Литературное попурри. Иллюстрированный альманахъ моды.
Санктпетербургъ. Въ типографіи императорской Академіи Наукъ. 1852 г.
ДРЕВНЕ-ГРЕЧЕСКАЯ КОМЕДІЯ. править
(*) Аристофанъ, знаменитый комическій поэтъ древней Греціи (род. за 450 л. до P. X.), поставилъ на сцену аѳинскаго театра до 54 пьесъ, въ которыхъ съ рѣдкимъ искусствомъ и остроуміемъ, хотя не всегда справедливо, преслѣдовалъ многихъ философовъ, государственныхъ людей, простыхъ гражданъ и даже самихъ боговъ Греціи. Особенно сильному гоненію и самымъ ѣдкимъ насмѣшкамъ отъ него подвергся благородный философъ Сократъ, противъ котораго онъ написалъ цѣлую комедію «Облака». Изъ всѣхъ комедій Аристофана до насъ дошли только одиннадцать и въ томъ числѣ «Облака», о которыхъ идетъ рѣчь въ предлагаемой статьѣ.
Былъ праздникъ Цибелы[1]. На театрѣ готовилось представленіе новой комедіи Аристофана.
Съ приближеніемъ вечера, народъ аѳинскій сталъ тѣсниться около мраморныхъ прилавковъ, гдѣ — слѣдуя обычаю — каждому явившемуся гражданину Аѳинъ выдавали по два обола; одинъ оболъ служилъ платою за мѣсто въ театрѣ, на другой покупалась закуска, которая считалась необходимостью во время представленія.
Получивъ два обола, каждый отправлялся по галереямъ прямо къ амфитеатру. Здѣсь встрѣчали публику оффиціальные приставы, изъ которыхъ одни, одѣтые въ пурпурную одежду, сбирали плату за входъ, а другіе, съ бѣлымъ жезломъ въ рукахъ, выстраивали пришедшихъ въ одну линію, провожали каждаго до назначеннаго ему мѣста, на ступеняхъ амфитеатра, и наблюдали, чтобы не произошло какого безпорядка.
Театръ мало-по-малу наполнялся, вся эта масса людей, занявшая ступени и проходы амфитеатра и расположившаяся довольно-нецеремонно — кто сидя, кто полулежа, кто стоя — весело шумѣла, въ ожиданіи представленія. То слышались крики нетерпѣнія, то раздавались смѣхъ, шутки и колкія замѣчанія на счетъ ближнихъ; всякая неловкость громко и безпощадно осмѣивалась. Если являлся гражданинъ дурно и небрежно одѣтый, съ странными манерами, или если входившій нечаянно зацѣплялъ за ноги другихъ и спотыкался — вся публика поднималась съ мѣстъ и разражалась хохотомъ; всякій говорилъ громко, прямо указывая пальцемъ на бѣднаго несчастливца, и со всѣхъ сторонъ раздавались ѣдкія, саркастическія замѣчанія.
Чтобы спастись отъ подобныхъ преслѣдованіи, бѣдной жертвѣ не оставалось другого средства, какъ только уйти изъ театра или же, укутавъ голову въ плащъ, спрятаться между зрителями и ожидать, пока явится новая жертва, и новый случаи отвлечетъ вниманіе безжалостныхъ весельчаковъ.
Когда собралось довольно-много публики и всѣ почти мѣста въ театрѣ были уже заняты, вошелъ сгорбившійся отъ лѣтъ и чрезвычайно-бѣдно одѣтый старикъ; онъ попробовалъ отыскать себѣ мѣсто, но всѣ труды его оказались напрасными — мѣста не было. Въ разныхъ концахъ амфитеатра послышались насмѣшки, и молодежь, отличавшаяся самою крайнею веселостью, начала сдвигаться на скамейкахъ плотнѣе, чтобы приманить къ себѣ старика пустымъ мѣстомъ; но лишь только старикъ подходилъ къ очистившемуся мѣсту и сбирался сѣсть, какъ весельчаки закрывали его, раздвигаясь, и ставили бѣднаго старца въ самое комическое положеніе. Старикъ обошелъ много скамеекъ и вездѣ надъ нимъ повторялись тѣ же наглыя шутки; наконецъ онъ достигъ до мѣстъ, занятыхъ послами Спарты; тотчасъ же одинъ изъ посланниковъ, самый младшій по лѣтамъ, всталъ, и уступивъ свое мѣсто старцу, помѣстился самъ сзади его.
