В стольном в городе во Киеве,
Что у ласкова сударь-князя Владимера
А и было пированье-почестной пир,
Было столованье-почестной стол. 5 Много на пиру было князей и бояр
И русских могучих богатырей.
А и будет день в половина дня,
Княженецкой стол во полу́столе,
Владимер-князь распотешился, 10 По светлой гридне похаживает,
Черныя кудри росчосавает,
Говорил он, сударь ласковой Владимер-князь,
Таково слово:
«Гой еси вы, князи и бо́яра 15 И могучие богатыри!
Все вы в Киеве переженены,
Только я, Владимер-князь, холост хожу,
А и холост я хожу, неженат гуляю,
А кто мне-ка знает сопротивницу, 20 Сопротивницу знает, красну де́вицу:
Как бы та была девица станом статна́,
Станом бы статна и умом свершна́,
Ее белое лицо как бы белой снег,
И ягодицы[1] как бы маков цвет, 25 А и черныя брови как соболи,
А и ясныя очи как бы у сокола».
А и тут большей за меньшева хоронится,
От меньшова ему, князю, ответу нету.
Из тово было стола княженецкова, 30 Из той скамьи богатырския
Выступается Иван Гостиной сын,
Скочил он на место богатырское,
Скричал он, Иван, зычным голосом:
«Гой еси ты, сударь ласковой Владимер-князь, 35 Благослови пред собой слово молвити,
И единое слово безопальное,
А и без тое па́лы великия.
Я ли, Иван, в Золотой орде бывал
У грознова короля Етмануила Етмануиловича 40 И видел во дому ево дву дочерей:
Первая дочь — Настасья королевишна,
А другая — Афросинья королевишна;
Сидит Афросинья в высоком терему,
За тридесять замками булатными, 45 А и буйныя ветры не вихнут на ее,
А красное со(л)нцо не печет лицо;
А и то-та, сударь, девушка станом статна́,
Станом статна и умом свершна́;
Белое лицо как бы белой снег; 50 А и ягодицы как маков цвет;
Черныя брови как бы соболи;
Ясныя очи как у сокола,
Посылай ты, сударь, Дуная свататься!».
Владимер-князь стольной киевской 55 Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра,
Подносить Ивану Гостиному
За те ево слова хорошия,
Что сказал ему обрушницу[2].
Призывает он, Владимер-князь, 60 Дуная Иваныча в спальну к себе
И стал ему на словах говорить:
«Гой еси ты, Дунай сын Иванович!
Послужи ты мне службу заочную:
Съезди, Дунай, в Золоту орду 65 Ко грозному королю Етмануилу Етмануиловичу
О добром деле — о сватонье
На ево любимой на дочери,
На чес(т)ной Афросинье королевишне,
Бери ты моей золотой казны, 70 Бери три́ ста́ жеребцов
И могучих богатырей».
Подносит Дунаю чару зелена вина в полтара ведра,
Турей рог меду сладкова в полтретья́ ведра.
Выпивает он, Дунай, чару тоя зелена́ вина́ 75 И турей рог меду сладкова.
Разгоралася утроба богатырская,
И могучия плечи росходилися
Как у молода Дуная Ивановича,
Говорит он, Дунай, таково слово: 80 «А и ласково со(л)нцо, ты Владимер-князь!
Не нада мне твоя золота казна,
Не нада три ста́ жеребцов
И не нада могучия бога́тыри,
А и только пожалуй одново мне молодца, 85 Как бы молода Екима Ивановича,
Которой служит Алешки Поповичу».
Владимер-князь стольной киевской
Тотчас сам он Екима руками привел:
«Вот-де те, Дунаю, будет паробочок[3]!». 90 А скоро Дунай снарежается,
Скоря́ тово богатыри пое(зд)ку чинят
Из стольнова города Киева
В дальну орду Золоту землю.
И поехали удалы добры моладцы, 95 А и едут неделю спо́ряду
И едут неделю уже другую,
И будут оне в Золотой орде
У грознова короля Етмануила Етмануиловича;
Середи двора королевского 100 Скакали молодцы с добрых коней,
Привезали добрых коней к дубову́ столбу,
Походили во полату белокаменну.
