Анатомия в Талмуде — I. Источники. — Специального трактата по А. в Талмуде не существует, как нет в нем специальных трактатов и по другим отраслям медицины, хотя нет сомнения, что в палестинских академиях галахи по медицине, משנה דופאים (см. Медицина), преподавались наравне с ритуальными и юридическими галахами. Но в то время как эти последние, достояние чисто национальное, были тщательно собраны патриархом Иегудой I и его школой и потому сохранились в Мишне и родственных ей сборниках во всей своей полноте, медицинским галахам не посчастливилось найти себе усердного собирателя, и только по сравнительно немногим рассеянным в Талмуде медицинским барайтам мы можем составить себе далеко не полное представление о медицинских воззрениях древних евреев. Это относится к медицине вообще; что же касается Α., как нормальной, так и патологической, то мы в этом отношении несколько счастливее. Между ритуальными и отчасти между юридическими галахами встречаются такие, установление которых требовало более или менее точных сведений о строении человеческого (или животного) тела в здоровом и больном его состоянии; а так как древние законоучители были крайне щепетильны во всем, что касалось рита, то для установления указанного рода галах они часто либо сами исследовали животный организм, либо пользовались для этого экспертизой современных им врачей (см. ниже). То же самое делает и современный законодатель при установлении законов, сопряженных с т. наз. судебной медициной. И подобно тому, как на основании некоторых отделов уголовного законодательства (напр. об увечьях) мы могли бы до некоторой степени судить о состоянии хирургической науки в той или другой стране, если бы у нас не было для этого других источников, точно так же мы можем на основании известных галах приблизительно определить состояние анатомической науки в эпоху создания Мишны. Вот для иллюстрации два примера: по закону Моисея прикосновение к трупу или части его, равно как пребывание в шатре, где находится труп, сообщает человеку состояние «ритуальной нечистоты», טומאה, от которой он освобождается посредством омовения и окропления особой очистительной водой (Числ., 19, 14). По толкованию Талмуда, «шатерной нечистотой», טומאה אוה ל, инфицирует или целый труп, или анатомический представитель его — «член», אבד, т. е. кость, покрытая мягкими частями; обнаженные же кости производят эту «нечистоту» только в том случае, если они составляют по своему объему или числу больше чем половину скелета. Надо было, следовательно, установить общее число костей в скелете человека, и Мишна определяет это число в 248. — Другой пример: закон Моисея запрещает употреблять в пищу мясо животного, павшего вследствие какой-либо болезни — nebela, или растерзанного дикими зверьми — terepha. Талмудическая традиция подводит под понятие о «терефа» не только уже погибшее животное, но и такое, которое, будучи зарезано по правилам рита, представит при его посмертном исследовании такие повреждения наружных или внутренних органов, которые рано или поздно повлекли бы за собою смерть животного, даже если бы оно не было зарезано (см. Терефа). В Мишне и Гемаре приводится по этому поводу длинный список разных изменений во внутренних органах, происшедших как от травматических повреждений, так и от воспалительных процессов, причем в большинстве случаев дается довольно верная оценка их прогностического значения, т. е. определяется, какие изменения органов обусловливают смерть животного и какие нет, словом, создается целая система патологической анатомии. — Кроме приведенных двух примеров, источниками сведений о состоянии A. у древних евреев служат также галахи об увечьях и телесных пороках («мум»), в силу которых одержимый ими Ааронид не допускался к служению в храме; затем учение о телесных же пороках домашних животных, ставших вследствие этого негодными к жертвоприношению, причем требовалось отличить пороки неизлечимые, מום קבוע, от излечимых, מום עובד; далее, учение о менструации, נדה, и сопряженных с ней разных патологических процессах в женской половой сфере, определение которых немыслимо без некоторого знакомства с анатомией соответственных органов; наконец, важное в ритуальном отношении учение о родах и выкидышах, дающее богатый и весьма интересный материал, на основании которого мы можем судить о сведениях законоучителей в эмбриологии.
Не следует, однако, упускать из вида, что Α., как и другие реальные науки, составляла для Талмуда не цель, а средство; она играла в нем ту же роль, какую медицина вообще играет в современном законодательстве или современном судопроизводстве, роль средства экспертизы. Из циркулировавших среди ученых талмудической эпохи анатомических сведений Талмуд брал лишь то, что нужно было ему для его специальных целей; понятно поэтому, что составить теперь из этих фрагментарных данных полное систематическое описание всех органов человеческого тела так же немыслимо, как невозможно было бы, например, составить полную систему хирургической патологии по тем данным, которые заключаются в некоторых отделах какого-нибудь современного уголовного кодекса. Однако уже указанные фрагментарные сведения по анатомии дают достаточный материал для сравнения состояния этой науки у древних евреев с таковым же у древних греков, с довольно выгодным результатом для первых. Период развития устного учения у евреев, от Эзры (480 год до Р. X.) до заключения Мишны (конец II в. после Р. X.), как раз совпадает с периодом развития греческой медицины от Гиппократа (460—377 до Р. X.) до Галена (131—201 по Р. X.), в гениальных трудах которого А., собственно, и достигла своего высшего расцвета и после которого она остановилась в своем развитии вплоть до эпохи Возрождения. В Талмуде сохранились некоторые следы влияния Гиппократовой школы на общие медицинские воззрения древних евреев (напр. парадоксальное утверждение Талмуда о жизнеспособности детей, родившихся на 7 месяце беременности, и нежизнеспособности родившихся на 8 месяце). Можно, однако, с уверенностью исключить всякое влияние Гиппократовой школы на А. Талмуда: последняя в научном отношении неизмеримо выше первой. Нормальная Α., правда, была доведена Галеном до степени совершенства, недосягаемой для авторов Талмуда, но зато последними выработана была целая система патологической Α., о существовании которой греки едва ли подозревали.
«Об A. у древних евреев, — говорят авторы, — не могло быть и речи ввиду строгого запрещения всякого прикосновения к трупу» (Ковнер, «История медицины», 23; D. v. Kotelmann, Die Geburtshülfe bei den alten Hebräern, 3; Hirtl, Das Arabische u. d. Hebräische in der Anatomie). Такого запрещения у евреев не существовало и не могло существовать. Иначе как стали бы тогда евреи хоронить своих мертвых? Однако погребение усопших всегда считалось у них делом святым, ради которого они готовы были жертвовать даже своей жизнью (Товит, I, 22; II, 4—9). Запрещалось прикасаться к трупу исключительно священникам-Ааронидам, а также тем из мирян, которые дали обет назирейства (Лев. 21, 1; Числа 6, 6). Но медицина у древних евреев никогда не находилась в руках жрецов. До Вавилонского пленения она была достоянием пророков, с которыми с успехом конкурировали светские врачи (I Цар. 17, 17—22; II Цар. 4, 34; 5, 1—10; I Хрон. 16, 12). По возвращении же из Вавилона медицина окончательно перешла в руки светских врачей. Последние могли бы вскрывать трупы и с научной целью, тем более что прямого запрещения вскрывать человеческое тело нет ни в Моисеевом законе, ни в постановлениях позднейших законоучителей. Талмуд, напротив, свободно допускает вскрытие для судебно-медицинских целей не только в случаях уголовных, но даже гражданских (Хулин, 11б). Если вскрытия с научной целью производились крайне редко, то от этого удерживало древних евреев ложно понятое чувство пиетизма к покойникам, чувство, которое разделялось и другими народами древности, за исключением разве египтян (см. Бальзамирование). Но там, где этот мотив отсутствовал, напр. по отношению к проституткам, которые и при жизни не дорожили неприкосновенностью своего тела, там разрешалось пользоваться трупом и для научных целей (ср. Hamburger, Realencyclop. für Talmud, s. v. Leichensection). И действительно, существует одно достоверное сообщение, что ученики рабби Исмаила (конец I-го и начало II-го века по Р. Хр.), желая проверить традиционную норму для числа костей в скелете, выпросили однажды для исследования труп осужденной на смерть проститутки и, подвергнув его продолжительному вывариванию, שלקו (для очищения костей от мягких частей и связок), нашли в нем 252 кости вместо 248 (Бехорот, 45а).
II. A. в Библии. — Уже в самой глубокой древности представление о внутренних органах человека не чуждо было евреям. Это видно из того, что библейская поэзия весьма охотно заимствует образы и метафоры именно из состояния внутренних органов, напр. Иов (16, 14) говорит: «Окружают меня стрелки… пронзают почки мои беспощадно, проливают в прах желчь мою». Аналогичным образом выражается и Иеремия (Плач, 2, 2). Тот же Иов (21, 24), описывая человека, внезапно умирающего в цвете сил, говорит: «Сосуды его полны молока и сочен мозг его костей». Представление о тканевидном строении органов также не чуждо библейской поэзии. Псалмопевец, прославляя всеведение Божие, говорит: «Не сокрыты кости мои от Тебя, как устроен я втайне, как соткан я в глубине земной; мой зародыш видели очи Твои…». Это представление о тканевидном строении тела перешло затем и в талмудическую литературу, где оно встречается сплошь и рядом, напр. שפיד מדוקם — сотканный зародыш. — Для тех зачатков Α., которые имеются в Библии, не было, в сущности, даже надобности в специальном исследовании трупа. В Библии часто упоминается о варварском обычае древних народов не предавать трупов своих убитых врагов земле, а оставлять их на поле брани — на съедение хищным птицам и шакалам. К валяющемуся на поле трупу рядом с жаждущими крови птицами могли подходить жаждущие знания люди, которые, может быть, и тогда уже понимали, что смерть — верный ключ к великой тайне жизни.
