Еврейские законы об иноверцах в антисемитском освещении (Переферкович)

Еврейские законы об иноверцах в антисемитском освещении
автор Наум Абрамович Переферкович (1871—1940)

Опубл.: 1908. Источник: Н. А. Переферкович. Еврейские законы об иноверцах в антисемитском освещении. Разбор "Еврейского Зерцала", переведённого А. Шмаковым. — Издание второе. — С.-Петербург: Типография „Капитал” К.Н.Кособрюхова и Л.Я.Ганзбурга, 6 Рождест., №22, 1910. • Перевёл в послереформенную орфографию, отредактировал и викифицировал: Дмитрий Корниенко

Титульный лист 2-го издания (1910)

В 1883 г. вышло сочинение под названием „Judenspiegel, oder 100 neuenthüllte, heutzutage noch geltende, den Verkehr der Juden mit den Christen betreffende Gesetze der Juden, mit einer... höchst interessanten Einleitung. Von Dr. Justus“ („Еврейское Зерцало, или 100 новооткрытых, доселе действующих, к сношениям между евреями и христианами относящихся законов, снабжённых в высшей степени интересным введением“ д-ра Юстуса). Сочинение издано было католической типографией „Bonifacius-Druckerei“ в Падерборне, небольшом городишке в прусской провинции Вестфалии, населённом почти исключительно католиками (их считается 20.000 из 23.000 населения; евреев по переписи 1904 г. — 420 чел.). „Bonifacius-Druckerei“ избрала своей специальностью издание книжек, „обличающих“ еврейскую религию ^[1]. Книжки эти по дешёвой цене, при содействии католических органов печати, распространялись в народе массами. Между прочим, хвалебную оду „Еврейскому Зерцалу“ напечатал „Вестфальский Меркурий“, указавший, что по дошедшим до него из достоверного источника сведениям, автор этой книжки не имеет в Германии соперников по части знакомства с еврейской литературой; затем приводится дословно почти половина всей книжки Юстуса. Редактор „Меркурия“ был за это привлечён к ответственности по статье, карающей возбуждение одной части населения против другой. Дело разбиралось в Мюнстере, и в качестве экспертов были приглашены: приват-доцент католической духовной академии в Мюнстере д-р Эккер ^[2] и учитель местной еврейской учительской семинарии г. Трей. Эксперты представили заключения прямо противоположного характера: в то время как Эккер доказывал, что всё, напечатанное в инкриминируемой книжке, сущая правда, Трей утверждал, что в книжке ни одного слова правды им найдено не было. Для оправдания своего заключения Эккер в следующем году выпустил книжку под заглавием: „Der Judenspiegel im Lichte der Wahrheit“ („Еврейское Зерцало при свете истины“), где приведены все 100 законов Юстуса с еврейским текстом, снабжённым дословным переводом Эккера. Книжка издана той же Bonifacius-Druckerei. Эта книжка переведена на русский язык г. Шмаковым ^[3].

Как выяснилось вскоре затем, имя автора вовсе не Юстус (Justus — справедливый), а Арон Бриман, и он вовсе не доктор, а простой румынский еврей, сначала принявший в Берлине протестантизм, затем в Heiligenstadt’е перешедший в католичество, потом осевший в Вене, куда в 80-х годах перешёл центр антисемитизма, наконец, 6-го июля 1885 г. представший перед Венским окружным судом (Landgericht) по обвинению в подлоге, присуждённый к двухмесячному тюремному заключению и к высылке из пределов Австрии ^[4]. Куда он делся потом, неизвестно; известно только, что он доставлял еврейские тексты Ролингу для его „научной“ антисемитской работы; по весьма вероятному предположению проф. Гофмана (написавшего по поводу всей этой истории целую книгу), он же доставлял фальсифицированные тексты Эккеру для его экспертизы.

По утверждению Юстуса, все 100 законов взяты им из Шулхан Аруха — известного сочинения Иосифа Каро, вышедшего в Венеции в 1565 г. и затем выдержавшего много изданий, особенно в соединении с Примечаниями (hagahoth) знаменитого краковского раввина Моисея Исерлеса, впервые появившимися в Кракове в 1571 г. Это сочинение представляет чрезвычайно сжатый конспект главнейших законов Талмуда, составленный с таким расчётом, чтобы его можно было прочитать в 30 дней, дабы при ежедневном чтении всё содержание Талмуда повторялось 12 раз в году и таким образом легко запечатлевалось в памяти. Автор даёт голые выводы, опуская все споры и противоречивые мнения, мотивы и доказательства, которыми полон Талмуд. Так как Каро включил в своё сочинение не только результаты Талмуда, но и всей позднейшей религиозной литературы до его дней, то можно легко представить, до какой сжатости доведено изложение. Многие предложения представляют только намёки, для разгадки которых должно обратиться к тем источникам, откуда он черпал свой материал.

Шулхан Арух не есть сочинение самостоятельное. Ещё в первой половине XIV в. один испанский учёный Яков бен Ашер (1283—1340) составил четырёхтомный кодекс, где расположены в систематическом порядке все действовавшие в его время религиозные законы Талмуда и обычаи, с указанием различествующих мнений. К этому кодексу Иосиф Каро, будущий автор Шулхан Аруха, написал комментарий, в котором слова „Тура“ (так называлось сочинение Якова бен Ашера) подвергаются известной критике и сопоставлению с мнениями позднейших религиозных авторитетов. Шулхан Арух и есть конспект этого Тура: то, что в Туре занимает десятки строк, в Шулхан Арухе передано двумя-тремя словами, причём изложение ведётся в духе упомянутого комментария. Больше того, Шулхан Арух сохранил все деления Тура — те же отделы, те же главы — так что каждому предложению Шулхан Аруха соответствует в Туре и Бет Йосефе (так называется комментарий Каро) подробно мотивированное рассуждение с цитатами из Талмуда и других источников.

В конце XVI в. в Италии стала действовать цензура, выработавшая особые правила для руководства еврейских цензоров. Эти правила, под названием „Сефер га-зиккук“, дошли до нашего времени в нескольких списках.

Первые семь нумеров этих правил говорят о слове „акум“, которым цензоры обязаны заменить в еврейских книгах следующие выражения оригинала: „идолопоклонство“, „изображения“, „гой“ („язычник“), „нохри“ („нееврей“), „вероотступник“ и „народ“. Выражение это, как указано в означенных правилах, есть сокращение трёх еврейских слов, означающих „служащий звёздам и планетам“. Современные учёные (между прочим, берлинский проф. Штрак, христианин, знаток Талмуда, миссионер) искали слово „акум“ в древних печатных изданиях и рукописях, но нигде его не нашли, так что оно должно быть признано изобретением цензуры; выражение же „служащий звёздам и планетам“ встречается в Талмуде — хотя и очень редко — в применении к халдейским звездопоклонникам. Очевидно, цель этих правил состояла в том, чтобы места Талмуда, говорящие о язычниках или вообще иноверцах, были отнесены на счёт восточных звездопоклонников, а не христиан: цензурный манёвр, практикующийся ещё в настоящее время. Благодаря этому получилась полная нивелировка всех иноверцев под именем акум: сюда входят и самаряне, и евреи-вероотступники, и христиане, и действительные звездопоклонники, и язычники, и древние хананеи и проч. Для Эккера, таким образом, не представляло никакого затруднения доказать, что акум — христианин: ему надо было только найти одно место, где акум ходит с крестом, и он торжествующе восклицает: так вот кто такие эти акумы! Нужды нет, что в других местах (а их бесчисленное множество) этот самый акум поклоняется горе Гаризим (самарянин), молится не по установленному ритуалу (еврей-еретик), празднует календы и сатурналии (римлянин-язычник), что его покоряет Иисус Навин (хананеи-язычники) и проч., нужды нет, что в быту современных евреев, шулхан-арухистов, ни один из этих законов в отношении христиан не применяется — антисемиты восклицают: акум — христианин!

В нашем изложении мы также для простоты допускаем, что акум всюду — христианин.

Вышеупомянутые цензурные правила начали действовать в Италии в конце XVI в., так что первые издания Шулхан Аруха, выходившие при жизни автора в Венеции (в 1565, 1567, 1574 гг.), цензуре не подвергались; также напечатаны без цензуры издания краковские с примечаниями Исерлеса, ибо Польша тогда ещё не знала цензуры. Таким образом, всегда есть возможность в случае сомнения восстановить истинное чтение Шулхан Аруха по этим изданиям, не говоря уже о том, что истинный смысл обнаруживается из подробных рассуждений Тура и Бет Йосефа ^[5].

После этих необходимых предварительных замечаний, приступим к рассмотрению „Еврейского Зерцала“ в переводе г. Шмакова.

Закон 1. „Еврею не дозволяется продавать акуму (христианину) одежду, на которой есть цицы (кисти по краям одежды, надеваемой евреем при утренней молитве; см. Числ. XV, 38). Он не должен отдавать акуму подобной одежды даже в залог или хотя бы для того, чтобы тот временно оставил её у себя, потому что когда акум будет иметь такую одежду, тогда надо опасаться, как бы он не обманул еврея, говоря, что он тоже еврей; если бы тогда еврей доверился ему и один отправился бы с ним путешествовать, то акум убил бы его“. (Шулхан Арух, Орах Хаим 20, 2).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха, как уже указал д-р Эккер в своей экспертизе, буквально значится (сохраняем перевод г. Шмакова, в этом месте верный): „даже отдавать под заклад или на хранение акуму верхнее платье с кистями воспрещено, за исключением разве того случая, когда оно дано на короткое время ^{[shmakov 1]}“. Следовательно, хоть на короткое время, но Шулхан Арух дозволяет доверять акуму молитвенное облачение, так что весь фейерверк конца пропадает. Стараясь всячески обелить Юстуса, „критик“ Эккер пишет (сохраняем перевод г. Шмакова, значительно смягчённый): «Слова, прибавленные Юстусом во второй половине закона (строго говоря, их, следовало бы поставить в скобках), необходимы для полноты уразумения, заключительное же предложение „разве что на короткое время“ пропущено Юстусом без намерения ^{[shmakov 2]}».

Нужно ли добавить, что в тексте нет никаких христиан, ибо закон взят из Талмуда и составлен в то время, когда христиан не было.

Талмуд полагает, что язычники не признают убийства грехом, и поэтому запрещает еврею путешествовать с язычником одному и даже способствовать тому, чтобы язычник не был узнан; если же есть уверенность, что убийства не последует, то передавать ему кисти дозволяется.

Закон 2. „Всё, что еврею по обряду необходимо для богослужения, как напр., помянутые выше кисти и т. п., может изготовлять только еврей, а не акум, потому что это должно быть изготовлено людьми, акумы же не должны рассматриваться евреями, как люди“. (Шулхан Арух, Орах Хаим 14, 1).

На самом деле, подчёркнутых д-ром Юстусом слов в Шулхан Арухе нет, но без них закон теряет весь свой эффект и ужас. Больше того, в Шулхан Арухе прямо указан мотив этого закона (что делается в очень редких случаях): „ибо сказано (Числ. 15, 38): объяви сынам Израилевым, чтоб они делали себе кисти“; следовательно, исключаются не сыны Израилевы.

Если обратимся к Бет Йосефу (откуда эта мотивировка взята), то увидим кроме того длинное рассуждение о том, вправе ли женщины — еврейские, конечно, женщины —делать кисти, и не потому, что Шулхан Арух сомневается в их „человечестве“, а потому, что закон требует, чтобы сыны Израилевы делали их. Но автор, оставляя ясную мотивировку Шулхан Аруха, выхватывает совершенно о другом говорящее место из Талмуда и пристёгивает к закону Шулхан Аруха в качестве мотива ^[6]. Действительно, в вавилонском Талмуде (Йевамот 61а) известный учёный II в. Симон сын Йохая толкует слова Иезекииля (34, 31): „вы — человеки“ в том смысле, что только евреи именуются людьми, к язычникам это название неприменимо. Такое толкование потребовалось означенному учёному, чтобы облегчить тяжесть законов о нечистоте, ограничив их только покойниками-евреями; законы об оскверняющей силе трупов (Числ. 19, 14 сл.) начинаются словами: „если человек умрёт в шатре...“, следовательно, по его рассуждению, закон не относится к трупам и могилам язычников. Кто знаком с талмудическим способом толкования, не найдёт особенно странным этот каламбур Симона (кстати сказать, этот учёный вынес жестокое преследование со стороны язычников-римлян) ^[7]. Принимались ли подобные каламбуры всерьёз? — Нет. Уж не говоря о том, что на той же странице Талмуда через строку приводится — и вполне резонно — в возражение Симону ряд библейских мест, где под „человеками“ разумеются язычники (Числ. 31, 40 — мадианитяне, Иона 4, 11 — жители Ниневии). Самый Талмуд приводит не раз и прямо противоположные каламбуры на то же слово. Так, в трактате Авода Зара (3а) читаем: «откуда видно, что если даже язычник занимается законом, он равен первосвященнику? — Из стиха (Лев. 18, 5): „соблюдайте постановления Мои и законы Мои, исполняя которые, человек будет жив“; не сказано: „священники, левиты и израильтяне“, а „человек“, следовательно, если даже язычник занимается законом, он равен первосвященнику» ^[8]. Но самый лучший ответ даёт сама жизнь и самый Шулхан Арух: изречение Симона о том, что могилы неевреев не оскверняют, осталось без влияния, и по Шулхан Аруху когены-аарониды (потомки древних священников) „должны остерегаться ходить как по нееврейскому кладбищу, так и по еврейскому“ (Йоре Деа 372, 2) — что, как всякому легко удостовериться, современными евреями и исполняется.

По поводу этого закона надо ещё прибавить следующее. В Шулхан Арухе значится: „кисти, сделанные неевреем, негодны, ибо в Писании сказано так-то“. Д-р Юстус переводит: „всё, что еврею необходимо для богослужения, как, напр., кисти и т. д.“. Это ошибка: вовсе не всё приготовленное неевреями негодно, а только кисти, ибо только о них сказано в Писании: „сыны Израилевы“. Как известно, иноверцами приготовляются и свечи для богослужения, и строятся синагоги, и шьются молитвенные облачения и т. д., и никогда ни одному еврею не приходило в голову считать всё это осквернённым ^[9].

Закон 3. „Молитву „Кадиш“ дозволяется читать лишь там, где десять евреев находятся вместе, а это должно быть таким образом, чтобы ни одна нечистая вещь, как напр., навоз или акум, не разделяла их друг от друга“. (Шулхан-Арух, Орах Хаим 55, 20).

На самом деле, в Шулхан-Арухе речь идёт о том, может ли человек, находящийся вне синагоги и слышащий важнейшие в ритуале молитвы, кадиш и кедушу, духовно приобщиться к молящимся произнесением „аминь“. Для лиц, знакомых с богословской литературой других исповеданий (а для этого не надо вовсе ходить далеко, к средневековой схоластике), ничего странного в этом отвлечённом богословском вопросе нет. Д-р Юстус подчёркивает только соединение навоза с акумом — два будто бы одинаково нечистых предмета, которые являются по талмудической терминологии „разделителями“ между молящимися. В пятом, пересмотренном по Эккеру издании Judenspiegel’я, действительно ставится ещё точка над i: „Christ und Kot ist also gleichbedeutend“ (т. е. „христианин и навоз почитаются, следовательно, за одно и то же“). Если обратимся к Туру, то увидим, что там этого закона совсем нет — он прибавлен Иосифом Каро на основании мнений, высказанных в разные времена разными учёными (в палестинском Талмуде), причём мнение о навозе высказано было одним, а об акуме — другим и по совершенно другому основанию: сжатость Шулхан Аруха и отсутствие мотивировок сблизили разнородные предметы, и они же дали возможность автору обобщить навоз и акум под понятием „нечистая вещь“. Если бы Эккер знал Талмуд, он бы увидел, что в таких требованиями сжатости вызванных сочетаниях ничего обидного не усматривается. Как один из сотни примеров, укажем на мишну Биккурим 2, 2 (в русском переводе Талмуда, т. I, стран. 377), где известная одарённая святостью пища запрещена „евреям-несвященникам и скоту“. По логике автора, выходит, что для Талмуда „несвященник и скот однозначащи“. Что касается применимости этого закона к современным христианам, то легко произвести такой простой опыт: придти в синагогу и стать между молящимися, отделяя собою некоторых от чтеца (кантора), и посмотреть: будут ли они произносить „аминь“ во время „кадиша“ или „кедуши“ (о времени чтения этих молитв скажет ему любой ребёнок) или нет. На пришедшего, понятно, никто никакого внимания не обратит, хотя бы все знали, что это — христианин.

Закон 4 — о том, что еврей во время молитвы освобождается от обязанности совершить поклон, если навстречу идёт христианин с крестом — составлен в духе Талмуда, предписывающего избегать всякого действия, которое может подать кому-либо повод заподозрить вероотступничество еврея. Едва ли можно видеть в этом законе что-либо предосудительное, как нет ничего предосудительного в „Правилах св. Апостолов“, где христианину запрещается под страхом отлучения входить в синагогу молиться (правило 65) или есть опресноки (правило 70) и т. п. Автор немного сгустил краски. В тексте (Орах Хаим 113, 8) сказано: „если кому пойдёт навстречу акум с крестом в руке в то самое время, когда он молится и ему надо совершить поклон, то пусть поклона не совершает“. Д-р Юстус переводит: „когда попадётся навстречу акум с крестом, тогда еврею строго запрещается наклонять голову, хотя бы именно в эту минуту он молился“.

Закон 5. „И теперь, когда в Иерусалиме нет уже ни храма, ни жертвы, сыны Аарона, первосвященника, должны пользоваться среди рассеянных евреев известными отличиями и почестями перед остальными евреями и всегда обладать правом благословлять (евреев) в каждый праздник. Но когда кто-либо из детей той семьи сделается акумом, тогда вся семья осквернена, а потому лишается этого священнического права“. (Орах Хаим 128, 41, Примечание).

Это по переводу д-ра Юстуса, а по Эккеру в указанном месте Шулхан Аруха значится следующее:

„Некоторые говорят, что когда у него (когена) есть дочь, которая перешла к акумам или развратничала, то никто не обязан уважать его, так как она осквернила его“.

На самом деле, как видно из текста Мордехая (на Сангедрин, № 717), откуда разбираемый закон и попал в Шулхан Арух, здесь толкуются стихи (Левит 21, 8—9): „святи его (священника), ибо он приносит хлеб Богу твоему...“ Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит (буквально: профанирует) отца своего. Талмуд (Санг. 52а) и спрашивает: что значит — профанирует отца своего? Ответ: раньше с ним обращались, как со святым, а теперь обращаются, как с не святым. Мордехай, примыкая к тому мнению, что „святить“ значит: „предоставлять ему честь первым начинать застольную молитву“ ^[10], пишет: „я высказал мнение, что если дочь приняла чужую веру, он не вправе начинать молитву; но мой учитель ответил: так как святить или не святить его не есть закон, а предоставлено доброй воле каждого, то он вправе начинать молитву“ ^[11].

На основании этого места Мордехая, Исерлес и внёс в Шулхан Арух своё примечание (хага): „некоторые говорят, что если дочь священника переменила веру или блудодействовала, то отпадает обязанность святить его, ибо „она профанирует отца своего“.

Следовательно, работа Юстуса выразилась в следующем: 1) мнение, значащееся с ремаркой „некоторые говорят“, он возвёл в общий закон, хотя как бывшей еврей, не мог не знать, что это частное мнение никогда силу закона не получало; 2) „дочь“ у него обратилась в „кто-либо из детей“ (вследствие чего он вынужден был опустить слова: „или блудодействовала“); 3) „отец“ обратился во „всю семью“. Центр тяжести закона у Юстуса заключается в словах: „если кто-либо из детей сделается акумом“, т. е., по его уверению перейдёт в христианство; на самом деле, как мы видели, речь идёт о перемене религии вообще и о последствиях, какие, по мнению Мордехая, должен влечь этот весьма зазорный в глазах раввина шаг. Ещё одна подробность: у д-ра Юстуса значится: „если кто-либо из детей священника примет христианство, вся семья осквернена“. Д-р Эккер, оправдывая такой перевод, жалеет только, что пропущены слова „или если она блудодействовала“. В пятом издании Judenspiegel’я эти слова уже имеются, причём весь „закон“ украсился такой припиской: „Christ oder Unzuchti der ist gleichbedeutend“ (т. е. христианин и блудник, следовательно, одно и то же) ^[12]. Мы уже говорили об истинном значении этих сочетаний; в данном законе указанное значение выступает весьма ярко: об осквернении отца в случае блудодеяния дочери говорит Библия, об осквернении его вследствие перемены веры дочерью говорит Мордехай через несколько тысяч лет (этот раввин был замучен вместе со своими пятью детьми в Нюрнберге в 1298 г.): — оба мнения, столь разнородные по значению, соединяются в виде необязательного юридического мнения союзом „или“ в Кракове в 1571 г., и на этом основании приват-доцент Эккер в 1884 г. обвиняет еврейство в нетерпимости именно к христианской вере!

Закон 6. „Еврей, сделавшийся акумом, проклят до такой степени, что даже когда он жертвует в синагогу свечи или же нечто подобное, то принимать их воспрещено“. (Орах Хаим 154, 11, Прим.).

На самом деле, по переводу Эккера в тексте Шулхан Аруха значится: „если кто-нибудь, который перешёл к акумам, дарит воску или свечей для синагоги, то запрещено зажигать их“.

Зачем д-ру Юстусу понадобилось вводить „проклятие“, да ещё в такой форме, что человек, не знающий, о чём идёт речь, может подумать, что непринятие свечей есть высшая степень проклятия; зачем он вместо „воска“ ставит более широкое „нечто подобное“; зачем, наконец, ему надо было незажигание свечей обратить в более грозное „непринятие“ — всякому понятно. Без этого текст Шулхан Аруха ничего зазорного не представляет: человек изменил вере своих отцов, и неприлично, чтобы его свечи горели в синагоге во время молитвы. Можно бы привести из законодательных книг других исповеданий более страшные предписания не только о прямых вероотступниках, но о людях, просто зашедших в еврейскую синагогу, зажёгших там свечу или принявших от еврея пасхальный пресный хлеб. Едва ли где в настоящее время этот закон Шулхан-Аруха исполняется: в синагогах зажигают свечи, не справляясь о том, кто их пожертвовал — еврей или вероотступник.

Эккер по поводу этого закона пишет: «в тексте Юстуса „зажигать“ по смыслу тождественно с „принимать“ (ср. противоположное в комментарии „Маген Авраам“, где сказано: „это следует принимать от акума“)».

Выходит, что Эккер лучше понимает текст Шулхан Аруха, нежели „Маген Авраам“. Однако, если бы он заглянул в источники, откуда разбираемый закон почерпнут, он бы увидел, что речь идёт именно о возжжении свечей, и притом в синагоге, во время молитвы. В пятом издании этот „закон“ выброшен.

Закон 7. „Молитвы Симун (еврей читает её после обеда; в конце молитвы благословляется и хозяин дома) нельзя читать в доме акума, дабы не благословился и акум“. ^[13] (Орах Хаим 193, 3, Прим.).

На самом деле, в прим. к Шулхан-Аруху буквально сказано следующее: «Вошло в обычай не совершать обряда зиммун в доме акума, и мне кажется, что мотив этого лежит в том, что невозможно придти для установленной трапезы ^[14] в дом акума из боязни перед ним же, так что получается, что они ели без „установления“; кроме того, так как есть основания опасаться неприятностей (букв.: опасности), если они изменят текст славословия и пропустят слова „Милосердый да благословит хозяина дома сего“, то они с самого начала не собрались для трапезы „установленной“, а предполагали молиться каждый отдельно».

Это примечание Исерлеса, выхваченное автором из средины, требует больших объяснений. Буду краток. Обряд „зиммун“ (о нём подробно см. наш перевод Талмуда, т. I, стр. 27 сл. и 94) совершается в присутствии не менее трёх евреев после „установленной“ (как бы солидной) трапезы — как обед, ужин и т. п. — а не после лёгкой, „случайной“ закуски. При этом требуется, чтобы уже с самого начала все понимали, что идёт трапеза „установленная“, за которой последует „зиммун“. Моисей Исерлес, в своих примечаниях к Шулхан Аруху отмечавший обычаи польских евреев, указывает, что не совершают зиммуна в нееврейском доме (в самом Шулхан Арухе нет подобного запрета). Разбирая могущие быть основания этого обычая, он останавливается на двух: во-первых, так как в доме акума евреи не спокойны, постоянно опасаясь нападения, то трапеза, как и самоё пребывание в доме, носит для еврея характер случайный, а потому зиммуна не требуется; во-вторых, так как они думают, что хозяин их прибьёт, если узнает, что кто-либо пропустил установленное для домохозяев благословение, то они, следовательно, и не предполагали устраивать зиммун, и трапеза не может считаться „установленной“. Впрочем, сам Исерлес не считает эти мотивы непогрешимыми; он пишет: „не должно менять обычаи, даже если не признать эти мотивы неудовлетворительными, ибо, так как обычай давно уже существует, то можно думать, что они (приступая к трапезе) не предполагали, что вкушают вместе именно установленную трапезу“.

По видимому, эти тонкости еврейского ритуала не совсем знакомы д-ру Эккеру, поэтому он приводит только часть примечания Исерлеса, и притом по невежеству своему останавливается на середине предложения. Изложив совершенно правильно первый из приводимых Исерлесом мотивов, он продолжает: «Кроме того, потому что должно бояться опасности, если изменить текст благодарственной молитвы и не сказать: „Милосердый да благословит хозяина дома сего“» («ferner weil Gefahr zu befürchten ist, als man den Wortlaut des Dankgebetes ändern und nicht sagen würde: „Der Barmherzige segne den Herrn dieses Hauses!“»). Выходит стало быть, что „зиммун“ в христианском доме не совершают потому, что еврей будет наказан, если не благословит христианина, как требуется ритуалом „зиммуна“.

Резюмируя всё сказанное по поводу закона о „зиммуне“, находим:

1) Автор возвёл один из мотивов, коими Исерлес в примечании к Шулхан Аруху объясняет существовавший в его время обычай, в прямой закон Шулхан Аруха. 2) У Исерлеса сказано: возможно, что отправляясь в дом акума, евреи не считают его подходящим местом для обряда зиммун и громогласного благословения домохозяина, поэтому зиммун там не обязателен; у д-ра Юстуса: „молитвы зиммун нельзя читать в доме акума, дабы не благословить акума“. 3) Вместо того, чтобы привести всё примечание Исерлеса, д-р Эккер останавливается на середине предложения, скрыв от читателя конец, где сам Исерлес признает свою мотивировку „неудовлетворительной“.

