Евграф Петрович Батурин
правитьС некоторого времени вошло в обыкновение говорить, писать только о умерших великих людях. Прекрасное правило! Ибо гордость и мелкие умы не находят себе пищи. Но для чего в то же время лишать молодого, пылкого человека сведений о достоинствах своих соотчичей, которые живут, украшенные, увенчанные лаврами после дел своих почтенных? Он видел в Риме Фабриция, Регула, Торквата, Кориолана, Гракхов; видел в Греции Аристида справедливого, Сократа мудрого, Фемистокла, Милтиада, Алкивиада, Симона, Кинигира и тысячу других молодых мужей. От дел их кровь волнуется у него, быстро разливается по всему существу его. Он льет слезы от чувств добродетельных; он хочет подражать им; он любит свое отечество, любит своего государя. Но вдруг вопрошает: Неужели нет и ныне между россиянами таковых, коих бы видеть можно было, слышать о них от других, или от самих, как они достигли славы, что они сделали? Уверен, что благовоспитанный россиянин, в концерте ли, в театре, на балу — везде, где бы он ни был — ищет, находит того, который личными своими подвигами извлекает у него слезы.
Вот его сластолюбие душевное! Вот его торжество! Он спешит домой, читает Плутарха, Полибия, Ксенофонта, Фукидада, Тита Ливия, Тацита, Ролленя, Верто; занимают его Вобан, Монтекукули, принц Евгений, Конде, Тюрен, Петр Великий, Суворов, Румянцев, Шереметев, Яков Долгорукий и многие другие. Он с Аннибалом взбирается на Альпы, проходит болота, земли; с Суворовым переходит Чертов мост, преодолевает самую ужасающую природу; в авангардах с бесстрашным Багратионом, с Александром Великим доходит до Индии; с Сократом в афинским лицеуме — везде с Петром Великим. Все это делает для того, что Б… так делал, и тем достиг славы; муж, которого он любит, обожает. Он знает, уверил себя, что без пяти и десяти лет занятий, в тишине беседуя с умершими великими людьми, нельзя сделать того, что Б…. сделал; ибо мужество, без сведений воинских, без красноречия, истории и географии, ничто иное, как ливийский лев, которого один искусный ловец привозит в Европу и показывает стекшемуся народу, смеется над напрасными усилиями ярящегося свирепого льва. Напротив — мужество увеличивается при познаниях; например история и красноречие и слабому духом дает геройство, и он производит чудеса во время войны и мира.
Вот причина, для чего мне приятно описать действие человека, которого душевно почитаю, люблю, и в глазах коего начал познавать истину. Был руководим ею — утвердился в неотъемлемых правилах: поклоняться Богу и славословить Его; любить государя, отечество, ближнего, и страшиться говорить неправду!
[1] Уже солнечные лучи готовы были освещать; мраки редели, Варшава в покое, жители в объятиях сладкого утреннего сна; тишина ничем не прерывалась. Дни святые давали чувствовать нечто умилительное; три оборота благотворного светила совершатся, и народ христианский воскликнет, воспоет, радостью исполненный, воскресение Бого-человека. Все нетерпеливы; каждый хочет облобызать друга и врага своего; всякий желает смирится в духе; крамолы, распри, неудовольствия исчезнуть готовы, подобно ночи при восходе первой живительной планеты; все в мире — как вдруг раздался выстрел: эхо повторяет глухо оный; другой громче от арсенала польского; выстрелы становятся чаще. Страх, недоумение, пробуждают город. Ужас объемлет слабодушных; мужество ощущают герои. Все в движении: плачь, уныние. Тогда-то премьер-майор Батурин с подобными ему[2] тверд и непоколебим пребыл, видя у арсенала одно орудие русское; под картечными выстрелами привозит к нему на помощь другое[3], у которого на пути поляки всех канонеров побили. Батурин не теряет духа, соскакивает с лошади; сам, со сродным ему мужеством, природной силой и проворством, заряжал обе пушки, пока из гренадер набрались в канонеры, по его же расторопности; чрез то неприятельские орудия замолчали, и он, с русскими подвинувшись вперед, взял их орудие.
Едва тут утихло, Батурин летит на крыльях неустрашимости к другому месту, где поляки из трех орудий стреляли на одно русское, у коего все почти канонеры были побиты и орудие оставлено. Батурин с другими офицерами бросился, и устоял так, что оставленное орудие начало действовать; а между тем он же закричал солдатам, чтоб с другого двора напали во фланг польским орудиям. Приметя сие, поляки начали орудиями отступать. Батурин, горя любовью к отечеству и верностью к Великой Екатерине, с обнаженной саблей кинулся на одно орудие; за ним бросилось и несколько солдат, но, не добежав шагов десяти, прострелили храброму Батурину правую ногу — он пал, но свидетели его мужества с майором Депрерадовичем взяли сию пушку.
Придя в чувство, Батурин, перевязав ногу, виден снова прекрасный, осанистый на коне; и как дом начальника русских с тылу окружен был поляками, Батурин там… — солдаты, завидя его, бьют уже неутомимым бесстрашием врага, выгоняют оного со двора; по велению его, заваливают ворота, и стрельба в домах на противной улице умолкла. Так поступают русские солдаты, имея Батурина, или ему подобных предводителями!
