Дуэль
правитьВойна кончилась. Немцы заняли Францию, и страна судорожно трепетала, как побежденный борец под коленом победителя.
Из обезумевшего, оголодавшего, пришедшего в отчаяние Парижа уходили один за другим поезда, уносившие жителей к новым границам. Медленно тянулись эти поезда, проходя мимо сел и деревень.
И эти первые путешественники смотрели из окон вагонов на разоренную страну, сожженные жилища… у ворот оставшихся домов виднелись прусские солдаты в своих черных касках с блестящими шишаками; одни покуривали свои трубки, сидя верхом па стульях, другие работали что-нибудь, или разговаривали, — но все держали себя как полные хозяева. В городах видны были отряды, которым производили ученье, и, несмотря на шум колес, до путников долетали грубые возгласы команды.
Г. Дюбуа, служивший в Париже, в национальной гвардии, ехал теперь в Швейцарию, куда он еще до вторжения неприятеля послал жену и дочь.
Голод и утомление не уменьшали размеров его толстого брюшка, — брюшка богатого и мирного негоцианта. Он переносил все ужасы войны со смиренным отчаянием, тихо протестуя против людской дикости и зверства. Теперь, уезжая на чужбину, он впервые видел пруссаков, хотя ревностно нес службу на укреплениях и немало холодных ночей провел на карауле.
С гневным страхом смотрел он теперь на этих бородатых, вооруженных людей, расположившихся как у себя дома на французской земле, и в душе его поднималась горечь бессильной обиды. Но в тоже время им овладевало новое чувство, какой-то инстинкт осторожности, чувство с тех пор никогда не покидающее пас, французов.
В его отделении вагона сидели еще два англичанина. Видимо, они приехали для того, чтобы на все посмотреть, и смотрели с спокойным и бесстрастным любопытством. Это были полные, рослые люди, беседовавшие на своем родном языке и справлявшиеся по временам с путеводителем, для того чтобы знать наверное, по каким местам они проезжают и что следует тут заметить.
Поезд остановился у станции в каком-то маленьком городке, и в отделение вошел, гремя саблей, какой-то прусский офицер.
Он был очень высок, с заросшим бородой лицом, в тесно стягивающем корпус мундире. Его рыжие волосы казалось пылали, а концы более светлых усов торчали по обе стороны лица.
Англичане тотчас же принялись его разглядывать, обмениваясь улыбками удовлетворенного любопытства, а г. Дюбуа делал вид, что читает газету. Он забился в свой уголок точно вор перед жандармом.
Поезд двинулся. Англичане продолжали разговаривать и справляться с путеводителем относительно тех мест, где происходили разные битвы.
И вот, при названии какой-то деревеньки, на которую указывал рукой один из них, прусский офицер, вытянув ноги и откинувшись на спинку дивана, проговорил на ломаном французском языке.
— Я упил тфенадцать фрапцузоф ф этой терефне, и фзял польше ста бленных.
Заинтересованные англичане спросили.
— Ао! А как она называется?
— Фарсбург! — отвечал пруссак.
И он продолжал своим ломанным языком:
— Я брал этих негодяев прямо за уши…
Вместе с тем он поглядывал на г. Дюбуа, горделиво посмеиваясь себе в бороду.
А поезд все катился по занятой врагами стране. Всюду виднелись немецкие солдаты, — и вдоль дороги и на полях, и около кафе. Они покрывали всю землю, как саранча.
Офицер протянул руку:
— Будь я во главе войск, я взял бы Париж и сжег бы все, всех бы прикончил. Франции больше бы не было!
Англичане из вежливости произнесли:
— Aoh! yes! Да!
Он продолжал:
— Через 20 лет вся Европа, вся будет наша! Пруссия сильнее всех!
Встревоженные англичане не отвечали больше ничего. Их подвижные физиономии казались сделанными из воска.
Тогда прусский офицер начал хохотать. Продолжая полулежать на своем месте, он начал вышучивать Францию, оскорблять павшего врага. Он потешался и над Австрией, побежденной еще раньше; насмехался над отчаянной и бесплодной обороной департаментов, вышучивал мобилей, бесполезную артиллерию. Он объявил, что Бисмарк выстроил целый железный город из металла захваченных пушек. Вдруг среди разговора он вытянул ноги и положил их рядом с г. Дюбуа.
Последний, красный как пион, отвертывался в сторону.
Англичане казались такими равнодушными, точно около их никого и не было, и они находились па своем острове, вдали от мирского шума.
Офицер вынул свою трубку и проговорил, не сводя пристального взора с француза:
— Нет ли у вас табаку?