Закон 8. (Перевод г. Шмакова). „За каждое ощущение благоухания еврей обязан прочитать бераху — краткую благодарственную молитву, кроме тех случаев, когда пряности или нечто благовонное уже побывали в отхожем месте для устранения дурного запаха, или же когда благовония находились в руках блудницы, которая употребляет духи с целью соблазна людей ко греху, или же, наконец, когда благоухающие вещества принесены из капища акумов (у Юстуса прямо: „когда они были в церкви, а именно, христианской“), тогда запрещено произносить бераху за благоухание, потому что оно уже осквернено отхожим местом, блудницею или капищем акумов (у Юстуса: „церковью“). (Орах Хаим 217, 2, 4 и 5; взято из талмуда Берахот 51 и 53, и Рамбам, Берахот 9).

На самом деле, в Шулхан Арухе буквально значится:

Орах Хаим 217, 2: „Нельзя читать благодарственной молитвы над благовониями отхожего места, ниже над маслом, приготовленным для удаления грязи“ ^[15].

217, 4: „Над благовониями эрвы ^[16], как напр., пачкою пряностей, которая висит на её шее, или которую она держит в руке либо во рту, нельзя читать благодарственной молитвы, потому что запрещено и нюхать их, ибо это может привести к соблазну поцелуя или плотского соприкосновения“.

217, 5: „Над благовониями идолопоклонства нельзя читать благодарственной молитвы, потому что запрещено и нюхать их“.

Каждый из этих законов, как справедливо замечает Эккер в своём заключении, является объяснением предшествующего общего правила (217, 2): „благодарственную молитву читают лишь над такими благовониями, которые приготовлены, чтобы их нюхали“. Если даже допустить, что под „идолопоклонством“ разумеются, как полагает Эккер, христианские церкви (хотя это вздор, ибо весь закон дословно взят из Мишны, см. Берахот 8, 6, где ясно, что речь идёт именно об идоле), если даже допустить это, то в законе ничего предосудительного нет. Есть религии, который выражают стремление оградить своих исповедников от предметов и обрядов чужого культа далеко не в такой наивной и безобидной форме, как запрещение читать молитвы. Вся работа д-ра Юстуса выразилась в том, что он разнородные, отдельно выраженные законы соединил воедино, заменил честную женщину „блудницей“, а „идола“ — „христианским храмом“, поставил между ними выравнивающий союз „или“ и подчеркнув нелепое, им самим выдуманное слово „осквернено“, преподнёс закон в кавычках, как подлинный закон Шулхан Аруха.

Закон 9. „Проходя мимо разорённого храма акумов (в немецком подлиннике: христианского храма), каждый еврей обязан произнести: „Слава Тебе, Господи, что Ты искоренил отсюда этот дом идолов“. Когда же еврей проходит мимо ещё нетронутого храма, тогда он должен сказать: „Слава Тебе, Господи — что Ты длишь свой гнев над злодеями“. А когда он видит 600.000 евреев вместе, то обязан говорить: „Слава Тебе, Премудрый Боже!“; когда же он видит собрание акумов (в немецком оригинале здесь, как и везде при слове акум, прибавлено: христиан), тогда он обязан произнести: „В большом стыде будет мать ваша, покраснеет родившая вас“ (Иерем. 50, 12). Когда еврей проходит мимо еврейского кладбища, то ему следует говорить: „Слава Тебе, Господи, что Ты столь праведно создал их“; а перед кладбищем акумов он должен сказать: „В большом стыде будет ваша мать и т. д.“. Когда еврей видит хорошо выстроенные дома акумов, он должен говорить: „Дома надменных разорит Господь“, но когда он видит развалины дома акума, он должен произнести: „Господь есть Бог Отмщения“. (Орах Хаим, 224, 1. 2. 5. 12. 11).

Из текста Шулхан Аруха, приводимого Эккером, видно, что речь идёт не о христианском храме, а о статуе Меркурия. Так прямо и сказано: „кто видит статую Меркурия или другой какой идол ^{[shmakov 3]}“. Почему же Шулхан Арух говорит именно о Меркурии? Неужели при Иосифе Каро в XVI в. в Турции поклонялись Меркурию? Дело объясняется тем, что Каро — как и предшествующие ему кодификаторы — брал законы из Талмуда, где как раз упоминается о Меркурии, статуи которого в талмудическое время евреи видели на дорогах. Этот Меркурий бросает яркий свет на весь инкриминируемый закон, так как показывает, что закон относится к тому времени, когда на дорогах стояли статуи Меркурия, но переписывался кодификаторами из одного кодекса в другой, пока не дошёл до Шулхан Аруха. Д-р Юстус вместо „идола Меркурия“ подставил „христианский храм“ и вместо „идолопоклонники“ — „христиане“; кроме того, он „нарушителей воли Божьей“ обратил в „злодеев“. Едва ли истина от этого выиграла.

Закон 10. „Вечером накануне ^[17] шабата, каждый, увидев освещение, обязан говорить: „Слава Тебе, Господи, Создавшему свет“; но где свет выходит из храма акумов (в подлиннике: из христианской церкви), там воспрещено благодарить Бога за пользование таким светом“. (Орах Хаим 298, 5 Прим.).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха значится:

„Не читают славословия над огнём, возжжённым для идола“.

Закон — как и вся глава, откуда он выхвачен — говорит об обряде „гавдала“, совершаемом на исходе субботы над огнём, удовлетворяющем известным требованиям ^[18]. Он не включён в Шулхан Арух Иосифом Каро, а взят Исерлесом в качестве примечания из Мишны (Берахот 8, 6).

Автор заменил идола „христианской церковью“; поэтому он вынужден обратить „огонь (т. е. светильник), возжжённный для идола“ в „свет, выходящий из церкви“ ^[19], вынужден заявить, что молитва читается над освещением (а не над огнём, как на самом деле), вынужден совсем скрыть, что речь идёт об обряде „гавдала“, совершаемом в синагоге или дома над источником света, и вынужден дать совершенно произвольную мотивировку закона.

Закон 11. „В шабат строго запрещается еврею покупать либо продавать. Однако же разрешается купить у акума дом в Палестине и в этом случае позволено даже писать (акт), чтобы в Палестине было одним акумом меньше, а одним евреем больше“. (Орах Хаим 306, 11).

На самом деле, в Шулхан Арухе значится: „Дозволяется купить у акума дом в Палестине, подписывать и нести (акт для удостоверения) в присутственные места [Примечание: нести в акумовы присутственные места и просить их писать, ибо это запрещено лишь раввинами, а ради заселения Палестины относятся к этому не так строго]“ ^[20].

Автор прибавил от себя только конец: „чтобы в Палестине было одним акумом меньше, а одним евреем больше“. По его логике выходит, что если еврей купит у акума дом в Палестине, то одним акумом станет в Палестине меньше, а одним евреем больше. В пятом издании конец изложен немного иначе: „damit ein Mensch (Jude) mehr, ein Akum (Christ, gleich Kot oder Tier) weniger in Palästina sei“, т. е.: „дабы в Палестине стало одним человеком (евреем) больше, а одним акумом (христианином, который равен навозу или скоту) меньше“. Автор забыл, что в Палестине — как теперь, так и во время Каро и Исерлеса — дома если покупаются, то у турок, а не у христиан, во время же первоначального составления этого закона в Талмуде, там ещё не было и турок, а были язычники-идолопоклонники.

Закон 12. „Всякая работа в шабат, которую можно совершить для спасения еврея от смерти, не только дозволена, но даже обязательна. Когда, стало быть, в шабат дом или куча камней обрушится на еврея, тогда дозволено убирать эту кучу и спасти жизнь еврея, лежащего под нею. Даже когда несколько акумов лежат вместе с евреем под этою кучею, и акумы, если бы мы спасли еврея, спаслись бы также (а это именно, т. е. спасение акума от смерти, даже в будень, как мы увидим далее (ср. зак. 50), считается большим грехом, всё-таки, чтобы спасти еврея, надо убрать кучу камней“. (Орах Хаим 329, 2).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха значится только:

„При спасении жизни (в субботу), не надо обращать внимания на (то, из кого состоит) большинство“.

Дело в том, что великий закон о субботнем покое (нарушение его карается смертной казнью) по Библии никаких исключений не допускает. Раввинам надо было из этого закона сделать исключение для случаев, когда жизни человека грозить опасность. Они для этого нашли опору в стихе (Лев. 18, 5): „исполняя их (законы Божьи), человек будет жив“, т. е. по их толкованию сохранение жизни человека, исполняющего законы, для нас обязательно даже ценою нарушения какого-либо закона. Однако Талмуд, желая подвести под библейское слово и язычников, закона не исполняющих, устанавливает, что, если среди какого угодно числа язычников окажется один еврей, то в случае угрожающей кому-нибудь из них опасности для жизни обязательно нарушить субботу, ибо „нечего сообразовываться с характером большинства“. Мало того, если на языческую группу приходится сотая часть еврея, то и тогда нарушение субботы обязательны. Талмуд (а за ним и Шулхан Арух, Орах Хаим 329, 2) поясняет свою мысль так: „если, напр., в одном дворе девять (у Маймонида: тысяча) язычников и один еврей, и кто-нибудь из этих десяти — может быть, еврей, а может быть и нееврей — перешёл в другой двор (где также 9 язычников) и там на кого-нибудь — опять неизвестно, на еврея или на язычника — обрушился дом, то обязательно, несмотря на субботу, откопать его“. Таким образом, не смея прямо идти против Библии, Талмуд всё-таки свёл на нет жестокий закон, сумел оказаться гуманным в пределах, допускаемых его толковательными приёмами.

Д-р Юстус придаёт закону антигуманную окраску. Он вводит и ещё подчёркивает утверждение, будто „спасать акума от смерти считается большим грехом“, и представляет дело так, будто повелевается убрать кучу камней только для того, чтобы спасти еврея. В пятом издании „Еврейского Зерцала“ закон этот совсем опущен.

Закон 13. „Еврейской акушерке не только разрешено, но она обязана в шабат помогать еврейке и при этом совершать всё, что при иных условиях осквернило бы шабат. Наоборот, помогать акумке (христианке) запрещается, даже когда это возможно было бы сделать без осквернения шабата, ибо она должна рассматриваться лишь как животное“. (Орах Хаим 330, 2).

На самом деле, в Шулхан Арухе значится:

„Нельзя в субботу оказывать язычнице помощь при родах, даже чем-нибудь таким, в чём нет нарушения субботнего покоя“.

Закон взят из Талмуда, где язычникам посвящен целый трактат Авода Зара (Мишна и Тосефта этого трактата переведена нами в IV-м томе Талмуда). Из многих мест этого трактата ясно видно, о каких это язычниках (или, как значится в современных изданиях, акумах) идёт речь; те язычники празднуют календы и сатурналии, имеют театры, в которых происходят бои гладиаторов и играют Буккона и Макка (Bucco, Macchus), украшают общественные здания статуями Афродиты, а дороги гермами, поклоняются горам и т. д. и т. д. Только невежественные люди могут допустить, что это христиане. Шулхан Арух XVI в. взял этот древний закон без изменений и критики из более раннего кодекса XIV в., который в свою очередь взял его из ещё более раннего кодекса и т. д., дойдём до II в., когда этот закон впервые записан. Что касается самого запрета еврейкам принимать у язычниц, то он вызван известным взглядом Талмуда на идолопоклонников. Особенного в этом законе ничего нет, если вспомнить, что и в других вероисповеданиях церковь запрещала всякое общение с неверными и еретиками.

Автор, по своему обыкновению, прибавил от себя только мотив этого закона: „ибо она (акумка) должна рассматриваться как животное“. Д-р Эккер, оправдывая д-ра Юстуса, пишет: „путём сравнения этого бесчеловечного запрета с запрещением в шабат помогать при родах животным (Орах Хаим 332, 1) необходимо придти к выводу, что причина, указываемая Юстусом, весьма близка к истинной“. В указанном месте Шулхан Аруха значится только: „не принимают у скота в субботу“. Из этого, по Эккеру, следует с „большой близостью к истине“, что „акумка“ должна рассматриваться как животное ^[21]!

Закон 14. „Накануне Пасхи (в последний вечер перед Пасхой ^[22] каждый еврей обязан читать молитву „Шефох“ (в которой взывается к Богу, чтобы Он излил свой гнев на гоев; в подлиннике прибавлено: христиан). И, если евреи прочтут молитву с благоговением, то Господь, без сомнения, услышит их и пошлёт Мессию, который изольёт свой гнев на гоев“. (Орах Хаим 480, Прим.)

На самом деле, Исерлес в примечании к указанному месту Шулхан Аруха пишет:

«Некоторые говорят, что должно читать: „Пролей гнев свой и т. д.“ перед (псалмом) „Не нам, Господи“, и открывать двери, дабы не забывалось, что это — ночь безопасности. В награду за эту веру придёт Мессия и прольёт свой гнев на акумов. Таков и обычай».

Таким образом, речь идёт об обычае, практиковавшемся у европейских евреев XVI в., не зарегистрированном ни в Туре, составленном в начале XIV в. в Испании, ни в Шулхан Арухе, составленном в XVI в. в Турции. Собственно, здесь не один, а два обычая: 1) открывание дверей и 2) чтение „Шефох“, т. е. следующих трёх библейских стихов (из Псалтири и Иеремии): „Пролей гнев (шефох) Свой на народы, которые не знают тебя ^[23], и на царства, которые имени Твоего не призывают, ибо они пожрали Иакова и жилище его опустошили. Излей на них ярость Твою, и пламень гнева твоего да обымет их. Преследуй их, Господи, гневом и истреби их из поднебесной“.

Первый обычай — очень древний, упоминается ещё в Талмуде: открывались двери в начале пасхальной вечери (с возгласом: „кто голоден, пусть войдёт с нами есть!“) для впуска гостей и в конце её для выхода их. Впоследствии этому обычаю приписано другое значение: двери открываются в знак того, что пасхальная ночь есть ночь безопасности. Исерлес, основываясь на других авторитетах, и пишет (в комментарии к Туру): «в пасхальную ночь не запирают дверей в домах, ибо она — ночь безопасности, и в этом сказывается вера в Господа и Его обещание ^[24], благодаря которому мы будем спасены; поэтому, дойдя до „Шефох“, открывают дверь, чтобы показать, что мы достойны, чтобы пришёл Мессия».

Известно, какая это была „ночь безопасности“ у евреев тех стран, где практиковалось чтение „шефох“; известно, что все наветы и погромы приурочивались именно к Пасхе. Никогда ещё жизнь не выдвигала таких горьких ироний, как в эту „ночь безопасности“. Евреи, доверчиво открывая двери, чтобы доказать себя достойными пришествия Мессии, часто вынуждены были отражать нападения погромщиков — и отражали их… чтением страшных библейских стихов, взывающих к Богу о мести. „Ибо они пожрали Иакова и жилище его опустошили!“

Для того, чтобы впечатление было сильнее, обычай, изложенный Исерлесом в Примечаниях — и весьма осторожно, с ремаркой „некоторые говорят“ — возводится Юстусом в прямой, категорический закон Шулхан Аруха: „каждый еврей обязан читать молитву шефох“. Конец этого „закона“ — что-де если евреи прочтут „шефох“ с благоговением, то Господь пошлёт Мессию — есть глумление над евреями: в тексте прямо сказано, что пришествие Мессии ожидается в награду за веру (увы, слишком часто и слишком грубо в Европе опровергавшуюся), что это — „ночь безопасности“ ^[25]. Любопытно, что д-р Эккер предлагает сравнить с „шефох“ известную католическую формулу, читающуюся каждый год перед Пасхой и начинающуюся словами: „помолимся и за вероломных (или: неверных) жидов (pro perfidis Judaeis) и т. д., чтобы они прозрели“ ^{[shmakov 4]}. В еврейском молитвеннике он мог бы найти молитвы за все народы мира, составленные в более благородных и ни на кого не науськивающих выражениях.

Закон 15. „В праздники, когда запрещается всякая работа, запрещено и стряпанье; каждому разрешается изготовлять лишь сколько ему необходимо для еды. Тем не менее, когда ему надо готовить для себя, дозволяется в тот же горшок прибавить кушанья и больше, чем нужно для него самого, даже если прибавляемое назначено для собак, потому что мы обязаны давать жить и собакам. Прибавлять же кушанья для акума строго запрещается, так как мы не обязаны давать ему жить“. (Орах Хаим 512, 1—3 Прим.).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха изображено следующее:

«В йом-тов ^[26] не варят для надобностей акума; поэтому запрещается его приглашать (на трапезу в праздник), дабы ради него не прибавлять; но только приглашать [Примечание: (приглашать его) к себе домой, но посылать пищу к нему на дом через акума ^[27] дозволяется]; своему же рабу или своей рабыне, а также посланцу, который прислан к нему, и акуму, который пришёл без приглашения, разрешается давать с собою поесть, ибо нечего опасаться, что для них было прибавлено [Примечание: и дозволяется (нарочно) прибавлять для собственного раба и рабыни в том же котле, в котором варят для себя, но для другого акума это запрещается во всяком случае]... Запрещается (в йом-тов) варить или печь (специально) для собак, но дозволяется приносить пищу и давать им [Примечание: но запрещается (эту пищу) переносить из одной области в другую; также запрещается (в йом-тов) месить отруби для птиц, разве что необычным способом; но дозволяется прибавлять для собак в том котле, в котором варят для себя, даже если у него что-нибудь другое, что можно при желании дать собакам]».

Таков текст Шулхан Аруха, испещрённый слишком многословными примечаниями Исерлеса. Тот, кто интересовался способом толкования Талмуда и законами, из талмудического толкования возникающими, сразу поймёт, в чём дело. В йом-тов работать запрещается; дозволяется только приготовлять пищу, и то исключительно для евреев — так сказано в Библии. Понятно, что для нееврея в йом-тов стряпать нельзя. А для рабов и рабынь из неевреев? Талмуд отвечает: да, коли имеешь рабов, ты обязан их кормить и, следовательно, можешь для них стряпать — однако не должен стряпать специально для них, в особом горшке, но в тот же котёл, в котором ты варишь себе, можешь положить побольше припасов, чтобы хватало и прислуге. То же самое относительно птиц и домашних животных: когда стряпаешь для себя, ты одновременно и в том же котле можешь стряпать и для них, ибо на тебе лежит обязанность кормить их. А как, если ожидаешь к себе в гости нееврея, можно в йом-тов варить для него? Талмуд отвечает: можно, нельзя только самому еврею приглашать его — и, таким образом, сознательно, вследствие лично вызванной необходимости, варить для него в йом-тов. Все эти законы и выражены крайне сжато и лапидарно в Шулхан Арухе, как и в примечаниях Исерлеса.

Что же сделал из этих статей д-р Юстус? Ему надо доказать, что Шулхан Арух считает „акумов“ ниже собак. Он для этого создаёт закон, состоящий из двух членов: „дозволяется готовить для собак, для акума же готовить строго (непременно: строго) запрещается“. Понятно, не в его целях сообщать, что речь идёт не только о собаках — в обиходе древнего еврея единственном „нечистом“ животным, о котором и могло поэтому возникнуть сомнение — но о всех домашних животных вообще. Более того, он прибавляет ещё мотивировку, якобы взятую из Шулхан Аруха: „потому что мы обязаны давать жить и собакам“… „так как мы не обязаны давать жить акуму“. Д-р Эккер пытается цитатой из Талмуда оправдать упомянутую мотивировку д-ра Юстуса. Цитата выхвачена из середины прений, но характерна для талмудического образа мыслей (Беца 21 б.): „Почему — вполне резонно спрашивает противник — ты распространяешь закон (т. е. дозволение варить) на собак, а не распространяешь его на акумов? — Я распространяю его на собак потому, что алименты (кормление) их лежат на тебе (т. е. на еврее), и исключаю акумов потому, что алименты их не лежат на тебе“. Д-р Юстус, чтобы дать закону грубую окраску, подставляет вместо „на тебе лежат“ или „не лежат алименты“: „мы обязаны давать жить“, „не обязаны давать жить“. Эккер замечает: „под выражением „leben lassen“ (давать жить), дважды употреблённым Юстусом, следует разуметь „faire“ а не „laisser“, и прибавляет (сохраняем перевод г. Шмакова): «в этом крайне бесчеловечном законе дело идёт, как может быть иной подумает с первого взгляда, вовсе не о какой-нибудь любимой собачке либо о своём дворовом псе; подобное ограничение отнюдь не подразумевается в текстах. Даже в Орах Хаим 324, 11, где трактуется о том, каким животным надо в шабат давать поесть и где говорится, что необходимо бросать собакам пищу, потому что „ты обязан их кормить“, все комментарии говорят прямо, что речь идёт не только о собственных собаках».

В указанном месте Шулхан Аруха сказано: „(в субботу) дозволяется давать корм (хотя это — работа) гусям, курам, домашним голубям, а также собаке, кормление которой лежит на тебе“.

Д-р Эккер переводит: „потому что её кормление лежит на тебе“ и полагает, что Шулхан Арух возлагает на евреев обязанность кормить уличных собак даже в субботу и варить для них пищу в йом-тов. Ничего дурного в таком гуманном законе не видим и возражать не станем. Укажем лишь, что он называет из всех перечисленных в Шулхан Арух животных только собак — каковое имя в сопоставлении с людьми звучит оскорблением — и сближает в своих целях разные места Шулхан Аруха, ничего предосудительного в отдельности не заключающих, дабы получить совершенно новый закон, оскорбительный для „акумов“.

Резюмируя всё сказанное, приходим к таким выводам:

1) Шулхан Арух (являющийся тут кратким выразителем всех талмудических рассуждений по данному предмету), основываясь на библейском законе, дозволяющем стряпать в йом-тов только для евреев, запрещает варить и печь для неевреев и животных, причём из неевреев делает исключение только для домашней прислуги, а из животных — для домашних животных.

Вся „бесчеловечность“ закона заключается в запрещении приглашать акума на праздничную трапезу, из опасения, что для него придётся стряпать. Так как в субботу евреи не стряпают и такого опасения нет, то на субботнюю трапезу Шулхан Арух не возбраняет приглашать акума (Орах Хаим 325, 1). Если же акум пришёл без приглашения, то его должно накормить и в йом-тов, ибо для него ведь специально не варили. Больше того, Шулхан Арух из гуманности дозволяет в йом-тов послать пищу акуму на дом, что совсем сводит на нет неудобный в общественном отношении библейский закон.

2) Д-р Юстус, желая доказать, что Шулхан Арух считает „акумов“ ниже собак, создал новый „закон“, приставив к 1 ст. § 512 Орах Хаим конец примечания Исерлеса, относящегося к 3 ст. того же §-фа, и присоединил к ним в качестве мотивировки случайный ответ одного раввина, откопанный в Талмуде в трактате Беца, каковой ответ вдобавок переделан им так, чтобы читатель мог подумать, что он принадлежит Шулхан Аруху („потому что мы обязаны и т. д.“).

3) Юстус, кроме того, усиливает выражения там, где дело касается „акумов“ („прибавлять кушанья для акума строго запрещается“) и переводит еврейское выражение „на тебе не лежат алименты акума“ через: „мы не обязаны давать ему жить“, в очевидном стремлении уверить „христианский народ“ в особой бесчеловечности евреев.

Закон 16. „Во время Холгамоэда (праздника евреев, упадающего на весну и на осень) всякая торговая деятельность строго воспрещается; однако дозволено ростовщичествовать с акумом, так как лихоимствовать с акумом приятно Господу Богу во всякое время“. (Орах Хаим 539, 13).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха значится:

„Ссужать деньги за проценты дозволяется в полупраздник хол га-моэд ^[28] лишь тем акумам, которые обыкновенно у него (у данного еврея) кредитуются, ибо иначе он потеряет (клиента); но и тем, которые у него обыкновенно не кредитуются, дозволяется ссужать, при условии, если проценты за первую неделю (т. е. неделю самого праздника) будут истрачены на исполнение заповеди о праздничном веселии“ ^[29].

Таким образом, автор превратил простую кредитную сделку (мы ещё ниже увидим, каковы „еврейские“ проценты) в „ростовщичество“ и „лихоимство“ и опустив ясную мотивировку Шулхан Аруха, прибавил от себя, будто по Шулхан Аруху „лихоимствовать с акумом приятно Господу Богу“ да ещё „во всякое время“; для того же, чтобы дозволение „ростовщичествовать“ и „лихоимствовать“ выступало ещё ярче, он придумал правило, будто бы в хол га-моэд „всякая торговая деятельность (кроме лихоимства с акума) строго воспрещается“. Эккер пишет по поводу богоугодности лихоимства: „это прибавка самого Юстуса“. Однако, добавляет: „дозволено ли евреям с акума брать проценты (которые запрещено брать с евреев), или же евреи это делать обязаны — вопрос, в разрешении которого не согласны между собою даже самые завзятые еврейские толкователи Талмуда“.

По этому поводу должно сказать следующее. Закон Библии прямо дозволяет ростовые сделки с язычникам (ср. Вт. 23, 20: „иноземцу (нохри) отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост“); также Мишна содержит закон (Бава Мециа 5, 6): „язычникам дозволяется платить рост, равно как от них брать рост“; однако Талмуд Вавилонский эти сделки строго запрещает, сравнив в этом — как и во многих других отношениях — акума с евреем. Нужно знать благоговение талмудистов пред буквой Библии (а там разбираемый закон имеет вид веления: „отдавай в рост“), чтобы понять, какую борьбу должны были они выдержать с самими собой раньше, чем решиться на такой шаг. И гуманность к акумам — со стороны которых евреи, увы, не всегда встречали это чувство — здесь, как и в других случаях, победило чувство послушания слову Божию. Путём натяжки, которая современным филологам покажется смешной, раввины истолковали вышеприведённый библейский стих в том смысле, что кредитору-акуму еврей может платить рост, а кредитору-еврею не может, и самый платёж подлежит наказанию. Раввин Нахман, знаменитый вавилонский юрист III в., запрещает рост с язычников (Бава Мециа 70б внизу) и угрожает карой Божией ослушникам. Талмуд пользуется всяким удобным случаем, чтобы подчеркнуть преступность ростовой сделки с акумом (напр., в Бава Мециа 70б, где объясняется стих Пр. 28, 8: „умножающий имение своё ростом“; в Маккот 24а, где объясняется стих Пс. 15 (14), 5: „то серебра своего не отдаст в рост“. Мидраш (цитируется в Тосафот Б. М. 70б внизу, ср. Ялкут на Иезек. № 375) рассказывает, что все 600.000 евреев, которые поклонились идолу, поставленному Навуходоносором в долине Дуре, воскресли; не удостоился воскресения только один еврей, занимавшийся ростовщичеством среди неевреев. Мысль Мидраша ясна: ростовщичество хуже идолопоклонства. Надо ещё заметить, что ни один запрет (разве что идолопоклонство) не разрабатывается в Талмуде в таких деталях, как ростовщичество, понимаемое в самом широком смысле. Сама идея о преступности всякого дохода с капитала — еврейская идея, весьма резко выраженная уже в Моисеевом праве и доведённая до крайних пределов в праве талмудическом. В ростовой сделке, по еврейскому праву, виновен и подлежит наказанию не только заимодавец, но и должник, и поручитель, и свидетель, и даже писец. Грех роста, читаем в Туре (Йоре Деа, 160), равносилен греху отрицания Бога. Какой бы то ни было подарок заимодавцу запрещён — даже подарок, посылаемый заранее, для приобретения согласия на ссуду. Заимодавец не вправе принимать от должника никаких услуг, пока последний пользуется его деньгами, хотя бы обыкновенно принимал от него услуги. Даже оказание большей услуги за меньшую есть рост. Запрет ростовщичества нарушается и в том случае, если должник приносит заимодавцу какую-нибудь весть или даже приветствует его теплее обыкновенного и т. д. и т. д. ^[30]. Так обстояло дело до XII в., когда французский раввин, раббену Там, вернулся к Библии и Мишне, чтобы разрешить проценты с акумов, поскольку это необходимо для жизни. Вот что пишет он (в Тосафот, Бава Мециа 70б внизу): „есть ныне основание разрешить (проценты с акума), ибо на нас налагают большие подати король и вельможи, и всякие заработки еле достаточны для поддержания нашей жизни, и ещё на том основании, что у нас не будет никаких заработков, если не будем вступать с ними в (подобные) сделки“.