Солнце склонялось к западу, когда подполковник Титов с одним батальоном шел соединиться с главным корпусом. Батурин вывозит на улицу орудие и, сделав несколько выстрелов картечами, способствовал мужественному Титову с ними соединиться.
Я пропускаю малости, свойственные каждому храброму офицеру всех народов; но скажу, что когда все, и сам главнокомандующий, хотели на договор сдаваться, и уже несколько трубачей к неприятелю посылали, Батурин противится и, подобно Ксенофонту, взял на себя сделать возвратный поход, говоря: «Русские или бьют, или с оружием умирают!» Отдав приказы, по каким улицам должно идти, сам под картечными выстрелами повелевал; всех со двора комиссии проводя, последний с оного выступил, несмотря на то, что с трех сторон нападение было. В сем месте Батурин говорит свидетелям своего мужества, знаний и присутствия ума: «Ребята! Храбрых солдат всегда менее погибает, и один только способ живыми остаться, сквозь город пробиться; ежели же не удастся, умрем храбрыми россиянами; знайте, поляки никому пардону не дают!» Солдаты закричали: «Идем, идем, не робеем!»
Казалось, что все исполнится по предписанию Батурина: но генерала кто-то уговорил, и не по тем улицам пошли, по которым было назначено, и наконец в такое узкое место завели, что улица не шире двух сажен; на ней стоят два орудия польских, и картечами вдоль по оной производят стрельбу. Батурин, соединяясь с западным полком, ужаснулся, и видя, что рассуждать не время, вскричал: « Ребята! Друзья! Ура! Ура! За мной!» бросился на пушки; но едва пробежали несколько шагов, все почти были убиты. Батурин остался жив, который после того несколько раз кидался вперед — никто ни с места; однако уговариванием, угрозами, просьбой, возвратил некоторым мужество — и они, выстрелив, побили всех канонеров; один только остался, в которого выстрелов более десяти сделали, и никто не мог попасть; а он оба орудия один заряжал, и как подвинутся к нему, то выстрелит картечами и всех положит. Тут опять генералы хотели сдаваться, потому, что с тылу также облегли россиян.
Между тем Батурин, внимая только гласу чести, с храбрейшими солдатами вперед подвигался и, подошед близко к орудию, со слезами уговаривал солдат идти за ним; но они в такую робость приведены были, что не идут с места. Тогда истинно русский, честь храбрых, Батурин, повторяю, вырывает правой рукою знамя у знаменоносца, несмотря, что левая рука его в сей улице была прострелена и палец оторван пулею; кровь обагряла всего, но он не чувствует боли, не видит крови; душа его исполняется славою отечества, Екатерины, своей. Умереть за отечество — торжество Батурина. Он кричит солдатам: «Подлые души! Вы не достойны знамени иметь; я лучше хочу честно умереть, нежели с вами служить». Сие слова имели свое действие: бросились за Батуриным, и наконец, мужественный польский канонер оставил орудие.
По другим улицам также были расставлены орудия: должно было их брать — и Батурин, видя робость ратников русских, начал их саблей бить, плашмя и острием. Таким усилием, встречая тысячу смертей, продрались сквозь город, сперва не более 20 человек, в вскоре около шести сот присоединились к Батурину, которых сей герой остановил, собрал и поставил за встретившимся болотом. А между тем конница русская проскакала сквозь их и ушла.
Батурин вскочил на лошадь, поскакал к прусской коннице, которая начала показываться, чтоб она подала помощь им. Когда храбрый Батурин садился на лошадь, шагах в десяти уланы проскакали, палили; но Бог сохранил Батурина, и он только лишился пальца на руке, и чрез несколько месяцев, излечась от ран своих в Кенигсберге, явился опять на поле славы, под начальством великого, неподражаемого, вечно-победоносного князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, и получил за многие дела четвертой степени крест ордена Святого Георгия Победоносца. Поход кончен в Польше — Батурин подполковником полетел в Персию, под начальством храброго, умного, всеми любимого графа Валериана Александровича Зубова.
Теперь он подполковником, наслаждается, в цвете лет еще своих, в вечных занятиях славой; — готов снова быть полезным отечеству и государю своему.
Бель-Вю (*)
7го июля, 1804.
(*) Загородный дом, на 13й версте по Петергофской дороге, принадлежащий его высокопревосходительству, Александру Львовичу Нарышкину. Благосклонностью хозяев пользуется Из. твер. духа нек. росс.
[Гераков Г. В.] Евграф Петрович Батурин: [О героизме майора Батурина в Варшаве в 1794 г.] / Издатель Твердости духа некоторых россиян // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 16, N 14. — С. 109-119.
- ↑ Кому не известно несчастное происшествие, случившееся в Варшаве в 1794-м году, когда неправедное кровопролитие было причиной следствий, для Польши неожиданных? В книгах судеб так написано — должно безмолвствовать и смиряться; но некоторые подробности сего случая будут конечно приятны друзьям России и справедливости.
- ↑ Оказавшие себя: Титон, Вимпфен, князь Гагарин, Мейер, Тищев, Депрерадович, Постельников, Дорохов, русский Леонид, Парфентьев, младый Игельштром и многие другие.
- ↑ Русских было в Варшаве девять батальонов пехоты, шесть эскадронов конницы; казаков не более 150 и 40 орудий; у поляков регулярных войск пять тысяч, тысяч до 30 мужиков и мещан вооруженных и более ста орудий. Женский пол также действовал против русских.