Въ продолженіе долгаго времени послѣ роковаго происшествія, которое лишило ее мужа, г-жа Синяя-Борода, какъ легко себѣ представить, находилась въ большемъ горѣ.
Ни одна вдова во всей странѣ не истратила столько денегъ на трауръ. Свои прекрасные волосы она скрыла подъ креповымъ чепцомъ, плерезы доходили у ней до локтей. Она никого не видѣла, кромѣ сестры Анны, общество которой было для нея далеко непріятно; что же касается до ея братьевъ, то ихъ грубыя казарменныя манеры никогда ей не нравились. Какой интересъ она могла находитъ въ шуткахъ о маіорѣ или о полковомъ докторѣ? Какое ей было дѣло до того, пили-ли они вино изъ бутылокъ или изъ стакановъ? Ей противны были ихъ разсказы о лошадяхъ, смотрахъ и охотничьихъ собакахъ. Къ тому же она не могла выносить ихъ дерзкихъ усовъ и неприличной привычки курить сигары.
Они всегда были вульгарными юношами, а теперь ея деликатная душа не могла безъ ужаса смотрѣть на нихъ. Какъ могла она выносить ихъ присутствіе послѣ случившагося?
Она поставила великолѣпный памятникъ своему покойному мужу надъ семейнымъ склепомъ Синихъ-Бородъ. Пасторъ Слай, бывшій нѣкогда туторомъ Синей-Бороды въ колледжѣ написалъ цвѣтистую и патетическую эпитафію на латинскомъ языкѣ: «Siste, viator! moerens conjux, hen! quanto minus est cum reliquis versari quam tui meminisse» — однимъ словомъ все, что говорится въ эпитафіяхъ. Надъ этими краснорѣчивыми словами возвышались бюстъ усопшаго святого человѣка и статуя рыдающей добродѣтели, а вокругъ красовались медальоны его женъ, изъ которыхъ одинъ былъ пустой и, какъ гласила эпитафія, вдова не утѣшится до тѣхъ поръ, пока ея имя не будетъ начертано на этомъ медальонѣ. «Тогда я буду съ нимъ. In coelo quies», — говорила она, поднимая глаза къ небу и повторяя слова, выставленныя крупными буквами на траурныхъ гербахъ въ церкви и сѣняхъ замка Синей-Вороды, въ которомъ вся прислуга, отъ дворецкаго и экономки до конюховъ и поваренковъ, носила глубокій трауръ. Лѣсникъ охотился съ крепомъ на шляпѣ и даже пугалы на огородѣ были одѣты въ черномъ.
Одна только сестра Анна не хотѣла носить траура. Г-жа Синяя-Борода охотно разсталась бы съ нею, но у нея не было другихъ родственницъ. Ея отецъ женился вторично и г-жа Синяя-Борода естественно ненавидѣла свою мачиху, которая ей платила тѣмъ же. Г-жа Шокабокъ посѣтила вдову въ ея горѣ, но послѣдняя обошлась съ ней такъ грубо, что мачиха уѣхала на слѣдующій день, внѣ себя отъ негодованія. Что же касается до родственниковъ Синей-Бороды, то, конечно, они ненавидѣли вдову, потому что Синяя-Борода завѣщалъ ей все свое состояніе. Такимъ образомъ сестра Анна была единственная родственница, которую г-жа Синяя-Борода могла имѣть при себѣ, а какъ извѣстно, всякая дама въ деликатномъ положеніи должна имѣть при себѣ родственницу.
— Я ни за что не надѣну траура по такому противному негодяю, сестра, — восклицала Анна.
— Я просила бы васъ, миссъ Анна, не употреблять въ моемъ присутствіи такихъ словъ въ отношеніи лучшаго изъ мужей или немедленно оставить эту комнату, — отвѣчала вдова.
— Небольшое удовольствіе сидѣть въ этой комнатѣ. Я удивляюсь, отчего вы не сдѣлали гостиной изъ чулана, гдѣ находятся другія жены Синей-Бороды.
— Дерзкая! Онѣ всѣ набальзамированы докторомъ Ганналемъ. Какъ смѣете вы повторять чудовищныя клеветы на совершеннѣйшаго изъ людей? Возьмите семейную библію и вы увидите, что мой святой супругъ писалъ о своихъ женахъ. Читайте!
«Пятница, 20 іюня. Женился на моей горячо любимой Аннѣ Маріи Скрогинсъ».
«Суббота, 1 августа. Несчастный мужъ едва имѣетъ силы внести въ эту лѣтопись, что его дорогая жена Анна Марія умерла отъ кашля».
— Что, кажется, это убѣдительно? Но читайте дальше.
«Вторникъ, 1 сентября. Сегодня я повелъ къ алтарю радость моей жизни, Луизу Матильду Гопкинсонъ. Да займетъ этотъ ангелъ мѣсто той, которую я потерялъ».
«Среда, 3 октября. О, Небо, пожалѣй несчастнаго, который долженъ записать уничтоженіе всѣхъ его надеждъ. Сегодня испустила послѣднее дыханіе моя возлюбленная Луиза Матильда. Головная боль была неожиданной причиной ея смерти, сдѣлавшей меня несчастнѣйшимъ изъ людей».
— О каждой изъ своихъ женъ онъ отзывается такимъ примѣрнымъ, патетическимъ и по истинѣ нравственнымъ образомъ. Неужели вы можете предположить, что человѣкъ, выражавшій подобныя чувства, былъ убійцей?
— Такъ вы утверждаете, что онъ не убилъ ихъ?
— Боже милостивый! Убилъ ихъ! Онѣ умерли такой же естественной смертью, какой, я надѣюсь, и вы умрете. Мой святой мужъ обходился съ ними по ангельски. Не его вина, что доктора не могли ихъ вылечить отъ недуговъ, которыми онѣ страдали. А послѣ ихъ смерти неутѣшный мужъ приказалъ ихъ набальзамировать, чтобы никогда съ ними не разставаться.
— Зачѣмъ же онъ повелъ тебя въ башню, зачѣмъ ты послала меня на крышу и зачѣмъ онъ сталъ оттачивать свой большой ножъ?
— Чтобы наказать меня за мое любопытство, о, добрый, дорогой мужъ, — промолвила вдова, заливаясь слезами при воспоминаніи о покойникѣ.
— Я теперь сожалѣю, что поторопилась призвать на помощь братьевъ, — замѣтила сестра Анна, насупивъ брови.
— О, — воскликнула съ ужасомъ г-жа Синяя-Борода, — не напоминайте объ этомъ роковомъ днѣ. Если бы вы не оклеветали его въ глазахъ вашихъ братьевъ, то мой милый, мой голубчикъ Синяя-Борода былъ бы живъ на радость страстно любящей его Фатимы.
