Неуловимымъ видѣньемъ, неотрицаемымъ взоромъ,
Онъ таится на плоскости стѣнъ,
Ночью въ хозяйскихъ строеніяхъ бродитъ дозоромъ,
Тайностью вѣетъ, и волю свѣваетъ,
5 Умы забираетъ
Въ домовитый свой плѣнъ,
Сердцу внушаетъ, что дома уютно,
Что вотъ эти часы такъ пріятно стучатъ,
Что внѣ дома быть дурно, и прямо безпутно,
10 Что отраденъ очагъ, хоть и связанъ съ нимъ чадъ.
Расцвѣчаетъ на старыхъ обояхъ узоры,
Еле слышно на нихъ пошептавъ.
За окномъ — тамъ болота, тамъ темныя горы,
Не ходи. И колдуютъ безстрастные взоры,
15 Такъ прозрачно глядятъ, какъ на птицу удавъ.
Задержалъ уходящаго. Томно такъ стало.
Что́ отсюда идти? Всюду то же, одно.
Да и съ вѣшалки шапка куда-то упала.
И въ сѣняхъ такъ темно. И враждебностью смотритъ окно.
20 Посиди на печи. Полежи. Или въ сердцѣ все порохъ?
Спи. Усни. Дышетъ жарко. Мерцаетъ. И хочется спать.
Въ мірѣ брошены мы. Кто-то спитъ.
Что-то есть. Чу, шуршитъ.
Наползающій шорохъ.
25 И невидимый кто-то къ кому-то, кто зримъ, подобрался, налегъ на кровать.
Между стѣнъ развивается дымное зрѣлище духа.
Что-то давитъ, — какъ будто мертвецъ, на минуту живой,
Ухватился эа горло живого, и шепчетъ такъ глухо
О тяготахъ земныхъ. Отойди, отойди, Домовой!
