И. А. Аксенов. Елизаветинцы. Статьи и переводы — М., ГИХЛ, 1938
ТОМАС ДЕККЕР
правитьДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ШЛЮХА
правитьГаспаро Требаци, Миланский герцог.
Ипполито, граф.
Кастручио.
Синеци.
Пиорато.
Флуэло.
Матео.
Бенедикт, доктор.
Ансельмо, монах.
Фустиго, брат Виолы.
Кандило, торговец полотном.
Джордж, его подручный.
1-й приказчик.
2-й приказчик.
Крэмбо.
Фу.
Роджер, слуга Белафрон.
Привратник.
Уборщик.
Инфеличе, дочь герцога.
Белафрон, проститутка.
Виола, жена Кандило.
Мистрис Фитерлок, сводня.
Сумасшедшие, слуги и прочие.
АКТ ПЕРВЫЙ
правитьВот; высунула голову комета!
Уже двукратно нам она навстречу
Метала зловещий взор, смутив двукратно
Родник наших очей. Вот как взбесился!
Вперед во имя бога!
Эй, вперед, вперед!
Родня и друга, выньте ваши шлаги.
Оружьем оттесните прочь безумца.
Да не позорит мертвую невинность.
Прошу, Матео милый…
Вы безумны!
Убийца, тебя я арестую!
Ставьте, мерзавцы, этот гроб: он мой.
Я умоляю, ради моей крови.
Прошу вас всех за дело моей крови.
Отриньте кротость и позвольте гневу
Согласоваться с острием оружья
Если ж он оскорбит нас вновь — мечам
Ножны ищите в нем: не до речей.
Вон шпаги!
Наземь тело!
Господин мой!
Напрасно! Здесь? Вы видите — мертва.
Жива — я знаю!
Молодой безумец,
Поверишь ли хоть бы ему? Скажи мне,
Ты, обманувший дочь и оскорбивший
Надгробный плач по ней: если ты видишь
Увядшими цветы ее ланит,
А звезды, освещавшие ей тело,
Навек затмсиными, и все потоки,
Что в жилах ей несли тепло и краску,
Иссякли и замерзли; если это
Знак смерти, — так мертва. Тебе, безбожник,
Не стыдно отлучать от наших глаз
Надгробья слезы, ту же дань почившей,
Как радости — живой? Тебе не стыдно,
Что смотрят на тебя? Внемли: ты проклят
В лицо и теми, кто едва лепечут.
Герцог!
Чего тебе? Разве жива?
О, вы ее жестокостью убили!
Допустим. Ты б ее сейчас убил,
И варварского мавра ты свирепей.
Дай целовать бескровные уста.
Фу! Фу! Фу!
Если нельзя коснуться — дай увидеть.
Если рассудите о чести…
Честь? Дым!
Или живой любили — позабудьте.
Отлично! Разыграли благородство!
Верите? Славно сделано! Прочь! Я
Подам вам помощь в удержаньи бури.
Прочь!
Вы мне ран прибавили, Матео.
Мой друг, я вас не раню, а лечу.
Вот славно сказано и по-дворянски!
Увы! Я знаю: море скорбной страсти
Валит таким приливом, что скрывает,
Смывает все почтенье к жизни, к чести,
К друзьям, к врагам! Забудь ее, красавец.
Забыть ее?
Нет, нет, но потерпи.
Развод рукою смерти строг и груб
Для вас: что сталось с красотою? — труп.
Прекрасный лик не стал песком степей?
Тела цариц не падаль для червей?
Не изрекайте дальнейших сентенций, добрый государь мой, а ускользните отсюда: видите, они уже справились, а с ним, уверяю вас, я и сам управлюсь.
Вот, чорт возьми, будет штука, если он набьет себе на лоб шишку, вырвется и, как бешеный бык, закинет в каналу мой новый черный плащ! Надо разгулять его милость. Милорд Ипполито, не склонны ли вы пообедать?
Где тело?
Тело, как премудро изволил оказать герщог, отправилось на прокормление червей.
Нет сил стоять — на перекрестке встречу.
Как выгладит любимая моя?
Как? — Хуже пугала на огороде. Да не вздумайте бороться со мной: высочайший приятель платит мне по дукату за каждое падение.
Забылся я.
А вот это — сколько угодно. Оставьте себя позади себя, а сами ступайте, куда душа велит. И что это вам приспичило, ей-богу, заставить всю сволочь, которой и антонов-то огонь своих носов нечем разводить, кроме двухгрошового эля, сочинять баллады про вас? Будь в герцоге пыла хоть столько, сколько у сапожника в шиле, он бы озверел, он бы со своей свитой убрал вас со своей дороги, не отсырей их порох на трусости, и уж, ей-богу, потерять вам с три эликантских бутылки крови, если вы их догоните, и получится у вас дырка на самом неподходящем месте, чтоб тебя лекарь закатал, как младенца, свивальником.
Какой у нас сегодня день?
Вот, ей-богу, легкий вопрос! Ну да, ведь сегодня… дай-те-ка сообразить!.. четверг.
Четверг!
Вот шум из-за мертвого товара! Лопни мои глаза, женщина и при жизни своей — мертвый товар, потому что каждая женщина обязательно побывает в руках у многих мужчин.
А в понеделыннк умерла.
Для смерти это — самый поганый день в неделе. А ведь чувствовала себя отменено и даже тарелку каши скушала в понедельник утром.
Возможно ль?
Так быстро догорел столь яркий факел.
Именно так, милорд. Быстро? Да я сам видал таких, которые садились за обед в таком добром здоровьи, что хоть отбавляй, а к трем часам уже валялись мертвецки… пьяными.
Несут в четверг! Скончалась в понедельник!
Вот спешка, батюшки! Наверно, саван
Был выложен заране, а червей,
Которым ею пировать, наняли
И чествовали, как гостей заезжих.
Странные они, в самом деле, едоки, милорд, и, как шут или молодые придворные, являются без приглашения к каждому лакомке.
Будь проклят день, отнявший у ней дух,
А у меня — блаженство! Пусть он будет
Отмечен указательным перстом
По полю всех календарей, на выбор
Грабителям, мошенникам, убийцам,
Как день, удачливый для их трудов.
И если наш прелюбодейный мир
Беременен изменою, кощунством,
Безбожьем, ложной дружбою, обманом,
Бранью (грех нищих), ложью (грех безумцев)
Или иным нечестием проклятым, —
Пусть разродится ими в понедельник!
Душой своей клянусь тебе, Матео,
Еженедельно склеивать в тот день
Веки, чтобы не глядели мои очи
На лица женские. И, запершись
В закрытой комнате, я стану думать
Только о смерти милой Инфеличе
Или свой череп узнавать в чужом.
Итак, отныне вы будете совершать эти благочестивые дела по понедельникам, так как день-то он уж такой поганый. Но надеюсь, что утром по четвергам я буду заставать вас с девкой.
Если, пока во мне струится кровь,
Я нежность обращу на женский вздох
В обход умершей или устремлюсь
В предел иных сверкающих очей, —
Не дай мне счастья, бог! Я буду верен
Ей в пепле и во прахе. Пусть гробница
Ее стоит, пока я жив, чтоб сгнить
Всей тленности, а памяти пребыть.
Если у вас в животе завелся такой удивительный уродец, как добродетель, куда ни шло: песенникам и летописцам будет чем поживиться. Но если я не пронюхаю, как вы деньков через десять отправитесь в веселый дом, пусть мой нос станет английским пудингом. Следую за вашей милостью, хотя бы и в вышеупомянутое место.
Ну что, привратник, — явится она?
Поскольку верить женщинам — придет.
Вот тебе за труды. (Дает ему денег.) Клянусь богом, если мне когда-нибудь понадобится баба, ты можешь рассчитывать на мои деньги вернее любого миланского вельможи, а сейчас — боже упаси! Дело идет о моей родной сестре, в духе и плоти. Верно, как то, что я христианский дворянин. Прощай! Я здесь пастою, поразмыслю, пока не придет. Посылая мне эту женщину, ты не был сводником, — уверяю тебя.
А и был бы, сэр, не велика важность: и почище нас, привратников, люди в сводниках побывали.
Батюшки! Многие этим назначения добились! Однако слушай: ты действительно попал в тот дом, какой следует?
Дом, полагаю, как следует — воров в нем не видал.
Да нет же! Ты уверен, что это был дом моей сестры Виолы?
По всем описаниям, он сходится с вашими вычислениями.
Не слишком высока?
И не слишком мала. Среднячок.
Она, она самая, клянусь богом! Славные, пухлые щечки, вроде моих.
За малой разницей на способность краснеть — очень похожи на ваши.
Дай бог! За целый дукат не хотел бы услышать, что она брыкается, а то в пути я уйму денег спустил — ехать-то пришлось все с моряками да дворянами. Вот тебе еще малость — за то, что задержал. (Дает ему денег.) Прощай, честный привратник!
Я у вас в долгу, сэр. Храни вас бог!
Не стоит, не стоит, дорогой привратник!
Тело христово! Никак она сама жалует?
Сестрица Виола, рад видеть, как вы функционируете. Не ожидали встретить меня здесь? Правда, сестра?
Да, правда. Я диву далась: у кого нахальства хватило за мной посылать? Добро пожаловать, милый братец!
Вот сдохнуть мне сейчас, сестра! Я прослышал, что вы замужем за пребогатым сморчком, и очень огорчился, что у меня нет лучшего платья. Вот потому и послал за вами. Вам ведь известно, как мы, миланцы, любим почваниться испанскими перчатками. А как поживают все наши друзья?
Отлично. Сдается мне, что вы достаточно путешествовали, чтоб посеять все свои дикие ругательства.
А, проказа их возьми! Ругательства? У меня их на клячу не хватит. Ей-богу, сестрица, я посеял все свои ругательства и пожал сотни две дукатов, если бы они были при мне. Пусть у меня кишки вылезут, а только я вынужден просить вас одолжить три-четыре десятка, покуда корабль не пристал. Руку на отсечение — сегодня же рассчитаюсь! Руку!
Все это ваши старые клятвы!
Как, сестра? Вы допускаете, что я способен прозакладывать свою руку?
Ну да, да — получите: оденьтесь получше, потому что у меня для вас есть преважное дело.
Вспотею за ним, как конь, если оно мне понравится.
Не распростились ли вы с прежним хвастовством-нахальством?
И мили еще не отъехал по этому здоровенному живорыбному садку — морю так называемому, как готов был распроститься со всею желчью.
Мне это тем прискорбней, что мне нужен сущий нахал-забияка.
Ну, так клянусь этим железом, что окажусь и порохом и затравкой. Сунься кто меня подпалить!
В таком случае одолжите мне ваши уши.
Уши мои принадлежат вам, сестрица.
Замужем я за человеком, у которого и богатства и ума довольно.
Сказывали мне, что у него лавка красного товару.
Совершенно верно. Я за важным горожанином, все у меня есть, чего только жене от мужа требовать. Одна беда: нет у него вовсе той штуки, которая каждому мужчине полагается.
В бога и в жизнь! Да он сущая мадрагора, «ли… прости господи!.. идиот какой-то, что еще хуже. А еще значит — все детки, которых он законно произведет в вашем теле, сестрица, по всем статутам окажутся пащенками?
Ах, вы меня поняли слишком буквально, братец! Я наслышана, что кто не сердится, тот не мужчина. Я ручаюсь, что муж мой — мужчина, как на картинке, во всем прочем, кроме этого, а тут уж не раскачать его никакой бурей.
Чорта с два! Побывал бы с нами на море! Тут бы его и раскачало и выкачало, потому что, вот пусть с меня кожа слезет, наш пропойный корабль валялся, как буй голландский.
Никаким убытком его не раздосадовать, никаким ехидством из себя не вывести, никакой наглостью прислуги не возмутить. Желчи в нем не больше, чем у голубя, жала — чем у муравья. Музыканта из него не будет, а ладу в нем сколько угодно, только никак не расстраивается, и так далек он от злости, что я часто готова себе язык отгрызть за отсутствие в нем первой способности всякого женского языка — мужей злить. А мой моего, братец, никакими громами извести неспособен.
Он, полагаю, сестрица, в нем уже всю кровь рассусолить успел.
Уверяю тебя, Фустиго, что я его люблю самым нежным образом, а только сама не знаю — вот что-то у меня внутри так и подкатывает, так вот и томит; именно — томит.
Так ты просто беременна, сестра, по всем данным и признакам. Да, я отчасти лекарь, а отчасти и кое-что еще. Я читал Альберта Великого и задачи Аристотеля.
Опять, братец, промазали: не со страсти томлюсь, от злости — до смерти мне приспичило, чтоб мой терпеливец-муж забил себе в рот целого дикобраза, так, чтобы колючки у него из губ выехали, как ус голландский, и ими бы в меня так и стрелял. Исчахну я совсем, если за эту четверть месяца не взбешу его.
Архангела в пятку! И четверти часа хватит: насадите ему рога.
Фа! Это он не сочтет нелюбезностью.
Да он, оказывается, на редкость почтенный человек! Так накачай его пьяным и бороду остриги.
Фу, фу! Чепуха, чепуха! Не француз же он, чтоб по волосам плакать. Нет, братец, надо будет вот что… только не выдавать!
Как повитуха, клянусь вам, сестра, или как цырюльник!
Засядьте в „Черепаху“, на Христофоровской. Я вам денег пришлю. Преобразитесь во франта; пусть у вас не руки вашей возлюбленной, а шпага и военная перевязь на шее висят.
Нужно еще будет большое перо на шляпу, как у французских наездников.
О, разумеется, чтобы показать, какая у вас отчаянная башка, не то вашу шляпу примут за дурацкий колпак. Короче говоря, вы во всем должны выглядеть, как отчаянный, горластый нахал.
Ну, насчет нахальства вы уж разрешите мне самому справиться.
Оттуда направляйтесь в нашу лавку и в присутствии моего мужа целуйте меня, срывайте с меня кольца, драгоценности, что попало… Только потом отдадите, братец, по секрету.
Руку на отсечение, сестра!
Загибайте и в то, и в се, будто вас только что возвели в дворяне.
Нет, будто дали четыреста фунтов в год.
Хамите злей, чем лейтенант среди моряков-новобранцев, зовите меня своей милой, наперсницей, кузиной или еще чем, только уж не сестрой.
Нет, нет! Вы у меня будете кузиной, или того лучше — кузькой. Это такое франтовское словцо у горожанок и их компаньонок, когда провожают их к мужчине в сад. А вот назвать вас, сестра, кузькиной матерью, все равно, как прямо девкой обозвать. Нет, нет! Я уж вас в лучшем виде откузиню.
Он слыхал, что у меня есть брат, да в глаза его не видал. Так вы уж примите приличный вид.
Лучший во всем Милане, будьте благонадежны!
Забирайте товары, да не платите, оберите мой корсаж, выворачивайте карманы, кошелек, играйте в кости копилками. Только, братец, вы это все потом должны будете возвратить… по секрету.
Клянусь громами этого лазурного неба, что так и сделаю, или пусть мне никогда не узнать, что такое секрет. Уж не воображаете ли вы, сестрица, что я вас обжулю, когда вы станете моей кузиной? Бог моей жизни! Вот-то буду ослом! А уж если не растрясу ему кишки, так предавай меня в идиоты.
Рассчитайте все и действуйте соответственно. Прощайте!
„Черепаха“, сестрица! Жду там сорок дукатов.
Туда и пришлю.
Закон опровергай:
Жена захочет — ляг да помирай. (Уходит.)
Всем воспретите вход; заприте двери…
А вы достигшее вам глаз и уха,
Под страхом смерти, ветру-побродяге
И частью не вверяйте. Дать часы!
Вот государь.
А! Склянка на исходе!
Но, доктор Бенедикт, не лжет наука?
И сможет ли отлив сапериферный,
Спадая с тела отмели кристальной,
Его оставить прежним и сейчас?
Вот именно, сейчас.
Ее откройте!
Взгляните, доктор, как прохладный пот
На теле показался.
Началось.
Жизненный дух, который сонным зельем
Был скован под наружной коркой льда.
Отныне пробивается наружу.
Не беспокойте!
Стульев!
Вы послали
За музыкой? Ого! Заговорило,
Пошло! Следить за сном и за часами.
Сядь, доктор! Герцогство вдвойне тяжеле
Моего на единой из чаш весов,
А полоумный мальчик Ипполито
В противовесе, у меня не смогут
Ее купить, будь она знаньем легче
Невесты с милостынею в приданом.
Мне легче смерть ее на Апеннинах,
Чем выдать за него. Я признаюсь,
Что знатен Ипполито и таков он
(Не будь он крови родовых врагов),
Что сам бы я ловил его в зятья,
Но в князя прихоть льется с эмпирея,
И мудрено найти ей параллели.
Проснулась!
Живо, доктор Бенедикт!
А вы — хотите жить, так подтверждайте
Все то, что доктор или я объявим.
Потом вы с ней отправитесь в Бергамо
Какой ужасный сон!
