Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т.
Т. 8. Чудаки на подмостках
М., «Дмитрий Сечин», 2013.
ДРАМА В ДОМЕ БУКИНЫХ
правитьБукин Марк Ильич, 40 лет.
Елена Борисовна, его жена, 24 года.
Николай Сергеевич, 30 лет.
Елена. Вот, ты мне все говоришь, что любишь, любишь меня, а как любишь — и неизвестно.
Николай. То есть, что значит: как люблю? Просто люблю, да и конец.
Елена. Расскажи мне о своей любви.
Николай. Рассказать? (Пауза.) Да что ж тут рассказывать. Ну… люблю тебя очень, крепко…
Елена. Больше чего, например, ты меня любишь?
Николай. Ну… этого… Больше жизни…
Елена. Серьезно? Вот спасибо. Ну, а если бы тебе предложили миллион рублей или меня, — что бы ты взял?
Николай. Ясно дело — тебя!
Елена. Вот это здорово! А если бы предложили сделаться голландским королем, с тем, чтобы ты со мной расстался, — чтобы ты выбрал?
Николай. Я? Я бы сказал: подавитесь вы вашим голландским королевством, — отдайте мне Леночку.
Елена. Смотрите-ка, какой он! Это очень мило с твоей стороны. Мой муж, наверное бы мне этого не сказал. Ты лучше!
Николай. А еще бы! Я тебя люблю по-настоящему, а он так себе — с пятого на десятое.
Елена. Послушай! Ну, если бы вышло так, что одного из нас двух нужно было бы казнить — тебя или меня, на выбор… Понимаешь? И чтобы этот выбор был предложен тебе: кого бы ты выбрал для казни: себя самого или меня?
Николай. И ты еще спрашиваешь?! Неужели не догадываешься?
Елена. Нет, миленький…
Николай (вскакивает с дивана, стоит, гордо скрестив руки). Неужели ты можешь сомневаться?! Я сказал бы: эй, вы — палачи! Вешайте меня, стреляйте меня, но ее оставьте в покое!..
Елена (подразнивая),.Ну, неужели тебе не было бы жаль жизни? А? Ты такой молодой, перед тобой чудесное будущее, все тебя любят. Скоро будет цветущее, теплое, ароматное лето, в лесу зелень, пахнет сосновыми шишками, золотые пчелки жужжат под яркими, озаренными солнышком цветами, в саду сирень… А вечером… из окна тихие звуки рояля, в бокале золотое искристое вино, нежная рука ласкает твои волосы, ночные бабочки бьются около свечного колпака, пахнет цветущим жасмином — и всего этого, подумай, по моей, по моей милости, ты должен будешь лишиться. И навсегда! Понял ты это словечко: навсегда! Неужели не жалко?
Николай (горячо). Для тебя? Ради твоего счастья и жизни? Знаешь что? Я очень, по-настоящему, искренно жалею, что все это одни пустые беспочвенные разговоры. А случись это в действительности, — ты бы своими глазами увидела, как я искренен и как бы я мужественно и безропотно пошел за тебя на смерть. Елена. Да… жаль, что в действительной жизни не бывает таких случаев, чтобы любимый выбрал между своей и ее жизнью.
Елена. Марк!
Муж (протягивая вперед руку, вооруженную револьвером). Стоп! (Громовым голосом.) Ни с места! Я все слышал!! (к жене) Ты ошибаешься… По-моему, такие случаи, об отсутствии которых вы оба только что жалели, бывают в жизни… Вот, например, даже сейчас, из вас двух — умрет ты или он?
Елена (падает на колени, простирая к мужу руки). Марк! Пощади…
Муж (бешено). Прочь! Довольно!!
Николай (с достоинством). Елена Борисовна не нужно перед ним унижаться. Стоит ли. Я один отвечаю за все!
Елена. Марк! Выслушай меня… Я…
Муж. Ну, баста! Ни слезы, ни оправдания тебе не помогут… Все слишком ясно. Ты, конечно, можешь оставаться пассивной, — выбор сделает он! (Торжественно.) Ну, милостивый государь,.. Во имя права и справедливости, во имя защиты моего семейного очага — один из вас двух должен умереть… Выбирайте! Укажите же — кто?
Николай (после минутного молчания, твердо и решительно, подняв гордую голову). Убивайте меня! Она ни при чем. Это я вскружил ей голову и увлек… (с кривой улыбкой). Что ж… я готов: стреляйте! (Поворачивается лицом к Марку.)
Елена (падает к нему на грудь). Любимый, прости меня!.. (Рыдает.)
Николай. Не плачь, мое солнышко… я счастлив, что могу подтвердить свои слова так скоро… Ступай, милая.
Тут тебе не место! (Подталкивает ее к дверям, Елена, схватившись руками за голову, с болезненным криком убегает.)
Николай (гордо). Что же вы — стреляйте! Я от своих слов не отступаю.
Муж. Вы мужественный человек, но… это вам не поможет. Я вас все-таки убью. (Наводит на него револьвер.) Кстати, у вас, может быть, есть какое-нибудь последнее предсмертное желание и просьба?