В Библии упоминаются следующие анатомические термины: 1) кость (עצם — os, от слова עץ — дерево, которое она напоминает своей твердостью) — признается главной составной частью тела; отсюда употребление в позднейшем еврейском языке слова עצם как местоимения возвратного (себя) для обозначения личности. Из отдельных частей скелета упоминаются: а) позвоночный столб — עצה (кн. Левит, 3, 9). Перелом шейного позвонка (מפדקה) вследствие падения назад был причиной смерти престарелого священника Эли (I Сам., 4, 18); b) ребро (צלע — costa); то обстоятельство, что нижнее ребро, особенно у худощавых людей, представляется через кожу как бы обрубленным, служило, вероятно, поводом к библейскому сказанию о создании Евы из ребра Адама; с) тазовая кость (כםל — os innominatum; Лев., 3, 4); d) бедренная головка (כץ הידך — caput femoris), вывих которой из тазовой кости причинил хромоту патриарху Якову. Из суставов упоминаются: е) голеностопное сочленение, «карсул» (Псалм., 18, 37); f) колено, «berech», אדכובה — в Мишне; g) плечевой сустав, «ацил», אציל (Иер., 38, 12), по мнению Hirtl’я (Das Arabische u. d. Hebräisch in der Anat., s. v.), от этого слова образовалось латинское axilla и немецкое Achsel; ср. דמח, 83 (см. библиографию в конце статьи). 2) Именем gid (nervus, tendo) — обозначается всякое шнуровидное образование в теле, преимущественно связки, сухожилия и нервы. «Вертлюжья жила», הנשה ניד, которая была растянута у патриарха Якова во время его ночной борьбы с ангелом и поэтому запрещенная евреям для употребления в пищу (Бытие, 32, 26—33), понимается еврейской традицией в смысле «седалищного нерва» (Nervus ischiadicus; ср. Raschi к Хулин, 45а; Флавий, «Древн.», I, 20, § 2). 3) Bassar (caro), обозначая в широком смысле всякий живой организм вообще, в узком смысле прилагается к мускулатуре в отличие от всех прочих мягких частей. О дифференцировании мясистых частей тела на отдельные органы движения в библейское время, разумеется, не могло быть и речи; но библейские авторы несомненно понимали, что мясистые части — орган силы. О бегемоте говорится: «Вот сила его в чреслах его (מהנים) и мощь его в мышцах чрева его» (Иов, 40, 16). 4) Что касается внутренних органов, то библейские авторы верно различали между гортанью (garon, larynx) как органом голоса и глоткой לוע (loa, pharynx) как органом глотания (Ис., 56 4; Притч., 23, 2). Органом же вкуса, טעם, они вместо языка ошибочно считали небо הד (chek, palatum; кн. Иова, 12, 11). — Из органов грудной полости в Библии упоминается только сердце (leb — cor), которое древние евреи считали органом мышления и чувствования. Все духовные свойства человека — разум и воля, любовь и ненависть, надежда и отчаяние — имеют свое пребывание в сердце. Впрочем, заблуждение евреев разделяли также греки и даже величайший их философ, Аристотель. Еще во II в. христианской эры великому Галену пришлось потратить много остроумия на то, чтобы доказать, что не сердце, а мозг — орган мысли и чувства, между тем как для его еврейского современника, редактора Мишны, эта истина была уже общим местом (см. ниже). — Удивительно, однако, что на библейском языке нет даже слова для обозначения «легких» (слово «reah», דיאה, впервые встречается только в Мишне). Это тем более странно, что в ритуале жертвоприношений (Левит, 1—10) даются указания о всех внутренних органах; о легких нет ни слова. — Точнее различались органы брюшной полости (בטן, abdomen); есть особые термины для желудка (keba — ventriculus), для кишок (méim — viscera), для печени (cabed — hepar), функция которой — выделять желчь (merera) — была хорошо известна библейским авторам, что следует из сопоставления параллельных выражений у Иова (16, 13) и Плача (2, 11); затем имеются обозначение для матки (דחם, uterus) и для почек (kelajoth — renes). Последние почему-то считались также органом сознания и совести; отсюда обычное выражение для угрызения совести — «увещевание почек», מוםד כליוה. Трудно поддается объяснению анатомический термин jotereth ha-kabed, יוהדה הכבד. Буквально это означает: придаток к печени; LXX переводит этот термин через λοβός του ήπατος, т. е. доля печени. Из нижней поверхности печени действительно выделяется как бы особая часть ее, т. наз. Спигелевая доля. Но слово jotereth часто соединяется со словом kabed предлогом «на», על; следовательно, этого органа надо искать где-нибудь над печенью, а не под нею. По этой же причине должно быть отвергнуто толкование Dilmann’a (в его комментарии к Левиту), что jotereth — связка между печенью и 12-перстной кишкой (ligamentum hepatoduodenale), которая находится под печенью. Ближе к истине толкование Таргума и раввинов — חצד כבדא (двор печени), т. е. диафрагма, которая удаляется обыкновенно из полости животного вместе с печенью и окутывает последнюю. Но возможно также, что «jotereth» означает легкие, для которых другого библейского термина не существует.
III. А. в Талмуде. — Остеология. — В Мишне сохранился любопытный медицинский фрагмент, составляющий список костей, распределенных по главным отделам человеческого тела. Что он гораздо древнее Мишны, видно из того, что еще в начале II века в школе танная р. Исмаила было предпринято специальное исследование человеческого трупа с целью проверить данные этого списка. Но то обстоятельство, что в прениях по вопросу о количестве костей, необходимом для т. наз. «шатерной нечистоты», принимал участие старик Шаммай, живший во время царя Ирода, дает право заключить, что список этот составлен был в одном из последних десятилетий до хр. эры (подробную аргументацию верности прилагаемого здесь перевода — см. דמח, 52 и дальше; диссертация, 8—10. Anat., 185—186).
«Двести сорок восемь членов в теле человека: 30 в стопе ноги, פיםההדנל, по 6 в каждом пальце; 10 в голеностопном сочленении, קדםול; два в голени, שוק; 5 в коленном сочленении, אדבובה; один в бедре, ידד; три в тазобедренном сочленении, קטליה; 11 ребер, צלעוה; 30 в кисти руки, פיםת היד (по 6 в каждом пальце); 2 кости в предплечье, קנה; 2 в локтевом сочленении, מדפק; 1 в плече, זדוע, и 4 в плечевом сочленении, כהף; 101 кость с одной стороны и 101 с другой; 18 позвонков, חוליוה, в спинном хребте, שדדה; 9 костей в голове; 8 в шее, צואד; 6 в «ключе сердца», מפתח של לב, и 5 у выходных отверстий, נקבים. Каждая из них инфицирует нечистотою при «прикосновении», מנע, к ней при «ношении», משא, ее и при пребывании с нею в одном шатре, אוהל. Когда это? Когда на них есть достаточно мяса (т. е. мускулы и сухожилия); если же на них нет достаточно мяса, то они инфицируют прикосновением и ношением, но не обладают шатерной нечистотой» (Огалот, I, 5). В пояснение этого фрагмента Тосефта прибавляет: «9 в голове» — считая в том числе и нижнюю челюсть, לחי, «5 в коленном сочлении» — две с одной стороны, две с другой и чашка, פיקה, в середине. Недостаточный (скелет), в котором нет более 200 костей, или изобилующий, в котором число костей доходит до 280, инфицирует од ним и тем же количеством костей (125)".
Содержание этого фрагмента не согласуется с данными современной Α., определяющей число костей взрослого человека в 200. Были попытки устранить это противоречие прибавлением 32 зубов, трех ушных косточек (стремя, молоточек и наковальня) и некоторых гортанных хрящей (д-р Пориес, ст. Torath hab’riuth, в Haassif, 1884). Но они не выдерживают ни малейшей критики. Членом в ритуальном отношении считается лишь то, что не способно к регенерации (שאין נזען מחליף; ср. Маймонид, Tumâth-Meth, 3, 13). Этим исключаются зубы, которым, по крайней мере у детей, свойственна регенерация. Что касается слуховых косточек, то до XVIII столетия никто из европейских врачей не подозревал даже об их существовании; тем менее могли знать о них авторы Мишны. В сущности, все эти рассуждения совершенно лишни, так как Мишна точно распределяет все число костей 248 по областям человеческого тела, не считая зубов. И если присмотреться к данным фрагмента, мы замечаем одно общее явление: лишние кости в списке Мишны встречаются только возле сочленений; напр. Мишна считает 5 костей в коленном сочленении, где на самом деле имеется только одна «чашечка»; в локтевом сочленении Мишна считает две кости, где в действительности нет ни одной; в плечевом сочленении Мишна дает четыре лишних кости, где имеются только 2: лопатка и ключица. Вопрос этот затрагивает и J. Bergel (Studien über die naturwissenschaftl. Kenntnisse der Talmudisten, Leipzig, 1880); но он довольствуется только указанием на невежество талмудистов, мимоходом обнаруживая свое собственное незнание А. — Что этот список не заимствован у Гиппократа, видно из того, что у последнего А. вообще и остеология в частности находятся в гораздо более печальном состоянии, чем в Талмуде. Список Гиппократа гласит: "В руке считается 27 костей (теперь считают 32); в ноге — 24 (теперь — 30), в шее вместе с большим позвонком (?) — 7 (теперь — 8), в пояснице 5, в спине 20 (теперь 12); в голове вместе с глазными костями 8 (теперь — 22), всего 91 кость (De ossium natura, перевод Foes’a, т. Ι ). У Галена, конечно, список костей более научен, хотя и не без ошибок, т. к. он составлен на основании исследования обезьяны. Человеческий скелет Гален видел только один раз в жизни, в Александрийском музее, для чего нарочно предпринял путешествие в Египет.
Каким же образом у учеников р. Исмаила, которые несомненно исследовали человеческий труп, получилось гораздо больше костей, чем их имеется в теле человека? Как раз в то время (70—120 после Р. Хр.) жил известный еврейский врач Theodos, הודוס, которого законоучители часто приглашали в качестве эксперта при разрешении ритуальных вопросов, соприкасающихся с медициной. Сведения этого врача, по крайней мере по остеологии, были, по-видимому, довольно основательны. Так, напр., однажды из одной деревни была принесена корзина с человеческими костями; между ними было много позвонков и черепных костей; требовалось определить, составится ли из имеющихся позвонков целый позвоночник, весь принадлежащий одному субъекту. Тот же вопрос был поставлен и относительно черепных костей. «Корзину, — рассказывается, — внесли в синагогу ткачей, куда вошел Теодос во главе других врачей и, разобрав кости, сказал: нет здесь целого позвоночника одного человека, нет здесь целого черепа одного субъекта» (Тосефта Огалот, IV; Назир, 52б; Иер. Берах., I, 30). Надо думать, что и окончательное установление галахической нормы — 248 костей — также не обошлось без экспертизы Теодоса или других врачей. Какими же путями они дошли до этой нормы?
Ответ на этот вопрос вытекает из рассказа Мар-Самуила о примененном тогда методе исследования. Он говорит, что труп был подвергнут продолжительному вывариванию, שלקו. Для приготовления костей с научной целью, т. е. для разъединения их друг от друга и для очистки от мягких частей, существует в медицине два способа: вымачивание и вываривание. Первый способ, применяемый и ныне анатомами, требует продолжительного времени, 3—4 месяца. В старину, когда случаи вскрытия были крайне редки, каждый раз, когда представлялся такой случай, анатомы старались по возможности скорее удовлетворить своей любознательности, и этот способ был неудобен; до конца XVIII столетия анатомы пользовались исключительно вторым способом — вывариванием, требующим всего 6—8 часов. Еврейские врачи, по-видимому, неоднократно прибегали к этому способу. Это подтверждается тем, что Тосефта допускает уклонения от общепринятой нормы вниз до 200 и вверх до 288. При исследовании посредством вываривания можно действительно получить то большее, то меньшее число костей, смотря по возрасту исследуемого трупа.