Леди!
А?
Детка!
Ну, Инфеличе, что с тобой? Скажи!
Отлично! Доктор-то зачем? Здорова
Не совсем. Бледная рука болезни
Похитила тебя от торжества:
Едва губами ты коснулась чаши,
Целованной любимым, как холодной
Росой покрылись щеки, точно смерть
Рыдала над гибелью такой красы.
Я помню
Наш пир, но я не помню нездоровья.
Не помнишь, значит, как ворвался вестник
И огласил нерадостную новость,
Что умер он?
Как, вестник? Кто же умер?
Ипполито. Ах, не ломай ты рук!
Гонец не видан, вести не слыхала.
Верьте мне: это так, княжна.
Ну, вы?
Действительно, сударыня.
Ну то-то!
Убили вы его, теперь — меня.
О Инфеличе, не терзай себя!
И раньше злая весть тебя сразила,
Как громом в сердце, так что быстрый ток
Жизни замерзнул.
Это все неправда.
Неправда! О, безжалостный отец!
И нам пришлось всей хитростью науки
Жизнь возвращать в тебя.
Так было, леди
Эх, ну! Вы все не верите? Друзья,
Клянемся, что ли? Мало мы возились?
И как еще, великий государь!
Смерть так переменила весь твой облик,
Что, будь еще в живых твой Ипполито,
Я на коленях бы его молил
Взять тебя замуж. И сейчас я каюсь
В своей жестокости к нему и роду.
А ты о нем не плачь: ведь все мы смертны.
Доктор, что место, где она так часто
Видала его в жизни, ей не вредно?
Да, несомненно, вредно.
Вредно, вредно.
Итак, дитя, ты поезжай в Бергамо.
Куда угодно вам — везде тоска
Карета подана. Вокруг Бергамо
Прекрасный воздух, тропки, кабаны…
Да! Ты охоться; присылай нам дичь,
Сраженную как бы в Киприйских рощах
Твоей рукой прекрасной. Покажите,
Где стать и как стрелять, и пусть, охотясь,
Убьет тоску. Ступай, дитя, обирайся
Сегодня ночью уезжать в Бергамо.
О я, несчастная! (Уходит.)
Следить за нею
Ни слова, что ее похоронили
Или что это призрак ей посмертный:
Повешу всех за слово „погребенье“!
Уж скорей по-гречески заговорю, государь, чем такое смертное слово вымолвить.
А я так по-уэльсски, что еще труднее греческого.
За нею! Прочь!
Ну, доктор Бенедикт,
Заметили вы, как в лице менялась
При имени его и смерти? Вот бы — вправду!
Возможно.
Как? Ему желаю смерти.
Желание осуществимо. Слово —
И вот вам яд, готовящий могилу.
Я недурной знакомый Ипполито,
Считаюсь другом, припаду на грудь
И до смерти ужалю. Яд все может.
Исполни — полнаследства отдаю.
Да будет так. Хоть грех горит в огне…
Престол — покров грехам: твой грех на мне.
Синьор Пиорато, синьор Флуэло! Станем мы забавляться? Ударимся об заклад?
Все, что угодно, лишь бы смеху потомство зародить.
А у меня в мозгу, действительно, зашевелилась сейчас преигривенькая затея. Она способна доставить нам отменную потеху.
Давай, давай! А где место действия потехи-то?
В доме синьора Каадило, терпеливого человека, нет — чудовищно терпеливого мужчины. Говорят, что кровь в нем невозмутима и что он вытянул из всех мужчин терпенье, а из женщин — постоянство.
Вот оно, почему теперь столько девок развелось!
И столько сволочей.
Правильно!
Короче говоря, ходит слух, что он так кроток, так приветлив, так вынослив, что его действительно ничто не раздражает. Теперь давайте придумаем, какой должна быть шутка, чтобы сделать это зерцало терпенья таким же бешеным, таким же свирепым, таким же полоумным, как английский рогоносец.
Вот была бы потеха! Только как же этого добиться?
Предоставьте мне: у меня есть штука, план, мечта, замысел, который его ужалит, ей-богу, даже будь у него в пузе с наперсток крови, а печень не больше кабацкого жетона.
Ты-то его уколешь? Ты-то его раздразнишь? Ты его разозлишь? Ах, знаю я его испытанный нрав! Ты его уязвишь? Да ведь терпенье-то у него превыше всех обид человеческих: ты скорей заведешь желчь в ангеле, чем грубое настроение в нем. Да вот приведу вам пример. Невероятно сдержанный синьор Кандило пригласил как-то к себе одного неаполитанского вельможу, человека удивительных вкусов и не менее удивительного гастронома, заклиная свою жену именем всей взаимной любви приготовить угощение, достойное столь почтенного лакомки. Она, верная истинно-женской природе, жадной не упустить возможности самого крайнего оскорбления, и полагая, что ей наконец подвернулся случай потешить свой норов, умышленно пренебрегла приготовлениями и оказалась не только без замечательных, но и вообще без всяких кушаний. Он же, согласно кротости своего духа, занимал господ и учтивой беседой заполнял время настолько, насколько это возможно горожанину. В конце концов вельможи превратились в голодающих, потому что обед так-таки и не был подан; желудки их оказались обманутыми, а зубы — в дураках, и если уж злоба способна охватить человека, так здесь имелся достаточный предмет к раздраженью любого гражданина на свете, не будь он окончательно доведен супругой до сумасшествия.
Да не сойти мне с этого места, случись такое со мной, я бы учинил зверскую расправу над супругой и всеми ее присными! Во-первых, всех мужчин насадил бы на вертел, зажарил бы всех девок, испек бы хозяйку, да и подал бы гостям на стол.
Да, это б всякий сделал, но не он.
И ты его рассердишь? Ты расстроишь
Какой-нибудь дрянной, безмозглой шуткой?
А вот вам христова кровь, синьор Пиорато, что я ставлю против вас, который порочит мою затею, сотню дукатов за то, что я его раздразню, что я его рассержу, что я его взбеленю.
Есть! Лапу! Вы — свидетелем, Флуэло!
Свидетель есть. Мы бьемся об заклад.
За мной! Туда отсюда недалеко.
Я живо разозлю его, дитя,
И сто дукатов загребу шутя.
Подите вы! Уж и знаменито вы свои товары разложили! Небось в самом деле так думаете, а? Одна штука здесь, другая там! Вам действительно нужен отменно терпеливый хозяин.
Ей-богу, ведь у нас проклятая хозяйка!
Заворчал уже, а? Заворчал? Хотелось бы мне, чтоб хозяин ваш или я были чуточку посердитей! А то терпеливая пара перепортит в доме всю прислугу, чуть под крышу войдет.
Это вы-то терпеливы? Как же! Таким только чорт бывает, да и то только, когда озвереет.
Что надо господам?
Купить изволят?
Голландское, батист, лино-батист.
А где синьор Кандило, твой хозяин?
Ей-богу, синьор, он там с кем-то торгуется. Сейчас придет.
Чорт! Дай взглянуть лино-батист, да лучший.
Лучшего во всем Милане не сыщете, сударь. Вот кусок. Могу предъявить господам и великолепный миткаль на рубашку. Это сейчас исключительно изящная мода, самая деликатная и придворная. Мягкая благородная набойка, сквозь прорези двух кусков ласковой тафты. Ах, как отчетливо, красиво и даже довольно великолепно!
Как лихо языком вертит, мерзавец!
Ручаюсь, что его мастерили, здорово похваляясь.
Она и есть, про что ты говорил?
Материя-то? Она самая! Она самая непорочная изо всех, кого вы изволили щупать, с тех пор как стали барином. Вы только посмотрите, какая она гладкая да чистая… во! Гладкая, как чело Цинтии, и чистая, как какие-нибудь сыновья и наследники, когда промотаются дочиста.
Лихорадка болтовне твоей! Груба.
Что вы? Это она-то груба? Ну, так уж если вы на нее лихорадку накличете, так из нее всякая грубость вылезет, мигнуть не успеете.
А что? Отбил французскую забранку?
Извольте взглянуть, господа! Вот вам другая. Милости прошу сравнить — сравните деву со шлюхой.
Фу! Из тех, кого вы назвали, я и получше видал: поглаже, да и почище.
По вкусу вам, может, и больше подходили, а уж чтоб были больше к лицу — не найдете.
Вот он! Подайте вид, что мы уходим.
Идем, идем — поищем у других!
Что? Что? В чем дело?
Господин нашел изъян в лино-батисте да рассердился безо всякой к тому причины.
Вовсе без причины?
И потому вы дали им уйти?
Ах, можно задержать вас на два слова?
Зовет нас.
Тем удачней будет шутка.
Привет мой франтам! Просим вас поближе.
Простите грубости людей — боюсь,
Он по-приказчичьи вам наболтал. Лино!
Взгляните, господа, вот… нет… да — этот!
Даю вам слово честного торговца,
Тканье — как раз: ни слабо, ни жестко,
Как черноты подделки далеко.
Так. А почем расцениваете?
Пятнадцать шиллингов за ярд. По чести.
Это слишком дорого. А как по-вашему: сколько ярдов в куске?
По-моему, семнадцать ярдов будет.
А сколькими дозволите служить?
Дайте прикинуть. Эх! Кабы получше!
Ну, словом, лучшего в Милане нет.
Вот что: отрежьте мне на целый пенни.
Ха ха! Да вы веселый господин!
На пенни, говорю.
Лино-батисту?
Лино-батисту! Да, лино-батисту на пенни. Да, в христа-бога кровь! Не слышали? На целый пенни! Оглохли?
Оглох? Нет, сэр. Но признаюсь, что редко
Товар таких заказчиков встречал.
Ну, так если вы и ваш лино-батист нами брезгуете, — будьте здоровы!
Подождите, пожалуйста! Одно слово, синьор: объясните, сделайте милость. Зачем вам столько понадобилось?
Ей-богу, вам что? Захотел на пенни.
На пенни? Что ж, пожалуйте — отрежем.
Подумайте! На пенни, госпожа!
На пенни! А назвался дворянином!
Нет, нет, не так.
В чем дело, господин почтенный? Прикажете с этого конца отрезать?
Нет, нет — и не оттуда.
Из середины — или не возьму.
Из самой середины? Вот, извольте!
Монета в пенни есть?
Да, вот смотрите.
Позвольте ее мне.
Вот-то шутка!
Испортит весь кусок?
Жена, терпенье!
Дурака ли валяете со своим терпеньем? Господа, могли бы вы во всем городе кого-нибудь другого, кроме моего мужа, выискать, да и дурачили бы.
Примите во внимание ее пол
И пропустите ее речь. Голубка,
Так отобьете всех моих клиентов.
Шелудивые клиенты! Вы эту сволочь клиентами называете?
Терпенье, женка!
Чорта ли в терпеньи!
Стопой господней клянусь вам, хозяйка, что это шайка каких-то озорников.
Извольте взглянуть, господа: вот ваша покупка. Покорнейше благодарю! Деньги с вас получены. Запомните, пожалуйста, мою лавку, прошу не забывать и быть моими постоянными покупателями.
Нечего сказать, покупатели!
Дайте мне возможность еще на вас заработать.
Очень нужно!
Итак, ты проиграл мне сто дукатов.
Да, да, сознаюсь: может быть, что „оно“
Не женщина и не мужчина. Шутим,
А в нем волненья, гнева хоть бы след:
Наверно, голубь он — в нем желчи нет.
Сознайтесь: сердитесь, хоть ловко скрыли?
Признайтесь, что сердиты?
Как могли вы
Подумать, что волнуюсь и сержусь?
Он взял товар, я взял у него деньги —
Так где ж причина, чтобы мне сердиться?
Ее и лучший логик не найдет.
Да не нахальство — взять лино на пенни
И вырезать посереди куска!
Фу! По себе сужу: овца вспылит,
Торгуй она батистом, да ей-богу!
Тогда позвольте мне ответить вам:
Я здесь для угожденья всем, кто купит,
И их капризам; нет обид от них:
Но взявши с одного — возьмем с других.
А, может быть, ему не больше надо?
И пенни — деньги, взять его не бунт:
На пении плюнешь — потеряешь фунт.
Торговец должен чорту угодить
Терпеньем, если чорт пришел купить!
Вот чудо-человек: ничем не сбить!
Ах, если б женщинам такими быть!
А чтоб вам подтвердить, что я доволен
Всем происшедшим: Джордж, неси братину.
Я выпью за здоровье господина,
Что только что дал денег мне.
Тьфу, пропасть!
Всю нашу прибыль станем пропивать
Во извинение лино на пенни.
Жена, пей за здоровье господина.
Выпила, как же! (Разливает вино.)
Джордж, налей еще.
Вина — моя: толкнул.
Судьба — коса:
Такому мужу да жена-оса.
Серебряная с позолотой. Ею
Я шутку разыграю и наверно
Заставлю взбелениться. Друг Кастручио!
Тебя жалеючи, я выбрал план,
Как выручить твои дукаты. Верный!
Он всякого терпения лишит.
Благоприятствую таким проектам.
Довольно! Хватит!
Господа, за вас,
За ваши посещенья: рад служить вам!
Я отвечаю вам, синьор Кандило. (Пьет.)
Теперь вам, выигравшему сто дукатов!
Кастручио, я вам до дна отвечу. (Пьет.)
; Синьор Флуэло!
Ты меня подводишь:
Я вам последний человек.
Джордж, снова!
Вот это хорошо, почтенный Джордж!
Итак, синьор Кандило, — это ваше.
О, извините! Это не по мне.
Вы не ответите?
Да, но не этим:
Любовь большая — в малом.
Без пословиц!
Клянусь — все выпьете.
Да нет, не выпью.
Не отвечать? Я унесу братину.
Братину? О, как вам угодно, сэр!
Возьму, клянусь вином! (Пьет.)
Ответьте — стащит.
Ну, вам за здравие я выпил все.
Что ж, станете вы отвечать мне тем же?
Этим не грешен.
Ну, тогда прощайте!
Ей-богу, я братину унесу.
Если это вам нравится — отлично.
Да, она мне нравится и, как вы сами говорите, отличная. Прощайте, синьор Кандило!
Прощайте, Кандило!
Всегда рад господам!
Ничуть не тронут?
Его терпенья не перехитрить.
Я вам, хозяйка, говорил с самого начала, что все это озорники!
Вот так дурак! Вот так муж! Вот так сумасшедший! Надеюсь, вы не дадите им ушмыгнуть с серебряной вызолоченной братиной, лучшей во всем доме. Бегите, молодцы, учините за ними погоню!
Сдержись, пожалуйста! Все обойдется.
Ступай-ка, Джордж, и отыщи констэбля,
Да попроси спокойно — их вернуть.
Шуметь не надо — это господа,
И сделано-то больше на потеху.
Все шутка, хоть и далеко заходит.
Поэтому обставь полегче. К делу:
С констэблем по пятам.
Да поспеши.
Терпеливец вы, мокрая курица! Неправа я, что ли? Полюбуйтесь, до чего нас ваше терпенье доводит: всякий вас оседлал и поехал. Станете вы скоро кобылой для общественной гимнастики! И какой прок женщине от такой тряпки! Лучше бы мне такого мужа, чтоб лупил меня трижды на дню, чем чтоб его два раза в полчаса провели. Ох, так и пожгла бы я все товары со зла!
Пожалуйста, уймись. Будь мне женою,
То есть будь терпеливой: муж с супругой
Имеют душу общую — так надо.
Зачем одной с другой искать разлада?
К чорту ваши увещанья! Но если только моя братина пропала…
А вот и они!
Сэр, констэбль отпустил их со мною. Ничего тут особенного не выйдет, потому что он стоит за дверьми.
Констэбль — приятель Абрам.
Какого чорта вы нас задержали?
Нас задержать! Чорт!
Не ругайтесь, франты.
Вас ваша брань волнует — не меня.
У вас жены братина: серебро.
Нет, наша в позолоте.
Вами взята,
Да, злато в ней — на вас тем больше зла-то.
Надеюсь, вы не рассердились, сударь?
Сбылась надежда — я не рассердился.
Нет, а немножко-то пришли в движенье.
Я? Нет — вы двигались: вас привели.
Но вы от гнева и от нетерпенья
Велели взять нас.
Нет, вы обознались.
Я сделал это только от терпенья,
А не от гнева. Если б я сердился,
Так стал бы вас преследовать судом
И доводить до сраму. Так у знати
Вражду возводят из-за пустяков.
Весьма прискорбно. Жизнь теряют люди
За деньги, что едва ладонь покроют.
Весьма жестоко. Те уязвлены,
Кто ищет жизнь отнять. А мой закон:
Без гнева потерять и миллион.
Счастливый человек! Ты судишь право,
И государству от такого — слава.
Пора за стол садиться, господа.
Не уходите — я прошу обедать.
Я не видал, чтоб даже ломовой
Ответил здесь отказом. Я не (буду первым.
Ни я.
Ни я.
Попросим и констэбля.