Николай (закрывает лицо руками, задумывается). Да! У меня есть единственная привязанность — мать… моя бедная матушка!.. Я оставляю ее без всяких средств… Все мои деньги — в бумагах… Послушайте! Если в вашей душе есть еще капля человечности и доброты, то сделайте для меня то, о чем я вас попрошу… тогда я умру, не проклиная, а благословляя ваше имя…
Муж (сурово). Вы скажите мне, что я должен сделать, и сейчас же после этого — умрете… Ну?
Николай. Благодарю… Вы… знаете банкирскую контору Шлиппенбаха, Гаузе и Ко…
Муж. Да, конечно. Знаю очень хорошо.
Николай. Так вот: у них лежат мои акции, в которые я вложил все свои деньги. Восемьсот штук Спиридоновского угольного товарищества. Пусть Шлиппенбах их продаст и…
Муж (усмехнувшись, иронически). Гм! Я вижу, вы в любви больше понимаете, чем в делах… Не очень-то хорошо будет обеспечена ваша матушка. Ведь эти акции ничего не стоят!
Николай (спокойно). Я думаю, что вы ошибаетесь. Позавчера еще они стоили по 115.
Муж. Позавчера? Хм!.. Позавчера!.. А вы вчерашнего бюллетеня не читали?! Да знаете ли вы, что вчера сделалось известным, что подъездной путь мимо Спиридоновки министерством не разрешен, и акции сразу шлепнулись рублей на 50.
Николай. Это вздор! А я вам скажу, что подъездной путь будет, и тогда они сделают дополнительный выпуск акций…
Муж (машет руками). Так, поздравляю вас! Дополнительный выпуск именно и не будет сделан!
Николай. Да? Вы так думаете? А что же, по-вашему, значит эта статейка в «Финансовой газете»?
Муж. Какая статейка? Что вы говорите? Где?
Николай. А вот у меня. Тут. Вот — можете ее пробежать. (Вынимает из кармана газету.)
Муж (лихорадочно выхватывает у него газету). Гм… Да! Вы думаете, что это по поводу Спиридоновского подъездного? Во всяком случае, это очень симптоматично. Чего ж вы стоите, будьте добры, присядьте. Но ведь, если это так… виноват, ваше имя отчество?
Николай (расшаркиваясь). Николай Сергеевич.
Муж. Очень приятно. Марк Ильич Букин. Не присядете ли, Николай Сергеевич? (Садятся.) Вы знаете: действительно, статья наводит на размышления. Кем она подписана?
Николай. Какой-то «Финансикум».
Муж. Да позвольте! Я его знаю. Что, если поехать к нему и попытаться узнать: действительно ли у него есть данные, что министерство иначе взглянуло на этот вопрос?
Николай. Что ж, это идея. Вы его адрес знаете, Марк Ильич?
Муж. Конечно, Николай Сергеич! Мы его, вероятно, еще застанем дома.
Николай. У меня и лошадь стоит за углом.
Муж (весело). Расчудесно. (Вынимает из кармана портсигар, протягивает его Николаю Сергеевичу.) Легкие любите?
Николай. Я тоже курю легкие. Мерси. Ничего, у меня есть зажигалка. А, проклятая… Опять не горит.
Муж. Нате мою, Николай Сергеич!
Николай. Благодарствуйте. Скажите, а мы там недолго задержимся? А то я и пообедать не успею.
Муж (радушно). Так, может быть, у меня пообедаем? Я оставлю записку. Съездим, вернемся и пообедаем. Как вы на это смотрите, Николай Сергеич?
Николай. А что ж… неплохо.
Муж (садится за стол, пишет записку, прижимая ее пресс-папье). Вы понимаете, если они упали сейчас до 60, то ведь их завтра можно скупить за гроши. И если послезавтра выяснится, что подъездной путь будет — так мы с вами загребем столько, что…
Николай (фамильярно хлопая мужа по плечу). Вот, вы еще больше копайтесь, так мы и к этому субъекту опоздаем.
Муж. Сейчас, сейчас. Вот я положу тут жене записку на видном месте — и летим! Где ваша шляпа? (Оба ищут шляпу.) Да куда вы ее положили, помните?
Николай. Да я ее, помнится, за это… за диван сунул.
Муж (становится на колени, лезет под диван). Вот она! Ишь ты, как запылилась. (Чистит шляпу.) Едем, едем, а то, ей-Богу, опоздаем!
Николай (поправляет перед зеркалом шляпу). Успеем. Над нами не каплет (берет мужа под руку).
Муж. Пожалуйте, вы первый.
Николай. Нет, уж вы идите вперед, вы хозяин! (пропускает его первым).
Муж (любезно). Никогда не допущу этого, вы — мой гость!
Ну, тогда вместе.
Елена. Нет? Ушли? (Со стоном.) Я так и знала! Американская дуэль! Или… А! (увидев на столе записку.) А-а! Записка! Боже!.. Подкрепи меня! (Сужасом протягивает к записке руку, несколько раз отдергивает ее, как от змеи, наконец, хватает записку. Читает. Испускает жуткий, пронзительный крик. Лицо, полное ужаса. На авансцене.) Ну вот! Так я и знала! Какой ужас! Пригласил человека обедать в то время, когда у нас, кроме супу и картофельных котлет — ничего нет! И о чем этот дурак думает — не понимаю!!
КОММЕНТАРИИ
правитьСтавилась в севастопольском «Гнезде перелетных птиц» во второй половине июня 1920 г. Входила в репертуар константинопольского «Гнезда перелетных птиц».