Островский A. H. Полное собрание сочинений. В 12-ти т.
Т. 9. Переводы и переделки. (1865—1886).
М., «Искусство», 1978.
ДОБРЫЙ БАРИН
правитьИВАН ИВАНЫЧ ПЫРОВ, богатый барин, вдовый, лет под 60.
ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ ЛЫТАЕВ, молодой человек.
ДУНЯША, экономка у Пырова, молодая девушка.
Дуняша. Что тут такое? Опять новые книги, то и дело покупает; мало еще их у него! (Садится и читает заглавия.) «Вопросы о жизни и духе», «Мозг и мысль». Все глупости какие! Вот на что деньги-то бросает!
«Правда о мужчине и женщине».
Говорит: не суйся, где тебя не спрашивают, не шевели ничего на столе, не трогай книг! Хорошо ему разговаривать; а вот не посмотри я сама, ведь и не знала бы… (открывая книгу) что такое за правда о женщинах? Вздор, я думаю. Разве можно про нас всю правду в такую книжку уписать? Вот, у нас рядом одна мамзель живет, так про нее про одну две либо три большие книги напишешь. Да и откуда им знать всю правду про женщин? Вот про меня, например, что кто знает! (Читает.) «Мужчина есть существо вольное и деятельное, женщина, напротив, прикована к месту, жизнь ее домашняя и мечтательная». Именно прикована; живешь у места, со двора тебя не пускают; другие в праздники гуляют где хотят, а ты сиди да мечтай только. Вот она и выходит мечтательная. Это все как есть про меня. (Читает.) «Мужчина искатель выгод и славы; женщина вся создана для любви». Ах, это правда! «Создана для любви»; да, конечно, для любви, уж это дело известное. Только надо, чтоб любовь была настоящая; чтоб любить человека стоящего, богатого, а если какая нестоящая любовь, так уж лучше жить в услужении. Полюбить-то долго ли, это хоть сейчас; только было бы за что. Однако эта книжка интересная. (Читает про себя. Громкий звонок.) Ах, как надоел он мне своим звонком! Только усядешься… Ну, так вот, не подойду же… Уж отучу его трезвонить… На всех столах колокольчиков наставил, лень ему с места подняться. Пусть сам побеспокоится, коли что ему нужно. (Погружается в чтение.)
Пыров. Прекрасно, прекрасно, очень хорошо! Ты не слышишь? Ты не слышишь, что я звоню, что я четверть часа мозолю себе руки об сонетку?
Дуняша (сидя). Нет, извините, я слышала.
Пыров. Да, ты слышала? Ты слышала и не побеспокоилась войти ко мне? Что ж за дела у тебя такие важные, что тебе оторваться нельзя?
Дуняша. Да какие дела! Разве вы не видите: я читаю. (Развертывает книгу.)
Пыров. А! Ты уж тут разрыла все книги у меня, да и разрезываешь. Мне кажется, ты и подождать могла бы.
Дуняша. Только вас послушай, так вечно ждать придется всего.
Пыров. Прытка некстати!
Дуняша. Уж какая есть. А вы вот так не очень прытки, уж про вас этого сказать нельзя.
Пыров. «Не очень прытки». А если мне так следует; я думаю, что… мое дело. Нельзя же всем прыткими быть.
Дуняша (встает). Ох, да, конечно! (Со вздохом.) Ох, где уж!
Пыров. Ох, да ох, да! Какой неприличный тон! Что ты хочешь сказать этим: ох, да?
Дуняша. Ничего… А вы что думали, что?
Пыров (с сердцем). Ох, да ох, да! Желал бы я знать, что это значит.
Дуняша. А вы-то что думали? Ну, скажите! Вот не говорите, так я и уйду. (Хочет идти.)
Пыров. Останься! (Сквозь зубы.) Змееныш!
Дуняша. Вот уж вы как!
Пыров. Да, змееныш… которого я отогрел на груди своей.
Дуняша. Скажите пожалуйста!
Пыров. Да, да, я тебя отогрел! Ты еще спорить будешь? Ну, поспорь, поспорь! Нельзя тебе со мной спорить, да и не смеешь ты. Ну, довольно! Теперь я тебе задам вопрос.
Дуняша. Да что за задачи такие? С вами, право, никакого житья нет.
Пыров (показывая письмо). Это что такое? Это что такое?
Дуняша (не слушая). Задачи какие-то задавать придумали! (Взглянув.) Ну, что вы мне перед глазами-то вертите? «Что такое, да что такое?» Поглядите сами хорошенько, так увидите, что письмо.
Пыров (быстро). Постой, постой, постой!
Дуняша. Эка редкость какая! Письмо, да и все тут.
Пыров. «Письмо». Знаю, что письмо… Да когда оно получено?
Дуняша. Когда? Вот еще… Разве упомнишь? Мало ли дела у меня! Либо вчера, либо нынче.
Пыров. Ты получила вчера. А когда ты отдала мне его?
Дуняша. А отдала-то сегодня. Ну, что ж?
Пыров. Десять минут назад.
Дуняша. А вы еще скажите спасибо, что я вспомнила; а то и теперь лежало бы оно у меня в кармане.
Пыров. Дерзости вот… у тебя уж чересчур.
Дуняша. У вас все «дерзости». Вы не любите, когда вам правду говорят.