Джордж, позови. Пусть будет в подтвержденье
Того, что не сломать во мне терпенья.
АКТ ВТОРОЙ
правитьЕй-богу, сейчас!
Чего там уродуете?
Вас ради, ей-богу: дырку вам штопаю в белом шелковом чулке.
Зеркало здесь? А коробки с красками?
Есть, ей-богу. А коробки с красками тоже, кажется, здесь… да, здесь. Здесь обе ваших комплекции, а не будь у меня самого на лице все четыре комплекции, вечно бы мне ходить с препаскуднейшей рожей. Уж я вижу, что кое-кто из мужчин не хуже баб родились под злою планетой. Чорт возьми! Сейчас я еще поганей выгляжу! А ее лицо ОТ этого сияет самым предосудительным образом. Тут либо какая-то хамская хитрость в мазке, либо это специально женская помада.
Где мои брыжжи и плоильник, тупица?
Плоильник ваш изволит совокупляться с вашими брыжжами на буфетной полке или на буфетном полку.
Давайте их. Что у вас суставной ревматизм, что вы скорей не двигаетесь? (Бьет его.)
В пальцы бы вам ревматизм, пока драться не отучились! Поймайте-ка! (Уходит.)
Я тебя, собака, поймаю, погоди ты у меня ворчать.
Купидон мой бог, как мой ноготь гол!
Выпорю его, коль милый не пришел.
Вот брыжжи. Мне их, что ли, плоить?
Да, почтенный Роджер… нет, постой-ка! Пожалуйста, подержи это, милейший. (Продолжает напевать. Роджер держит зеркало и свечу.) Вниз, вниз, вниз, падаю и поднимаюсь.
Ну, так вам, ей-богу, пора закрывать лавочку, если уже и подниматься перестали.
Какую лавочку, приятель Абрам?
А вот эту самую, где торгуют повышением и понижением или торговым падением.
Мы начинаем понимать друг друга.
Я знаю, кто поплатится за это.
А как я сейчас выгляжу, хозяйка?
Как вам и положено: как шестипенсовая сволочь-сводник.
Чем вам обязан. В самом деле, я .выгляжу, как старинная пословица: чорту свечу держи.
В бога и в жизнь! Да я вам нож в пузо воткну, если будете мне так дерзить! Что? (Пост.)
Здравствуй, девка, чудо красоты… гм! гм!
Как живем, сэр Плут, долг забыли вы… гм! гм!
Плевала на вас, сэр! Что за шик сегодня!
Фа-ля-ля-лира-ля.
Вы ли это, сэр, плюгавейший из сотни?
Фа-ля-ля-лира-ля.
Болячка заешь! Как ты мне зеркало держишь?
Как дверь — пальцами.
Нет, миленький Роджер, пожалуйста, держи хорошенько. (Поет).
Страстных птичек щебет…
А сегодня гости придут, ручаюсь своей крошечной невинностью: нос зачесался.
Вот и я сегодня ночью то же сказал, как за нос блоха кусала.
Есть. Сунь мне теперь брыжжи. Платье мне, платье! Где шнурки, вот пропасть! Роджер!
Вы уж давно пропащая.
Смилуйся, господи! Не один, так другой болван ломится.
Прикажете, сударыня, отпереть болвану?
А эта дрянь так здесь и будет валяться? Убрать, живо! Да, да: стучи на свою голову, кто ты ни на есть! Так. Ну-ка, подсеки нового лосося да подтягивай его к берегу.
Хоть я на него и не лакома, а завтрак из него сделаю.
С утром вас, кузька!
Как поживаете, дорогая приятельница?
Здравствуй, мартышка. Как поживаешь, миленькая поганка?
Отлично, миленький поганец.
Роджер, дай, пожалуйста, свету, прошу тебя.
Приходится вам просить, синьор, ибо все мы, живущие в сей юдоли скорби, черны, как геенна огненная. (Уходит за свечой.)
Хорош ли у вас табак, Флуэло?
Понюхайте.
Щекотливая штука, должно быть: так в нос и заехала.
Вот вам червонец свету, синьор.
Что, мерин бесхвостый? Ты там на что намекаешь?
Я только сказал, что бог посылает нам свет небесный, или некоторое количество золотых с ангелом.
Ступай за вином да половину вылакай по дороге.
Господа, мне велено принесть вина да вылакать половину.
Слушай, Роджер!
Нет, дай я скажу!
Погоди ты, клещук!
Извольте приказывать оба сразу, господа.
Стой! Какое вино всего полезнее по утрам?
Сэр, для моей хозяйки лучшее — „Гиппократ“. Она будет очень рада, если я его принесу.
Гиппократ? Вот же тебе кругляк, змееныш ты этакий!
Так, господа! Здесь выходит всего шесть шиллингов, шесть пенсов. Полгаллона и калач. (Уходит.)
А вот табак „Геркулес“. Не угодно ли познакомиться?
Только не мне! От этого табака у вас изо рту лисьей мочевиной несет. Вы где вчера ужинали?
В таком месте, дорогая приятельница, где за ваше здоровье плясали канарку, ей-богу! Вас там не хватало.
Чтоб я там была? Со всеми вашими шлюхами, свет мой! Чорт с вами, плевать мне на них! А вы-то когда перестанете из-под чужих кур яйца высасывать?
Что вы, приятельница? Честное слово, верьте — не верьте, а там ни одной курицы не было. Спросите Флуэло.
Да нет же, кузька! Ей-богу, не было: одни петухи! Синьор Маловелло пил твое здоровье.
Ах, сволочь! Там был этот коновал?
А рыцарь, сэр Оливер Лоллио, присягал, что готов поставить тебе тафтяную юбку, чтоб только тобой разговеться.
Мной? Да я ему рожу сворочу, к чертям выкину, крысолова! Самый сопливый невыволока!
Многие, правда, считают этого Лоллия дураком, но он — замечательный дурак.
Да и нашел последователей. Изо всех этих драчливых, грязных рыцарей именно не терплю, чтоб он ко мне прикасался.
Что с тобой, девка? Разве пархат?
К чорту его! Не дожить ему до такой чести! Да и парша сесть на него брезгует! Парши достойны те, кто получше его, а его поганый рыцарский шлык мне просто претит пригонять, потому что он — твой ольдерменский халат: кролик снаружи, а внутри лиса, и больше ни пера. Этот размилейший Оливер баранину жрать, пока не треснет, будет, а за точку ножа платить, так он, челюсть его тощая, ничего не даст.
Язви его! А ты сажай его против солонки и ни крошки не давай ему, пока всем полной порции не отпустишь.
Лорд Элло, дворянин в услужении, тоже к нам присоединился. Ей-богу, наши носилки взял: пришлось ему путешествовать к одному горожанину — денег для своего лорда занимать.
Ну и осел же лорд, если стал деньги занимать у горожанина.
Нет уже, прости господи, и осел же горожанин, если даст лорду взаймы.
Франтам наше почтение! Смею сказать, что встретил вас как нельзя кстати, синьор Флуэло.
Смею сказать, что и вы как нельзя более кстати здесь, синьор Матео.
А как поживает моя маленькая милашка?
Не хуже своего поклонничка: вот перед ней три придворных блюда, а есть в них нечего. Ну, что там? Какого чорта ты так стоишь? Очумел, что ли?
А и, ей-богу, так.
Почему вина не разливаешь?
Ей-богу, я его уже все разлил — все вино, какое вам господа поставили, пролилось: налетел на меня, малость, посыльный да так с ног повалил, что ни капельки не осталось.
Вот мне напасть, что позволила такой сухой репейной роже у себя под носом разрастаться. Вид у вас, как у облезлого кота перед вешанием. Провал меня возьми, если он всех денег не спер и нас всех не обставил!
Нет уж, ей-богу, правда: ничего не пер.
Многим господам ты так услуживал?
Не больше пяти сотен, кроме приказчиков и прислуги.
Убавил. Страшно стало, что стащу их?
С вас станется, их также упрете.
Фу! Ах, режь мне шнуровку, поклонничек: сейчас родимчик хватит — так уж меня его хамство злит!
Чорт знает что1 Да не из-за несчастной же винной бутылки!
Да нет же, милая Белафрон, ради поросячьего визга!
На, Роджер, принеси еще. (Дает денег.) Право же, это просто несчастный случай, приятельница.
Прочь с глаз моих, негодное пуританское отродье!
Еще бутылку? Есть, ей-богу.
Ты и эту разлей.
Поклонник мой, а это же что за господин? Ваш друг?
Боже мой! Стул ему, стул! Дорогая, если вы меня любите, окажите внимание этому господину и приветствуйте его полюбезнее.
Очень рада вас видеть. Садитесь, пожалуйста.
Спасибо, сударыня.
Да ведь это граф Ипполито? Прошу вашего прощенья, Синьор. Вы здесь все время прогуливались, а мы и не заметили! Разрешите вам предложить стул. Вы здесь посторонний, а мы знаем уже все местные порядки.
Угодно вам? (Предлагает табаку.)
Нет, добрый мой Кастручио.
Я вижу, вы забросили двор со времени кончины вашей возлюбленной. Вот уж было нежное создание! Прошу вас, дорогая, вы уж разрешите нам всем этим заняться, по праву нашего знакомства. Соблаговоли вы назначить нам свидание на квартире моей кузьки, я бы вам устроил банкет.
Сэр, я не заслужил вашу любезность.
Кто та, кого вы называли кузькой?
Ей-богу, бедная дама, раньше была в хорошей среде; из тех, за кем числится процесс и кто живет в доме стряпчего.
Она замужем?
Ого! Поскольку могут быть замужем шлюхи, солдатки и тому подобные. Вы ее раньше не видели?
Не видел. Очень милое созданье?
Клянусь богом, когда вы ее узнаете, как мы ее знаем, вы присягнете, что — милейшая, добрейшая, нежнейшая, очаровательнейшая мартышка под небом. Кожи атлас не нежнее, батист не белее.
Похоже, что продажная красотка.
Да, как и все красотки: девка — клад.
Весьма печально, что она — клад-девка.
Ей-богу, тебе следует, дорогая. — Э, что вы это, синьоры? Шептаться? Не бился я с вами об заклад, что неделя пройдет — и встречу вас в непотребном доме?
Да, радуйтесь: вы выиграли ставку.
Как вам понравилась моя госпожа?
Как госпожа-то она хороша, да лучше еще будет, если она не станет вашим господином. Я нарушу все правила, господа: будьте здоровы!
Бога за ногу! Вы от нас не уйдете.
Синьору наше общество не по вкусу.
Покорнейше просим остаться!
Поверьте: у меня дела. Простите!
Меня не вызовете через полчаса?
Возможно.
Возможно? Как же! Можете поклясться. Вы так настойчивы, что, право, я зайду. (Уходит.)
Это еще что за печальная картина, поклонник?
Это граф Ипполито, славный граф.
Жидовочка! Блестящей нет в Милане.
Да разве вы ничего не слыхали про графа Ипполито, приятельница?
Плевала я на ваших графов, если они такие дохлые.
Он так разочарован, мудрейшая Белафрон. А вы, благородные любезники, давайте-ка ужинать и графа пригласим. Ты на председательском месте сидеть будешь, шлюшка.
Шлюшка? Ах, вы судак разварной!
Объявляю королевское перемирие. Изволь, принимаю на себя весь ужин, лишь бы его рассмешить.
Просто хамство так изменять своей молодости с этой тиранкой меланхолией.
А все из-за женщин.
Женщины? Небось, девка какая-нибудь! Что это за цаца?
Слышала бы она вас!
Ей-богу, и мне того же хочется.
Нет, поклонничек, что это за женщина?
Фа!
Пожалуйста, скажи. Поцелуй — и скажи. Уверяю тебя: он порядочный человек, раз так по женщине убивается. Ну, подлец кто?
Клянусь богом, не скажу, не могу, ей-богу, голубка. Сделано, господа? Сегодня ночью в Антилопе. Да, потому что там самое лучшее вино и самые расторопные половые.
Идет! В Антилопе.
Идет! В Антилопе.
Идет! В Антилопе.
Сегодня ночью не могу там быть.
Не можете? Богом клянусь, должны!
Нет, богородицей клянусь, не должна!
Ну, так отложим до пятницы. Тогда придете, кузька?
Ладно.
Вы самая злющая обезьяна! Роджер, убедите свою хозяйку ужинать с нами в эту пятницу. Вам лучше всего будет явиться распоясой, как сумасшедшая, в корсетке, а лиф подкладкой наружу вывернуть, точно сущая девка — черным ходом от своего повелителя улизнула.
Ну, ну, к чорту!
Пора обедать. Идем Матео?
Да, да, Прощай, девка!
Прощайте, мальчики!
Роджер, за каким вином тебя посылали?
За пащенком, а то, будь оно честно зачато, сюда бы войти посовестилось. Вот они шесть шиллингов, пащенку алименты!
Жульническая компания! О, милый Роджер, сбегай в харчевню, купи мне жаворонков получше.
А может, тетерю?
И то правда — парочку, если не слишком дорого.
Одну куплю, другая и так здесь. (Уходит.)
Что, джентльмен, мой друг уже ушел?
Только что спину показал.
Прощайте.
Могу направить вас к нему.
Прошу вас.
Угодно нам остаться? Ждать недолго.
Мне все равно.
Прошу садиться.
Жарко. (Снимает шпагу)
Если позволите, я похожу.
Сколько угодно. Видите — там опивки.
Не надо, нет, совсем. Благодарю.
Квартирка славная. Я вижу, друг мой
Давно знаком вам.
Право, сэр, он ходит,
Как и другие, время убивать.
А если кров мой будет вам приятен,
Такой же вы мне будете приятель.
А если нравитесь, что мне услышать?
Что чем богата, тем и рада вам.
И разрешат играть мне роль Матео?
Роль?
Вас обнять, шалить и целовать.
Вам можно для меня его оставить?
Я здесь ни с кем не связана.
Что значит:
Свободны ото всех, гожусь и я.
Но должен вам сказать: стань вы моею,
Вся будете моя. Я не делюсь,
Я буду скуп и разгоню их всех,
Я в наслажденья ростовщик, ей-богу.
О, участь!
Можно знать, о чем вздохнули?
Мне не давалось счастья повстречать
Того, единственного, кто так любит,
Чего всегда желала. О планеты!
Встреться хоть раз мне добрый человек,
Способный лишь себе греха искать
Для личного владенья, пусть нестатный.
Невзрачный, только что не кривоног,
Да содержи меня, насколько надо
Телу, — я правдою своей клянусь,
Была бы я верна его желаньям.
Так буду предана его закату,
Как бедной женщине возможно быть.
На это ловят только желторотых,
Едва вступивших в этот хитрый свет:
Засада, дудочка, а там и сетка.
Ну, ладно! Признавайтесь, сколько их
Это же заверение впивали
Из этих губок?
Право, ни один.
И не краснеть?
По правде — ни один.
Право! По правде? Скупы вы на клятвыI
Добро, не будь в нем худа. Ну, будь я
Прохвост и до прихода будь описан
В легких тонах, по правде, уверяю,
Право бы, стали клятвами греметь,
Качать небесный свод, ломая сферы
И душу, верную творцу, терзать
Смятением и страхом.
Надо клясться?
Тогда поверите?
Чем дальше — хуже.
Привычный грех не ощущают души.
Чуть выйду за порог, как новый гость,
А там и следующий, и четвертый
Увидят золотой крючок с наживкой
Страстей, в ту же длину. Вы разрешите
Сказать, что видел письма вашей ручки
С точно такой же музыкой Матео.
Матео! Правда, но, поверьте, я
Едва освоилась с вашим присутствием.
Как зренье вас вселило в сердце мне.
Со мной не притвориться вам! Я знаю,
Что это общая у вас всех страсть —
Подсечь лесою простака, чтоб позже
Его червонцы отправлять дружку,
Потом покажете французский фокус,
И уж ему карета между ног
Хоть проезжай.
О, я клянусь душою —
Нет! Покажу себя я честной стервой:
Я буду одному верна. Я — первой.
Если кто склонен верить вашей клятве,
Пусть верит: я — не он. Я знаю — лжете
Вы каждым словом. Да, любая шлюха
Верна одной неверности своей.
Что ж! Научить вас презирать себя?
И ласково, не без ума и смысла?
Согласна. Притворюсь себе противной,
Если вам не мила.
Если в вас кровь
Красивая жива, я попытаюсь.
Ссудите мне вниманье и молчанье.
Для легкости лишились вы души:
Сокровища небес ее купили,
Но за полкроны продана, а тело —
Помойный сток, в него сливают всю
Грязь города. Грех множества людей
В вас заключен. И если предположим,
Что все ваши партнеры стали в ряд,
Получится тропа, которой стыд
Ваш прямо в ад отсюда побежит.
Что ж, говорить еще? Всем здесь известно,
Что стольких девка скверно искалечит,
Что разнесет больницу. Можно эту
И к вам спокойно приложить примету.