В зародышевом состоянии весь скелет состоит из хрящей, которые окостеневают лишь мало-помалу; полное окостенение всего скелета завершается только на 24 или 25-м году жизни. Это происходит следующим образом. В коротких костях, иногда еще во время утробной жизни, а то через несколько лет после рождения ребенка, в центре хряща появляется пятно, зависящее от отложения извести в этом месте. Это называется «точкой окостенения» (punctum ossificationis). Самый процесс исчезновения хрящей и замены его костным веществом распространяется мало-помалу из центра к периферии, пока наконец весь хрящик не превратится в костную массу. В длинных трубчатых костях, напр. в костях голени или предплечья, а также в фалангах пальцев руки или ноги, процесс происходит несколько иначе. В таких костях анатомы различают: тело кости, занимающее всю длину ее и называемое «диафизом», и две головки на концах ее, называемые «эпифизами». Трубчатые кости развиваются из трех точек окостенения, появляющихся в хряще в разное время, но точно определенное для каждой данной кости: одна точка в середине, в диафизе, и по одной точке в каждой головке; напр. в «большой берцовой» кости голени первая точка окостенения в диафизе появляется уже на 40-й день зародышевой жизни; в верхней головке, возле колена, точка окостенения появляется сейчас после рождения, в нижней же головке — лишь 2 года после рождения. Из этих трех точек процесс окостенения распространяется дальше, пока весь член не превратится из хрящевой массы в костную; эпифизы, однако, не сливаются тотчас с диафизом. Между головкой и телом кости надолго остается тонкая хрящевая прослойка, называемая «межуточным хрящом». Это необходимо для роста костей в длину: удлинение кости происходит за счет разрастания ткани эпифизного хряща и постепенного его превращения в костную ткань. Как только эпифизы сливаются с диафизами, рост человека в длину прекращается. Полное слияние верхней головки с телом большого берца происходит лишь на 25-м году жизни, а слияние нижней головки с костью берца имеет место на 20-м году жизни. Если поэтому подвергнуть берцовую кость 18-летнего человека продолжительному кипячению, то межуточные хрящи разварятся и превратятся в студенистую массу; эпифизы отделятся тогда от диафиза и вместо одной кости получится три. Если же большая берцовая кость будет взята от субъекта, напр., 22 лет, когда нижняя головка уже успела срастись с телом кости, а верхняя еще не срослась, то посредством вываривания получатся две кости. — Подробный разбор всех данных остеологического фрагмента Мишны при сопоставлении его с данными современной эмбриологии привел автора этой статьи к заключению, что трупы, служившие объектами исследования в палестинских школах, принадлежали субъектам 17- или 18-летнего возраста. Именно в этот период жизни, когда некоторые эпифизы успели уже срастись с диафизами, а другие еще не успели, как раз получается в сочленениях то число косточек, которое указано в остеологическом фрагменте Мишны. Эта разница между методами исследования современных анатомов и древних объясняет также, почему авторы Мишны насчитали 9 костей в голове, в то время как современные анатомы насчитывают их 22. Кости черепа и лица соединены между собою отчасти посредством соединительных хрящей, отчасти посредством зубчатых швов. При продолжительном кипячении кости, соединенные хрящевыми спайками, от кипячения разъединяются; на зубчатые же швы кипячение не оказывает влияния. — Чтобы показать, каким образом определяется приблизительный возраст субъекта, исследование которого служило основанием для остеологии Мишны, уместно разобрать здесь один пункт списка, который к тому же представлял наибольшую трудность комментаторам. Мишна насчитывает 11 ребер и 6 костей в «ключе сердца». Древние авторы, Цельс (Medicina, VIII, 1) и Гален (De ossibus ad tirones, XII), уже знали, что ребер у человека 12. Впрочем, ребра можно без труда сосчитать и на живом человеке, если он не очень полный. Откуда же Мишна взяла число 11? Затем, откуда это странное название «ключ сердца», מפהח של לב, для грудной кости? Можно было бы, пожалуй, подумать, что в старину ключи делались иначе, чем теперь, но раскопки в Помпее доказали, что древние ключи были похожи на современные, состоя, главным образом, из стержня и кольцевидной рукоятки (Anton Rich, Römische Altertümer, p. 161).
Такую же форму имел, по Винкельсону, и древнеегипетский ключ (Riehm, Handwört. des biblischen Altertums, s. v. Haus). Еще более странным, чем название грудины, является число костей, из которых она составлена, по списку Мишны. Правда, грудная кость у человека развивается из 6 точек окостенения: 1 для рукоятки, 4 для тела и 1 для мечевидного отростка; но шести костей одновременно мы никогда, ни в какой период жизни в ней не найдем. Точка окостенения в мечевидном хряще появляется лишь на 18-м году или гораздо позже; следовательно, до 18 лет во всяком случае не может быть больше 5 косточек в грудине. Но из помещенного выше схематического рисунка, на котором отмечены сроки слияния отдельных частей грудины между собою, видно, что уже раньше, около 15 года, пластинки d и е успеваю слиться между собою. Следовательно, от 15 до 20 года жизни грудная кость не может давать при кипячении больше четырех костей. После 40 лет получается только 3 кости в грудине. — Но то, что не ясно на основании анатомических данных, объясняется фактами чисто техническими. Одна древняя барайта гласит: «Что такое грудина? То, что смотрит (у животного) по направлению к земле — сверху до шеи, снизу до брюха, с прирезанием к этому двух ребер, по одному с каждой стороны — вот это есть грудина, которая дается с жертвенного животного священнику» (Хул., 45а; ср. Raschi ad loc.; слово פודצילא у Раши — furcula старых анатомов; и действительно, грудная кость вместе с верхними ребрами, будучи похожа на ключ, напоминает собою также кухонную вилку). Итак, древние евреи вовсе не считали ребрами первую пару ребер, а вместе с грудной костью признавали их так наз. «грудным ключом». И действительно, как видно по прилагаемому рисунку, первая пара отличается от других ребер тем, что короче, круглее, направление их, особенно у человека, не перпендикулярно к грудной кости, а находится почти в одной с нею плоскости, а так как у 17—18-летнего субъекта грудная кость составлена из 4 отдельных косточек, то вместе с двумя ребрами она состоит из шести костей; но раз мы причислим верхние ребра к составу грудины, то ребер останется только 11 пар.
Из сказанного следует, что число костей, получаемых посредством вываривания скелета, не представляет величины постоянной, а зависит от возраста исследуемого, но отнюдь не от его пола. И если еще можно простить р. Исмаилу, объяснявшему своим ученикам, что они получили лишних 4 кости оттого, что исследовали женщину (Бехорот, 41а), — ведь он, как Ааронид, не мог заниматься анатомией, — то этого нельзя простить Маймониду, который принял мнение р. Исмаила к руководству в своем кодексе (Jad ha-Chasaka, Tum’ath-Meth, II, 7). Как врач, он должен был знать, что относительно числа костей нет различия между мужчиной и женщиной.
Попытка воспользоваться данными эмбриологии для объяснения талмудической остеологии сделана была также д-ром М. Рабиновичем (Législation civile du Thalmud, V, p. 386—388). По его мнению, исследование для определения числа костей было произведено над скелетом зародыша (ср. его статью в Hameliz, 1886, № 35), причем простые хрящи принимались за кости. При этом автор, однако, упустил из вида, что число хрящей у зародыша равно числу костей у взрослого человека после 25-летнего возраста (ср. דמח אבדים, стр. 115—125, где помещено полное опровержение взглядов М. Рабиновича).
В историческом отношении весьма интересно замечание вавилонского аморая рав-Пана (Иебам., 103а) о «надпяточной кости», אםהודא (astrogalus или cavila старых анатомов; ср. Раши к цитир. месту). Рав-Пана утверждает, что эта кость хотя и лежит на пяточной кости, тем не менее «доходит до земли», עד אדעא נחיה. Такое совершенно верное замечание мог высказать ученый не иначе, как имея скелет человеческой ноги перед глазами (ср. ומח, стр. 62). По профессии рав-Пана был пивоваром, и нигде не упоминается, чтобы он занимался хирургией. Однако везде в Талмуде, где речь идет о каком-нибудь хирургическом вопросе, р. Пана вставляет свое замечание и всегда обнаруживает при этом действительное знание дела.
III. Остеопатология. — При беспрерывных войнах и стычках, постоянно происходивших между евреями и окружавшими их племенами лет на 1000 до хр. эры, и при весьма вероятной беспомощности тогдашней хирургии костоеда должна была принадлежать к очень частым болезням. «Гниение костей» (rekeb azamoth) часто служило у библейских авторов метафорой для выражения угнетенного состояния духа (Притчи, 12, 4; 14, 30; Хаббакук, 3, 16), а темный цвет пораженной кости и жгучая боль, испытываемая при этом больным, навели их на мысль сравнить этот процесс с горением (Пс., 102, 4; Плач, 1, 13; Иов, 30, 30). В кн. Левит (21, 18—20) приводится краткий список уродств, препятствующих одержимому ими священнику отправлять храмовое богослужение. Некоторые из них относятся к поражениям скелета: хромота, укорочение члена — חדזם, удлинение его — שדזע, перелом руки, перелом ноги и горб, נבן. Очевидно, во время издания библейского законодательства очень плохо лечили переломы, если таковые надолго оставляли обезображение конечности. Более простительно неумение древних справиться с вывихом тазобедренного сочленения, от которого, по толкованию Талмуда, зависит удлинение конечности. Самые опытные хирурги всех времен пришли к печальному убеждению, что ни о каком вывихе тазобедренного сочленения нельзя вперед сказать, что его удастся вправить.