Пыров. А! Скажите пожалуйста! Никакой правды, никакой, одни дерзости.
Дуняша. Ну, а дерзости, так дерзости. Что ж делать, коль я такая уродилась. (Садится.)
Пыров. Прекрасно, прекрасно! «Такая уродилась». Ты родилась гадкой, дрянной девчонкой и желаешь такой остаться, исправиться не хочешь? Поздравляю! Да скажи, сделай милость, что ты такое здесь, служанка или барыня?
Дуняша. Да вам что нужно-то от меня? Что вы привязываетесь ко всякому слову.
Пыров. А тоже… коли ты служанка, так кто должен служить: ты мне или я тебе?
Дуняша. Отчего ж бы… Нешто это не бывает? Очень часто случается.
Пыров. «Отчего ж бы». Но… как тебе сказать… бесит, с толку сбивает она меня своей дерзостью. Невозможно, наконец… Какие с ней разговоры! Что больше говорить, то хуже… Вот письмо от моего приятеля! Он пишет, что приедет сегодня в одиннадцать часов, а ты мне отдала его в десять с половиной. Хорошо это?
Дуняша. Разве я знала, что он там пишет?
Пыров. Только ведь этого и недостает, чтоб ты распечатывала да читала мои письма.
Дуняша. Коль вы мною недовольны…
Пыров. Ну, да, недоволен; ну, да… мне надоели твои глупости, они меня бесят.
Дуняша (плача). Да уж и вы хороши тоже… что на людей-то!
Пыров. Нет, помолчать ты не можешь, а? не можешь?
Дуняша. Ну, что ж, за чем дело стало? И кончено… Разве после ваших таких слов я могу жить у вас?
Пыров. Каких слов, каких «таких слов»?
Дуняша. Да таких, чего хуже еще и представить себе даже никто не может. Разве можно всякими разными такими словами обижать девушку? Ну, и значит, пожалуйте мне паспорт.
Пыров. Ишь ведь, что выдумала! Отдать вам паспорт, скажите пожалуйста! Ну, а если я отдам?
Дуняша. Что, я на казню, что ль, к вам служить-то пошла? Совсем не того я от вас ожидала.
Пыров. Ну, извольте, ну, я отдам вам паспорт.
Дуняша. Я и уйду.
Пыров. Куда это? По Москве шляться без пристанища? Ты думаешь, что так сразу ты и найдешь себе место. Ну, хоть и найдешь, да такое ли?
Дуняша. Да хоть и не такое… Уж, конечно, где же!
Пыров. Ну, вот видишь!.. Ах, ты несчастная! Поступишь ты к какому-нибудь… Слушай, слушай! К какому-нибудь дураку… да еще женатому… как я был когда-то; он, из угождения жене, чтоб она не ревновала, будет обращаться с тобой грубо, будет обижать тебя. Придется тебе вставать рано, ложиться поздно.
Дуняша (плача). Да, уж конечно, уж все совсем по-другому.
Пыров. А здесь ты спишь, пока тебе самой не надоест, делаешь для меня очень мало, а для себя все, что тебе в голову придет. Пожалуй, возьмите паспорт, возьмите, только чтоб не плакать потом.
Дуняша. Я ведь оттого, сударь…
Пыров. «Сударь». Это что еще за новости! Иван Иванович меня зовут.
Дуняша (смеется). Иван Иваныч. Вы сами… тоже ведь уж какие обидчики-то!
Пыров. Значит, вы меня прощаете?
Дуняша. Да уж что ж делать, поневоле…
Пыров. Прощаете? Это очень мило с вашей стороны! Изволите видеть, какая она добрая, она меня прощает. Ну, хорошо; так вы хоть по крайней мере поцелуйте меня за это.
Дуняша. Ну, нет, уж этого не будет… и никогда.
Пыров. Ты не желаешь меня поцеловать? ты, может быть, хочешь, чтоб я сам потрудился, поцеловал тебя? Что ж, я с удовольствием. (Хочет обнять Дуняшу.)
Дуняша (отходя). Это мы еще посмотрим.
Пыров. Так ты не прощаешь?
Дуняша. Прощаю, да…
Пыров. Да не сейчас… Будь по-твоему! Подождем. Ну, не нынче, так завтра.
Дуняша. Ни нынче, ни завтра и никогда! (Бежит.)
Пыров (преследует, припевая). «Прочь, прочь отойди, какой беспокойный!» Ишь ты, жестокая какая!
Пыров (к публике, серьезно). Из того, что я хотел поцеловать эту девицу, никак не следует заключить… Ох, нет, нисколько… тут совсем не то; а так как я добрый барин, очень добрый, а она, в сущности, очень хорошая девушка, ну, иногда немножко и понежничаешь… Ну, вы понимаете одиночество… я человек вдовый, скука… А чтобы, например, дальше… ни, ни… Ни под каким видом… Изготовит она что -нибудь неожиданное к завтраку или любимое блюдо к обеду, какой-нибудь десерт… ну, одним словом, все, чем можно угодить приятному барину. Только, только… (Со вздохом.) Ах, да только и всего… За то, что она меня балует, и я ее балую, не всегда с нее взыскиваю. Ну, вот и избаловал на свою голову, и случается то, что вы сейчас видели. Я получил от нее сегодня в одиннадцатом часу письмо, которое пришло еще вчера и в котором мой приятель, Василий Николаевич, извещает меня, что приедет сегодня в одиннадцать. Мой приятель, он хоть и молод еще и немножко легкомыслен, а малый отличный, золотой человек. Надо бы распорядиться приготовить ему комнату, а теперь когда уж, — того гляди…
Дуняша (из передней). К вам гость. (Проходит в свою комнату.)
