Ежегодный всемирный праздник рабочих
правитьВо всех образованных странах Европы и Америки вот уже второй год[1] происходят 19 апреля (по тамошнему календарю 1-го мая) большие демонстрации рабочих. «Хорошие господа»: фабриканты, купцы, помещики, банкиры и все их приспешники (короче — вся буржуазия) очень боятся этих демонстраций. Так боятся, как будто рабочие собираются всех их перерезать. Двигаются войска, суетятся полицейские, совещаются озабоченные министры, — словом, беда да и только, вот-вот начнется светопреставление! Посмотрите, как струсили «хорошие господа» в Вене (столица Австрии) накануне рабочей демонстрации прошлого года.
«Солдаты стоят наготове; двери в домах заперты; в квартирах заготовлены запасы, как будто в виду осады; дела остановились; женщины и дети не смеют выйти на улицу»…[2]
Какие, подумаешь, страсти! И чем же вызван весь этот перепуг? Тем, что рабочие решились требовать сокращения своего рабочего дня до восьми часов. Вот и все. И вот чего до смерти перепугались «хорошие господа».
Неужели это так страшно? Кому как, — а хорошим господам это действительно очень страшно. Страшно потому, что — неровен час! — раззудится плечо, разгуляется рука у рабочего класса, и тряхнет он всю эту почтенную публику так, что и следа от нее не останется. Страшно еще и потому, что сокращение рабочего дня кажется невыгодным всем тем, кто сам не трудится, а живет на счет трудящихся.
Рабочим же очень выгодно сокращение рабочего дня. И потому они единодушно требуют его в Англии и во Франции, в Германии и в Австрии, в Европе и в Америке.
Посмотрим, в чем тут дело? Почему выгоден для рабочих короткий рабочий день?
I.
правитьПрипомним времена крепостного права. Помещик сажал своих крестьян на тягло, давал им землю[3]. Крестьяне обрабатывали эту землю и тем кормились. На обработку этой земли им давалось где два, где три дня в неделю. Остальные дни недели они работали на барщине и ничего не получали за свой труд. Помещик продавал хлеб, засеянный, убранный и отвезенный к купцу его крепостными, и клал себе в карман полученные от купца денежки. Эти деньги составляли его доход. Откуда же получался этот доход? Понятно откуда. Доход помещика создавался даровым трудом крестьянина.
Теперь нет крепостного права. Теперь крестьяне и рабочие свободны. Теперь они работают по вольному найму. И это, конечно, лучше, чем работать из-под крепостной палки. Но не надо думать, что наемный рабочий трудится только на себя. Нет, он трудится также и на хозяина. Доход хозяина (фабриканта, заводчика, помещика, земля которого обрабатывается наемными рабочими) создается даровым трудом наемного рабочего.
Мы сейчас объясним это. А теперь вернемся к барину, владеющему крепостными «душами».
Вообразим, что вышел такой закон, который запретил крепостным работать на помещика больше одного дня в неделю. К чему привел бы такой закон?
Крепостной крестьянин мог бы лучше обработать свою собственную ниву. Он мог бы отдохнуть лишний день. Мог бы заняться каким-нибудь промыслом. Во всяком случае, как бы ни поступил крестьянин, новый закон принес бы ему большую пользу.
Конечно, пользуясь своей властью, помещик дошел бы крестьянина не мытьем, так катаньем. Он мог бы потребовать от него денежного оброка. Мог бы сократить его запашку (дескать, все равно, толку от тебя мало) и так далее. Все это было бы возможно при неограниченной власти помещика. Поэтому к закону, запрещающему крестьянину работать на помещика больше одного дня в неделю, нужно было бы прибавить еще один закон, запрещающий помещику уменьшать запашку крестьян, требовать с них денежного оброка и вообще взыскивать с них те потери, которые принес бы ему первый закон.
Вообразим же, что правительство запретило помещику взыскивать с крестьян эти потери. Что произошло бы тогда в хозяйстве нашего помещика?
У него оказалось бы слишком мало рабочих. Для обработки его земли каждый крестьянин по три дня в неделю проводил на барщине. Теперь каждый крестьянин работает на него только один день. Ясно, что вся земля помещика не может быть обработана теперь его крепостными. Положим, у него 300 десятин, и для обработки этих 300 десятин все его крестьяне должны были прежде работать по три дня в неделю. Теперь они работают только один день. Значит, они обработают только 100 десятин. А что же сделает помещик с остальными?