Из других источников мы, действительно, знаем, что евреям для пропитания были предоставлены лишь две профессии: ростовщичество (запрещённое церковью христианам) и торговля старым платьем, а налоги с них требовались такие, что избегнуть недоимок можно было только при занятии ростовщичеством. Однако и после этого разрешения еврейское законодательство смотрит на ростовщиков неодобрительно. Рост — по-прежнему табу, и не только рост, но и тень (по еврейской терминологии: „пыль") роста. Ни в одной литературе мира ростовщичество не предаётся такому посрамлению и поруганию, как в еврейской. Ростовщик лишён права свидетельствовать на суде; для того чтобы вернуть себе право, он по Шулхан Аруху (Хошен га-Мишпат 34, 29) должен разорвать все заёмные письма и „обещать не взимать роста ни от кого, даже от акума“. По объяснению Исерлеса (в комментарии к Туру, Хош. Мишп. 34, 43), это значит, что он не должен взимать роста, даже если его заработки недостаточны для жизни: ^[31] взимать рост, не имея в этом надобности (букв.: свыше потребного для жизни), замечает при этом Исерлес, запрещено во всяком случае (и не кающемуся).

Таково положение вопроса о росте в Шулхан Арухе, которому, по злой иронии судьбы, антисемитами приписывается прямо противоположная мысль — будто „лихоимствовать с акумом приятно Господу Богу во всякое время“.

Сам вопрос о дозволенности кредитной сделки в хол га-моэд возник потому, что по мнению раббену Тама оказать ссуду не есть работа, требующая особого напряжения и поэтому подлежащая запрещению в хол га-моэд. Однако, Меир Ротенбургский требовал не считать акуму процентов за первую, т. е. за праздничную неделю, а Яков Бен Ашер полагал возможным разрешить брать проценты и за эту неделю, но с тем, чтобы они пошли на праздничные утехи, угодные Богу. Иосиф Каро, автор Шулхан Аруха, согласился с последним мнением.

Резюмируя сказанное, мы приходим к следующим выводам:

1) Обвинение Шулхан Аруха в том, что он дозволяет взимать рост с акума, правильно, но получает надлежащую оценку только в историческом освещении.

2) Талмуд строжайше запрещает взимать с акумов рост, дозволенный Библией.

3) Христианские народы Европы, усвоив отрицательный взгляд на кредитные сделки, предоставили последние евреям, отняв у них одновременно другие источники существования.

4) Раббену Там вынужден разрешить ростовые сделки, однако ограничивает и право на доход с капитала и высоту роста насущными потребностями заимодавца.

5) Ростовые сделки — всё равно, с евреем или акумом — симпатиями Шулхан Аруха не пользуются и для благочестивого человека считаются предосудительными; самоё дозволение таких сделок появляется впервые в средние века и объясняется средневековыми условиями еврейской жизни.

Закон 17. „Когда где-нибудь появится чума, вследствие чего много людей становится жертвою эпидемии, тогда евреи должны собираться в синагоге и, не евши и не пивши, весь день молиться, чтобы Иегова сжалился над ними и избавил их от чумы. Когда же чума появись среди животных, тогда этого делать не надо, за исключением того случая, когда она возникла среди свиней, так как их внутренности походят на внутренности людей, а также, когда чума появилась среди акумов, потому что и их телосложение походит на человеческое“. (Орах Хаим 576, 3).

На самом деле, в Шулхан Арухе изображено вот что:

„А если мор среди свиней, то объявляют пост ^[32] также, ибо их внутренности походят на внутренности людей; тем более (надо объявлять пост), если мор среди акумов, но не среди евреев“.

Таким образом, Шулхан Арух повелевает устраивать „пост“ и в том случае, если мор только среди акумов, но так как в Библии прямого на этот счёт указания найти нельзя, то он выводит из того, что пост устраивается даже по поводу мора на свиней. Нужно заметить, что весь абзац о свиньях составляет личную приписку автора Шулхан Аруха: ни в одном из предшествующих кодексов этого закона нет. Впервые обратил на это внимание Ран, который в своём комментарии на Альфаси приводит из Талмуда выдержку о свиньях (Таан. 21б сред.). Она достаточно любопытна, чтобы её привести целиком. Талмуд рассказывает о разных случаях, по поводу которых те или другие вавилонские учёные объявляли пост. «Сообщили раввину Иуде: „появился мор на свиньях“: он поставил пост. — Следовательно, р. Иуда полагал, что мор, появившийся на одной породе, может появиться и на всех породах ^[33]. — Нет, для свиней делается исключение, ибо их внутренности подобны внутренностям человеческим». Младенческие познания талмудистов в анатомии достаточно известны. Если из библейского стиха (Иезек. 23, 20): „у которых плоть — ослиная“ они вывели, что вес (удельный) ослиного мяса равняется весу человеческого (Талмуд т. V, стр. 290) ^[34], то нет ничего удивительного, если придумали и человекоподобие свиней для того, чтобы чем-нибудь оправдать поступок р. Иуды. Что касается язычников, то о них Талмуд совсем не упоминает. В имеющихся там сообщениях о море в Суре, Хозе, Палестине, очевидно, разумеется, что болезнь свирепствовала как среди евреев, так и среди неевреев. Самая мысль о том, что возможен мор только среди акумов, не затрагивающий евреев — как и все книжно-схоластические мысли Талмуда — могла явиться лишь в удалённых от мира школах, причём самый вопрос ставился так: может ли мор, свирепствующий среди язычников, свирепствовать одновременно и среди евреев? Ответ дан ясный и точно мотивированный: так как грехи Израиля по характеру существенно отличаются от грехов языческих, то немыслимо, чтобы за те и другие одновременно постигало однородное наказание. Верные талмудической гуманности к акумам, Тосафот и Ран решили, что пост обязателен и по поводу мора, свирепствующего среди одних акумов; но так как это надо было доказать, то они пользуются талмудическим доказательством a fortiori (каль-вахомер): если пост обязателен по поводу мора на свиней, у которых внутренности подобны человеческим, тем более он обязателен по поводу мора на акумов. Однако ни один из кодификаторов ни о свиньях, ни об акумах не упоминает. Иосиф Каро, который в своём комментарии к Туру выражает по этому поводу изумление, первый и ввёл всю эту материю в свой кодекс — нисколько, разумеется, не думая, что его слова будут перетолкованы в смысле, оскорбительном для акумов.

Такова история этого закона.

Д-ру Юстусу хочется доказать, что по Шулхан Аруху акумы и свиньи одно и то же. Для этого он создаёт „закон“, состоящий из трёх частей: 1) должно молиться по случаю чумы на людях, 2) не должно молиться по случаю чумы на животных, и 3) исключение среди животных составляют свиньи и акумы. Для большей связности он придумывает для акумов особый мотив — „потому что их телосложение походит на человеческое“, который и подчёркивается, как все вообще сфабрикованные им места.

Д-р Эккер говорит: «нельзя оправдывать в переводе Юстуса выражение „а также“, благодаря которому и самый мотив „потому что их телосложение походит на телосложение человека“ является в несколько (!) ином свете. Ввиду этого, буквальный текст закона не имеет такой резкости. Тем не менее, остается своеобразным и неуместным факт, что в одном и том же кратком параграфе говорится и о свиньях, и об акумах». Вопрос о неуместности отпадает, если припомнить, кто это писал, где писал и когда писал.

Г. Шмаков в своём переводе подчёркивает в тексте слово людей, как бы давая понять, что по Шулхан Аруху внутренности свиней похожи только на внутренности евреев, а не акумов — чем разрушает весь карточный домик Юстуса, уверяющего, что Шулхан Арух только акумов сближает с животными. Эккер находит неуместным, что в одном и том же кратком параграфе говорится и о свиньях, и об акумах, а г. Шмаков, для большей категоричности, в своём переводе мнения Эккера находит неуместным, что об этом говорится „в одном и том же кратком параграфе как Шулхан Аруха, так и полного Талмуда“: он не знает, что в „полном Талмуде“, во-первых, никаких параграфов нет, а во-вторых, нет ни слова об акумах!

Закон 18. „В праздник Амана все евреи должны читать благодарственную молитву „Арур Аман", в которой говорится: „Да будет проклят Аман и все акумы, и да будет благословен Мардохей и все евреи“. (Орах Хаим 690, 16; взято из Йерушалми, Мегилла).

В нецензурованных текстах как Шулхан Аруха, так и Тура значится не „гой“ (как везде, где речь идёт о неевреях вообще), а „овде элилим“ и „овде авода зара“, т. е. идолопоклонники. Формула (по терминологии Юстуса — „благодарственная молитва“) „проклят Аман, благословен Мардохей“ считается настолько общеизвестной, что для определения высокой степени опьянения Талмуд употребляет выражение: не знать разницы между „проклят Аман“ и „благословен Мардохей“ (Мегилла, 7б). Рав (вавилонский учёный, ум. 247 г. до Р. Х.) установил обязательность чтения в праздник Пурим формулы: „проклят Аман и прокляты сыны его“, хотя из источников не видно, на каком основании. Пинхас (палестинский учёный IV в.) распространил эту формулу в виде следующих антитез: „проклят Аман, благословен Мардохей; проклята Зереш, благословенна Есфирь; прокляты все язычники, благословенны все евреи, и Харбона да будет помянут к добру“. Всякий непредубеждённый человек понимает, что в этой формуле, читающейся под свежим впечатлением истории Есфири, под язычниками разумеются именно те, которые действовали заодно с Аманом.

Маймонид не счёл возможным включить чтение этой формулы в свой кодекс, да и формула целиком дошла до нас лишь в виде цитат в Туре (из Йерушалми, Мегилла III, 746 внизу) и Ор Заруа (из тракт. Соферим 14, 6); очевидно, большого значения ей никогда не придавали. С очищением религиозных понятий эта формула исключена из еврейского ритуала, как будут исключены, надеемся, некогда из ритуалов других исповеданий публичные анафемы и прочие проявления церковного гнева.

Закон 19. „Всякий Бет-дин (т. е. судебное присутствие под председательством главного раввина) может приговорить к смертной казни, даже и в наше время, и притом всякий раз, когда признает это нужным, хотя бы преступление само по себе и не заслуживало смертной казни“. (Хошен га-Мишпат 2, 1).

Слова „даже и в наше время“ прибавлены самим д-ром Юстусом, но зато опущено указание, что дело касается исключительно евреев и одного исключительного случая — „когда народ погряз в грехах“ (Эккер переводит: „ausgelassen“, а г. Шмаков: „выходит из себя“!); равным образом для большей рельефности опущен перечень других наказаний, налагаемых судьями ввиду требований времени: „денежные пени и прочие судебные кары“. Благодаря этим махинациям, закон получил особый душок ^[35]. Закон этот решительно никакого отношения к акумам не имеет, нигде в настоящее время не действует и переписан Иосифом Каро (XVI в.) из Тура (XIV в.), который в свою очередь переписал его из Маймонида (XII в.), куда он попал из вавилонского Талмуда.

Д-р Эккер, тем не менее, кладёт такую резолюцию: „этот закон приведён Юстусом верно, в особенности, если мы сумеем оправдать последнюю часть его“. Он „сумел“ оправдать и это, ибо комментарий „Беэр га-Гола“ согласен с таким толкованием ^{[shmakov 5]}. „Дабы устранить всякое сомнение“, Эккер приводит из Талмуда (Сангедрин 46а) „конкретный случай“ из времени господства греков над евреями, когда какой-то суд приговорил к побиению камнями человека, ездившего в субботу — „не потому, чтобы он этого заслуживал, а потому, что этого требовал данный момент“. Если бы Эккер заглянул в Библию, он бы увидел, что за нарушение субботы именно и полагается названная казнь, но Талмуд, отменивший это наказание (Талмуд — первый в мире законодательный кодекс, который к смертной казни относится с отвращением), полагал необходимым в данном случае поступить по Библии. Как бы то ни было, никакого отношения закон этот к акумам не имеет.

Закон 20. „Когда два еврея заспорят между собою из-за денег или других вещей и принуждены будут обратиться к суду, тогда они должны отправиться в Бет-дин (раввинское присутствие) и подчиниться его решению. Но им не дозволяется обратиться к акуму или искать своего права перед королевским судом, где акумы состоят судьями. Если даже их (акумов) закон тождествен с законом раввинов, то и тогда это — тяжкий грех и ужасное богохульство. Кто, тем не менее, нарушит изложенное предписание, отыскивая своё право вместе с другим евреем перед судом акумов, того Бет-дин обязан исключить из общины (т. е. подвергнуть проклятию) до тех пор, пока он не освободит своего ближнего (еврея) от своего иска“. (Хошен га-Мишпат 26, 1).

Закон Шулхан Аруха взят из Талмуда (а каковы тогда были акумы — известно) и запрещает евреям выносить на суд язычников свои внутренние тяжбы, усматривая в этом оскорбление закона Моисеева. Само собою разумеется, что закон изложен в Шулхан Арухе более сжато и никакого „королевского суда“ там нет (это в Турции то, в XVI в. „королевский“ суд!).

Д-р Эккер в своём заключении указывает только на неправильность выражения: „Бет-дин обязан подвергнуть его проклятию“ — тогда как должно быть: „он имеет власть“ это сделать. Г. Шмаков при переводе внёс в закон кое-что своё: он перенёс в текст заключённое у д-ра Юстуса в скобках в качестве объяснения и поместил в скобках имеющееся у того в тексте, подчеркнул то, что у д-ра Юстуса не подчёркнуто и, наоборот, не подчеркнул того, что у того подчёркнуто.

Закон 21. „Не подобает еврею быть свидетелем со стороны акума против другого еврея. Поэтому, когда акум взыскивает деньги с еврея, а еврей отрицает свой долг акуму, тогда другому еврею, который знает, что акум прав, запрещено быть свидетелем в его пользу. Когда же еврей нарушил это предписание и стал свидетелем со стороны акума против еврея-же, тогда Бет-дин (раввинское присутствие) обязан исключить его из общины (т. е. подвергнуть его анафеме)“. (Хошен га-Мишпат 28, 3).

На самом деле, ни в Шулхан Арухе, ни в Талмуде, откуда закон взят, нет и речи о том, будто бы „не подобает еврею быть свидетелем со стороны акума против другого еврея“; речь идёт только об одном частном случае, когда еврей является единственным свидетелем по делу — так что по еврейскому суду (требующему двух свидетелей) иск не мог бы быть присуждён.

Эккер относительно этого закона пишет: „в Шулхан Арухе закон выражен не так общо, как в Еврейском Зерцале. Речь идёт только о денежных делах, и притом еврей-свидетель должен быть единственным свидетелем, так что только из-за его свидетельства еврей ответчик должен платить“. Он забыл прибавить, что в этом случае по еврейскому суду иск не мог бы быть удовлетворён вовсе. Г. Шмаков пропустил заключение Эккера, но зато он перевёл примечание, указывающее, что в одном из комментариев „замечено, что свидетель не подвергается анафеме, если он отдаст еврею-ответчику его (т. е. присуждённые с него таким путём) деньги“ — очевидно, полагая что-нибудь выяснить этим примечанием, да ещё с подчёркнутым словом „присуждённые“ (у Эккера совсем его нет).

Закон 22. „Свидетелем может быть тот, кто обладает некоторой человечностью и честью; но кто свою честь кидает вон, например тот, кто голым выходит на улицу, или тот, кто (открыто) просит милостыню у акума, где это можно сделать втайне (т. е. устраиваться без огласки, по мере надобности), тот уподобляется собаке, так как он ставит свою честь ни во что, следовательно, не способен быть и свидетелем“. (Хошен га-Мишпат 34, 18).

В указанном месте Шулхан Аруха речь идёт о лицах, лишённых права свидетельствовать на суде по закону раввинскому (не библейскому). Среди них имеется категория „презираемых“, или „презренных“; сюда относятся: „кто публично ест на улице, на глазах у всех, кто ходит по улицам нагим, занимаясь грязным делом, и тому подобные люди, которые считают стыд ни во что, ибо все они почитаются как собаки, и им ничего не стоит дать ложное показание. К той же категории свидетелей (неправоспособных по раввинскому закону) принадлежат и те, которые публично принимают милостыню от акумов, хотя имеют возможность прокормить себя скромно: они себя унижают и ни на что не обращают внимания“. Закон о тех, кто питается публичной милостыней от язычников, когда имеет возможность либо работать, либо получать негласную милостыню из еврейских благотворительных учреждений, принадлежит в Талмуде (Сангедрин 26б) Нахману, знаменитому вавилонскому правоведу III в., видящему в попрошайничестве у акумов осквернение имени Израиля.

Закон этот ничего оскорбительного для акумов в себе не заключает — даже наоборот, направлен к выгоде акумов, запрещая еврейским нищим ложиться бременем на их благотворительность. Что же из него сделал д-р Юстус? Он перенёс „собаку“ (в Талмуде „собака“ — символ бесстыдства, как „кошка“ — символ стыдливости) из первого предложения во второе — так что собаке уподобляется не тот, кто у всех на глазах ест (в Талмуде „еда“, наравне с прочими телесными отправлениями, требует скрытности) или ходит нагим, а тот, кто просит милостыни у акума — и переводит: „кто открыто просит милостыни у акума, тогда как может сделать это тайно (т. е. брать по мере надобности — sich nach Bedürfnis nehmen), тот подобен собаке и неспособен быть свидетелем). Г. Шмаков неправильно передал слова д-ра Юстуса о тайном присвоении через „где можно устраиваться без огласки, по мере надобности“.

Эккер в своём заключении говорит: «слова: „брать тайно по мере надобности“ должно зачеркнуть, так как в нашем тексте речь, по-видимому, идёт только о возможности получения негласной милостыни». Г. Шмаков перевёл его заключение так: «по содержанию верно, за исключением предложения в скобках: т. е; „устраиваться без огласки, по мере надобности“, чего нет в тексте».

Закон 23. „Свидетелями могут считаться лишь те, которые называются людьми. Что же касается акума либо еврея, который сделался акумом ^[36], и который ещё хуже (природного) акума, то они никак не могут считаться людьми ^[37], стало быть, и их свидетельские показания лишены всякого значения“. (Хошен га-Мишпат 34, 19 и 22).

На самом деле, в указанных местах Шулхан Аруха значится (сохраняем перевод Эккера):

„Гой и раб неспособны давать свидетельские показания“. „Предатели, вольнодумцы (эпикурейцы) и отступники ещё хуже гоев (в первом издании: гоев-идолопоклонников) и неспособны давать свидетельские показания“.

Д-р Юстус два раза вставил в текст утверждение, что Шулхан Арух не считает гоев людьми, иначе в „законе“ ничего пикантного не будет. Евреев христианские народы не допускали к свидетельским приказаниям много веков спустя после составления этого закона, а в некоторых христианских странах доселе ещё не отменена особая для евреев установленная присяга, в тексте которой проглядывает недоверие к свидетельской искренности еврея. Кроме того, только в изложении Шулхан Аруха закон имеет такую категорическую форму; на самом деле, некоторые авторитеты („Hagahoth Ascheri“ к Гиттин гл. I) полагают возможным допускать гоя к показанию, если он известен за правдивого человека. Однако другие, и между ними Каро, автор Шулхан Аруха, полагают, что гоя к свидетельским показаниям допускать нельзя, так как по отношению к нему нельзя исполнить закона о злостных свидетелях, где сказано (Вт. 19, 18—19): „если свидетель тот — свидетель ложный, ложно донёс на брата своего, то сделайте ему то, что он умышлял сделать брату своему“: выражение „брат“, говорят они, исключает из области применения этого закона нееврея. Что касается „предателей, эпикурейцев и отступников“, то закон о них взят из Маймонида, где доказывается, что они хуже гоев — между прочим, таким весьма любопытным именно для гоев аргументом, к сожалению, пропущенным в сжатом и досадно сухом изложении Шулхан Аруха, но воспроизведённом полностью в Туре: „ибо благочестивые из гоев имеют удел в будущем мире, а эти удела в будущем мире не имеют“. Назидательность этого аргумента состоит в том, что по еврейскому учению, чтобы спастись и попасть в рай, от гоя не требуется ни отречения от своей веры, ни принятия еврейского обряда, а достаточны лишь добрые дела.

Чтобы оправдать д-ра Юстуса, как мы уже сказали, вставившего в текст тезис о том, что акум — не человек, Эккер пишет (сохраняем перевод г. Шмакова, несколько распространённый против оригинала): «так как мотив закона, приведённый Юстусом, не упоминается в подлинных источниках, то его можно было бы счесть произвольным, в особенности если сослаться на то, что акумы признаются неспособными к свидетельству только за силою факта, что евреи сомневаются в их правдолюбии. Однако, такое заключение было бы совершенно неправильным. Наоборот, утверждение „Еврейского Зерцала“ находит себе сильное подкрепление в комментарии (Баэр Гетев), где значится буквально, что даже акумы, „о которых твёрдо убеждены, что они не солгут“, всё-таки неспособны (к свидетельству), потому что они не принадлежат к понятию „брат“ и отнюдь „не лучше раба“».

Таким образом, д-р Юстус утверждает, что в Шулхан Арухе написано, что акумы не считаются людьми и будто бы это и есть причина недопущения их к свидетельским показаниям. Эккер, не найдя этого в тексте Шулхан Аруха, однако же находит этому „сильное подкрепление“ в комментарии, где говорится, что акумы не входят в понятие „брат“, которое употребляет Библия, говоря о свидетелях. Но он забыл, что между понятиями „человек“ и „брат“ есть некоторая разница.

Закон 24. „Когда еврей держит в своих когтях акума (в халдейском стоит выражение ма'аруфия, т. е. обдирать, беспрестанно обманывать, не выпуская из когтей), тогда дозволяется и другому еврею ходить к тому же акуму, ссужать ему в долг и в свою очередь обманывать его так, чтобы акум, наконец, лишился всех своих денег. Основание в том, что деньги акума суть добро, никому не принадлежащее, и первый, кто пожелает, тот и имеет полное право завладеть ими“. (Хошен га-Мишпат 156, 5, Прим.; взято из Мордехая, Бава Батра № 515).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха буквально значится:

„Если у кого-либо имеется постоянный давалец-акум, то есть местности, где придерживаются правила, что другим запрещено чинить тому конкуренцию и вести с этим акумом дела, и есть местности, где такого правила не держатся, и некоторые дозволяют другому еврею идти к тому акуму, кредитовать его, вести с ним дела, расположить его к себе (букв.: подкупить его) и отбить (давальца) от того (еврея), ибо имущество акума — как добро бесхозяйное (ефкер), и первый пришедший получает право, а некоторые всё это запрещают“.

Для того чтобы понять, в чём дело, надо восстановить весь ход мыслей Исерлеса на основании тех источников, из которых он почерпнул своё примечание. Он взял его почти дословно из Мордехая, который комментирует следующее место Талмуда (Бава Батра 216 сред.): „Рав Гуна говорит: если кто устроил у себя мельницу, то его сосед по улице не вправе устраивать вторую мельницу, ибо отнимает у того заработок“. Талмуд к этому приводит разные имеющиеся постановления насчёт конкуренции в качестве доводов за и против мнения Гуны: за его мнение говорит постановление о рыболовах, которые должны бросать сети на известном друг от друга расстоянии, а против его мнения то, что лавочник вправе дарить детям орехи, дабы они ходили к нему, а не к конкуренту, что всякий вправе открывать лавку в своём доме, хотя бы рядом с лавкой соседа, и т. д. По этому поводу Мордехай, живший в XIII в. в Германии, приводит из решений (Responsa) Иосифа Тов-Элема (Bonfils), жившего в XI в. во Франции, сообщение о том, что в некоторых местах придерживаются закона о мааруфии, а в других местах его не придерживаются и „разрешают еврею идти к постоянному давальцу другого еврея, кредитовать его, расположить к себе (букв.: подкупить его) и отбить от того, и тут нет грабежа (по отношению к еврею), ибо имущество акума — добро бесхозяйное в том случае, который разбирается в главе „Хезкат га-Батим“, и с этим согласны Абба, Илай и все учителя наши, и ещё довод имеем в том законе (Пеа 4, 3), что если бедняк упал на „край“ (пеа) или распростёр на него свой плащ, то его удаляют с этого хлеба (так как „край“ считается для бедняков имуществом бесхозяйным, и лишь то становится собственностью бедняка, на что он наложил руку)“. В главе „Хезкат га-Батим“ (Бава Батра 54 б.), действительно, находим ключ к уразумению странного утверждения о бесхозяйности акумова имущества — утверждения, противоречащего всем основным законам талмудического права, запрещающим всякую недобросовестность по отношению к этому имуществу ^[38]. Здесь мы находим закон о том, что если еврей, купив у акума недвижимость, заплатил деньги, но не выправил акта, представляющего единственный способ приобретения у акума (приобретение имущества от еврея совершается ещё другими способами), то недвижимость почитается как пустыня, ибо акум перестал ею владеть в момент получения денег, а еврей владеть ещё не начал; поэтому первый, кто придёт, вправе эту недвижимость занять, должен только выплатить купившему заплаченные им деньги (закон этот и вошёл в Шулхан Арух, Хошен Мишпат 104, 2). Вот когда имущество акума почитается, как добро бесхозяйное! ^[39] К этому случаю и приравнивает Мордехай отбитие у еврея постоянного клиента: покуда сделка акума с евреем не состоялась, окончательно не оформлена, всякий имеет право на эту сделку, и одно постоянство акума в качестве давальца, даже обещание его, никаких прав еврею не создаёт. Эти рассуждения и переписал Исерлес у Мордехая, только опустил для краткости указание на то место Талмуда, из коего ясно, о какого рода бесхозяйственном имуществе идёт речь; опущение вполне законное, ибо никому не могло бы придти в голову считать имущество акума всегда бесхозяйным.

Теперь посмотрим, что из примечания Исерлеса сделал д-р Юстус.