Мишна (Бехорот, VII) приводит длинный список искажений скелета, делающих Ааронида негодным к храмовой службе. Здесь приводятся только некоторые из них, имеющие особенно историческое значение, так как ими доказывается существование английской болезни у древних евреев. Когда в 1650 году по явился замечательный труд Glisson’a «De rachitide», посвященный якобы новой, неизвестной раньше болезни, вскоре нашлись охотники оспаривать у Glisson’a честь ее открытия. Это, однако, никому не удалось. Так как Glisson настаивал особенно на новизне самой болезни, утверждая, что она раньше не только не была известна, но и вовсе не существовала, противники его стали разыскивать следы этой болезни в старых книгах и, порывшись, кое-что нашли. Впрочем, поиски их простирались не далее 100 лет до Glisson’a, поиски же в творениях врачей классической древности, Гиппократа, Цельса и Галена, остались без всякого результата. Упомянутые врачи, посвятившие столько внимания переломам и вывихам, ни единым словом не касаются стабильных искажений членов. Гимнастика и массаж достигли в Древней Греции недосягаемой для нас высоты, ортопедического же искусства не существовало даже в зачаточном состоянии. Не надо, однако, думать, что под счастливым небом Эллады уродливых детей вовсе не рождалось; у телесно-изящных греков и у физически крепких римлян, вероятно, рождалось уродов не меньше, чем у древних евреев. Но уродство не давало младенцу права на существование, и оно поэтому не могло стать объектом врачебного наблюдения. Греки смотрели на детей как на лишнюю обузу, и только те дети, которые своим физическим сложением обещали служить впоследствии государству в качестве воинов, находили в нем некоторую защиту. Выбрасывание новорожденных было делом обычным даже среди состоятельного класса, что видно из частого упоминания этого факта в греческих комедиях. Разумеется, подобной участи подвергались прежде всего уродливые и болезненные дети. «Там, где общественное мнение против выбрасывания (άποτίθεσθαι) детей, — заявляет наивно Аристотель, — для уменьшения числа рождающихся следует прибегать к изгнанию плода» (Politeia, VII, 14). В Спарте, как известно, умерщвление слабых и уродливых детей прямо предписывалось законами Ликурга. В Афинах законы Солона предоставляли это благоусмотрению родителей. Только в Фивах дети, которых родители не желали воспитывать, продавались в рабство с аукционного торга. Надо полагать, что на детей с рахитическими искривлениями находилось не много охотников. Даже идеалист Платон узаконил в своей «образцовой республике» выбрасывание детей уродливых, «дабы не обременять ими государства». Не лучше было положение несчастных маленьких созданий и в Риме. Закон Ромула предоставлял родителям убивать только уродливых сыновей и то в присутствии соседей, девочки же убивались родителями без всяких формальностей. Тацит в укор римлянам указывает на евреев, которые не вырастить детей считают величайшим преступлением (ср. J. Döllinger, Heidentum und Judentum als Vorhalle zum Christentum, p. 692 и след.). Для еврейской этики жизнь всякого существа, созданного по образу Божию, свята и неприкосновенна; и этот духовный образ Божий евреи умели уважать даже в физически уродливом ребенке. Вот почему в древней литературе евреев сохранилось так много сведений об уродах и, между прочим, также немало говорится о последствиях английской болезни.
Вот текст Мишны: «Они пороки (исчисленные раньше у животных), как постоянные, так и преходящие, делают и человека негодным (к служению); кроме того, у человека бывают еще следующие пороки: 1) конусообразная голова, 2) грушевидная голова, 3) молотообразная голова, 4) ладьеобразный череп, 5) чрезмерно длинный череп и 6) горб; 7) затем, у кого лодыжки стучат одна о другую (при ходьбе) или 8) колена стучат одно о другое, 9) у кого подушкообразная пятка и 10) кривоногий; но что такое кривоногий? у кого колена расходятся, когда он сближает стопы; 11) бугор на большом пальце, 12) выступающая назад пятка, 13) плоская стопа, 14) захождение пальцев друг за друга и 15) сращение пальцев между собою».
Подробный разбор этой Мишны см. Анатомия норм. и патол., русс. издание, стр. 40—55. Здесь же рассмотрены вкратце только те пункты, которые касаются вопроса о рахитизме:
к 1) «Молотообразная голова», מקבן; значительное удлинение головы в сагиттальном направлении (спереди назад), плоский лоб и приплюснутый затылок — вот черты молотообразного черепа, характеризующие и рахитический череп, в котором долихоцефалия составляет весьма частое явление (Rehn, Rachitis, в Gerhardts HdB. der Kinderkrankheiten, III, p. 64).
К 7 и 8) «У кого лодыжки или колена стучат одно о другое», מקיש בקדםוליו ובאדכובוהיו. Раши объясняет: в первом случае колена искривлены наружу, а стопы внутрь, так что одна бьет о другую во время ходьбы; обратное бывает у того, чьи колена сталкиваются: у того стопы искривлены наружу и друг от друга удаляются, так что колена, сверху согнутые внутрь, бьются одно о другое (Бехорот, 45а). Для каждого врача ясно, что в первом случае речь идет о т. наз. О-образных ногах (двустороннее genu varum), а во втором случае о т. наз. Х-образных ногах (двустороннее genu valgum), иначе называемых «ногами булочников». Относительно первой формы искривления все авторы, писавшие об этом предмете, единогласно приписывают его происхождение исключительно рахитизму. Вторая же форма, как известно, развивается лишь в юношеском возрасте, под влиянием известных профессий, при которых человек с неокрепшим еще скелетом слишком долго работает в стоячем положении. Впрочем, и относительно этого уродства рахитизм признается наиболее располагающим моментом.
К 10) «Кривоногий», «ikul», עיקול. — Еврейское название этого уродства означает дугообразно искривленную или извитую ногу. Мишна сама определяет эту форму следующим образом: «когда человек, одержимый этим уродством, сближает края своих стоп, то колена его расходятся одно от другого». В чем же отличие этой формы от О-образных ног (genu varum), при которых колена также расходятся? Раши усматривает различие между этими искажениями в том, что при genu varum параллелизм ног нарушается только во время ходьбы, во время же сидения параллелизм восстановляется; при «ikul» он не восстановляется даже в сидячем положении. Очевидно, что «ikul» соответствует тому, что хирурги теперь называют cnemoscoliosis с выпуклостью, обращенною внутрь. При этом уродстве если больной даже в сидячем положении сделает попытку сблизить стопы, колена его еще больше отдалятся одно от другого. На приведенный характерный признак этой формы искривления, зависящий исключительно от рахитизма, впервые указал R. Volkmann (Chirurgische Erfahrungen über Knochenverhiegungen, в Virchows Archiv, 1862). Нельзя не удивляться поразительной наблюдательности Раши, заметившего этот факт еще в XI столетии и лаконически отметившего его двумя словами: כשהוא יושב.
IV. Учение о мышцах, достигшее у Галена высокой степени развития, в Талмуде почти отсутствует. При разборе разных религиозных вопросов талмудистов могла интересовать мускулатура вообще (bassar), но им крайне редко приходилось иметь дело с той или другой мышцей в качестве органа специального движения. Нет сомнения, что талмудисты хорошо знали, что мускулы — орган движения и что, например, поясничная мышца (psoas, מהנים) меняет свои форму и место во время ходьбы (Хулин, 93а). — По поводу той же мышцы Талмуд от имени р. Хасда приводит весьма интересное наблюдение из области сравнительной анатомии, именно: дозволенные евреям в пищу животные, т. е. жвачные и двукопытные, отличаются от всех прочих животных тем, что волокна мышц у крыловидного отростка крестца, כנפי העוקץ, имеют двоякое направление — продольное и поперечное; у животных же, не принадлежащих к этой группе, мускулатура указанного места имеет одно направление — продольное (Хулин, 59а). И действительно, проходящая по крыловидному отростку поясничная мышца (m. psoas), имеющая продольное направление, обладает у домашних животных еще головкою с поперечным направлением (Брандт, «Анатомия домашних млекопитающих животных», стр. 139). Этот факт неоспоримо доказывает, что некоторые законоучители прилежно занимались сецированием животных.
V. Анатомия и патология внутренних органов. — Суждение о сведениях талмудистов в этой области А. основывается, как сказано было выше, на законах о «терефе». Подробное изложение медицинских основ «терефы» и история их развития найдут место в соответственной статье. Здесь приводятся лишь вкратце главные принципы терефы, насколько это необходимо для понимания связи между этими законами и медицинской наукой. — Моисеев закон строго запрещает употребление в пищу мяса животного, павшего вследствие какой-либо болезни (nebela) или растерзанного дикими зверями (torepha). Как все Моисеевы предписания в первоначальном их виде, так и эти два запрета несомненно имели рациональную подкладку. Первобытный человек мог знать, что мясо падали иногда производит отравление и даже одно прикосновение к телу животного, павшего от сибирской язвы или растерзанного бешеным волком, иногда вызывает заражение. Но авторитеты устного учения считали для себя обязательными Моисеевы законы независимо от их первоначальных мотивов, и так как слово «terepha», טדפה, означает «поражение» вообще, от какой бы причины оно ни произошло, то они стали подводить под понятие «терефа» всякое травматическое повреждение наружных или внутренних органов, от поражения ли стрелою или удара копьем, от падения ли или ушиба, лишь бы повреждение было такого рода, что рано или поздно оно повлекло бы за собой смерть животного. Позднее под понятие «terepha» стали подводить и такие видимые повреждения внутренних органов, которые произошли не вследствие нанесенной травмы извне, а вследствие внутренних патологических процессов. Таким образом, для признания животного, зарезанного по правилам рита, трефным требуется наличность двух условий: 1) чтобы найдены были видимые изменения важных для жизни органов 2) и чтобы эти изменения были такого характера, что повлекли бы за собою смерть животного, если бы оно не было зарезано. Общий принцип гласит: טדפה — כלשאי כמוה חיה, т. е. «всякое повреждение, с которым животное не могло бы жить, делает его трефным». Мишна по этому поводу приводит два списка повреждений внутренних органов: 1) безусловно смертельных повреждений, делающих одержимое ими животное негодным к употреблению, трефным, и 2) повреждений хотя и опасных, но не безусловно смертельных. Опасным, напр., считается — и совершенно справедливо — перелом позвоночника с разрывом спинного мозга, т. к. при этом наступает полный паралич задних конечностей, мочевого пузыря и т. д.; перелом же позвоночника без разрыва спинного мозга не делает животное трефным. Сквозная рана сердца, влекущая за собою истекание кровью, делает животное негодным к употреблению, хотя бы оно было зарезано сейчас после нанесения раны, раньше чем оно успело истечь кровью; несквозная же рана сердца не делает животное трефным. Если кто поранил животное ножом или стрелою в межреберное пространство, но не поранил легкого, то животное не «терефа»; если же поранено было и легкое, то оно — «терефа», ибо при дыхании воздух из легкого может проникнуть через отверстие в грудную полость и мало-помалу образуется то, что называется pneumothorax, т. е. накопление воздуха в грудной клетке, сжатие легких и остановка дыхания. Всякая сквозная рана желудочно-кишечного канала делает животное «трефным», т. к. при этом содержимое кишечного канала, изливаясь в брюшную полость, неминуемо вызовет опасное воспаление брюшины. Напротив, прободение стенки между двумя смежными органами желудочно-кишечного канала или между двумя плотно сросшимися петлями кишок не делает животного «трефным», так как в этих случаях нет места опасению, что содержимое кишок выльется в полость брюшины. На этих и подобных им примерах авторы Мишны и Тосефты обнаруживают свое основательное знакомство не только с строением внутренних органов и их расположением, но также с их функциями и степенью их важности для жизни организма, разумеется, насколько это было доступно древним при тех скудных и несовершенных способах исследования, которые были в их распоряжении. Необходимо заметить, что во всех указанных вопросах Мишна и Тосефта, а также амораи первых трех поколений стоят еще на почве чисто травматического принципа, т. е. признают причиною «терефы» только те изменения внутренних органов, которые произошли вследствие какого-нибудь импульса извне; патологические же изменения как факторы «терефы» решительно отвергаются. Какого принципа придерживались позднейшие палестинские амораи, нам неизвестно, так как трактата Хулин недостает в иерусалимском Талмуде (недавно появившиеся в печати иерусалимские трактаты Хулин и Бехорот критика справедливо признала грубыми фальсификациями). Но позднейшие вавилонские амораи стали вводить в круг «терефы» целый ряд патологических изменений органов, описанных ими с добросовестной наблюдательностью, и хотя большинство из них вовсе непричастно было к медицине, они тем не менее стали первыми, может быть, бессознательными пионерами в области той великой науки, которая теперь именуется патологической анатомией и составляет гордость современной медицины. Патологическая А. была совсем неизвестна древним. Гиппократ и его ближайшие ученики при всей их удивительной наблюдательности, при всем их уменье подмечать признаки болезненного состояния организма и верно оценивать их прогностическое значение, имели, однако, весьма смутное представление о самой сущности болезненных процессов и совсем не имели понятия о тех изменениях, которым органы при этом подвергаются. Последователи Гиппократа в общем мало ориентировались в отдельных болезнях; их диагностика направлена была не на определение того, какой именно орган в данном случае источник страдания, а на определение общего состояния больного и степени грозящей ему опасности; словом, они стремились ставить прогнозы, но не диагнозы в современном, анатомическом смысле этого слова. Они даже не подозревали, что органы вообще изменяются при болезнях; они все приписывали ненормальному распределению предполагаемых четырех кардинальных соков организма: крови, флегмы, желтой и черной желчи. Гален, патологические теории которого все еще вращались в сфере т. наз. кардинальных соков, понял, однако, важность материальных изменений, происходящих в заболеваемом органе, но провозглашенный им принцип «нет нарушения функции без поражения органа» (De locis affectis libr. I, cap. II) был выведен им чисто дедуктивным способом. Гален только догадывался о существовании патологической Α., но болезненно измененного органа in natura он почти никогда не наблюдал.