Лытаев. Иван Иваныч! (Подает руку.) Дорогой Иван Иваныч!
Пыров. Ах, вот ты! Очень рад, спасибо! Ну, как ты там?
Лытаев. Помаленьку. Как вы поживаете, Иван Иваныч? Об Наденьке не имеете ли известия?
Пыров. Я ничего, слава богу, благодарю тебя.
Лытаев. А Наденька?
Пыров. Ты устал, я думаю, с дороги? Ты откуда теперь?
Лытаев. Из Нижнего, Иван Иваныч, проездом в Петербург.
Пыров. А в Нижнем что делал?
Лытаев. Ведь я хозяин, Иван Иваныч: в имении был, за работами смотрел, счеты в порядок приводил.
Пыров. Что-то не похоже на тебя как будто.
Лытаев. Да ведь я переменился, уж я давно переменился.
Пыров. Правда ли?
Лытаев. Так переменился, что меня даже совсем узнать нельзя.
Пыров. Ну, дай бог. Я очень рад. Не хочешь ли отдохнуть, закусить, выпить чего-нибудь?
Лытаев. Как Наденька, Иван Иваныч?
Пыров. Да какая Наденька? Ты мне надоел, братец.
Лытаев. Дочка ваша, Иван Иваныч, ваша дочка. Про кого же мне и спрашивать?
Пыров. Ну, так что ж! Тебе что за дело до нее? Она у тетки, в Петербурге.
Лытаев. Все там же?
Пиров. Все там же. Ты не беспокойся. Там ей хорошо; там есть все решительно, что ей нужно…
Лытаев. То есть, куклы, конфекты… Вы, кажется, воображаете, что ей все еще двенадцать лет.
Пыров. Да какое тебе дело до того, что я воображаю?
Лытаев. Есть маленькое дело, Иван Иваныч, есть. Ведь вы никак не догадаетесь, зачем я в Москву приехал.
Пыров. Не догадаюсь, да и догадываться не желаю.
Лытаев. Так я сам скажу. Ведь уж рано ли, поздно ли, надо будет сказать, так чем скорей, тем лучше; я приехал к вам за тем, чтобы иметь честь просить у вас руки Надежды Ивановны.
Пыров. Ты? А, вот что! Ты за этим только и приехал ко мне?
Лытаев. Единственно за этим, Иван Иваныч.
Пыров. Так я тебя не задержу; ты сегодня же можешь и уехать.
Лытаев. Значит, согласны?
Пыров. Значит, да не то. Это значит: я не согласен.
Лытаев. Ах, Иван Иваныч!
Пыров. Ах, Василий Николаевич!
Лытаев. Я думал, что это дело двух слов; мы такие приятели.
Пыров. Что ж, что приятели? Мы приятелями и останемся. Наденька тебя совсем не знает, ты видел ее раза два-три в жизни, когда она приезжала из пансиона.
Лытаев. Нет, Иван Иваныч, не два и не три, а много раз.
Пыров. Как «много»? Когда, каким образом?
Лытаев. Иван Иваныч, я должен вам признаться, мы виноваты перед вами: мы любим друг друга.
Пыров. Вы любите друг друга? Что за вздор такой! Этого не может быть.
Лытаев. Виноваты, Иван Иваныч, виноваты.
Пыров (со вздохом). Впрочем, от тебя всего ожидать можно. Неприятно, очень неприятно. Не угодно ли тебе будет сейчас же объяснить мне, как могло это случиться?
Лытаев. С удовольствием. Очень просто, Иван Иваныч.
Пыров. Вот и не просто. Надя живет у моей сестры, а у нее дом неприступная крепость.
Лытаев. Да ведь и крепости берут.
Пыров. Но к ней доступа нет, она никого не принимает.
Лытаев. Никого, кроме…
Пыров. Кроме людей солидных, богомольных.
Лытаев. А разве я не могу быть солидным и богомольным?
Пыров. То есть притвориться на время.
Лытаев. А хоть бы и притвориться, но если это с добрым намерением.
Пыров. Ну, потом?
Лытаев. Потом ваша сестрица занимается столоверчением.
Пыров. К несчастью, правда; ну, что ж далее?
Лытаев. А так как я в этом деле пользуюсь громкой известностью…
Пыров. Ты и втерся к ней в дом?
Лытаев. И сделался необходимым человеком.
Пыров. Довольно, остальное знаю. Да, теперь я вижу, что нужно поскорей выдать Надю замуж.
Лытаев. Да, поскорей, и за меня.
Пыров. Нет, не за тебя, а за кого-нибудь починовнее и подельнее. Уж у меня есть на примете.
Лытаев. Ах, да, понимаю… Какой-нибудь ваш приятель и ровесник, школьный товарищ, друг детства… человек солидный, разумеется, потому что в шестьдесят лет пора перебеситься.
Пыров. Да какие шестьдесят, какие шестьдесят! Мне еще далеко.