Прежде всего, он переводит давно (с XI в.) вышедшее из употребления ^[40] и потому для него непонятное арабское слово „мааруфия“ через: „держать кого-нибудь в своих когтях“, причём имеет смелость утверждать, что в „халдейском стоит выражение мааруфия, т. е. обдирать, беспрестанно обманывать, не выпуская из когтей“. Далее, вместо „дозволяется расположить (акума) к себе и отбить его от конкурента“ он переводит: „дозволяется обманывать его так, чтобы акум, наконец, лишился всех своих денег“. Г. Шмаков в свою очередь передаёт немецкий перевод Эккера „ihn sich günstig zu stimmen“ („расположить его к себе“) через: „обманывать его“, между тем, как Эккер в своём заключении прямо говорит: «Auch von „betrügen“ ist im Originaltexte direkt nicht die Rede», т. е. «об „обманывании“ в подлиннике прямо нет речи». Этого предложения Эккера г. Шмаков не перевёл. Выражение: „когда еврей держит в своих когтях акума“ у д-ра Юстуса не подчёркнуто. Очевидно, в данном случае он не совсем доверяет своему пониманию слова „мааруфия“. Так как Эккер переводит это слово через „Geschäftsfreund“, то в пятом издании Judenspiegel страшное „держать в когтях“ заменено безобидным: „клиент“ (Kunde). Г. Шмаков переводу Эккера не доверяет и берёт его „хорошего покупателя“ в кавычки (мол, понимай, что это значит), да ещё подчёркивает в своём переводе неподчёркнутое у Юстуса выражение: „когда еврей держит в своих когтях акума“.

В своём заключении Эккер, указывая на некоторые неточности д-ра Юстуса (впрочем, он тут же старается свои указания смягчить ссылками на разные комментарии, из которых выуживает подкрепления автору ^[41]), приходит однако к выводу, что всё это значения не имеет, „так как при рассмотрении этого закона прежде всего должно остановиться на интересном постановлении о том, что собственность нееврея почитается как бесхозяйное добро“ (г. Шмаков переводит: „так как центром тяжести закона является несомненное и бесспорное постановление о том, что собственность нееврея считается добром, никому не принадлежащим“).

Закон 25. ^[42] „Граждане (т. е. евреи) одной общины имеют право запрещать купцам из других местностей приходить и продавать товары дешевле, за исключением того случая, когда товары иногородних лучше, нежели у местных жителей. Тогда последние не могут запретить этого, так как покупатели получили бы лучший товар. Но ^[43] это может быть, разумеется, допускаемо лишь там, где покупатели также евреи. Там же, где покупатели акумы, там иногородним можно запретить, и это потому, что дозволение сделать акуму добро считается грехом; ведь у нас (евреев) признаётся за основное правило, ^[44] что можно бросить кусок мяса собаке, но отнюдь не дарить его нохри (христианину), так как собака лучше нохри (христианина)“.

Весь конец „закона“ (от слов „потому что дозволение сделать акуму добро считается грехом“) создан д-ром Юстусом, как видно уже из данного Эккером дословного перевода закона. Исерлес в своём прим. указывает, что „некоторые говорят“, что правило, по которому купцы, жительствующие в каком-либо городе, могут воспротивиться приезду в их город с товарами купцов иногородних, действительно лишь тогда, если у приезжих купцов товар не дешевле и не лучше, чем у местных и если покупателями являются неевреи.

Совершенно безобидное „мнение некоторых“ — очевидно, направленное к укрощению купеческих аппетитов посредством конкуренции — д-р Юстус переделал в грозную вылазку против „акумов“. Для этого он не только придумал и приписал Шулхан Аруху, но ещё подчеркнул как центр „закона“ правило, что „дозволение (?) сделать акуму добро считается грехом“, и в заключение также приписал Шулхан Аруху, подделываясь под его стиль, мотивировку: „ведь у нас признаётся за основное (!) правило и т. д.“. Правда, он указывает в качестве источника на комментарий Раши (к Исх. 22, 30), но во-первых, Раши — не Шулхан Арух, а во-вторых, в указанном месте Раши выписывает из Мехильты (так прямо и сказано: из Мехильты) целый пассаж, где из остроумного сопоставления двух библейских мест („мертвечину продай иноземцу“ и „растерзанного зверем бросайте псам“) выводится заключение, что пёс почтеннее язычника: это объясняется тем, что псы не лаяли при выходе израильтян из Египта (Исх. 11, 7: „ни на человека, ни на скот не пошевелит пёс языком своим“; см. Талмуд т. VII, ч. I, стр. 191). Никакого законодательного значения этот каламбур (как и все подобные агадические каламбуры о язычниках, невеждах и т. п.) не имеет и ни в какой законодательный кодекс включён не был. Юстус не без ехидного умысла указывает в качестве источника не на Мехильту (составленную в I в., когда о христианах не могло быть и речи), а на Раши, жившего в XI в. во Франции, и Эккер не только не разоблачает этого, но ещё многозначительно прибавляет, что Раши „чрезвычайно высокочтим евреями“.

Вообще, экспертиза Эккера в отношении этого закона довольно характерна. Не указывая главного, он останавливается на мелких неточностях Юстуса. «Первая часть закона — пишет он — у Юстуса изложена не совсем точно (так переводит г. Шмаков; на самом деле у Эккера сказано: „ist unrichtig“ — „неправильна“). Слово „дешевле“ надо вычеркнуть, а после слова „лучше“ вставить слова „или дешевле“, так что текст будет гласить: „и продавать товары, за исключением того случая, когда товары иногородних лучше или дешевле, чем у местных жителей“. Эта ошибка — прибавляет Эккер — нисколько не смягчает направленной против неевреев резкости закона (у г. Шмакова: „нисколько не смягчает резкости талмудического закона, направленного против неевреев“, так что приводимое Исерлесом необязательное „мнение некоторых“ с попутным упоминанием „акума“ превращено в „талмудический закон“, обращённый против неевреев!). С другой стороны — продолжает Эккер — и здесь мотивы „закона“ взяты не из самого Шулхан Аруха, а придуманы автором „Еврейского Зерцала“ (г. Шмаков перевёл: „мотивы закона взяты не из данного текста Шулхан-Аруха, а приведены (?) самим автором „Еврейского Зерцала“). Ср. выражение „потому что и т. д.“ с законами 33, 34, 81 и др. (у г. Шмакова: „однако, для оправдания автора, не мешает сравнить выражение „потому что и т. д.“ с законами 33, 34, 81 и др.“). Заключительная же часть взята у Раши… (у г. Шмакова: „буквально взята“ — но тут же приводится и текст Раши, из коего видно, что Юстус придал ему далёкую от Раши форму правила, да ещё „основного“).» Далее Эккер пишет: «Во всяком случае, есть разница, находится ли мотивировка закона, что „собака лучше христианина“, в самом Шулхан Арухе, или она находится где-нибудь у Раши — это мы признаём. Юстус искусно сплёл два разнородных текста. В этом случае достойно нашего порицания лишь то, что мы уже и в других случаях часто порицали, а именно: что не следовало бы ему приводить в одних и тех же кавычках. Это не корректно, но не нечестно, ибо 3-ье примечание указывает точно источник, откуда он черпал». Так переводит слова Эккера г. Шмаков.

Выходит, что Юстус виновен лишь в неправильной расстановке „кавычек“, но заслуживает снисхождения, ибо честно указывает источник. Г. Шмаков передаёт эту резолюцию Эккера так: „Мы не считаем себя вправе укорять Юстуса в том, что раввинские толкования на этот текст он приводит для лучшей иллюстрации закона 25 и др.“ Сам Эккер в желании затушевать невыгодное впечатление, получаемое от махинации Юстуса, употребляет сильно смягчающие выражения; г. Шмаков изо всех сил смягчает Эккера, и таким образом грубая фальсификация возводится чуть ли не в подвиг.

Закон 26. „Когда у еврея в деле служит приказчик, с которым он заключил сделку, чтобы всё, что тот найдёт, принадлежало хозяину, и приказчик обманул акума через вовлечение его во вторичную уплату ранее погашенного тем же акумом долга или же обсчитал акума и т. п., тогда этот барыш принадлежит хозяину, потому что подобные барыши должны быть рассматриваемы, как найденные вещи (собственность же христиан считается евреями добром никому не принадлежащим, стало быть, евреи могут брать, сколько им удастся захватить)“ ^[45]. (Хошен га-Мишпат 176, 12, Прим.).

Всякий, знакомый с высокой честностью, требуемой Шулхан Арухом во всех коммерческих сделках (русские купцы, торгующие под девизом „не обманешь — не продашь“, не могли бы и одного дня просуществовать, если бы держались Шулхан Аруха), всякий, говорю я, поймёт, что ни о каком обмане или обсчитывании там и речи нет. Действительно, речь идёт о товарищах или, вернее, хозяине и его приказчике, ведущем дело из части прибыли, под условием, что все „находки“, т. е. случайно оказавшиеся перевыручки, по условию принадлежат хозяину. Спрашивается: если приказчик случайно получил от акума по уплаченному, но почему-либо не уничтоженному заёмному письму вторично деньги, входят ли они в состав „находок“, от которых ему ничего не полагается, или это есть коммерческая сделка, от которой ему полагается известная доля прибыли? ^[46] Решается вопрос так: ввиду того, что самоё заёмное письмо, переданное хозяином приказчику, никакой ценности, как уже оплаченное, не имело и представляло лишь простую бумагу, то деньги, неправильно полученные, входят в понятие „находок“; поэтому, продолжает далее Исерлес, если кто-либо ^[47] из них возвратит эти деньги акуму, то другой не участвует в платеже и даже прямо (без позволения другого) он вправе возвращать.

Исерлес изложил этот закон крайне сжато, и неудивительно, что Эккер, у которого не хватило терпения заглянуть в респонсы Рашба, где этот из живой реальности выхваченный случай подробно изложен, путается в местоимениях, не зная, кто таинственный „он“, столь часто повторяющийся у Исерлеса: хозяин или приказчик. Тем не менее, он упрекает Юстуса в том, что по его переводу „находки принадлежат хозяину“.

Не останавливаясь на дальнейшей части Эккеровской резолюции („для нас, христиан, интересно слышать, что деньги, мошеннически полученные от акума, составляют находку“), а также на единственном предложении этой резолюции, удостоившемся перевода со стороны г. Шмакова („Слова: или же обсчитал акума— надо вычеркнуть, так как 176, 38 трактует о совместном товарищеском гешефте“), скажем лишь несколько слов о самом законе Шулхан Аруха. Ничего оскорбительного и тем более несправедливого по отношению к акумам в нём нет: взят случай из жизни испанских евреев XIII в.; акум назван совершенно случайно: как в той статье, в которой разбираемый случай составляет примечание, так и во всей главе, к которой принадлежит данная статья, речь идёт о разделе между купцами-товарищами; что возвращение акуму неправильно взысканных с него денег обязательно, вытекает не только из вышеприведённых нами законов Шулхан Аруха, запрещающих их похищать или задерживать акумово имущество (Хошен Мишпат 348, 1 и 359, 1), не только из комментариев к разбираемому закону ^[48], но из самого этого закона, дозволяющего любому из товарищей (как хозяину, так и приказчику), возвращать акуму его деньги, не спрашивая другого.

Закон 27. „Когда еврей пошлёт к акуму за деньгами нарочного, и тот обманет акума, взяв с него больше, чем следовало, тогда это принадлежит нарочному“. (Хошен га-Мишпат 183, 7 Прим.).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха не упоминается вовсе об обмане. Текст гласит (сохраняем перевод Эккера):

„Когда кто-нибудь посылает нарочного для получения денег к акуму, и этот ошибётся и даст ему больше, чем следует, тогда всё (что он получил лишнего) принадлежит нарочному“. По этому поводу Исерлес замечает: „но только в том случае, когда посланный узнал (у г. Шмакова: знал) об ошибке раньше, чем передал (ошибочно полученные деньги) своему хозяину; когда же он, не зная об этой ошибке, передал их пославшему, тогда всё принадлежит пославшему“.

Вопрос в Шулхан Арухе идёт о перевыручке, оказавшейся в руках посредника. Акум здесь, как и в других законах, берётся как тип покупателя, местопребывание которого неизвестно и которому возвращать неправильно полученные деньги нет возможности ^[49]: они должны оставаться у того, к кому акум сможет предъявить иск. Всё это разные случаи из судебной практики раввинов, изложенные в раввинских решениях. Так как в этих законах речь идёт не о наказании за те или другие недобросовестные поступки, а лишь о разграничении прав хозяина и посредника, то комментарий „Баэр Гетев“ и приводит мнение, что если деньги получены посредником не только вследствие ошибки акума, когда их можно рассматривать как дар посреднику за дорогу, но даже заведомо недобросовестно, они остаются у него, посредника, ибо посланный здесь не при чём. На этом основании Эккер и пишет: «в тексте стоит: ошибаться, а не: обманывать; если же Юстус употребляет выражение „обманет“, то и на это ему даёт право комментарий „Баэр Гетев“, из которого очевидно, что речь идёт не только о собственной ошибке акума.» — Мы уже говорили о замечаемом у Эккера ненаучном пользовании комментариями.

Закон 28. „Когда еврей ведёт дело с акумом, и придёт другой еврей и обманет акума, всё равно — как: обмерит ли, обвесит или обсчитает, тогда оба еврея должны поделиться таким ниспосланным от Иеговы барышем“. (Хошен га-Мишпат, 183, 7, Прим.).

Исерлес указывает на следующий редкий случай из жизни вавилонских евреев как на источник своего примечания (случай приводится в Мордехае, Кетубот № 256 и в „Ответах“, печатающихся при кодексе Маймонида, Киньян № 24). К раввину пришли однажды два еврея с такой тяжбой: оба они остановились в одной гостинице, и один из них, продавая язычнику товар, обратился к другому с просьбой помочь ему отмерить товар, что тот и сделал. Когда язычник ушёл, он стал утверждать, что обмерил язычника, и требовал себе всю незаконную прибыль. Пошли судиться, и мудрый судья ^[50] сказал: „Идите домой и перемерьте товар, и если окажется лишнее, поделите пополам, ибо не будь товара, ты не мог бы обмерить, а не будь тебя, не было бы лишнего.“ — Подробностей этого, как курьёз передававшегося единственного в еврейской литературе случая, мы не знаем, так что трудно понять, чем руководствовался судья в своём решении. Что явившаяся предметом спора прибыль есть по Талмуду результат наказуемого преступления и должна быть возвращена по принадлежности, не подлежит никакому сомнению. В Шулхан Арухе относящийся сюда закон изложен так (Хошен Мишпат 231, 1): «Кто обмеривает или обвешивает своего ближнего, хотя бы последний был акум, тот преступает запрет: „не делайте неправды... в мере, в весе и в измерении“». Очевидно, делёж незаконной прибыли при невозможности найти обиженного нисколько не исключает наказания в противном случае.

Этот случай Исерлес и счёл нужным изложить в своих замечаниях и сделал это в такой форме: „если кто-нибудь имеет дело с акумом, и приходит другой и, помогая ему, обманывает акума в мере, весе, или числе, то они делят пользу между собою, безразлично — помогал ли он ему за деньги или даром“. Юстусу важно, что в Шулхан Арухе идёт речь о еврее, обманывающем акума, и он не только подчёркивает это, но вводит в кавычки ещё „ниспосланный от Иеговы барыш“. Ничего подобного в Шулхан Арухе нет.

Закон 29. „Когда еврей отправляет к акуму нарочного, чтобы заплатить ему долг, а последний уже по прибытии замечает, что акум позабыл про долг, тогда посланный должен возвратить эти деньги тому еврею, который послал его; и посланному уже нельзя отговариваться, будто этим (т. е. уплатою денег христианину) он желал почтить Имя Божие, чтобы акумы говорили — дескать, евреи всё-таки порядочные люди. Нечто подобное он мог бы сделать только со своими деньгами; разбрасывать же чужие деньги он никакого права не имеет“. (Хошен га-Мишпат 183, 8).

Как раз подчёркнутое в этом законе принадлежит не Шулхан Аруху, а лично автору. Эккер говорит, что одна из его вставок есть „верное разъяснение предыдущего“, а другая будто бы взята из комментария „Беэр га-Гола“; но это, по мнению Эккера, не фальсификация, и „текст здесь совершенно в порядке“.

Что касается самого закона, то Шулхан Арух излагает решение р. Меира Ротенбургского по встретившемуся в его практике редкому делу (дело это ещё подробнее излагается в Туре): Рувим послал Симеона ^[51] купить ему платье в кредит, а когда наступил срок платежа, он дал ему денег для уплаты; между тем оказалось, что продавец позабыл об этом ^[52], и Симеон хочет удержать у себя эти деньги, приводя в свою пользу два довода: 1) так как он покупал платье, то продавец, вспомнив о долге, будет искать с него, а не с Рувима, и 2) ему принадлежит право исполнить заповедь „освящения Имени Божия“ ^[53]. Меир Ротенбургский решил, что ни один из этих доводов не имеет значения, —деньги должны быть переданы Рувиму, а „освящать Имя Божие“ нельзя чужими деньгами.

Закон 30. „Когда еврей продал что-нибудь другому еврею, движимость или недвижимость, и оказывается, что продавец украл эти вещи, вследствие чего собственник взял их обратно, тогда продавец обязан возвратить покупателю полученные деньги, так как он не должен был бы воровать. Если же он украл эти вещи у акума, и акум отберёт их обратно, то продавец не обязан возвращать деньги покупателю“. (Хошен га-Мишпат 225, 1—2).

Автор хочет доказать, что Шулхан Арух дозволяет евреям воровать у акумов, т. е. доказать как раз обратное тому, что ясно сказано в Шулхан Арухе (Хошен га-Мишпат 348, 2): „Укравший даже на перуту (ок. ¼ коп.) преступил запрет и обязан возвратить, всё равно, украл ли он у еврея или украл у акума“. Для этого он, излагая собственными словами требование Шулхан Аруха возвратить покупателю украденной у еврея вещи его деньги, прибавляет от себя: „так как он не должен был бы воровать“; дескать, у еврея воровать нельзя. Если же вещь украдена у акума, то деньги возвращать покупателю необязательно. На самом деле, текст Шулхан Аруха тут не оканчивается, идёт далее изложение мотивов, из коих видно, что еврейский суд не доверяет показанию акума, что вещь украдена, и поэтому снимает с продавца ответственность. Это с не допускающей никаких сомнений ясностью изложено в примечании Исерлеса к статье 356, 10, где речь идёт о покраже. Эккер и указывает в своём заключении, что мотивировка Юстуса не может быть оправдываема, ибо противоречит прямому закону Шулхан Аруха. Г. Шмаков представляет дело так, будто Шулхан Арухом разрешается обкрадывать акума, причём в скобках ссылается на ту самую статью, которой как раз обкрадывание акума запрещается ^[54].

Закон 31. ^[55] „Строго запрещается еврею обманывать своего ближнего, и обманом уже считается, когда он лишает его шестой части ценности. Кто обманул своего ближнего, тот должен всё вернуть назад ^[56]. Само собой понятно, что всё это имеет место лишь среди евреев. Обманывать же акума еврею дозволяется, и он не должен возвращать акуму того, насколько он обманул его; потому что в св. Писании сказано: „Не обманывайте вашего ближнего брата“; акумы же не братья нам, а напротив, как уже значится выше (зак. 25), ^[57] они хуже собак!“.

Речь идёт не об обмане, а об „онаа“, переборе или недоборе по талмудическому праву, не имеющему в этом отношении параллелей в других правовых системах. По Талмуду (т. IV стр. 105—109), если продавец взял с покупателя за товар на ⅙ дороже или дешевле действительной рыночной цены, то сделка недействительна. Если, напр., за вещь, стоящую 20 серебренников, он взял 24, то покупатель имеет право возвратить продавцу эту вещь и требовать назад деньги или же потребовать сумму перебора. Точно также, если продавец за эту вещь взял лишь 16 серебреников, он вправе потребовать назад свою вещь и возвратить покупателю деньги или потребовать сумму недобора. И продавец, и покупатель одинаково находятся под давлением закона „онаа“, чем и гарантируется при купле-продаже справедливость. Понятно, что этот закон не может иметь применения в сношениях еврея с акумом, ибо этим создалась бы привилегия в пользу акума, не признающего для себя закона „онаа“. Для того, чтобы формально это обосновать св. Писанием, раввины толкуют самый стих, в котором идёт речь об „онаа“ (Лев. 25, 14: „если будешь продавать что ближнему твоему, или будешь покупать что у ближнего твоего, не обижайте (ал тону) человека брата своего“) в том смысле, что „онаа“ применяется не ко всем ближним, а только к брату, т. е. „еврею“ ^[58]. Но если продавцами, виновными в переборе, оказываются совместно еврей и акум, должен ли еврей отвечать за всю сумму перебора или только за половину? Маймонид решает: „за половину; другую половину, по нашим законам, должен заплатить акум (конечно, если захочет подчиниться „нашим“ судам), ибо его права не должны быть выше прав евреев“.

Этот закон дословно переписан из Маймонида Шулхан Арухом и своею сжатостью ввёл в заблуждение Эккера.

Закон 32. „Когда еврей снял дом у другого еврея, тогда дозволяется третьему еврею придти и дать дороже, чем первый наёмщик, и снять дом для себя. Когда же хозяин акум, тогда пусть будет проклят (выражение это по халдейски: „менуда“, т. е. он не может ходить в синагогу до тех пор, пока раввин не освободит его из оков проклятия) тот, по чьей вине акум получает больше прибыли“. (Хошен га-Мишпат 237, 1 Примеч.).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха находится краткое примечание Исерлеса: „Есть один, который пишет ^[59] , что под страхом проклятия рабби Гершона запрещено отодвигать межу при найме домов у акума“ ^[60].

Автор, возведя, единичное мнение итальянского раввина — отмеченное как таковое Исерлесом — в прямой закон, прибавил от себя произвольный мотив (с указанием якобы стоящего в тексте халдейского слова), будто „проклят тот, по чьей вине акум получает больше прибыли“. Эккер по поводу этого закона имеет только одно замечание: „В тексте стоит не „менуда“ (вернее менудде), а херем“ ^[61]! Г. Шмаков, неправильно передавший текст Эккера (у Эккера: „die Grenze zu verrücken“, у г. Шмакова: „делать конкуренцию“), прибавляет от себя: „Нет однако существенной разницы между обоими выражениями“!

Закон 33. „Считается обязанностью (для еврея) исполнить всё, что написал больной в своём завещании, за исключением того случая, когда он приказал совершить что-нибудь греховное. Согласно с этим, если больной, в своём завещании, подарит что-нибудь акуму, то это не должно быть исполняемо, потому что, как мы увидим дальше, считается большим грехом дарить что-либо акуму!“. (Хошен га-Мишпат 256, 3).

Закон, запрещающий давать акуму подарок, когда неизвестно, на что этот дар будет истрачен, взят из Талмуда, где он мотивируется тем, что акум на эти деньги принесёт своим богам (мы уже видели, как называются эти акумовы боги: Меркурий, Афродита и др.) жертву именно в благодарность за полученный дар. Ввиду этого Шулхан Арух и говорит: „Если больной на смертном одре завещает сделать дар акуму, то его не слушают, ибо это то же самое, как будто он велит совершить грех его деньгами“. Эти слова и послужили Юстусу-материалом для составления „закона“.

Закон 34. „Еврей, нашедший что-нибудь — будь это предметы одушевлённые или неодушевлённые — обязан возвратить их собственнику. Само собой разумеется, что это относится лишь к еврею, потерявшему что-нибудь. Когда же находка принадлежит акуму, тогда еврей не только не обязан возвращать её, а напротив, считается тяжким грехом что-либо возвратить акуму обратно, разве если это делается с тою целью, чтобы акумы говорили: „евреи порядочные люди“. (Хошен га-Мишпат 259, 1; 266, 1).

„Закон“ составлен из двух статей, находящихся в различных главах Шулхан Аруха. Первая из этих статей говорит о том, что, увидя заблудившегося вола, принадлежащего еврею, должно об этом животном заботиться (кормить его, содержать) и отвести его владельцу, ибо сказано (Втор. 22, 1): „когда увидишь вола брата твоего или овцу его заблудившихся, не оставляй их, но возврати их брату“. Талмуд из этого стиха выводит, что обязанность заботиться о чужом скоте, наводить справки об его владельце и отвести его к последнему (разумеется, безвозмездно) Писание налагает лишь в отношении скота, принадлежащего еврею (каковой по Талмуду — да и по здравому смыслу — и должен подразумеваться под „братом“); о скоте же язычника заботиться не обязательно, и возвращать ему его скот есть грех (у Юстуса, понятно, „тяжкий“ грех“), ибо это всё равно, что помогать ему грешить, так как он заставляет скот работать в субботу, приносит его в жертву своему богу, ест его кровь, мучит его при убое и т. д. Что язычник по своему закону не обязан возвращать еврею его скот, для законодателя, разумеется, не было тайной. О том, применяется ли этот закон (и подобные ему) в отношении христиан, весьма красноречиво говорит комментарий „Беэр га-Гола“ (самый популярный из всех комментариев Шулхан Аруха, печатающийся во всех изданиях этого кодекса): „этот мотив (что возвращающий пропажу помогает владельцу грешит) показывает, что закон относится к гоям-идолопоклонникам, а не к гоям нашего времени, признающим Творца вселенной и имеющим добрые законы относительно возвращения пропаж“. Не мешает при этом вспомнить, что автор комментария „Беэр га-Гола“, Моисей Ривкес, лично перенёс ужасы хмельнитчины и в своём предисловии к „Беэр га-Гола“ описывает неимоверную бесчеловечность, обнаруженную в отношении к евреям казаками-христианами, от которых он с большим трудом спасся вместе с другими евреями в Голландию. Эккер в своей резолюции о таком понимании текста благоразумно умалчивает.

Возвращаясь к самому закону, должно сказать, что уже Талмуд (как это отмечено и в Шулхан Арухе) значительно смягчил его суровость в отношении к язычникам, введя известные две нормы „киддуш га-шем“ (освящение Имени Божия) и „хиллул га-шем“ (осквернение Имени Божия), которыми Талмуд пользуется всюду для смягчения библейского закона в отношении язычников. Шулхан Арух передаёт эти нормы так: кто возвращает (пропавший скот) для освящения Имени, дабы акумы хвалили евреев и знали, что они люди доброй веры, тот достоин похвалы; там же, где возможно осквернение Имени, возвращение скота обязательно; вещи же, потерянные акумами, везде должно им относить наравне с вещами евреев, ради мира. Мы встречаемся с третьей нормой, служащей талмудистам для смягчения библейских законов о язычниках: „ради путей мира“. Мир — цель закона, и ради него повелевается или запрещается многое такое, что Библией не повелено или не запрещено. Таким образом, Талмуд сравнил язычников с евреями: скот похвально возвращать ради освящения Имени, и обязательно возвращать из опасения осквернения Имени, а прочие вещи должно возвращать „ради путей мира“ (т. е. согласно духу, а не букве закона).

Эккер, приводящий из Шулхан Аруха лишь первую часть статьи о возвращении скота и при этом обнаруживающий непонимание того, о чём идёт речь ^[62], тем не менее умалчивает о допущенных Юстусом неправильностях и со своей стороны ещё прибавляет, что закон „негуманен и несправедлив“.