Одинъ Аѳинянинъ поднялся и началъ рукоплескать.
Публика тотчасъ же подхватила, и со всѣхъ сторонъ раздались громкія и продолжительныя рукоплесканія молодому иностранцу, — какъ будто бы легкомысленные Аѳиняне позабыли, что эти самые аплодисменты служили горькимъ упрекомъ ихъ собственному поведенію.
Скоро однако же раздались звуки музыки, возвѣстившіе начало спектакля, и на сценѣ появился хоръ, впереди котораго шелъ флейтистъ, дававшій тактъ шагамъ хористовъ.
Хоръ былъ построенъ въ видѣ колонны — шесть рядовъ спереди и четыре въ глубину; это служило обычнымъ возвѣщеніемъ, что даваемая пьеса — комедія.
Сцена представляла площадь, обставленную домами, между которыми открывались двѣ улицы; одна шла на востокъ, другая на западъ.
Вдругъ, изъ глубины сцены начало подвигаться къ публикѣ ложе, движимое скрытыми пружинами, и оттуда вышелъ Стрепсіадъ (шутовское лицо), который сталъ бѣгать по сценѣ въ большомъ волненіи, «потому-что — говорилъ онъ — у него много долговъ и чрезвычайно-раззорительныя привычки». Приходитъ Фидиппидъ, сынъ Стрепсіада, пустѣйшій молодой человѣкъ и такой же мотъ, какъ и отецъ. Между ними начинается ссора по поводу философа, котораго Стрепсіадъ не называетъ, впрочемъ, и къ которому посылаетъ сына, чтобы научиться средству избавиться отъ своихъ должниковъ.
У обоихъ актеровъ, игравшихъ роли Стрепсіада и Филиппида, были надѣты маски, которыя закрывали не только лице, но и всю голову; ротъ у масокъ былъ сдѣланъ совершенно разинутымъ, и голосъ актера, проходя сквозь это отверстіе, пріобрѣталъ необыкновенную звучность, отъ особаго расположенія стальныхъ пластинокъ, прикрѣпленныхъ къ краямъ губъ маски.
Стрепсіадъ стучится въ дверь философа; приходитъ служитель отворить, и тутъ начинается между ними сцена, вся состоящая изъ побасенокъ и шутокъ. Послѣ этого занавѣсъ въ домѣ поднимается: видѣнъ философъ, среди своихъ учениковъ.
Вѣроятно маски новыхъ дѣйствующихъ лицъ были слишкомъ похожи на тѣхъ, кого преслѣдовалъ Аристофанъ, потому-что публика сейчасъ же обратилась къ тому Аѳинянину, который первый началъ рукоплескать спартанскому послу, и каждый началъ повторять съ громкимъ смѣхомъ:
«Сократъ! Сократъ!»
Сократъ, сидя съ букетомъ розъ въ рукахъ, самъ хохоталъ не менѣе остальной публики, но безъ хвастовства или горечи.
Спектакль продолжался. Сократъ комедіи спустился изъ воздуха въ корзинѣ и, сойдя на землю, началъ взывать къ «Облакамъ», единственнымъ богамъ — говорилъ онъ — которыхъ онъ признаетъ.
Послѣ взыванія Сократа, сходятъ на сцену «Облака». Это были актеры, одѣтые въ самые странные костюмы, съ масками женщинъ. Они поютъ хоромъ, прославляютъ власть облаковъ, которыя они изображаютъ и въ заключеніе объявляютъ свое покровительство Стрепсіаду, во имя Сократа. Тогда Стрепсіадъ отрекается совершенно отъ боговъ аѳинскихъ и весь предается поклоненію «Облаковъ», которые обѣщаютъ научить его, какъ нарушать всякія права и не платить долговъ.
«Ты только слушайся Сократа, — такъ отлично научишься этому» — говорятъ въ заключеніе «Облака».
Этимъ оканчивается первый актъ. Лишь только актеры сошли со сцены, какъ публика вновь начала шумѣть и смѣяться.
Потомъ опять.является хоръ, а за нимъ Сократъ и Стрепсіадъ, у котораго философъ укралъ мантію.
Начинается разговоръ между дѣйствующими лицами; онъ многократно прерывается веселымъ смѣхомъ публики, очевидно восхищенной пьесою.
Ну, чему жъ ты хочешь научиться: мѣрѣ, гармоніи, кадансу.