Лытаев. Ну, и в чинах, конечно; потому что, проживя мафусаиловы-то веки, до чего-нибудь доживешься.
Пыров. «Мафусаиловы веки». Скажите пожалуйста! Что ты болтаешь!
Лытаев. Очень хорошо, бесподобно! Бедная девушка! Я вам не нравлюсь, я молод для вас?
Пыров. Не то беда, что ты молод, а то, что поведение твое…
Лытаев. Уж не вам бы говорить о поведении! Мне простительно, я молодой человек. Ах, Иван Иваныч, лучше подурачиться смолоду, чем в ваши лета, например.
Пыров. Да что ты все про мои лета! Я всегда и во всякие лета веду себя безукоризненно.
Лытаев. Ну да, как же! Знаем мы вас.
Пыров. Нечего знать-то, друг мой милый. Вот что: приятелем я твоим останусь всегда, но родственником… нет, Вася, невозможно.
Лытаев. Ну, как хотите. Ах, да… Как прислуга у вас? Нынче все жалуются. Что это экономка, которую вы взяли недавно, вы ею довольны?
Пыров. Ты хочешь переменить разговор? Вот и прекрасно; на том и покончим, и, пожалуйста, больше не начинай. Ты про Дуняшу спрашиваешь? Ничего, я доволен, да… да, для экономки она так себе.
Лытаев. А я было хотел вам другую предложить.
Пыров. Благодарю, мой друг! Что ж, у тебя контора, что ли, для доставки прислуги?
Лытаев. Вы, Иван Иваныч, говорите со мной откровенно! Коли вам эта не нравится, так я вам сейчас другую. Сколько вы платите Дуняше?
Пыров. Она порядилась сначала за восемь… потом чайные…
Лытаев. Значит, около десяти рублей в месяц?
Пыров. Нет, больше, я ей прибавил недавно… с подарками-то, круглым счетом…
Лытаев. Неужели пятнадцать?
Пыров. Ну, положим, двадцать пять, и толковать об этом нечего… Довольно, довольно…
Лытаев. Вот так житье!
Пыров. Ну, там еще на прачку малость…
Лытаев. Ай, ай! Иван Иваныч, ведь это разоренье! Я вам доставлю подешевле. Вы не очень дорожите Дуняшей?
Пыров. Я совсем не дорожу, только отпускать я ее не желаю. Она очень хорошо знает свое дело… она преданна, учтива. (Равнодушно.) А твоя молодая, хорошенькая?
Лытаев. Собой нехороша, но зато здоровенная чухонка; она вам за семь рублей в месяц заменит всю прислугу.
Пыров. Чухонка? Нет, в них грациозности очень мало.
Лытаев. Ну, так я вам хохлушку.
Пыров. Да не надо, не надо! не беспокойся! Вот видишь ты: я привык к Дуняше, а привычка в мои лета важное дело. Положим, я плачу очень дорого, но уж так и быть, я с ней не расстанусь, чего бы мне это ни стоило.
Лытаев. С Дуняшей не расстанетесь? Ну, как хотите, это ваше дело. Так и запишем. (Помолчав.) Как же, Иван Иваныч… неужели, несмотря на все просьбы, вы останетесь непреклонны?
Пыров. Ну, да, боже мой! Хоть мне и жаль огорчать тебя, и извини ты меня, сделай милость; но я тебе отказываю решительно.
Лытаев. А я так надеялся.
Пыров. Ну, что делать, не могу. Чего нельзя, так нельзя. Но если ты хочешь погостить у меня несколько дней, сделай милость, располагайся, как дома. Вот тебе кабинет. (Звонит.) Я очень доволен, что поселился в Москве; тихо, покойно, от всего близко: Тверской бульвар под боком, Английский клуб рукой подать, книжная лавка тоже недалеко. (Звонит.) Если хочешь, завтра пообедаем в клубе. (Звонит.)
Лытаев. Не придет.
Пыров. А вот увидишь.
Лытаев. Да уж не придет.
Пыров. Так я же докажу тебе. Но надо же ей дать время. (Звонит.) Обыкновенно она сейчас же… она, вероятно, занята чем-нибудь… ну, конечно, если пойдет, так значит… (Звонит.)
Дуняша. Звоните вы хоть целый день; уж если я нейду сразу, так значит…
Лытаев. Не церемоньтесь, продолжайте, я свой человек.
Пыров. Молчи, пожалуйста, ты ее пристыдил. Мы, Дуняша, тебе помешали, ты ведь занята. Я так ему и говорил.
Дуняша. Я готовила завтрак да белье доставала к столу.
Пыров (Лытаеву). Ну, вот, видишь, вот видишь! Она готовила завтрак… ну, а в кухне она госпожа. Лытаев. Да, я полагаю, что в других комнатах тоже. Пыров. Ты шутишь. Он шутник, Дуняша. Но ведь ты сам знаешь, что ты говоришь вздор; зачем же ты ее конфузишь? (Дуняше.) Как приготовишь завтрак, так вели подать нам лафиту получше.
Дуняша. Уж я знаю, какого.
Пыров (Лытаеву). Я пойду погулять перед завтраком по бульвару. Ты меня извини. Я своих привычек никогда и ни для кого не нарушаю. Располагайся тут, как тебе удобнее. Я вернусь через четверть часа.
Лытаев. Делайте, что хотите, и, пожалуйста, не заботьтесь обо мне. До свиданья!
