Донесение консулу Бонапарте полковника Себастиани, бывшего в Египте и Сирии
править24 вандемьера я вышел на берег в Алесандрии, и в тот же день был у английского генерала Стуарта, чтобы, сообразно с повелением, данным мне министром иностранных дел, требовать немедленного выступления из Египта английских войск, в силу Амьенского трактата. Сперва генерал Стуарт отвечал, что они скоро выступят; но видя, что я не довольствуюсь таким сомнительным ответом, сказал наконец, что он не имеет повеления оставить Александрию, и готовится провести там всю зиму. Генерал Стуарт есть человек не дальнего ума. Адъютант его, французский эмигрант, шевалье Сад, умен, ненавидит Францию и правит своим генералом…
3 Брюмера в Менуфе видел я шеика Абдина, которого первый консул пожаловал в Кади. У него собрались и другие шеики. Я сказал им: «Первый консул любит вашу землю, часто говорит о ней и желает вам добра; он будет вашим заступником у Порты, и вы увидите счастливое действие того, что Бонапарте помнит бедных египетских шеиков». — Из Булака я отправил гражданина Жобера уведомить каирского пашу о моем приезде. На другой день паша выслал ко мне навстречу 300 человек конницы и 200 пехоты. Я въехал в город при стрельбе пушечной, и сказал паше: «Мир заключен между Французской республикой и блистательной Портой; старинные дружеские и торговые связи должны возобновиться, и великий консул Бонапарте велел мне уверить тебя в его благоволении и объявить, что скоро приедут в Египет французские агенты торговли». — Паша отвечал: «Благоволение первого консула делает мне великую честь, и агенты его будут здесь приняты дружелюбно». — Я долго говорил с пашой и сказал ему: «Консул занимается судьбой Египта, и желает примирить вас с беями. Они уже пять раз были победителями, и султан может лишиться Египта». — Паша изъявил искреннюю свою благодарность, но дал мне в руки султанское повеление не входить ни в какие переговоры и непременно истребить беев. — В тот же день я виделся с разными шеиками в доме Абдала шеика. Мы говорили о любви первого консула к Египту, о славе его, могуществе и благоволении к ученым и мудрым шеикам каирским. Они уверяли меня в своей преданности к консулу, и воскликнули от радости, увидев портрет его. В Каире и во всех городах я дарил шеикам портреты Бонапарте. Жители каирские вообще изъявляли усердие к французам, и когда мы ходили по улицам, всякий вставал и кланялся. Астрологи их ежедневно пророчествуют о великом консуле.
Когда я осматривал городские укрепления, один из каирских начальников, Мустафа, подъехал ко мне верхом, бранил моих вожатых за то, что ходят с христианином, и еще с французом, и грозился наказать их по моем отъезде. Я требовал за то удовольствия; хотя паша любит Мустафу, однако испугался угроз моих и на другой день прислал его ко мне с г. Розетти. Сей турок с великим унижением винился передо мной и совершенно отдался в мою власть. Мой ответ был следующий: «Я хотел отрубить тебе голову; однако дарю тебя жизнью в угождение паше и господину Розетти. Но если впредь оскорбишь француза, то гибель твоя неизбежна». — В тот же день старались возбудить против меня албанцев. Друзья англичан писали из Розетты, что флот французский, состоящий из 300 кораблей, приближается к Египту. Я сказал паше, что такие нелепые слухи рассеиваются неприятелями Франции и Порты. Паша не был обманут ими и показал мне письмо генерала Стуарта, который сообщил ему приказ, данный первым консулом во время его бытности в Египте. Сей приказ напоминал египтянам, что Константинополь был некогда их данником, и что настало время возвратить Каиру его первенство и разрушить на Востоке империю осмаилисов. Генерал Стуарт советовал паше подумать о смысле таких выражений и не верить дружеским уверениям французов. Мне прискорбно было видеть, что воин народа просвещенного коварными внушениями возбуждает людей к злодеянию и к убийству. Но он не успел в своем намерении: паша до самого отъезда моего обходился со мной дружески, и комиссар английский был в Каире свидетелем привязанности жителей к французам. Два человека имеют большое влияние на дела паши: Розетти и Маруки; они равно ненавидят друг друга и Францию. Розетти служит туркам, но имеет тайную связь и с беями. Он торгует шафраном и хлебом, и нажил миллионы. Мухамед, каирский паша, есть грузинский невольник, воспитанный в доме капитан-паши; он привязан к нему и похож на него характером. — Шеик Эль-Садат, несмотря на все претерпенное им после отъезда Бонапарте, сказал гражданину Жоберу: «Пребывание сего великого человека в Египте было ознаменовано одними благодеяними. Отечество мое должно вспоминать о нем с признательностью. Он был добр и правосуден». Я видел многих арабских шеиков: все они жалуются на турков и желают успеха беям, которые имеют 3000 мамелюков и 6000 арабов в войске своем. Турецкая армия состоит из 16000 человек, бродяг и весьма дурно вооруженных. 6000 французов могли бы ныне завоевать Египет, где народ, чиновники, купцы и духовные беспрестанно говорят о первом консуле, и желают ему счастья. Все известия о нем с удивительной скоростью доходят из Александрии или Дамьета до пирамид и больших водопадов.