Говорит тут Дунай таково слово:
«Гой еси, король в Золотой орде! 105 У тебе ли во полатах белокаменных
Нету Спасова образа,
Некому у те помолитися.
А и не за что тебе поклонится».
Говорит тут король Золотой орды, 110 А и сам он, король, усмехается:
«Гой еси, Дунай сын Иванович!
Али ты ко мне приехал
По-старому служить и по-прежнему?»[4].
Отвечает ему Дунай сын Иванович: 115 «Гой еси ты, король в Золотой орде!
А и я к тебе приехал
Не по-старому служить и не по-прежнему,
Я приехал о деле о добром к тебе,
О добром-то деле — о сватонье: 120 На твоей, сударь, любимой-то на дочере,
На чес(т)ной Афросинье королевичне,
Владимер-князь хочет женитися».
А и тут королю за беду стало,
А рвет на главе кудри черныя 125 И бросает о кирпищет пол,
А при том говорит таковое слово:
«Гой еси ты, Дунай сын Иванович,
Кабы прежде у меня не служил верою и правдою,
То б велел посадить во погребы глубокия 130 И уморил бы смертью голодною
За те твои слова за бездельныя».
Тут Дунаю за беду стало,
Разгоралась ево сер(д)ца богатырское,
Вынимал он свою сабельку вострую, 135 Говорил таково слово:
«Гой еси, король Золотой орды!
Кабы у тя во дому не бывал,
Хлеба-соли не едал,
Ссек бы по плеч буйну голову!». 140 Тут король неладом заревел зычным голосом,
Псы борзы заходили на цепях,
А и хочет Дуная живьем стравить
Теми кобелями меделянскими[5].
Скричит тут Дунай сын Иванович: 145 «Гой еси, Еким сын Иванович,
Что ты стал да чево гледишь?
Псы борзы заходили на цепях,
Хочет нас с тобой король живьем стравить!».
Бросился Еким сын Иванович, 150 Он бросился на широкой двор,
А и те мурзы-улановья[6]
Не допустят Екима до добра коня,
До своей ево палицы тяжкия,
А и тяжкия палицы, медныя литы, 155 Оне были в три тысячи пуд;
Не попала ему палица железная,
Что попала ему ось-та тележная,
А и зачел Еким помахивати,
Прибил он силы семь тысячей мурзы-улановья, 160 Пять сот он прибил меделянских кобелей,
Закричал тут король зычным голосом:
«Гой еси, Дунай Иванович!
Уйми ты своего слугу вернова,
Оставь мне силы хоть на семены, 165 А бери ты мою дочь любимую,
Афросинью королевишну».
А и молоды Дунай сын Иванович
Унимал своего слугу вернова,
Пришел ко высокому терему, 170 Где сидит Афросинья в высоком терему,
За тридесять замками булатными.
Буйны ветры не вихнут на ее,
Красное со(л)нцо лица не печет,
Двери у полат были железныя, 175 А крюки-пробои по бу(л)ату злачены.
Говорил тут Дунай таково слово:
«Хоть нога изломить, а двери выставить!».
Пнет во двери железныя,
Приломал он крюки булатныя, 180 Все тут полаты зашаталися,
Бросится девица, испужалася,
Будто угорелая вся,
Хочет Дуная во уста цаловать.
Проговорит Дунай сын Иванович: 185 «Гой еси, Афросинья королевишна!
А и ряженой кус, да не суженому есть![7]
Не целую я тебя во саха́рныя уста,
А и бог тебе, красну девицу, милует:
Дастанешьса ты князю Владимеру». 190 Взял ее за руку за правую,
Повел из полат на широкой двор,
А и хочут садиться на добрых на коней,
Спохватился король в Золотой орде,
Сам говорил таково слово: 195 «Гой еси ты, Дунай Иванович,
Пожалуй подожди мурзы-улановья!».
И отправляет король своих мурзы-улановья
Везти за Дунаем золоту казну.