Для их обработки он должен искать новых работников, которым должен платить деньгами или землею. Положим, что были бы такие вольные работники, которые до издания новых законов скитались бы без работы из одной деревни в другую. К ним и обратился бы наш помещик: они получили бы от него работу, а с нею и кусок хлеба.
Помещику невыгодно было бы расходоваться на наем этих работников. Но работникам выгодно было бы найти работу. Стало быть, невыгодные помещику новые законы были бы выгодны его крепостным и тем вольным людям, которые скитались без работы и без пристанища. Помещик плакался бы на новые законы. Он говорил бы, что их придумали злые люди. А крепостные крестьяне и пропадавшие без работы вольные люди радостно приветствовали бы эти законы.
Но, может быть, наш помещик стал бы обрабатывать свои поля машинами. Известно, что машиной и на поле и в мастерской можно сделать во много раз больше, чем без машины. Поэтому, накупив машин, наш помещик, пожалуй, и обошелся бы как-нибудь без найма новых работников, своими крепостными, работающими не более одного дня в неделю.
Но ведь чтобы помещик мог купить машины, — надо их сделать. А делают их опять-таки работники. Значит, чем больше стали бы покупать помещики машин, тем больше стали бы нанимать рабочих на машиностроительные заводы. Некоторые из людей, пропадавших прежде без работы, нашли бы теперь места на машиностроительных заводах. И эти люди радостно приветствовали бы появление законов, запрещающих крепостным работать на помещиков больше одного дня в неделю.
Вообразим теперь такой случай. Крепостные крестьяне, работающие на помещика только один день в неделю, в свободное время стараются как можно больше учиться. И изучают они особую науку, ту науку, которая показывает, каким образом могут они совсем избавиться от помещика: не только не работать на него даже один день в неделю, но и всю помещичью землю обратить в свою собственность. Тогда еще полезнее для них оказались бы новые законы и еще понятнее было бы, почему не любят этих законов помещики.
Все это мало похоже на правду. При крепостном праве не было законов, запрещавших крестьянам работать на помещиков больше одного дня в неделю. Да если бы и были такие законы, то вряд ли стали бы учиться крепостные крестьяне. И очень трудно, а лучше сказать, невозможно им было дойти до такой науки, которая научила бы их, как избавиться от помещиков и отобрать их землю.
Но то, что мало похоже на правду, когда мы говорим о крепостных крестьянах, есть истинная правда, когда мы говорим о нынешних наемных рабочих.
Теперь рабочие могут добиться таких законов, которые сократят время их дарового труда на хозяев. Теперь легко рабочим дойти до той науки, которая покажет им, каким образом могут они совершенно покончить с хозяевами и завести новый общественный порядок. И не только могут дойти рабочие до этой благодетельной науки. Они уже доходят до нее. Они все лучше и лучше понимают ее. Но у них мало свободного времени. Оттого учатся они все еще слишком медленно. Если бы удалось рабочим добиться сокращения рабочего дня до восьми часов, то времени у них было бы больше; учились бы они скорее и скорее избавились бы от хозяйского гнета.
II.
правитьМы сказали, что доход хозяина (капиталиста) создается даровым трудом рабочего.
Это чувствует каждый рабочий. Но не каждый ясно понимает это. Да оно и неудивительно. Не далеко еще то время, когда это плохо понимали самые ученые люди. Теперь наука (политическая экономия) хорошо выяснила это дело. Теперь нельзя сомневаться в том, что работник даром трудится на капиталиста, как крепостной даром трудился на помещика.
На первый взгляд это очень странно. Как же так — даром? Ведь хозяин, как-никак, платит же своему рабочему? Как же можно говорить о даровом труде рабочего?
Правда, хозяин платит рабочему за его труд. И все-таки рабочий даром трудится на хозяина.
Заработная плата — это корм рабочего человека, как овес, сено и солома — корм рабочей лошади.
Нельзя не кормить рабочую лошадь. Нельзя не кормить и рабочего. Впрочем, нет, это не совсем так. Хозяин всегда постарается накормить лошадь, потому что лошадь его собственная. Ее смерть принесет ему убыток. А от смерти одного, двух, трех и даже целой тысячи рабочих фабриканты не несут никакого убытка. Большая смертность между рабочими только тогда была бы убыточна хозяевам, когда рабочих осталось бы в живых меньше, чем их нужно хозяевам. Посмотрите, что бывает у нас в южных степных губерниях, когда слишком мало крестьян приходит летом для уборки хлеба. Каждому из них поневоле платят дорого, и сельские хозяева жалуются на убытки. То же самое было бы, если бы во всей России оказалось мало рабочих. Поднялась бы заработная плата, хозяева закричали бы, что они разоряются. А пока этого нет, рабочий может умирать со спокойной совестью. Его смерть не огорчит никакого капиталиста.