Лытаев. Ведь это он от жадности не хочет отдать Наденьку; он в самом деле дожидается, что какойнибудь старик возьмет ее без приданого. Старый эгоист! Сам блаженствует, а об дочери и думать забыл. Погоди ж ты! Я твою слабость вызнал; ты у меня иначе заговоришь. Сейчас за дело, зевать некогда!
Дуняша!
Дуняша. Что вам угодно?
Лытаев (бросаясь на колени). Дуняша, я тебя люблю, люблю, люблю!
Дуняша (вскрикнув). Ай! Какие глупости! Как вы меня испугали!
Лытаев. Дуняша, я с ума схожу по тебе… я помешаюсь, если ты… Хочешь ты любить меня, говори! Говори скорей! сейчас, сию минуту!
Дуняша. Ишь вы какие проворные! Об этаком деле надо рассудить хорошенько… Да встаньте, вы протрете панталоны на коленках.
Лытаев. Панталоны! Ну, вот важность! Я пылаю, а она… о таких пустяках…
Дуняша. Пылаете! Как же это вы уж очень так вдруг.
Лытаев. Ах, Дуняша, да я всегда вдруг… я ведь на других людей не похож.
Дуняша. Только правду ли вы говорите! Ведь мужчины какие обманщики-то!
Лытаев. Да, это верно, Дуняша, все обманщики, все; только один я и не обманываю.
Дуняша. Что ж, ведь, пожалуй: вы и вправду… Нешто не бывает… Очень похоже, что вы в самом деле… Вы такой милый, добрый, обходительный…
Лытаев. Да, милый, добрый и обходительный, да и мало ль во мне хорошего! Узнай-ка меня покороче, то ли увидишь. Значит, ты меня полюбила, это кончено дело.
Дуняша (задумчиво). Ах, право, я не знаю!
Лытаев. Да тут и знать-то ничего не надо! Чего еще знать? Полюбила, да и все тут. Так ты полюбила меня? (Целует Дуняшу.) Уж я по глазам вижу, что полюбила.
Дуняша. Да оно очень бы хорошо… уж чего лучше… ежели вы только на чести.
Лытаев. А то как же… Она еще спрашивает! Разумеется, на чести. У меня все на чести.
Дуняша. Ах! толкую я с вами, а про завтрак-то и забыла.
Лытаев. Да, в самом деле. Ну, да вот мы оба примемся, так у нас мигом. (Снимает жакетку.) Дай-ка сюда. (Берет у Дуняши салфетку и повязывает на голову в виде колпака.)
Дуняша. Что вы? Что вы делаете?
Лытаев. Пойдем стряпать.
Дуняша. Да не может быть! Как же это?
Лытаев. А что ж такое! Коли любишь кого, так уж все пополам: и горе, и радость, и заботы, и труды. А то что ж это за любовь? ты будешь стряпать, трудиться, а я смотреть на тебя сложа руки. (Целует Дуняшу.)
Дуняша. Вот, хорошего человека сейчас видно. Ни в вас этой гордости и ничего такого прочего.
Лытаев. Гордости! Вот захотела. Да ее во мне с роду не бывало.
Дуняша. Ну, что ж, давайте стряпать. Только ведь это, право, смешно. (Уходит в свою комнату и оставляет дверь отворенную.)
Лытаев. Еще бы! Очень смешно! (У двери.) Ну, что там у тебя: капуста, морковь? Давай их сюда!
Дуняша (подает морковь на тарелке). Вот извольте!
Лытаев. И называй ты меня Васей, это гораздо короче. (Чистит морковь у стола.)
Дуняша. Ах, вы запачкаете ковер!
Лытаев. Что за «вы»! Говори мне «ты»! Какие еще между нами церемонии! А ковер… послушай, ну что нам за дело до ковра! Ведь он не наш, так нечего нам и беспокоиться. (С увлечением чистит морковь.)
Дуняша (кладет руку на плечо Лытаеву). Какой ты чудной, Вася! Да ведь барин сердиться будет.
Лытаев. И пусть его сердится, сколько ему угодно; это до нас не касается. Мы с тобой любим друг друга, так что ж нам до него! Пусть сердится на здоровье!
Дуняша (рассматривает рукав рубашки Лытаева). Ишь, как хорошо выглажено.
Лытаев. Ну, морковь готова.
Дуняша. Погоди, не вертись! Ведь вот не сделать мне так ни за что. Покажи запонки.
Лытаев (поднимает руку). Вот запонки! Куда морковь?
Дуняша (рассматривает запонки). Уж повар знает куда!
Лытаев. Еще работы, Дуняша, еще работы! Что у тебя там еще есть?
Дуняша. Мало ли что есть: репа, земляные груши.
Лытаев. Репа, земляные груши, превосходно! Еще чего нет ли? Я для тебя на все. Видишь ты, видишь ты, как я люблю тебя! (Уходит с тарелкой в комнату Дуняши.)
Дуняша. Кабы знал Иван Иваныч, как мы тут для него стараемся! Уж коли этим завтраком он будет недоволен, так я и не знаю… Кто-то пришел. (Притворяет дверь в свою комнату.)
Пыров. Как! ты одна? а Василий Николаевич?
Дуняша. Какой Василий Николаевич?
Пыров. Василий Николаевич Лытаев.