Всѣ-ли жены обожаютъ своихъ мужей послѣ ихъ смерти, или варіантъ сказки, разсказанной Фатимой, одинъ правильный, и общее мнѣніе о Синей-Бородѣ презрѣнный предразсудокъ, а, слѣдовательно, онъ не убилъ ни одной изъ своихъ женъ — вотъ два вопроса, подлежащіе разрѣшенію, хотя они собственно не имѣютъ никакого отношенія къ послѣдующимъ приключеніямъ г-жи Синей-Бороды. И хотя многіе скажутъ, что завѣщаніе Синей-Бородой женѣ всего своего состоянія было нелѣпой мистификаціей, такъ какъ онъ твердо намѣревался отрубить ей голову послѣ ихъ медоваго мѣсяца, но лучшее свидѣтельство искренности его поступка есть глубокое горе вдовы и тотъ фактъ, что онъ оставилъ ей большое состояніе.
Если бы кто-нибудь завѣщалъ намъ съ тобою, читатель, богатство, то мы, конечно, не стали бы разыскивать, хотѣлъ-ли онъ оставить намъ это богатство. Мы просто взяли бы и дѣлу конецъ.
Такъ сдѣлала и г-жа Синяя-Борода. Правда, родственники ея мужа вступили въ споръ съ нею, говоря: «Сударыня, вы должны признать, что г. Синля-Борода никогда не хотѣлъ оставить вамъ свое состояніе, потому что онъ намѣревался отрубить вамъ голову. Очевидно, онъ предназначалъ свое состояніе законнымъ родственникамъ и вы обязаны передать имъ это состояніе».
Но она послала ихъ всѣхъ къ…. прибавивъ:
— Можетъ быть, вашъ аргументъ очень уважительный, но я съ вашего позволенія удержу деньги.
И она продолжала оплакивать мужа и прославлять его добродѣтели. О, если бы кто-нибудь оставилъ мнѣ состояніе, какъ бы я богато его похоронилъ и какъ расписывалъ бы его добрыя качества!
Замокъ Синей-Бороды, какъ извѣстно, находился въ уединенномъ, привлекательномъ уголкѣ, и хотя представлялъ великолѣпное зрѣлище, но былъ очень мраченъ и одинокъ. Для вдовы въ ея грустномъ настроеніи замокъ сталъ невыносимъ.
Аллеи, лужокъ, фонтанъ, зеленая тѣнь парка, все напоминало ей возлюбленнаго покойника. Ей казалось, что только вчера она гуляла съ нимъ по парку и онъ указалъ лѣснику на оленя, котораго надо было убить на жаркое. «О, — говорила вдова со слезами на глазахъ, — оленя убили и сжарили, но онъ не отвѣдалъ этого жаркого, которое подали къ столу съ его любимымъ вареньемъ изъ смородины. Вотъ въ сѣняхъ висятъ его охотничьи трофеи; у камина бичъ и хлыстъ; въ ящикѣ шпоры, свистокъ, визитныя карточки, веревочки, которыя онъ всегда собиралъ… Вотъ гвоздь, на который онъ всегда вѣшалъ свою шляпу».
И эти воспоминанія сопровождались безконечными рыданіями. Наконецъ, изъ любви къ мужу, она не могла долѣе жить въ его замкѣ и рѣшилась покинуть его.
Конечно, завистливые языки стали говорить, что ей надоѣла деревня и что она хочетъ вторично выйти замужъ; но она не обращала вниманія на эти толки. Анна, ненавидѣвшая свою мачиху, послѣдовала за сестрой въ городъ, гдѣ Синяя-Борода имѣлъ большой старинный домъ. Въ новомъ жилищѣ онѣ жили и ссорились по прежнему. Хотя Анна часто грозила уйти отъ сестры и поселиться въ меблированныхъ комнатахъ, которыхъ въ городѣ было много, но жить съ сестрой и выѣзжать въ экипажѣ съ гербомъ и съ ливрейнымъ лакеемъ было гораздо приличнѣе, а потому онѣ продолжали жить вмѣстѣ.
Для дамы, находившейся въ положеніи г-жи Синей-Бороды, городской домъ имѣлъ большія преимущества. Онъ былъ не только мрачнымъ, обширнымъ кирпичнымъ зданіемъ, съ мрачной желѣзной рѣшеткой вокругъ и маленькими мрачными окнами, но выходилъ на кладбище, гдѣ между двумя тисовыми деревьями, подрѣзанными — одно на подобіе павлина, а другое — круглаго столика, возвышался памятникъ Синей-Бороды надъ семейнымъ склепомъ. Утромъ, глаза вдовы прежде всего падали на это дорогое ея сердцу зрѣлище, а ночью ей было отрадно смотрѣть на освѣщенный луною бюстъ и на Добродѣтель, бросавшую на него длинную тѣнь. Великолѣпные цвѣты съ самымъ очаровательнымъ запахомъ наполняли огороженное рѣшеткой мѣсто вокругъ мавзолея Синихъ-Бородъ. Сторожу было строго приказано бить до полусмерти каждаго мальчишку, который осмѣливался бы сорвать эти нѣжные символы супружеской любви.
Надъ буфетомъ въ столовой висѣлъ портретъ Синей-Бороды во весь ростъ въ мундирѣ англійской милиціи, надъ каминомъ въ гостиной онъ же красовался въ охотничьемъ мундирѣ и верхомъ на его любимой лошади; въ спальнѣ вдовы можно было видѣть его силуэтъ и маленькій портретъ, на которомъ онъ, въ черномъ халатѣ и съ ермолкой въ рукѣ, указывалъ пальцемъ на діаграмму Pons Asinorum. Эта миніатюра была написана въ его студенческіе дни въ Кембриджѣ, до появленія на его лицѣ синей бороды, служившей украшеніемъ его зрѣлыхъ лѣтъ и часть которой висѣла теперь въ видѣ прелестной синей цѣпочки на шеѣ его неутѣшной вдовы.
Сестра Анна увѣряла, что городской домъ былъ еще мрачнѣе замка, гдѣ по крайней мѣрѣ можно было дышать чистымъ воздухомъ, и къ тому же пріятнѣе было смотрѣть изъ оконъ на паркъ, чѣмъ на кладбище, какъ бы ни были великолѣпны памятники. Но вдова называла ее легкомысленной дѣвченкой и по прежнему оплакивала покойника. Она допускала въ свой домъ только одного мужчину, приходскаго пастора, который читалъ ей въ слухъ религіозныя книги, но такъ какъ ему было по крайней мѣрѣ семьдесятъ, лѣтъ, то Анна, несмотря на все свое желаніе влюбиться, не имѣла для этого удобнаго случая, а самые злые языки не могли сказать ничего дурного о близкихъ отношеніяхъ бѣдной вдовицы къ почтенному пастору.
