К. П. Победоносцев
правитьМосковский сборник
правитьДревние классические языки в школе
правитьВсе усовершенствования человеческой мысли, все расширения человеческой мысли достигаются упорною борьбою со временем и пространством. Грани эти неустранимы, но отодвинуть их удается труду человеческому.
Наш век — век блистательных побед над пространством. Быстроходные суда и железные дороги, телеграфы и телефоны, орудия ежедневной печати, совершенствуясь и размножаясь с головокружительной быстротой, установили живое, непосредственное общение между людьми и странами всего земного шара. Завоевания оптики и химии открывают нам доступ ко многим тайнам пространства небесного. Жалким и слабым представляется нам ныне человек, видящий и знающий ныне то, что его непосредственно окружает.
Но слаб и жалок и тот человек, который видит и знает лишь то, что он непосредственно переживет. Грани времени столь же неустранимы, как и грани пространства, но так же подлежат расширению упорным трудом человека. Седая древность завещала нам письменность, оставила нам бесчисленные памятники былого человеческого творчества, как и былых процессов, изменивших вид земной поверхности. Знание прошлого, живое с ним общение словом и делом, возможно, и подлежит безграничному расширению. Живо чувствовали это люди средних веков, и благоговейным созерцанием прошлого подготовили блистательное будущее времен Возрождения.
И ныне, в тиши ученого мира, продолжается трудолюбивое восстановление давно минувшего. Пополняются сокровища, завещанные нам относительно близким прошлым Греции и Рима. к ним прикладываются откровения более отдаленного прошлого: Египта, Халдеи, Индии и Китая. Все дальше вглубь веков проникает пытливая мысль, силящаяся восстановить вещественную историю нашей планеты.
Но от этих изучений отвернулась современная толпа. Победы над пространством отвлекли ее внимание от уроков времени. Общению с прошлым она предпочитает гадания о будущем, беспочвенные и бесплодные без близкого знакомства с минувшим. Приходят в упадок способы непосредственного проникновения в это минувшее, и живая его речь, столь долго служившая связующим звеном между веками и поколениями, все более устраняется из области умственного воспитания.
Увлечение это, как и многие другие, нашло преувеличенный отголосок в непомнящем родства русском обществе. То, что ныне у нас говорится и пишется об изучении языков, древних, новых и отечественного, изумит потомство своим легкомыслием.
Своевременно припомнить, что такое европейские древние языки — латинский и греческий.
Язык латинский есть не только язык древних римлян, но и язык международный, почти до наших дней переживший Римскую империю. Авторитет католической церкви, потребность в общении между книжными людьми разноязычной Европы сохранили широкое его употребление вплоть до XVIII века. При этом он наравне с живыми языками видоизменялся и обогащался, приспособляясь к потребностям новым, но сохраняя притом свое грамматическое строение. Потребности католического богослужения сделали его орудием обильного и блестящего поэтического творчества в области, совершенно чуждой античному миру. Величайшие поэты эпохи Возрождения — Данте, Петрарка, Мильтон — чувствовали потребность, сверх своего природного языка, пользоваться для своего творчества этим новолатинским языком. Певец «Потерянного рая» на этом языке, от имени Кромвеля, приветствовал шведскую королеву Христину. Величайшие ученые философы нового времени — Бэкон Веруламский, Спиноза, Ньютон, Лейбниц — приспособили этот язык к области научной. Всех их в этом отношении превзошел Линней. Латинский язык его по своей ясности и точности, по истинно поэтическому одушевлению несравнен и пленителен и немало способствовал быстрому распространению его плодотворных творений. в прошлом столетии великий математик Гаусс писал почти исключительно по-латыни. в наши дни папа Лев XIII, кроме энциклик, пишет на латинском языке изящные стихотворения, и одно из них, как в опровержение толков о неприложимости латинского языка к вещам современным, посвящено восхвалению фотографического искусства.
Лишь отчасти и на краткое время латинский язык в XVIII веке был вытеснен в качестве международного языком французским, благодаря изумительной выработке этого языка писателями XVII века.
