Дневник 1825-26/12 (А. И. Тургенев)

Дневник 1825-26 — 12
автор Александр Иванович Тургенев (1784-1846)

19/7 декабря — 31/19 декабря 1825

19/7 декабря

19/7 декабря. Видел в Varietes 4 пиесы; в двух - Брюнета, в последней Potier dans "L'ami intime".

1. Jocrisse maitre et Jocrisse valet.

2. Le marchand de parapluies.

3. La chambre de Suzon.

4. L'ami intime.

Три первые оживляются несколько искусством актера; но третью и Vernet не мог поддержать: она освистана. Ни о чем не хочется думать, ни за что приняться: одна мысль о России, о судьбе её!

Замечу несколько стихов, которые прочел сегодня в "Childe-Harolde":

Greece! Change thy lords, thy state is still the same! Thy glorious day is over, but not thine years of shame...

20/8 декабря

20/8 декабря. Был у С. П. Свечиной, оттуда домой и потом в Арсенал, стоящий на конце набережной Morland, коего часть прежде называлась: Champ-au-platre. Первое литье пушек было тут при Франце I в 1533 году. Гейнрих IV завел здесь сад, а Сюлли, в качестве генерал-фельдцейгмейстера, grand-maitre d'Artillerie, жил здесь во все продолжение своего министерства. Часть дома, где были его покои, сохранена невредимо: даже обои, зеркала, картины его - все уцелело и во время революции. Маленький кабинет его, с двумя окнами на две стороны, где он беседовал с Гейнрихом IV о благе королевства, сохранен в том виде, в каком он его оставил. Одно небольшое, в сравнении с нынешными, но великолепное по тогдашнему, зеркало венецианское осталось над камином его, и здесь-то отражало оно оживленное думами о благе отечества и любовию к нему лица государя и любимца его. На стене в другой комнате историческая картина, "изображающая въезд Гейнриха в Париж.

Прежде, нежели пошли мы осматривать библиотеку Арсенала, St. Martin, путешествовавший в Армении и знающий по-русски, {54} главный инспектор 6ибл<иотек>и, показывал нам некоторые древние рукописи, с живописью в самых ярких красках, почти невредимо в течение веков сохранившиеся. Древнейшая рукопись принадлежала святому Лудвигу и из упраздненного монастыря досталась здешней библиотеке. Другая рукопись, коей картины и виньетки с большим искусством раскрашены, принадлежала Rene d'Anjou (Breviaire), Лудвиг 18-й купил еще до революции главную библиотеку у маркиза Paulmy, и по сию пору выплачивается наследникам его сумма за приобретение сей библиотеки. Два тома в лист оригинальных писем Гейнриха IV, которые доказали, что добрый и умный король был не весьма грамотен. Более всего книг исторических и беллетрических, особливо романов, всего около 200 тыс<яч> волюмов. 300 книг песен на Мазарини. Вот истинно национальная библиотека.

У сего Арсенала были некогда ворота с колоннами в виде пушек, над коими на мраморной доске находилась следующая надпись Николая Бурбона:

Aetna haec Henrico vulcania tela ministrat,
Tela giganteos debellatura furores.

Santeuil, в восхищении от сей надписи, вскричал: "Dusse-je etre pendu, je voudrais en etre lauteur". Другой (Dulaure) замечает, что это сказано или сумасшедшим, или поэтом, paroles d'un fou ou d'un poete.

В 1788 году Арсенал уничтожен, сохранена только библиотека, известная под названием библиотеки Paulmy.

Оттуда, чрез обширный дровяной двор и чрез Енский мост, который Блюхер хотел взорвать, а наш Александр - уже более не земной, а небу принадлежащий - сохранил, перешли в Jardin des Plantes; любовались львами, леопардами, волками, лисицами, земляком-медведем и наконец слоном, который резвился и хоботом ворочал землю неподалеку от Мишки, также забавлявшегося ворочанием разных орудий, вокруг него лежащих. День был прекрасный; мы гуляли под деревьями, окруженные и мирными животными, и птицами из всех климатов. Там попугаи всех цветов и разной величины, ястребы, и орлы, из коих один расширял крылья свои, - поднимался вверх клетки, но, подобно орлу русскому, удержан был железною силою в полете своем. Право, смотря на сего царя пернатых, я думал о русском народе и его порывах к солнцу, но клетка его хотя и обширная - все клетка и символ неволи.