Хозяин платит рабочему за его труд. Он «кормит» его и называет себя его благодетелем. Но ведь и помещик «кормил» своих крепостных. Он отводил им землю, или отпускал им месячное, или давал им содержание у себя в «людской». Крепостной отрабатывал барину все то, что получал от него на свое содержание. На это нужно было, положим, три дня в неделю. Но помещику этого было мало. Ему нужно было получить с имения доход. Он заставлял крестьян работать на барщине остальные три дня, а иногда прихватывал и воскресенье. Этим-то трудом на барщине и создавался доход помещика. И только этот труд крепостных и можно было назвать даровым. Пока крепостной отрабатывал то, что стоило помещику его содержание, он трудился не на помещика, а на самого себя.
То же делает и наемный рабочий. Он работает частью на себя, а частью на хозяина. Фабричный получает, положим, пятьдесят копеек в день. Эти деньги он должен отработать хозяину. Он отработает их, положим, в течение шести часов. Если работа на фабрике начинается в пять часов утра, то к обеду работник отработает хозяину все, что получил от него. Но хозяину нужен доход, барыш, нужна прибыль. И вот он заставляет фабричного работать до восьми часов вечера. Все это время работник трудится для него даром. И этим-то даровым трудом создается прибыль фабриканта[4].
У нас в России рабочий день фабричных продолжается 13—14 часов. Из этих 13 или 14 часов на себя (т. е., чтобы отработать полученную плату) рабочий трудится самое большее пять часов. А все остальное время он работает даром на фабриканта. И работает он очень недурно. Наши фабриканты получают по 40, по 50, а иногда даже по 60 процентов на капитал. Это значит, что каждый рубль приносит им сорок, пятьдесят или даже шестьдесят копеек; каждая тысяча рублей приносит четыреста, пятьсот или даже шестьсот рублей барыша. Как видите, очень выгодно быть «благодетелем» рабочего человека! Итак, прибыль капиталиста создается даровым трудом рабочего. Само собою понятно, что чем больше трудится рабочий на хозяина, тем выгоднее хозяину, тем больше его прибыль. А рабочий трудится на хозяина тем больше, чем длиннее рабочий день. Стало быть, хозяину выгодно удлинять рабочим день.
А рабочему? Как раз наоборот. Рабочему выгодно сокращать рабочий день.
Если бы наши фабричные вместо 13—14 часов стали работать только по 10 часов в сутки, то они и уставали бы меньше, и зарабатывали бы больше, чем теперь.
Это, может быть, не совсем понятно на первый раз. Мы сейчас поясним это примерным расчетом.
Возьмем ткацкую фабрику и положим, что на ней работает 60 человек. Рабочий день продолжается 10 часов. Стало быть, все 60 человек вместе трудятся 600 часов (60 человек по 10 часов каждый). В эти 600 часов выделывается столько-то штук полотна. Но вот хозяин решил, что впредь его рабочие будут работать не по 10, а по 12 часов. Сказано — сделано. Главный мастер объявляет рабочим о новом распоряжении хозяина. Рабочие недовольны. Они ворчат, но мастер грозится расчетом, и они покоряются. Что же выходит?
Чтобы сработать всю хозяйскую работу, нужно 600 рабочих часов ежедневно. Прежде каждый ткач работал 10 часов, всех ткачей нужно было 60. Теперь каждый ткач работает 12 часов и всех ткачей нужно хозяину только 50 человек (потому что эти 50 человек, работая по 12 часов в день, дают 600 рабочих часов, а ведь 600 рабочих часов и нужно было для того, чтобы сработать всю хозяйскую работу). Поэтому хозяин прогоняет десятерых рабочих.
Они идут к другому фабриканту. Но тот тоже ввел у себя двенадцатичасовой день и потому рассчитал многих рабочих. У него не найти теперь работы. Наши бедняки идут к третьему, к четвертому фабриканту. Везде один ответ: не надо рабочих, своих расчитываем. Но ведь не помирать же с голоду! Потерявшие работу ткачи стараются соблазнить хозяев выгодными условиями найма. Они готовы работать хоть за полцены. Хозяева пользуются этим и уменьшают плату всем своим рабочим: «Кто не доволен, ступай вон, много вашего брата шляется без дела!» Рабочие опять покоряются: податься им действительно некуда. Так и падает заработная плата, потому что не имеющие работы рабочие везде сбивают цену.
