Акавья бен-Магалалель — законоучитель, живший, по всей вероятности, еще во время существования 2-го храма (в первое столетие христ. эры). О его молодости ничего не известно, имена его учителей нигде не названы, и до нас дошло сравнительно небольшое число его изречений (Мишна Эдуот, V, 6, 7; Бек., V, 4; Нидда, II, 5; Her., I, 4; V, 3). Мишна изображает его человеком твердых убеждений, который смело и упорно отстаивал свою точку зрения на некоторые галахические вопросы, несмотря на то, что большинство его товарищей держалось другого мнения. Когда он однажды в спорном вопросе сослался в своих определениях на традицию, полученную им от предшественников, смущенное большинство коллегии предложило ему отречься от своих слов и сулило ему за это сан аб-бет-дина (председателя суда); но А. отклонил предложение, заметив: «Я предпочитаю всю жизнь называться глупцом, чем хоть раз согрешить перед Богом». При обсуждении галахического вопроса о применении «горькой воды» (которая, согласно Числ., V, 11—31, давалась в качестве испытательного средства женщине, заподозренной в неверности мужу), А. утверждал, что эту воду дают пить только свободнорожденной еврейке, между тем как большинство держалось того мнения, что новообращенная язычница или отпущенная на свободу рабыня в этом отношении равна свободнорожденной дочери Израиля. В подкрепление своего взгляда представители большинства ссылались на аналогичный случай, когда председатели Синедриона, Шемая и Абталион, применили упомянутое испытание к вольноотпущеннице; на это А. презрительно воскликнул: «Дугма гишкуа!» — דוגמא השקוח («подобное дали пить»). Относительно смысла этого восклицания существует разногласие. По мнению одних, это означает — «они дали пить подобной им самим», намек на старый слух, что оба эти президента были прямыми потомками прозелитов (Гит., 57б); по мнению других, это значит: «Они дали ей не настоящий напиток, а нечто похожее на него». Так или иначе, но память двух ученых мужей столь высоко чтилась в народе, что слова А. были приняты за оскорбление и его приговорили к «ниддуй» (отлучению). В этом отлучении он пребывал до конца своих дней, но не изменил своего мнения. Перед смертью, однако, он убеждал сына соглашаться с мнением большинства даже в тех вопросах, в которых сам он выказывал такую упорную непримиримость. Когда его сын удивился столь явной непоследовательности, умирающий мудро возразил: «Я получил традицию из уст многих, и мои противники также. Я настаивал на своей традиции, они на своей. Но ты слышал об этих вопросах мнение одного человека и мнение многих, и поэтому для тебя лучше пренебречь мнением отдельного лица и примкнуть к воззрениям большинства» (Эдуиот, V, 7). — Характерно для А. также то значение, какое он придавал личным заслугам. Когда А. лежал на смертном одре и сын просил его рекомендовать его своим ученым коллегам, он отказался это сделать. На вопрос сына, не считает ли он его недостойным такой рекомендации, А. ответил: «Нет, но пусть твои собственные поступки приближают тебя (к людям) или отдаляют от них» (Эдуиот, V, 7). — Девизом жизни А. были следующие слова: «Помни, откуда ты пришел, куда ты идешь и перед кем тебе придется дать отчет в твоих поступках» (Абот, III, 1; см. Аб. р. Нат., XIX; Иер. Сота, II, 18а; Дерех Эрец раб., III). Кроме этого изречения и перечисленных выше галах, до нас ничего от А. не дошло. — Мнения ученых относительно времени его жизни различны: в то время как одни относят его к эпохе патриархата Гиллеля I (30 л. дохрист. эры), другие причисляют его к первому поколению таннаев (10—80 г.; ср. Schir ha-Schir. rabba, I, 4), а третьи полагают, что он жил во время патриархата Гамлиила II (80—117). На основании того, что А. был отлучен из общины с такой жестокостью только за то, что не согласился с мнением большинства, некоторые полагают, что он жил в эпоху таннаев, известных своим ригоризмом и нетерпимостью к чужим мнениям. Но вспомним, до каких насильственных действий доходили иногда споры по ритуальным вопросам не только между саддукеями и фарисеями, но и в среде самих фарисеев — между гиллелитами и шаммаитами (см. Шабб., 17а и Иер. Шаб., V, 3в). С другой стороны — то обстоятельство, что его имя цитируется без титула «рабби», и в беседе р. Акибы с мудрецами о галахических мнениях А. говорится, как о чем-то старом, давно минувшем (М. Негаим, V, 3), подтверждает то, что А. жил еще во время существования храма (Z. Frankel, Darke ha-Mischna, 56). Это видно также из слов р. Иегуды: «Сохрани Боже думать, что А. был исключен, ибо никогда двери храма не запирались бы пред человеком, который был так велик во Израиле своею мудростью и богобоязненностью, как Акавья бен-Магалалель» (Эдуиот, указ. место). Это выражение, основывающееся на законе, запрещавшем отлученному входить в храмовый двор, впоследствии явилось источником галахических дискуссий (Бер., 19а; Пес., 64б). В другом месте (Сифре, Числа, 105) сказано: «Кто станет утверждать, что А. был исключен из общины, тот должен будет дать ответ в этом перед небесным судом». Это замечание некоторыми приписывается Иуде бен-Батире I (см. Шабб., 97а); из этого предположения заключают, что А. жил еще при существовании храма. — Ср.: Брюль, Mebo ha-Mischna, I, 49; Франкель, Darke ha-Mischna, стр. 56 и след.; Grätz, Geschichte d. Juden, 2 ed., IV, 39; Jost, Gesch. d. Jud. und seiner Sekten, II, 34; Вейс, Dor, I, 176; Hamburger, Realencycl., II, 32; Derenbourg, Essai sur l’histoire de la Palestine, p. 483; Mendelson, Rev. et. juives, XLI, 31—44; J. E., I, 302.
3.