Отъ всякаго другого общества она упорно отказывалась. Когда въ городъ пріѣзжала театральная труппа, то ея директора, желавшаго вручить ей почетный билетъ, безжалостно прогоняли изъ парадныхъ сѣней. Она не подписывалась ни на одинъ балъ или концертъ и даже офицеры, эти побѣдоносные герои, губящіе столько женскихъ сердецъ, не могли добиться, чтобы ихъ впустили въ домъ вдовы. Капитанъ Вискерфильдъ ходилъ передъ ея окнами въ продолженіи трехъ недѣль, не произведя на нее ни малѣйшаго впечатлѣнія. Капитанъ Ожади, служившій въ одномъ изъ ирландскихъ полковъ, подкупилъ слугъ и ночью перелѣзъ черезъ стѣну, отдѣлявшую улицу отъ сада вдовы, но попалъ ногою въ ловушку и закаялся никогда болѣе не ухаживать за женщинами. Наконецъ, капитанъ Черная-Борода, баки котораго могли поспорить съ баками Синей-Бороды, сталъ ходить въ церковь каждое воскресенье, хотя прежде онъ никогда не переступалъ церковнаго порога, но это ни къ чему не повело и вдова ни разу не подняла головы отъ молитвенника. Весь полкъ былъ въ отчаяніи, а портной капитана Вискерфильда, доставившій ему новую пару платья, чтобы побѣдить сердце вдовы, запряталъ его въ тюрьму за неплатежъ счета.
Пасторъ очень одобрялъ поведеніе вдовы относительно офицеровъ, но онъ самъ любилъ общество, хорошій обѣдъ, доброе вино, и потому совѣтовалъ вдовѣ принимать иногда къ обѣду рекомендуемыхъ имъ почтенныхъ, степенныхъ личностей. Мало ро малу его совѣты подѣйствовали, и вдова, находившаяся всецѣло подъ его вліяніемъ, согласилась исполнить его желаніе; пасторъ представилъ ей нѣсколькихъ изъ своихъ друзей, которые всѣ были женаты и не могли возбудить въ вдовѣ ни малѣйшаго опасенія.
У пастора Слая былъ, однако, племянникъ, адвокатъ въ Лондонѣ и на каникулы онъ пріѣхалъ погостить къ дядѣ.
— Онъ не дерзкій, безнравственный юноша, которыхъ такъ много теперь развелось, — сказалъ пасторъ вдовѣ, — а утѣшеніе своей матери и сестеръ; онъ не пьетъ ничего крѣпкаго, кромѣ чая; въ продолженіе двадцати лѣтъ онъ не пропустилъ ни одной церковной службы по воскресеньямъ, и я надѣюсь, что вы, любезная и почтенная г-жа Синяя-Борода, примете этого примѣрнаго молодого человѣка ради его дяди, столь преданнаго вамъ.
Вдова согласилась принять мистера Слая. Онъ не былъ красивъ, и съ этимъ соглашался его дядя.
— Но что значитъ красота? — замѣтилъ пасторъ. — Онъ добрый, хорошій человѣкъ, а добродѣтель выше красоты всѣхъ офицеровъ королевской арміи.
Мистеръ Слай обѣдалъ у вдовы и пилъ у нея чай; онъ разъѣзжалъ съ ней въ траурномъ экипажѣ и подавалъ ей молитвенникъ въ церкви, однимъ словомъ, онъ оказывалъ ей всякое вниманіе, какое только можно было ожидать отъ такого приличнаго молодого человѣка.
Въ городѣ начали говорить, что пасторъ нарочно не допускалъ до вдовы холостяковъ, чтобы предоставить своему уродливому племяннику свободное поле дѣйствія. Эти толки, конечно, дошли до сестры Анны и хитрая лисичка съ радостью воспользовалась случаемъ, чтобы побудить сестру принимать болѣе веселое общество. Дѣло въ томъ, что она болѣе любила потанцовать и поиграть въ карты, чѣмъ серьезно разговаривать за чайнымъ столомъ; поэтому она днемъ и ночью доказывала вдовѣ всю необходимость, ради приличія, жить открытымъ домомъ и принимать все лучшее общество въ околодкѣ.
Наконецъ, вдова согласилась, хотя очень неохотно и тяжело вздыхая; она даже заказала себѣ полутраурное платье, которое, по общему отзыву, очень шло къ ея лицу.
— Мое сердце носитъ вѣчный трауръ по моемъ незабвенномъ супругѣ, — говорила она, и всѣ внѣшніе признаки излишни.
Она разослала пригласительные билеты на чай, за которымъ, однако, слѣдовалъ ужинъ, и все лучшее общество, какъ въ городѣ, такъ и въ его окрестностяхъ, наполнило ея гостиныя. За этимъ вечеромъ слѣдовали второй и третій; наконецъ, и капитанъ Черная-Борода былъ ей представленъ, но, конечно, въ статскомъ платьѣ.
Пасторъ и его племянникъ не могли хладнокровно переносить капитана. По ихъ словамъ, о немъ разсказывали много скандальныхъ исторій.
— Не онъ-ли выпилъ разомъ три бутылки вина? — спрашивалъ дядя, — не онъ-ли держалъ скаковую лошадь? не съ нимъ-ли бѣжала Долли Кадлинсъ?
Мистеръ Слай вмѣсто отвѣта только поднималъ глаза къ небу и вздыхалъ о свѣтѣ, въ которомъ было столько нечестія. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ былъ очень доволенъ, что вдова пришла въ благородное негодованіе; ее особенно разсердила исторія съ Долли Кадлинсъ. Она поклялась, что никогда болѣе не увидитъ этого негодяя. Адвокатъ и его дядя торжествовали, не понимая, что она не пришла бы въ такую ярость, если бы ее не мучила ревность, а она не ревновала бы, если бы… если бы — что? Она увѣряла, что также мало обращаетъ на капитана вниманіе, какъ на своего лакея, но когда на слѣдующій разъ она встрѣтила его въ обществѣ, то не сказала ему ни слова.
— Милая миссъ Анна, — спросилъ капитанъ, танцуя съ нею, — что случилось съ вашей прелестной сострой?
— Она знаетъ исторію о Долли Кадлинсъ, — отвѣчала миссъ Анна; — мистеръ Слай все разсказалъ ей.
Капитанъ такъ сильно покраснѣлъ, что всякій, смотря на него, могъ бы удостовѣриться въ несправедливости этой чудовищной клеветы. Онъ сдѣлалъ множество ошибокъ въ «Сэрѣ-Роджерѣ-де-Коверлеѣ»[1] и все время бросалъ такіе убійственные взгляды на мистера Слая, который не танцовалъ, а сидя подлѣ вдовы, ѣлъ мороженое, что его дама заподозрила, не сошелъ-ли онъ съума, а адвокатъ сталъ безпокойно ерзать на своемъ стулѣ.
По окончаніи «Сэра Роджера-де-Коверлея», капитанъ подошелъ къ вдовѣ, и мимоходомъ такъ крѣпко наступилъ на ноту мистера Слая, что тотъ вскрикнулъ отъ боли и тотчасъ уѣхалъ домой. Но и въ его отсутствіи вдова не была любезна съ Черной-Бородой. Она попросила прапорщика Триппета проводить ее до кареты и во весь вечеръ не сказала капитану ни слова.