23 брюмера я приехал в Сирию и послал к Джедзару паше гражданина Жобера, уведомить его, что Бонапарте, согласно с условиями заключенного мира с Портой, желает прислать в Сирию агентов торговли; что мне должно с ним переговорить о том, и что я прошу его отвечать письменно, если он хочет дружелюбно видеться со мной. Джедзар принял его холодно и сказал, что он согласен видеть меня, но не хочет писать ко мне. Такой ответ казался дурным знаком; однако я решился в ту же минуту ехать в Акр, и остановился в доме комиссара республики Семи Островов. Через несколько минут явился переводчик паши и повел меня к нему. Джедзар сидел на ковре в пустой горнице, один; подле него лежали пистолеты. духовое ружье, сабля и топор. Спросив о моем здоровье, он желал знать, верю ли тому, что всякий человек должен умереть в назначенную для него минуту? Ответ мой был, что я, подобно ему, верю фатализму или предопределению. Дежздар долго философствовал, желая доказать свое остроумие и даже правосудие. Он беспрестанно твердил: «Джедзара называют варваром, но он только строг и правосуден. Отпиши к Бонапарте, чтобы он не присылал ко мне ни кривых, ни хромых агентов; скажут, что я выколол одному глаз, а другому отсек ногу. Комиссар французский будет жить в Сеиде, а в Акре я сам буду вашим комиссаром. Французы — достойные люди. Бонапарте мал ростом, но более всех душой. Знаю, что о нем жалеют в Каире и хотят его возвращения». — Я сказал ему несколько слов о мире с Портой. «Знаешь ли, отвечал он, для чего мне приятно видеть тебя? Для того, что ты приехал сюда без фирмана. Я презираю все указы дивана и кривого визиря его. Говорят: Джедзар босняк, низкого рода и тиран; однако ему нет ни в ком нужды, а все ищут его милости. Я родился в бедности, получил от отца в наследство одно мужество его и возвысился своими трудами, но не горжусь величием; ибо все исчезает, и завтра может быть не станет Джедзара, не оттого, чтобы я был стар, как говорят мои неприятели»… (Тут он схватил оружие и с великим проворством начал махать им вокруг головы…) «Но воля Божия неисповедима. Сильный король французский погиб. Навуходоносор, величайший из царей, обратился в быка» — и проч. Он изъявлял желание примириться с Бонапарте, и следующей аллегорией хотел изъяснить мне, что заставило его вооружиться против консула: «Бедный невольник страдал в долговременном путешествии и наконец пришел в сад, богатый всякого рода плодами. Он утолил голод свой, и вздумал тут поселиться. Являются два странника. Один говорит: саламалек (здравствуй). Черт с тобой! отвечает невольник. Другой странник спрашивает, для чего он так грубо отвечает на приветствие? Для того, сказал невольник, что если бы я обошелся с ним ласково, то он расположился бы в этом саду и вздумал бы наконец выгнать меня отсюда». Я просил Джедзара обходиться дружелюбно с христианами. Он уверял, что не оскорбит их, и что слово его надежнее всех трактатов. Во время нашего разговора несколько раз в другой комнате начинала играть воинская музыка, довольно приятная. — Дом его велик и хорош, но трудно войти в комнаты от множества переходов и закоулков. Внизу крыльца сделана темница, отворенная с утра до вечера. Там видел я множество несчастных страдальцев. На дворе стоит 12 пушек. Никогда глаза мои не встречали такого гнусного, ужасного зрелища, какое представляет лицо Джедзарова министра. Паша выколол ему глаз, отрезал уши и нос. Я видел в городе более ста человек, столь же тирански обезображенных. Смотря на слуг Джедзаровых и на самих жителей акрских, всякий подумает, что он в вертепе разбойников, которые хотят зарезать его. Сей изверг на все вокруг себя напечатлел ужас злодейской души своей. Джедзар завладел всей Палестиной, кроме Яффы, которую войско его осаждает уже 5 месяцев.
Я приехал в Зант 14 фримера, где народ встретил меня радостными восклицаниями: да здравствует Бонапарте!.. Смело скажу, что острова Ионического моря всего более желают принадлежать Франции.