Бердяев, Н. А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., «Астрель», 2007.
ДУХ И ЭКОНОМИКА
правитьI
правитьИнтересы и волнения нынешней зимы стоят под знаком продовольственного вопроса. Мы живем под давлением страха продовольственного кризиса. Продовольствием сейчас интересуются больше, чем войной. О дровах, сахаре и муке говорят больше, чем о снарядах, атаках и раненых. С продовольственным вопросом связано неблагополучие тыла, ибо дезорганизация хозяйственной жизни и настроения, с ней связанные, ослабляют военную мощь страны. В прошлом году много говорили, писали и спорили о смысле войны1. В этом году понизился уровень наших интересов. От мыслей о смысле совершающегося в жизни мы обращены к мыслям об удовлетворении элементарных потребностей жизни. И на этой почве легко создается подавленное настроение. Когда стало известно, что нам не хватает снарядов и что опасность со стороны наступающего врага становится грозней, в обществе явился душевный подъем, и началось общественное движение. Когда стало известно, что хозяйственная жизнь наша приходит в расстройство и что нам грозят всякие продовольственные кризисы, в обществе подъема не явилось, а начались подавленность и склонность к панике. Но всякое общественное движение возможно лишь в атмосфере душевного подъема, оно всегда протекает в психической среде и предполагает душевную энергию. Подавленность не может родить ничего хорошего. В атмосфере душевной депрессии не может произойти никакого движения. А такая депрессия у нас начинается и против нее необходимо вести героическую борьбу. Внешняя и внутренняя судьба России, всяческое ее могущество зависят от того, преодолеет ли душевный подъем душевную подавленность. Решение судьбы России в делах войны и в делах внутреннего устроения прежде всего предполагает дисциплину духа. И именно здесь у нас есть большое неблагополучие.
Опасность со стороны немцев вызвала чувство национального единства. Перед лицом врага мы почувствовали себя принадлежащими к единой России. Пусть пережито это было лишь в отдельные мгновения, но ценно и значительно было пережитое. Опасность со стороны хозяйственной дезорганизации и продовольственной нужды вызывает скорее обостренное чувство разъединяющих интересов, классовых антагонизмов, чем национального единства. Классовая корысть, жажда наживы, спекуляция и подкупность расцветают пышным цветом. Ощущается, как никогда, что в постигшем нас национальном бедствии бедный и богатый не товарищи, не братья по несчастью. Недостаток снарядов давал ощущение национального братства. Недостаток дров, к горю нашему, вызывает ощущение небратского, разъединенного состояния людей. Голод и холод непосредственно страшны лишь для бедных, для богатых они страшны лишь косвенно. […] Хозяйственная дезорганизация, продовольственная нужда во время войны требуют от богатых и достаточных классов населения повышенного нравственного уровня, жертвоспособности и самоограничения во имя Родины, во имя того патриотизма, который провозглашается на словах.
Один из вождей германского империализма Рорбах пишет: «Вопрос о победе есть для нас вопрос наших нравственных национальных сил, вопрос о том, насколько способны к жертвам для пропитания трудящейся части народа те имущие классы, которые в состоянии уделить от себя что-нибудь даже тогда, когда заработная плата рабочих будет все меньше и меньше удовлетворять его потребностям… Германия только тогда может проиграть эту войну, если ее богатые и состоятельные граждане, вообще все те, доходы или заработок которых обеспечены, станут говорить: жертвы для поддержания безработных, т. е. для поддержания отечества, для нас становятся слишком тяжелы» («Война и германская политика»2). Поставленная Рорбахом проблема существует и для России, хотя в менее острой форме, так как война не ухудшила, а улучшила положение крестьянства. Но Рорбах справедливо ставит судьбу войны в зависимость от нравственного и духовного состояния общества. Мы же видим, что пока продовольственная нужда давит у нас человеческий дух, как тяжелая материальная глыба. Сознание фиксируется на экономике и отяжелевает, порабощается: продовольственный кризис переживается не как национальная опасность, а как опасность личная и классовая. Обостренное переживание национальной опасности духовно поднимает человека. Обостренное переживание личной и классовой опасности духовно принижает человека и легко приводит к настроениям панического ужаса. И преступно было бы обострять сознание продовольственной нужды в этом не духовном и понижающем направлении.
II
правитьОпасность со стороны врага была нами пережита более духовно, чем продовольственная опасность. Но и к экономике, и к продовольствию не должно быть исключительно внешнего, материалистического, рабски зависимого отношения. Материальная забота не должна поглощать душу человеческую. Острые нужды продовольствия должны быть осознаны и разрешены по мере сил всеми имеющимися в распоряжении экономическими средствами. Но нельзя отрывать этих вопросов от духовной жизни, от культуры и дисциплины нашей народной и личной воли. В более глубоком смысле и экономика есть явление духа. За процессами производства, распределения и потребления стоит энергия личности, подбор человеческих качеств. Только дисциплина личного и народного характера сделает невозможной душевную подавленность и возникающую на этой почве обывательскую панику. И наряду с экономическими и политическими мерами борьбы с хозяйственной дезорганизацией необходимы меры моральные и духовные. Нужно создавать ту атмосферу душевного подъема и душевной дисциплины, без которых возможно лишь наступление хаоса и развала.