Закон 35. „Когда еврею попадётся навьюченное животное, которое пало под тяжестью ноши, либо нагруженная телега, перед которой в изнеможении от тяжести груза упали животные, запряжённые в неё, тогда он обязан придти на помощь погонщику, либо возчику, и, смотря по надобности, помогать снимать или нагружать — ибо всякий еврей должен оказывать подобную помощь как своему собрату, так и животному. Он обязан к этому и тогда, когда лишь груз принадлежит еврею, а животное акуму или, наоборот, когда животное принадлежит еврею, а груз акуму, и сам извозчик — акум. Но когда животные принадлежат акуму и кладь также составляет его собственность, тогда уже нет речи ни о сострадании, ни о милосердии, как по отношению к собственнику клади, так и относительно животных, и в таком случае ни один еврей не обязан оказывать помощь ни собственнику груза, ни животным“. (Хошен га-Мишпат 272, 1. 8. 9).

„Закон“ скроен из трёх статей Шулхан Аруха, трактующих о библейском законе, выраженном так (Втор. 22, 4): „когда увидишь осла брата твоего или вола его, упадших на пути, не оставляй их, но подними их с ним вместе“. Библия опять говорит о „брате“, и Талмуд опять всякими натяжками старается распространить этот закон на язычников, с одной стороны понимая слова „осла брата твоего“ в смысле осла, не только принадлежавшего еврею, но и нанятого евреем, буде осёл ему поручен хозяином, а с другой — вводя новую смягчающую норму: „во избежание ненависти“, и тем совершенно сравнив язычника с евреем: „когда и животное, и ноша принадлежат акуму, тогда обязательно заниматься этим (разгрузкой и нагрузкой) только во избежание ненависти“.

Автор всё это перепутал, многое сфабриковал и многое опустил. Эккер находит у Юстуса только одно лишнее выражение: „и сам извозчик акум“, которое он в резолюции своей и предлагает вычеркнуть. Но тут же прибавляет: „далее следует заметить, что, как видно из вышеизложенного (т. е. из приведённых им статей Шулхан Аруха), нельзя помогать и в том случае, когда ноша принадлежит еврею, а акум сам же и погонщик своего животного. Стало быть, в тексте закона, как его передаёт Юстус, сказано ещё не всё“. Таким способом гуманный закон Шулхан Аруха, не имеющий параллели в законодательных кодексах акумов, превращён в обвинительный акт против него же!

Закон 36. „Когда еврей должен деньги акуму, и этот акум умер, тогда запрещено еврею возвращать деньги его наследникам, разумеется, при условии, что никакой другой акум не знает о том, что еврей остался должен умершему акуму. Но когда (хотя бы) один акум знает об этом, тогда еврей обязан уплатить деньги наследникам, дабы акумы не говорили: „евреи — обманщики“. (Хошен га-Мишпат 283, 1 Прим.).

„Закон“ составлен на основании крайне сжатого примечания Исерлеса, извлечённого последним из Мордехая. Речь идёт о наследовании язычника после своего отца, ставшего евреем. Вопрос о наследовании прозелитов разрешается в Талмуде на основании Библии довольно неожиданным образом: язычник наследует после своего отца язычника, прозелит же после отца-язычника наследовать не может, равно как сын-язычник после отца-прозелита, и даже сын-прозелит от отца-прозелита, если родился до принятия отцом еврейства. Раввины собственной властью установили право прозелита наследовать после отца-язычника, ибо опасались, как бы он не отпал от еврейства для получения наследства. Если прозелит умирает, не оставив наследников, родившихся в еврействе, то оставленное им имущество оказывается по Талмуду бесхозяйным, и всякий — не исключая, разумеется, и его родных-язычников — имеет право захватить его. Практически такой захват мог быть лишь в одном случае: если умерший прозелит имел за кем-нибудь долги; тут должник не обязан возвратить долг наследникам-язычникам. Но язычник, наследующий после язычника, в лучшем положении, и Мордехай (Киддушин № 491) приводит слова одного вавилонского гаона: „кто не возвращает долга наследникам умершего язычника, стоит в грехе“. К этому один толкователь прибавляет: „грех этот — грех похищения (лишающий права быть свидетелем на суде); однако, это может считаться похищением лишь в том случае, если наследник или другой кто знает про этот долг, так что может потребовать его; в противном случае это — не грех похищения (лишающий права свидетельствовать)“ ^[63]. Исерлес это и выразил к своей заметке весьма нескладно и притом с краткостью, дающей повод людям, не желающим справляться в указаниях Мордехая, к неправильным толкованиям; он говорит так: „если еврей должен акуму, и сей последний умирает, и акумы не знают об этом, то не обязан платить наследникам“. Таким образом, имеющееся у Мордехая выражение „не есть грех похищения“, превратилось у Исерлеса в „не обязан платить“, причём само основное правило, что „невозвращающий стоит в грехе“ совсем выпущено. По-видимому, Исерлес для того и указывает свои источники, чтобы дать понять, что его примечание не более как краткие конспективные заметки, требующие справок в источниках.

Д-р Юстус превратил „не обязан платить“ в „запрещено платить“, причём „запрещено“ подчеркнул, и вместо ясно указанного у Мордехая мотива вводит собственный. Эккер находит, что „запрещено платить“ — „слишком много сказано“, но мотиву Юстуса он находит „поддержку“ в комментарии „Беэр га-Гола“. А в комментарии „Беэр га-Гола“ сказано буквально следующее: „там (т. е. у Мордехая) разъяснено, что если акумы знают об этом и он не возвращает, то он стоит в грехе“. Если вспомним, что по Юстусу возвращать должно, дабы акумы не говорили: „евреи обманщики“, то утверждение эксперта о том, что мотив Юстуса „прямо значится (steht ausdrücklich) в комментарии Беэр га-Гола“ обнаруживает своеобразное отношение этого приват-доцента к требованиям научности.

Закон 37. „Еврею запрещается воровать что-нибудь как у другого еврея, так и у гоя; но обманывать гоя, напр., „околпачивая“ его при расчёте (в халдейском употреблено то же самое слово, что и выше: „таут“ — обманывать), или же не платить ему долга, разрешается, только надо быть осторожным, чтобы содеянное не обнаружилось и этим не осквернилось Имя Господне“. (Хошен га-Мишпат 348, 1, Прим.).

На самом деле, в Шулхан Арухе (не в 1-ой статье § 348, где об акумах нет ничего, а во 2-ой) значится (сохраняем перевод д-ра Эккера в передаче г. Шмакова):

„Каждый, кто ворует, хотя бы краденому была цена грош, нарушает заповедь „не укради“ и повинен отдать назад — всё равно, будь это деньги еврея или деньги гоя, важного или ничтожного человека, которые он украл.“

К этому закону Шулхан Аруха Исерлес, на основании Тура и Мордехая, счёл нужным прибавить примечание, выраженное им так:

„Результат ошибки (таут — „ошибка“) акума дозволен, (хотя бы) напр., способствовать просчёту или удержать ссуду, но при том условии, если он не знает, так что нет осквернения Имени; некоторые же говорят, что способствовать ошибке запрещается, но если тот сам ошибся, то результат его ошибки дозволен“.

Тут вместо „ошибки“ или „результат ошибки“ д-р Юстус подставил „обман“ (Betrug), и выходит, будто обманывать акума дозволяется. На самом деле, речь идёт совсем не об обмане. Об обмане в Шулхан Арухе (Хошен га-Мишпат 228, 6) сказано: „запрещается обманывать людей в купле и продаже и даже красть их благоволение. Например, если в продаваемом товаре имеется порок, продавец обязан сообщить об этом покупателю; хотя бы это был акум (для которого всё равно, кошерное ли мясо или трефное), продавец не имеет права продавать ему мясо неправильно зарезанного животного в качестве мяса правильно зарезанного (кошерного); красть благоволение людей значит представляться делающим что-либо для другого, когда на самом деле он делает это не для него“. Вот что говорит Шулхан Арух об обмане. „Ошибка" же принадлежит к совершенно другой категории явлений. „Для облегчения коммерческих сделок", древние раввины, между прочим, постановили считать „ошибку“ — пропажей или потерей, не подлежащей иску ^[64]. Если, напр., кто продал имеющийся у него металл за свинец, а у покупателя оказывается, что это серебро, то первый не может требовать проданный товар обратно, ибо еврейское право не считает его вовсе владевшим серебром, раз он не знал про его существование. Другое дело, если он докажет, что сам купил этот металл за серебро и забыл. В последнем случае он может требовать свою вещь назад в качестве потерянной, но, разумеется, только у еврея, а не у акума, так как акум не отдаёт еврею результатов его ошибки и забывчивости. Раввины, ещё в Вавилонии, не могли не видеть, что акумы относятся к активному обману гораздо снисходительнее евреев, и поэтому в школах возник вопрос: дозволяется ли еврею пользоваться лишь результатами самостоятельной ошибки акума, или же пользоваться можно и в том случае, если он, еврей, принимал то или другое участие в возникновении ошибки, напр., молчал, когда акум спрашивал его, не получил ли он ссуды от его покойного отца (от этого участие в возникновении таут носит техническое название: „удержание ссуды“), и когда он вполне уверен, что акум не имеет никакой возможности узнать о ссуде (ибо иначе это не будет таут, и кроме того, возникает ещё новое и тяжкое преступление: „осквернение Имени“). Мнения разделились: древние учёные считали дозволенным то и другое, а позднейшие учёные, в том числе нюренбергский мученик Мордехай (Бава Камма, гл. X, № 158), а за ним и сам Исерлес (в комментарии к Туру), считали дозволенным лишь результат самостоятельной ошибки. Оба эти мнения в хронологическом порядке и передал Исерлес в примечании к Шулхан Аруху.

Д-р Юстус отметил лишь первое мнение, причём пассивное способствование просчёту заменил активным „обманом“, вопреки прямому запрещению Шулхан Арухом всякого обмана.

Д-р Эккер тем не менее замечает, что „закон“ передан Юстусом верно, и что прибавка Исерлеса о том, что только плод самостоятельной ошибки акума дозволен, не может ослабить основного закона. В пятом издании „Еврейского Зерцала“ ещё указывается, что эта прибавка есть частное, необязательное мнение „некоторых“, нисколько не затрагивающее обязательности общепринятого закона ^[65]. Таким образом, игнорируются мнения величайших авторитетов еврейства: Маймонида, Мордехая, Соломона Лурье, Исерлеса, равным образом Ривкеса и других комментаторов Шулхан Аруха!

У г. Шмакова пристёгивается ни к селу, ни к городу поддельное место из Эвен га-Эзера (28, 1), трактующее вовсе не о приданом, а об обручении. Вероятно, он переводил с какого-то старого издания Эккера, от которого сам автор впоследствии отказался (хотя у г. Шмакова указан год издания — 1884 г.).

Закон 38. „Когда еврей покупает у вора и продаёт купленное другому еврею, и приходит третий еврей и утверждает, что купленное есть его собственность, и берёт себе — тогда продавец обязан возвратить покупателю его деньги. Но если придёт акум к покупателю и скажет, что купленное есть его собственность, то ему оно не возвращается. Если же он пожалуется их (акумову) суду и получит свою вещь судебным порядком, то продавец не обязан возвращать деньги покупателю (ибо тот, кто купил у вора, не сделал ошибки, так как купленное было добром, похищенным у акума)“. (Хошен га-Мишпат 356, 10).

На самом деле, в указанном месте (собственно не в тексте Шулхан Аруха, а в примечании Исерлеса, как отмечает уже Эккер) значится: «Когда еврей купит что-нибудь у вора и продаст другому еврею, и придёт акум и заявит, что это у него украли, и отберёт (краденое) у второго покупателя по их (акумовым) законам, то, если вор известен, как таковой, первый еврей обязан возвратить второму его деньги; но если вор не известен, как таковой, то (первый еврей) не обязан возвращать второму денег, потому что вправе сказать: „А быть может, акум и лжёт“». (Мы сохранили перевод Эккера в передаче г. Шмакова).

По еврейскому праву, отобрание краденой вещи у купившего её обставлено бо́льшими формальностями, нежели у акумов, ибо требуется доказать, что в момент купли купивший знал или мог догадаться, что покупаемая им вещь — краденая. Поэтому решение акумова суда является достаточным, чтобы акум считался правильным владельцем присуждённой ему вещи, но не является достаточным, чтобы второй покупатель имел право в еврейском суде искать с первого его денег. Вот почему делается исключение для того случая, когда вещь куплена у человека, считающегося вором.

Таким образом, в тексте нет, что акуму его вещь не возвращается — нет всей мотивировки д-ра Юстуса, хотя стоящей в скобках, но кавычками приписанной Шулхан Аруху; в тексте есть нечто прямо противоположное — а именно, что если факт покупки у вора доказан, то деньги возвращаются. Д-р Эккер, однако, ограничивается указанием, что-де «закон в этом отношении неверно передан в „Еврейском Зерцале“, что надо делать различие, известен ли вор, как таковой, или нет.»

Весь „закон 38“, составляет повторение „закона 30“. Разница лишь в том, что один закон взят из текста Шулхан Аруха, а другой из примечания Исерлеса. Мы ещё встретимся с подобными повторениями, очевидно сочинёнными для округления суммы „законов“ до 100.

Закон 39. „Когда еврей — монопольный откупщик (который откупил у государства монополию на целый город либо ещё на более обширный округ, за определённую сумму), тогда другому еврею нельзя причинять ему ущерба (напр., через корчемство или контрабанду); но когда откупщик акум, тогда это дозволяется, ибо это всё равно, что не платить своих долгов, а сие последнее, как мы уже видели выше (ср. закон 37), разрешено“. (Хошен га-Мишпат 369, 6).

На самом деле, в Шулхан Арухе нет никакого „монопольного откупщика“, а также никакого „корчемства“, равным образом нет дозволения „не платить своих долгов“, а речь идёт о мыте, таможенном сборе. Автор дал только конец 6-ой статьи, которая трактует о контрабанде и вообще уклонении от податей. Дело в том, что 6-я статья запрещает всякое уклонение от наложенных царём податей — даже если с евреев подати взимаются в увеличенном размере сравнительно с неевреями, ибо „закон государственный — закон“. Конец этой статьи разбирает тот случай, когда подати взимаются не царскими чиновниками, а откупщиками, уже заплатившими в казну потребную сумму, и, следовательно, когда уклонение от подати является лишь похищением у откупщика. Здесь, как и вообще в вопросе о похищении, есть разница между похищением у откупщика-еврея и похищением у откупщика-акума: в первом случае имеется простое похищение, дающее откупщику лишь право искать в еврейском суде похищенную сумму, а во втором случае, если акум может об этом узнать, имеется осквернение Имени, тяжкое преступление, влекущее религиозное наказание помимо обязательного возвращения похищенного. Шулхан Арух и говорит: „а также, если еврей откупил у царя мыто, тогда является грабителем еврея тот, кто уклоняется от пошлины. [Примечание: а некоторые говорят, что хотя бы было известно, что еврей взимает свыше законного, нельзя уклоняться от законной части, ибо это значит похищать у грабителя, что запрещено]; если же мыто откупил акум, то уклонение дозволяется, ибо оно приравнивается к „удержанию ссуды“, что дозволяется в тех случаях, где нет осквернения Имени“.

Вообще, в Талмуде, „мытарь“ и „грабитель“ — синонимы, и такое воззрение, надо полагать, имело свои основания. Вот почему уклонение от мыта (или части мыта) дозволяется, во-первых, если доказано, что мытарь берёт больше законного (в этом случае уклонение от излишней, незаконно взимаемой суммы не есть похищение) и во-вторых, если мытарь является откупщиком, так что уклонение не есть преступление против государства, но это лишь в том случае, когда уклонение не повлечёт осквернения Имени, т. е. мытарь не узнает про факт уклонения, ибо тут принимается фикция, что мытарь никогда не владел недоданной ему пошлиной.

Автор заменил технический термин „удержание ссуды“ (обозначающий, как мы уже выше говорили, пользование фикцией таут) „неплатежом долгов“, да ещё подчеркнул, что-де „не платить своих долгов разрешено“. Д-р Эккер никакого заключения об этом законе не дал.

Закон 40. „Когда еврей занимает должность мухаса (т. е. государственного податного сборщика либо таможенного смотрителя), другими словами, когда он не купил пра́ва (собирать подати для себя), а собирает (их) для государства, тогда ему запрещается употреблять насилие против другого еврея. Почему? Потому, что король (для которого он собирает) есть гой, неуплата же податей есть то же самое, что неплатёж гою долгов; а сие именно дозволено, как мы уже видели (ср. закон 37), стало быть, один еврей не должен принуждать к этому другого еврея. Но когда означенный чиновник (прибавка г. Шмакова: еврей) боится, что король узнает об этом, тогда он может употребить насилие и против другого еврея“. (Хошен га-Мишпат 369, 6 Примеч.).

„Закон“ выкроен из примечания Исерлеса к концу объяснённой уже нами 6-ой статьи § 369, дозволяющей в некоторых случаях утаить пошлину от мытаря-акума. Оно гласит: „Некоторые говорят, что хотя бы мытарь ^[66] был еврей, но если он не откупил мыта, а собирает для царя, то, несмотря на запрещение утаивать пошлину, наложенную государственной властью, буде кто утаил пошлину, мытарь не вправе заставить его платить, ибо и тут имеем дозволенное „удержание ссуды“, однакож, если тут имеется страх перед царём, то он, конечно, может заставить его (платить)“.

Таким образом, мнение некоторых, не вошедшее даже в Шулхан Арух, а отмеченное лишь Исерлесом, выдано за положительный „закон“, причём изложен этот „закон“ в высшей степени неточно и вольно — с одной стороны многое опущено, а с другой много вставлено; для того же, чтобы замаскировать это, некоторые незначительные слова взяты в скобки. В тексте трактуется отвлечённый юридический вопрос о том, может ли сборщик заставить еврея по еврейскому суду уплатить утаённую от него пошлину, и нет ли здесь таут, где дозволяется „удержание ссуды“, так как, хотя с одной стороны пошлина — закон государственный, но с другой — царь о причитающейся ему пошлине не знает; д-р Юстус передаёт это так: „Потому, что король (для которого он собирает) есть гой, неуплата же податей есть то же самое, что неплатёж гою долгов, а сие именно дозволено“; д-р Эккер, чтобы оправдать мотивировку Юстуса о „гойстве“ короля (на самом деле отсутствующую в тексте), делает к слову „король“ примечание: „который, само собой разумеется, есть акум“.

Закон 41. „Государственные законы должны быть исполняемы; здесь однако идёт речь лишь о таких законах, от которых государство получает доход. Но и среди законов о налогах подлежат исполнению не все, а лишь те из них, которые относятся к земле (т. е. к сборам поземельным и к налогам на постройки); что же касается остальных податных и акцизных законов, то их исполнять не надо. Поземельного же и налогов на постройки не платить нельзя, потому что земля принадлежит государю, а он может объявить, что дозволяет нам жить на своей земле не иначе, как если мы будем уплачивать налоги с недвижимости“. (Хошен га-Мишпат 369, 11 и 8 Прим.).

Автор не сказал, что вопрос в Шулхан Арухе идёт о праве наследования мужа после жены „в тех местах, где евреи руководствуются законами акумов“, но зато от себя вставил да ещё подчеркнул предложение, что „податные и акцизные законы исполнять не надо“. Благодаря этому „закон“, выкроенный из двух Примечаний Исерлеса, получил совершенно превратное толкование, противоречащее всем основным законам Талмуда и Шулхан Аруха, сотни раз повторяющих, что евреи обязаны быть верными и покорными подданными государства, их приютившего, и беспрекословно отдавать даже те подати, которые наложены только на них в силу их вероисповедания, раз они наложены царём.

Д-р Эккер приводит оба примечания, на которые ссылается автор, но приводит не целиком, а останавливается на середине. Примечание гласит: «Некоторые говорят, что правило: „государственный закон — закон“ имеет значение лишь в отношении налогов и податей с недвижимостей, ибо (предполагается, что) царь дозволяет жить в своей стране лишь под условием отдачи этих (податей), в прочих же делах — нет (Рош и Мордехай); но есть оспаривающие, которые говорят, что во всех делах действует правило „государственный закон — закон“ (Тосафот)… и последнее мнение признаётся основным» ^[67]. Подчёркнутые слова и не приведены д-ром Эккером, но зато его резолюция гласит: „правило — государственный закон есть закон (для евреев) — может найти себе применение лишь тогда, когда оно не противоречит никакому закону Шулхан-Аруха“.

Закон 42. „Воспрещается играть с евреем в кубья, т. е. обманывать его при игре в карты или кости, либо в других допускающих шулерство играх, потому что всё это грабёж, а грабить евреев запрещено. С акумом же дозволяется играть в кубья“. (Хошен га-Мишпат 370, 1. 3).

В указанном месте Шулхан Аруха значится как раз обратное: с акумом так же запрещается играть в „кубья“, как и с евреем.

„Играть в кубья“ вовсе не значит: „обманывать при игре“, а вообще играть в какую бы то ни было игру. Κυβοτ — костяные кубики, обыкновенное орудие азартной игры в древности; игра по Талмуду составляет „грабёж“, и оба игрока, как „грабители“, лишаются права свидетельской имоверности на суде (талмудическое запрещение играть в кубики, κυβεύειν, вошло и в „Правила св. Апостолов“ канон 42).

Д-р Эккер в своём заключении и указывает, что выражение „обманывать“ в „Еврейском Зерцале“ не имеет основания. В пятом издании Judenspiegel’я этот „закон“ действительно выброшен.

Закон 43. „Когда еврей продал что-нибудь акуму и взял больше, чем оно стоит, и приходит другой еврей к акуму и говорит ему, что покупка не стоит этого, вследствие чего акум возвращает покупку обратно, тогда второй еврей обязан уплатить первому (продавцу) разницу между стоимостью и ценою, за которую вещь была продана акуму.

Точно так же: когда еврей ссудил акуму деньги за высокие проценты, и приходит другой еврей к акуму и предлагает ему деньги за меньшие проценты, тогда второй еврей есть раша (т. е. безбожник) и должен возместить первому еврею весь тот излишек, который он нажил бы от акума, если бы сей последний не взял денег у второго еврея“. (Хошен га-Мишпат 386).

Автор выхватил два случая из примечаний Исерлеса к тому месту Шулхан Аруха, где речь идёт о посредственном причинении убытка другому; акум в этих случаях фигурирует потому, что с ним возможны кредитные сделки, и по отношению к нему не имеет применения объяснённый нами выше закон об „онаа“. Исерлес о первом случае говорит: „есть один, который писал, что когда Рувим продал что-нибудь акуму, и приходит Симон и говорит, что вещь не стоит так дорого, тогда последний повинен возместить (убыток Рувиму)“. Таким образом, текст не касается вовсе вопроса о том, стоит ли данная вещь дешевле или дороже назначенной цены, а разбирается лишь вопрос об убытке, причинённом продавцу: так как последний должен был вернуть акуму его деньги, то он вправе взыскать с повинного в этом еврея понесённый им убыток. Нечего и говорить, что это мнение одного учёного никакого законодательного значения не имеет.

Второй случай говорит о переманивании клиента. Д-р Юстус прибавил от себя весь конец „закона“ о том, что „он должен возместить первому еврею и т. д.“ В Шулхан Арухе значится прямо противоположное: „он (Симон) волен (сделать это), так как это лишь посредственное причинение убытка“. Д-р Эккер пишет: „можно было бы подумать, что Юстус говорит противоположное (тексту Шулхан Аруха); он утверждает, будто Симон должен отдать Рувиму его потерянные деньги, между тем как в тексте стоит, что он волен сделать это. Оба текста следует применять совместно, причём необходимо различить, отправился ли Симон к акуму по собственной инициативе и уговорил его не оставлять у себя денег Рувимовых, или же акум сам пошёл к Симону, потому что ему показалось, будто Рувим берёт слишком высокие проценты. В первом случае, Симон обязан вознаградить Рувима за убытки, а в последнем нет“. Откуда эксперт всё это взял, он не указывает, да и указать не может, так как это противоречит не только тексту Шулхан Аруха, не только подробному изложению этого случая у раббену Иерухама (откуда примечание взято Исерлесом), но и комментарию „Баэр Гетев“, на который столь часто ссылается Эккер.

Закон 44. „Когда по закону требуется взнос королю податей натурою (вином, соломой и пр.), и какой-нибудь еврей уклонится от этой повинности, а между тем другой еврей донесёт на него, вследствие чего его принудят к уплате повинности, тогда еврей — доносчик обязан все отобранные таким образом естественные продукты (и, разумеется, другие убытки, равно как и могущие быть штрафы) возместить первому еврею“. (Хошен га-Мишпат 388, 2).

„Закон“ представляет конец 2 ст. § 388, которая начинается так: «если кто передал чужое имущество в руки насильника — всё равно: насильника-акума или насильника-еврея — то повинен заплатить… Как это понимать? Если, предположим, царь прикажет ему принести вино, солому и тому подобные вещи, и встанет доносчик и скажет: „у такого-то есть запасы вина или соломы на таком то месте“, и пойдут и заберут эти запасы, то он повинен возместить». Автору хочется доказать, что Шулхан Арух поощряет уклонение от податей. Д-р Эккер весьма осторожно и дипломатично порицает его: „по нашему мнению — пишет он — здесь дело идёт не о каких-нибудь законных податях, а лишь о случайном распоряжении, возлагающем на собственников чрезвычайную повинность. Ввиду этого, следовало бы, кажется, изложить закон несколько иначе, чем делает Юстус“.

Закон 45. „Даже и в наше время разрешается убивать музера, т. е. человека, который хвастается, что намерен сделать донос на кого-нибудь, вследствие чего обвинённый может быть наказан телесно (напр., тюрьмою) либо имущественно (денежным штрафом), будь это и не много денег. Ему сперва говорят: „Не доноси“. Но когда он противится и повторяет: „А я всё-таки донесу“, тогда не только дозволено, но и считается добрым делом убить его, и тот будет блажен, кто раньше других нанесёт ему смертельный удар. А когда нет времени предостерегать его, тогда дозволяется и без предостережения немедленно убить его“. (Хошен га-Мишпат 388, 10).

Доносчики являлись и доселе иногда являются постоянными виновниками массовых гонений и бедствий еврейского народа. Здесь не место подробно останавливаться на тех причинах, которые способствуют возникновению в еврейской среде такого явления, как доносы и ябедничество: они кроются, главным образом, в психологии бесправных, задыхающихся в тесной клетке рабов. Никакого отношения к акумам эти законы не имеют ^[68]; поэтому не будем останавливаться на неточностях и передержках д-ра Юстуса.

Закон 46. „Когда кто-нибудь трижды доносил на еврея акуму, тогда, хотя бы он обещал исправиться и впредь не доносить, всё-таки следует изыскивать пути и средства, как бы его сжить со света. Расходы, затраченные на его удаление, обязаны уплатить те евреи, которые живут в (данном) городе (месте происшествия).“ (Хошен га-Мишпат 388, 15).