Именно то, чего недостает греческой медицине, было дополнено талмудистами. Для них болезнь — факт чисто анатомический, и только как таковой она принимается ими в соображение. Описывая разные болезненные изменения в легких, они вовсе не задаются вопросом, вредно или не вредно мясо данного животного для употребления в пищу. Их интересует только вопрос, могло ли животное с подобного рода измененным органом продолжать жить или нет. В огромном большинстве случаев они верно определяют жизнеспособность животного и умеют ставить правильные прогнозы на трупе, т. е. на основании данных вскрытия; но точно определить возможность дальнейшего существования животного, если бы оно не было убито, немыслимо без хотя поверхностного понимания физиологической функции пораженных органов и отношения их к вредоносным импульсам. Конечно, не всегда дело у них обходится без ошибок; напр. жемчужная болезнь рогатого скота, посмертные явления которой на легких довольно точно описаны в Талмуде, многими законоучителями не признавалась опасной для жизни животного, и мясо последнего не объявлялось «трефным». Однако, принимая во внимание относительную древность Талмуда, можно было бы только удивляться, если бы подобные ошибки в нем не встречались вовсе.
При критическом разборе законов Талмуда о «терефе» следует остерегаться одной очень важной ошибки, сделанной многими из писавших об этом вопросе авторами (Gueneau de Mussy, Etude de l’hygiène de Moïse et des anciens Israélites, Paris, 1885; A. Nossig, Die Socialhygiene der Juden, Wien, 1894, p. 85; д-р A. Дембо, והבדיקה השחיטה, С.-Петербург, 1896). Необходимо выяснить, что законы о «терефе» в Талмуде, в отличие от смысла этого закона в Библии, ничего общего не имеют с гигиеной. Это — чисто религиозные риты без всякой санитарной подкладки. Если стрелою или ножом, проникшим через межреберный промежуток, ранено сердце и раньше, чем животное истечет кровью, оно будет зарезано по правилам рита, то мясо такого животного считается «терефой», хотя нет никакой причины считать такое мясо вредным для здоровья. Точно так же если ранен будет какой-нибудь другой важный для жизни орган и если животное будет зарезано раньше, чем обнаружатся опасные последствия нанесенной раны, мясо его ничего ядовитого в себе не содержит. С другой стороны, Мишна прямо разрешает в пищу мясо животного, опасно больного («месукенет», מםוכנה), если только внутренние органы окажутся на вид неизмененными. Отсюда, однако, не следует, чтобы авторы Талмуда относились равнодушно к вопросам гигиены. Лучше всего характеризуется точка зрения талмудистов следующей галахой в Мишне: "Животное, одержимое приливом крови, или подвергшееся действию дыма, или заболевшее от простуды, или объевшееся олеандром, или напившееся дурной воды — годно к употреблению, כשדה; но если животное съело ядовитое вещество, или было укушено бешеной собакой, или ужалено змеею — то мясо его годно к употреблению с точки зрения «терефа», но запрещается с точки зрения опасности для жизни — מוה דה משום טדפה זאסודה משום סכנה נפשוה (Хулин, III, 4). Из этой цитаты явствует, во-первых, что все запрещенное с точки зрения терефы — неопасно для жизни и, во-вторых, что есть вещи, годные к употреблению с религиозной точки зрения, но запрещенные с точки зрения санитарной, а в этом последнем отношении, как и во многих других случаях, религиозный закон предоставляет широкое поле действия врачебной экспертизе. Религиозный закон разрешает резать опасно больное животное (mesukeneth), но дело врача в каждом отдельном случае решить, допустимо ли подобное мясо к употреблению или нет.
Здесь уместно затронуть еще два вопроса: 1) почему патологическая А. не получила дальнейшего развития у самих евреев со времени заключения Талмуда? и 2) почему талмудическая патология оставалась без видимого влияния на развитие общеевропейской медицины в продолжение всех Средних веков? Не странно ли, что еврейские врачи, которые были в большинстве случаев вместе с тем и представителями религиозного культа, которые посвятили столько упорного труда на то, чтобы передать сокровища древнегреческой медицины арабам, а накопленное арабами добро европейским народам, — не странно ли, что они проглядели свои национальные сокровища, предоставляя им покрываться плесенью в фолиантах Талмуда? Причина такого печального явления лежит в рабском преклонении средневекового человека перед авторитетом. Средневековый врач находился под давлением Галенова авторитета и представить себе не мог, что могут быть научные пути, не открытые Галеном. Еврейский же врач находился под давлением двух авторитетов: авторитета Галена и авторитета Талмуда. Известно изречение Маймонида: «высшее, что может быть достигнуто в области пророчества, — достигнуто Моисеем; высшее, что может быть достигнуто в философии, достигнуто Аристотелем; а высшее, что может быть достигнуто в медицине, уже осуществлено Галеном». Понятно, что при таком взгляде на вещи никому в голову не приходило искать ответы на медицинские вопросы в законах о «терефе». С другой стороны, тот же Маймонид в своем религиозном кодексе, исчислив 70 болезней, делающих животное трефным, говорит следующее: «Нельзя ничего прибавлять к этим пунктам терефы; ибо всякая другая болезнь, которая приключится с животным или птицею, кроме тех болезней, которые вошли в список мудрецов прежних поколений, должна считаться излечимой, хотя из медицинской науки нам и известно, что от подобной болезни животное должно погибнуть. С другой стороны, во всем, что мудрецы считали и признали «терефой», хотя бы по данным современной медицинской науки и оказалось, что некоторые болезни вовсе не смертельны и животное, одержимое ими, могло бы выздороветь, — ты должен держаться определений мудрецов» (Jad ha-Chasaka, Hilchoth Schechita, X, 11, 12).
VI. A. пищеварительных органов. — Талмудисты знали о существовании слюнных желез, «расположенных вокруг полости рта» и «под языком»; они их называли «родниками», מעינוה, и считали предназначенными «для улучшения вкуса принятой пищи» (Абот де р. Натан Α., XXXI; Wajikra rab., XVI; Bamidbar rab., XV; ср. Нида, 55б).
Глотка (pharinx — beth ha-beliah; отсюда «doraus deglutionis» старых анатомов; cp. Hirtl, Das. Arab. и d. Hebräische in d. Anatomie, 174), по мнению Талмуда, гораздо вместительнее, чем она кажется на вид. Произведенные измерения доказали, что куриное яйцо легко может пройти через зев человека (Иома, 80а). Как только пища попала в полость глотки, власть человека над нею прекращается и она уже непроизвольными движениями уносится в желудок. Вот почему человек не отвечает за проглатывание недозволенной пищи, всунутой ему насильственно в полость глотки (Кетуб., 30б). В глотке берут начало пищевод, וושט, и гортань, קנה, גדגדה. Ученики Гиппократа полагали, что напитки проникают через зев и гортань в легкие (Hippocrates, De ossium natura, I). Этот взгляд, которого придерживался отчасти и Гален, только в смысле частичного проникновения жидкости в воздухоносные пути (De usu partium lib. VI, p. 176; lib. VII, p. 213), проник и в еврейскую агадическую литературу, מיני משקין דיאה שואבה כל (Бepax., 61б; Wajikrarab., IV, 18). Однако одно гигиеническое правило гласит: «нельзя разговаривать во время трапезы, дабы гортань не стала впереди пищевода, что может подвергнуть человека опасности» (Таан., 5б). — Талмудисты знали, что пищевод состоит из двух оболочек, עודוה, из наружной (мышечной), красного цвета, и внутренней (слизистой), более бледного цвета. Цельc считал пищевод простой сухожильной трубкой, хотя в желудке он различал 2 оболочки (stomachus — пищевод + vero, qui intestinarum principium est nervosus… Ventriculus autem, qui receptaculum cibi est, constat ex duobus tergoribus; Celsus, Medic. lib. IV, cap. 1). Гален уже знал о двух оболочках пищевода. Но гораздо важнее осведомленность талмудистов о том, что обе оболочки соединены лишь очень рыхлой соединительной тканью, так что представляют как бы две трубки, из которых одна вложена в другую, и свободно двигаются внутри ее вверх и вниз, особенно при энергичной перистальтике во время еды. Это обстоятельство важно в патологическом отношении. Полное прободение пищевода вследствие проглатывания, напр., острого предмета считается Мишной опасным для жизни ввиду возможности проникновения пищи в так назыв. «полость средостения»; перфорация же одной только оболочки, наружной или внутренней, этой опасностью не угрожает. Если же обе оболочки будут перфорированы одновременно, хотя бы отверстия не соответствовали одно другому, но находились бы на близком друг от друга расстоянии, то можно опасаться, что при энергичной перистальтике отверстия подойдут одно к другому и перфорация станет сквозной.