И те мурзы-улановья 200 Тридцать телег ординских насыпали
Златом и серебром и скатным земчугом,
А сверх того каменьи самоцветными.
Скоро Дунай снарежается,
И поехали оне ко городу ко Киеву. 205 А и едут неделю уже спо́ряду,
А и едут уже другую,
И тут же везут золоту казну.
А наехал Дунай бродучей[8] след,
Не доехавши до Киева за сто верст, 210 Сам он Екиму тут стал наказывать:
«Гой еси, Еким сын Иванович,
Вези ты Афросинью королевишну
Ко стольному городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимеру 215 Честно-хвально и радостно,
Было бы нам чем похвалитися
Великому князю во Киеве».
А сам он, Дунай, поехал по тому следу,
По свежему, бродучему. 220 А и едет уж сутки другие,
В четвертые сутки след дошел
На тех на лугах на потешныех,
Куда ездил ласковой Владимер-князь
Завсегда за охотою. 225 Стоит на лугах тут бел шатер,
Во том шатру опочив держит красна девица,
А и та ли Настасья королевишна.
Молоды Дунай он догадлив был,
Вымал из налушна тугой лук, 230 Из колчана вынул калену стрелу,
А и вытянул лук за ухо,
Калену стрелу, котора стрела семи четвертей.
Хлес(т)нет он, Дунай, по сыру дубу,
А спела ведь титивка у туга лука, 235 А дрогнет матушка-сыра земля
От тово удару богатырскова,
Угодила стрела в сыр крековистой дуб,
Изломала ево в черенья ножевыя,
Бросилася девица из бела шатра, будто угорелая. 240 А и молоды Дунай он догадлив был,
Скочил он, Дунай, со добра коня,
Воткнет копье во сыру землю,
Привязал он коня за востро копье,
И горазд он со девицею дратися, 245 Ударил он девицу по щеке,
А пнул он девицу под гузна, —
Женской пол от тово пухол живет,
Сшиб он девицу с резвых ног,
Он выдернул чингалишша[9] булатное, 250 А и хочет взрезать груди белые.
Втапоры девица возмолилася:
«Гой еси ты, удалой доброй молодец!
Не коли ты меня, девицу, до́ смерти,
Я у батюшка-сударя отпрошалася: 255 Кто мене побьет во чистом поле,
За тово мне, девице, замуж идти».
А и тута Дунай сын Иванович
Тому ее слову обрадовался.
Думает себе разумом своим: 260 «Служил я, Дунай, во семи ордах,
В семи ордах семи королям,
А не мог себе выжить красныя девицы,
Ноне я нашел во чистом поле
Обрушницу-сопротивницу». 265 Тут оне обручалися,
Круг ракитова куста венчалися.
А скоро ей приказ отдал собиратися
И обрал у девицы сбрую всю:
Куяк и панцырь с кольчугою, 270 Приказал он девице нарежатися
В простую епанечку белую.
И поехали ко городу ко Киеву.
Только Владимер стольной киевской
Втапоры едет от злата венца, 275 И приехал князь на свой княженецкой двор,
И во светлы гридни убиралися,
За убраныя столы сажалися.
А и молоды Дунай сын Иванович
Приехал ко церкви соборныя, 280 Ко тем попам и ко дьяконам,
Приходил он во церкву соборную,
Просит чес(т)ныя милости
У тово архерея соборнова —
Обвенчать на той красной девице. 285 Рады были тому попы соборныя,
В те годы присяги не ведали,
Обвенчали Дуная Ивановича.
Венчальнова дал Дунай пять сот рублев
И поехал ко князю Владимеру; 290 И будет у князя на широком дворе,
И скочили со добрых коней с молодой женой,
И говорил таково слово:
«Доложитесь князю Владимеру
Не о том, что идти во светлы гридни, — 295 О том, что не в чем идти княгине молодой:
Платья женскова только одна и есть епанечка белая»,
А втапоры Владимер-князь он догадлив был,
Знает он, ково послать:
Послал он Чурила Пленковича 300 Выдавать платьица женское цветное.