Автор прибавил только одно предложение: „хотя бы он обещал исправиться и впредь не доносить“. Эккер находит „прибавление Юстуса“ — „недостаточно мотивированным“.

Закон 47. „Когда вол еврея забодает вола акума, тогда еврей не обязан вознаграждать акума за убыток, потому что говорится в Библии (Исх. 21, 35): „Если чей-нибудь вол забодает вола у соседа его и пр.“, акум же не сосед мне (в смысле ближнего). Но когда, наоборот, вол акума пободал еврейского вола, тогда акум обязан возместить еврею убытки, потому что он — акум“. (Хошен га-Мишпат 406, 1).

Автор прибавил от себя только конец: „потому что он — акум“, каковое предложение, хотя и представляется эксперту „отчасти наивным“, но оно, по его мнению, „совершенно верно“.

Закон этот выведен из буквы Писания талмудистами, старавшимися, по возможности, ограничить сферу применения чрезмерно строгих библейских законов о бодливом воле.

Толкуя выражение „ближнего твоего“ ^[69], они сумели исключить из сферы применения драконовских законов „вола языческого“, „вола храмового“ (принадлежащего Богу, следовательно, не „ближнему“), и вола бесхозяйного. Авторы Талмуда сами чувствовали получившуюся таким путём несправедливость по отношению к язычникам и передают следующую легенду (Бава Камма 38-а): «Тому уже много времени, как римское правительство послало двух чиновников („стратиотов“) к учёным Израиля со словами: „научите нас вашему закону“. Они основательно изучили закон и при разлуке сказали: мы исследовали весь ваш закон и нашли его праведным — кроме одного правила, где вы говорите: если вол еврея забодает вола языческого, то еврей свободен от платежа, а если вол язычника забодает вола еврейского, то язычник повинен заплатить».

Закон 48. „Когда в Палестине поля принадлежали евреям, в то время было запрещено держать мелкий скот, потому что, вследствие этого, мог бы пострадать ближний, ибо такой скот обыкновенно ищет себе пищу на чужих полях. Однако, в Сирии, как и повсюду, где поля евреям не принадлежали, каждый еврей мог свободно держать и мелкий скот. Наоборот, в наше время, когда и в Палестине поля уже не принадлежат евреям, дозволяется им держать мелкий скот и здесь“. (Хошен га-Мишпат 409, 1).

В Палестине в талмудическое время запрещалось разводить мелкий скот. Шулхан Арух находит возможным облегчить суровость этого запрещения, опираясь на то, что теперь редко евреи владеют там полями. Он это выражает крайне осторожно, говоря: „Теперь это по-видимому дозволено“. Юстус это „по-видимому“ опустил, но зато вставил от себя слова: „как и повсюду, где поля евреям не принадлежали“. Трудно понять, что преступного в отношении христиан можно видеть в этом законе. Народы, населяющие теперь Палестину или другие страны, „где поля евреям не принадлежат“, занимаются скотоводством. Почему было и евреям сохранять тёмное талмудическое запрещение ^[70] , о котором Библия совсем не знает?

Закон 49. „Держать злого пса, который кусает людей, еврею запрещается, без того, чтобы этот пёс не был привязан на цепь ^[71], но это имеет силу лишь там, где живут одни евреи. Напротив, где проживают и акумы, там еврею дозволяется держать такого злого пса (не на цепи)“. (Хошен га-Мишпат 409, 3).

На самом деле, в указанном месте, значится: „однако кажется, что если собака настолько зла, что можно опасаться вреда для людей, то держать её запрещено, разве что она привязана на железной цепи“. Г. Шмаков подчёркивает слово „людей“, как бы показывая, что в опасении „вреда для людей“ разумеется вред для евреев. Он в этом случае опирается на заключение Эккера: «если бы кому-нибудь захотелось слукавить, то, пожалуй, в этом месте не трудно было бы сказать, что под словом „людей“ разумеются одни евреи (ср. зак. 2). Но и от еврейских собак, несмотря на их чуткие носы, едва ли возможно ожидать, чтобы они всякий раз чуяли, кто нееврей, и лишь того бы кусали». Д-р Эккер утверждал, что Шулхан Арух считает „людьми“ только евреев; и вот случайно встречается место (их в Шулхан Арухе сотни), где под „людьми“ разумеются действительно люди, а не только евреи; тогда он начинает буфонить о чуткости носов у еврейских собак (по немецки Judenhund выходит ещё „остроумнее“) и всё это обращает в шутку.

Закон 50. „С тех пор как Санхедрин и храм (в Иерусалиме) уже не существуют более, смертные приговоры не могут быть произносимы (Санхедрином, т. е. судьями верховного совета), как это было раньше. Раввинское же судилище может приговаривать к смертной казни лишь по закону 19. Независимо от сего, кроме дозволенного убивать „музера“ (ср. зак. 45), убийство и без приговора раввинского присутствия является добрым делом в следующих случаях:

а) (Здесь, прежде всего, указывается случай, которого, ввиду требований благопристойности, мы привести не можем);

б) Еврей совершает доброе дело, когда убивает апикореса. Апикоресом признается вольнодумец, неверующий, насмешник и т. п., который отрицает учение Израиля и чванится своим неверием, равно как и тот, кто сделался акумом. Когда еврей может совершить такое убийство публично — да совершит он его! Но когда, из страха пред государственными властями, это сделать нельзя, тогда он должен подумать о средствах, тайком сжить апикореса со света. Засим, еврею хотя и не ставится в прямую обязанность убивать акума, с которым он живёт в мире, тем не менее, ему отнюдь не дозволяется спасать акума от смерти“. (Хошен га-Мишпат 425, 5).

Вот что действительно сказано в Хошен га-Мишпат 425:

„[Примечание: в отношении подлежащих смертной казни по суду мы ныне не имеем власти подвергать их ни телесному наказанию (закономерному сечению), ни изгнанию, ни смерти, ни бою, но их отлучают и исключают из общины. Всё это по закону. Но если суд (бет-дин) усмотрит в том потребность времени или необходимость оградить закон, то может подвергать любому наказанию, как изложено выше в § 2. Но это относится лишь к тем уголовным случаям, для которых необходим суд; что же касается тех, которые убивают без суда, то они подлежат наказанию и теперь, как сейчас будет изложено]“:

„Если кто преследует ближнего своего в намерении убить его, и его предостерегали, но он продолжает его преследовать — то хотя бы преследователь не достиг совершеннолетия, каждый еврей обязан спасти его путём повреждения одного из членов преследователя; но если спасение возможно только путём убиения преследующего, то должно его убить, хотя он сам ещё не совершил убийства. [Примечание: вор, подкапывающийся ночью, рассматривается, как преследующий; но если ясно, что он пришёл ради денег без намерения убить, то убивать его запрещается]. Кто подвергает опасности многих (общество), напр., делает монеты, где правительство это запрещает, рассматривается, как преследователь, и о нём дозволяется донести правительству. Поэтому же, если роженица трудно рожает, дозволяется умертвить младенца в её чреве, ибо он — как преследующий её с целью убить; но если он выставил голову, то нельзя его трогать, ибо не оттесняют одной души перед другой, и такова природа мира“.

„Также, если кто преследует мужчину или женщину, для него запрещённую (чтобы изнасиловать)... то их спасают, хотя бы ценою жизни преследующих...“

„[Примечание: Кто открыто, на глазах 10 евреев, сожительствует с нееврейкой, того ревнители убивают, и того дозволяется всякому убить — если только он найден с поличным, если его предостерегали и если ревнитель убил по собственному побуждению; если же он вопросил суд, то ему не советуют делать это]“.

„Эпикурейцев (у Маймонида, откуда закон взят, вернее: минеев) — сюда входят служащие идолам или преступающие запрет назло, даже если он назло ел запрещённое мясо или надел шаатнез (запрещённую одежду), а также собственных эпикурейцев из евреев — сюда входят отрицающие закон (Тору) и пророков — этих убивать мицва (богоугодное дело). Кто имеет власть убить их открыто, да убьёт, а если нет, то должен по отношению к ним так действовать, чтобы последовала смерть; например, если он видит, что кто-либо из них упал в колодец, и в колодце лестница, то он спешит и вынимает её, говоря: „я хочу снять моего сына с крыши, я принесу тебе её (лестницу) назад“ и т. п. Что касается язычников-идолопоклонников, когда мы не ведём с ними войны, и тех евреев, которые пасут мелкий скот там, где поля принадлежат евреям, то их не доводят до смерти, но и не спасают“.

Вся глава касается, главным образом, евреев; язычник-идолопоклонник упоминается в конце мимоходом, ибо не может же он рассматриваться выше еврея-пастуха. Чтобы обратить эпикурейцев в христиан, д-р Эккер приводит из Маймонида одно место, где перечисляются „отрицающие закон“, т. е. Библию и Талмуд; Маймонид сюда относит саддукеев и боэтусеев, христиан и мусульман. Нужды нет, что Каро говорит об „отрицающих закон именно из евреев“ — Эккер переводит это выражение через „отрицающие закон еврейский“, ибо ему надо, чтобы „отрицающими закон“ были христиане. По-видимому, г. Шмаков переводил с неисправленного издания, ибо он эти слова переводит: „те, которые отвергают Тору и пророков Израиля“ (в том издании Эккера, которым я пользуюсь, сказано правильно: „diejenigen aus Israel, welche leugnen die Tora und das Prophetentum“). Впрочем ниже, где речь идёт о евреях-пастухах, Эккер (а за ним и г. Шмаков) пишет: „jene, welche weiden Kleinvieh von Israel“, „те, которые пасут мелкий скот Израиля“, вместо „пастухи мелкого скота из израильтян“; да и что значит: „мелкий скот Израиля“? Что касается точного значения употреблённого в тексте Каро слова „гойим“, то любопытно, что по этому поводу пишет Моисей Ривкес (лично испытавший на себе свирепость казаков и московского войска во время восстания Хмельницкого) в комментарии „Беэр га-Гола“, высоко евреями почитаемом, печатающимся на полях во всех изданиях Шулхан Аруха, комментарии, откуда Эккер с такой охотой черпает подкрепления Юстусу. Ривкес к этому месту замечает буквально вот что:

«Наши мудрецы — блаженна память их! — говорили это только относительно гоев, живших в их время, которые были идолопоклонниками и не верили в исход из Египта и сотворение Богом мира; что же касается тех гоев, в тени которых мы, евреи, защищаемся и среди которых рассеяны, то они веруют в сотворение Богом мира, в исход из Египта и признают многие основы веры, и все их помыслы (во время молитвы) — к Творцу неба и земли, как писали децизоры и отметил р. Моисей Исерлес в Орах Хаим 126, в Примечании, и к ним не только не имеет отношения запрет спасения, но мы обязаны молиться о их благополучии, как подробно писал автор „Маасе Гашем“ (т. е. Элиэзер Ашкенази, XVI в.)… и как писал Маймонид, который признаёт законом мнение Рабби Иисуса, что благочестивые из народов мира имеют удел в будущем мире».

Как бы нам, людям XX века, ни была антипатична всякая религиозная нетерпимость, мы не сможем правильно оценить талмудические законы о еретиках, не вспоминая о том, как расправлялись с еретиками другие религии, начиная с греческой времён Сократа, продолжая Римом времён Нерона и тем же Римом времён Торквемады, много веков спустя после Талмуда, и даже в наше время и не только на Западе… Есть, однако, разница между расправой, предлагаемой Талмудом, и расправой позднейших религий: история не может указать ни одного случая действительной расправы по Талмуду даже в той — сравнительно с инквизицией или раскольничьими гонениями — слабой и наивной форме, которая сейчас нами передана; Талмуд не запятнан ни единой каплей еретической крови и все эти до смешного грозные предписания остались на бумаге, для острастки; другие религии, увы! бескровностью своих жертвоприношений похвастать не могут.

*  *  *

Таковы первые 50 „законов“, открытых д-ром Юстусом. Так как мы не желаем ограничиться лишь отрицательной стороной вопроса — указанием того, чего нет в Шулхан Арухе, а желаем привести и то, что действительно имеется в этом кодексе о современных нам акумах — то нам придётся при изложении остальных 50 „законов“ ограничиться лишь краткими указаниями, останавливаясь подробнее лишь на особенно важных.

Закон 51 запрещает евреям есть мясо животного, зарезанного неевреем, т. е., без прочтения полагающихся молитв и не по еврейскому способу убоя.

Закон 52 указывает, что при определении того, имеет ли козлёнок восемь дней от роду (ниже этого возраста животных нельзя резать), нельзя полагаться на показания акума, продающего это животное. Д-р Юстус от себя прибавляет слова: „потому что акумы суть лжецы и обманщики“. Краткая резолюция Эккера в переводе г. Шмакова гласит: „причина, приведённая Юстусом: „потому что акумы суть лжецы и обманщики“, в этом собственно тексте не значится“ — так что читателю внушается мысль, что в каком-то другом тексте это значится. На самом деле, нигде это не значится, и закон смотрит с весьма основательной подозрительностью не только на показания продавца — акума. Такую же подозрительность в аналогичных случаях Талмуд обнаруживает к показаниям евреев — невежд (ам-гаарец).

Закон 53 запрещает брать в кормилицы нохрит, каковое слово автор передаёт через „христианку". Закон этот едва ли когда соблюдался евреями в отношении христиан.

Закон 54 гласит, что „раввины запретили есть хлеб, испечённый акумом“ (у Юстуса: христианином, впрочем, несколькими строками ниже и у г. Шмакова значится прямо в тексте „булочник — христианин“). Так как закон взят из Мишны, то выходит, что раввины Мишны I—II в. запретили есть хлеб, испечённый христианином!

Закон 55 гласит в переводе г. Шмакова:

„Еврею не дозволено торговать нечистыми предметами (напр., свиньями, вещами из храма и т. п., как увидим далее), но отобрать их у акума (т. е. не покупкой, а через взятие под видом уплаты вымышленного долга) разрешено, так как всегда хорошее дело урвать что-нибудь у акума“. (Йоре Деа 117, Прим.).

В тексте Шулхан Аруха, как уже указал Эккер в своём разборе, на самом деле значится (сохраняем перевод г. Шмакова, всё-таки отражающий смысл подлинника): „Даже когда разрешено пользоваться (такою) вещью, (есть) которую запрещено законом, и (тогда) воспрещается торговать ею, раз это вещь, предназначенная для еды. [Прим.: а также дозволено принимать нечистые вещи от акумов за долг, ибо это всё равно, как будто спасаешь что-нибудь из их рук]“.

Таким образом, запрещение торговать относится не к „нечистым предметам, напр., свиньям, вещам из христианского храма, и т. п.“, а к вещам, употребление в пищу которых запрещено законом. Как известно, „нечистыми“ называются — как в Библии, так и в Талмуде — животные, запрещённые в пищу, как собака, лошадь, верблюд, свинья и проч. В еврейском языке слово „вещь“ (давар) может покрывать и одушевлённые предметы. Автор сопоставил свиней с вещами из храма для большей преступности „закона“. Далее, слова: „отбирание“, „вымышленный долг“, и весь мотив закона: „так как всегда хорошее дело урвать что-нибудь у акума“ — всё это выдумано. Учёный д-р Эккер ничего этого не замечает; он говорит лишь следующее: «прямое сопоставление свиней и вещей из храма дает делу характер чересчур резкий; во второй скобке нельзя одобрить (в подлиннике: is zu tadeln) выражение вымышленный долг; хотя оно и взято из комментария „Баэр Гетев“, но, по нашему мнению, оно говорит только о долге сомнительном». Итак, слово „вымышленный“ взято из комментария, но там, по чтению Эккера, стоит „сомнительный“!

Закон 56 повелевает, по словам д-ра Юстуса, мыть посуду, покупаемую у акумов. На этом основании он строит целое здание, с цитатами, восклицаниями и полемикой о нечистоплотности христиан по Талмуду. А между тем речь идёт о ритуальной нечистоте людей, не соблюдающих левитских законов — всё равно, евреи ли они или неевреи — и об очищении посуды посредством миквы.

Закон 57 — о нечистоте идоложертвенного вина — отнесён д-ром Юстусом к христианам.

Закон 58 выкроен из разных статей и разных примечаний, относящихся вдобавок к разным параграфам Шулхан Аруха; все они взяты из талмудического трактата Авода Зара и никакого отношения к христианам не имеют, а между тем д-р Юстус для большего тумана вводит и священников с облачением, и восковые свечи, и ковры, и прочие предметы христианского культа, которыми торговать Шулхан Арух якобы запрещает, как нечистыми.

Закон 59 запрещает еврею торговать предметами чужого культа.

Закон 60 запрещает пользоваться этими предметами.

Закон 61 запрещает пользоваться стеной чужого храма для построек.

Закон 62 запрещает „от принадлежащего храму акумов — иметь удовольствие либо выгоду“.

Закон 63 запрещает участвовать в сборе на храм акумов.

Все эти „законы“ (как и последующие до 81-го) взяты из талмудического трактата Авода Зара, где речь идёт об акумах, поклоняющихся Меркурию, Афродите, смотрящих в театрах гладиаторские бои, празднующих календы, сатурналии и проч. и проч. Если бы все законы Шулхан Аруха даже относились к христианам, то ничего оскорбительного они в себе не заключают. Если бы собрать постановления средневековой церкви о еврейских синагогах или даже современные нам законы о постройке синагог на известных расстояниях от церквей, то можно было бы составить более грозный обвинительный акт относительно акумовой терпимости к еврейскому культу.

Закон 64. „Доброе дело, чтобы храмы акумов, а равно и всё, к ним принадлежащее или для них сделанное, каждый еврей елико возможно старался уничтожать и сжигать, а самый пепел развеивать по всем ветрам или же кидать его в воду. Далее, каждому еврею ставится в обязанность всякий храм акумов искоренять и давать ему позорные наименования“. (Йоре Деа 146, 14, и 16).

Должно сказать, что в подлиннике Юстуса нет вовсе храма акумов, а значится буквально: „христианская церковь“.

На самом деле, речь идёт об уничтожении найденного каким-нибудь евреем и, следовательно, ему принадлежащаего идола. Для характеристики познаний д-ра Эккера в еврейском языке и добросовестности г. Шмакова приведём их переводы. В тексте сказано:

„Каждый, кто найдёт идола, обязан истребить и уничтожить его; а как его истребить? — его толкут и развеивают по ветру или бросают в море“. Эккер переводит: „обязанность для каждого, кто находит идолов, сжечь их и уничтожить. А как? Пусть он сожжёт и разотрёт их, и развеет (пепел) по ветру или кинет в море“.

Г. Шмаков вместо „кто найдёт идолов“ („der Götzen findet“) переводит „кто увидит идолов“, а под „идолами“ он всюду разумеет христианские храмы.

Законы 65—81 взяты из талмудического трактата Авода Зара и имеют целью отделить евреев от идолопоклонников и их нечестивого культа. Лишь малая часть их может по аналогии иметь применение к христианскому культу, да и в этой части законы Шулхан Аруха по суровости значительно уступают христианским канонам „св. Апостолов“. Некоторые из них, как 73, 81, составляют повторение уже разобранных „законов“, помещённые, очевидно, для круглого числа 100. И в этих законах автор многое опускает и ещё больше от себя прибавляет.

Закон 82, дозволяющий рост с акума, если это необходимо для жизни, есть повторение уже разобранного „закона“ 17.

Закон 83 запрещает евреям уподобляться акумам своей внешностью (взят из трактата Авода Зара).

Закон 84 выхвачен из середины примечания Исерлеса, регулирующего поведение еврейской женщины при выходе из миквы: так как предполагается, что первое зрительное впечатление (или по некоторым, прикосновение) влияет на характер ребёнка, то женщине рекомендуется избегать встречи с собаками, верблюдами, конями (впрочем, о конях авторитеты спорят) и другими запрещёнными в пищу животными, а также с акумами. На основании этого сопоставления акумов с животными, да ещё запрещёнными („нечистыми“ по терминологии Шулхан Аруха), д-р Юстус и построил свой „закон“.

Закон 85, по которому Шулхан Арух будто бы дозволяет лжеприсягу, составляет от начала до конца сплошную фальсификацию. Юстус, оставляя теперь Шулхан Арух, берётся за комментарий „Беэр га-Гола“, в котором будто бы значится, что „в том случае, когда еврею грозит телесное наказание, ему дозволяется присягнуть ложно“. Д-р Эккер приводит подлинные слова этого комментария („когда угрожает смертная казнь, тогда это называют присягой по необходимости“, т. е. не наказуемой) и даже указывает, что кое-кому перевод Юстуса может показаться „большой неточностью“, но тут же приводит из талмудического трактата Кетубот изречение, на самом деле свидетельствующее о благородстве и чувствительности талмудистов, что „бить хуже, чем убивать“. Такой сетью фальсификаций эти господа стараются заверить „христианский народ“ в преступности законов Шулхан Аруха! Нужно ли прибавить, что в тексте речь идёт вовсе не о присяге в современном смысле этого слова, а об отменённом у всех цивилизованных народов институте очистительной присяги, налагаемой на обвиняемого. Исерлес не считает преступлением ложную присягу обвиняемого лишь в том случае, если ему угрожает смертная казнь, „ибо это, говорит он, присяга вынужденная“.

Закон 86, будто бы „запрещено“ подавать милостыню или ссужать еврею-отступнику, также сплошь носит печать фальсификации; в тексте сказано: „еврей не обязан“ этого делать. Примечание Исерлеса к этому закону гласить: „бедных из неевреев содержать наравне с бедными из евреев ради путей мира“. Д-р Юстус, желая ослабить значение этого гуманного закона (в законодательстве других исповеданий трудно было бы найти подобный закон в отношении евреев), переводит это место так: „впрочем, подавать милостыню акуму разрешается, дабы не возникало ненависти против евреев“. Таким образом, выходит, что Шулхан Арух говорит не о содержании бедных, а только о подаче милостыни, и не об обязательности содержания акумов наравне с евреями, а лишь о разрешении подавать милостыню акумам; также великий принцип „ради путей мира“, в переводе на современный язык, как мы уже сказали, означающий: „по разуму, а не по букве закона“, передан неверно (у Юстуса: „дабы не возникало ненависти к евреям“ — у Эккера в переводе г. Шмакова: „ради мира и тишины“.)

Закон 87, запрещающий евреям открыто брать от акумов милостыню (это, в сущности, повторение „закона“ 32), основан на одном изречении вавилонского Талмуда по поводу пожертвования, сделанного матерью персидского царя Шaбура. В Шулхан Арухе этот закон выражен в семи словах, д-р Юстус на этих семи словах построил и приписал Шулхан Аруху целую страницу всяких измышлений, взятых им в кавычки. На самом деле, ничего оскорбительного для акумов в этом законе нет: еврей не имеет права обращаться к акумовой благотворительности, ибо этим выражает оскорбительное недоверие к еврейской благотворительности. По Шулхан Аруху, давать акумам евреи обязаны, а брать от них не смеют!

Закон 88 стоит перевести полностью:

„Браки среди акумов (у Юстуса: среди христиан) не имеют связующей силы, т. е. сожитие их всё равно, что случка лошадей. Поэтому их дети не стоят к родителям ни в каких человеческо-родственных отношениях, а когда родители и дети сделались евреями, то, например, сын может жениться на своей собственной матери. Впрочем, раввины высказались против применения этого правила в жизни, „дабы акумы, принявшие еврейство, не говорили, что акумы набожнее евреев, так как у них (акумов), не дозволяется сыну жениться на матери“. (Йоре Деа 269, 1).

На самом деле, в указанном месте Шулхан Аруха значится только:

„По закону прозелит имеет, собственно, право жениться на своей матери, или же сестре единоутробной ^[72], которые приняли еврейство, но раввины запретили это, дабы они (прозелиты) не говорили: мы перешли из более строгой святости в менее строгую.“

Талмуд, для того, чтобы разобраться в массе новых отношений, вытекающих для прозелита из факта принятия им еврейства, установил фикцию: „прозелит — что (еврей) новорождённый“. Если последовательно развить эту фикцию, то окажется, что прозелит совершенно порывает узы родства, решительно чужд своей прежней семье, не имеет права наследования, вправе вступить в брак с родной матерью — буде она тоже приняла еврейство и т. д. Но тут раввины устанавливают ограничения, которым придаются разные мотивировки: наследовать ему разрешается для того, чтобы не перешёл назад в язычество (см. выше „закон“ 36), жениться на матери ему запрещается оттого, что в прежней вере это запрещалось и т. д. Талмуд чрезвычайно высоко ставит заповедь почитания родителей и не делает никакой разницы между родителями-язычниками и родителями-евреями. Язычники ставятся даже в пример евреям. Духу Талмуда радикально противоречило бы, напр., то, что практиковалось некоторыми европейскими исповеданиями в средние века, заставлявшими новообращаемых евреев публично отказываться от своих родителей и проклинать их. По Талмуду это было бы нечто неслыханное, прямо чудовищное!

Закон 89 сфабрикован из весьма невинного замечания Исерлеса к закону о необязательности оставления в пользу бедных — всё равно, евреев или неевреев — „лекет, шикха и пеа“ (известных колосьев хлеба при жатве и уборке, по Лев. 19, 9). Почему этот закон в настоящее время не исполняется, раз он значится в Библии? Исерлес говорит буквально следующее (Йоре Деа 332, Прим.): „теперь это не исполняется, так как акумы составляют большинство, и если бы колосья оставили, то пришли бы акумы и забрали бы их“. Акумы нигде никаких колосьев не только для еврейских, но и для своих бедняков не оставляют и, следовательно, неоставлением колосьев права бедняков-акумов, по их закону, евреем нисколько не нарушаются; евреям также это неоставление особого вреда не приносит, так как им, по мнению Исерлеса (может быть, не совсем несправедливому), всё равно ничего не достанется: акумы и многочисленнее и сильнее и смелее их — придут и заберут всё без остатка. Так поясняет дело Исерлес; есть ещё другие объяснения, о которых говорить не буду, а лучше выпишу, что состряпал из этого объяснения Юстус. Он пишет в кавычках, ссылаясь на Йоре Деа 332, Прим.:

„С тех пор, как евреи рассеяны между акумами, и их поля лежат среди полей акумов же, всё это запрещено, потому, что (при сохранении прежнего порядка) могли бы собрать колосья и бедные из акумов“.

Закон 90 обязывает еврея, продавшего свой участок акуму, вознаградить соседа-еврея за все притеснения (нарушение еврейских законов о соседях), которые причинил ему его новый сосед-акум.

Закон 91. Обряды, сопровождающие погребение покойника, обязательно исполнять только, если покойник — еврей и притом взрослый. Это совершенно естественно; об акумах в Шулхан Арухе нет ни звука. Автор из этого фабрикует обратный закон: „Воспрещается (исполнять известные обряды при смерти акума), потому что еврей должен радоваться такому случаю“. Во многих отношениях, любопытна тут апология Эккера. Он пишет следующее: „Что еврей должен радоваться, когда умирает акум, это, ввиду всего вышеизложенного, совершенно естественно. Комментарий „Беэр га-Гола“ замечает вдобавок, что это такая радость, которая ни копейки не стоит (Прим. 40)“.