Возродившийся национализм скоро восстановил равноправность великих языков европейских, выдвинул и права языков второстепенных.
Между тем, вавилонское размножение языков со времен Лейбница заставляет мыслителей и ученых мечтать о языке международном и всемирном, который служил бы орудием общения, делового и научного, между всеми племенами вселенной. Мы были свидетелями безобразного и мертворожденного изобретения «волапюка». Жалкая эта попытка лишь подчеркнула необходимость в качестве международного орудия общения языка, сложившегося исторически, бессознательным творчеством бесчисленных поколений. На деле до сих пор таким языком может служить только латинский — единственный известный всем образованным членам европейской семьи, единственный открывающий доступ к прошлому всех наук. Есть филологи, ратующие за возвращение этому языку его средневекового преобладания.{Припоминаю по этому поводу рассказ покойного профессора Лясковского, отличного латиниста.
В каком-то венгерском городке привелось ему, лет пятьдесят тому назад, передать поручение незнакомой даме. Подходя к ее дому, он спрашивал себя, на каком языке заводить с нею разговор. Отворила ему дверь маленькая девочка, а вслед за нею раздался голос ее матери: «Claude Januam». — «Clausa est», — отвечала девочка и ввела посетителя в гостиную.
Разговор тотчас завязался по-латыни. Оказалось, что во многих местностях Венгрии, населенных смесью мадьяр, немцев, румынов и разноязычных славян, разговорным языком образованного общества служил язык латинский, и говорить на этом языке учили всех благовоспитанных детей.} Вольно отдельным народам мечтать о грядущем возобладании языка французского или английского, немецкого или русского. Такая победа, если она возможна, дело весьма отдаленного будущего. Пока же никому, кто имеет возможность посвятить лета отрочества и юности умственному своему развитию, не должен быть прегражден доступ к единственному в настоящее время орудию общения со всеми просвещенными народами, со всеми веками христианского и отчасти дохристианского прошлого.
Иное значение имеет язык греческий. Никогда Православная Церковь не навязывала его, в качестве языка богослужебного, иноязычным народам. Никогда, с далеких времен его всемирного владычества, не служил он распространению новых научных открытий, новых мысленных течений. Но заключил он свое международное поприще распространением откровений высших, но остается он хранилищем высочайших красот человеческой мысли и слова и венца писаний, начертанных рукою человеческою — Нового Завета с толкованием его ближайшими преемниками Священного Предания. Пусть не всем удается осилить полное его усвоение, но достигнуть вершин понимания философского, богословского, художественного, могут без его помощи разве люди гениальные; но орудие это должно быть дано в руки всякому, кому предстоит трудиться в высших сферах науки, искусства, духовного созерцания.
Школа, не мертвенно единая, но, как сама жизнь, разнообразная, не может исключить из своих программ ни одного из этих языков. Такое ее оскопление было бы величайшим грехом современности перед поколениями грядущими. Распределение по училищам различных типов и назначений того объема знаний по обоим языкам, которое нужно и достижимо, должно быть предметом самой тщательной и вдумчивой работы, как и выбор между давно выработанными методами преподавания. Толковать же об упразднении этого преподавания могут только люди, не испытавшие на себе его благотворного действия по случайностям своего воспитания или по собственному недомыслию.
Повторяю: порывать связь с прошлым, откидывая единственное орудие его непосредственного познания, лишать себя тем самым единственных данных, позволяющих нам плодотворно работать для будущего, было бы столь же превратно и безумно, как ограничивать свое знание настоящего случайным местом своего жительства. Азбучная эта истина нынешними преобразователями, очевидно, забыта. Напоминать о нем, настойчиво и громко, долг всякого мыслящего человека. Увлечение, ныне овладевшее обществом, конечно, пройдет. Но одной попытки осуществить предполагаемую ломку достаточно, чтобы искалечить умственно и нравственно целое поколение. Absit omen!