Вы так же подлы, как и вьючный скот:
Наемно ваше тело, как и тот.
За золото и камин жарких стран
Ложитесь под жидов и христиан:
Будь он арап, татарин, будь он рожей
Поганее, чем череп мертвеца,
Прими хоть чорт обличье человека,
Тряхнет деньгами в кошельке — готово!
И шлюх ведут в ад золотой уздой.
Вы турок злей: те продают одних
Христиан, а вы еще самих себя.
Кто любит — ненавидит вас и жидким
Зовет проклятием, чуть отдохнув
После греха, он горько проклинает
Бесплодный пир: зачатое одним
Отравлено другим, разврат — убой.
Где яблок ждать, когда трясут деревья?
О, горе мне!
Могу сильнее жалить:
Шлюха, как Дюнкеркен, не верный никому:
Глотай испанца, англичан, голландца,
Отребье итальянца до француза,
А тот приклеится — всему научит
И первым познакомит с мусью доктор,
Дальнейшее известно.
Нищета,
Грязь, вонь — ужаснейшая нищета.
И шлюха хуже, чем любой зловредный гад:
В том яд один, а эта все подряд
Вбирает в свои жилы. Девки? Фу!
Несчастнейшие вы из всех, кто дышит,
Рабы природы. Помни, что скажу:
Нарядитесь — чужим глазам наряды,
Едите — только кормите грехи,
И до могилы клятва к вам прибита —
На хама тратить, что с глупца добыто.
Как обезьян вас дрыгать заставляют
За деньги, сводник пенки все снимает.
Вы сводников поденщицы: на радость
Им делаете всяческую гадость.
Вам не разбогатеть никак: найдите
Теперь или в исчезнувших веках
Прекраснейшую, в славе куртизанку,
Чья драгоценна плоть, что цену взвинтит
За грех, распущенной груди которой
Князь, граф, лорд, самый худший из них — рыцарь,
А младший — дворянин, преподносили
Все гекатомбы вздохов и дождили
Червонцами — и что ж? В конце концов
До мозга костного больна, бедна,
У нищих милостынь просить должна.
И (в этом божий перст!) когда тот идол
От порта к порту плыл на чуждый берег,
Где почиталось выше местных шлюх,
Где племена через нее прошли,
Где в каждом городе вновь обновлялась
Девственность и, все дороже продаваясь, —
Она могла б там жить, уйти безвестно
И без позора. Но она вернулась,
Чтоб дома жалко жить, и умерла
Презренной тем, чьим божеством была,
Как будто кругом бытие сошлось
И там окончилось, где началось…
Что ж, плачете, свою прослушав повесть?
Не портьте щек: я прекращаю чтенье.
О, нет, прошу вас продолжать.
Правда, на пользу мне поплакать, правда.
Чтоб слаще плакать, я еще прибавлю:
Вы, как жиды, в рассеяньи бездомны —
Дни ваши в тягость, мрачны вам часы.
Без ужинов, без праздников полночных,
Без пьянства, танцев, кутежей, топящих
И убивающих в вас мысль о добром,
Так заставляющих набрякнуть веки,
Что взора к небу вам не обратить-
Сидели б вы отчаяньем томимы,
Кляли бы беса любострастия в крови,
Который вдрызг вам зеркало разбил
Соблазном. Скажете, что вам приятно
Быть с франтом от восхода до заката,
Быть смерянной горячих рук объятьем —
За то расплатой ночь? Знаю, вам снятся
Повестки, розги, понамарь, чуть хлопнет
Под ветром дверь — вскочили; что ни чашка,
То кажется — констэбль, что ни мышонок —
Чиновник с шлейфом. Кто ж как, ее рабы, вы?
На вас проклятье без оплаты счастьем!
Вот участь шлюх! А вот конец: состарясь
Так, что и не закрасить, на ночь даже,
Идете в сводни — эти девок гаже.
Урок запомните. Прощай!
Ах, стойте!
Матео, вижу, бесполезно ждать,
Жаль, речь мою всем шлюхам не слыхать.
Еще немножко! Нет? Уже ушел?
Проклятье мигу (дольше не бывает
Время, что деву в девку превращает),
В который пала я! Будь проклято во век!
Что ж, Ипполито отвергает взор мой?
Любя его, я стала б чистой, честной.
Презрела б свет и золота улыбки.
Я ль не красива? Что ж он избегает?
Красу не презирают, а желают.
Как много франтов пило за моня,
Не прикоснувшись, и считали счастьем
Один мой взгляд на празднике. их страсти!
Гадка ль моя любовь для Ипполито?
Да, верно, страсть их бестолково льстила:
Дурна я, не мила, не молода.
Он выглядел какое-то уродство,
Которое затмило все. Я дура!
Я девка! Вот оно пятно моей души.
Как?! Он оставил здесь свое оружье
И вышел, позабыв его? О, средство,
Чтоб всякий яд из тела мне изгнать!
Презрел хозяин ту, чья кровь черна,
Теперь увидит — я изменена!
С ума сошла! Ты это что?
Люби
Иль мое сердце сплюнь с конца рапиры.
Не надо, впрочем: этим уничтожать
То, что в тебе люблю — добро. На, на!
Ты злее — ты убьешь меня презреньем:
В бескровной смерти — худшее мученье.
Ни слова! Ни прощанья! Пренебрег?
Нет, средства мною будут найдены.
Пусть станут шлюхи все, как я, честны.
АКТ ТРЕТИЙ
правитьИзвольте взглянуть, господин, чего вам требуется: лучшее голландское, лучший батист. Смотрите, чего вам купить.
Голландского на рубашки, батисту на отвороты. В чем у вас надобность, чего нехватает?
А бога его за ногу! Мне-то всего нехватает, и прежде всего денег на покупку. Дайте-ка еще раз оглядеться: ей-богу, эта самая лавка и есть. Как?! Кузька! Милейшая кузька! В бога и веру! Как поживаете после вчерашнего, того самого, как свечи потушили? Здорово мы тогда потешились, что, ей-богу! Не правда? А когда нам снова смеяться?
Когда вам будет угодно, кузен.
Говори, как любезный спартанец: вон там твой муж выглядывает.
Он самый и есть, милейший юноша, бог с ним!
Ну, так как же, кузька? И как, как поживаешь, бабец?
Хорошо, кузен! А вы сами как поживаете?
Как я поживаю? По шести пенсов за еду, баба — и чего душа просит: с жареной телятиной да рубцами, а после ужина, сверх всего, с девкой, такой же вкусной, что твое печеное яблоко.
Вы, кажется, кузен моей жены?
Да, сэр, кузен. Тебе какое дело?
О, никакого! Просто — рады вам.
Чортов кол тебе в зубы! Мне-то все равно будут рады — угодно тебе это или не угодно. Это же что за кольцо, кузька? Прехорошенькое да затейливое, лопни мои глаза! А ну-ка, дайте посмотреть!
Фу! Не хочу. Вы мне сломали палец.
Я вот поклялся, что заберу его, и надеюсь, не заставите же вы меня ломать мою клятву, да еще при кольце, правда? (Срывает кольцо.) Надеюсь, сэр, вы не впали в меланхолию, что я это сделал, не глядя на ваши грозные взгляды. Вы не сердитесь?
Сердит? Не я, сэр. Если ей возможно
С колечком так легко расстаться — с богом!
Терпеть, терпеть все, что прохвост, блудник…
Потише, Джордж! Когда она пожнет,
Что я посеял, так и предпочтет
Одно свое зерно чужим амбарам:
Познанье прочное не дастся даром.
А пока что она кое из кого порядочного осла разыгрывает.
Смотрите, смотрите, смотрите, сэр! Стоит вам отвернуться, как они только и делают, что целуются.
А пусть! Когда я губ ее коснусь,
На них его не встречу поцелуя,
Губы найду, где были. В чем беда?
За дело! Разложи свои товары.
Ей-богу, кузина, кстати в голову пришло: не дала бы ты мне ярдов пять лино, чтоб наделать модных бантов моей шлюхе — три банта один на другом; это теперь самое последнее издание. Она у меня сейчас ужас как нуждается в белье: по совести сказать, у нее во всю жизнь на спине ни одного порядочного платья не водилось, кроме одного — все в заплатах, да и то я сам был вынужден у нее отнять я ношу теперь, тоже за отсутствием рубашки. Замотай меня в какие-нибудь порядочные салфетки и одари каким-нибудь товаром почище.
Да вот забирай этот батист и это лино.
Что ты, жена? Выбрасывать мое имущество дураку?
Дурак? Бога в ногти! Возьми назад „дурака“ или я так взгрею вашу крону, что от нее и пяти шиллингов не останется.
Слышите, сэр? Вам лучше не волноваться и сказать, что от дурака слышите.
Под бога ногти! Верю — от тебя.
Вы сердитесь, что я сказал „дурак“?
Ведь не умно же здесь, в моем дому,
У меня на глазах, ломать петрушку:
Угодно сумасшедшего играть —
Ищите меньшей сцены, где немногим
Вас оценить, а здесь вам не блистать:
Хоть кто и хлопнет, все начнут свистать
Чорт знает что, кузина! Он говорит со мной, будто я какой-нибудь паршивый трагик.
Ей-богу, Джордж, я придумал способ проломить ему башку: вздуть его поздоровее и выкинуть вон.
Валяй!
Начинаю: пройдусь по дому, передам пароль кое-кому из наших товарищей приказчиков, чтобы они по нему сюда явились; потом вернусь да на минутку вызову хозяина и поставлю в сенях кого-нибудь, чтоб с ним завел разговоры, пока мы этого франта будем выколачивать из его колпака.
Валяй, ступай, действуй!
Что ж, мне второй раз вам приказывать насчет этого батиста и лино?
Вы ее сердите. Джордж, поспеши.
Два лучшие куска на складе, сэр.
Скорей неси.
Да торопитесь, идол!
Как это, вы — кузен моей жены, а выглядите таким иностранцем?
Иностранцем? Нет, сэр, я — настоящий, прирожденный миланец.
Еще раз узнаю вашу излюбленную манеру дурачить меня, но я сердечно рад вам, сэр, и очень дорожу вашим знакомством.
Моим знакомством? Чихать мне на это, ей богу! Знакомство мое, надеюсь, гуляет в золотых цепях раза в три-пять потолще… Вы знаете, кузина, кого я разумею? Ворота у него уже должно быть покрашены.
Синьор, Пандульфо, купец, желает с вами побеседовать.
Синьор Пандульфо? Я сейчас приду.
Служите госпоже и джентльмену. (Уходит.)
Когда же вы покажете куски?
Ах, да! Когда покажете куски?
Сейчас, синьор, сейчас! Мы только еще их разбираем.
Ну, ироды вы, чуйки! Где ж полотно?
Чуйки? Слушайте ушками, сударь: вы дурак, осел, хлыщ, и я вас вздую… Изволите видеть вот этот батист, сэр?
Бога за ногу! Сестрица, вот так штука! Слыхали? Он мне прямо в ухо жарит: дурак, осел, хлыщ, я вас вздую, изволите видеть батист, сэр.
Кто? Ведь, наверно, не мой муженек?
Нет, но один из ваших мужиков.
Извольте пожаловать сюда, сэр! Что вы на это скажете? Вот самый великолепнейший.
Да, честное слово, мне очень нравится. Отрежь-ка мне этого самого ярдов с десяток.
Девкам вашим вам резать, прохвост вы нахальный! Ничего вы не получите, а я вас сейчас вздую… Очень даже хороший батист, сэр!
Вот опять, опять! Суди меня бог! Ангела за ногу! Кузина, они со мной здесь сплошь говорят про взбучку, а я ничего не получаю.
Сделайте милость выслушать одно слово, сэр. Вам не следует обижаться. Приказчики — люди молодые, кровь горячая. Что скажете об этом куске? Сами изволите видеть, какой нежный, мягкий, гладкий, такой тонкой нитки, что и дама бы носить стала.
Бога в ляжку! Я и сам так думаю: если рыцарь какой-нибудь на моей девке женится, так этот батист носить будет дама. Режь двадцать ярдов! Ты, вижу, честный парень.
Без денег — нет, хлыщ. Я вас тоже вздую.
Хлыщ, мы вас вздуем!
О господи, сестра! Вы не слышали, как они заорали „вздуть“? Ей-богу, ваши люди из меня окончательного осла разыграли.
Дерзить при мне?
По чести, не потерпим,
Чтоб так швырять хозяйское добро.
Вы не потерпите?
Нет, а вам стыдно
Дразнить такое кроткое созданье,
Как наш хозяин.
Забирай куски,
Кузен: даю их даром.
Беру даром.
А (вот заставим, так вернете даром. (Бьют Фустиго дубьем).
На помощь! На помощь! Убивают брата!
В чем дело? Что за шум? Пошли, сказал!
Он звал нас чуйками и оскорблял.
Что ж, я ли вам давал такой пример?
На вашей службе, сэр. Ах, бедный братец!
Клянусь верой, сестрица, задали же они мне перцу! Посмотри: ничего не течет? И это-то вы называете приказчиками? Ну, и забубенщина! В жизнь свою не сяду играть, если бубны козыри. Была у меня славная шапка, сестрица, была?
Сестра и брат? Вы — брат моей жены?
Имей вы какое-нибудь понятие о геральдике, вам нетрудно в этом убедиться: проломите ей голову — и увидите, что у нас с ней одна и та же кровь.
За лекарем, за лекарем беги!
Зачем вы ложно назвались кузеном?
А сейчас всюду принято называть кузенами и друзьями любезными всякого встречного-поперечного.
Кузен! Имя обманов, шутовства, грехов.
Под этим злоупотребленным словом
Много из благонравных горожан
Превращено в чудовищ, а их жены
Вовлечены в измены и растраты:
Как сводник, это слово виновато.
Уверяю вас, братец: сестре зачем-то понадобилось поручить мне вас легонько подурачить, чтоб накалить ваше терпенье, да получил я за это двойную краску на колпак.
По-бабьи предаешь? Уж выдал, дурень?
Жена над вами только пошутила.
Вот то-то из мозгу и кровь течет.
И это только подтверждает снова,
Что ваш „кузен“ препакостное слово.
В жизни своей не назову больше никого кузькой, чтоб в такую историю не вляпаться. Сегодня, должно быть, коронационный день, потому что из моей головы так хлещет кларетом. (Уходит.)
Поди, пусть лекарь будет посерьезней.
В чем дело, друг? Сегодня заседанье?
Да, сэр, в сенате ожидают вас.
Спасибо вам! Я буду не последним.
Одеться, Джордж, одеться!
Процветают
Страны, где старшие дела решают,
Где совести не тронет лихоимство
На горе бедным и где взвесят точно
Богатых с бедным мерой безупречной.
А где же платье?
Не найду ключа, сэр.
Спроси хозяйку.
Не проси ключей:
Я не побеспокоюсь отдавать их.
Добрая жена, милая жена! Это беспокойство необходимо: только мне взять платье.
Ах, чтоб его насквозь проела моль!
Вы мне оскомину набили платьем.
Нет, милая, прошу. Так невозможно,
Иначе мне большой поставят штраф.
Надень колпак и не стращай нас штрафом.
Верь, милая, никто нейдет в сенат
Без его мантии — мне нужно это.
Что ж, один раз нарушить их обычай:
Нет ни ключа, ни мантии, ступай! (В сторону.)
Авось позлить удастся невзначай. (Уходит.)
Стой, дай подумать: надо что-то сделать —
Мой плащ короток. Фу! Нет, плащ не то:
Надо, чтоб было мантии подобно…
С моим гербом. О! Джордж, иди-ка, Джордж!
Подай, совет, пожалуйста.
Уверяю вас, что всякий, кроме вас, взял бы, да и отбил замки.
О нет! Ломать их — воровское дело,
Нет, мне не по характеру совет:
В нем видно нетерпенье. Кротким средством
Хочу я обойтись. Вот! Я нашел:
Иди, подай какую-нибудь скатерть —
Ту, что темнее, благородней, Джордж,
Прорежь в середке дырку моей шее
И две для рук. Да ты не удивляйся.
Я полагаю, сэр, вы не серьезно.
Пожалуйста, скорей: часы торопят.
Смотри, чтоб вырез точно подошел.
Тот избегает худшего из зол,
Кто выбрал меньшее. Штраф за приход
В сенат без мантии — почти что сорок
Крузадо; скатерть стоит их четыре.
Так в меньшее из зол мы облеклись,
Храня терпенье и разбив каприз.
Вот, сэр, вот ваша скатерть.
Отлично, Джордж! Ну, режь по середине.
Так именно. Спасибо! Дай надеть.
Она наделась, точно бабья юбка.
Да, добрый Джордж, действительно похоже.
Достань ночной колпак. Я нахлобучу,
Как будто нездоров. Очень похоже
На грубый, запросто, халат. Что скажешь?
Сойдет при поясе и извиненьи.
Да. На голову дай ночной колпак.
Так. Сбегаю его принесть. И палку. (Уходит.)