Прежде всего, научи меня мѣрѣ: недавно купецъ страшно надулъ меня фальшивою мѣрою. А гармонія твоя — на что мнѣ она?
Чтобы доставлять удовольствіе въ обществѣ.
Только для этого? Вотъ пустяки! Научи-ка меня лучше, какъ отдѣлываться отъ разныхъ обязательствъ и отъ закона.
Чѣмъ ближе и прямѣе идетъ Стрепсіадъ къ дѣлу, тѣмъ болѣе Сократъ удаляется отъ него и «такъ-какъ философія требуетъ, говоритъ онъ, много предварительныхъ свѣдѣній» — то онъ даетъ своему ученику урокъ въ грамматикѣ, который оканчиваетъ наставленіемъ:
«Возлягъ, погрузись въ размышленія, уцѣпись за какую-нибудь идею и если ты не въ состояніи переварить ее — брось, ухватись за другую, подраздѣляй, опредѣляй, созерцай; наконецъ обдумывай, какъ бы оплести своихъ кредиторовъ.»
При этомъ, взрывы смѣху и неистовые аплодисменты раздались со всѣхъ концевъ амфитеатра, потому-что вся эта рацея была не что иное, какъ довольно-ловкая и тонкая пародія на ученіе Сократа.
Стрепсіадъ, уставшій ворочаться на своемъ ложѣ, кричитъ, наконецъ, что онъ нашелъ секретъ, котораго искалъ.
«Если я подкуплю ѳессалійскую жрицу, да съ помощью ея утащу мѣсяцъ и запру въ ящикъ, точно зеркало.
Ну что-жъ изъ этого выйдетъ?
Не будетъ мѣсяца — не нужно платить ежемѣсячныхъ процентовъ.
Хорошо, ну а если ты приговоренъ, напримѣръ, уплатить пять талантовъ, — какъ ты изъ этого вывернешься? Подумай-ка, подгони немного свой разсудокъ.
Я стану сзади судьи, наведу зажигательное стекло и сожгу всѣ обвиненія противъ меня.
А если тебя посадятъ въ тюрьму?
Ну, тогда просто-на-просто я повѣшусь.»
Сократъ видя, что онъ ничего не можетъ сдѣлать съ своимъ ученикомъ, велитъ ему привести на мѣсто себя сына.
Не стоитъ слѣдить за каждою сценою комедіи въ подробности; довольно сказать, что по совѣтамъ Сократа, сынъ Стрепсіада бьетъ, наконецъ, отца и прогоняетъ его. Это до такой степени раздражаетъ Стрепсіада противъ философіи, что онъ, собравъ толпу своихъ служителей съ топорами и факелами, идетъ на крышу школы, разрушаетъ ее, а остатки предаетъ пламени.
Изъ развалинъ выходитъ запачканный Сократъ съ толпою своихъ учениковъ, и хоръ разражается противъ него насмѣшками и сарказмами.
Во все время представленія, ни тѣни неудовольствія или замѣшательства не выразилось на лицѣ Сократа (настоящаго); оно было спокойно и величественно; выждавъ, пока прошла большая часть публики и сдѣлалось просторнѣе, философъ съ достоинствомъ вышелъ изъ театра, окруженный толпою учениковъ, которые вовсе не отличались спокойствіемъ и благоразуміемъ ихъ учителя.
На поворотѣ въ одну улицу, Сократъ лицемъ къ лицу столкнулся съ Аристофаномъ, котораго съ тріумфомъ провожали его друзья. Аристофанъ покраснѣлъ и хотѣлъ уклониться въ сторону; но Сократъ подошелъ прямо къ нему и махнулъ ему въ лицо букетомъ розъ, который держалъ въ рукахъ.
Пораженный и нѣсколько испуганный, Аристофанъ сдѣлалъ быстрый шагъ назадъ.
«Аристофанъ, сказалъ философъ: прими это также, какъ я принялъ твою комедію — не сердись за легкія царапины, ради благоуханія.»
— Остерегись! сказалъ одинъ прохожій: въ этихъ розахъ можетъ скрываться аспидъ.
Этотъ прохожій — былъ Платонъ.
Двадцать три года спустя, Сократа заставили принять ядъ; въ то же время, Аристофанъ, мрачный и задумчивый, проходилъ по Пританеи (главной афинской площади); знакомый голосъ заставилъ его вздрогнуть:
«Я тебѣ говорилъ. Аристофанъ, что въ розахъ кроется аспидъ.»
- ↑ Цибела или Веста — богиня земли.