Г. Дюбуа ответил:
— Нет, сударь.
Немец продолжал;
— Когда поезд остановится я попрошу вас купить мне табаку.
И он прибавил со смехом:
— Я вам дам за это на чаек!
Поезд засвистел, замедляя ход. Проходили мимо сожженного вокзала. Затем последовала остановка.
Немец открыл дверцу и взявши г. Дюбуа за руку проговорил:
— Ну, живо, идите, сделайте, что вам сказано, да поживее!
На станции расположился отряд прусских войск. Солдаты стояли вдоль деревянной решетки. Машина дала уже свисток к отходу. В эту минуту г. Дюбуа выскочил па платформу и несмотря на знаки кондуктора вскочил в другое отделение вагона.
Наконец-то он был один! Он расстегнул жилет, чувствуя, что задыхается, и отер пот с лица.
На следующей станции поезд снова остановился. И вдруг в отделение ввалилась массивная фигура прусского офицера. Англичане из любопытства следовали за ним. Немец сел против г. Дюбуа и, продолжая смеяться, проговорил:
— Вы не хотели исполнить мое поручение?
Г. Дюбуа ответил:
— Нет, сударь!
Поезд тронулся.
— Тогда я отрежу ваши усы, чтобы набить мою трубку.
И он протянул руку к физиономии соседа.
Англичане, невозмутимые по-прежнему, не сводили с них глаз.
И уже немец схватился рукой за кончик усов как вдруг г. Дюбуа одним движением откинул его руку п схватив его за шиворот бросил на сиденье. Затем, обезумев от гнева, с налитыми кровью глазами, искаженным лицом, продолжая душить его одной рукой, другой, сжатой в кулак, он начал наносить ему удары прямо в лицо. Пруссак отбивался, старался вытащить саблю, сбросить своего противника, навалившегося на него.
Но г. Дюбуа давил его всей тяжестью своего огромного брюха и колотил, колотил безостановочно, не переводя духа, даже не смотря, куда направлять удары. Кровь текла ручьем. Полузадушенный немец хрипел, выплевывал выбитые зубы, тщетно стараясь освободится от этого обезумевшего толстяка, осыпавшего его ударами.
Англичане подошли, чтобы получше рассмотреть. Они стояли оживленные радостным любопытством, готовые кажется держать пари о том, кто кого одолеет.
И вдруг г. Дюбуа, измученный таким трудом, встал и молча сел на свое место.
Пруссак на него не бросился, он был совершенно сбит с толку и одурел от боли и изумления.
Наконец, отдышавшись он проговорил.
— Если вы не дадите мне удовлетворения на пистолетах, я вас убью!
— Сделайте одолжение, я к вашим услугам, отвечал г. Дюбуа.
— Сейчас будет Страсбург, я найду себе секундантов, и до отхода поезда успею покончить дело.
Г. Дюбуа, продолжая задыхаться от усталости, обратился к англичанам:
— Не угодно ли вам быть моими секундантами?
Оба ответили разом:
— Aoh! yes! Да!
Поезд остановился.
B одну минуту пруссак нашел двух товарищей офицеров, снабдивших противников пистолетами и все шестеро удалились за ограду станции.
Англичане беспрестанно смотрели на часы и торопили с приготовлениями, боясь пропустить минуту отхода поезда.
Г. Дюбуа никогда не держал в руках пистолета. Его поставили в 20 шагах от противника и спросили:
— Вы готовы?
Отвечая: «Да, сударь», он заметил, что один из англичан открыл зонтик, чтобы защититься от солнца.
Чей то голос скомандовал:
— Пали!
Г. Дюбуа машинально, сейчас же после команды спустил курок и к своему изумлению увидел, что пруссак, стоявший против него пошатнулсл, взмахнул руками и рухнул лицом к земле.
Он был убит.
Один из англичан испустил свое «Aoh!», полное удовольствие от удовлетворенного любопытства.
Другой, стоявший все время с часами в руках, взял г. Дюбуа за руку и потащил его гимнастическим шагом к вокзалу.
Первый англичанин пробежал вперед отмечая шаги, сжав кулаки и прижав локти к телу.
— Раз, два! раз, два!
И все трое бежали, несмотря на свои толстые животы, точно три карикатуры из шутовского журнала.
Поезд уже трогался. Они вскочили однако в свой вагон.
Тогда англичане, сняв свои дорожные шапочки, замахали ими в воздухе и три раза воскликнули:
— Гип, гип, тип! Ура!
Затем они торжественно, один за другим протянули г. Дюбуа свои правые руки для рукопожатия. После этого они отошли и снова сели на свое место у окна.