Теперь одно осталось им — признать,
Что тот, кто болен, безразличен к платью,
Без удовольствия носит одежду,
Не думая о форме, как попало.
Так, милый Джордж, (надевает колпак) сохрани это в тайне и не смейся, пожалуйста, надо мной, пока я из виду не скроюсь. (Уходит.)
Ну, мой хозяин сейчас выглядит, как один из наших скатертных рыцарей; только из них двоих он — самый честный.
Как? Ваш хозяин вышел?
Да. Чуть скрылся.
В своем плаще? Он злился и ругался?
Он — нет. Зато заставит вас ругаться.
Да нет же: вышел кротким, как ягненок.
К чорту ключи! Все так и терпит, терпит?
Я злостью беременна. Вот, Джордж,
Если ты хочешь жить со мною в мире,
Сыграй мне шутку.
Против, господина?
Ей-богу, шутка! Ты скажи: поможешь?
Ладно! А в чем она?
Вот ключ. Ты знаешь, что и где лежит,
Возьми лучшее мужа платье: куртку,
Цепь, шапку, брыжжи — все; будь, как он сам.
А как воротится, ходи по лавке
С его манерой, с терпеливым взглядом.
Как видишь — шутка. Говори: идет?
Он этого не вытерпит.
Прошу, Джордж!
Хорошо. Согласен, если мне за это ничего не будет и вы меня принимаете под свою оборону. Постараюсь угодить вам, имея в виду ваше заявление, что против хозяина не умышляется никакого зла.
Ни крошки зла. Ключ отопрет ларец.
Теперь позлю! А выдержит — конец.
О, Роджер, Роджер! Где ваша хозяйка? где ваша хозяйка? У меня сейчас чудный, изящнейший господин: только что приехал. Ах, где она? Где она? Где она?
Хозяйка вышла, но не в компании: моя хозяйка теперь не та девка, какой вы ее себе представляете.
Как так не девка? Вы уже до того дошли, что готовы ее лишить ее доброго имени? Нечего сказать, хорош сводник!
Уверяю вас, мадонна Фингерлок! Я не зря такой грустный. За все эти тридцать три дня мне ни разу не довелось наесться как следует, а я давно привык зарабатывать по шестнадцать пенсов на каждой бутылке вина, которую приносил. Но прошли наши денечки! Дела у нас такие, мадонна Фингерлок (у нее — на стороне, а у меня — здесь), как у первой встречной бедной пары в Милане.
В бога и в жизнь! Так она переменилась?
Из-за ее чистоплюйства я потерял больше, чем надо на постройку двадцати публичных домов.
Не могла она для обращенья другого времени выбрать? Ну, и подлая же баба! Двадцать фунтов за ночь, хоть присягу приму, Роджер, и настоящим золотом, а не серебром, — вот какая сейчас пора! Если она просто времени выжидает, так лучшего не дождаться: золото золотом, его и одного хватит, а тут еще какой выбор мужчин, выбор волос, выбор бород, выбор ног, выбор всего, всего, всего, чего хочешь! Мне прямо в голову не лезет, как она могла стать такой дурой, Роджер. Никогда я этому не поверю!
А вот она пришла.
Ах, милейшая мадонна! Живей надевайте самое вольное платье, шляпу, перья! У меня дома любезнейший, красивейший, изящнейший господин: пахнет от него всеми амбрами и мускусами, карманы у него полны кронами, рубашка огненная, штаны красные атласные, чулки телесные, а ноги, а тело… ах!
Прочь, язва пола нашего, отрава,
Посредник похоти, оратор сатаны,
Писанье ада! Коль собрать грехи
Всех девок мира и сравнить с твоими —
Твой перевесит. Изо всех созданий,
Когда-нибудь дышавших, всех ты гаже.
Какой змеей твой промысел внушен?
Он омерзителен: ведь ты живешь
Отбросами от шлюх, дверь стережешь,
В которую вошли играть, о дьявол!
Ты — клятва пащенков, ты род их метишь,
Ты — хворь французская, ты в них всосала
Стервиный яд, ты — собственный позор.
Плевать мне на твои проклятья! Что, вам не с кем ругаться, кроме как с собственной сводней?
А вы — хам, сводник, сводни братец сводный.
Мадонна, я, выходит, вам родня.
Один характер, те же и повадки,
Шестипенсовый раб, разменный гад!
Шесть пенсов? Нет, извините: меньше двух шиллингов, четырех пенсов никогда не брал. Уж позвольте мне знать мои доходы.
Не знаю, кого больше осуждать —
Настолько ровно прокляты вы оба.
Ты в вечной ругани, ты всем клянешься,
Будто твоя душа из голенищ:
„Бог прокляни меня, если она здесь!“
Когда она здесь, за дверьми сидит.
А если таково мое призванье — клясться, клясться на каждое признанье. Надеюсь, и получше меня люди клянутся и клятвы на себя просят. Мне-то чего же смотреть?
Роджер, вы обворовываете добрых господ.
За то и обворовываю, что добрые.
Я тебя увольняю, сволочь!
Раз увольняете, придется его содержать.
Придется? Так плевал я на вашу службу.
Сам ад его вам на содержанье дал:
Давно вас чорт веревочкой связал. (Уходит.)
Фу-и, матушки мои! Вы, что ж, такой святой, чистой, честной стали, как ревматизм схватили?
Сволочь, честная девка. Вы, однако, подождите, мадонна. На чем мы с вами сойдемся? Мне-то, вам известно, полагается брать за вход в сени, а вам — в спальню.
Правильно, Роджер! Кроме моих чаевых.
Чаевых? Каких чаевых?
Вот каких: приедет пара в карете да сойдет побыть на минутку — вот, Роджер, это мой собственный доход, а вы можете прогуляться, потому что сводником у них — сам кучер.
Разве? По правде сказать, я это почти вовсе забыл — за недостатком практики. Ну, а если я доставлю жену такого-то горожанина такому-то франту, а мадонну такую-то такому-то хвату, как тогда?
А вот тогда, Роджер, вам причитается шесть пенсов с пары: сколько пар, столько и шестипенсовых.
Вот как? Ну, что ж, вижу, сошлись я суждено нам жить вместе.
Да, Роджер, пока в Милане кабаки и дома свиданий не переведутся.
Блестки придворных разных,
От них одни соблазны;
А для судейских взяток
Высосут отел достаток.
Сынков купецких пьянству,
Шикарному буянству,
Шелку, бархату, амбре, камням
Не сманить уже меня к ним.
Шелку, бархату и т. д. (Пишет.)
Ах, тщетно мне писать! Не угожу.
Чернила на бумаге станут образом
Тех пятен, что мне на душу легли,
И отвратят верней, чем донесут
Мою любовь до мыслей Ипполито.
Открою чистые души страницы
И отыщу в них то, что пригодится.
Верь, Ипполито: твоему верней
Я сердцу, чем оно груди твоей,
Отвергну всех мужчин, их дар, беседу!
Ну, шлюшка, subandi, рогатина! Ну, уж и нагадили вы своему обещанию! Нет, скажете? Так-то вы вчера к нам ужинать пришли, а еще девка называется: слова не держит! Ну, да можете покраснеть и потупиться: хватит с нас и этого. Ей-богу, спросите этих франтов: правда ли, что мы вас ждали, пока не оголодали, как сержанты.
Даже как их подручные.
И верьте мне, приятельница, позвольте вам доложить, что вы сами себя слишком жестоко наказали: ужин был превосходный, вина — редкостные, и все к концу ужина перепились в доску.
А как дело дошло до расплаты, нашлись дураки, милая негодница, пачка хлыщей, которые здесь в городе околачиваются, вмешалась и оплатила всю лавочку.
Да сгнить ей! Бросьте! Пусть сидит одна.
О, я прошу вас, если вы джентльмены,
Прошу уйти вас. Проклята будь дверь,
Что так легко открылась! Уверяю,
Что я прослушала ваш разговор:
Мой ум не тем был занят. Уверяю —
Из ваших слов и четверть не дошла.
Довольно! Я не то, чем я была!
Не то, чем была? Да под присягу пойду — не то, чем была: ты пяти лет отроду была честной, а вот сейчас, в пятнадцать, --девка. Вчера ты была простецкая девка, а сейчас девка с фокусом, мошенница ты сегодня.
Согласна — хуже. Бросьте же меня!
Прошу меня оставить, джентльмены,
Да и себя: не будьте тем, чем были —
Растратчиками собственной души.
Дайте вас убедить забросить девок.
Они смертельных ядов хуже, хуже:
Проклятье вечное сошло в их души.
Они рабы рабов, их труд напрасен:
От них не ждать плода — его до цвета
Бесчисленные черви точат.
У них потомства нет, кроме уродства,
Которое проводит их до гроба:
Вместо детей они родят болезни,
А вы все тратите на это, франты.
Не тот ли вы француз, что, как ни ступит,
Орет, чей он дурацкий сын-наследник,
И все именье спустит на покупку
Грязной, гнусной болезни, чтоб ей тело
Изгадить? Злее вексель не бывал,
Где лихва более, чем капитал.
В бога ногу! Здорово она это их проводит! Это ее всегдашняя манера, когда хочет сплавить какую-нибудь неинтересную компанию, чтобы со мной наедине остаться.
Это еще что? Наставления, увещания, предостережения? Объясните вы, ножны мести!
Флуэло, бейте своих собак, когда сцепятся, а моей девки не трогайте. Смею вам доложить, что кровь моя возмущается.
А чуму вам в кровь! Устрой ей драку.
Вы — хам! Надеюсь, этого довольно?
Чорт! Стой, стой!
Матео, Флуэло! Стыдно!
Толкать мою мерзавочку?
О, сколько
Вот так, ни за пустяк, лишились жизни
По кабакам! Так и свалились, прямо
К ногам распутниц, будто в этом слава.
Мы встретимся, Матео.
Да, не в церкви,
Запомни, что встречаемся не там.
Прощай, проклятье!
До свиданья, гад!
На бабьих кознях сломит ногу ад.
Хо-хо! Как ты их замечательно и естественно дурачила! Ведь даже я на минутку подумал, что ты всерьез. Миленькая ты за это, негодница, ей-богу!
А вы что ж не ушли, синьор Матео?
Ведь я просила: надо верить мне.
Да, шлюхи больше вовсе нет во мне.
Как же это так?
Я не люблю вас — я вас ненавижу
Больше их всех за то, что первый ты
Дал мне денег за душу, разломал
Лед, что потом стал лужей. Ваш соблазн
Сделал меня несчастной негодяйкой.
Ищи того, кто бы с тобой упал,
А лучше б никого ты не искал.
Возможно ли быть такой невозможной, честной шлюхой? Я слыхивал, как много честных женщин мгновенно делались шлюхами, но из девки сделаться честной женщиной — это один из подвигов Геркулеса. Да и ему было бы легче в одну ночь наделать пятьдесят шлюх, чем восстановить в добродетели одну из них за пятьдесят лет. Да тебя! Ты, верно, только шутишь.
Довольно шуток! Я едва души
Не прошутила. Я вас полюблю,
Если б меня забыли.
Бог с тобою!
Больше не соблазняйте женщин. Вчуже
Видать — дурны: не делайте их хуже.
Вам радость только в том, чтоб нас унизить,
А не себя поднять. За первый грех
Дадите ли мне должную награду.
Вы женитесь?
Что? Жениться на шлюхе, на стерве, на девке? Бррр! Фу! Мой нос подожгут прежде.
А! Вот где клятвы! Любите, чтоб портить,
Чтоб от дороги в рай нас оттеснять:
Вы пачкать любите — не очищать.
Не слушаю: ты перешла все меры.
Будь проклята за перемену веры! (Уходит.)
Вот речь разврата! Уходи, мой первый
Грех! После моего примера,
Надеюсь, мало девушек решатся
Верить мужской божбе. Не верь обманам:
Он застилает нам глаза туманом.
Трудись, мой ум! Мне надо будет скрыто
Проникнуть, поклониться Ипполито.
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
правитьИтак, раз сегодня утро понедельника, мне, значит, пора приниматься за мое женское хозяйство. (Ставит стол, на который кладет череп, портрет Инфеличе, книгу и курильницу). Эх, возвел бы меня кто-нибудь в звание чеботария. Все члены благороднейшей сей корпорации по понедельникам превращаются в дворян и на основе своих хартий не унижаются ни до одного стежка в строку. Хозяин же мой, по всему видно, решил превратить меня в ученого, ибо вот — моя книга, вот стол, вот свеча, вот мой кабинет, а вот моя девка; так что эти тупые, похмельные первые дни в неделе делают из меня не то попа, не то фонарщика, не то художника, не то понамаря, да и чем-то вроде вышибалы, потому что в эти дни служба моя ограничивается стоянием на-страже дверей. Последнее сейчас вам подтвердят: стоит будет мне только отвернуться, как сия красавица и мой джентльмен немедленно разведут шашни.
Закрыты ли все окна?
Так же плотно закрыты, как кулак придворного, удержавший его при дворах трех царствований.
Ты — верный мой слуга: ты соблюдаешь
И календарь моих святых обетов,
И церемониал скорбей. Изволь итти:
Жизнью ответишь мне за каждый звук
Женского голоса, сюда проникший.
Чуть запищат, немедленно проткну их…
На завтрак что прикажете подать?
Стенанья.
А к обеду что?
Рыданья.
От первых вы, государь мой, слишком переполнитесь ветрами, а от вторых совсем отсыреете. А на ужин что прикажете?
То, чего ты дать мне не сможешь: женское постоянство.
Этим, действительно, завладеть труднее, чем, пожалуй, даже и самим Остенде.
Уйди, прошу тебя!
Ухожу немедленно. (В сторону.) Немногие слуги способны сделать это для своих господ: они чаще стараются их самих выжить. Примемся же за окарауливание дверей. Авось, что-нибудь на этом и (перепадет. (Уходит.)
Лик моей Ифеличе — очи, лоб,
Румянец ее щек и нежность кожи
Сошли с искусной кисти живописца.
И не приснится, как уста свежи:
Вот-вот заговорят! Увы! Мне ясно,
Что дамы покупают не напрасно
Лживый румянец. Вот поддельный цвет
Живет, живого же пропал и след.
От всех роз, цветших на ее щеках,
От всех харит, в глазах ее игравших,
От всех мелодий голоса ее,
От всего высшего красот девичьих
На ее белой груди — вот, замкнула
Все деревяжка, и весь мир бессилен
Дать больше. Плоскость не заговорит,
К написанной груди нельзя прильнуть,
Нет поцелуя губ. А червь источит
И этот лик! Прочь, праздное искусство!
Портрет любимой верен в верном чувстве.
Прекрасная, вот в этом сердце он
Вдвойне живет, хоть дважды погребен.
Ты, ляг здесь, образ друга. (Берет череп)
Что такое?
Возможно, это голова врага.
Ах, даже если так — не мне бояться!
Все храбрые, презрительные вздохи,
Кинжально-острый взгляд, его интриги,
Пусть злее не было пилюль тосканских
Яд, ссоры и, прием привычный, кляузы
— Вот, вот, все съедено! След силы всей
Оглодан начисто с нагих костей!
Как смертные безумны, вознося
Титул на шатком доме или пальцы
Грязня навозом, золото ища!
Не думают, как вьючный скот, чьи спины
Покрыты пышным чепраком, как грубо…
Да, в рубища какие душу рядят
И как нелепа их слепая радость.
Безумен тот, кто строит саркофаг, —
Только чтоб скрыть под ним гниющий труп,
Чтоб смрад продлить, чтоб лучше вышла падаль.
Но не оставит память добрых дел,
А им хранить того, чей прах истлел!
И все тем кончат? Шут и красота?
И будут черепа у всех похожи?
Пиши меня таким, художник строгий,
Так, а не так: ведь эти краски, воздух
Целуя долго, изойдут в лобзаньях.
Но вот товарищ: в нем изображенье
Не выцветет до страшного суда.
Смерть — лучший живописец. Те, кто изъяны
Под краской прячут — бога обезьяны:
Они подходят к жизни, но не входят,
А он жизнь пишет, он писать способен
Без красок — он в искусстве бесподобен.
Здесь нечто неподобное к вам, сэр.
А?
Вас пренеподобное желает.
Поп?
Поп? Нет, сэр, рылом в попа не вышел: в полной юности, в полной юности.
В какой? В женской или мужской? Запри дверь.
Да сохранят меня от общения с ней все мозговые кости и картофельные пироги, если это женщина, ибо создание сие вырядилось в мужские штаны! Милорд, это несомненно посыльный мужского пола, поскольку никакая портниха к нему не примерялась.
Пусть передаст тебе и удалится.
Он говорит, что он — парень синьора Матео. Только я знаю, что врет…
Как ты узнал?
А у него бороды нет, значит, не парень, а мальчик, его мальчик, cэp, за которого он платит алименты.
Пришли и стань у двери.
(Читает): „Fata silicat iniho,
Finqere arbitro meo,
Zemperem ziphyro levi Vele“.
