I
«Довольно», шептал я, спускаясь лениво
По гладкому скату крутого обрыва
К спокойному лону реки.
«Довольно», сказал я в равнине лесистой,
Вдыхая прохладу и запах смолистый
И в думах замедлив шаги.
«Довольно», решил я над гладью речною,
Следя за небыстрою, темной волною,
Присев на зеленом бугре;
А речка лилась в берегах одиноких
И тихо стволы камышей невысоких
Купала в своем серебре…
«Довольно!» Уж некуда больше тянуться,
Довольно метаться, пора бы свернуться
И сердцу велеть замолчать!
Достаточно тешиться негой мечтаний
И чудную в блеске своих трепетаний
Всю жизнь красоту догонять.
Изведано все — и мой дух утомился…
И что̀ мне с того, что там ярко разлился
По синему небу закат,
Что рядом со мною в кустарнике темном,
В безмолвии вечера сладком и томном,
Волшебные трели звенят:
Поет соловей с несказанною силой,
Как будто доселе с восторгом о милой
Никто не певал никогда!
О, все это было… и будет до века
И даже досадно — и жаль человека,
И плакать не стоит труда.
II
Эх, старым я делаюсь! Прежде, бывало,
Укоров судьбе никогда не звучало
В душе безмятежной моей —
В те дни, когда сам я зарей разгорался
И счастью приветному весь отдавался,
И пел как поет соловей.
Я должен сознаться: вокруг потемнело
И прежнее пламя души охладело
И краски потухли на всем,
Погасли лучи животворного света,
Которыми прошлое было согрето,
Погасли на сердце моем —
Иль брезжат, но душу не греют больную —
И вот я припомнил прогулку ночную
По улицам древней Москвы:
В забытой часовне мерцала лампада,
Руиной стояла из камня ограда
Со всходами сорной травы;
В задумчнвом сумраке ночи безлунной
Я стал у окна и к решетке чугунной
Прижался горячим лицом —
И было в часовне пустынно и дико,
Лишь строгие губы священного лика
Под слабым лампадным лучом
Туманно виднелись во тьме непроглядной —
И глухо терялся в ней светоч лампадный:
Так мрачно и в сердце моем!
III
И это пишу я тебе, дорогая,
Из грустной пустыни далекого края,
Тебе, мой единственный друг.
Ты помнишь… ты знаешь, как сердце любило.
О горе давнишнем, что нас разлучило,
Теперь вспоминать недосуг.
Тебя я покинул — но в самом изгнаньи
Мне грезится прошлое в чудном сияньи
И весь я проникнут тобой,
И вновь я к тебе ощущаю стремленье,
И слышу я милой руки тяготенье
Над скорбной моей головой!
Прошедшее — общая наша утрата!
Не видно надежды и нету возврата,
Но нет сожаленья в груди —
И чище чем неба лазурные своды
Те полные радости лучшие годы,
Что бросили мы позади:
Виденья былого толпой не теснятся,
Спокойно могу я на них любоваться,
Проходят они чередой,
Как — помнишь — феории в траурных ризах,
Которых заметили мы на карнизах
У стен Ватикана с тобой.
IV
Послушай… мне сладко делиться с тобою,
Задуматься вместе над жизнью былою,
Вернуться к годам золотым.
Я стану с тобой говорить, дорогая,
И думать, что ты предо мною живая
С внимательным взором своим.
О, чудные очи! Куда вы глядите?
В чью душу вы нынче отраду струите?
О, взор, что меня озарял —
И светлый, и темный, как пенно игристый
Источник, сокрытый в долине тенистой
Под сенью задумчивых скал!
Послушай…
V
...То было на вербной недели,
Лишь раз мы с тобой повидаться успели
И я, не гадая о том,
Чем станешь ты в жизни моей одинокой,
Уже очарованный, в тайне глубокой,
Носил тебя в сердце своем;
И вот — я невольно пишу торопливо —
Мне вдруг переправа припомнилась живо
По вспухшему, синему льду
Одной из прославленных рек на России…
Зиме будто близился час агонии,
Снег таял уже по следу,
Повсюду вода протекала ручьями,
Неслышные ветры бродили струями
Над вольной равниной полей;
В сплошное сиянье молочного снега
Немая природа казалась одета —
Тумана не виделось в ней,
Но каждый предмет в белизне полусонной
Тонул, как в обманчивый пар облеченный,
И все будто млело кругом.
Оставив кибитку вдали за собою,
Я по льду речному неверной стопою
Шагал в созерцаньи немом
И, кроме шагов замиравшего стука,
Другого под небом не слышалось звука…
Охваченный негой весны,
Я дальше стремился в слепом упоеньи
И грезил, и спрашивал я в изумленьи:
Откуда волшебные сны?
Какая-то радость меня осенила,
Она увлекала, она торопила —
Но мир утопал в тишине…
И вдруг мне завиделось: нитью станицы
Под небом неслися прилетные птицы —
И сердце забилось во мне:
«О, здравствуй, весна!» закричал я со страстью,
"Приветы природе и жизни, и счастью —
Привет благодатной любви!»
