses depenses et a sa folle generosite. Mais je sais que si je ne me precautionne pas, elle m’entrainera dans sa ruine; deja j’ai tout vendu, excepte mes terres et il est dur de manquer de beaucoup de choses et d’etre assiegee d’inquietude dans un age ou les infirmites commencent et; tout cela sans l’avoir merite. Votre majeste plus juste, plus eclairee que les autres, m’avait rendu justice et avez pris, a ce que je sais, souvent mon parti. Veuillez, madame, m’aider encore cette fois-ci et je pourrai en etant nommee par votre majeste tutrice de cette terre, donner un plein pouvoir a quelqu’etre compatessant et honnete qui prendra sur lui ce tripotage avec les creanciers de ma fille, qui m’est etranger, humiliant et inquietant».
(На первом листе сверху помета: июля 9-го 1794 г., а внизу: посему дан указ генерал-прокурору 13-го июля 1794 г.).
Перевод.
«Скорее своей благодетельнице, чем своей государыне, я адресую эти строки. Вы, государыня, всегда читали в моем сердце и моих мыслях, зачем же скрою я от вас дело, которое заставляет меня еще раз прибегать к вашей доброте. Моя дочь, отправляясь заграницу, оставила мне список своих долгов в 14.000 р., а оказывается теперь более 30.000, и чтобы успокоить своих кредиторов или заглушить их, она оставила у многих подписанные счеты и векселя на ту же сумму. Не смотря на мое запрещение, она заехала в Варшаву, где наделала долгов, сумму которых я не знаю. Третьего дня, не будучи предупреждена ни одной строчкой письма, я получаю из Кенигсберга вексель в 12 т. руб. к уплате через 15 дней. Ваше величество может судить, насколько такая неожиданность могла смутить особу, которая, привыкши к порядку и к уважению своих обязательству оказалась захваченной врасплох; я не знаю, ни как заставить ее возвратиться, ни как обуздать ее безумную расточительность. Но я знаю, что, если я не приму мер, она разорить меня; я ужо продала все, исключая земель, но тяжело лишаться многого и находиться в тревоге в таких летах, когда начинаешь слабеть, и все это совершенно незаслуженно. Ваше величество справедливее, просвещеннее других, отдавало мне справедливость и часто, как я знаю, брало мою сторону. Помогите, государыня, мне и на этот раз и, будучи назначена опекуншей этого именья, я могу дать полную доверенность какому-нибудь лицу, сострадательному и честному, которое возьмет на себя эту возню с кредиторами моей дочери, для меня чуждую, унизительную и беспокойную».
III.
править"Всемилостивейшая государыня.
Собственный вашего императорского величества выбор меня в директора императорской академии наук, сколь необыкновенен, столь и лестен для меня был, почему двенадцатый уже год, как я, истощая силы и малый свои способности, со рвением сие служение несу. Из покорнейшего моего репорта усмотреть изволите, что я имела счастье прибыли в казну вашего величества сделать на 526.188 р. 13,74 коп., а как в течение сих лет не оставалось мне времени ни способности расстроенное свое состояние и здоровье поправлять, сие последнее требует ныне покоя, почему всенижайше прошу вас, всемилостивейшая государыня, от должности директора меня уволить, а как штатс-даму на два года в отпуск отпустить. Ожидая высочайшей резолюции, препоручаю себя щедрому и милостивому покровительству, которое я тридцать два года от вашего величества имела. Пребывая, Вашего императорского величества
Письмо это княгиня послала к Д. П. Трощинскому при следующем письме:
IV.
править«Милостивый государь мой,
Дмитрий Прокофьевич.
Покорно прошу включенное с приложенными репортами ее императорскому величеству вручить и иметь притом благосклонность доложить, что если всемилостивейшей государыне угодно, я с радостью при должности в российской академии останусь, дабы окончить начатое мною и привести еще паче в цветущее состояние создание ее величества. Из репорту об оной академии, может быть, заметить изволит, что и оная богата становится: в предложении моем пребыть председателем российской академии корысти и личных выгод в виду не имею; ибо по самому положению, мною сделанному, председатель не должен получать и не получает жалованья. Преданность и любовь моя к ее императорскому величеству и к отечеству моему возрождает мое желание, сколько в силах моих есть, еще быть полезной. Управление же российской академией и соучаствование в трудах оной равномерно успешно и в отсутствии выполнять могу.
Р. S. Не могу воздержаться, чтоб не разделить с вами удовольствие, которое я имею, что успела прежде отъезда своего видеть окончание нашего „Словаря“».
(На листе, в котором обернуты эти два письма, карандашом рукою Д. П. Трощинского написано:
«Княгиня Дашкова отпущена на 2 года, о чем указ сей дан августа 12, 1794 г.»).
V.
править"Всемилостивейшая государыня.
Осмеливаюсь у вашего императорского величества всеподданнически просить отсрочить еще на год отпуск мой; болезненные припадки лишают меня удовольствия предпринять ныне служение, на которое я привыкла все силы и малые свои способности истощевать. Ожидая высочайшей воли с беспредельной преданностью и с благоговением честь имею назваться Вашего императорского величества,
VI.