Комментарий „Беэр га-Гола“ (его автор Моисей Ривкес, как мы уже говорили, жил в Вильне, во время хмельнитчины, спасся от казаков и московского войска в Голландии и в предисловии к этому самому комментарию описывает перенесённые им и его единоверцами от христиан ужасы) относится к акумам в высшей степени гуманно, и в примечании к разбираемой статье (а также к ст. 366, 1) говорит прямо противоположное — что обязательно сделать всё необходимое для погребения акума, а в иных случаях даже самому участвовать в похоронной процессии — отдать последний долг умершему; нечего и говорить, что речи о том, будто бы надо радоваться смерти акума — и притом „потому, что это денег не стоит“ — у него нет, да и быть не может. Проф. Гофман, разоблачивший в своей книге о Шулхан Арухе много проделок Юстуса, пишет, что долгое время не мог понять, откуда взялась у Эккера эта „безденежная радость“ по поводу смерти акума, и что значит это „прим. 40“, на которое он ссылается. Перерыв весь комментарий „Беэр га-Гола“, он нашёл только одно примечание, в котором говорится и о радости, и о деньгах, гласящее: „ибо они — их радость, так как у них нет денег для другой радости“. Но это примечание относится вовсе не к восьмой статье, о которой идёт речь, а к четвертой, на той же странице, статье, устанавливающей, что по поводу смерти детей похоронные обряды обязательны у богатых родителей, если детям было не меньше 6 лет, а у бедных — если им было не меньше 5 лет. „Беэр га-Гола“ и объясняет, в несколько наивной форме, почему такое неравенство между бедными и богатыми: для бедных, говорит он, смерть детей чувствительнее, ибо у них дети единственная радость, так как, за отсутствием денег, они не имеют возможности доставлять себе других радостей.

Догадка Гофмана, по-видимому, верна, и ещё раз показывает, как трудно нееврею, незнакомому с духом еврейских законов, ориентироваться в лесу многочисленных комментариев, стоящих под разными звёздочками, кружочками и буквами разных шрифтов и вплотную облегающих законодательные тексты в еврейских изданиях. Еврей-читатель, ошибись он даже знаком примечания, сразу бы увидел, что не туда попал; а у нееврея нет критерия, и поэтому при малейшей невнимательности он попадает в курьёзнейшие положения, подобные Эккеровскому! ^[73]

Закон 92 о том, что трупы неевреев не оскверняют, изложен д-ром Юстусом с присоединением многих измышлений, совершенно извращающих смысл. Эккер, желая несколько обелить фальсификатора, приводит из двух мнений, имеющихся в Шулхан Арухе, только первое, хотя второе тут же объявлено более правильным.

Закон 93 также не без фальсификаций: „рабы“ и „рабыни“ превращены д-ром Юстусом в христианскую прислугу; дозволение не устраивать по поводу их смерти еврейского обряда утешения превращено в „запрещение“ утешать.

Закон 94 — сплошная фальсификация. Система та же: дозволение не делать чего-либо в отношении акумов (в данном случае посылать подарок в Новый Год, так как у них с подарком в этот день сопряжено суеверие), превращено в „строгое запрещение“ делать это.

Закон 95 — такая же фальсификация при той же методе; содержание закона (будто христиан запрещается пускать на еврейское кладбище) злостно искажено.

Закон 96, о том, что по Шулхан Аруху, „брачная жизнь акумов“ будто бы „должна рассматриваться, как блуд“, выведен д-ром Юстусом из того положения, что если оба супруга перешли в еврейство, то для развода не требуется еврейского гета. Мы уже говорили о талмудической фикции насчёт прозелита, послужившей основанием этому закону, и в необязательности гета ничего оскорбительного не видим. Если бы поискать, можно было бы и в других исповеданиях найти законы о том, что перемена религии разводит супругов. У евреев на практике супруги-прозелиты всегда рассматривались законными супругами, хотя их брак мог не соответствовать еврейским законам.

Закон 97 у Юстуса выведен из того еврейского закона, где запрещается бить своего ближнего. Так как, по уверению Юстуса, под „ближним“ разумеется только еврей, то он из этого закона сфабриковал обратный и подчеркнул: „бить же акума не составляет никакого греха“. На самом деле, в Шулхан Арухе, в этом законе, ни звука об акумах нет; всё предложение (противоречащее вдобавок основным законам Шулхан Аруха) выдумано автором, как выдуман и весь конец о неполном наказании за битьё прозелита.

Вообще „закон 97“, по-видимому, составлен исключительно для того, чтобы довести число „законов“ до 100. Это подтверждается ещё тем, что до сих пор „законы“ следовали в порядке статей Шулхан Аруха, а теперь (начиная с 94 „закона“), они выхватываются из разных мест без всякого порядка. Д-р Эккер категорически пишет, что этого „закона“ в тексте нет.

Закон 98 — подделка. Шулхан Арух устанавливает телесное наказание (39 ударов) за брак еврея с „акумкой“ или еврейки с акумом, совершённый путём сожительства. Сожительство представляло в древнем еврейском праве один из способов брака (наряду с передачей символа или брачного договора), но потом этот способ был раввинами отменён и за вступление в брак этим способом положено телесное наказание, даже если оба брачующиеся из евреев. Ничего оскорбительного для акумов в этом законе нет. Д-р Юстус заменил термин „вступить в брак сожительством“ выражением „жениться“ и на этой основе скомпоновал из двух статей Шулхан Аруха, принадлежащих к двум различным параграфам, и четырёх мест Талмуда, взятых из четырёх различных трактатов его, возмутительнейший „закон“ с причинами, мотивами и следствиями, взяв всё это в кавычки.

Закон 99 есть в сущности повторение „закона 16“ и составлен фальсификатором исключительно для круглого числа „законов“.

Закон 100 скомпонован из разных статей и примечаний к разным статьям Шулхан Аруха; достаточно сравнить его текст с переводом подлинных статей оригинала, приводимых Эккером, чтобы видеть, что имеющееся в Шулхан Арухе как раз отсутствует у Юстуса, а имеющееся у Юстуса отсутствует в Шулхан Арухе.

*  *  *

Раньше, чем перейти к характеристике законов Шулхан Аруха об иноверцах, считаем нелишним подвести некоторые итоги уже сказанному по поводу „законов“ д-ра Юстуса.

Мы вдели, что Шулхан Арух (собственно, следовало бы сказать: Талмуд, ибо Шулхан Арух есть только экстракт, конспект Талмуда) всецело стоит на библейском законодательстве, которое им не отменяется, а только объясняется, истолковывается. Правда, эти объяснения и толкования нередко расходятся, и очень сильно, с буквой Писания, но такова судьба всех переживших себя законодательств, а не только основывающихся на божественном откровении, как законодательство талмудическое.

Библейские законы относительно язычников отличаются, как известно, и страстной нетерпимостью, и поразительной любовью.

Идолопоклонство и связанный с ним разврат — постоянно стоят перед глазами библейского законодателя. Язычники — соблазн и камень преткновения для Израиля — вот постоянный припев одной части библейских законов. Особенно преследуются браки с язычниками. „Когда введёт тебя Господь Бог твой в землю, в которую ты идёшь, чтобы овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы, Хеттеев, Гергесеев, Амореев, Хананеев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев, семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя, и предаст их тебе Господь Бог твой, и поразишь их, тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их; и не вступай с ними в родство: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего; ибо они отвратят сынов твоих от Меня, чтобы служить иным богам… Поступайте с ними так: жертвенники их разрушьте, столпы их сокрушите и рощи их вырубите и истуканы их сожгите огнём“ (Втор. 7, 1—5). „Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах и на холмах и под всяким ветвистым деревом; и разрушьте жертвенники их и сокрушите столпы их, и сожгите огнём рощи их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их от места того“ (Там же, 12, 2—3). „Смотри, не вступай в союз с жителями той земли, в которую ты войдёшь, дабы они не сделались сетью среди вас. Жертвенники их разрушьте и проч. И не бери дочерей их в жёны сынам твоим, дабы дочери их, блудодействуя вслед богов своих, не ввели и сынов твоих в блужение вслед богов своих“ (Исх. 34, 12—16). „По делам земли Египетской, в которой вы жили, не поступайте, и по делам земли Ханаанской, в которую Я веду вас, не поступайте и по установлениям их не ходите“ (Лев. 18, 3). Таковы грозные библейские законы об иноверцах. Исполнялись ли они? Едва ли; по крайней мере, в исторических книгах Библии имеются многочисленные указания, что они не исполнялись. „И жили сыны Израилевы среди Хананеев, Хеттеев, Амореев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев, и брали дочерей их себе в жёны, и своих дочерей отдавали за сыновей их, и служили богам их“ (Суд. 3, 5—6). Урий Хеттеянин женат на еврейке Вирсавии (2 Сам. 11, 3), Царь Соломон любил „многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам“ (1 Царей 11, 1—2). О браках с язычниками из перечисленных в законе народов издаются также многочисленные известия: сыновья Елимелеха женаты на моавитянках (Руфь 1, 4); Авессалом женат на дочери царя Гессурского (2 Сам. 3, 3); Хирам именуется „сыном одной вдовы из колена Нефоалимова, а его отец — Тирянин“ (1 Царей 7, 14); мать Ровоама была Аммонитянка (1 Царей 14, 21); дочь Шешана выдана за египтянина (1 Парал. 2, 35).

Вся грозность библейского закона сразу пропадает и переходит в трогательную любовь там, где речь идёт о „пришельце“ — иноземце, пришедшем в еврейскую страну или поселившимся в ней. Раз он не служит своим богам, закон с беспримерной даже для современных государств любовью берёт его под своё покровительство; о сравнении этих законов с законами Хаммурапи и даже греков и римлян — этих образованнейших народов более поздней, нежели Библия, древности — и говорить нечего. Правда, от пришельца, если он не поселился окончательно среди евреев, дозволяется брать рост и взыскивать долг в субботний год, т. е. в коммерческих сделках поступать так, как он поступает, но Бог „любит пришельца“ (Втор. 10, 18), „хранит пришельцев“ (Пс. 145, 9). „Любите и вы пришельца, ибо сами были пришельцами в земле Египетской“ (Вт. 10, 19). „Когда поселится пришелец в земле вашей, не притесняйте его: пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; любите его, как себя, ибо и вы были пришельцами в земле Египетской“ (Лев. 19, 33—34). „Пришельца не притесняй и не угнетай, ибо вы сами и т. д." (Исх. 22, 21). „Пришельца не обижай: вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской“ (Исх. 23, 9). Пришельцы наравне с бедняками из евреев имеют право на известные, оставляемые бедным, плоды (Вт. 24, 19—22; 14, 29). „Не суди превратно пришельца... Помни, что и ты был рабом в Египте“ (Вт. 24, 17). „Проклят, кто превратно судит пришельца“ (Вт. 27, 19). „Один суд должен быть у вас, как для пришельца, так и для туземца“ (Лев. 24, 22). „Закон один и одни права да будут для вас и для пришельца, живущего у вас“ (Числ. 15, 16). „Один закон да будет у вас, как для природного жителя из сынов Израилевых, так и для пришельца“ (Там же 29). Города, убежища открыты „и для пришельца и для поселенца между вами“ (Числ. 35, 15). Требуется от пришельца только следующее: не отдавать детей своих Молоху (Лев. 20, 2), не поклоняться идолам (Иезеек. 14, 7), не делать хананейских мерзостей (Лев. 18, 26), не есть крови (Лев. 17, 10), не хулить имя Господне (Лев. 24, 16), не работать по субботам (Исх. 20, 10) и в День Очищения (Лев. 16, 29), не есть квасного в Пасху (Исх. 12, 19).

Мы видим, что вышеприведённые законы „не щади их“, „предай заклятию“ стоят совершенно особняком, не гармонируют нисколько с поразительно мягким, любовным отношением Библии к неевреям. Если бы мы не знали точного мотива этих законов, то можно было бы думать, что они вовсе не принадлежат Библейскому законодателю. Пророки увещевают не притеснять иноземца (Иер. 7, 6; 22, 3), не делать обиды пришельцу (Иезек. 22, 7), „пришельца и бедного не притесняйте“ (Зах. 7, 10); Бог накажет того, кто отталкивает пришельца (Мал. 3, 5), кто убивает его (Пс. 9, 6). При Ездре и Неемии были приняты строгие меры против браков с иноплеменницами, но указан и мотив этих строгостей — желание сохранить чистоту Авраамова семени (Неем. 9, 2 и др.); строгости эти притом не встретили всеобщего сочувствия.

Что же сделал из всех этих законов Талмуд, составители коего имели дело не с моавитянами и другими, большей частью родственными евреям по крови и, вероятно, по взглядам племенами, а с греками, сирийцами, римлянами, не только чуждыми и на еврейский, да и на христианский взгляд, безнравственными народами, но ещё глубоко враждебными еврейству? — Талмудисты к ним отнеслись с величайшей любовью и корректностью, вполне в духе Библии.

Правда, они были поставлены в очень тяжёлое положение своими толковательными приёмами. Дело в том, что библейское законодательство ко времени Талмуда значительно устарело: много совершенно новых отношений в Библии вовсе не затрагивается, а многое имеющееся в Библии оказалось непригодным для новых условий жизни. Жизнь по Библии стала на практике невозможной. Талмудисты вышли из затруднения тем, что открыли в библейских законах особый смысл помимо простого, ясного для всех. Таким образом, Библия по-прежнему осталась неизменным божественным откровением, нормирующим жизнь, но законы её получили новый характер и новое содержание — сохранился только жизненный дух и разум Библии.

Много труда, времени и остроумия было потрачено талмудистами на создание и формулирование толковательных приёмов; но то, что получилось, было в своём роде замечательным шедевром. Получилась возможность — простая, лёгкая для всякого ребенка — свести любой неудобный закон на нет, и наоборот — любое явление жизни, о котором библейский автор и думать не мог, подвести под то или другое слово Библии. Этой волшебной палочкой в руках талмудистов были их толковательные приёмы. По Библии, „сын буйный и непокорный“ подлежит побиению камнями (Второз. 21, 18—21). Закон, может быть, имевший известное значение в жизни кочевников, но немыслимый при сколько-нибудь развитой государственности. Надо этот ужасный закон упразднить. И вот талмудисты начинают перебирать слова и буквы этого закона. Там сказано: „если у человека будет сын буйный и непокорный“; слово „сын“ показывает, что это не взрослый, ещё не такой, который может быть „отцом“; но так как малолетний законам не подлежит, следовательно, речь идёт о таком мальчике, который из малолетних вышел, но к взрослым ещё не принадлежит. „То отец его и мать его пусть возьмут его“; следовательно, если кто-либо из родителей — безрукий или беспалый, то на их сына закон этот не распространяется. „Отец его и мать его“ — закон не распространяется на мальчика, у которого нет отца или матери. „И приведут его“— следовательно, если кто-либо из родителей хром, то на сына их закон не распространяется. „И скажут“ — если кто-либо из них нем, закон не имеет применения. „Сей сын наш“ — если кто-либо из них слеп, закон применения не имеет, т. д. и т. д. Ужасный закон сведён на нет. В иных случаях толкованиями, нередко ещё более искусственными, какой-либо закон распространяется на предметы, которые в этом законе вовсе не упоминаются. И вот ценою таких толкований, натяжек, сопоставлений, даже софизмов, потребовавших массы ума и познаний, талмудистам удалось создать новое, удивительно живое и — история показала это — живучее законодательство. Для того, чтобы не было злоупотреблений, право толковать дано лишь признанным учёным, которые не только вполне сохранили дух Библии, но создали нечто такое, с чем не стыдно показаться в люди и теперь, почти через 2000 лет после них, при современном сравнительно высоком состоянии культуры. Нам теперь смешно читать, какими вздорными, схоластическими толкованиями талмудисты обосновывают открытые ими величайшие нравственные истины, которые и на самом деле победили мир. Люди, знакомые с этими талмудическими истинами из вторых рук — из книг, излагающих голые, заимствованные учения, без указания источника, без холастической аргументации, в виде откровения свыше — эти люди, которым истины дались так легко, не могут понять той гигантской, в высшей степени плодотворной работы ума, которую проделали талмудисты, и видят в Талмуде одну пустую схоластику, вздорные рассуждения, по-видимому, умных людей. Талмудисты в некотором отношении напоминают средневековых алхимиков, которые, ища философского камня, на самом деле обрели своими до смешного ненаучными манипуляциями новую и ценную науку, перевернувшую все отношения людей и государств. Разница лишь та, что талмудисты шли к своей цели вполне сознательно.

Посмотрим же, как отразились толкования талмудистов на отношение их к иноверцам. Оказалось, что Библия гораздо чаще говорит о неевреях, чем кажется с первого раза: везде, где употреблено выражение „брат твой“, там закон не распространяется на язычников. В Библии это выражение иногда действительно означает „единоплеменника“, „еврея“ (Вт. 15, 3: „с иноземца взыскивай, а что будет твоё у брата твоего, прости“; Вт. 17, 15: „из среды братьев твоих поставь над собою царя; не можешь поставить над собою царём иноземца, который не брат тебе“), но чаще употребляется в значении „ближний“, „сочеловек“, хотя и тут закон, вероятно, разумеет еврея: ведь его цель — регулировать отношения евреев между собой, а не иноземцев. Талмудисты, стараясь облегчить евреям исполнение закона и гарантировать им известную справедливость в сношениях с язычниками, не исполняющими требований этого закона, истолковали слово „брат твой“, где только оно не встречается, в смысле: „еврей, а не язычник“. Результат получился довольно неожиданный: в иных случаях — а именно там, где на „брата“ возлагаются известные обязанности — язычники выгадали, ибо они от этих обязанностей освобождены, а где этот „брат“ наделяется известными правами — там язычники потеряли, если только предположить, что библейский автор не сделал бы для них исключение. Точно также талмудисты истолковали выражение „ближний твой“ — с той лишь разницей, что тут они не могли быть последовательны, ибо сама Библия употребляет это слово иногда в применении к неевреям; поэтому в иных случаях под „ближним твоим“ они разумеют только еврея, а в иных — не только еврея, но и язычника; сказать, где под „ближним“ разумеется только еврей, а где — не только он, составляет привилегию учёных, основывающихся на контексте и на разных сопоставлениях; в дошедших до нас толкованиях, действительно, всюду, где язычники исключаются, тщательно указано: этот закон к язычникам отношения не имеет.

При некоторой злой воле и меньшей корректности, талмудисты могли бы во всех тех случаях, где на „ближнего“ возлагаются известные обязанности, истолковать это слово в широком смысле, а где „ближнему“ даются права — в узком смысле. Но они этого не делают, ибо руководствуются не собственными симпатиями или антипатиями, а духом данного места и сопоставлением его с другими. Так, напр., закон (Вт. 23, 25): „когда войдёшь в виноградник ближнего твоего, можешь есть ягоды досыта“, они истолковали в том смысле, что входить в виноградник нееврея и есть там ягоды этим законом не дозволяется, ибо, говорят они, по взглядам нееврея-хозяина — это воровство, а воровать у язычника ещё больший грех, чем воровать у еврея. В законе (Лев. 19, 18): „люби ближнего твоего, как самого себя“ им нечего было и искать, кто здесь разумеется — ибо и в том случае, если под „ближним твоим“ понимать только „еврея“, для неевреев останется особая заповедь и даже не раз повторяющаяся: „люби пришельца, как себя“.

Понятно, что такого рода толкования „брата“ и „ближнего“ в большинстве случаев оказались очень несправедливыми в отношении язычников и противоречащими духу Библии — весьма любовно, как мы видели, относящейся к неевреям, раз от них нельзя ожидать соблазна. Для того, чтобы избегнуть несправедливости, талмудисты имели два пути: или признать всё построенное ими грандиозное здание шатким и неверным, или придумать какие-нибудь коррективы. Они прибегли к последнему, вследствие чего отношения евреев к иноверцам стали регулироваться не буквой Библии в талмудическом толковании, а теми коррективами, которые предложены раввинами — на законном, разумеется, основании. Кто внимательно прочёл хотя бы приведённые выше библейские законы о пришельцах, тому и в голову не может придти, что похищать у пришельца Библия не запрещает. А между тем, в единственном месте Библии, где говорится о похищении (Лев. 5, 21), как раз значится „ближний твой“ — следовательно, по толкованию талмудистов оказывается, что похищать у нееврея дозволяется. И талмудисты вышли из затруднения с превеликой честью. Они говорят: похищать-то у него не запрещено, но запрещено бесчестить имя Божие (Лев. 22, 32) — а здесь как раз такое бесчестие и имеется, ибо обокраденный язычник всю вину взвалит на Бога, давшего евреям такой несовершенный закон. Похищение у язычника, говорят они, составляет более тяжкое преступление, нежели похищение у еврея, потому что в последнем случае Библия требует простого возвращения вещи собственнику, а в первом — имеем осквернение Имени (хиллул га-шем), карающееся и в этом мире, и в будущем.

В законе о возвращении находок значится слово „брат твой“, толкуемое в смысле „еврея“. Здесь талмудисты выдвигают другую заповедь — „освящение Имени“ (киддут га-шем): ты обязан вернуть нееврею потерянное им, ибо этим ты освящаешь имя Божие в глазах нееврея (по Лев. 22, 32).

Третья норма, смягчающая законы об иноверцах, именуется „ради путей мира“. Закон дан Богом для мирного сожительства людей, а не для раздоров. „Пути её (Торы) — пути приятные, и все стези её — мирные“ (Притч. 3, 17). Поэтому, если нашим пониманием того или другого места мы идём против путей мира, то это показывает, что наше понимание неверно, и мы должны прежде всего сообразовываться с требованиями мира. Это относится не только к законам относительно язычников. На основании этого принципа Талмуд постановил: не отгонять бедняков из язычников, если они пришли на поле подбирать колосья, оставляемые по закону только еврейским беднякам; содержать бедняков языческих наравне с бедняками еврейскими; навещать больных язычников наравне с больными евреями; хоронить покойников языческих (если не оставили родных) наравне с покойниками-евреями; утешать (в известном обряде) язычников, находящихся в трауре, наравне с скорбящими из евреев; оплакивать (известными похоронными обрядами) умерших язычников наравне с умершими евреями и т. д. и т. д.

Уже приведённые три нормы достаточно широки, чтобы охватить всевозможные отношения к язычникам; но Талмуд выдвигает ещё одну норму такого же универсального характера, как предыдущая: „во избежание ненависти“. Ненависть ведет к большим преступлениям и карается весьма сильно Господом (ср. Иезек. 35, 3), поэтому еврей не должен пользоваться своим законным правом там, где это пользование может возбудить ненависть нееврея. По закону, еврей не обязан помогать язычнику, который взвалил на своего вола слишком тяжёлую ношу, так что вол упал: Библия обязывает это делать только по отношению к еврею, ибо сказано: „если увидишь вола брата твоего“... Талмуд налагает эту обязанность и в отношении язычника — „во избежание ненависти“. К этим нормам Талмуд прибегает в самых крайних случаях, когда нет никакой возможности истолковать библейский текст в смысле, благоприятном для акумов. Если же такая возможность имеется, то выдвигаются обычные толковательные приёмы и язычник во всех отношениях приравнивается к еврею.

Уже одно поверхностное рассмотрение этих четырёх норм приводит к убеждению, что мы имеем дело с великими нравственными истинами; на каждой из них можно построить целую религиозную систему, преисполненную гуманности. И, действительно, покойный Владимир Соловьёв, один из глубочайших русских мыслителей, прекрасно понял значение этих норм и в своих сочинениях не раз с восторгом говорил о хиллул га-шем, киддут га-шем; его читателям эти высокие термины хорошо знакомы.

Таков, в самых кратких чертах, ход развития еврейского законодательства об акумах. А вот, в дополнение ко всему изложенному, ещё несколько подлинных законов Шулхан-Аруха, которые дадут некоторое понятие о тоне, в котором этот оболганный кодекс говорит об иноверцах. Мы даём лишь те законы, где прямо упоминается акум; на самом деле, есть масса законов, в которых говорится о „человеке“, „сынах человеческих“ и т. п. и которые налагают известные обязанности по отношению ко всем людям, следовательно, и к акумам. Это те законы, при положении коих Библия не употребляет выражений: „брат твой“, „ближний твой“, и т. п.

1. Кто видит учёного (или: мудреца) акума, прославившегося в науках мира, да произнесёт: „Благословен Ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной, даровавший от своей мудрости плоти и крови (т. е. смертному)“ (Ор. Х. 224, 7).

2. Кто видит царя-акума, да произнесёт: „Благословен Ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной, даровавший от Своей славы плоти и крови“ (О. Х. 224, 8).

3. Старцу-акуму должно оказывать почтение и подавать ему руку для поддержания (Й. Д. 224, 7).

4. Запрещается утилизировать пелёны мертвеца, всё равно еврея, или акума (Й. Д. 349, 1).

5. Если кто заклял другого, говоря: „я заклинаю тебя сделать то-то“ или „не делать того-то“, и последний ответил „аминь“ или другое какое слово, означающее согласие, то считается, как если бы он сам поклялся, даже если заклинавший — акум (Й. Д. 237, 2).

6. Запрещается обманывать сынов человеческих в купле и продаже или красть их благоволение: напр., если в товаре имеется изъян, то обязательно сообщить покупателю об этом; даже если покупатель акум, нельзя ему продавать мясо неправильное (трефное) за правильное (кошерное) (Х. М. 228, 6; Йоре Деа 1787, 1).

7. В тех местностях, где существует обычай раздавать в праздник Пурим подарки, и акумам должно раздавать (О. Х. 694, 3).

8. Если продавец-акум просит: „ещё копеечку для Бога“, то давать дозволяется, ибо возможно, что она будет отдана бедным акумам; нельзя лишь тогда давать, когда он ясно говорит, что эти деньги пойдут на нужды его богослужения (Й. Д. 149, 4 Прим.).

9. В настоящее время дозволяется вступать с акумами в торговое товарищество, ибо теперешние акумы не клянутся именем идолов, и хотя они называют другого Бога, однако разумеют Творца неба и земли; они только сочетают имя небесное (т. е. Бога) с другим существом. Мы нигде, однако, не находим, чтобы „шиттуф“ (сочетание истинного Бога с другим существом) был им, акумам, запрещён; поэтому еврей, заставляя его (при разделе) поклясться, не нарушает этим запрета: „пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему“ (т. е., не вводить его в грех) (О. Х. 156, 1. Прим.).