Дуняша. Ах, да! ваш гость. Он тоже ушел.
Пыров. Кто там у тебя, в комнате?
Дуняша. Нет, это ничего, это кошка.
Пыров. Василий Николаевич не говорил тебе, куда пошел?
Дуняша. Не говорил. Да где ж им быть… известно, гуляют. Подите на бульвар, там их и встретите.
Пыров. Нет, зачем же мне идти! Что мне за ним бегать, я не маленький! Я лучше его здесь подожду. Что ты нам готовишь хорошенького?
Дуняша. Духовую говядину.
Пыров. С морковкой и разными разностями?
Дуняша. Да, с морковкой и разными разностями. Пора мне знать, что вы любите.
Пыров. Пора тебе знать; а ты не знаешь. Ты думаешь, что я одну духовую говядину люблю; я и тебя тоже люблю.
Дуняша. Сделайте одолжение, оставьте эти ваши комплименты.
Пыров. То-то я слышу, так обольстительно попахивает из кухни! Пойти поглядеть, что там за прелести готовятся. (Хочет идти в комнату Дуняши.)
Дуняша (загораживая дорогу). Куда вы?
Пыров. Хочу пройти в кухню через твою комнату.
Дуняша. Через мою комнату мужчинам ходу нет!
Пыров. Ты от меня там прячешь что-то или кого-то.
Дуняша. Как вы могли подумать! Вот уж бесстыдник, сейчас видно.
Пыров. Ну, хорошо, не буду думать; ну, так поцелуй.
Дуняша. Ах, оставьте! что вы! вот еще придумываете от нечего-то делать. Я всегда в работе, всегда при занятии, так мне эти глупости не очень-то в голову приходят.
Пыров. Один только раз поцелую, один маленький разочек.
Дуняша. Ну, уж нечего с вами делать, только поскорей и один только раз, никак не больше.
Лытаев. Гром и молния! Он ее целует, ее, мою Дуняшу!
Дуняша (тихо). Ах, Вася!
Лытаев. Позвольте вас спросить, Иван Иваныч, что это значит?
Пыров. Что значит? А тебе какое дело? Ничего это не значит… вот и все. Отеческий поцелуй.
Лытаев. Но позвольте, Иван Иваныч, это не шутка, это дело серьезное. Я ее люблю, и она меня любит. (Дуняше.) Да скажи же ему, что ты меня любишь.
Дуняша. Ах, Вася… молчи, пожалуйста!
Пыров. Как, что такое? «Ты… Вася»… Но, несчастные, что же у вас тут? Что за дикая безнравственность!
Дуняша. Нет, Иван Иваныч, тут совсем никакой безнравственности и ничего такого нет; а вот что: как мы очень любим друг друга…
Лытаев. Ну, да, конечно, она правду говорит.
Пыров (Дуняше). Ты говоришь глупости; он не может тебя любить, он тебя обманывает.
Лытаев. Не верь ему, Дуняша, не верь!
Дуняша. Уж, конечно, я скорей ему поверю, ни чем вам.
Пыров. Да он сейчас просил у меня руки моей дочери Нади.
Дуняша. Как же это так? На что ж это похоже?
Лытаев. Не верь, Дуняша, не верь! Это он тебе глаза отводит; он хочет поссорить, разлучить нас с тобой. Нет, Иван Иваныч, это штука-то старая, играная.
Пыров. Не слушай ты его! Он влюблен в Надю; получасу не прошло, как он на этом самом месте мне клялся и просил руки ее. Но я отказал ему, разумеется, отказал. Дуняша! Ах, ты простота! Как легко обмануть тебя!
Дуняша. Кому ж мне верить после этого?
Пыров. Мне верь: я не вертопрах, у меня седые волосы.
Дуняша (Лытаеву, сквозь слезы). Так что ж это такое? Насмешка, что ли, с вашей стороны?
Пыров. Тут все: и насмешка, и гнусный обман.
Лытаев. Разговаривайте, разговаривайте, я помолчу пока.
Пыров (Дуняше), Не прельщайся обещанием, не прельщайся, погибнешь; нашла место и живи, живи честно, будь довольна своим скромным жалованьем.
Лытаев. На двадцати-то пяти рублях в месяц… а коли мало, он еще тебе прибавит.
Пыров. Не меняй верного на неверное. Не бросай хорошего места, не покидай своего доброго барина. Здесь тебя любят, ласкают…
Дуняша (в слезах). Какая я несчастная! Вот уж несчастная-то!
Пыров. Ну, что ж, и поплачь и поплачь! Это хорошо, это значит, что твое сердце еще не испорчено. Ты ведь от раскаяния плачешь; так ведь? Ну, и прекрасно; это послужит уроком тебе вперед. (Лытаеву.) Надень пиджак-то, честь честью, и приходи в столовую, я с тобой поговорю, я тебе прочту нотацию. (Уходит в столовую.)
Лытаев (надевая пиджак). Дуняша!
Дуняша. Оставьте вы меня, я вас слушать не хочу!
Лытаев. Напрасно. Пожалеешь, Дуняша. Я тебя люблю и ни на кого на свете не променяю.
Дуняша. А Надежда Ивановна?
Лытаев. Да ведь это хитрость. Разве ты не понимаешь? Это я нарочно ему, чтоб отвлечь от подозрения. Я приехал в Москву для тебя; неужели так прямо и сказать ему! Ну, я и выдумал отвод.