На слѣдующее утро пасторъ явился къ вдовѣ съ очень вытянутымъ лицомъ.
— Нечестье и кровожадность усиливаются съ каждымъ днемъ на свѣтѣ, — сказалъ онъ, — о, какія чудовища встрѣчаются на каждомъ шагу; какимъ негодяямъ, какимъ убійцамъ позволяютъ свободно ходить по бѣлому свѣту! Можете себѣ, представить, что сегодня утромъ, когда мой племянникъ мирно пилъ кофе, одинъ изъ полковыхъ головорѣзовъ принесъ ему отъ капитана Черной-Бороды вызовъ на дуэль.
— Онъ раненъ? — воскликнула вдова.
— Нѣтъ, мой милый Фридрихъ не раненъ и съ какимъ счастьемъ онъ узнаетъ, что вы выразили такое сочувствіе къ его судьбѣ.
— Я всегда уважала его, — произнесла вдова, которая вскрикнула, думая совсѣмъ не о немъ.
— Ваше сочувствіе къ нему даетъ мнѣ смѣлость, даетъ мнѣ право сказать вамъ то, что вы уже, конечно, сами давно поняли. Милый юноша, которымъ вы такъ интересуетесь, живетъ, дышетъ только вами. Да, онъ васъ любитъ и съ какой гордостью я объявлю, что вы къ нему неравнодушны.
— Они будутъ драться? — продолжала вдова, дрожа отъ испуга; — ради Бога, помѣшайте этой ужасной дуэли. Объявите властямъ, сдѣлайте все, что хотите, но только не дозвольте этимъ молодымъ людямъ рисковать своей жизнью.
— Я бѣгу, чтобы исполнить ваше желаніе, — отвѣчалъ пасторъ и спокойно пошелъ домой, очень довольный тѣмъ, что г-жа Синяя-Борода выказала очевидное пристрастіе къ его племяннику.
Но она не довольствовалась этимъ и бросилась къ судьѣ, мистеру Понду, объяснила ему въ чемъ дѣло и взяла у него два исполнительные листа на арестъ капитана и мистера Слая. Эти листы остались безъ исполненія только благодаря быстрому исчезновенію изъ города мистера Слая, котораго констебль никакъ не могъ наііти.
Однако, въ городѣ пошли толки о томъ, что вдова Синей-Бороды обнаружила слабость къ адвокату, что, узнавъ о предстоявшей дуэли любимаго человѣка, она упала въ обморокъ и что, наконецъ, она выйдетъ за него замужъ, какъ только уладится его ссора съ капитаномъ. На всѣ разспросы пасторъ отвѣчалъ невнятными восклицаніями, но ничего не отрицалъ и на лицѣ его играла такая хитрая улыбка, что всѣ были убѣждены въ справедливости распространившихся слуховъ.
«Мы слышали, — писала черезъ недѣлю мѣстная газета, — что красивая и богатая г-жа С.-Б. намѣрена вступить во второй бракъ; она выходитъ замужъ за нашего достойнаго согражданина Фридриха С. лондонскаго адвоката. Этотъ ученый джентльменъ покинулъ нашъ городъ вслѣдствіе ссоры съ воинственнымъ сыномъ Марса, которая, вѣроятно, повела бы къ кровавымъ результатамъ, если бы судья не выдалъ исполнительные листы на арестъ обоихъ противниковъ, что заставило капитана вложить шпагу въ ножны».
Какъ только дошло до мистера Слая извѣстіе, что капитанъ обезоруженъ, онъ вернулся и сталъ вездѣ кричать, что уѣхалъ изъ города не для того, чтобы избѣгнуть дуэли, но чтобы освободиться изъ рукъ полиціи и дать случай капитану сразиться съ нимъ. Онъ не бралъ у судьи исполнительнаго листа и готовъ былъ драться съ капитаномъ, когда ему угодно; если другіе обнаружили большую осторожность, то онъ не былъ въ этомъ виновенъ. Онъ ходилъ съ гордо поднятой головой и всѣ писаря въ адвокатскихъ конторахъ считали его за героя.
Легко себѣ представить, въ какое негодованіе, въ какую ярость пришелъ капитанъ Черная-Борода. Какъ! Дрянной, уродливый адвокатишка отобьетъ у него жену и очернитъ его доброе имя. У него открылась горячка и докторъ былъ вынужденъ пустить ему кровь, хоть гораздо менѣе, чѣмъ онъ клялся выпустить изъ жилъ отвратительнаго Слая.
Однако, извѣстіе, и напечатанное въ газетѣ «Меркурій», почти столько же разгнѣвало вдову.
— Вдова Синей-Бороды выйдетъ замужъ за презрѣннаго негодяя, живущаго въ маленькихъ, душныхъ комнатахъ Темпля! Пошлите за пасторомъ.
Когда онъ явился, вдова осыпала его упреками, спросила его, какъ онъ смѣлъ распространить такія клеветы о ней, и приказала ему не только немедленно отправить въ Лондонъ своего племянника, но, если онъ только желалъ получить зависѣвшее отъ нея доходное духовное мѣсто, то всегда опровергать обидные о ней слухи.
— Все будетъ исполнено, — отвѣчалъ пасторъ, поникнувъ головой; — я объявлю бѣдному юношѣ о роковой перемѣнѣ въ вашихъ чувствахъ.
— О перемѣнѣ въ моихъ чувствахъ? Что вы?
— Если хотите, объ уничтоженіи его надеждъ. Бѣдный юноша, хватитъ-ли у него силъ, чтобы перенести такой неожиданный ударъ.
На слѣдующее утро сестра Анна вошла въ комнату вдовы съ озабоченнымъ лицомъ.
— О, вашъ бѣдный поклонникъ! — воскликнула она.
— Что, капитанъ нездоровъ? — спросила вдова.
— Нѣтъ, дѣло идетъ о другомъ. Бѣдный, бѣдный мистеръ Слай! Онъ написалъ завѣщаніе, въ которомъ оставилъ все, что имѣетъ, вамъ, за исключеніемъ пенсіи своей прачки въ пять фунтовъ въ годъ; покончивъ съ завѣщаніемъ, онъ трогательно простился съ дядей, заперъ свою дверь и сегодня утромъ онъ найденъ повѣсившимся на балдахинѣ его кровати. «Пустъ меня похоронятъ, — говорилъ онъ вчера, — съ подушечкой для булавокъ, которую она мнѣ дала и медальономъ съ ея волосами» Развѣ вы, сестра, дали ему подушечку для булавокъ и медальонъ съ вашими волосами?
— Онъ былъ только серебряный съ позолотой, — отвѣчала вдова. — О, милосердное небо! Я убила его!
И она зарыдала, но сестра Анна ее остановила.