И в то же мгновенье с неведомой силой
Твой образ расцвел, лучезарный и милый,
В моей запылавшей крови, —
Расцвел он в душе, будто кактус пунцовый,
И стало мне ясно, что к радости новой
Отныне я призван судьбой —
Что я полюбил в этот день незабвенный,
Одну лишь тебя полюбил во вселенной —
Что весь я наполнен тобой!
VI
О, часто я, часто тебя вспоминаю
И много забытых картин вызываю,
И всюду встречаю тебя.
То вдруг мне является сад одичалый
И, свет разливая задумчиво алый,
Вдали потухает заря.
Недвижна вода на реке у парома,
Тесовая крыша господского дома
Видна из-за темных дубов;
Калитка в заборе немного раскрыта,
Как будто недавней рукою забыта —
И я поджидаю шагов...
Стою и гляжу на траву и песчинки
Заросшей, но милой садовой тропинки,
И все затихает кругом;
Стою, напряженный и легкий, как птица,
Как будто готовый в лазурь устремиться,
Взмахнув притаенным крылом...
А сердце-то, сердце — горит и трепещет,
И близкое счастье слетает и блещет
Волшебным и ласковым сном.
VII
Вот в древнем соборе ступени амвона…
Нам слышатся звуки унылого звона
И шепот молитвенных слов,
Но холодом веет на нас от народа,
От этих громадных, под арками свода,
Вверху разветвленных столбов.
А рядом со мною ты, будто немая,
Стоишь безучастная, точно чужая,
И каждая складка висит
Недвижно на длинном твоем одеяньи,
И стрельчатых окон цветное сиянье
Блистает на мраморе плит.
Но вот — потрясая струи фимиама,
Как гром, прокатились под куполы храма
Органные звуки волной...
Ты вдруг побледнела и стан разогнула,
И взором по мне торопливо скользнула,
Стремясь к вышине голубой —
И мне показалось, что чудная сила,
Которая взоры твои осветила,
Зовется бессмертной душой...
VIII
А вот и другая картина мелькает:
Не храм позолоченный нас подавляет
Величием строгим своим. —
В уютную комнату тихо укрывшись,
От целого мира с тобой отделившись,
Мы дружно за книгой сидим.
Да, в целой вселенной одни мы с тобою.
Да что говорю я! За этой стеною —
И смерть, и пустыня, и тьма;
Не ветер там воет, не дождик струится,
То Хаос печальный рыдает и злится,
И ночь негодует сама.
А нам — и тепло, и светло, и приветно,
И детская радость легко, незаметно
Как будто порхает вокруг.
К моей голове ты виском прислонилась
И взорами в книгу мою погрузилась,
И бьются, мне слышные вдруг,
Так явственно жилки твои голубые;
В затишьи блаженном сердца молодые
Согласно и ровно стучат;
Лицо мое раньше улыбку рождает,
Чем смех по устам у тебя пробегает,
И взгляд отвечает на взгляд
Взамену речей и вопросов ненужных;
Сливаются мысли в мечтаниях дружных,
Смешали дыханье уста —
И вот уж последние пали преграды —
И сердце не требует большей отрады,
И дальше не рвется мечта!
IX
Иль помнишь — осеннего утра прохладу
И нашу прогулку по старому саду
С забытым дворцом в глубине?
Средь зелени темной дорожки пустые
И близкой реки берега отложные,
И свет в голубой вышине?
О, как передать это счастье немое,
И радость, и негу в безлюдном покое, —
Нам чуждого города вид, —
В окрестной природе блистанье отрады,
И тихие думы, и долгие взгляды,
Которых ничто не мутит!..
Вот — стаями галки на небе роятся
И с криком осенним на ветки садятся,
Вот слышится лай вдалеке,
Вон видно, как в поле солдат обучают,
Беззвучные лодки вблизи проплывают
По гладкой и светлой реке.
А помнишь скамейку, где мы отдыхали
И головы тихо в раздумьи склоняли —
Во век мне ее не забыть!
Как выразить те золотые мгновенья!
Ничтожны слова и бессильны сравненья —
К чему же о них говорить?
Мы знали, что лучших мгновений не будет —
И правда довольно!.. Все кончено… Будет!
Довольно и не зачем жить.
X
Я с грустью к виденьям родным обращаюсь
И с ними отныне на веки прощаюсь —
Так точно над кладом скупой
Дрожит и любуется золотом милым
И, с ним расставаясь, в молчаньи унылом,
Его засыпает землей;
Так точно фитиль истощенной лампады,
Встречая повсюду горенью преграды,
Сверкает последним лучом —
Из маленькой норки и смотрит на воды,
На солнце и травку, на синие своды
Пред долгим и тягостным сном, —
Взглянул — и свернулся, и в норку забился…
О, если б ему хоть однажды приснился
Тот луг, озаренный лучом!
См. также одноимённые страницы.