Древние евреи различали 10 отделов пищеварительного канала, которые они образно называли «10 служителями человеческого тела». Надо заметить, что древние вообще считали желудок человека состоящим из двух отделов: часть, близкую к пищеводу, они называли именем пищевода (stomachus), часть же, близкую к привратнику, они называли קבה или carso. Сохранился фрагмент на арамейском языке с перечислением этих 10 «служителей»; к сожалению, невежественные переписчики нашли уместным вставить еще две лишние части желудка, которые имеются только в желудках млекопитающих, не заботясь о том, что вместо 10 получилось тогда 12 «служителей». Так как эти вставки были сделаны в разных местах, то получились 3 версии этого фрагмента: 1) Wajikra rab., III; 2) Kohelet rab., VII, и 3) Jalkut, II, 187a. Здесь приводится первая версия, как более верная. «Пища идет из рта в пищевод (מפומא לוושטא), из пищевода — в рубец (первый желудок у человека — איסטומכא — στόμαχος), из рубца — в сетку (ביה כסיא, в Мишне — ביה הכוסוה, букв. «сосуд для бокалов»; Кел., XVI, 2; клетчатый вид сетки вполне оправдывает это название), из сетки — в книжку (המסיסא — omasus; Раши переводит это слово старофранцузским «cent fenilles», что соответствует современному названию этого органа — centipellio против Lewysohn, «Die Zoologie des Talmud», 1858), из книжки — в сычуг (כדםא), из сычуга — в двенадцатиперстную кишку (בי מעיא; по-видимому, искаженное דיש מעיא; ср. Хулин, 93а), из нее — в тонкие кишки (כדובה קטינא), из них — в толстую кишку (כדוכה עוביא), отсюда — в «S-romanum» (סניא דיבי, букв. «нелюбимое волками», или, согласно другой версии, כנה מעי, букв. «завитая кишка»), оттуда — в прямую кишку (פטדכא, что соответствует еврейскому חלחולה; по мнению Брюлля, слово ptoroco — искаженное греческое πρόκτος), из прямой кишки через кольцевое отверстие (עיזקהא) — наружу». — Cp. Brüll, Jahrb. f. jüd. Gesch. und Lit., 1874, стр. 207; подробно об A. пищеварительных органов ср. Диссерт., 12—78 и Anat. в Studien, 232—241.
Печень. — Подробного описания печени в Талмуде нет; там упоминается лишь, что она соединена с желчным пузырем, מדה, посредством узкого канала (סמפונא), по которому, однако, хотя и с трудом, может пройти желчный камень (קשיהא), если только поверхность его гладка, подобно финиковой косточке. Странен, однако, оптимизм, с которым относились талмудисты к патологическим процессам в печени. В то время, как Аретей (De causis et signis acutis lib. I, cap. 7) считает печень первым после сердца органом, заболевания которого ведут к быстрой смерти, Мишна допускает, что удаление даже значительной части печени нисколько не опасно для дальнейшего существования животного, так как, по мнению Мишны, печень может регенерировать (העלה אדוכה, Хул., 46а), как будто авторы Мишны пророчески предвидели результаты исследований Ponfick-Meister’a, доказавших возможность этого (Ponfick-Meister, "Regeneration d. Lebergewebes nach Abtragung ganzer Leberlappen; Liefler’s Beiträge zur patalogisch. Anatomie, B. XV, 1894). Следующие болезненные состояния печени упоминаются в Талмуде: сухая бескровная печень, которая легко крошится под ногтем (жировое перерождение), камневидное затвердение печени (cirrhosis) и паразит желчных протоков (distomum lancelatum), встречающийся у быков и овец и причиняющий им большие страдания (Lewyson, op. cit., стр. 340, неосновательно полагает, что речь идет о так наз. гидатидах печени). Поджелудочная железа считалась придатком печени и называлась «печеночным пальцем» (אצבע הכבד). Положение ее на позвоночнике точно описано (там же, 34б), но о функциях ее талмудисты знали, вероятно, столько же, сколько знали врачи, жившие через семнадцать веков после них.
Селезенка, по мнению талмудистов, играет гораздо меньшую роль, чем та, которая отводится ей греческими врачами. Мишна даже прямо говорит, что животное, у которого удалена селезенка, сохраняет свою жизнеспособность и через это не становится трефным, хотя разрыв селезенки или поранение ее in hilo (место вхождения сосудов) считаются смертельными (Мишна Хул., III, 2; Хул., 55а). Талмуд передает легенду даже о массовом оперативном удалении селезенки у людей (Абода Зара, 44а). Ввиду не совсем блестящих результатов, которые дает современным хирургам splenoctomia, скептическое отношение к этим рассказам будет, пожалуй, вполне законно; но надо помнить смелость александрийских хирургов в то древнее время, когда жизнь человека, особенно раба, ценилась немногим выше, чем жизнь животного, чтобы допустить, что основанием для рассказов Талмуда о вылущениях селезенки служили действительные факты. У Coelius Aurelianus, жившего в конце IV века, также имеется заметка о вылущении селезенки (Ковнер, «История древней медицины», стр. 757). О ловкости и технической сноровке александрийских хирургов свидетельствует рассказ Мишны о сообщении, сделанном упомянутым уже выше еврейским врачом Теодосом в Ямнинской академии. В Александрии водились особенно хорошие породы коров и свиней, составлявшие весьма выгодный предмет вывоза; опасаясь конкуренции со стороны соседних государств от разведения там этих пород, александрийцы систематически лишали всех вывозимых животных способности продолжать род, вырезывая у них матки. На этом основании мудрецы в Ямне решили, что удаление матки, אם, не делает животное трефным (Мишна Бехорот, IV, 4).
Дыхательные органы. — Из всех внутренних органов А. легких и патологические изменения в них были ближе всего известны авторам Талмуда. В то время как другие внутренние органы должны были подвергаться исследованию лишь в случае травматических поражений, легкие ввиду частого их заболевания принято было исследовать у каждого зарезанного животного, тем более что уже в начале христианской эры талмудисты вполне понимали важное значение легких как органа дыхания. Мы, конечно, не можем требовать от авторов Талмуда, чтобы они имели ясное представление о сущности процесса дыхания; этого не знали даже позднейшие врачи вплоть до конца XVIII века, до Лавуазье. Скорее надо удивляться тому, что некоторые еврейские учителя ясно понимали, что воздух, хотя раз послуживший для процесса дыхания, становится уже негодным для дальнейшего поддержания дыхания и что процесс горения аналогичен процессу дыхания и одинаково с ним делает воздух негодным для дальнейшего дыхания. Эти два положения высказываются рабби Зеирой в следующей уголовно-казуистической форме: «Если кто опрокинул ванну над спящим человеком, то он совершил деяние, влекущее за собою смерть ближнего; если же кто ввел своего ближнего в мраморную комнату (следов., лишенную так называемой естественной вентиляции) и зажег еще там свечку, то этим последним деянием он ясно обнаружил злое намерение причинить смерть своему ближнему» (Санг., 77a). — Гортань со всеми отдельными ее частями весьма подробно описана в Талмуде, не исключая даже так называемых corpuscula triticia, которые в Талмуде носят тождественное название חיטי (пшеничные зерна; Хул., 18а). Сквозные раны дыхательного горла вне грудной полости, даже с значительной потерей вещества, не считаются опасными для жизни (Хул., 54а), хотя бы эта потеря вещества являлась следствием гангренозной язвы. По этому поводу сообщается случай с овцой, потерявшей вследствие гангренозного процесса (קדידה) значительную часть своего дыхательного горла, которое с экспериментальной целью было заменено искусственным (ibid.). Перерез дыхательного горла перпендикулярно к длинной оси его — безопасно, если рана занимает менее половины его окружности; в противном случае надо опасаться расхождения краев раны при вытягивании шеи. Продольные же раны трахеи, даже имеющие довольно значительное протяжение, очень легко заживают; чем больше вытянута шея, тем лучше сближаются края раны и тем скорее происходит заживление ее (ibidem, 54a). Все эти сообщения Талмуда интересны в том отношении, что последователи Гиппократа, как известно, считали раны хрящей совершенно неспособными к заживлению (Aphorismi, sectio VII, № 27). Этого же мнения придерживался и Аретей; специально относительно дыхательного горла он выставляет неспособность хрящей к заживлению как одну из причин, в силу которых он отвергает трахеотомию при крупе, операцию, которая уже в его время производилась некоторыми врачами (Aretaeus, Cur. lib. I, c. 8). О долях легких, числе и форме их см. ст. «Терефа».
Плевра. — Талмудисты имели неверное представление о серозной оболочке, окутывающей легкие и внутреннюю поверхность грудной стенки. Они считают ее состоящей из двух листков — верхнего и нижнего (קדמא ההאה, קדמא עילאה); верхний они описывают, как гладкий и беловатый на вид, а нижний — как шероховатый и розового цвета, который будто бы можно видеть лишь при случайном отслоении первого. По-видимому, они принимали шероховатую поверхность плевры в начальной стадии воспаления за нижний слой, обнажившийся после отслойки верхнего, что, конечно, должно быть признано ошибочным. Прободение легочной плевры считается смертельным поражением. Узнается оно вдуванием воздуха в легкое: через отверстие воздух будет выходить с некоторым шумом. Если на месте поранения легкого произойдет вследствие так называемого «спинного воспаления» сращение легкого со стенкой грудной клетки, то животное негодно к употреблению; ибо то, что было раз «терефою», не может стать «кошером» (Хулин, 48а). О сращениях плевры и ложных на ней перепонках, סדכוה, см. статью «Терефа».
