Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Дуновение весны править
В конце февраля, утром, смотря в окно своего деревенского дома, — за частоколом, где жидкие сучья малинового сада, за колодцем, увидел просвет неба. Какой-то другой — теплый, румяный. В нем было что-то радостное, живое — дуновение весны.
Утреннее солнце осветило деревянный колодец и сарай, и в желтых лучах солнца тоже было что-то живое, радостное, отрадное — дуновение весны… Я не отрываясь смотрел в окно. Как хорошо! Розовые дали лесов за болотом и большие березы положили синие тени на рыхлый снег. Все как-то ярче, бодрей.
Смотрю в окно. Подошел ко мне приятель мой, Василий Сергеевич, тоже посмотрел в окно, потом на меня и спросил:
— Что это вы смотрите в окно?
— Да вот смотрю на небо за колодцем, в нем весна есть… До чего хорошо!
— Да что вы, какая весна. Еще до весны далеко. Это вот в середине апреля грязища начнется, лужи, ни на санях, ни на колесах…
— Вот и я, — говорит, прихлебывая чай, другой мой приятель, Коля Курин, — терпеть не могу весны. Ну, когда еще сирень цветет, май — туда-сюда… Да и то!.. Весной в голову всякая чепуха лезет, и всегда у меня истории выходят… Экзамены, придешь домой усталый — и всю ночь ученицы-консерваторки в голове вертятся; до того, что я даже бромистый калий принимаю… Получил, помню, письмо — прямо ко мне на квартиру пришло. Читаю: «Виктор, я, кажется, беременна…» Что за ерунда! Смотрю, конверт — на мое имя. Письмо подписано «Зоя». Думаю, кто такая? И вдруг вспомнил: поет в студии. В тот же день встречаю ее. «Вот вы, — говорит, — какой! Я вам писала, что же вы не пришли, я нарочно устроила свидание у своей подруги. Там так уютно, мы были бы одни…» — «Позвольте, — отвечаю, — ваше письмо я получил. Но оно несколько странное». Вынул письмо из кармана и читаю. Она вдруг зашептала, вырвала листок у меня из рук: «Это оттого, что я все время думала о вас, перепутала имя…» — «Как перепутали имя? Я, кажется, тут ни при чем…» — «Какой вы педант!.. Посмотрите, весна какая — тут все забудешь, сирень цветет, в Пушкине соловьи поют. Поедемте в Пушкино. В лесу ландыш распустился… Поедемте, у меня там знакомые — подруга».
«Поеду, — думаю, — все равно, будь что будет… Сидишь в Москве — надоело». Посмотрю природу, лес весенний.
Приехали. Дача. Прошли в калитку. А на террасе здоровый такой, в очках, на меня смотрит.
Зоя Андреевна представляет его. Оказывается, этот-то самый верзила — Виктор и есть. Я как-то скверно себя почувствовал. Еще подруга Зои, муж подруги, студенты какие-то…
Думаю: «Зачем я приехал?» Выбрал время и тихонько говорю Зое:
— За каким же чертом вы меня позвали? Ваш Виктор здесь.
— Это ничего не значит… Пустяки…
Смотрю, Виктор отводит ее в сторону, сердито прочитывает письмо и показывает на меня. У меня сердце оборвалось. Зоя вырвала у него письмо и говорит:
— Перепутала. Это письмо учителю музыки, успокойтесь, он старый хрыч. — Она с лукавою улыбкой обернулась ко мне. — Вы его знаете, не правда ли?.. Скажите Виктору, кто он.
Я мельком взглянул на письмо, — приглашение мне на свидание, — и говорю:
— Да, я его знаю — старый человек, глухой…
— Странно, — заметил Виктор, — глухой… Как же он уроки музыки давать может?
Мы остались с Виктором вдвоем. На террасе накрывали завтрак, звенят малиновки, так хорошо, весна, сирень цветет. А на душе ерунда: зачем я приехал!..
— Давно вы с Зоей Андреевной знакомы? — прищурившись, спрашивает меня Виктор.
— Да года три — она подруга моей жены.
А сам думаю: «Что я вру?..»
— А отчего ваша жена с вами не приехала, подруга Зои? Супругу-то вашу вы пригласить забыли…
Тут этот болван встал, положил руки в карманы и сказал:
— Вот что, уносите-ка отсюда ноги, господин хороший, а то как бы я их вам не вывернул…
Я и ушел. Вот тебе и весна!..