— Нѣтъ, вы его не убили. Самбо, его слуга негръ, отрѣзалъ веревку, когда онъ уже почернѣлъ какъ самъ негръ. Онъ сошелъ внизъ къ завтраку и вы можете себѣ представить, какъ трогательно встрѣтились дядя и племянникъ.
— Какъ онъ меня любитъ! — думала вдова. — Жаль, что онъ косой. Если бы только онъ справилъ свои глаза, то, быть можетъ, я…
Она не окончила фразы, какъ часто дѣлаютъ женщины.
Но узнавъ отъ полковаго доктора патетическія подробности о болѣзни капитана, она охладѣла къ адвокату, и когда пасторъ спросилъ ее, не приметъ-ли она несчастнаго юношу, вдова отвѣчала довольно равнодушно, что она очень уважаетъ его и желаетъ ему всякаго благополучія, что она проситъ его не повторять ужаснаго преступленія, которое сдѣлало бы ее несчастной на всю жизнь, но для ихъ обоюднаго спокойствія имъ лучше не видѣться. «Бѣдный Фридрихъ! Бѣдный Фридрихъ! Какъ онъ перенесетъ это горе! — промолвилъ старикъ, — я отнялъ у него бритву, а Самбо не отходитъ отъ него ни на минуту».
На слѣдующій день г-жа Синяя Борода хотѣла послать своего слугу Томаса къ пастору, чтобы узнать о здоровьѣ его племянника, но приходъ капитана заставилъ ее забыть Томаса и адвоката. Капитанъ былъ такъ очаровательно интересенъ съ рукой въ повязкѣ и съ блѣднымъ лицомъ, что, по прошествіи двухъ часовъ разговора съ нимъ, вдова оставила его обѣдать. Къ нимъ присоединился еще прапорщикъ Триплетъ и обѣдъ прошелъ очень весело. Оба офицера такъ смѣялись надъ адвокатомъ, котораго снялъ съ веревки негръ, что вдова, наконецъ, повѣрила, что исторія о повѣсившемся мистерѣ Слай была изобрѣтена только съ цѣлью побѣдить ея сердце, хотя она неохотно пришла къ этому убѣжденію, такъ какъ мысль, что ради нея не повѣсился человѣкъ, была для нея большимъ разочарованіемъ.
Однако, вскорѣ ея нервамъ предстоялъ новый ударъ и она была успокоена или приведена въ ужасъ (предоставляемъ читателю рѣшить этотъ вопросъ согласно его знанію женщинъ); во всякомъ случаѣ ее очень взволновало письмо отъ мистера Слая, слѣдующаго содержанія:
"Я видѣла васъ въ окно вашей столовой. Вы любезничали съ капитаномъ Черная-Борода. Вы казались здоровой и веселой. Вы улыбались. Вы пили залпомъ шампанское.
"Я не могу долѣе этого выносить. Живите, улыбайтесь, будьте счастливы. Въ могилѣ, быть можетъ, я буду повертываться, зная, что вы счастливы съ другимъ, но живой я сошелъ бы съ ума отъ этого зрѣлища.
"Когда вы получите это письмо, то скажите дядѣ, чтобы онъ велѣлъ бросилъ сѣть въ рыбный прудъ. Правда, его слуга негръ не отстаетъ отъ меня ни минуты, но онъ погибнетъ вмѣстѣ со мною, если вздумаетъ помѣшать моему плану. Я знаю, какъ онъ честно исполняетъ свой долгъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ я знаю и свое отчаяніе.
"Самбо оставитъ послѣ себя жену и семерыхъ дѣтей. Будьте добры къ этимъ сиротамъ ради
Вдова страшно вскрикнула и, обращаясь къ обоимъ офицерамъ, которые спокойно пили красное вино, промолвила задыхающимся голосомъ:
— Бѣгите… бѣгите… спасите его! Бѣгите, чудовища, пока еще не поздно! Онъ утопился! Фридрихъ! Рыбный прудъ!
Она упала въ обморокъ, а офицеры, очень недовольные тѣмъ, что пришлось оставить недопитыми бутылки хорошаго вина, отправились на мѣсто, указанное вдовою.
Триплетъ хотѣлъ бѣжать, но капитанъ Черная Борода остановилъ его, говоря;
— Тише, тише, другъ мой. Бѣгать послѣ обѣда очень вредно. Если косой адвокатъ потонетъ, то, право, я не заплачу.
Такимъ образомъ они пошли неторопясь къ рыбному пруду, а по дорогѣ, замѣтивъ въ окнѣ маіора Макабо, зашли къ нему, чтобы посовѣтоваться и роспить бутылочку.
— Они не идутъ! — воскликнула вдова, очнувшись отъ обморока. — О, небо, спаси Фридриха! Сестра Анна, пойди на чердакъ и посмотри, не идетъ-ли кто!
Сестра Анна взбѣжала на чердакъ.
— Видишь-ли ты кого-нибудь, сестра Анна?
— Я вижу мальчишку доктора Дренча; онъ занесъ лекарство къ миссъ Молли Грубъ.
— Не видишь-ли ты еще чего-нибудь, сестра Анна?
— Я вижу облако пыли! Нѣтъ, это, стадо овецъ. Вотъ ѣдетъ лондонскій дилижансъ. Съ наружи сидятъ три пассажира. Кондукторъ бросилъ пакетъ горничной мистриссъ Дженкинсъ.
— Посмотри еще разъ, сестра Анна!
— Я вижу толпу… несутъ доску… на доскѣ лежитъ человѣкъ… впереди идетъ церковный сторожъ и сорокъ мальчишекъ… Что это?
Анна сбѣжала внизъ и обѣ, она и сестра, высунулись изъ окна гостиной.
Дѣйствительно, во главѣ процессіи торжественно выступалъ церковный сторожъ, разгонявшій плеткой сорокъ мальчишекъ, которые окружали его со всѣхъ сторонъ. За ними четыре человѣка несли доску.
На доскѣ лежалъ Фридрихъ. Онъ былъ смертельно блѣденъ; волоса прилипли къ лицу, съ мокрой одежды струилась вода. Но онъ былъ живъ. Онъ однимъ глазомъ бросилъ на вдову такой взглядъ, котораго она никогда потомъ не забыла.
Самбо составлялъ арьергардъ. Онъ былъ до того мокръ, что если бы его кудрявые волосы могли развиться, они висѣли бы прядями. Но такъ какъ онъ не былъ джентльменъ, то шелъ пѣшкомъ и, поровнявшись съ окномъ вдовы, грозно посмотрѣлъ на нее своими черными глазами и указалъ рукой на предшествовавшую доску.
Томаса тотчасъ отправили къ пастору за извѣстіями о несчастномъ адвокатѣ. Онъ вернулся черезъ полчаса и доложилъ, что мистеръ Фридрихъ бросился въ прудъ вмѣстѣ съ Самбо; что ихъ вытащили оттуда съ трудомъ, что теперь онъ лежитъ въ постели и, выпивъ бѣлаго вина, чувствуетъ себя хорошо.