Патологические изменения в легких выражаются, по Талмуду, изменением цвета, консистенции, образованием полостей внутри легких (cavernae) и вегетациями (צמחים) на их поверхности. 1) Красный цвет легких зависит от переполнения их кровью и считается состоянием преходящим: кровь может еще всосаться (Хул., 47б). Синие или темно-зеленые пятна — цвета порея — также не должны внушать опасение: это — кровоподтеки, имеющие также наклонность в конце концов всосаться. Части легких черного, как чернила, цвета указывают на кровоизлияние в легочное вещество (infarctus), причем излившаяся кровь подверглась уже разложению (לקה), что непременно ведет к омертвению этого участка. Особенно опасным признаком считаются пятна ярко-желтые (ידק), цвета шафрана, хмеля или яичного желтка. По-видимому, здесь речь идет о так назыв. «мраморном» воспалении легких (pneumonia contagiosa boum), при котором легкие инфильтрируются желтым студенистым экссудатом. 2) К изменениям консистенции относится след.: а) непроходимость для воздуха хотя бы самого небольшого участка (אטום בדיאה); это узнается тем, что данное место не расширяется при надувании легких воздухом (Хул., 47б). При критическом разборе соответствующего текста ясно обнаруживается, что речь идет об инфаркте легких; b) высыхание небольшого участка легких (דיאה שיבשה) служит поводом к изъятию мяса животного из употребления. Высыхание это определяется двумя признаками: на разрезе не выступает капли крови, и ткань крошится под ногтем (Хулин, 47б). По этим двум признакам нетрудно распознать казеозное перерождение туберкулезного гнезда; с) размягчение участка легких в легко распадающуюся массу (דיאה שנהמזמזה) или омертвение легких. Это делает животное негодным к употреблению в пищу (ib.); d) сморщивание легких (atelectasis pulmonis — דיאה שצמקה), в котором Талмуд различает 2 формы: патологического происхождения, вследствие интерстициального воспаления легочной ткани, и травматического происхождения, вследствие сжатия плевритическим экссудатом (ibid., 48a, 48б). 3) Относительно полостей в легких — דיאה שנשפכה כקיהון — Талмуд, как и современная медицина, различает каверны с разрушением вещества легких и каверны, образовавшиеся вследствие расширения бронхов (סימפונוה), но без разрушения вещества. Распознается это следующим образом. Содержимое каверны выливается в прозрачный сосуд с водою; если по растворении гноя заметны в воде белые нити (שודיקי חיודי), то их надо считать за остатки разрушенных бронхов и животное должно быть изъято из употребления в пищу. 4) Относительно патологических процессов на поверхности легких, кроме ложных перепонок (סדכא), образующихся при воспалении плевры, талмудисты говорят также о разных вегетациях (צמחיס), выступающих на поверхности легких и на примыкающей к ней внутренней поверхности грудной клетки (דזפן). Талмуд различает две формы вегетаций — кувшинообразные (כנדי-כנדי) и окаменелые наросты (טינדיטינדי). Не подлежит сомнению, что в данном случае речь идет о туберкулезе домашних животных, известном под именем «жемчужной болезни», как это прекрасно понял и Раши. По вопросу о том, считать ли животное, одержимое этой болезнью, годным к употреблению или нет, возник у талмудистов долго продолжавшийся спор, который завершился в конце концов признанием такого животного годным к употреблению в пищу (ibidem, 48a, 48б).
Сердце, хотя и считалось самым важным для жизни органом, не служило, однако, для талмудистов предметом подробного изучения. Сообщается только, что из двух желудочков (חלליס) сердца один (правый) больше, а другой (левый) меньше и что всякая сквозная перфорация сердца безусловно смертельна. Высказывалось предположение, что перфорация левого желудочка (חלל קזן) не смертельна, так как, по мнению древних, в нем содержится не кровь, а воздух; но это не было принято (Хул., 45б; ср. Galenus, De usu partium lib. VI, 7, 17). О других болезнях сердца и помину нет. Видно, талмудисты разделяли предрассудок греческих врачей, что сердце никогда в жизни не подвергается заболеванию. «Момент заболевания сердца, — говорит Гален, — это момент смерти» (De locis affectis, V, 2). — По вопросу о том, содержат ли артерии кровь или воздух, возникло разногласие между представителями первых двух школ в Вавилонии, между Равом (см. Абба Арика) и Мар-Самуилом. Первый, хотя и не врач, но, по-видимому, человек довольно сведущий в ветеринарной патологии, считал поранение аорты, קנה הלב, смертельным поражением, полагая, что аорта, подобно сердцу, содержит кровь. Врач же Самуил, как и все врачи его времени, полагал, что поранение аорты не смертельно, т. к. в ней содержится воздух, а не кровь. Древние врачи и раньше Галена знали, что поранение периферической артерии вызывает такое кровотечение, как и поранение вен. Мало того — Аретей даже знал, что артериальное кровотечение труднее остановить и потому оно опаснее, чем венозное (De causis asignis acutor., II, 2). Однако эти факты нисколько не смущали последователей Эразистрата, который первый настаивал на отсутствии крови в артериях в их нормальном состоянии; артериальное кровотечение они объясняли анастомозами, существующими на периферии между воздухоносными и кровеносными сосудами (Galenus, De usu part., VI, 17). Понятно, что с этой точки зрения кровотечение должно быть тем слабее, чем дальше оно от периферии к центру; совсем же близко к сердцу, из аорты, его совсем не должно быть. Вот почему Мар-Самуил думал, что поранение аорты не делает животное трефным. В сущности, это только чисто теоретический вопрос, так как поранение аорты вызывает обыкновенно столь сильное кровотечение, что животное погибает раньше, чем его успеют зарезать по правилам рита. Характерно, что, когда Мар-Самуилу ученики Рава передали мнение своего учителя, он заметил: «Если так говорит Абба, то он ничего не понимает в ритуальной патологии» (טדיפוה): так он был уверен в непогрешимости ходячих теорий своего века.
Головной и спинной мозг. — Фактического материала по А. нервной системы сохранилось очень мало. Если сравнить скудные данные в этой области, содержащиеся в Талмуде, с тем богатством фактов, которое встречается у Галена, то мы должны прийти к заключению, что еврейские врачи далеко отстали в этом отношении от греческих. Однако два-три замечания, вскользь высказанных по поводу патологических изменений спинного мозга, заставляют нас предположить, что бедность и отрывочность талмудических сведений чисто случайны и объясняются тем, что Талмуд для своих специальных целей не имел надобности сообщать больше фактов из указанной области. Талмудисты различали только две оболочки мозга: верхнюю (קדמא עילאה, dura mater), прикрепленную к внутренней поверхности черепа, и нижнюю (קדמא ההאה, pia mater), которая окутывает вещество мозга. Более подробное описание мозга и выходящих из него нервов, встречаемое в каббалистической книге Зогар (к Лев., 26), не может быть поставлено в актив талмудистам, так как Зогар несомненно позднего происхождения. — Поранение или изъязвление одной наружной (твердой) оболочки мозга не признается поранением, опасным для жизни, но самое незначительное поранение внутренней (мягкой) оболочки угрожает жизни животного, и это объясняется тою важностью, которую талмудисты приписывали головному мозгу как органу интеллектуальной деятельности. Библия, как известно, считает сердце местопребыванием всех душевных сил человека, и это именно чуждое нам теперь воззрение придает некоторую странность и вычурность складу древнееврейской речи. Автор одной из книг, приписываемых Гиппократу, а именно «De morbo sacro», первый переместил душевные функции из сердца в голову. Но автор книги «De morbo sacro», видно, значительно опередил свой век, и полтора столетия спустя гениальный Аристотель с насмешкой отзывается о тех философах, которые считают холодный и рыхлый мозг центром ощущений только потому, что в голове расположены главнейшие органы чувств (Ковнер, «История медицины», стр. 601). Впрочем, гораздо позже Аристотеля того же мнения придерживался такой выдающийся врач, как Архиген (100 лет по Рожд. Хр.), что видно из горячей полемики Галена с ним (De locis affectis, III, 5). Между тем у евреев того времени понятие о мозге как о вместилище разума было настолько распространено, что стало как бы общим местом. Когда Леви, один из учеников редактора Мишны, заметил последнему, что какое-то место неверно редактировано, тот обидчиво ответил: «У этого человека, как мне кажется, нет мозга в черепе» — כמדומה לי שאין לו מוח בקדקדי (Иебам., 9а). Эта фраза, неоднократно встречающаяся в Талмуде и по форме своей носящая характер народной поговорки, доказывает, что связь мыслительной способности с черепным мозгом считалась общепризнанной истиной. — Не останавливаясь на весьма интересных дискуссиях Талмуда по поводу травматических поражений головного и спинного мозга, отметим, что талмудисты различали три формы размягчения мозга. Хотя в данном месте речь идет только о спинном мозге, но, по мнению самых древних комментаторов Талмуда, это относится также и к головному мозгу; и если Талмуд упоминает только о спинном мозге, то это объясняется тем, что последний менее защищен от влияния травмы, чем головной мозг, и все патологические процессы в нем большей частью обязаны своим происхождением внешним импульсам, между тем как головной мозг, защищенный черепом, редко подвергается действию травмы и патологические процессы в нем происходят обыкновенно от внутренних причин (apoplexia). Выше уже было указано, что Мишна и первые амораи в вопросах о терефе стояли исключительно на почве травматизма и что патологический элемент в терефу был введен лишь позднейшими амораями. Этот факт, которого комментаторы и кодификаторы Талмуда даже не подозревали, устраняет массу противоречий, встречаемых при изучении законов о терефе. — Талмуд различает следующие формы перерождения вещества мозга: — 1) размягчение до жидкой консистенции, המדכה; оно характеризуется в Талмуде тем, что при надрезе оболочек на высоте пораженного места размягченная масса вытекает наружу, как вода. Речь идет, по-видимому, о той форме острого миелита (а также encephalitis), которая происходит обыкновенно вслед за травмой или за вскрытием в позвоночный канал кариозного фокуса. Эти случаи редки, но их наблюдали как на людях, так и на животных (Seeligmüller, Lehrb. der Krankh. des Rückenmarks, 1887, 1, 45; Раевский, «Патол. анатомия и гистология домашних животн.», 166); — 2) размягчение с полужидкой консистенцией, המססה; эта форма определяется в Талмуде следующим признаком: если держать в руке часть спинного мозга ниже пораженного места, то мозг не сохранит вертикального положения, а перегнется на бок. Эта форма также считается опасной для жизни; — 3) размягчение с образованием пустот в мозгу вследствие рассасывания продуктов воспаления (מוח שנתמומו, syringomyelie). В отличие от предыдущих форм образование пустот в мозгу не считается Талмудом болезнью, угрожающей близкой смертью. Это вполне верно: данная болезнь имеет крайне медленное течение, хотя ввиду неопределенных признаков ее она редко поддается диагнозу при жизни человека (Хулин, 45б).