А я отплыл бы не по океану:
Ломает кедр, не шелохнув куста.
Что? От Матео?
Да, милорд.
Болен?
Да, не совсем здоров.
Назад!
Есть.
(В сторону). Самой ухаживать — не женщин честь.
В письме нет ничего?
Да, государь мой:
В нем жизнь на карте, оттого оно
Писалось шифром. Господин дал ключ мне.
И, если не хотите ожидать,
Чтоб сам пришел, могу растолковать.
Открой же мне.
Да. Я сейчас открою.
Взгляните мне в лицо — прочтете чудо,
Как, дрянь? Эй!
Кликали меня, милорд?
Мерзавец, как ты дьявола впустил?
Господи защити! Да где же он? Сколько могу видеть, он не хром, милорд, а потом дьявол смахивает на джентльмена больше, чем на пажа, buno euraqio, государь мой!
Ты женщину впустил в мужском обличье,
И проклят ты за то.
Надеюсь, не проклят за то, что доставил женщину лорду.
Дай мне рапиру… не давай: убью!
Прочь из палаты зараженной язву.
Меня преследующую! Вон ее!
Увы, милорд! Без посторонней помощи мне, пожалуй, не удастся в нее попасть! Пожалуйте, русалочка! Вам в море пора.
Слушайте только: будет речь, как песня,
Слушайте только. (Стук.)
Ломится сюда
Еще чертовка! Посмотри.
Ад лопнул. (Уходит.)
Прочь! Стереги! И пусть никто не входит:
К мужчине в женщине беда приходит.
Горе тебе! Из-за тебя нарушен
Чистейший и священнейший обет,
Когда-либо записанный на небе!
На крыльях незапятнанных раздумий
О странствии туда я плыл: как буря,
Ты сбила мысли зрелые плоды
На землю и теперь стоишь, как тать,
Молитву рая взявшийся украсть.
Если твоя мать — женщина и если
Сердце не мрамор… тверже пусть камней,
Дай размягчить слезам и пожалей.
Молю тебя: не истребляй презреньем
Женщину.
Женщина, молю тебя,
Проси другого: это не про вас —
Царице на коленях отказал бы.
Любить тебя нельзя, не должен. Видишь?
Вот список обязательства,
На ком душа под тяжкой неустойкой.
Вы говорили, что мертва: иск снялся
Обет мой в рай за нею полетел:
Будь дальнозорка ты, как я, видала б
Ее дозор из-за зубцов созвездий,
Как вижу это я. Порви я сговор —
Треснет доска и деревянным губам
Меня назвать отступником. Довольно,
Что я тебя направил. То ль не признак
Любви, что с нею, кому нет пены,
Ты стала наравне. Там все равны.
Стань больше короля: спаси не тело,
А душу от бессмертного крушенья.
Откажешь — ворочусь к греха тропе,
Беда — моя, грех — будет на тебе!
Стой и лечись. Прочти вот эту книгу,
Пусть череп посоветует, что делать:
Он насмерть убедит, что ты погибла,
Если опять отступишь. О, не надо!
Хоть небо к доброму не принуждает,
От зла пусть ад вас отпугнет! И знайте:
Душа, чей груди похоть не разрушит
Невеста бога, — то девичьи души.
Душа, чистот отвергнувшая море,
Падет в ток похоти — и сгибнет вскоре.
Что ж это? Кто пришел?
Это уж не хамы, разукрашенные нарядами: письмо от доктора Бенедикта. Я не впустил бы его человека, хоть он вокруг всего рта волосами оброс; боюсь и он — баба, а то ведь у некоторых баб тоже бороды водятся, и они тогда, чорт их совсем возьми, наполовину ведьмы. А вы, ей-богу, ловкий юноша; гульфик себе завели и без шпильки обходитесь!
Скажи, что выйду к доктору. Сегодня
Нельзя, но завтра, на восходе солнца,
Не премину.
Ты, женщина, прощай!
Не ниже ада, павши, ниспадай.
Ничем его не тронуть. Я должна
Бежать из города обид и плачем
Разгладить гневность отчего чела.
Он будет рад вторичному рожденью.
О том, как честной превратиться в шлюху,
О миллионах женщин ходят слухи.
Как стать из шлюхи честной — слух бывал.
Да кто такую женщину видал? (Уходит.)
Протягивайте руки, джентльмены, держите: раз, два, три! (Дает деньги.) Да и я ручаюсь, что все это отменные, беспорочные пистоли. Я получил их от сестры, и мне известно, что она ничем тронутым не пользуется. Пять шесть, семь, восемь и девять. Клянусь собственной рукой, принесите мне только лоскут его крови — и получайте еще девять штук. Я сейчас завалюсь здесь поблизости в таверне и позабочусь об ужине во увенчание конца трагедии: попомнят меня краснотоварники! Не отступайте, заклинаю вас, и исполняйте свои роли в совершенстве.
Обратите внимание, синьор: мы вашего золота не взвешиваем.
Нет, нет, взвесьте его, не жалейте! Если хоть зернышка не дотянет, отсыплю вам целый бушель пшеницы в довесок.
Но, с вашего позволения, синьор, кто же он из услужающих? Потому что мы намерены наказывать по справедливости.
Батюшка! Да это главный: вы его по языку узнаете. Хорошенький такой, долговязый речистый парень с тускалонианской бородкой.
Тускалонианской? Отлично.
В бога жизнь! С тех пор как я дворянин, меня еще ни разу так не лупили. По моему колпаку молотили с плеча, точно у меня не волосы, а посконь.
Вот и мы там кое-кого тоже с плеча отдуем.
Ведь до того дошло, что сестра „караул!“ закричала, с большим даже мужеством. У меня имеется ее согласие насчет задавания ему перца, иначе я бы на это не пошел, даже за весь барыш десяти громил на разбое. Вы ему только рассадите башку или там головизну, а то мне хочется, чтоб и у него, как у меня, голова была в холстине. Он холстом торгует, у него ее там, поди, хватит. Я бы мог завертеть на него исковую машину, да, пока суд да дело, оба и помрем и сгнить успеем.
Вам теперь больше ничего делать не надо, как упрятаться в таверну. Не заботьтесь о многом: пару каплунов да фазанов, да дупелей, апельсинный торт или еще что-нибудь в том же роде. Во всяком случае, как бы ни было кровопролитно сражение, не высовывайтесь.
Нет, нет! Стоит мне высунуться, из кого-нибудь падаль получится. Не двинусь: буду лежать, как пес в закроме.
Ладно, ладно — в таверну! Да не давайте нам сырого ужина: крови мы вам и так доотвалу доставим.
Только и всего, храни меня бог: ее-то я и жажду. Кровь за кровь, шишка за шишку, нос за нос, голова за голову, пластырь за пластырь, и с тем до свиданья! Как мне вас звать-то по имени? А то у меня слов нехватит, если кто-нибудь из вас дойдет до расчета.
Я капорал Крэмбо.
Я лейтенант Фу.
Фу всех длинней, кто устриц открывал,
И чортом не хочу быть, чтоб с ним драться.
И я, если ваш Фу, такое Фу.
Который час?
Почти двенадцать.
Ладно.
Сенат сейчас окончит заседанье.
А Джордж готов?
Конечно. Нарядился.
Если вам дорого мое благоволенье,
Будьте почтительны с ним, повинуйтесь
С таким усердьем, точно он хозяин.
Пусть ни в одном глазу не будет смеха
Или подмигивания клиенту.
Будьте степенны, берегитесь смеха,
Чего бы вам ни видеть и ни слышать.
Будьте покойны, хозяйка! Мы о своем поведении сами позаботимся. Если послушать, окажется, что во всем Милане не найти такого шута, чтоб меня рассмешил, хоть ему осла строить, как ни одному шуту не выламывалось — ни жирному придворному шуту, ни тощему шуту городскому.
Довольно! Вызвать Джорджа.
Слышу — сходит.
Готовьтесь кланяться. Я посмотрю,
К лицу ли ему ваши реверансы.
Кровью клянусь, хорош! Великолепен!
Манеры, хоть куда! Важна походка!
Спасибо вам, хозяйка! Со спины я действительно выгляжу достаточно величественно, с тех пор как на мне платье хозяина.
Наряд мог без труда в вас ошибиться
И, спутав вас, пустил в себя вселиться.
Ей-богу, сущая „Комедия ошибок“!
Тс! тс! Хозяин!
Роли вам известны.
Бог моей жизни! Что на нем? Кто скажет?
Я бы сказал, да только не хочу.
Подвязался, как сумасшедший! Плащ он свой, что ли, потерял? Видать не приводилось мне более сумасшедшего вида! Джордж, что он сказал, когда мимо тебя проходил?
Уверяю вас, хозяйка, сказал даже меньше пчелы: не сказал и „гм“, и меньше фофана: не сказал и „ага“. Ни „умм“, ни „гм“, ни „ага“! Только взглянул мне в лицо, прошел мимо да так заторопился, будто мой вид на него подействовал, как касторка.
Задет, должно быть: разозлил наш фокус.
Наверно, зол, если не говорит:
А бессловесный гнев всего сильнее.
Сейчас велит вам место уступить,
Но, Джордж, если ты друг, — не подводить.
Нет, вы уж мне позвольте по-своему быть достойным партнером хозяина в получении приза за фехтованье, пока хозяйка обеспечивает мне безопасность. Я убежден, что на мне его лучшее платье и считаю унизительным уступать место хуже меня одетому: это теперь общий порядок и соблюдается сейчас с приличиями. Да убедит же это вас, что я померяюсь с ним за первенство в лавке до тех пор, пока эта цепь будет меня поддерживать.
Говори хозяйским голосом, хотя и языком приказчика.
Что, сумасшедший? Где ваш маскарад?
О, успокойтесь, добрая хозяйка!
В чем нужда? Чего купить желаете? Чистый ситец, тонкое голландское, лучший батист, отменнейший лино: выбирайте да забирайте! Милости простим, пожалуйте ближе: хозяин у нас любезный, отпускает и на пенни.
Да, это-то он может — даже из середины куска лино, ей-богу!
Милости просим, выбирайте, джентльмены!
О, редкостный шут! Замечательный сумасшедший! Терпеливый сумасшедший! Видано ли что-нибудь подобное? Добро же, сэр, я вам отвечу в вашем же роде: долго мне будете наперекор итти? Мигом все распутаю и уж, ей-богу, а вас разозлю. Малый! Берите плащ, да живо за мной!
Накройтесь, Джордж. Цепь, плащ с каймой кругом
На этой куртке? Видно, свет вверх дном!
Гм, гм, гм.
Эта лавка. Вот и парень!
Да, но и сам хозяин бродит здесь.
Неважно. Входим.
Чорт! Ты хочешь в Лимбо?
Мне все равно, будь Лимбо и в аду.
Угодно, господа, смотреть батист?
Нет, сэр, нам на рубашку бы.
Извольте.
Нет ли у вас такого полосатого холста на рубашку?
Увы, нет полосатого, сэр. Только гладкий.
На складе, кажется, есть одна штука.
Ступай, мудрец, тащи. Гм, гм, гм, гм.
Извольте сами убедиться, господа: как из одной нитки выпрядено! Вот вам штука холста! Он хоть и тонок, а носиться будет, как железо: ни одного изъяна, честное слово! Ни одного грешка!
Тогда он будет лучше вас, ей богу!
Да и еще премногих! Быть бы душам
Без пятен, как невинный белый холст,
И столь же стойкими.
Вот и проверишь:
Вчера у вас здесь в лавке подрались.
Действительно, здесь муха укусила.
Джентльмену здесь башку раскроили: это, по-вашему, муха укусила?
Действительно так.
Чорт! Вы не сдаетесь?
Чорт! Бьют! Бьют! Молодцы, на них!
Ах, сволочи! Бить гражданина в лавке!
Не двигайтесь никто! Уйми их, Джордж.
Уверяю вас, сэр, мы промахнулись по цели. Верните нам оружие.
Сэр, у вас кровь! Зовите караул.
Сказал: не надо. Будьте терпеливы.
Отдайте шпаги. Сэр, нам лучше выйти:
Скажу — здесь парни, как медведи в деле.
Уйдите, пока уши уцелели.
Спасибо, сэр.
Не следуйте за ними,
Оставьте их. Ведь я не потерпел:
Я был простужен — он меня согрел,
Спасибо! Я уже успел решить
Пустить кровь — он сумел ее пустить,
И деньги целы. Это честный люд:
Будьте любезней, если заглянут.
Есть, сэр: мы обойдемся с ним, как с честным.
Да. Хорошо сказано! Джордж, именно как с почтенным человеком, хоть они и нахальная сволочь, — так у нас в Сити говорится. Помоги выложить эти товары.
Вот он стоит.
Приказчиком одетый?
Да, да. Сошел с ума, прошу заметить.
Что, что? А это что еще за новость?
Что они делают с моей женою?
Уже не арестована ли? Смотри там!
Сам с собой говорит. Куда зашло?!
Крепитесь! Ради бога, не пугайтесь.
Давайте, постепенно, господа!
Да, да, пожалуйста, постепенно. Горе мне! Зачем это он взял в руки лино. Он все товары моей лавки на куски рвет!
Не бойтесь, мы его захватим сразу.
Ах, именно так и надо! Имейте в виду, пожалуйста, свое предписание.
Верьте, сударыня. Синьор Кандило!
Да, сэр. Какая у вас новость, сэр?
„Какая новость?“ — говорит. Как спятил!
Не бойтесь. (Вы оставьте нас одних.)
Вы на себя как будто непохожи
(Обходи!) Изменились, изменились.
Да, правда, сэр? Дивиться ль переменам?
Нет, все меняется! Кто был царем,
Стал нищим, нищие взлетели в гнезда
Царей, хозяин служит подмастерьям,
Дама — прислуге, в женщинах — мужчина.
А женщины в мужчинах.
Да, а женщины в мужчинах, правду сказали… ха-ха! Сумасшедший мир, сумасшедший мир!
Поймали мы вас, сэр?
Поймали ли меня? Да, да, поймали.
Он вам в лицо смеется.
Ребята! Мастера крюки схватили!
Спокойствие! А то вам свяжет ноги
Железо! Герцогский у нас в наличьи
Приказ, достаточный для наших действий.
Стойте, пожалуйста! Мне помощь не нужна.
Ах, помощи не хочет! Ах, он бедный:
Сам против себя!
Ну, так в чем же дело?
Держи за эту руку.
Вяжи надежней. Вдвое.
Что же? Что?
Вот вертит головой! Уж как сорвется —
Пропали мы: костей не соберешь!
Не бойтесь — свяжем: жизнь и нам мила.
Ну, кончили? Скажите, в чем же дело?
Чем заслужил я эти узы, а?
Тем, что, сойдя с ума, жену пугали.
Ах, мне грозит ежеминутно смерть!
Как? Я с ума сошел, а сам не знаю?
Вот, раз не знали, значит и сошли.
Как можно меньше говорите с ним:
Он так измучился.
Канатом связан!
Ей-богу, стало бы и паутинки,
Чтоб шел куда угодно. Что ж, жена,
Ты тоже спятила или так зла?
Хозяин, впрямь вы?..
Так жена оказала,
А что сказала, Джордж, ты знаешь, — правда.
Куда же? В Вифлеемский монастырь?
А?
Даже в самый сумасшедший дом.
Ну, слава богу! Вытерпел с трудом.
Пойдем, посмотрим, куда он пошел. Если хозяин сошел с ума, нам, его подручным, полагается итти по его стопам: будем уж и мы сумасшедшими. Прощайте, хозяйка! Можете искать нас в Бедламе.
Я, кажется, вас приняла по платью.
Уж — этот вытерпит: все нипочем.
Я за святым, а не за мужиком! (Уходит.)
Позвольте отдохнуть нам.
Доктор! Новость!
Я, государь, послал за ним. Он прибыл
И принимал все, что я говорил,
Как долгость жизни в золотых пилюлях,
Так он мне доверял. Иных людей
Пустой крюк ловит, дурень не боится,
Что в глубине утонет — так прозрачна.
В общем, мы сели есть. Я поднял тост
За чистый дух покойной Инфеличе:
Знал, что не промахнусь.
Вот это так!
Он так молитвенно склонил колени,
Чтоб отвечать…
Шут! Суеверный шут!
Как бы сгорая в ревности молитвы,
С почтеньем большим тоста пить не мог.
Повис на шею мне, мне в щеки плакал,
Лобзал их, клялся губы обожать
Мои за звуки слова Инфеличе.
Ха-ха! Увы! увы!
Высоко поднял чашу и воскликнул:
„Тебе, девица!“ — выпил и… отравлен.
И мертв?
И мертв.
Ты этим кратким словом
Мне с возраста откинул больше лет,
Чем отнял их от жизни Ипполито.
Он славный был, но меньшие побеги,
Если мешают росту больших, рубят
И жгут в камине. Доктор, я весь твой!
Знай это, действуй смело!