Наука (статистика) показала, что меньше всего зарабатывают рабочие в тех ремеслах, где рабочий день всего длиннее.
На это есть много причин. Но одна из очень важных причин именно та, что чем длиннее рабочий день, тем меньше рабочих нужно хозяевам, а чем меньше рабочих нужно хозяевам, тем больше сбивается цена на «рабочие руки».
Теперь мы знаем, к чему ведет удлинение рабочего дня. Посмотрим, к чему ведет его сокращение.
Вы и сами легко поймете это. Положим, что на нашей ткацкой фабрике рабочие опять стали работать по 10 часов. Тогда фабриканту мало пятидесяти ткачей. Чтобы фабриковать столько же товару, сколько фабриковалось его прежде, ему нужно 60 рабочих. Он нанимает тех, которые не имеют работы. Найдя работу, эти люди уже не сбивают цены на свои «руки». Теперь уже хозяин знает, что не так-то удобно прижимать рабочих: если уйдут они, то трудно будет найти новых. И вот он становится ласковей, податливей. Рабочие улучают время и требуют увеличения платы. Хозяин уступает.
Итак, сокращение рабочего дня ведет к увеличению заработной платы.
Это надо знать и помнить рабочим. Часто кажется им, что чем больше станут они работать, тем больше будут получать. Но они жестоко ошибаются. На деле выходит, что чем больше работают они, тем меньше получают.
Поэтому рабочим всегда следует стараться сокращать свой рабочий день.
Конечно, если бы какой-нибудь отдельный рабочий стал работать меньше, чем его товарищи, то его прогнали бы с фабрики или стали бы вычитать у него все его прогулы, разумеется, со штрафами. Плохо пришлось бы такому рабочему. Невыгодно, глупо сокращать рабочий день в одиночку. Но очень выгодно, очень разумно сокращать его всем рабочим вместе.
Некоторые скажут, пожалуй, что при поштучной плате рабочим выгодно удлинять, а не сокращать свой рабочий день. Это ошибка.
При поштучной плате рабочий точно так же трудится даром на фабриканта, как и при поденной. Если за штуку товара работник получает, скажем, 10 копеек, то та же самая, сделанная рабочим, штука товара приносит хозяину по крайней мере 10, а не то и 15 и 20 копеек барыша. Чем больше штук товара приготовит рабочий, тем выгоднее хозяевам. А рабочий лезет из кожи вон, чтобы приготовить их побольше. Поэтому хозяева очень любят поштучную плату. При ней им удается выжимать из рабочего гораздо больше, чем при поденной плате.
Но при поштучной плате рабочий усердствует на свою голову. Фабриканту нужно, положим, десять тысяч штук товара в год. Чем больше таких штук приготовит каждый отдельный рабочий, тем меньше рабочих надо нанимать хозяину. А мы уже знаем, что чем меньше рабочих нужно хозяевам, тем ниже заработная плата.
Чем больше трудится каждый рабочий при поштучной плате, тем меньше получает он за каждую штуку. Значит и при поштучной плате рабочим выгодно сокращать рабочий день.
У нас во владимирском фабричном округе есть особый разряд рабочих, называемых котами. У котов нет постоянной работы. Их берут на фабрики только временами, только тогда, когда хозяевам понадобится сработать лишний товар. А как только сокращается спрос на их товары, хозяева сокращают производство, и тогда коты опять кладут зубы на полку. Нечего и говорить, что жизнь этих несчастных людей не жизнь, а постоянная мука. Но мало того, что коты бедствуют сами. Они сбивают цену всем другим рабочим. А хозяева в расчете на котов не стесняются прижимать своих рабочих: чуть какое неудовольствие, — ступай вон, было бы болото, черти будут! Если бы вышел закон, запрещающий хозяевам заставлять рабочих работать больше десяти часов в сутки, то, может быть, коты нашли бы работу, перестали бы сбивать цену на «рабочие руки», и заработная плата стала бы выше.
Рабочих, подобных нашим котам, много не в одной только России. За границей их наверное не меньше, чем у нас. Этот разряд рабочих носит в науке особое название: его называют запасной рабочей армией. Все понимают теперь, что чем меньше эта «армия», тем выше заработная плата.