По поводу размягчения спинного мозга в Талмуде сообщается, что Леви (современник Галена), увидев однажды в бане человека, страдавшего трясением головы (טדייה לדישיה, Xyлин, 456; ср. Levy, Heuhebr. Wörterb., s. v. а; Рабинович неверно перевел это место), заметил своим ученикам: «Увы, у этого человека размягчение спинного (?) мозга!». Тон, в котором Леви выразил свое сожаление, дало некоторым повод думать, что он считал эту болезнь смертельной, но Аббаи, обладавший некоторыми практическими сведениями по медицине, впоследствии разъяснил, что одержимые этой болезнью умирают нескоро, но не способны к половым функциям. Диагноз, правда, был неверен, но достаточно и того, что 17—18 веков тому назад люди вообще могли подозревать о существовании причиной связи между некоторыми внешними симптомами (дрожание головы, impotentia) и кое-какими замеченными на животных изменениями спинного мозга. Гораздо удачнее оказался другой диагноз в этой области, представляющий единственный, может быть, случай в древней литературе, когда диагноз, поставленный при жизни, оправдался посмертным вскрытием. У рабби Хабибы была овца, волочившая задние ноги; р. Иемар определил, что она наверное страдает седалищной болью (שינדנא, ischiagra); Раббина же утверждал, что этот паралич центрального происхождения и что у овцы произошло нарушение непрерывности спинного мозга (размягчение). Овца была зарезана, и диагноз Раббины оправдался. «Несмотря на это, — прибавляет Гемара, — никогда не следует а priori предполагать у животных редкую болезнь, а скорее надо думать о болезни, которая встречается ежедневно» (Хул., 51а). Это — мудрое правило, которого придерживается и современная медицина.
IX. Genetalia virorum. — Доступное глазу положение производительных органов у мужчин, с одной стороны, и частое оперативное их удаление на Востоке, с другой, содействовали тому, что A. этих органов и приблизительное понятие об их функциях стали очень рано известны древним евреям, о чем свидетельствует богатая номенклатура этих органов в древнееврейской письменности. Кроме терминов для внешних форм половых органов, в Талмуде упоминается также и о том, что scrotum (כיס) разделен перегородкой на 2 sacculi (שני כיסים), что testis (ביעה, אשך) имеет ясно различаемые 2 оболочки (Хул., 45а), что яичко имеет нитчатый придаток (חוטי ביצה; Иеб., 75а), что к нему подходят в шнурке (פחד; ניד) кровеносные сосуды и нервы (Хул., 93а и 45б) и, наконец, что при поражении яичка из него вытекает тягучая слизистая жидкость (חוטי מונ א, Иебам., 75а), из чего выводится заключение, что testis и есть орган приготовления спермы, זדע, которую он выделяет под влиянием импульса, получаемого из спинного мозга (Хул., 45б). В Талмуде цитируется древний афоризм, гласящий: «Есть два отверстия у человека: через одно выводится моча, через другое — сперма; они отгорожены одно от другого тонкой, как луковичная плева, перепонкой. При долгом воздержании от мочеиспускания может произойти прободение этой перепонки, и человек становится неспособным к оплодотворению» (Бехорот, 44б). В настоящее время это мнение должно быть признано ошибочным, хотя оно разделялось всеми древними врачами вплоть до Везалия. Мы знаем теперь, что так называемый нервный асперматизм может происходить от самых разнообразных причин и, следовательно, также от частого переполнения мочевого пузыря и раздражения его шейки. В Талмуде описывается крайне интересный случай с одним человеком, у которого закрылся канал, предназначенный для выделения семени; впрочем, последнее выделялось вместе с мочою. Р. Пана запретил этому человеку вступать в брак, «так как, — по его мнению, — сперма созревает только в своей среде; в чужой же среде она теряет способность к созреванию» (Иеб., 75б; ср. Kocher, «Болезни яичек и их оболочек», русск. пер., 570). — Моисеевым законом строго запрещается кастрация как людей, так и животных, и по этому поводу в Библии исчисляются разные употреблявшиеся в древности способы кастрации: amputatio membri (כדוה שפכה), extirpatio testiculorum (פצוע דכא), подкожное растяжение канатика (נהק), разминание яичек (מעוך). Последний способ и теперь еще практикуется на Востоке. В списке уродств, служащих препятствием к службе в храме, читаем: «Если нет ни одного яичка или имеется только одно». Р. Исмаил говорит: «Если есть две полости в scrotum, то, вероятно, есть и 2 яичка»; р. Акиба говорит: «надо его положить на ягодицы и разминать паховую область; если есть там яичко, то оно после этого выйдет». Был случай с животным, что его разминали, а яичко не выходило. Животное это было зарезано, и яичко найдено прикрепленным к чреслам (Мишна Бехор., VI, 6). Очевидно, в данном случае речь идет об аномалии, известной в наст. время под именем cryptoorchidismus (подробно см. Кастрация и Обрезание).
X. Genetalia mulierum. — Ввиду существования у евреев многочисленных религиозных постановлений, связанных с физиологическими отправлениями женской половой сферы, надо было бы ожидать, что в Талмуде найдется богатый материал по анатомии этой сферы. Действительность, однако, далеко не оправдывает этих ожиданий. Очень неопределенно говорится в Талмуде об опухолях и язвах матки и вовсе не упоминается о дислокациях этого органа. Это тем более странно, что, владея таким прекрасным инструментом, как маточное зеркало, שפופדה, которым талмудисты действительно пользовались для диагностических целей, они должны были бы сообщить гораздо больше сведений из этой области, чем они это сделали в действительности. Причина этого явления заключается в преувеличенной щепетильности, издревле господствующей в отношениях между обоими полами на Востоке. Исследование половой сферы при кровотечениях и других болезнях предоставлялось исключительно повивальным бабкам, врачи же приглашались только при очень трудных родах, для окончания которых требовалась операция, сопряженная с лишением жизни младенца (Toc. Мак., II, 5), или если бабка затруднялась в диагнозе (Toc. Нида, IV, 2; Вавил. Нида, 22б). В обыкновенных же случаях, когда законоучителям для решения того или иного ритуального вопроса представлялась необходимость непосредственно исследовать половую сферу какой-нибудь женщины, они пользовались услугами своих матерей или жен, обладавших достаточной для этого опытностью (Нид., 46б). Характерен в этом отношении следующий поступок врача Самуила. Для решения одного научного вопроса он лично исследовал однажды свою рабыню и за причиненный стыд заплатил ей 400 зуз. «Бог, — сказал по этому поводу гуманный Самуил, — предоставил мне право над ее трудом, но не над женской ее стыдливостью» (ibid.).
Все части женской половой сферы, доступные глазу или пальцу, были хорошо известны не только талмудистам, но и авторам Библии. Для всех этих частей имеется довольно богатая номенклатура с многочисленными синонимами. Библейская номенклатура приведена у д-ра Котельманна (op. cit.). В талмудической литературе упоминаются следующие, вполне точно определенные термины: общее название для половой сферы — אוהו מקוס — ille locus, mons Veneris (תפוח), vulva (עדוה), rima pudendum (ביה הסהדים), vestibulum vaginae (ביה חיצון), orificium urethrae (לול), hymen (בהו*ים), ostium vaginae (ביהשנים), vagina (ביהההודף или ביה הדחם), septum vesicovaginale (ננ פדוזדוד), septum vaginae rectalis (קדקע פדוזדוד), uterus (דחם и אס), canalis cervicis uteri (מקוד), cavum uteri (חדד или ביה הידיון). — Cp. Нида, 66б, 41б, 17б, 46б, 18a; Иер. Иеб., VI, 1a; IIIаб., 64а; Арак., 7а.
По разъяснению Мишны, менструальной кровью, признанной нечистой, считается лишь та, которая выходит из цервикального канала (מקוד); кровь из мочевого пузыря, которая может иногда попасть в наружные пути, несомненно чиста; кровь же, найденная in vagina, предполагается менструальной, если только введенное зеркало не покажет, что она вагинального происхождения. По этому поводу приводится в Мишне древний фрагмент о положении относящихся сюда органов. «Притчей говорили мудрецы о женщине: есть у нее камера (חדו), преддверие (פדוזדוד) и мезонин (עליה); кровь камеры не чиста; найденная же в преддверии не чиста по сомнению, ибо существует презумпция, что она происходит из родника». Самуил поясняет этот фрагмент следующими словами: «Камера находится за преддверием внутри, мезонин же помещен над камерой, занимая половину протяжения преддверья, а лестница (לול), идущая вниз от мезонина, открывается в передней части преддверья» (Иер. Нид., II, 5). Смысл этого фрагмента понятен — под «камерой» авторы понимали cavum uteri, под «преддверием» понимали vagina вместе с vestibulum vaginae, а под «мезонином» — мочевой пузырь. При этом предполагается, что женщина находится в лежачем на спине положении. Ни на фаллопиевы трубы, ни на яичники нет в этом фрагменте ни малейшего намека, вопреки мнению Маймонида, который, комментируя данный фрагмент в духе галеновской Α., открыл здесь и фаллопиевы трубы, и яичники, и даже двуполостную матку. Талмудисты, может быть, даже и не знали о существовании фаллопиевых труб, по крайней мере, они о них не говорят; зато к ошибкам Галена и его последователей они также были непричастны. Объяснение Маймонида находится в зависимости от предположения Галена, что матка всегда открыта и только во время беременности она закрывается («что было устроено предусмотрительной природой для того, чтобы зародыш не выпадал из матки»: De usu partium, XIV, 3). Талмуд как раз обратно утверждает, что матка в нормальном состоянии всегда закрыта и только во время родов раскрывается, что и соответствует действительности (Нид., 21а, 61а). Относительно физиологических процессов, происходящих в женской половой сфере, напр. менструации, беременности и родов, равно как относительно развития плода во время беременности и кормления грудью см. ст. Гинекология. — Ср.: Rabinowitz, La legislation civile du Talmud, t. V; Kotelmann, Die Geburtshilfe bei den alten Hebräern; Bergel, Studien über die naturwissenschaftlichen Kenntnisse der Talmudisten, 1880; его же, Die Medicin der Talmudisten, 1885; Nossing, Die Sozialhygiene der Juden und des altorientalischen Völkerkreises, 1894; Wunderbar, Biblisch-talmudische Medizin, II B., 3 Abt., 1860; Л. Каценельсон, דמ״ח אבדים («Остеология Талмуда»), СПб., 1887; его же, «Анатомия нормальная и патологическая в древнееврейской письменности и отношение ее к древнегреческой медицине» (диссертация), СПб.; 1889; нем. пер. ее значит. дополн. под названием Die normale und pathologische A. des Talmud, в «Historische Studien» проф. Коберта, т. V, Halle, 1896 г. Ряд статей автора в «Гамелице» за 1896 и 1897 гг.