Дуняша. Да правда ли?
Лытаев. Вот еще! Конечно, правда.
Дуняша. Поклянись.
Лытаев. Ну, клянусь тебе.
Дуняша. Да чем? Ты поклянись тем, что для тебя всего дороже.
Лытаев. Изволь! Клянусь тебе тем, что для меня всего дороже.
Дуняша. Ну, то-то же.
Лытаев. Отчего же не поклясться? Что для меня дороже-то всего? Для меня дороже всего мой портной.
Дуняша. Да, хорошо, хорошо, теперь уж я тебе верю.
Лытаев. Что клятвы! Я тебе какое хочешь доказательство! Да вот что… уж чего, кажется, лучше?
Дуняша. Ну, что, что? говори!
Лытаев. Хочешь в Петербург?
Дуняша. С тобой?
Лытаев. Со мной, сейчас.
Дуняша. Да не лжешь?
Лытаев. Не лгу.
Дуняша. Побожись!
Лытаев. Опять божиться! Уж я дал клятву, чего ж тебе еще?
Дуняша. Ну, хорошо; так поедем скорей!
Лытаев. Сейчас, сейчас, только тебе нужно одеться получше, побольше шику! Поедем в первом классе; там публика хорошая. Нет ли тут у вас какого магазина? Тебе нужно тальму или ротонду, что ли.
Дуняша. Да уж знаю, знаю!
Лытаев. Шляпу, зонтик, перчатки, плед. Ну, а манеры?
Дуняша. Нет, уж это оставьте! Уж, пожалуйста, об манерах-то ты не беспокойся! Я такую даму разыграть могу… А магазин у нас рядом, в нашем доме.
Лытаев. Вот и прекрасно.
Дуняша. Ботинки у меня новые.
Лытаев. Покажи ботинки.
Ботинки — первый сорт.
Дуняша. Так пойдем!
Лытаев. Пойдем, купим все, что нужно, — и марш!
Дуняша. Ах, как хорошо, как весело! Пойдем скорей!
Пыров. Дуняша, что ж ты не сбираешь завтракать? Да ее нет. Должно быть, у себя в комнате… плачет, бедная, оплакивает свое заблуждение. И с чего вздумал этот повеса кружить ей голову? А еще жениться сбирается! Хорош, нечего сказать; бегает за всякой горничной. Потому что Дуняша ведь, что ни говори, все-таки горничная… не простая горничная, конечно, не какая-нибудь девка-чернавка… это я лучше всех чувствую, потому что, между нами сказать, она получает у меня тридцать рублей в месяц, а все ж таки не барышня. Для него она все-таки горничная. Но для меня…. для меня… я должен наконец признаться… нанимал-то я ее как прислугу; но теперь оказывается, что она живет у меня больше, так сказать, для компании; получает очень большое жалованье, не то что другая прислуга… ну, оттого несколько презрительно и относится к труду. И это ей очень извинительно… и я, черт возьми, вовсе не желаю расставаться с ней для этого вертопраха. Но что ж это она сегодня так долго? Все еще плачет. Да, женщине стоит только расплакаться, уж не скоро ее уймешь. (Отворяя дверь в комнату Дуняши.) Дуняша, ты не плачь, дитя мое! Ну, стоит ли! Поплакала, да и будет! Да ее нет здесь. (Подбегает к выходной двери.) Дуняша, Дуняша! Никакого ответа! Разве она… Да нет… (Идет к дверям кабинета.) Василий Николаевич, не видал ли ты Дуняшу? И тут молчание! (Отворяет дверь.) Да его нет… Ни его, ни ее… Что ж это значит? Дуняша! Василий Николаевич!
Пыров. А, наконец-то! Что такое, что такое? Дуняша, ты к чему это так разоделась?
Дуняша. Ничего не разоделась, а как следует, чтобы прилично… как завсегда принято в хорошем обществе…
Пыров. Какое общество? Откуда у тебя взялось хорошее общество?
Лытаев. Иван Иваныч, я ее в Петербург везу с собой, так нельзя же!
Пыров. Ты везешь ее в Петербург? Но я на это не согласен. Дуняша должна остаться у меня. (Дуняше.) У тебя нет паспорта.
Дуняша. Коли вы чувствуете себя, что вы порядочный господин и добрый человек, вы сами должны отдать мне паспорт. А жалованье за этот месяц мне, пожалуй, не нужно, я могу теперь это все презреть.
Лытаев. Вот так, Дуняша, так!
Пыров. Но, Дуняша, ты только подумай, оставить меня, меня, такого доброго барина.
Дуняша. Ах, скажите! А вы зачем мне сейчас наговорили пустяков на Василия Николаевича? Человека любишь всей душой, а вы вдруг про него такие глупости сочиняете. Ведь вы ужасть как меня расстроили. Что вас слушать-то?
Лытаев. Мы, Иван Иваныч, зашли, чтоб иметь честь раскланяться с вами. Дня через два-три я вам вышлю ту хохлушку, о которой я вам говорил. Поварская часть у ней усовершенствована так…
Пыров. Погоди, шалопай! Ведь я не верю ни одному слову во всей этой истории. (Тихо.) Ну, говори, что тебе нужно?
Лытаев. Наденьку.