И это еще не все. Не мало хороших вещей в каждой лавке, на каждом базаре. Но даром их не дают. За них надо заплатить деньги. У кого больше денег, тот больше и покупает. У рабочего денег немного. Поэтому немного и покупает рабочий, не велика его покупательная сила. И чем ниже его заработная плата, тем меньше у него этой приятной и полезной силы. Много ли может купить бедный, голодный кот. При сокращении рабочего дня поднимается заработная плата; у рабочего шевелится больше денег в кармане. Его покупательная сила увеличивается. Он покупает больше товаров. А кто делает товары? Те же рабочие. Больше покупают товаров — больше рабочих нанимают хозяева. А чем больше рабочих нужно хозяевам, тем выше заработная плата.
Значит, при сокращении рабочего дня заработная плата будет расти еще и оттого, что увеличится покупательная сила рабочих.
Но господа фабриканты тоже не дураки. Повышать рабочую плату им не расчет. Поэтому, при сокращении рабочего дня, они постараются ввести побольше машин. Машины могут заменить многих и многих рабочих. Машины часто и придумывались только потому, что фабрикантам не хотелось повышать плату или вообще уступать рабочим. Не одна хорошая машина придумана была в Англии во время стачек. Введение новых машин наверное помешает, по крайней мере, до некоторой степени тому повышению платы, которое должно было бы произойти от сокращения рабочего дня. Кроме того, и при коротком дне фабриканты сумеют, тоже при помощи своих машин, заставить рабочих грудиться столько же, или почти столько же, сколько они трудились прежде. Известно, что человек в 10 часов сделает иной раз не меньше, чем в пятнадцать, если будет работать прилежнее, настойчивее. Фабриканты сумеют заставить рабочих работать прилежнее. Они и при коротком дне выжмут из них столько же, сколько выжимали при длинном. На это большие мастера господа механики. Если будет так, то рабочая плата не повысится от сокращения рабочего дня. И, однако, оно все-таки принесет рабочим большие выгоды.
Длинный рабочий день и плохая пища так изнуряют рабочего, что он стареет раньше времени. Статистика показала, что средняя жизнь «хороших господ» часто вдвое длиннее средней жизни рабочих[5]. Вот почему сокращение рабочего дня было бы полезно рабочим даже в том случае, если бы фабриканты, заведя новые машины, не имели бы нужды в новых рабочих руках. Правда, рабочая плата осталась бы прежняя. Но у рабочих все-таки было бы больше времени для отдыха. Тогда меньше болезней, меньше смертности было бы между рабочими. А это и само по себе не дурно. Кому охота хворать, кому охота умирать раньше времени?
Теперь английские рабочие — не по закону, а по обычаю — работают не больше десяти часов в сутки. А прежде работали они гораздо больше. И замечено, что с тех пор как сократился их рабочий день, они стали здоровее, чем были прежде.
Повторяем, улучшение здоровья рабочих само по себе очень важная вещь. Им можно и должно было бы требовать сокращения рабочего дня ради одного только здоровья. Но кроме здоровья, сокращение рабочего дня приносит им еще одну, очень большую, пожалуй даже самую большую выгоду. Оно дает им свободное время, нужное для того, чтобы учиться.
Трудно учиться человеку, работающему 13—14 часов в сутки. Тут уж не до ученья, не до книги. Тут, дай бог, отдохнуть и выспаться, чтобы на завтра опять приняться за ту же каторжную работу[6]. Правда, есть такие люди, которые и при такой работе находят время почитать книжку. Года три тому назад писали в газетах, что умер в Петербурге фабричный, у которого осталась целая гора книг, написанных лучшими писателями в России. Но ведь надо иметь очень уж большую охоту к ученью, чтобы поступать так, как поступал этот фабричный. Не у всякого есть такая большая охота. А кроме охоты, нужно еще здоровье. Слабому человеку при самой большой охоте трудно сесть за книжку, проработавши 13 часов. А учиться необходимо рабочим. Без учения не избавятся они от гнета капиталистов. Даже больше того. Чем дальше, тем тяжелее будет жить рабочим, если не сумеют они разделаться с нынешним порядком вещей. Это опять-таки доказано наукой.
Все это поняли рабочие Западной Европы и Америки. Потому-то и требуют они сокращения рабочего дня до восьми часов. Раз добьются этого рабочие, тогда дела пойдут не по теперешнему. Тогда не долго продержатся нынешние порядки.
Заметьте, что восьмичасового дня требуют рабочие не одной какой-нибудь страны, а решительно всего образованного мира. Только в отсталых, необразованных странах нет речи об этом. Но в таких странах и порядки другие. Там мало капиталистов, мало наемных рабочих. Там восьмичасового дня некому и требовать.