Слава, герцог!
Мой досточтимый, славный государь…
Гм!
Молю вас схоронить возможно глубже
Кровавый подвиг мой.
Нет, нет. Об этом,
Доктор, заботься сам, нас не зови:
Зло в действии, а не в дурной любви.
Мое лицо нахмурило чело вам,
Но вспомните, что здесь произошло —
На благо вам творил я это зло.
Да, да, признал.
Лишь из любви.
Не спорю.
И не давайте ему стать преградой
Моему доступу к вам. Вы не верьте.
Как верят государи, что раз палец
Мой смочен кровью, то мне рук не жалко
Станет за деньги — дескать, что не купишь? —
И я способен то же сделать с вами.
Чтоб избежать того…
Чего и в мыслях…
Неважно, доктор. Мне — чтоб спать спокойно,
Тебе ж — чтоб в подозрении не быть:
От моего двора навек ты изгнан.
Как судьбы верен старый наш порядок:
Сладка измена, но изменник гадок. (Уходит.)
Ах, вот как? Ну, на этот пошлый принцип
Таким же пошлым я отвечу прямо:
Быть в яме, друг, не рой другому ямы.
Ну, ну? Где он? Он встретится со мною?
Встретиться ли он с вами, сэр? Он за это время успел бы встретиться с тремя дуэлистами и понес бы меньший ущерб, чем от встречи с одним доктором медицины. Что ж, сэр, он до сих пор гулял под старой монастырской стеной, пока не промерз больше, чем дача в январе месяце. Вы издали почуете его приближение. Э, посмотрите-ка: вот он и идет сюда.
Уйди.
Исчезну.
Благородный друг мой!
Немногим, кроме вас,
Меня заставить сокровенность вздохов
Доверить ветру. Звали. Что случилось?
Снять синь от глаз, вернуть ланитам бледным
Цвет свежести. Гак приоденьтесь,
Наряден, как жених, встречающий невесту.
Изменником твоей любви был герцог,
Теперь все ясно, теперь время мести.
Дама твоя жива!
Какая дама?
Воскресла Инфеличе.
Воскресла! Ах, смерть не могла решиться
Взять ее дух!
Благодарю вас, сэр:
Лекарство, не спася, продолжит жизнь,
Но не надежды: мне их в гроб сложить.
Вы издеваетесь.
Клянусь недавней
Любовью к вам! Все сказанное мной —
Правда: жива девица. Погребенье,
Герцога слезы, траур — все подделка.
Сонное средство провело весь свет:
Я дал его. Потом ее укрыли,
Чтоб не прознали.
Вероломный герцог!
В нем меньшая надежда на спасенье,
Чем вера в то, что я вас отравил.
Он уговаривал, а я поддался
И укрепил его в злодействе.
Дьявол!
Ее ж он тайно отослал в Бергамо,
Туда…
Поеду, находись Бергамо
В чернейших безднах ада. Еду к ней.
Вы к ней поедете, но не в Бергамо:
Вас обгоняет собственная страсть.
Я сократил вам тягость переезда,
И письменно она извещена
О вашей мнимой смерти, о своих
Похоронах и всех отцовских кознях
Против обоих вас. Она вас встретит…
Где?
Посмотрите, как жадны желанья!
Завтра, пораньше…
Где же, где, отец мой?
В аббатстве Вифлеемском. Вы довольны?
Бедлам? Подходит! Там, по всем рассказам,
Несчастные, чей ум зашел за разум,
Его вправляют. Я — из тех же: мы
Всегда безумны, если влюблены.
Мы ночью съедемся, переодевшись.
Отец Ансельмо, доблестный монах,
Нас ждет. Мы убедить его сумеем,
И он, когда рассвет прогонит мрак,
Вам свяжет руки в освященный брак.
Это такое счастье,
Что мне в него поверить невозможно.
Тогда губите радость недоверьем:
Я замолчу.
О нет, добрый отец,
Настолько я успел сродниться с горем,
Что стал чужим надежде. Верю вам.
В ночь многое сказать и много сделать,
Но если доктору не обознаться,
Быть утром милой в милого объятьях.
Небесный врач! В веках тебя хвалить:
Влюбленным мертвым дал заговорить.
АКТ ПЯТЫЙ
правитьСмотри же, смотри, дорогой Джордж, где будет проходить герцог.
А вот сюда идет одна из бабочек — спросите его.
Скажите, пожалуйста, сэр, что, герцог здесь пройдет?
Он сейчас здесь будет, сударыня.
Благодарю вас, сэр.
Джордж, там, где ваш хозяин сидит, сумасшедших много?
Еще бы! По нескольку от каждого государства, но преимущественно все больше греки — так кишмя и кишат. Признайтесь, хозяйка, что свет-то для вас переменился: не привыкли вы раньше стоять с прошением, униженно кланяясь. В должной мере, однако, воздали вам по заслугам. Прижали вас поставщики не хуже других купчих.
Как тебе кажется, Джордж, — выручим мы его?
Признаться по правде, хозяйка, так наверное сказать не берусь, только думаю, что навряд. Ей-богу! Знавал я женщин, у которых мужья были бешеной сволочью, так те старались, чем могли, их в разум привести, а вот не попадалось мне еще женщины, чтобы смирного человека томилась ума лишить, как и чорта его барыня не изводит.
Что он там говорит, Джордж, а? Милый Джордж, расскажи.
А вы сами сходите посмотреть.
Ах, боюсь!
Боитесь? Стыдиться вам надо: бояться-то ему вас приходится.
Джордж, ведь он же не буйный, нет? Не бредит, не бросается, Джордж? Правда — нет?
Этого не заметил. Только он все говорит, как мировой судья, про тысячу всяких вещей, и без всякого повода.
Поеду в монастырь. Я с ума сойду, пока его не получу, больна буду, пока с ним не увижусь, а как увижу, тут все глаза и выплачу.
Хотел бы я видеть, как это женщина глаза выплакивает. Это все равно, как сказать, что мужской плащ от воды загорается. Плакать-то вы будете, хозяйка, — знаю, а вот что говорит стенная набойка:
Не доверяйте плачу жен:
Мгновенно прекратится он,
Хоть слезы падали б сильнее,
Чем ливень из цветов в апреле.
Да. Но знаешь, Джордж, эта набойка заслуживает повешения за ложь; не все женщины плачут по заказу, разве что к этому причина сыщется.
Да, хозяйка. Но про то, с какой скоростью у них эти причины отыскиваются, самым ученым образом гласит надпись на сырном ноже:
Как пчелам мед с полыни брать,
Как стряпчему с клиентов драть,
Как кролику укроп подать, —
Так, как бы дню не ведровать,
А жены захотят — так дождь, как из ведра:
Чем тише муж, тем бешеней жена.
Довольно, Джордж. Я уже отбесилась.
Вот это дело, дорогая хозяйка! Бросьте вы это модное настроение и не носите его с таким вывертом: не бурлите, и больше не изнывайте. Этим своим изныванием вы лишили себя много хорошего, что могли бы получить от моего хозяина. Вот герцог.
О, умоляю вас, простите дерзость
И злоупотребленье предписаньем.
Верните мне супруга, государь.
Кто ее муж?
Кандило, государь.
Где он?
Сейчас он в сумасшедшем доме.
Он не имел в себе ни капли желчи,
Ничем не волновался, и ничем
Его не разозлить, а я, как изверг.
Так часто поражала эту гору
Неистребимого терпенья, жаждав
Злить.
Правда?
И в намерении таком
Взяла у вас приказ его отправить
В Бедлам, откуда его не отпустят,
Пока вы, государь, не написали.
Вы жаждете! Боюсь, рехнулись сами:
Его б спустить, а вас бы засадить.
На что он вам, если он сумасшедший?
С вашего позволения, государь, он не совсем сумасшедший. Только, как это бывает с молодыми людьми, разговаривает несколько причудливо, вот и все: при вашем дворе и в стране найдутся тысячи помешанней его.
Дать бланк приказа, мы его подпишем.
Вот бланк совсем готовый, государь.
Перо, чернила мне, перо, чернила.
Где государь?
Что — новый полоумный?
Странные новости.
О чем? О ком?
О Инфеличе, браке…
А? Где? С кем?
С Ипполито.
Готово, государь.
Вон бабу! Выгнать всех из этих комнат.
Живо отсюда! Гневается герцог!
Уйдем, хозяйка. Герцог тоже спятил.
Кто мне сказал, что Ипполито умер?
Тот, кто всякого способен уморить, — доктор. Но, государь, он жив, как блуждающий огонек, и такой же живчик. Ипполито, доктор и еще некто уехали отсюда вечером на свет гостиницы, именуемой Вифлеемским монастырем. Инфеличе должна приехать из Бергамо и там с ним встретиться. Ипполито помешан, так как воображает быть женатым сегодня. Время этому — после полудня, а брачить будет монах Ансельмо.
Как? Из Бергамо? Как же? Быть не может!
Не может быть.
Я присягать не стану.
Но сведенья доставил мне участник
Этой затеи.
Кто же он?
Матео.
Матео знал.
Наперсник Ипполито.
Далеко до Бедлама?
Шесть-семь миль.
Только-то? Брак не ранее полудня…
Стой, стой! Как бы предупредить их? Как?
Прилично ли одним умалишенным
Их брачный пир украсить? Вот что: все
Сейчас же на конь. Все переоденьтесь
В сельских дворян,
В дорожных граждан и так далее; каждый
Пусть едет своей тропкой, чтобы время
Осталось от приезда до приезда;
Как будто явитесь смотреть безумцев.
В седло! Молчите, если жизнь мила:
Казним любви неправые дела.
Если вам жизнь мила! Кастручио,
Паршивая ищейка! Славный граф,
Славная дама, верные любви!
Спасу вас или потону в крови. (Уходит.)
Нет, нет — вяжите или разрешайте.
Торопите меня с деяньем, полным
Опасностей и счастья. Я предвижу
Отцовский гнев, грозу, а то и смерть
Для дерзкого. Но, благородный граф,
Таким лучом пронизывает тучи
Блаженный брак, что если ваше слово
Сыграет за меня, я закреплю
Священный узел брака.
Что нам герцог!
Разумный страх освободит от страха.
Мы дали слово, отдадим и жизни,
Чтоб вас спасти от всех грядущих бед.
Да, да, окручивайте их — и вон.
Когда ж пристойней мне, а вам спокойней
Свершенье дела?
Как начнет смеркаться.
Да будет так. Закрытая часовня
Стоит с восточного конца стены.
В нее скользните, и, когда светило
Покинет наши горные края,
Я вас женю. Тогда и глас громовый
Не тронет уз святых. Сюда, принцесса!
Верней здесь.
Мы признательны, отец мой.
Так, правильно. Заприте нас по одиночке в камерах, чтоб нам час-другой побывать в сумасшедших.
Матео, милый мой, не надо шума.
Как не надо шума? Да знаете ли вы, где вы находитесь? Клянусь ногой саваофа, среди всех миланских сумасшедших! Так что здесь, например, выходить из дому через окно — самое приличное дело, и никто не вообразит, что вы здесь девок воруете. Чем вы благоразумней, тем подозрительней. И, хотя монах уверяет нас, что здесь нам всего безопасней, я не разделяю его мнения. Сиди здесь те, кто лишился своих денег, тогда бы, действительно, никто на нас не обратил внимания, но ведь здесь только те, кто лишился своего ума, и, если будет погоня, они сюда немедленно все так и сбегутся. И я прав, потому что никто не пойдет жениться, пока он окончательно не рехнулся.
Закутайтесь: идет Флуэло.
Живо!
О, сударь мой, эти плащи но такому дождю не годятся! Уж очень большая гроза идет. Я запалился, пока бежал известить вас об этом, чтоб вы успели от нее спастись.
В чем дело?
В чем дело? Ну, и наделали же вы дел — герцог на носу!
Герцог?
Да, да. Сам герцог.
Значит, наши
Затеи против нас, и мы взорвались
На собственной контрмине. Как — он едет?
Какой мерзавец выдал, что мы здесь?
Кастручио! Кастручио доложил герцогу, а вот Матео сообщил Кастручио.
Вы выдали меня Кастручио?
Ей-богу, он сам себя осудил в подонки преисподней, если это расславил.
Вы тем же клялись, тем же и проклялись.
Зараза его возьми! Да ведь если не верить божбе, куда же совесть человеческая денется? Он ел хлеб с солью, ей-богу, что рта не разожмет.
О боже, боже!
Сыт мой, те терзайтесь!
Терпенье: вы низвергнете врага
Его же хитростью. Далеко герцог?
Только что выехал. Кастручио, Пиорато и Синеци приедут с ним. У нас есть время их опередить, если храбрости хватит.
Вам надо тайно проскользнуть в часовню
И тотчас обвенчаться. Если герцог
Все-таки явится, под взглядом тысяч
Вы ускользнете в виде черноризцев.
Блаженнейший наряд! Какая радость!
Не говори о радости, пока
Ее за кудри не схватил, как время.
Не медли, не спеши, пока не влезешь
На башню счастья. Только будь разумен
И терпелив. Подходит вам мой ков —
Прими и действуй. Нет — так будь здоров.
О, мы его приветствуем! Довольно
Споров! Идем отсюда и покончим.
Флуэло, вы останьтесь: близок враг.
Земля, вспугнувшая влюбленных шаг
Покрыта терньем.
Так вперед, сын мой!
Ступай по ним крылатою стопой.
Молчи, Флуэло! Моя жизнь залог.
О сэр, пусть это будет вам урок.
Ах, нет надежд, ни страхов, что б мужчина
За женщину не принял. А награда —
Найти и в лучшей, то, чего не 'надо.
Кто?
Государь!
По боку государя!
Государь все испортит. Будем равны.
Он?
Флуэло. Нет, Синеци: ноги жидки.
Свои, свои.
Что? Встретились в назначенное время?
Это и место?
Это, государь.
Вам снится титул? Чтоб его не слышал!
Любовников вы не видали?
Нет.
Кастручио, ты уверен ли, что свадьба
Не раньше вечера?
Так мне сказали.
Да, да, похоже: есть свой час у вора.
Любовники точны, как астрономы.
Чем нам занять все праздные часы?
Посмотримте помешанных.
Согласны.
А вот один. Спроси его, спроси!
Скажи, почтенный: ты имеешь отношение к этому дому?
Да, еще бы: я одна из его неотъемлемых принадлежностей. Я мету камеры сумасшедших, приношу солому под них, покупаю цепи на них для связки и розги для них на случай порки. Я и сам раньше был сумасшедшим, да отец Ансельмо, спасибо ему, вколотил в меня разум истинный.
Ансельмо тот, кто должен их венчать.
Спросите, где сейчас он?
А где сейчас отец Ансельмо?
Господи! Да он только что вышел.
Отлично! А куда же он пошел?
Да ко всемогущему богу.
Ха-ха! Он сумасшедший: что он порет!
Умная голова, скажи, что не все миланские сумасшедшие здесь собрались?
Это как же — все? Ну, вопрос! Да ведь если бы все, кто в Милане с ума сошел, сошлись сюда, в городе бы и с десяток человек не осталось бы.
Дворян и придворных здесь немного, а?
Как же! В изобилии, в изобилии! Стоит только имению им в руки попасть, как они тут же с ума и сходят. Сыновья и наследники горожан принимаются в дом по записям их отцов. Сыновья фермеров сюда являются, как гуси — стаями, и, как распродадут свои пашни, сидят здесь и солому щиплют.
Мне думается, у вас здесь должно быть женщин столько же, сколько и мужчин.
О, еще бы, чума их побери! Сладу с ними нет: они безумней мартовских зайцев.
А адвокаты у вас имеются?
О, нет, нет, ни единого. Ни разу не было адвоката. Мы не смеем впускать сюда ни одного адвоката, а то он их так с последнего сумасшествия сведет, что нам их уж никак не вылечить.
А много времени требуется, чтобы вылечить кого-нибудь из них?
Ну, это зависит от количества луны, которое в них проникло. Сын ольдермена будет помешан довольно долго, очень долго, особенно, если его друзья от него отступились. Девки редко возвращаются к разуму. Пуританин совершенно безнадежен, разве что повалит колокольню да повесится на веревке от колокола.
Я замечаю, что к вам в сети всякая рыба идет.
Да, действительно: у нас колпаки на всякую голову. У нас здесь большой питомник самых безбожных клятв: придворный сходит с ума по гражданину, гражданин по фермеру, сапожник по чеботарю, чеботарь по извозчику; шлюха помешалась та том, почему купчиха не шлюха, а купчиха помешалась на том, почему шлюха такая неистовая шлюха. Господи, да вот и отец Ансельмо! Не говорите ему, пожалуйста, что я сор из избы выносил. (Уходит.)
Мир, вам, отец!
Спасибо, джентльмены!
Нельзя ли нам взглянуть на тех несчастных,
Которые под вашей властью?
Можно.
Но должен буду вас обезоружить.
