Антонин (в Талмуде) — римский император и герой многочисленных еврейских легенд, где довольно подробно рассказывается о его отношениях к евреям и иудаизму и, главным образом, о его дружбе с «Рабби». В вавилонском Талмуде Антонин назван «отцом» אסוירוס (Severus), но какой римский император в действительности подразумевается под этим именем, до сих пор остается все-таки не решенным. Одни отождествляют его с Марком Аврелием (Рапопорт и Болек), другие с Септимием Севером (Грец, который при этом отождествляет «Рабби» с Иегудой Ганаси II), еще другие с Каракаллой (Иост и Н. Крохмаль), Элиагабалом (Кассель) и Люцием Вером (Франкель). Рассказ об А. в Талмуде имеет не исторический, а легендарный характер и потому носит на себе печать хронологической и психологической спутанности. Сохранившиеся в преданиях религиозные споры между Адрианом и Иошуей бен-Хананьею, между р. Акибой и Плинием Руфом, Шабуром I и Самуилом Ярхинаи, точно так же как и легендарные разговоры, происходившие между Александром Великим и первосвященником Симоном или между Птолемеем и священником Элеазаром, — могут служить параллелями к различным легендам об А. Еврейский фольклор любит олицетворять отношения, возникавшие между иудаизмом и язычеством, в виде разговоров, происходивших между еврейскими мудрецами и языческими государями.
Еврейская легенда следит за А. с самой его колыбели. Мать «Рабби» променяла своего сына вскоре после его рождения на Антонина, который родился в одной ей близко знакомой семье. Только таким образом ей и ее сыну удалось спастись от чиновников Адриана, которые преследовали даже женщин, допускавших совершать над их сыновьями обряд обрезания. Вследствие этого случая А. пришлось кормиться некоторое время еврейским молоком, с которым он всосал в себя и любовь к евреям и еврейству (Абода Зара, 10б; Тосафот s. v. Chad Katil, от имени какого-то Мидраша). Рабби же, сын этой матери-заместительницы, стал руководителем и другом А.; он же в конце концов убедил его принять иудаизм (Иеруш. Мегил., I, 726; Рош Гаш., VI, 130, 131). — Но «царь» А. до тех пор окончательно не присоединился к иудаизму, пока совершенно не исследовал основные его принципы с помощью своего друга — Рабби. Так, напр., он не соглашался с еврейской точкой зрения на воздаяние после смерти, указывая, между прочим, на то, что и душе и телу будет весьма легко спасти себя от наказания; тело будет говорить: «Это не я, а душа переступила повеления и законы, ибо, подлинно, как только она меня покидает, я лежу неподвижно, как камень»; душа же, с своей стороны, возразит: «Вся вина — в теле, ибо, будь я вне его, я порхала бы безвинно, подобно пташке, по воздуху» (Сангедр., 91а и сл.; в более краткой форме см. Мехилта Бешаллах, Шира, II). Ответ Рабби разъясняет правильность взаимоотношений, существующих между телом и душой, причем в этом ответе Рабби прибегает к известной притче с двумя сторожами, которым хозяин поручил стеречь сад. Один был безногий, другой слепой. Безногий говорит слепому: «Я вижу прекрасные смоквы на дереве, только мне не достать их; посади меня к себе на плечи, и я сорву их для нас обоих». Они так и сделали. Хозяин, заметив исчезновение смокв, привлек убогих к ответу. «Разве я, безногий, мог бы подняться до этих смокв?» — оправдывается один. «Разве я, слепой, мог видеть их?» — говорит другой. Тогда хозяин сажает хромого верхом на слепого и судит их вместе. Так и Бог будет судить тело и душу вместе (Monatsschrift, 1873, стр. 75). Рабби также поучает A. о воскресении мертвых (Иеруш. Кид., IX, 32б; Иеруш. Кетуб., XII, 35а, где имя А. читается «Антолинус»). А. задает Рабби еще много других вопросов, как общих, напр. «почему солнце заходит на западе?», так и специально касающихся иудаизма (Сангедр., 91б). — А. также не может примириться с тем еврейским законом, который устанавливает определенные часы для молитвы, ибо, говорит он, «последняя может иметь смысл и значение лишь тогда, когда душа преисполнена порывов религиозного настроения» (Танх., изд. Бубера, I, 196); и это разъясняет ему Рабби соответствующим примером. С другой стороны, в вопросе о том, с какого времени человеческим существом овладевают дурные наклонности — с момента ли зачатия или появления на свет, уже А. явился учителем Рабби, который склонился перед его мудрым ответом (Санг., loc. cit.). Существует много легенд, рассказывающих также, и весьма подробно, о личных отношениях А. к Рабби. Остались предания о банкетах, которые один устраивал в честь другого, и сохранились даже меню этих банкетов (Beresch. rab., XI, 4; Esther rab., I, 