Английский рабочий живет не так, как живет немецкий рабочий, немецкий не так, как итальянский или французский. Но, несмотря на это, английский рабочий находится в сущности в таком же положении, как и немецкий, французский или итальянский. У него тот же враг — хозяин. Та же цель — добиться таких порядков, при которых рабочие были бы сами себе хозяевами. Вот почему понимающие дело рабочие везде смотрят на рабочих других стран, как на своих товарищей и братьев. Они помогают одни другим. В прошлом году случилась стачка на тюлевых фабриках во Франции. Рабочие английских тюлевых фабрик прислали деньги для поддержки французских стачечников. Потом случилась стачка у английских рабочих, их поддерживали французы. И это не редкость. Рабочие идут дальше этого. Весной нынешнего года в Париже был съезд углекопов разных стран (главным образом Бельгии, Франции, Англии, Германии). На съезде решено составить один большой союз из всех углекопов всех образованных стран. Когда будет такой союз, углекопы всех стран будут составлять одну семью. Чтобы где что ни случилось, они будут поддерживать друг друга, и легче им будет бороться с хозяевами.
Рабочие всех образованных стран должны действовать и уже действуют сообща во всех важных случаях. Без взаимной помощи и поддержки рабочим никогда не удастся взять верх над хозяевами.
Добиваться восьмичасового рабочего дня решили на международном съезде рабочих в Париже 1889 году. Международными съездами называются такие съезды, на которые съезжаются уполномоченные не одного государства, а многих. На парижском международном рабочем съезде (конгрессе) были уполномоченные от рабочих Англии, Германии, Австрии, Бельгии, Италии, Голландии, Испании, Швеции, Дании, Америки и пр. Были и русские уполномоченные. Но посланы они были не прямо рабочими, а различными социалистическими кружками, в которых иногда совсем нет рабочих. Следовало бы поступать не так. Следовало бы, чтобы уполномоченных посылали сами рабочие. Это было бы разумнее и полезнее[7].
Парижский съезд решил, что ежегодно 19 апреля (1-го мая по заграничному календарю) рабочие всех стран будут требовать от своих правительств издания закона, который ограничит рабочий день восемью часами. Конгресс не решил, как именно должны требовать рабочие такого закона. Это должны решить сами для себя рабочие каждой отдельной страны. Почти везде рабочие решили не работать в день 19-го апреля. Вот почему мы и назвали этот день всемирным праздником рабочих. В некоторых странах рабочие подают также в парламенты прошения, в которых излагают свое требование. Наконец, везде в этот день происходят народные собрания, на которых объясняется публике польза восьмичасового дня. Такие собрания происходят иногда под открытым небом, на площадях или в парках. Бывает, что на них сходятся целые сотни тысяч (например в Англии). Часто эти сотни тысяч рабочих стройными рядами, со знаменами и с музыкой проходят по улице, делают так называемые демонстрации. До сих пор такие демонстрации лучше всего удавались в Англии и в Австрии.
Рабочие потому обращаются в парламенты с прошениями, что законы издаются парламентами. А рабочие хотят, чтобы именно законом сокращен был их рабочий день. Без закона нельзя обойтись в этом случае. Если закон не запретит фабрикантам заставлять рабочих работать больше восьми часов, то рабочим не добиться восьмичасового дня. Всегда найдутся такие фабриканты, которые сумеют соблазнить или заставить своих рабочих работать больше. Эти рабочие повредят и себе и другим, испортят все дело, помешают другим рабочим добиться восьмичасового дня.
Русскому человеку восьмичасовой день может показаться чем-то совсем невозможным. Где уж там говорить о восьмичасовом дне, когда теперь рабочий день доходит до 14 часов! Но за границей рабочий день короче, чем у нас. В Англии рабочие работают не больше десяти часов в сутки. В Швейцарии рабочий день по закону равняется 11 часам (правда, закон этот часто нарушается). В Германии на этот счет бывает всяко: местами рабочий день у немцев не короче, чем у русских. Но вообще рабочий день в Германии короче, чем в России. А вот в Америке на казенных фабриках и теперь уже работают не больше восьми часов в день. Американские рабочие еще раньше европейских стали требовать введения восьмичасового дня также и на всех частных фабриках. И европейским рабочим нет никакого расчета отставать от американских. Не сразу добьются восьмичасового дня рабочие. На первый раз хозяева постараются помириться с ними на меньшем: предложат им, положим, девятичасовой день. Не дурно будет и это. Но рабочие не удовольствуются этим и потребуют нового сокращения рабочего дня. Наконец, добьются они и восьми часов. Как будут поступать они после этого — покажет время. Может быть, рабочие потребуют сокращения рабочего дня до шести часов. А, может быть, большинство их настолько разовьется к тому времени, что и совсем покончит с хозяевами: заведут новый социалистический порядок, в котором уже не будет наемных рабочих. Работать будут все способные люди и не на хозяев, а на самих себя, на все общество, от которого и будут получать свое содержание. Тогда уже видно будет, по скольку часов в день должен будет трудиться каждый.