правитьДонесение императору Павлу I-му главнокомандующего в Москве Измайлова, от 4-го декабря 1796 г.
"Всемилостивейший государь.
Имел счастье высочайшее вашего величества повеление получить: объявить княгине Дашковой, чтоб она напамятовала бы происшествия, случившегося в 1762 году, — выехала в дальние свои деревни. По получении вашего величества повеления, в тот же час к ней в дом поехал и точные слова, предписанные ко мне вашего величества повеления ей объявил; в ответ мне объявила, что она высочайшую волю государя своего в точности исполнит и чрез три дня выедет в свои деревни, и как скоро выедет, всеподданнейше донесу вашему императорскому величеству и буду наблюдать о скорейшем ее выезде.
VII.
правитьДонесение его же, Измайлова, без числа.
«Всемилостивейший государь.
В первом моем донесении я вашему императорскому величеству донес, что я точное содержание высочайшего вашего указа повеления княгине Дашковой объявил, а теперь всеподданнейше доношу, что она сего числа, во 2-м часу пополуночи, из Москвы выехала в свою деревню от Москвы во сто пятнадцати верстах».
VIII.
правитьДонесение московского военного губернатора Ивана Архарова, от 21-го декабря 1796 года.
«Всемилостивейший государь.
Высочайшее вашего императорского величества повеление от 12-го числа сего месяца о наблюдении за княгинею Дашковой, в нынешнем ее отдалении, я имел счастье получить. Все мои силы и возможность употреблю на исполнение освященнейшей воли вашего величества.
Сверх отряженного от меня с нужными наставлениями испытанной верности и расторопности штата полицейского титулярного советника Иевлева, в Серпуховскую ее деревню, где она пребывание свое имеет, равно где впредь жить будет, для примечания и малейших ее движение, не оставлю иметь неусыпное наблюдение и обо всем, примечания достойном, вашему императорскому величеству донести».
IX.
правитьПисьмо княгини Дашковой к императору Павлу I в январе 1797 года.
(Получено в Петербурге по сделанной на письме помете — февраля 10-го, 1797 г.) "Всемилостивейший государь.
Милующее сердце вашего императорского величества, подданной, угнетенной летами, болезнями, а паче горестью быть под гневом вашим, простит, что сими строками прибегает к благотворительной душе монарха своего. Будь милосерд, государь, окажи единую просимую мною милость, дозволь спокойно окончить дни мои в Калужской моей деревни, где по крайней мере имею покров и ближе помощи врачей. Неужели мне одной оставаться несчастной, когда ваше величество всю империю осчастливить желаете и столь многим соделываете счастье. Удовлетвори моей просьбе, вы оживить изволите несчастную, которая по гроб будет государя человеколюбивого прославлять, пребывая с непоколебимою верностью
X.
правитьВысочайшее разрешение княгине Дашковой жить в Москве.
"Г. действительный тайный советник и генерал-прокурор
князь Куракин.
Княгине Дашковой, живущей теперь в серпуховской своей деревне позволить из оной выехать и жительство свое иметь в прочих своих деревнях и в Москве, когда нашего в сей столице пребывания не будет; во время же оного может она жить и в ближайшей подмосковной. Пробываем вам в прочем благосклонны.
XI.
правитьПисьмо кн. Дашковой к императору Александру I.
«Всемилостивейший государь.
Позвольте, ваше императорское величество, дряхлой старухе из уединения своего также принести не меньше усердное всеподданническое поздравление; объятой дух радостью, скажу вам, что самый первый ваш указ, изображающей к подданным милость, а к памяти бессмертной великой Екатерины благоговение, наполнил сердца всех россов радостью и купно надеждою, что в блаженстве паки будем славны и велики. Вы, милостивейший государь, знали мою бескорыстную личную привязанность к бабушки вашей, в сердце которой вы были первый дражайший предмет; льщусь также, что изволили знать мою к вашему величеству еще с младенчества вашего, смею сказать, любовь и приверженность, то легко вообразите, что если бы телесные силы мои дозволили, я бы не мешкав повергла бы себя к стопам вашим, по лета, а паче печали, придвинули меня к дверям гроба; если же доживу до приезда вашего в Москву и дозволите пасть к ногам вашим, тогда все горести забуду; между тем, препоручая себя и сына своего в высокомонаршую милость, за счастье поставляю именоваться
P.S. Зная душевную красоту и кротость вашу, не обинуяся осмеливаюсь вас, милостивейший государь, просить засвидетельствовать ее императорскому величеству, августейшей вашей супруге, всеподданническое мое поздравление и благодарность за утешение в бедствиях моих, которое приносили мне пожалованные ее и вашего величества портреты; сии божественные изображения меня подкрепляли и оживляли.
Простите милостиво дрожащих рук начертание».
Текст воспроизведен по изданию: К биографии княгини Е. Р. Дашковой // Исторический вестник, № 9. 1882
текст — Есипов Г. В. 1882