— Слава Богу! — произнесла вдова, дала Томасу семь шиллинговъ и спокойно сѣла за чайный столъ; — какое у него сердце! — прибавила она, обращаясь къ сестрѣ Аннѣ, — какъ жаль, что онъ косой.
Въ эту минуту возвратились офицеры. Они не дошли до пруда, а просидѣли все время у маіора и по дорогѣ назадъ рѣшили, что сказать вдовѣ.
— Негодяй, у него никогда не хватитъ храбрости, чтобы броситься въ воду! — сказалъ капитанъ своему товарищу, — мы можемъ на этомъ основать свой разсказъ.
— Моя милая г-жа Синяя Борода, — произнесъ онъ поэтому, войдя въ гостиную вдовы, — мы велѣли протащить себя по всему пруду. Мистера Слая не оказалось, и рыбакъ, который сторожитъ прудъ, увѣряетъ, что онъ не видалъ сегодня адвоката.
— Дерзкая ложь! — воскликнула вдова, гнѣвно сверкая глазами. — Ступайте вонъ, безжалостный человѣкъ, дозволяющій себѣ издѣваться надъ чувствами одинокой женщины. Ступайте вонъ, вы достойны любви только… Долли… Кадлинсъ!
Она произнесла послѣднее слово съ такимъ — съ такимъ убійственнылъ сарказмомъ, что капитанъ не зналъ куда дѣваться, и вышла изъ комнаты, не простившись съ офицерами.
Однако, сердце у Фатимы было нѣжное, деликатное; разсказанныя событія сильно подѣйствовали на ея нервы и докторъ Глауберъ предписалъ ей спокойствіе, и sel volatil.
Она не могла не быть тронута пламенной любовью Фридриха, который ради нея два раза рисковалъ жизнью. Эта любовь, добродѣтели и отчаяніе Фридриха затронули въ ея сердцѣ сочувственную струну, но онъ былъ такой ужасный уродъ, что она никакъ не могла рѣшиться отдать ему свою руку. Она такъ и сказала пастору.
— Я уважаю и почитаю вашего племянника, — произнесла она, — но моя рѣшимость непреклонна. Я останусь вѣрной блаженной памяти святого, памятникъ котораго всегда передъ моими глазами (и она указала на кладбище). Не тревожьте моего бѣднаго истерзаннаго сердца. Оно уже перестрадало болѣе, чѣмъ могли бы вынести другія сердца. Я останусь здѣсь подъ сѣнью этого монумента, пока не настанетъ минута соединиться навѣки съ моимъ незабвеннымъ Синей-Бородой.
Въ продолженіе послѣднихъ мѣсяцевъ рододендры, рапункулы и другіе цвѣты, украшавшіе мавзолей Синей-Бороды, пошли въ сѣмя, и посѣтивъ «могильный садъ», какъ она выражалась, вдова упрекнула себя за невниманіе, что, конечно, не помѣшало ей разбранить церковнаго сторожа за неисполненіе имъ своихъ обязанностей. Онъ обѣщалъ впредь быть исправнѣе, вырвалъ всѣ терніи, заглушавшіе цвѣты, открылъ склепъ и вымелъ въ немъ пыль.
На слѣдующее утро вдова сошла къ завтраку встревоженная, блѣдная. Она провела ночь очень дурно; ее мучили страшные сны; ей послышался въ полночь голосъ, который позвалъ ее три раза.
— Полно, моя милая, просто нервы разгулялись, — скептически замѣтила сестра Анна.
Въ эту минуту Томасъ доложилъ, что церковный сторожъ дожидается въ сѣняхъ съ самаго разсвѣта и непремѣнно желаетъ видѣть г-жу Синюю-Бороду.
— Пусть онъ войдетъ, — сказала вдова, предчувствуя, что услышитъ что-нибудь страшное.
Сторожъ вошелъ; онъ былъ блѣденъ какъ полотно; волоса его были всклокочены и шляпа безпорядочно смята.
— Что вы желаете мнѣ сказать? — спросила вдова, дрожа всѣмъ тѣломъ.
Онъ бросился на колѣни и промолвилъ:
— Вчера по вашему приказанію я выпололъ цвѣточныя куртины мавзолея и отеръ пыль въ склепѣ. Мы съ Джономъ справляли всю эту работу и вычистили мѣдныя доски съ надписями на гробахъ.
— Ради самого неба, не говорите объ этомъ, — воскликнула вдова.
— Выйдя изъ склепа, я заперъ дверь и побѣжалъ къ памятнику альдермена Паунча, чтобы прогнать мальчишекъ, которые играли на немъ. Вдругъ я замѣтилъ, что забылъ въ склепѣ палку. Джонъ не хотѣлъ пойти съ мною вчера, а я не хотѣлъ идти одинъ и, поэтому мы отправились съ нимъ сегодня рано утромъ. Что, вы думаете, я увидѣлъ въ склепѣ? Гробъ вашего мужа повернутъ, а моя палка сломана. Вотъ она.
— А! — воскликнула вдова, — унесите ее! унесите ее!
— Это доказываетъ только, что кто-то повернулъ гробъ и сломалъ палку, — замѣтила сестра Анна.
— Кто-то! Кто-то! — промолвилъ сторожъ, вытаращивъ глаза и озираясь по сторонамъ, — вотъ кто! — воскликнулъ онъ вдругъ, отскакивая назадъ и показывая рукой на портретъ Синей-Бороды, висѣвшій надъ буфетомъ, — вотъ кто ходилъ вчера ночью вокругъ склепа. Я видѣлъ его собственными глазами. Когда же я подошелъ къ нему, то онъ ушелъ въ склепъ, дверь котораго я заперъ.
— Быть можетъ, вы дали ему ключъ? — спросила сестра Анна.
— Онъ оставался въ моемъ карманѣ! — воскликнулъ сторожъ, — вотъ онъ. Я не хочу болѣе имѣть дѣло съ этимъ мавзолеемъ.
И онъ бросилъ на полъ тяжелый ключъ къ неописанному ужасу вдовы.
— Въ которомъ часу вы видѣли его? — промолвила она.
— Конечно, въ полночь.
— Я въ то же время слышала голосъ.
— Какой голосъ? — спросила сестра Анна.
— Голосъ, звавшій меня три раза: «Фатима! Фатима! Фатима!»
— Онъ со мною не говорилъ, — сказалъ сторожъ, покачалъ головой и бородой.
— А… а… борода была синяя? — спросила вдова.
— Совершенно синяя, лопни мои глаза.
Тотчасъ послали за докторомъ, но что можетъ сдѣлать медицина противъ мертвеца, встающаго изъ могилы? Явился пасторъ и объяснилъ, что онъ вѣрить въ привидѣнія. Его бабка нѣсколько разъ являлась его дѣду прежде, чѣмъ онъ вторично женился. Онъ былъ убѣжденъ, что сверхъестественныя силы часто обнаруживаютъ свое существованіе.