Ведь у безумцев, как и у здоровых,
Не равный нрав: имеются такие
Причудники-мартышки, что пером
Играют, и (хоть божие подобье
Прискорбно зреть униженным) играют
С ужимкой и с таким милым безумьем,
Что и сквозь грусть заставят улыбнуться.
Но есть другие, как голодный лев,
Грозны, как буйволы, быстры, как мухи;
Вот эти-то порой у посторонних
Рапиры обрывали с многим горем:
Так чтоб их видеть, надо снять оружье.
От всего сердца. (Отдают оружие Ансельмо.)
Убери оружье.
Прошу вас стать чуть дальше. Так. Довольно»
Сейчас здесь будет человек, когда-то
Почтенный и богатый гражданин;
Он — образец подобного несчастья.
Семь лет, как болен; родом из Бергамо.
Как он сошел с ума?
Потери в море.
Я отойду, расспрашивайте сами,
А то, меня увидя, замолчит.
Разве, что разозлят. (Открывает одну из дверей и отходит.)
Ах, бедный!
Да он совсем старик.
Отец, бог помочь!
Бог в помощь плугу, ты мне не помощник.
Старик, а мы вас видим: вы весь в сети пляшете.
Правда. А вот ты будешь в петле плясать, да я не увижу
Прошу вас не дразнить.
Отец вы рыцарь?
Нет, я ни рыба, ни мясо.
А на что же вам тогда сеть?
Не видишь, дурак? В ней живой лосось. Стоит вам на шаг дальше стушить, как воды в башмаки наберете: видно же вам, что в море по уши по маковку; а уж если попадете в тот водоворот, где я сейчас нахожусь, потонете, потонувшая крыса. Я сейчас закинул невод на пять кораблей, но тони никак не вытяну: сеть-то все прорывается, все прорывается, да ужо я вам кому-нибудь глотку пере-ву и в кулак зажму. Стой! стой! стой! стой! стой! Где ветер? где ветер? где ветер? где ветер? Вон, лоботрясы, раззявы мордоплевые! И думки у вас о ветре поднебесном не бывало? Ха-ха-ха! Видите! видите! видите! Ветер уже здесь под дверью. Слышите, как ревет: пуф! пуф! пуф!
Ха-ха-ха!
Над божьим созданьем смеяться? Над старостью издеваетесь, хамы? По-вашему, эта седая борода и старая голова — поддельные, что орете «xa-xa?» А ты, умник, уж не мой ли ты старший сынок?
Да, действительно, батюшка.
Вот, стало быть, и сумасшедший, потому что мой старший был колченог, косолап, лицо у него было цвета сусла, борода грушевая. Я делал из него ученого, а он из себя — дурака. Эй, ты там, умница, протяни-ка руку!
Руку? Ну, вот она.
Вот, вот, вот, вот! Что — на ней разве ногти не длинные, волосы не короткие?
Да, чудовищно короткие волосы и отвратительно длинные ногти.
Да, десятипенсовые ногти, не так ли?
Да, десятипенсовые ногти.
Такие вот ногти были у моего второго сына. Стань на колени, ты, сволочь, и проси у меня отцовского благословения. Такие ногти были у моего среднего сына, и я сделал из него доносчика, и он стал копить, копить, копить, пока чорта в стуле не купил, но и тогда продолжал еще и еще копить, так и сяк и вот так, и все шло ему между ног, пока, наконец, стая коршунов не приняла его за падаль и они не уперли все, все, все, все, все, все, все. Если вам жизнь мила, берегитесь: вот, вот, вот, вот! Турецкие галеры сцепились с моими кораблями! Пушки — бум! Люди — ааах! Вода — у-рр, у-рр! Горе мне! Тонут, тонут! Пропал я, пропал! Вы и есть те самые проклятые пираты, которые меня разорили. Вы, клянусь богом, вы, вы! Держи их: вы и есть!
Ах, вы вот как? Что ж, мне вас укрощать?
Укрощать? Как же! Я стану бешеней жареной кошки. Видите, видите: я весь прокопчен порохом — вот какие у нас абордажи!
Высеку, если будете буянить.
Это меня — сечь? Пошел вон, жаба! Сечь меня? Это где же справедливость; сечь меня за то, что я нищий? Ах, я бедный человек, совсем бедный! С голоду помираю — со времени потопа, ей-богу, ничего не ел. Я бедный человек.
Ну, ну! Притихни, так тебя покормят.
Да, да, пожалуйста, покормите! А то видите, вот у меня здесь кишки. Это вот ребра, сквозь ребра вам видно: видите, как у меня кишки свело! Это мои красные кишки, настоящие кишки, о! о!
Теперь, заприте.
Что за грустный вид!
Отец, я вижу у вас много дела.
Они — как дети: рады от игрушки.
И так же их за шалости секут.
Сейчас дадут совсем другую пару:
Ушедший — весь в словах, а эти двое,
Если не приставать, болтают редко
И скупы на язык. (Открывает другие двери, из которых выходят 2-й и 3-й сумасшедшие.)
Вот тот, ближайший,
Лишился счастья тихого ума
По девушке, любимой и умершей;
Он проводил ее в гробу до церкви,
Когда же тело опустили в землю,
Он впал в неистовство. А это — муж
Красивой и, как слышно, благонравной
Жены: ревнуя, сам себя испортил.
Все это потаскуны и с моей женой спали. Девка! Девка! Девка!
Наблюдайте его.
Хозяин-сапожник, вы натягивали бальные башмаки моей жене, а потом ей и в туфли юркнули: лежи здесь, лежи здесь! А вот это был ее портной. Вы кроили ей открытое платье и вставили в него аршином больше, чем я разрешил: лежи рядом с сапожником! А, господин доктор, и вы здесь! Вы мне закатили слабительного, а потом прошмыгнули к моей жене в комнату пульс щупать! И вы говорили, и она говорила, и горничная ее говорила, что там делалось: тык-так, тык-так! Я вот тебя сейчас в женином горшке утоплю. Эй, иди-ка сюда, Джек! Это ты, школьный учитель, и все учил ее играть на вирджинале, а там клавиши все время поддавали… хлоп! хлоп! Вы ей только похабные уроки и выкладывали. Вот я вас здесь всех и разложу: скрипач! доктор! портной! сапожник! сапожник! скрипач! доктор! портной! Так! Ну, теперь можете опять спать с моей женой.
Вот он того заметил. Стал кормить.
Дай каши.
Ничего тебе не дам.
Дай каши.
Ни крошки тебе не дам.
Дай мне флан-дракона.
Ни ложечки тебе не дам. Врешь ты все: не дракон это, а попугай. Я его своей милой купил и не отдам.
Вот миндаль попугаю.
Пошел вон!
Вот шнурок попугаю.
Сам жри, а я это съем.
Я тебе кричу, а ты ничего не даешь.
Отстанешь?
Я вот на тебя брошусь, а ты мне ничего не даешь.
Отстанешь? Посмей!
Бум! (Бьет его.)
А-ах! Я умер! Я убит! Звоните в колокол — я умер.
Что ж теперь делать? Вы его убили.
Отвечу суду. Он миндальное масло жрал, а я по нем изнывал: младенец так бы у меня из тела и не вышел если б я его не убил. Отвечу суду. Кстати и жену мою заодно сожгут.
Выведи. Схорони ж его: он мертвый.
Я и в самом деле мертвый: суньте меня в ямку получше.
Я отвечу суду.
Ну, что, хозяйка, вы куда бредете?
По орехи, ей-богу! Как поживаете, хозяин? Как поживаете, хозяин? Вот вам и французский реверанс.
Как?! Белафрон!
Да. Девка! Клянусь богом!
Отец, кто это?
До сих пор не знаю.
Пришла только сегодня, мелет вздор.
А потому имеет право быть здесь.
Я незнакома вам, и вам, и вам?
Нет, незнакома.
Осел, осел, осел! Я всех вас знаю.
Ну, кто они? Скажи мне, кто они?
Торговки рыбой. Пескаря хотите?
Боже, монахи! Я их тоже знаю.
Ну, как, монахи?
Нет, нет, оставь: не вам смущать монахов.
Здесь герцог: ничего не говорите.
Нет, правда, не уходите: мы еще с вами поиграем в котлы, и вы попадете в ад.
Моя-то стала бешеною девкой.
Молчи, мы выйдем, улучив минуту.
Запру вас, если будете шуметь. Фи!
Фи! Вот как! Да им все равно не уйти, пока я им не погадаю.
Отец, прошу вас, дайте разрешенье.
Дайте, отец: я вас благословлю.
Только скорей. А станете буянить,
Запру вас накрепко.
Давай гадать.
Дайте взглянуть: раз, два, три, четыре. Начну с маленького монашка. Вот это действительно красивая рука! У монаха еще таких рук не видывала: эта рука и дамы достойна! Вот ваша судьба:
Монах для вас монахини милей.
Любить ни мнихов, ни их сыновей,
Как вы ни святы… Дайте посмотреть…
Боюсь, что в девстве вам не умереть.
Дай бог вам счастья. Ну-ка, братец Тук!
Гадай получше, друг.
Вы любите, вас любят. Ловко:
Вы лживый хам, она жидовка.
Вот парочка — и вкривь, и вкось!
Ваш ум закапал.
Так же, как ваш нос.
Пожмемте руки. Так! Откройте ручки!
Ну, монах, слушай. Моли бога:
Поможет — будет вам не плохо.
Ладонь гладка, но сердце — лед:
Кто вас полюбит, тот умрет.
Но вам везет. Отбросив страхи,
Скажу: вы не монах, и вы, вы не монахи.
Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! (Раскрывает их.)
Святой ли рясе прятать негодяйство?
Все! Шпаги вон!
Мостах ужулил шпаги!
Это ловко!
Безумной арифметики сноровка.
Зачем так пышет гнев? Для чьей груди
Оружье? Для ее? — она вам дочь.
Моей? — сыновья.
Сын?
Сын, клянусь солнцем.
Кого ни троньте — наша кровь прольется,
А на свою — рука не повернется.
Разгладьте гневный лоб, и сам я лягу
Тогда у ваших ног.
Будь вы весь из дамасска и кремня,
Что будет, кроме искр, которым сжечь вас
И нас. Она моя, клянусь любовью!
Моя по браку, хоть и ваша — кровью.
Я, государь, весьма замешан в деле.
Грозу я чуял и предпринял меры,
Чтоб ее встретить. Много раз видал я,
Как, плача, раны сына мыл отец,
А сын клял меч, отца его сразивший,
И оба гибли в распре ваших семей.
Молю теперь, когда наш шрам зарос,
Скрепить прощенье! Все вело к тому,
Чтоб древние раздоры домов ваших
Зазеленели дружбой и сияли,
Как ясное чело весны блаженной,
А гневность душ погасит брак священный.
Не вам их кровь — их ваша наполняет,
Да счастье вам седины увенчает.
Что ж, государь? Другого нет исхода.
Мы молим вас, великий государь!
Мольба удачна. Места лучше нет,
Чтоб укротить меня. Вставай, отец,
Смиритель бешеных, беситель смирных.
Раз победил нас рок — нам надо сдаться:
Упорству — новым горем увенчаться.
Даю вам счастье, дам благословенье,
И спор семей найдет успокоенье.
Какая радость!
В ней — мое участье:
Вполне согласен я на ваше счастье.
А я разве не славная девушка, что монаха в колодце нашла? Вы, дяденька, хороший человек: вы мне не купите ли засахаренных слив за то, что я такая славная гадалка?
Милая душка, если б ты хотела
Так получить, как я хочу исполнить…
Милая душа? Милая душа лучше милого тела, а вы мою милую душу разве не знаете? Вас-то я знаю. Вас зовут Матео.
Да, ягненочек.
Бя-я! Ягненочек! Вот и соврали: я барашек. Смотрите-ка: «чудной» человек! Он когда-то был по мне без ума, и я когда-то была от него без ума, а вы без ума никогда не были? Были, ручаюсь! А было у меня когда-то чудесное украшенье, замечательное чудесное украшенье, а вот этот дрянный человек его у меня украл — чудесное, драгоценное украшенье.
Что за украшенье, милая девушка?
Девушка? Ну, уж это ложь! О, это замечательное, драгоценное украшенье, именуемое «девственность». И вы его у меня украли, глаза ваши бесстыжие!
Пошла, безумный ослик! Вон!
Он взял?
Он должен, значит, на тебе жениться.
Должен? Да, доблестный Артур оф Брэдли.
И, если в нем порядочность жива,
Я знаю — женится.
Да, помню, крал какую-то подделку.
Да? Так женитесь — видите, обида
Ее до сумасшествия довела.
Как, государь? Жениться на ней? Бога за ногу! Жениться на сумасшедшей? Да ведь дайте человеку самую смирную женщину, какую только на свете сыскать, и то она потом будет достаточно неистовствовать, чтоб ему работы задать.
Отец Ансельмо явит все усердье,
Чтоб вылечить ее. Ну, а тогда?
Ответить не могу. Подумать надо.
Тогда решит закон. Так вот что, сударь:
Так я ее судьбою тронут, что вам
Не жить, если не женитесь на ней.
Извольте. Если к ней вернется разум,
Женюсь на ней.
Благодарю. Матео, вы мой муж:
Я не безумна — только притворялась,
Только для вас, граф. Ваши показанья
Могут… но он не смотрит… До свиданья!
Матео, ты мне первый пачкал душу —
Очисть ее. А телом, говорю,
Чище огня, чище луны горю.
Клянусь тебе, Матео, это правда!
Как кролик пойман! Сесть мне в вашу лодку
За то, что первым к ней пристроил мачту?
Чтоб вас взяла чума! Ну, хорошо же:
Знак рогача в хожденья по всем странам.
Иной так и рождается бараном,
А если я таков, пожалуй, лучше
Взять потаскуху и ее исправить,
Чем скромницу, которая не смеет
Переступить порога по началу,
А в одну ночь, глядь, в девки раскачало!
Ну, девка, будь моей, давай копыто,
А прочее — потом. Вот, государь мой,
Дай бог нам счастья!
Пошли бог вам счастья!
Ну, хозяйка, вот мы и в Бедламе! Смотрите и удивляйтесь. Мы в самый раз пришли, потому что здесь герцог.
Мужа мне, государь.
Откуда взять-то?
Это Кандило, государь. Он здесь, среди сумасшедших. Отец Аксельмо, позовите его, пожалуйста.
Эта полоумная женщина — его жена. Она, хоть и, не беременна, а все же с крайней яростью стремилась своего мужа с ума свести. А желая обеспечить его обращение в неверного, она и поместила его в иудейский город Вифлеем. Вот и все.
Пожалуйте сюда, синьор! Вы помешаны?
Вы не помешаны.
Что ж, я это знаю.
Так знайте ж: не безумен тот, кто знает,
Что не безумны вы и что вы герцог:
Здесь лишь один безумен. Что, жена?
О чем томитесь? Извините, князь мой,
Она из-за ребенка. Я лино
На пенни продал, но оно — мое,
Оделся в скатерть — то добро мое,
Надел платье слуги, но он — мое,
Дал мне разбить лицо, лицо — мое,
Она ж твердит: помешан. Если это
Счесть правильным, так, значит, разум бешен,
Если терпеть безумье: я помешан.
Прости и больше злить тебя не буду.
Ну, мир! Соединить сердца и руки.
Мы, государь, успели расквитаться.
Да встань же: только небу поклоняться.
Пожалуй, вам терпенье вышло боком
И опротивело навек.
О, нет!
Тот, кто настолько добр, кто сдержан так,
Чтоб не обидеть, терпит, как дурак:
В терпении какая радость нам?
Та, что дает ранениям бальзам.
О государь! Терпенье — сердце мира,
Из добродетелей всех ближе к раю,
Оно дает богоподобье. Лучший
Всех на земле был долготерпеливец
Нежный, кроткий, смиренный, тихий духом,
И был он первый джентльмен на свете.
Терпение не знает недостачи:
Все, что захочет, — есть. Где царь богаче?
Оно — страшнейший враг, каких закон
Знал. Оно всех обид утишит звон,
Им крик бабья и стряпчих укрощен.
В нем узников пожизненных свободы.
Оно для них аллеи и сады
И даст рабу носить железа цепи,
Как орден славы и великолепий.
То нищих музыка, что от зари
Поет телам, что души их — цари.
В нем, государь, лекарство всех скорбей,
И ангелы обнимут в нем людей.
А в заключенье вспомним обиход:
Оно от жала жен — сладчайший мед.
Рисуешь ярко. Где безумье в том,
Чьи доводы идут прямым полком.
Грех, если б все мужья такие были:
Тогда б мужчины в рабство угодили.
Укрась собой наш двор, достойный друг:
Дороже золота спокойный дух.
А жен, которым лишь бы мужа злить,
Сажать в Бедлам: им больше негде жить.
Первая часть впервые напечатана в Англии в 1607 году. Вторая часть — в 1630 году. Пьеса переведена М. А. Аксеновым в 1933 году. Перевод печатается впервые.