Отворилась дверь, и в комнату вошел приятель мой, охотник Герасим Дементьевич. На плече у него висело ружье. Он из ягдташа вытащил черныша, положил на стол. Собака моя Феб обрадовалась охотнику, обнюхивала ягдташ и радостно лаяла.
— Лисеич, — сказал Герасим, — смотри, день какой, вёдро… Капель с крыш, дух от леса какой, весной пахнет, грачи прилетели. Снег мокрый, весна зачинается. Вечор у Красного Яра слышал, глухари урчать начали. Токуют… Снегу еще много в лесу, на Глубоких Ямах круча уж голая, лешим лось орет по ночи, на бой друга зовет. Медведь в берлоге повернулся, скоро с гор вода. И что это в весне есть — заботы уходят! Она, весна, чисто главная какая, все велит, всеми хозяйка.
— Ну уж нет, — сказал Коля Курин — хороша хозяйка! Каждый раз до того накуролесит, весь год не распутаешь. Я из-за нее уже три раза женат был. Хорошо, что больше нельзя. Спасибо, догадались и запретили…
— В весне есть эта самая жизнь, — сказал Герасим. — Что ни на есть человеку самое настоящее — положено в весне. Первое — радость любовная, это самое что ни на есть нужное человеку, самая святая отрада, и сама земля в радости любовной с солнцем живет, сама себя цветами стелет и поет, и зарей украшается, и курит ладаном неведомым духам, по лесам, полям стелется, душу тайной отрадой в любовную ласку венчает. По весне у земли есть разумение святое, нужное человеку, великая правда в этом людям дадена. Весна сама закон ставит разума, самое то, на чем жизнь ставится. Значит, самим Богом дадено, добром несказанным указано в ей все. Перед ней злоба, дурь, вражда, война — все ненужное. По весне Ярилой все показано, что в жизни нашей есть нужное, а иное все — сутолока. Только понять это не всем дадено.
— Эк ты, Герасим, какие песни поешь, — сказал я.
— В весне самое крепкое кольцо венчано, кует весна. Это, брат, дело первое и святое: в весне заложено гнездо вить. Всем заложено. В этом вся честь жизни. А чего такое дом? Гнездо человечье. Дом свят есть, его не трожь. Дом тронул — все пропало. Проклят будь тот, кто гнездо разорил. Ослепнет душой, слепой тот, кто дом-гнездо разоряет. Вот что. И кровью зальет землю лют человек тот, и покою себе не найдет на земле во веки веков.
Я смотрел на Герасима и думал: откуда это в нем — языческое, древнее? Приятели мои тоже с удивлением смотрели на Герасима, когда он, сидя за чаем у стола, опустив голову, говорил навеянные весной какие-то Ярилины заговоры.
— Колдун ты, Герасим, — сказал приятель Василий Сергеевич.
— Так в жизни не бывает, — мрачно пробормотал Коля Курин. — Гнездо! Таких, брат, баб нет. Они весной, правда, как-то глазами вертят по-другому, красивеют все. Но с тобой говорит, а на другого смотрит; с ним говорит, а на двух еще посматривает. Поди-ка, свей гнездо…
— Да, — засмеялся Герасим, — есть эдакие-то. Барин ко мне приезжал из Москвы, на тягу, хороший человек, немолодой. Охотник. Так рассказал мне он: жену-то свою схоронил, померла, значит. Ну, говорил, любил ее он, а она обман любила и с другими путалась. «Чуял я это самое, в душе у меня к ней отворот вышел, а когда померла, горевал сильно, жалел ее, жалел-то по-другому, о жизни, пропавшей без чести и радости». Эдакое дело бывает, понять трудно…
Вошел сторож моего дома — дедушка:
— Эх, и погода! Чего дома сидите, какая радость наружи, от бора дух идет медовый. Лисеич, у нас куры все занеслись, гляди-ка…
И он в своей шапке показал кучу яиц.
— Вот на Христов день красить будем…
ПРИМЕЧАНИЯ править
Дуновение весны — Впервые: Возрождение. 1937. 12 марта. Печатается по газетному тексту.
Ярило — бог весны, любви, плодородия у древних славян; культ его сопровождался играми и плясками.