— Но если бы онъ явился мнѣ одной, — воскликнула вдова, — я умерла бы отъ испуга.
— Самое лучшее въ подобныхъ случаяхъ, — замѣтилъ пасторъ, принимая глубокомысленный видъ, — для одинокой вдовы, — это выйти замужъ. Я никогда не слыхивалъ, чтобы тѣнь перваго мужа являлась женщинѣ, пока живъ ея второй мужъ. Во всей исторіи не упоминается о такомъ фактѣ.
— И къ чему мнѣ было бы тогда бояться увидѣть Синюю Бороду? — произнесла вдова.
Пасторъ удалился очень довольный, потому что вдова очевидно начала думать о второмъ мужѣ.
— Капитанъ былъ бы лучшимъ покровителемъ, чѣмъ мистеръ Слай, думала она, грустно вздыхая; но мистеръ Слай непремѣнно наложитъ на себя руку, если я выйду за капитана, а будетъ-ли онъ въ состояніи защитить меня отъ двухъ привидѣній? Слай не переживетъ моего брака съ другимъ, а капитанъ переживетъ!
И вдова съ отчаяніемъ вспомнила о Долли Кадлинсъ.
Въ эту ночь она легла спать съ тревогой въ сердцѣ и не могла сомкнуть глазъ. Въ полночь въ ея комнатѣ раздался роковой голосъ:
— Фатима! Фатима! Фатима!
Въ домѣ послышался ужасный шумъ; двери захлопали, колокольчики зазвонили, горничныя забѣгали по лѣстницамъ, оглашая воздухъ неистовыми криками. Томасъ блѣдный, какъ смерть, объявилъ, что висѣвшая на стѣнѣ сабля Синей Бороды выдернута изъ ноженъ и валяется на полу. Наконецъ, силуетъ Синей Бороды оказался перевернутымъ къ верху ногами.
— Это какая-нибудь штука, — сказала упрямая и невѣрующая въ чудеса Анна, — я сегодня буду спать съ тобою, сестра.
Дѣйствительно, когда наступила ночь, обѣ сестры легли въ одной комнатѣ.
Ночь была ненастная. Вѣтеръ безжалостно вылъ среди деревьевъ, окружавшихъ церковь на кладбищѣ. Старыя рамы въ окнахъ спальни тряслись и стучали; луна тускло освѣщала памятники, которые бросали вокругъ себя таинственныя тѣни; тисовое дерево, обстриженное на подобіе птицы, принимало особенно чудовищныя формы и, постоянно нагибаемое вѣтромъ, словно хотѣло заклевать сосѣднее дерево, обстриженное на подобіе круглаго столика. Какъ только пробило двѣнадцать часовъ, двери въ домѣ захлопали, военная арматура, висѣвшая на стѣнѣ въ сѣняхъ, грохнулась и послышался громкій голосъ: «Фатима! Фатима! Смотри! Смотри! Смотри! Гробница! Гробница! Гробница!»
Она взглянула на кладбище. Дверь склепа была отворена и облитый луннымъ свѣтомъ стоялъ Синяя Борода въ милиціонномъ мундирѣ, съ блѣднымъ лицомъ и длинной синей бородой.
Сестра Анна видѣла его также хорошо, какъ Фатима. Излишне описывать ихъ ужасъ и крики. Но, странно сказать, Джонъ Томасъ, спавшій въ верхнемъ этажѣ надъ спальней своей госпожи, увѣрялъ, что онъ караулилъ всю ночь и не видѣлъ ничего на кладбищѣ, не слышалъ никакого голоса въ домѣ.
Теперь естественно возникъ вопросъ — зачѣмъ являлась тѣнь Синей Бороды?
— Отчего мой блаженный супругъ не можетъ спать спокойно въ своей могилѣ? — восклицала несчастная перепуганная Фатима; хорошо являться и говорить: «смотри, смотри, смотри», но что ему нужно, зачѣмъ онъ приходитъ съ того свѣта?
Всѣ, съ кѣмъ ни говорила вдова, нашли, что эти вопросы были вполнѣ здравые.
Джонъ Томасъ совѣтовалъ ей черезъ дворецкаго и горничную обратиться къ колдуну, который предсказалъ его двоюродной сестрѣ, за кого она выйдетъ замужъ, вылечилъ корову фермера Берна, вызывалъ мертвыхъ и, конечно, могъ объяснить, для чего являлась тѣнь Синей Бороды.
— Что это вы за пустяки разсказывали горничнымъ, — спросила вдова у Томаса, — о колдунѣ, живущемъ…
— Въ улицѣ Палача, гдѣ прежде вѣшали преступниковъ, — отвѣчалъ Джонъ Томасъ, подавая утромъ жаренный хлѣбъ, — это не пустяки. Онъ знаетъ все и каждое его слово сбывается.
— Пожалуйста не пугайте больше дѣвушекъ такими нелѣпыми сказками, — произнесла вдова, но въ тотъ же вечеръ она въ сопровожденіи сестры Анны и вѣрнаго Томаса съ фонаремъ въ рукахъ отправилась къ колдуну въ улицѣ Палача.
Что произошло въ этой роковой улицѣ, никогда не было узнано вполнѣ. Но въ эту ночь въ домѣ Синей Бороды все было спокойно. Сестры мирно спали, двери не хлопали и въ полночь не слышалось таинственнаго голоса, не видно было тѣни мертвеца. Вдова приписала это чудесное явленіе дѣйствію вѣтки розмарина, данной ей колдуномъ, и подковѣ, которую она бросила въ садикъ мавзолея.
На слѣдующій день сестра Анна, отправляясь къ портнихѣ, встрѣтила на улицѣ прапорщика Триплета, который, по правдѣ сказать, встрѣчался съ нею каждый день въ томъ или другомъ мѣстѣ.
— Какія извѣстія о привидѣніи, милая миссъ Шокабокъ? — спросилъ онъ. — Тѣнь Синей Бороды пугала-ли снова вашу сестру и звонила-ли въ колокольчики?
Сестра Анна очень серьезно отвѣчала, что нельзя шутить надъ такимъ предметомъ, что привидѣніе на время успокоилось, что одинъ колдунъ сказалъ ея сестрѣ самыя удивительныя вещи и показалъ ей будущаго ея мужа.
— Былъ онъ въ красномъ мундирѣ и съ черными баками? — спросилъ прапорщикъ.
— Нѣтъ! отвѣчала со вздохомъ сестра Анна, — онъ былъ въ черномъ сюртукѣ и съ рыжими баками.
— Это не можетъ быть негодяй Слай! — воскликнулъ Триплетъ.
Анна еще разъ вздохнула и, не отвѣчая прямо, сказала:
— Передайте бѣдному капитану, что всѣ надежды на него исчезли и что онъ можетъ повѣситься.
— Но онъ все-таки прежде убьетъ Слая! — воскликнулъ прапорщикъ съ азартомъ.