*  *  *

На протяжении нашей работы мы перебрали едва ли не все законы Шулхан Аруха, где встречается слово „акум“. Мы видели, что далеко не во всех законах устанавливается какое-либо ограничение для акумов, что часто „акум“ упоминается исключительно для того, чтобы подтвердить, что данный закон имеет в виду одинаково как евреев, так и неевреев, иногда это упоминается для указания, что по отношению к ним этот закон обязательно соблюдать, не потому, что в Библии это приказано, а для „освящения Имени“, или „во избежание осквернения Имени“ (тогда наказание более тяжкое), или „ради путей мира“, или „во избежание ненависти“, а часто они фигурируют просто, как примеры, напр., в тех законах, где разбираются отношения, вытекающие из кредитных сделок, или где говорится о продаже трефного мяса, или о сделках с человеком, неизвестно где находящимся и т. д. Все эти законы проникнуты величайшей корректностью и библейски любовным отношением к акумам. Мы не найдём ничего подобного в греческом или римском законодательстве об иностранцах, не найдём подобного в отношениях к евреям законодательных сборников более позднего, христианского периода, ни в средневековых церковных и государственных постановлениях, которые, собственно, следовало бы привести для масштаба, для более рельефного освещения законов Шулхан Аруха. По истине можно сказать, что положение акумов-неидолопоклонников по Шулхан Аруху составляет ещё и теперь, в начале XX века, в некоторых цивилизованных христианских станах недосягаемый для евреев идеал гражданского благополучия!…

Примечания

1. ¹) Ею изданы, между прочим, сочинения под такими заглавиями: „Талмудическая премудрость, 400 в высшей степени интересных баснословных изречений раввинов, прямо из источника почерпнутых и преподнесённых христианскому народу“; „Взгляд на талмудическое еврейство. По исследованиям епископа Падерборнского, обнаруженным для христианского народа, с освещением новейшей иудейской защиты“; „Christenschutz — nicht Judenhatz“; „Полемика и человеческие жертвоприношения раввинизма“.
2. ¹) Никакими учёными трудами в области раввинской литературы ни до, ни после разбора Judenspiegel’я д-р Эккер себя не ознаменовал. Даже неизвестно, за какие труды он получил приват-доцентуру в академии и где он теперь.
3. ²) В его сочинении „Еврейские речи“, стр. 373—478 (Москва 1897).
4. ³) Эти сведения взяты нами у Д. Гофмана (из его сочинения „Der Schulchan-Aruch“, Berlin, 1894).
5. ¹) Мы пользуемся венецианским изданием, вышедшим в 1574 г. при жизни автора, до установления предварительной цензуры. Мы сличали тексты с краковским изданием 1578 г. и они оказались тождественными.
6. ¹) Курьёзно, что в „пятом, пересмотренном на основании научного исследования д-ра Эккера издании“ Judenspiegel’я (Падерборн, 1892 г.) имеется совершенно новая мотивировка: „ибо если акум (христианин) сделает кисти, то они негодны, негодны потому, что они перед Богом нечисты: акум (христианин) или грязь (!!) нечисты и оскверняют“. Как подчёркнутое, так и восклицательные знаки принадлежат подлиннику. Выходит, что евреи не здороваются с христианами, христиан не пускают в свои синагоги, и т. д. и т. д., ибо христиане нечисты и оскверняют.
7. ²) Этот каламбур повторялся впоследствии не только в отношении язычников. В Зогаре (III, 125а сред.) читаем: «Израильтяне называются людьми; но откуда видно, что в нём находится и скот? — Из слов (Иезек. 34, 31) „вы — овцы Мои, овцы паствы Моей, вы — человеки“»: „овцы“ — это невежды, „человеки“ — это учёные. То же и в других местах Зогара — напр. на стр. 279а той же III ч. объясняется стих Пс. 36 [35], 7: „человеков и скотов хранишь Ты, Господи“: учёных и невежд. В Талмуде (Йевамот 63а) существует такое изречение: „кто не женат — тот не человек“.
8. ¹) Этот же текст повторяется в Бава Камма 38a и Сангедрин 59а.
9. ²) Д-р Юстус — очевидно, предчувствуя обвинение в подделке — указывает под этим законом не один параграф Шулхан Аруха, а целых пять. В них говорится следующее: 32, 9: „Если нееврей выделывает кожу для филактерий (тефилин), то она годна, буде еврей стоит при этом и помогает ему, хотя Маймонид считает её негодной“ (и понятно, почему: в предшествующем 8 параграфе идёт речь о том, что приступая к изготовлению этой кожи, должно произнести известную формулу и должно иметь в виду назначение этой кожи); 33, 4: „хорошо, если их (ремни для филактерий) выкрасит, имея в виду их назначение, еврей, а не акум“; 39, 1 и 2: „филактерии, написанные рабом, женщиной, малолетним акумом, самарянином, вероотступником или доносчиком, негодны, ибо сказано (Второз. 6, 8—9): «и навяжи их... и напиши их»: кто не навязывает (рабы, малолетние, женщины свободны от филактерий), или кто не верит, тот не может и заниматься писанием их“! Прекрасно сознавая, что эти законы доказывают всё что угодно, только не тезис Юстуса („акумы не должны рассматриваться евреями, как люди“), Эккер прибавляет от себя ещё два места: Орах Хаим 460, 1 (так должно читать вместо 406, 1, где об акумах ни слова) и Йоре Деа 281, 1 (так должно быть вместо 181, 1, где также слова акум нет). Первое из этих мест гласит: „заповедный опреснок (маццат-мицва, особый опреснок, вкушаемый во исполнения заповеди, с соблюдением известных обрядов) не поручают ни месить, ни печь акуму“ (обыкновенные опресноки и месятся, и пекутся неевреями); второе: „свиток Торы, написанный еретиком, подлежит сожжению, а написанный акумом подлежит погребению (гениз)“. И на основании этих законов приват-доцент Эккер уверяет „христианский народ“, что евреи не считают христиан людьми!
10. ¹) В Сифра (Талмуд, т. VII, ч. 1-я, стр. 483), а также в вавилонском Талмуде (Йевамот 88б), слова „святи его“ толкуются в смысле: „заставь его вести святую жизнь“: если он вступил в неподобающий брак, заставь его, хотя бы побоями, развестись с женой.
11. ²) Откуда у Мордехая явилась мысль о последствиях вероотступничества дочери, не видно. Едва ли ошибёмся, если источник этот откроем в рассказе Талмуда (он приводится в Тосефте в конце трактата Сукка, см. русский перевод Талмуда, т. II стр. 390) об отступничестве Марии, дочери священника Билги: за неумение воспитывать дочь заперли в храме шкаф Билги и прикрепили кольцо его.
12. ¹) Как курьёз отметим, что г. Шмаков, перевод которого в этом законе, как и в других, не свидетельствует о ясном понимании дела („сыны Аарона должны пользоваться отличиями“, должны „всегда обладать правом благословлять в каждый праздник“), не понял, о чём собственно жалеет Эккер, и от великодушного сердца оправдывает Юстуса: «слова „или (если она) развратничала“ — пишет он — пропущены в „Еврейском Зерцале“, конечно, без намерения». У Эккера, на самом деле, сказано: «Die sehr lehrreichen und bedeutsamen Worte „oder (wenn sie) Unzucht getrieben hat“, sind im Jundspiegel leider weggelassen» (т. е. «весьма поучительные и важные слова „или (если она) блудодействовала“, к сожалению, в „Еврейском Зерцале“ опущены»).
13. ¹) Мы сохранили невежественный перевод г. Шмакова. На самом деле, это не молитва, а обряд, называется не „симун“ и не „самун“ (как сказано в примечании), а „зиммун“, и его совершает не „еврей“, а именно „евреи“ (die Juden — у Юстуса), и притом в известном, строго определённом количестве (см. русский перевод Талмуда, I, 49).
14. ²) Раввины различают „установленную“ (как бы солидную) трапезу и лёгкую „случайную“ закуску. Зиммун совершается только после солидной трапезы (обеда, ужина и т. п.), а так как в доме акума еврей постоянно в страхе, как бы тот не напал на него, то даже солидный обед превращается для него в случайную закуску.
15. ¹) Едва ли в настоящее время удаляют грязь каким-то пахучим маслом; закон, прямо переписанный из Талмуда, составлен в такое время, когда для удаления грязи приготовлялось специальное масло.
16. ²) Автор для большего ужаса вместо эрвы выводит на сцену „блудницу“. На самом деле, эрва встречается в Талмуде бесчисленное множество раз как термин для обозначения родственниц в близких степенях родства, замужних жён и вообще женщин, с которыми тому или другому лицу запрещён брак.
17. ¹) У д-ра Юстуса: „am Abend des Sabbats“ — т. е. в субботний вечер. Действительно, речь идёт об обряде „гавдала“, совершаемом не накануне, а на исходе субботы.
18. ²) О них ср. русский перевод Талмуда т. I стр. 31.
19. ³) Еврейское слово „ор“, правда, значит иногда и „свет“, но в применении к гавдале оно значит только „огонь“. В Туре, как и в Талмуде, имеются длинные рассуждения о пригодности для гавдалы „огня (ор) язычников“, „огня печи“, „огня, отдыхавшего в субботу“ и т. д.
20. ¹) Г. Шмаков переводит конец так: „того же, чтобы земля Израиля населялась, они не запрещали!“ Нести акты в присутственные места и просить неевреев писать в субботу — запрещения не библейские, а раввинские, которые в известных случаях могут быть отменяемы.
21. ¹) Если бы Эккер заглянул в Тур, он увидел бы, что этот краткий закон Шулхан Аруха сопровождается довольно длинным перечнем работ, которые должно производить в субботу для облегчения страданий скота. Только в сжатой и неполной форме Шулхан Аруха закон имеет такой жестокий вид. Впрочем, антисемиты это прекрасно знают и потому-то избрали предметом своих операций именно кратчайший из кодексов, где талмудическая мысль обнаруживается одним лишь уголком.
22. ¹) Так переводит „знаток“ по еврейским делам г. Шмаков; на самом деле, речь идёт о первом пасхальном вечере (т. е. ночи на первый день Пасхи.)
23. ²) Д-р Эккер подставляет вместо „народы“ библейское слово „гойим“, так что получается совсем особый душок: „гойим, которые не знают Тебя“.
24. ¹) Обещание о „ночи безопасности“ усматривается в Библии, в Исх. 12, 42: „это ночь безопасности у Господа для изведения их из земли Египетской; эта же ночь — ночь безопасности для всех сынов Израилевых в роды их“ (наш перевод соответствует еврейской традиции; в синод. переводе конструкция другая).
25. ²) Надо отметить, что перед грубой очевидностью спасовали наконец даже раввины: они объявили в средние века, что пасхальная ночь — „ночь безопасности“, но не от людей, а от демонов.
26. ¹) Т. е. в Пасху, Пятидесятницу, праздник Кущей и Новолетие, когда всякая работа, кроме приготовления пищи для самих себя, евреям воспрещена на основании стиха (Исх. 12, 16): „никакой работы не должно делать в оные; только что поесть каждому, одно то может приготовляться для вас“.
27. ²) Т. е., не заставляя еврея нарушать праздничный покой.
28. ¹) Из семи дней Пасхи и восьми дней праздника Кущей только первый и последний день — праздники (йом-товы); средние дни — хол га-моэд, „будни праздничные“ (у евреев внепалестинских полупраздничных дней в Пасху четыре, а в Кущи пять). В то время, как в йом-тов запрещены все работы, кроме приготовления пищи, в хол га-моэд разрешены те работы, неисполнение коих влечёт двойной убыток и которые при том не требуют большого напряжения (напр., открывать каналы для орошения поля, буде последнее пострадает на будущее время от засухи, дозволяется; однако носить воду и орошать воспрещается). Само запрещение работать есть постановление книжников, а не Библии, почему и допускаются исключения. Подробности — в Талмуде (т. II, стр. 501—502).
29. ²) Заповедь о веселии находится во Вт. 16, 14: „и веселись в праздник твой: ты, и сын твой, и дочь твоя, и раб твой, и раба твоя, и левит, и пришелец, и сирота, и вдова, которые в жилищах твоих“. По учению раввинов (Шулх. Ар. Ор. Хаим 529), это значит: ешь и пей, но при этом не злоупотребляй мясом и вином, будь весёлым, но без легкомысленных шуток, увеселяй детей — сушёными зёрнами и орехами, увеселяй женщин — платьями и украшениями, не выходя, однако, из средств, и угощай пришельцев, сирот и вдов, равно как иных бедных.
30. ¹) См. Талмуд т. IV, стр. 111 —127
31. ¹) Еврейское выражение „кеде хаяв“ значит: „поскольку необходимо для жизни“. Этим ограничивается и право на доход с капитала, если человек может иметь другие, активные источники дохода, и высота роста.
32. ¹) Приват-доцент Эккер обнаружил довольно слабые познания в талмудическом языке, переведя тут еврейское слово „мит'аним“ через „sich demütigen“ — „смиряться“. Талмуд имеет обстоятельно выработанный „чин постов“, с выносом ковчега на площадь, чтением общественных молитв, трубными звуками и проч. (см. Талмуд т. II, стр. 454).
33. ¹) Надо полагать, что по случаю эпизоотии также объявлялся пост — разумеется, эпизоотии среди чистых животных, а не свиней. Поэтому факт поста по случаю эпизоотии на свиньях и вызвал своей необычайностью такое внимание, что ученики стараются объяснить поступок учителя. По первому из высказанных мнений, он это сделал потому, что эпизоотия, свирепствующая на одной породе животных, переходит и на другие.
34. ¹) Впрочем, не исключена возможность обратного процесса: стих отыскан в подкрепление существовавшего в народе мнения. Известно, что древние греческие врачи прописывали больным не коровье, а ослиное молоко, и новейшие исследования подтверждают, что молоко ослицы по своим составным частям весьма близко подходит к женскому. Возможно, следовательно, что и мнение о свиных внутренностях имеет своё основание.
35. ¹) Для того, чтобы ещё больше оттенить преступность закона, Юстус прибавил примечание, в котором говорит: „когда старейшие раввины смерть данного человека признают необходимою, они и теперь ещё обязаны приговорить его к смертной казни“. В тексте Юстуса подчёркнуты слова „теперь ещё“ (вообще он подчёркивает именно свои измышления, ибо только в них имеется что-либо постыдное для Шулхан Аруха); г. Шмаков, оставляя эти слова неподчёркнутыми, обращает уже внимание на признают необходимой и обязаны!
36. ¹) Нужно заметить, что у д-ра Юстуса нет вовсе слова „акум“, а прямо сказано: „ein Jude, der Christ geworden ist“. Несообразность эта становится очевидной благодаря указанию его на вавилонский Талмуд, где, разумеется, о выкрестах и речи быть не может.
37. ²) Мы выше подробно говорили о непринятом учёными каламбуре Симона сына Йохая, что де только Израильтяне называются людьми, другие народы не называются ими. Симон сын Йохая своим каламбуром хотел доказать, что трупы неевреев не оскверняют. Как мы уже видели, д-р Юстус при всяком случае, где только устанавливаются какие-либо исключительные законы для неевреев, замечает: „это-де потому что акумы — не люди“; но в вопросе о вероотступниках он попался в собственные сети: трупы евреев-вероотступников, даже по мнению Симона сына Йохая, обладают оскверняющей силой, следовательно, отступники — люди, и тем не менее, как свидетели неправоспособны.
38. ¹) Ср. Шулхан Арух, Хошен Мишпат 348, 2: „Укравший даже на перуту (ок. ¼ коп.) преступил закон и обязан возвратить, всё равно, украл ли он у еврея или украл у акума“. Там же 359, „запрещается похищать или задерживать какое бы то ни было имущество, всё равно, принадлежит ли оно еврею или акуму“.
39. ²) Надо ещё отметить, что Шулхан Арух, приведя этот закон, прибавляет: „В каком случае закон применяется? — если нет по этому поводу царского закона; если же по закону местного царя недвижимость приобретается или актом, или передачей денег, или другим каким способом, то поступают по закону царя“.
40. ¹) Насколько я мог проследить по источникам, это слово, ни в каких словарях не зарегистрированное, встречается только у Тов-Элема (откуда оно цитируется в „Hagahoth Maimunioth“ к Шехеним, 6), в Мордехае (на эти два места и указывает Исерлес, как на источники своего примечания) и в респонсах Гершона Майнцского (ок. 950—1028); в последнем источнике оно обозначает привилегию торговать известным товаром.
41. ²) Вообще, Эккер пользуется комментариями довольно странно. Среди бесчисленного множества комментаторов на Шулхан Арух (есть комментарии на весь Шулхан Арух и на отдельные части его и даже на отдельные статьи, громадное большинство напечатанных респонсов представляет собою комментарии на Шулхан Арух, а сколько их не напечатано, определить трудно) есть, разумеется, и учёные, и невежды, и умные и глупые. Эккер не держится одного или двух признанных комментариев, а из всех комментариев выбирает для себя потребное, выдавая это за подлинное мнение Шулхан Аруха — а в некоторых случаях, когда нигде подтверждения себе не находит, лишь указывает, что, мол, такой-то комментарий понимает это как раз наоборот.
42. ¹) Шулхан Арух, Хошен га-Мишпат 156, 7 Прим., взято из Раббену Ашер и Мехари Галеви.
43. ²) Там же; взято из Раббену Иерухам, 31 и Маггид Мишна Гилхот Шехеним, перек 6.
44. ³) Раши к Второзаконию XIX, 21 (ошибка: должно быть к Исх. 22, 30).
45. ¹) У Юстуса заключённое в скобках совершенно выделено из текста „закона“, и кавычки помещены до скобок, так что всякому видно, что этого в Шулхан Арухе нет; г. Шмаков позволил себе маленькую вольность, включив имеющееся в скобках в состав закона.
46. ¹) Этот случай не выдуман Исерлесом, он его взял из практики Рашба, жившего в Испании в XIII в.
47. ²) Приказчик до сообщения о случае хозяину, или хозяин по получению денег от приказчика.
48. ¹) Повторяем: Эккер пользуется комментариями не научно. Мы уже цитировали случай, когда он, для оправдания Юстуса, вследствие недостаточного знакомства своего с талмудическим языком толкует текст как раз обратно пониманию комментария; когда же нет возможности оправдать Юстуса на основании прямого текста Шулхан-Аруха, Эккер начинает искать в многочисленных комментариях „поддержек“ Юстусу, и так как комментарии освещают вопрос с самых разнообразных сторон и точек зрения, то достаточно ему где-нибудь, — хотя бы у третьестепенного комментатора, — найти малейший намёк на согласие с Юстусом, чтобы класть резолюцию: Юстус правильно понимает текст, ибо вот такой-то комментарий говорит почти то же. К разбираемому закону о вторичном получении по векселю комментарий „Беэр га-Гола“ (весьма популярный, печатающийся во всех изданиях Шулхан Аруха) замечает: «Левуш (т. е. Мордехай Яффе) написал: возвращение акуму его денег составляет мицву (заповедь, богоугодное дело), так что и акумы скажут (Соф. 3, 13): „Остатки Израиля не делают неправды“». Это — единственное объяснение разбираемого места, других комментариев к этому и прибавлять нечего. Эккер его не приводит, ибо оно идёт вразрез с его резолюцией.
49. ¹) В Мордехае (Кетубот, гл. 11), где подробно рассказаны эти самые случаи, послужившие Исерлесу материалом для кратких замечаний, прямо сказано: „акум ошибся и не может быть найден“.
50. ²) Его имя — Гилелль Старший. Едва ли это знаменитый Гилелль, живший в I в. до Р. X., установивший „золотое“ правило: “не делай другому того, чего себе не желаешь“. Во всяком случае это очень древний учёный, ибо рассказ встречается уже в источнике от IX в.
51. ¹) В излагаемых раввинами судебных решениях настоящие имена тяжущихся заменяются именами: Рувим, Симеон, Леви и т. д.
52. ²) Дело, предложенное на решение р. Меира, было несколько сложнее, Тур значительно сократил его, а Шулхан Арух сократил ещё рассказанное в Туре. На самом деле, Симеон понёс деньги акуму, но оказалось, что акум считал за платье меньше и выдал Симеону сдачу, которую этот держит у себя уже более двух лет (случай этот излагается подробнее всего в „Ответах“, прилагаемых к Мишне-Торе, Киньян № 20).
53. ³) Возвращение нееврею забытого имущества не есть только долг, но ещё мицва (богоугодное, награждаемое дело), ибо тут освящается Имя Божие, так как нееврей начинает относиться с уважением к еврейским законам. На возможность исполнения этой мицвы и претендует Симеон.
54. ¹) Чтобы быть наглядным, приведу параллельно, en regard, подлинный текст Эккера, точный русский перевод и перевод г. Шмакова (с сохранением подчёркнутого им места):

    Текст Эккера:	Точный русский перевод.	Перевод г. Шмакова.
    Der von Justus angegebene Grund „weil er nicht hätte stehlen sollen“ ist nicht zu billigen, weil man daraus den Schluss ziehen könnte: einen Akum dürfe man bestehlen (Cholschen ha-mischpat 348, 1).	Указываемое Юстусом основание: „так как не должен был он воровать“ не может быть оправдываемо, ибо отсюда можно было бы заключить, будто обкрадывать акума разрешается (Хош. га-Мишп. 348, 1)	Указываемая Юстусом причина: „так как он не должен был воровать“ представляется недостаточною, ибо отсюда можно было бы заключить только, что „обкрадывать акума разрешается“ (Хош. га-Мишп. 348, 1)

55. ²) Хошен га-Мишпат 227, 1.
56. ³) Там же, 26.
57. ⁴) Взято из Раши к Второз. XIV, 21.
58. ¹) Достойно замечания, что из понятия „брат“ исключаются Талмудом язычники и… Бог, так что идут длинные рассуждения о том, применяются ли законы об „онаа“ в сделках с Храмом (Иерусалимским), т. е. при продаже товаров Храму (священникам для Храма), или при покупке храмовых вещей, подлежащих продаже. Отмечаем это ввиду того, что Эккер, найдя закон, где поставлены рядом язычники и скот (см. выше), утверждает, что Талмуд считает их равнозначащими.
59. ²) Исерлес тут же указывает, что он разумеет р. Меира Падуанского.
60. ¹) Речь идёт о так называемом праве хазаки (jus casaca), действовавшем в Италии в церковной области и доселе действующем в Турции, — разумеется, под охраной государственных законов.
61. ²) Юстус приписывает тексту выдуманное им „халдейское“ слово, а Эккер это несуществующее слово поправляет.
62. ¹) По его мнению, речь идёт о „вещах“. Может быть, именно в силу такого понимания он и не приводит конца статьи, где (не) идёт речь о вещах. Это лишний раз доказывает, как трудно нееврею освоиться с крайне лаконическим текстом еврейских законодательных памятников, где приходится подразумевать скот там, где прямо о скоте нет ни звука. Предполагается, что изучающий знаком с Библией, где речь идёт именно о скоте, причём в понятие „возвращение пропажи“ входит и безвозмездное кормление скота, и отведение его к хозяину. Впрочем, в Мишне (Бава Мециа 2, 3) подробно разъяснено, что разумеется под библейской „пропажей“.
63. ¹) В еврейском праве действует фикция: раз я не знаю о существовании имеющейся у меня вещи, то я и не считаюсь собственником её. Если, напр., я продал дом, и покупщик открывает в стене этого дома клад, то я не могу искать с него этот клад, раз я не знал про его существование. Наследник-акум, не знающий про ссуду, выданную его отцом, находится в таком же положении, с той лишь в его пользу разницей, что еврей может польститься на мицву „освящения Имени“, дабы обрести заслугу перед Богом.
64. ¹) Вообще, еврейское торговое право обращает большое внимание на облегчение торгового оборота. Как известно, в средние века евреям предоставлено было в коммерческих делах управляться собственными законами (в 1090 г. Генрих IV дарует это право Шпейерским евреям, в 1236 г. Фридрих II — Вормским, в 1238 и 1344 гг. Венским; еврейское право признаётся и „Саксонским Зерцалом“), и скоро талмудические законы вошли в жизнь всего торгового сословия, даже христиан, как наиболее удобные для коммерческих сношений. Современные исследователи германского права находят массу следов Талмуда в германском законодательстве. См. Schröder, Deutche Rechtsgeschichte, B. II и особенно большой труд Бреславльского профессора д-ра Герберта Мейера „Entwerung und Eigentum im deutschen Fahrnisrecht. Ein Beitrag zur Geschichte des deutschen Fahrnisrechts und des Judenrechts im Mittelalter Jena“, 1902. Проф. Meyer, христианин, довольно известный юрист-историк, специально занялся изучением Шулхан Аруха и Талмуда для выяснения происхождения разных норм германского права. После многих лет труда, он в письме к редактору „Monatsschrift für Geschichte und Wissenschaft des Judentums“ (июль-август 1903 г. стр. 382) заявляет: „я считаю еврейское право в его совокупности одним из превосходнейших правовых зданий, созданных человеческим гением“ („für cins der grossartigsten Rechtsgebilde, die Menschengeist erdacht hat“).
65. ¹) Мы не раз уже видели и ещё будем иметь случай видеть, что д-р Юстус выдаёт за основные, общепринятые законы как раз то, что носит ремарку: „некоторые говорят“.
66. ¹) По произношению румынских евреев — мухас; на самом деле, это мохес — „мытарь“, слово хорошо известное и христианам из Евангелия.
67. ¹) Г. Шмаков „переводит“ конец так: „а иные спорят и рассказывают, будто мы при всех делах говорим: государственный закон есть закон“.
68. ¹) Припомним, что д-р Юстус в заглавии своей книги обещает дать „сто законов, регулирующих отношения между евреями и христианами“.
69. ²) В Библии речь идёт о забодании „вола ближнего твоего“; в синодальном переводе ошибочно значится: „вола соседа твоего“. Этим и объясняется неправильный перевод г. Шмакова.
70. ¹) В Талмуде много раз подтверждается запрещение разводить мелкий скот в Палестине; комментаторы объясняют это тем, что мелкий скот потравляет чужие поля. Объяснение весьма сомнительное; может быть, более глубокие культурно-исторические исследования дадут разгадку этому чрезвычайно странному запрещению.
71. ²) Так переводит г. Шмаков немецкое: „ohne denselben an die Kette zu legen“.
72. ¹) У Эккера передано буквально: „siene Schwester von der Mutter“. Г. Шмаков переводит: „на сестре своей матери“!
73. ¹) Впрочем, возможно и другое объяснение: Юстус сам доставлял Эккеру материал для экспертизы и обманул эксперта.

Примечания редактора

Указанные отрывки из перевода Шмакова дополняют цитаты, приведённые Переферковичем:

1. «... так что не приходится опасаться [убийства]. (O. Х. 20, 2)»
2. «... так как и оно равным образом доказывает, что этот запрет возник единственно из недоверия к акумам.»
3. «... (тот) обязан говорить: “Хвала Тебе, Господи Боже наш, Царь вселенной, за долготерпение, оказываемое нарушителям Твоей воли”. (O. Х. 224, 1)»
4. «... Конечно, и в отношении молитвы “Шефох” лукавые и упорные сыны Иуды готовы твердить, что под названием “гойим” отнюдь не разумеются христиане. Но как бы то ни было, мы не боимся столь “добрых пожеланий”, даже не сердимся на евреев… Сравните это иудейское проклятие с молитвой католической церкви на литургии великой пятницы.»
5. «Там сказано буквально: … “даже если за этот проступок не (установлена) смертная казнь”».