Другой править
Это было давно, когда в Симле [сегодня город в северной Индии, столица штата Химачал-Прадеш] не было ни одного публичного здания, все жили на бивуаках, на круговой дороге Якко, и когда родители мисс Горей принудили ее выйти за полковника Шрейдерлинга.
Он был старше ее не более чем на тридцать пять лет, и имел хорошее состояние.
Полковник принадлежал к хорошей семье, а при наступлении холодов страдал от болезни легких. Летом ему грозила апоплексия, но болезни все-таки не могли с ним справиться.
Поймите, я вовсе не хочу порицать Шрейдерлинга, он по-своему был хороший муж, и злился только, когда за ним ухаживали, как за больным, а это случалось не чаще, как семнадцать дней в месяце.
Он был довольно щедр с женой относительно домашних расходов и считал это за большую заслугу.
А все-таки миссис Шрейдерлинг была счастлива в замужестве.
Ее выдали замуж, когда ей не было еще двадцати лет, а сердце ее было отдано другому.
Я забыл, как его звали, и потому будем его звать просто «Другой». У него не было ни денег, ни будущего и его нельзя было даже назвать красивым, служил же он где-то в комиссариате.
Но несмотря на это, она его ужасно любила, и между ними существовало нечто в роде помолвки, когда появился полковник и сделал предложение родителям мисс Горей.
И благодаря слезам матери, помолвка была уничтожена.
Миссис Горей держала в руках весь дом и вечно жаловалась, что ее в грош не ставят и не покоят ее старости.
Молодая девушка не плакала и не жаловалась, даже выйдя замуж.
«Другой» перенес потерю довольно спокойно, только попросил перевода в какую-то ужасную местность. Там он вечно хворал от перемежающейся лихорадки и, быть может, это отвлекало его от душевных страданий.
У него была также болезнь сердца: одна из его заслонок отказывалась служить, а лихорадка еще ухудшала дело. Это мы увидим из последующего.
Прошло несколько месяцев, и миссис Шрейдерлинг начала похварывать. Это не было страдание, какие описываются в книгах, а казалось, что она подбирала все болезни, какие встречались в той местности, начиная с простой лихорадки и дальше.
И в самые лучшие минуты жизни она могла назваться только недурненькой, а болезни сделали ее прямо некрасивой.
Так выражался ее муж.
Он гордился тем, что всегда говорил только то, что думал.
Когда жена потеряла свою миловидность, он вернулся к привычкам своей молодости.
А ее можно было видеть на большой дороге Симла-Малль, в свалившейся назад большой шляпе, верхом, но на таком отвратительном седле, что больно было смотреть. Щедрости Шрейдерлинга хватило только на лошадь, он говорил, что такой нервной даме годилось всякое седло.
Танцевать ее никогда не приглашали, потому что она танцевала плохо, и так была неинтересна и бесцветна, что никто никогда у нее и не бывал.
Муж говорил, что знай он, что она сделается таким чудищем, никогда бы он на ней не женился.
Ведь он гордился тем, что говорил все, что думает, этот Шрейдерлинг.
Он покинул ее в Симле в августе месяце и уехал в свой полк.
После этого она немного поправилась, но никогда уже не была такой как прежде.
Я узнал в клубе, что «Другой» возвращается больным, очень больным, с тщетной надеждой на излечение. Лихорадка и клапаны сердца довели его до края могилы.
Она это знала и знала также день, когда его можно было ждать. Верно он ее как-нибудь уведомил.
Со времени ее брака они никогда не видались.
И вот печальный конец этой истории.
Меня задержали в отеле «Довделль» до темна.
Несмотря на дождь миссис Шрейдерлинг была на дороге Малль. Проезжая мимо бюрэ тонга, (местных омнибусов), я увидал молодую женщину, всю промокшую от дождя и по-видимому ожидавшую приезда тонга. Так как это меня не касалось, я проехал мимо, но должен был остановиться, услыхав раздирающий душу крик.
Нечего делать, пришлось вернуться. При свете фонарей прибывшего тонга, я увидал миссис Шрейдерлинг, на коленях на грязной дороге, у заднего сидения экипажа. Она испускала отчаянные крики.
А когда я подошел поближе, молодая женщина сунулась лицом прямо в грязь.
«Другой» сидел очень прямо на заднем сидении, очень твердо, но совершенно неподвижно. Он был мертв.
Путешествие оказалось не по силам клапанам его сердца.
Кондуктор тонга пояснил: — Сагиб умер две станции тому назад. Я его и привязал веревками, чтобы он не свалился, так мы и ехали. Не дадите ли мне бакшиш, я уверен, что покойник дал бы по меньшей мере рупию.
А «Другой» точно ухмылялся, находя забавным способ своего путешествия.
А миссис Шрейдерлинг продолжала стонать. Нас было у бюро всего трое, и дождь лил как из ведра.
Первое, что надо было сделать, это отправить миссис Шрейдерлинг восвояси, а второе устроить так, чтобы ее имя не было примешано к этой истории.
Кондуктор тонги получил пять рупий, зато чтобы привести рикшу для молодой женщины, а затем он должен был отправиться по начальству с докладом о смерти «Другого» и остальное было уже мое дело. Надо было увести миссис Шрейдерлинг под крышу, в защиту от дождя, т. к. рикшу пришлось ждать чуть не час.
А тот «Другой» продолжал сидеть привязанный.
Когда миссис Шрейдерлинг пришла немного в себя, она продолжала тихо плакать и кажется молилась за упокой души усопшего.
Если бы она не была так чиста душой, она верно бы молилась о своей душе.
Я старался, насколько мог, почистить грязь с ее платья, пока наконец не приехал рикша, и я ее не увез почти насильно.
Ужасен был момент, когда рикше пришлось проехать вплотную мимо дилижанса, и ей чуть не пришлось коснуться иссохшей, холодной руки трупа!
Доктору объяснили, что она упала с лошади и, он осыпал меня похвалами за то, что я так быстро доставил ей медицинскую помощь. Она не умерла, такие только сохнут и дурнеют. О своем, единственном после свадьбы, свидании с «Другим», она никогда никому не упомянула; я даже сомневаюсь, помнила ли она о моем присутствии при этой сцене.
И она продолжала свои прогулки по дороге Малль и точно все поджидала кого-то встретить. Потом она уехала в Англию и там умерла. А полковник Шрейдерлинг не переставал говорить:
— Моя бедная женка! — Ведь он гордился, что всегда говорит, что думает.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1913, № 48. С. 388—391.