III.
правитьТеперь читатель понимает, почему требуют рабочие восьмичасового дня. Теперь он знает, какой смысл имеет всемирный рабочий праздник 19 апреля (1 мая). Но, может быть, он слышал, что везде в Западной Европе в этот день против рабочих выставляются войска. Может быть он читал и о том, как во французском городке Фурми солдаты перебили в нынешнем году многих рабочих (между ними были женщины и дети) за то, что они требовали восьмичасового дня. И, может быть, ему непонятно, как это могут происходить подобные вещи в республике. Или уж ровно ничего не значит свобода? Или правду говорят те люди, которые уверяют рабочих, что им от свободы не может быть ни жарко, ни холодно?
Нет, эти люди ошибаются. Свобода — великая вещь. Без свободы было бы гораздо хуже французским рабочим. Теперь они имеют право заводить союзы, собираться на собрания, издавать свои рабочие газеты. Французского рабочего нельзя сослать или посадить в тюрьму административным порядком, то есть, по желанию полиции. С ним должны поступать по закону. Это одно. А кроме того и закон-то дает рабочим во Франции гораздо больше свободы, чем в России. Французский рабочий — гражданин, а не обыватель. Он выбирает депутатов (гласных) в парламент, а парламент есть высшая власть в стране. Он может отдать под суд любого министра. Правда, во французском парламенте огромное большинство гласных (депутатов) тянет хозяйскую руку. Вот потому-то этот парламент и похваливает тех министров, которые приказывают стрелять в рабочих. Но выбор парламентских депутатов зависит от народа. Теперь сами рабочие (про крестьян и говорить нечего) часто посылают в парламент таких людей, которые всеми силами отстаивают интересы богатых. Но, во-первых, даже и эти депутаты не смеют смотреть на рабочий народ так, как смотрят на него подобные им люди в России. А, во-вторых, кто же мешает народу посылать хороших депутатов в парламент? Мешают ему бедность и незнание. Но это горе поправимое. Когда больше узнают рабочие, тогда перестанут водить их за нос разные обманщики. Тогда они станут посылать в парламент своих настоящих друзей. А потом придет время, когда рабочие усилятся до такой степени, что созовут свой собственный, революционный рабочий парламент, который и заведет новое общественное устройство. Конечно, без борьбы при этом не обойдется. Но что же за беда? Это будет полезная борьба. Она принесет рабочим полную свободу. Все дело только в том, чтобы поскорее приходило время этой последней борьбы. А придет оно тем скорее, чем больше будут знать, чем больше разовьются рабочие. А при республике, при свободе им легче учиться и развиваться, чем при таких порядках, как наши русские. Значит, очень полезна рабочим даже и такая свобода, какая существует в нынешней Франции, где правительство находится в руках буржуазии. Такая свобода все-таки гораздо лучше, чем русское рабство. И лучше всего она тем, что приближает время полного освобождения рабочих.
Но довольно о других странах. Поговорим о России. Как поступать русским рабочим в виду всемирного рабочего праздника 19-го апреля?
Собственно говоря, мы не хотели решать этот вопрос. Мы хотели только рассказать русским рабочим о том, чего добиваются их заграничные товарищи. Рабочим одной страны всегда полезно знать, чего хотят и что делают рабочие другой страны. Русским же рабочим особенно полезно знать, что делают заграничные рабочие. Эти рабочие ушли гораздо дальше наших, и нашим надо учиться у них. А как именно будут поступать русские рабочие, поняв, чего хотят их заграничные товарищи, — это пусть они решают сами, на месте.
Скажем одно. Очень полезно было бы русским рабочим принимать участие во всемирном рабочем празднике. Они входили бы этим в общую рабочую семью, привыкали бы следить за делами европейских рабочих. Они перестали бы смотреть на себя, как на каких-то отверженцев, которым нельзя и думать об улучшении своего положения. Правда, русский царь жестоко наказывал бы их за такое участие. Но ведь вон и губерниях бывшего Царства Польского те же порядки и та же полиция, что и в России, а сумели же польские рабочие отпраздновать 19-ое апреля. Уже в прошлом году его праздновали рабочие многих варшавских фабрик. А в нынешнем году к варшавским рабочим пристали рабочие некоторых других местностей.