3). Император всегда советовался с своим другом, прежде чем предпринять какой-нибудь поход, как это, напр., было относительно предполагавшегося им похода против Александрии (эта легенда, по-видимому, имела в виду нелепую войну, которая в то время возгорелась между Римом и Египтом). Говорят, что А. предпринял эту экспедицию исключительно под влиянием убеждений Рабби, который, основываясь на одном стихе из пророчеств Иезекиила, а именно 29, 15, советовал царю бесстрашно напасть на Египет (Мехилта Бешаллах, Шира, VI). По-видимому, вследствие тогдашних политических обстоятельств обмен мнениями между двумя друзьями был сопряжен с большими опасностями, несмотря на то, что заранее у обоих было решено, что никакое третье лицо не будет знать о совещаниях А. с Рабби. Вероятно, по этим именно причинам Антонин вынужден был собственноручно убить двух слуг, которые случайно оказались свидетелями их собеседования (Абода Зара, 10а); по тем же основаниям друзья должны были прибегнуть к особым письменным и устным знакам, дабы никто, даже случайно, не мог их понять. Так, когда императорский посол пришел к Рабби от А. с вопросом, каким образом улучшить финансовое положение страны, Рабби повел его на огород и, не говоря ни слова, вырвал из земли несколько старых реп и заменил их более молодыми и свежими. Император понял намек и, устранив от финансового управления старых чиновников, тем спас свое государство от гибели (Beresch. rab., LXVII). Император A. питал в душе своей два желания: одно заключалось в том, чтобы возвысить город Тивериаду до степени самостоятельной колонии, свободной от всяких налогов, — вероятно, ввиду того, что этот город был населен исключительно евреями; второе желание его заключалось в том, что ему хотелось быть уверенным, что после его смерти сын его займет престол. Обе эти просьбы изложить перед сенатом он не мог, так как сенат мог удовлетворить только одну из них. Тогда А. обратился за советом к Рабби, какое из этих желаний предпочесть. В присутствии императорского посла Рабби велел привести к себе двух человек; одному из них он вручил голубя и велел ему взобраться на спину другого, а последнему сказал: «Смотри, чтобы тот, которого ты держишь на спине, не выпустил голубя». Император понял этот намек. Он означал, что его сын, уже будучи императором, сумеет, конечно, возвысить Тивериаду до того положения, о котором мечтал А. (Абода Зара, 10б). Уважение императора к Рабби выражалось весьма часто в форме богатейших подарков, наград земельными участками (Иеруш. Шеб., VI, 36а) и даже мешков с золотом, которые сверху насыпались зерном, дабы не возбудить зависти римлян. Рабби до тех пор не принимал этих подарков, пока А. не указал ему на то, что наступит время, когда потомство Рабби будет весьма радо золоту, которым оно будет в состоянии откупиться от алчности и жадности его (Антонина) потомков (Абода Зара, 10б). — Более ранняя легенда видит в А. только богобоязненного нееврея, настолько благосклонно относящегося к иудаизму, что даже воздвигает алтарь еврейскому Богу, не становясь, однако, впоследствии евреем (Иеруш. Мегил., I, 72). Позднейшая легенда смотрит на А. как на типичного «благочестивого прозелита» — גר צדק, даже утверждает, что во время воскресения мертвых он станет во главе всех воскресших прозелитов (Иеруш. Мегил., loc. cit.; Wajikra rab., III). Причина его перехода в иудаизм, между прочим, изложена в одной легенде следующим образом. Однажды Антонин спросил Рабби, каким образом он сможет наверное удостоиться в будущей жизни вкушать от Левиафана. Хотя Рабби уверял его, что он может удостоиться этого, но A. ему не поверил, так как уже закон о пасхальной жертве (Исх., 12, 48) категорически устанавливает, что необрезанный не может разделять ее — тем более нет у последнего права вкушать от Левиафана. Согласно этому логическому выводу А. вступил в союз Авраамов и сделался евреем. — Ср.: Rapoport, Erech Millin, s. v.; idem, в Kerem Chemed, IV, 215—239, VII, 138—214; Jost, Geschichte der Israeliten, IV, 97 и сл. и appendix на стр. 232; idem, в Zion, 1841, стр. 10, 27, 41; idem, Literaturblatt des Orients, 1849, стр. 11; S. Cassel, в Allgemeine Encyclopädie Эрша и Грубера, XXVII, 17 и след.; Krochmal, Hechaluz, II, 72; Z. Frankel, Mebo, стр. 192; Graetz, Geschichte der Juden. 2 изд. IV, 485 и сл.; idem, в Monatsschrift, I, 236, 401, 430; Bodek, Marcus Aurelius Antoninus, Leipzig, 1868; D. Hoffmann, в Magazin, XIX, 33, 245, где собраны все легенды об Антонине; Bacher, Ag. der Tannait., VI, 458 [Ст. L. Ginzberg’a, в J. E., I, 656—657]. 3.