Если за хозяйственной организацией не будет стоять организация духовной энергии, то вся хозяйственная жизнь превратится лишь в хаотическую материальную массу. Мы переживаем время, когда легко можно попасть в рабство к нуждам собственного продовольствия. Сама сосредоточенность на продовольственных нуждах должна сопровождаться духовной собранностью и духовной независимостью от всего внешнего. Иначе мы сделаемся рабами. В жизненной связи духа и экономики господство должно принадлежать духу, а экономика должна быть осознана лишь как налагаемая самим духом функция в известный момент его жизни. Тогда и экономическая жизнь будет дисциплинированной и организованной. Воспитание личного и народного характера предшествует всякой общественной объективации. Только обращение в глубину своего духа делает нас свободными творцами новой общественности. Необходимо всеми силами противиться всякой демагогии справа и слева, всякому искусственному взвинчиванию, всякому посеву злобы. Продовольственная нужда не может и не должна быть поводом для агитации — к ней нужно относиться по существу. Есть пределы возможного сейчас урегулирования хозяйственной нужды, и эти пределы должны быть сознаны самими народными массами. А для этого необходимо привлечение народных масс к активному участию в деле борьбы с хозяйственной дезорганизацией и продовольственной нуждой. Только непосредственное участие в общественном деле возлагает ответственность и излечивает от анархических наклонностей. Воспитывать нужно готовность и отдельной личности, и целых общественных слоев к самоограничению, к жертве и к терпению. […] Духовно пережить хозяйственные нужды и кризисы — значит пережить их свободно. Искусственное взвинчивание продовольственной нужды в целях агитационных всегда ведь обращено к тем, которые не чувствуют себя свободными гражданами, не к сынам, а к рабам, к пасынкам. Но свободное гражданство и сыновство не есть только внешнее положение в обществе, это — также и внутреннее духовное состояние, и внутреннее самосознание. И с этого нужно начинать.
III
правитьОсновные наши язвы — прежде всего язвы народного характера: слабость русской воли, недисциплинированность, слабая способность к организации, некоторая истеричность, невыдержанность. Хозяйственная же жизнь есть объективированная дисциплина воли. Ее качества зависят от качеств человеческого материала, скрытого за всяким общественным явлением. Хозяйственный хаос есть хаос человеческого духа. Все взваливать на чисто внешние условия есть материалистическое рабство или демагогический прием. Для оздоровления нашей общественности необходимо восстановить истинное отношение между духовной жизнью и жизнью хозяйственной, т. е. подчинить хозяйственную жизнь закалу духа. Тогда только продовольственная нужда, вызванная войной, будет пережита с национальным достоинством. Национальное переживание продовольственного кризиса во время войны есть целиком дело духовной дисциплины, нравственной способности к самоограничению. Проблема совсем не в том, чтобы выбирать или внутренний, духовный, моральный путь жизни, или путь внешний, материальный, политический и экономический. Такого противоположения совсем не существует, такого вопроса даже возникать не может. Противоположение духовно-моральной и общественно-политической точки зрения в высшей степени поверхностно. Все внешнее коренится во внутреннем, все материальное есть лишь выражение духовного. Духовная энергия неизбежно объективируется и выражается вовне, она творит общественность. И никакая общественность, никакая хозяйственность невозможны без известных духовно-моральных предпосылок. Даже чисто классовая политика предполагает известную дисциплину духа, нравственный закал, без которого всякий класс превращается в кучу мусора, в песок. Невозможно ждать от чисто внешнего общественно-хозяйственного изменения жизненных условий возрождения России, русского общества и русского человека. Всякое изменение в общественной среде предполагает духовное движение, творческое напряжение, изменение в мотивах человеческой деятельности. И проблема, стоящая перед нами, не в том, чтобы сделать выбор между внешним и внутренним путем, а в том, чтобы общественное делание было просветлено изнутри, внутренне одухотворено, чтобы новую общественность творили возрожденные люди. Экономика есть создание духа. И разлагающаяся экономика есть явление разлагающегося духа. Продовольственный кризис есть для нас также и кризис моральный. Мы должны морально пережить продовольственную нужду, духовно просветлить ее. Нельзя достаточно сильно подчеркивать, что только религиозное переживание жизни свободно. Всякое другое, не религиозное переживание жизни есть рабство у природной и социальной материи и не может привести к возрождению.
КОММЕНТАРИИ
правитьБиржевые ведомости. 1915, № 15235, 27 ноября.
Перепечатка: Эхо. Вологда. 1915, № 386, 4 декабря. Статья подверглась цензурным сокращениям, которые отмечены квадратными скобками.
1 Об этом свидетельствует масса публикаций, из которых назовем лишь малую часть: Трубецкой Е. Н. Смысл войны // Русские ведомости. 1914, 8 августа (отдельное издание: М., 1915; переиздание: Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994, с. 352—354); Эрн В. Ф. От Канта к Крупу // Русская мысль. 1914, № 12 (переиздание: Эрн В. Ф. Сочинения. М., 1991, с. 308—318); Розанов В. В. Война 1914 года и русское возрождение. Пг., 1915 (книга состоит из статей, написанных и опубликованных в 1914 г., и которая фактически вышла не в 1915, а в 1914 г.; переиздание: Розанов В. В. Последние листья. М., 2000, с. 253—340); Булгаков С. Н. Война и русское самосознание. М., 1915 (переиздание: Булгаков С. Н. Труды по социологии и теологии. М., 1997, т. 2, с. 143—171); Гершензон М. О. Уроки войны // Русские ведомости. 1914, № 240, 18 октября; Струве П. Б. Ответственность за возникновение войны // Биржевые ведомости. 1914, № 14432, 14 октября.
2 Книга Рорбаха вышла в Москве в 1915 г. В этой книге в неприкрытом виде выражена апологетика немецкого империализма. Наряду с положениями о завоевательной войны против России, о расчленении ее на отдельные части, Рорбах изложил в этой книге и задачи германского империализма в армянском вопросе, к которому Германия, по его словам, должна подходить лишь с антирусских позиций. Подробнее см.: Рорбах о России // День. 1917, 6/19 декабря.