И выдавали оне тут соян[10] хрущето́й камки
На тое княгиню новобрачную,
На Настасью-королевичну,
А цена тому сояну сто тысячей. 305 И снарядили оне княгиню новобрачную,
Повели их во полаты княженецкия,
Во те гридни светлыя,
Сажали за столы убраныя,
За ества сахарныя и за питье медяные. 310 Сели уже две сестры за одним столом,
А и молоды Дунай сын Иванович
Женил он князя Владимера
Да и сам тут же женился,
В том же столе столовати стал. 315 А жили оне время немалое.
У князя Владимера, у солнышка Сеславьевича,
Была пирушка веселая,
Тут пьяной Дунай расхвастался:
«Что нет против меня во Киеве такова стрельца 320 Из туга лука по приметам стрелять!».
Что взговорит молода княгиня Апраксевна:
«Что гой еси ты, любимой мой зятюшка,
Молоды Дунай сын Иванович!
Что нету-де во Киеве такова стрельца, 325 Как любезной сестрице моей Настастьи-королевичне».
Тут Дунаю за беду стало,
Бросали оне же́ребья,
Кому прежде из туга лука стрелять,
И досталось стрелять ево молодой жене Настасьи-королевичне, 330 А Дунаю досталось на главе золото кольцо держать,
Отмерели место, на целу версту тысячну,
Держит Дунай на главе золото кольцо,
Вытягала Настасья колену́ стрелу,
Спела-де титивка у туга лука, 335 Сшибла с головы золото кольцо,
Тою стрелкою каленою.
Князи и бояра тут металися,
Усмотрили калену стрелу,
Что на тех-та перушках лежит то золото кольцо. 340 Втапоры Дунай становил на примету свою молоду жену,
Стала княгиня Апраксевна его уговаривати:
«Ай ты гой еси, любимой мой зятюшка,
Молоды Дунай сын Иванович!
Та ведь шутачка пошучена». 345 Да говорила же ево и молода жена:
«Оставим-де стрелять до другова дня,
Ес(ть)-де в утробе у меня могуч богатырь.
Первой-де стрелкой не дострелишь,
А другою-де перестрелишь, 350 А третью-де стрелкою в меня угодишь».
Втапоры князи и бояра
И все сильны-могучи богатыри
Ево, молода Дуная, уговаривали.
Втапоры Дунай озадорелся 355 И стрелял в примету на целу версту в золото кольцо,
Становил стоять молоду жену.
И втапоры ево молода жена
Стала ему кланятися и перед ним убиватися:
«Гой еси ты, мой любезной ладушка, 360 Молоды Дунай сын Иванович!
Аставь шутку на три дни,
Хошь не для меня, но для своего сына нерожденнаго;
Завтро рожу тебе богатыря,
Что не будет ему сопротивника». 365 Тому-то Дунай не поверовал,
Становил свою молоду жену Настастью-королевишну
На мету с золотым кольцом,
И велели держать кольцо на буйной главе.
Стрелял Дунай за целу версту из туга лука, 370 А и первой стрелой он не дострелил,
Другой стрелой перестрелил,
А третьею стрелою в ее угодил.
Прибежавши Дунай к молодой жене,
Выдергивал чингалишша булатное, 375 Скоро [в]спорол ей груди белыя, —
Выскочил из утробы удал молодец,
Он сам говорит таково слово:
«Гой еси, сударь мой батюшка!
Как бы дал мне сроку на три часа, 380 А и я бы на свете был
Попрыжея[11] и полутчея в семь семериц тебя».
А и тут молоды Дунай сын Иванович запечалился,
Ткнул себя чингалишшем во белы груди,
Сгареча он бросился во быстру реку. 385 Потому быстра река Дунай словет,
Своим ус(т)ьем впала в сине море.
А и то старина, то и деянье.
↑О том, что Дунай служил прежде чужеземному царю, говорится в былине о бое его с Добрыней и в некоторых вариантах настоящего сюжета.
↑Меделянская собака, меделянка — одна из самых крупных пород: большеголовая, тупорылая, гладкошерстая; статями напоминает бульдога. (прим. редактора Викитеки)
