Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
Пенза, 2015.
ДОМЕННАЯ ПЕЧЬ
правитьДоменная печь представляет из себя гигантское сооружение, пятнадцатисаженную башню, выстроенную из огнеупорного шамотового кирпича, скрепленную стальными кольцами, одетую снаружи в железный клепаный кожух. Ее внутренняя вместимость — около 700 кубических метров, и все это огромное пространство заполнено слоями железной руды, кокса и особых примесей, так называемых флюсов, состоящих, в зависимости от химического содержания руды, то из кварца, или известняка, то из марганцевых хромистых соединений. Горячий воздух, нагнетаемый в печь через массивные трубы, поддерживает в ней, особенно внизу, там, где жидкий чугун стекает в горн, страшную температуру, около 1600 гр. по Цельсию. Несколько раз в день рабочие ломом пробивают в горне отверстие, и оттуда сначала бежит расплавленный, никуда не годный, зеленый шлак, а потом начинает бить великолепной, ослепительно-белой мощной струею чугун. Такая доменная печь дает до 40 000 пудов металла в сутки. Деятельность ее никогда не прекращается: ни днем, ни ночью, ни в великие праздники. Однажды разожженная и «задутая», она работает без перерыва несколько лет подряд, в течение всей своей «кампании», и беспрестанно в ее пылающее жерло всыпают с верхней площадки все новые и новые вагонетки с сырым и горючим материалом. Приостановить доменную печь или понизить ее внутреннюю температуру — это значит погубить ее. Из остывающего чугуна в ней образуется плотная масса, по-заводскому — «козел», и тогда приходится либо совсем остановить печь и разобрать ее, либо взорвать на щебень всю миллионную махину.
За последние дни мы ко всему привыкли, ко всему готовы и, кажется, нас не способны больше удивлять или возмущать ни кровь, ни грязь, ни насилие, ни смерть, ни позор. Должно быть, одинаково без волнения мы встретим в утренних газетах известие о сооружении гильотины на Марсовом поле, о чуме в Москве, о случаях людоедства в Петрограде, о переходе России в вассальную зависимость от Германии. Притупились нервы, застыло воображение, вылиняла и охамела душа, отчаяние перешло предельные границы и растворилось в пищепроводном равнодушии. Но с кем не случается изредка, что, бывает, проснешься среди одной из этих бесконечно-длинных декабрьских ночей и лежишь без огня в темноте, наедине со своими мыслями, которые тяжело и нудно, как булыжник, переворачиваются в голове. Тогда-то на мгновение вспыхивает в мозгу с необычайной яркостью и глубиною сознание ужаса, позора, бессилия и рабства, охвативших Россию и тебя.
В такие минуты мне вспоминаются доменные печи, которые я когда-то видел на юге России, на Юзовском заводе. И вся страна представляется мне одной чудовищно-громадной доменной печью, упирающейся своим основанием в самые недра земли, между тем, как ее вершина высится над облаками. Когда-то, давным-давно, в благословенные мартовские дни, все мы в радостном ликовании видели, как первый священный огонь был заброшен в ее прочную грудь и как она пошла работать дружным, «спелым» ходом, накапливая в своих формах чистый металл для прочных, вековых построек будущего. Именно с доменной печью мне хочется сравнить революцию, которая плавит в своем высоком и бурном пламени все богатства грубой, темной и бесхитростной, но драгоценной породы.
Но великое предприятие постигла печальная и жестокая участь. Во главе ее сначала стояли люди знающие, образованные, преданные работе, но слабые, нерешительные, белоручки и тяжкодумы. Они выпустили дело из-под своего надзора, отошли от него в сторону, и оно стало переходить из рук в руки, пока его не захватила беспардонная кучка международных авантюристов, темных дельцов, наемных агентов злобствующего конкурента, безграмотных самоучек и тех фантастов-изобретателей, которым слепой случай дал, наконец, возможность осуществить на практике свои несбыточные, сумасбродные, наивные, маниакальные теории. Из всех правил литейного дела они знают только одно: температура внутри печи должна держаться в тысячу градусов и выше, иначе конец всему предприятию. Но у них уже почти нет ни материала, ни кредита, ни опытных мастеров. У них нет ни времени, ни умения раздробить и обжечь руду или проверить лабораторным путем необходимые качества плавня. Они только командуют толпе сбродных, неумелых и, вдобавок, пьяных, оголтелых оборванцев: «Разжигай веселей, что-нибудь да выйдет». И те валят в пламенное устье печи все, что попадает им под руку: уголь, дерево, тряпье, керосин, смолу, куски разломанных машин, обломки разрушенных зданий, железную обшивку самой домны; если подвернется — бросят туда бочку с порохом или динамитный патрон. «Топи жарче!» А из доменного отверстия внизу ползет лишь один безобразный, никому не нужный, бессмысленный шлак.
Конечно, я говорю о большевиках. Разве не ясно, что страшнее всего для них — это остановиться в своей разрушительной работе, которую они называют так значительно — углублением революции. Им нужна лишь температура в 1600 градусов, о последствиях они подумают потом, теперь им некогда заниматься такими пустяками. Замедлиться хоть на день, передохнуть, оглядеться, одуматься — для них равносильно тому, что в доменном производстве именуется «козел». Образовался настыл, и конец всей их самодельной металлургии. Самозваным инженерам предстоит тогда один лишь выход: тайком уложить чемоданчик, сунуть в карман фальшивый паспорт, надеть привязную бороду и дымчатые окуляры, опустить на брови поля широкой шляпы и бежать ночью в тьму и безвестность, оставив за собою неоплаченные счета, разрушенное великое дело и тысячи обманутых и обворованных людей.
И сколько уже они пошвыряли несомненных ценностей в это нелепое, раскаленное добела чрево. Честь армии, достоинство и богатство родины, уважение к революции, браку и семье, свободе слова и печати, неприкосновенность личности, имущества и жизни, интеллект страны и ее, хоть жалкая, но все-таки культура — все пошло на растопку этой дьявольской печи — глупой, прожорливой и бесцельной. А конец?
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьФельетон впервые напечатан в газете «Эхо», Петроград. — 1917. — 18 декабря. — № 3.
Авторская дата «16 декабря 1917, Гатчина».
Статья вобрала в себя элементы производственного очерка, яркие метафорические сравнения с литейным делом, хорошо знакомым Куприну по работе на сталелитейном заводе (1896) и нашедшим отражение в ранних произведениях «Юзовский завод», «Молох».
Печатается по первой публикации.