Анна прибавила, что еще ничего не было рѣшено, что Фатима никакъ не могла помириться съ мыслью выйти замужъ за мистера Слая и потребовала, чтобы необходимость этого брака ей подтвердила компетентная власть. Колдунъ обѣщалъ вызвать изъ могилы Синюю Бороду, который скажетъ, что вторымъ ея мужемъ, можетъ быть, долженъ быть только Фридрихъ Слай.
— Это шутки! — воскликнулъ прапорщикъ, но Анна была слишкомъ напугана привидѣніемъ, чтобы согласиться съ нимъ, и торжественно произнесла:
— Сегодня ночью могила откроетъ свои тайны и мы все узнаемъ!
На этомъ они разстались.
Въ полночь три фигуры вышли изъ дома вдовы и направились на кладбище.
— Вызывать мертвеца дѣло не легкое, — говорилъ колдунъ, — но заставить его говорить — дѣло опасное. Лучше откажитесь отъ вашего намѣренія, пока еще не поздно. Многіе погибли, упорствуя въ подобной попыткѣ. Одинъ мой пріятель, арабскій кудесникъ, былъ разорванъ на мелкія части въ ту самую минуту, когда онъ заставлялъ привидѣніе отвѣтить ему, другой человѣкъ, дѣйствительно, разговаривалъ съ призракомъ, но тотчасъ сдѣлался глухимъ и нѣмымъ. Наконецъ, третій…
— Ничего, я хочу все видѣть и слышать! — произнесла вдова, — впрочемъ, я ужо видѣла его и слышала.
— Но когда вы его видѣли и слышали, онъ было невидимъ и неслышенъ, — отвѣчалъ колдунъ; — обдумайте хорошенько то, о чемъ вы у него спросите; привидѣнія не любятъ шутить. Я зналъ человѣка, котораго призракъ избилъ до полусмерти. И…
— Я твердо рѣшилась! — перебила его Фатима.
— Спросить его, за кого тебѣ выйти замужъ, — шепотомъ прибавила сестра Анна.
Фатима только покраснѣла, а сестра крѣпко сжала ей руку.
Они молча вошли на кладбище.
Ночь была темная; не было ничего видно. Идя между могилами, они оступались на каждомъ шагу. Сова кричала на церковной колокольнѣ, собаки гдѣ-то вдали выли, пѣтухъ началъ нѣтъ, какъ пѣтухи иногда поютъ въ полночь.
— Торопитесь! — сказалъ колдунъ, — рѣшайте, идти-ли намъ далѣе или вернуться.
— Лучше вернемся! — воскликнула сестра Анна.
— Нѣтъ, я пойду далѣе, — произнесла Фатима, — если вернусь, то непремѣнно умру.
— Вотъ калитка, становитесь на колѣни, — торжественно произнесъ колдунъ.
Сестры повиновались.
— Кого вы хотите видѣть, вашего перваго или второго мужа?
— Сначала Синюю-Бороду, — сказала вдова, — увидимъ, смѣетесь-ли вы надъ нами или, дѣйствительно, обладаете чудодѣйственной силой!
Тутъ колдунъ произнесъ заклинаніе, состоявшее изъ такихъ страшныхъ и непонятныхъ словъ, что невозможно ихъ повторить.
Въ концѣ только было слышно имя Синей Бороды. Все было тихо и только слышались завыванье вѣтра и крикъ совы.
Колдунъ вторично произнесъ имя Синей Бороды. Послышались пѣніе пѣтуха, вой собаки и окликъ ночнаго сторожа. Въ склепѣ раздался стонъ и грозный голосъ произнесъ:
— Кто меня вызываетъ?
Опустившись на колѣни, колдунъ продолжалъ произносить свое заклинаніе. Вслѣдъ за послѣднимъ его словомъ дверь склепа отворилась и въ синемъ свѣтѣ показался Синяя Борода въ синемъ мундирѣ, махая синей шпагой и закатывая свои синіе глаза.
— Говорите теперь или вы погибли! — сказалъ колдунъ Фатимѣ.
Но впервые въ жизни она не могла сказать ни слова. Сестра Анна также онѣмѣла отъ страха. Роковая фигура сдѣлала шагъ впередъ и Фатима пожалѣла о своемъ опасномъ любопытствѣ.
Синяя Борода все приближался, говоря страшнымъ голосомъ:
— Фатима, Фатима, Фатима! — зачѣмъ меня вызвали изъ могилы?
Но вдругъ его мечъ упалъ на землю и тѣнь Синей Бороды упала на колѣни, оглашая воздухъ человѣческимъ воплемъ:
— Пощадите! Пощадите!
Изъ окрестныхъ могилъ встали шесть мертвецовъ и окружили Синюю Бороду.
— Зачѣмъ меня вызывали изъ могилы? — спросилъ одинъ изъ нихъ.
— Кто смѣетъ безпокоить мой сонъ? — воскликнулъ второй.
— Возьмите его! — скомандовалъ третій.
— Караулъ! Рѣжутъ! — воскликнула тѣнь Синей Бороды, отбиваясь отъ набросившихся на нее бѣлыхъ призраковъ.
— Это я, Томъ Триппетъ! — произнесъ голосъ надъ самымъ ухомъ Анны.
— И вашъ покорный слуга, — промолвилъ голосъ хорошо знакомый вдовѣ.
Они помогли сестрамъ встать, пока другіе призраки захватили Синюю Бороду. Колдунъ же бросился бѣжать; это былъ никто иной, какъ мистеръ Клаптрапъ, директоръ театра.
Не скоро очнулся отъ обморока Синяя Борода и его пришлось спрыснуть водой, причемъ синяя борода побѣлѣла и онъ оказался мистеромъ Слаемъ. Повидимому, Джонъ Томасъ даль ему мундиръ покойника, тотъ же Томасъ производилъ шумъ въ домѣ и говорилъ въ трубу страшныя слова; а мистеръ Клаптрапъ снабдилъ Слая синимъ бенгальскимъ огнемъ.
На другое утро мистеръ Слай уѣхалъ въ Лондонъ. Конечно, исторія миссъ Кадлинсъ оказалась гнусной клеветой, и вдова вышла замужъ за капитана Черную Бороду.
Ихъ вѣнчалъ пасторъ Слай, который увѣрялъ, что онъ не зналъ ничего о продѣлкахъ сына и удивлялся, что онъ не наложилъ на себя руки вслѣдствіе окончательной неудачи.
Мистеръ и мистриссъ Триппетъ также живутъ очень счастливо и тѣмъ кончается исторія семьи, судьбами которой мы всѣ очень интересовались въ дѣтствѣ.
Если мнѣ скажутъ, что эта исторія неправдоподобна, то я отвѣчу, что она написана въ книгѣ, какъ и первая часть сказки о Синей Бородѣ, которая нисколько не правдоподобнѣе второй части.
- ↑ Старинный англійскій танецъ.