Пыров. Никогда!.. Ни за что!..
Лытаев. Идем, что ли, Дунечка! Присядь барину!
Дуняша (приседая). Прощайте! Либо увидимся, либо нет, не поминайте лихом (смеется), и добром нечем.
Пыров. Каково она поговаривает! (Лытаеву.) Ну, хочешь отступного?
Лытаев (тихо). Или все, или ничего.
Пыров (Дуняше, тихо). Ведь я тебе говорил, что он сейчас просил у меня руки моей дочери.
Дуняша (громко). Нет, уж вы меня два раза на одну и ту же штуку не подденете. Нет, уж это дудки-с! Отваливайте!
Пыров. Что за слова! Что за тон! Стыдись! (Лытаеву, тихо.) Изволь, я согласен; оставь мне Дуняшу.
Лытаев. Честное слово? По рукам?
Пыров (подавая руку). По рукам. Хоть и скрепя сердце, а уж нечего с тобой делать.
Лытаев (обнимая Пырова). Отец вы мне, Иван Иваныч, отец. Чтобы вам сразу… а то заставили меня…
Пыров. Ну, да уж что толковать!
Дуняша. Ну, скоро ль ты там?
Лытаев. Ах, Дуняша! хоть мне и жаль тебя разочаровывать, а уж нечего делать… мы не поедем.
Дуняша. Это еще что такое?
Лытаев. Иван Иваныч согласен отдать за меня Наденьку.
Дуняша. Ну, а я-то как же? (Хочет плакать.)
Пыров. Ты у меня останешься, чего ж тебе еще! Я, пожалуй, прибавлю тебе жалованья; костюм этот, коли тебе нравится, можешь оставить.
Лытаев. А за беспокойство ваше пятьдесят рублей, если позволите.
Дуняша (улыбаясь). Что ж! Это довольно благородно с вашей стороны.
Пыров (Лытаеву). Ну, милый человек, теперь тебе надо будет глупости-то бросить и жить посолиднее.
Лытаев. Не с вас ли пример брать, Иван Иваныч? Вот уж теперь не вам меня учить! Я скоро буду женатый человек и таких экономок…
Дуняша (обидясь). Каких «таких»? Это что значит?
Лытаев. Ты, Дуняша, не обижайся! Я хочу сказать: таких дорогих.
Дуняша (Пырову). Если вы считаете, что я дорога для вас, так вы можете взять другую подешевле.
Пыров. Потому-то я и не расстанусь с тобой, что ты дорога для меня во всех отношениях.
Дуняша (смеется). Туда же «во всех отношениях»! Уж говорил бы кто, да не вы.
Лытаев. Вот теперь, сделавши дело, можно и позавтракать.
Переделка французского водевиля А. Делилиа и Ш. Ле-Сенна впервые опубликована в двухтомнике: А. Н. Островский «Собрание драматических переводов», т. 2, Спб., изд. Н. Г. Мартынова, 1886.
Рукописные источники:
автограф (18 л., помеченный 21 августа 1875, ПД), автограф (17 л., помеченный 25 января 1878, ПД), писарская копия ранней редакции (ЛГТБ), цензурная писарская копия с цензорским дозволением от 30 декабря 1878 года соответствует позднему автографу ПД (ЛГТБ), театральная писарская копия (суфлерский экземпляр) с многочисленными карандашными вымарками и уточнениями и с надписью: «Представлен в первый раз в Александр. театре 17 января 1879 в бенефис г-жи Савиной». Идет 40 минут" (ЛГТБ),
театральная писарская копия с карандашной правкой (ЛГТБ), театральная писарская копия, режиссерский экземпляр со множеством пометок и схематическими рисунками мизансцен (ЛГТБ), театральная писарская копия, суфлерский экземпляр (ЛГТБ), копии, хранящиеся в ЛГТБ, относятся к первой постановке в Александрийском театре.
Печатается по изданию Н. Г. Мартынова с контрольной проверкой по указанным рукописным источникам.
Первая редакция перевода-переделки была создана в 1875 году. От окончательной она отличается не столь значительно. Правда, в первой редакции главный герой носит фамилию Эпикуров, а во второй (ПД), начиная с оборота второго листа, он получает фамилию Пыров. Постепенно уточнялся и его возраст. Меняется фамилия и другого персонажа: Граев становится Лытаевым. Текстовые же разночтения весьма незначительные.
17 января 1875 года в бенефис М. Г. Савиной состоялась премьера в Александрийском театре. Спектакль с большими перерывами игрался там до апреля 1885 года. Всего дано было одиннадцать спектаклей.
В Москве премьера состоялась в Малом театре в бенефис Н. А. Никулиной 2 февраля 1879 года, а 8 февраля — в бенефис Г. Н. Федотовой. С Федотовой спектакль был игран три раза, с Никулиной — один.
На петербургский спектакль с Савиной пресса отозвалась дружно. Уже через день после премьеры, 19 января, откликнулось минимум восемь изданий («Петербургский листок», «Биржевые ведомости», «Голос», «Новости», «Петербургская газета», «Русский мир» и др.). Московский спектакль вызвал откликов меньше.
Стр. 578
Сонетка — звонок, колокольчик для вызова прислуги, обычно приводимый в действие шнурком.
Стр. 584
…мафусаиловы-то веки. — См. прим. к стр. 325.