Правда и то, что у нас на многих фабриках рабочие и не слыхали о всемирном рабочем празднике. Но надо постараться, чтобы они поняли в чем дело, надо объяснять им значение этого праздника. Поверьте, что не дурак русский рабочий и не так уже трудно понять ему тех людей, которые станут выяснять ему правильные взгляды на вещи.
Каким образом можно праздновать 19 апреля в России? Выходить на улицу, делать демонстрации пока не стоит: слишком много потеряли бы мы людей на этих демонстрациях. Но не ходить на работу в день 19 апреля вполне возможно. Конечно, и это надо делать с толком. На таких фабриках, где согласились бы праздновать 19 апреля 15—20 человек, не ходить на работу не стоит. А где праздновать 19 апреля захотели бы все рабочие или хоть половина их (конечно мы не говорим о маленьких заведениях), там не работать в этот день было бы очень хорошо. Наконец, все понимающие дело рабочие должны были бы хоть на тайных собраниях праздновать великий день. Они могли бы приглашать на эти собрания своих знакомых, объяснять им значение праздника, рассказывать о движении заграничных рабочих.
— Но ведь у нас нет парламента, от которого можно было бы потребовать сокращения рабочего дня. А к царю нечего и соваться с таким требованием.
Царь, конечно, не охотник разговаривать с рабочими. Не любит он и думать об их нуждах. Но не сидеть же поэтому русским рабочим сложа руки. Царь потому только и всемогущ, что его пока еще терпит русский народ. Когда народ поймет, что царское правительство приносит ему вред, правительство это будет свергнуто. Если бы русские рабочие захотели добиться восьмичасового дня (или хотя бы на первый раз вообще сокращения теперешнего непомерно длинного дня) и в то же время видели бы, что не добьешься этого от царского правительства, то тем скорее пало бы это правительство. А это была бы огромная победа.
Кроме того, не надо думать, что сокращение рабочего дня совсем невозможно при теперешнем правительстве. Если бы рядом с нами не было Западной Европы, в которой рабочие наверное добьются исполнения своего требования, тогда нечего было бы и говорить о сокращении рабочего дня в России. Ну, а в виду Европы, в которой будет короткий рабочий день, подастся и русское правительство. Но и для этого надо, чтобы рабочие не были немы, как рабы. Дитя не плачет — мать не разумеет, говорит пословица. Еще меньше разумеет злая мачеха.
Русское правительство неподатливо только до тех пор, пока думает, что народ стоит за него горой. А как только зашевелятся рабочие, оно сразу пойдет на уступки. Постараемся, чтобы поскорее зашевелились русские рабочие!
- ↑ Писано в 1891 г.
- ↑ Так говорит газета «Венская Свободная Печать» в No от 19 апреля (1 мая) 1890 г.
- ↑ Впрочем, это так только говорится, что он давал ее. На самом деле земля принадлежала прежде крестьянам, помещики же отняли ее у них и стали потом им же «давать» ее за работу.
- ↑ Кто хочет подробнее прочитать об этом, пусть возьмет книжечку Дикштейна — «Кто чем живет».
- ↑ Что такое средняя жизнь — понятно само собою. На всякий случай, объясним. Возьмем тысячу бедняков, родившихся в нынешнем 1891 году. Из них некоторые умрут раньше недели, другие проживут несколько месяцев, третьи доживут до году, до двух, до пяти лет; четвертые умрут не раньше десяти, пятнадцати лет, а некоторые умрут стариками. Сосчитаем, сколько лет прожили все они вместе. Получим, положим, 20 тысяч лет. Разделим это на тысячу. Получаем 20. Это значит, что если бы все бедняки жили одинаково долго, каждый прожил бы 20 лет. Эти двадцать лет и будут составлять среднюю жизнь бедняка. Так же точно можно высчитать и среднюю жизнь богатых людей. И ее действительно высчитали в некоторых странах и нашли, что в среднем богатые люди живут вдвое дольше бедных.
- ↑ И это, опять-таки, только говорится — каторжная работа. На самом деле каторжники везде работают меньше свободных рабочих. А часто и едят каторжники лучше, чем эти свободные, ни в чем и ни перед ком не виноватые люди.
- ↑ С тех пор, как автор писал эти строки, на международных конгрессах уже появлялись представители русских рабочих.