Из Jardin des Plantes в Тюльери, где все было наполнено гуляющими; потом чрез весь булевар к Porte St. Martin, весь булевар казался ярмаркою и уставлен был торгашами. Крик а 2 sols, a 4 s la piece отвсюду раздавался, и сальные свечки горели под навесами.

От Porte St. Martin к С. П. Свечиной, Rue Grenelle Ќ 105, где познакомился с m-me Segur. - Отсюда к послу и на базар, около 11 часов вечера. Уже складывали товары, но еще народ толпился на базаре и любовался сею новою беспрерывною ярмаркою, где выставлены все предметы роскоши, прихотей - и литературы.

Один из придворных говорил Сегье, президенту de la Cour Royale в деле журналов, что он окажет истинную услугу королю и проч. "La cour rend des arrets, et non des services", - отвечал Seguier.

21/9 декабря

21/9 декабря. Целое утро в дождь бродил по букинистам и сторговал некоторые книги, кои будут читать в России. Узнав о назначенной сегодня казни Plessy, я пошел в Palais de Justice, он уже был привезен туда a la Conciergerie, в 6 часов утра. Николай видел, как его вывели оттуда и посадили на фуру, чтобы везти sur la Place de Greve. В 3-м часу уже все улицы от Palais de Justice до Place de Greve и мост усыпаны были народом, несмотря на проливной дождь. Дам было более, нежели мужчин; во всех окнах по улицам видны были модные шляпки; но на самом месте казни, где поставлена была красная гильотина, с красным ящиком, в который бросили тело, было более мужчин. Несмотря на конных жандармов, кои разъезжали вокруг гильотины, толпа волновалась, и едва устоять можно было от беспрерывного напора с места казни. Наконец в 47 минут 4-го часа привезли несчастного. Я едва мог видеть фуру - и уже увидел осужденного в ту минуту, как его взводили на лестницу, <на> гильотину. Сперва вошел туда палач. Потом привели его трое других палачей, шея до плеч была обнажена; он был в белом саване. Палач взял его за волосы затылка, положил шею на плаху и его самого перпендикулярно; с полминуты был он в сем положении. - Железо опустилось - и голова отлетела в красный ящик, стоявший на гильотине, куда в ту же минуту бросили и тело. Кровь смыли помелом и начали снимать гильотину. Удар последовал в 4 часа без 10 минут. Около меня толпились простолюдины, рабочие с лицами, коих выражение трудно описать. Один из них держал и поднимал на плечи мальчика шести или семи лет, чтобы он мог лучше видеть удар гильотины. Разошлись спокойно, со смехом; ужаса или содрогания не приметил я ни на одном лице, стараясь, впрочем, всматриваться в физиономии, меня окружавшие. И прежде и после казни за копейку продавали печатную сентенцию de la Cour Royale. Толпы начали расходиться во все стороны. Дождь промочил меня до костей, я шел тихим шагом - и в эту минуту опять думал о России и завидовал французам - что же? Их смертную казнь, в самую минуту совершения оной! Вспомнил о князе Я. И. Лобанове-Р<остовском> и о его девизе, который, вероятно, не отнимется от него. - (С осужденным сидел на фуре священник). Плесси пожаловался, что его называют отравителем, а сам подал повод к суду.

                                  -----

Я бы отвечал французам-либералам, спокойно теперь об Александре рассуждающим: "Наполеон не затмил его", - а французам королевской партии: "Король ваш в Париже, и Париж еще во Франции...".

22/10 декабря

22/10 декабря... В первый раз был в Водевиле и видел 4 пиесы, но 4-й не дослушал. 1-я - Le retour a la ferme; 2-я <нрзб>; 3-я - Frontin mari-gargon; 4-я La lanterne sourde et les deux porte-faix. В 3-й, в куплете, который обыкновенно поют в честь публики, актриса сравнивает водевиль с лакейской, а франц<узский> театр - с гостиной и кончила словами:

                    Daignez parfois en allant au salon
                    Vous arreter a l'anti-chambre!!

"Les Francais sont le salon de Thalie", - пропела она. И в самом деле я сидел в лакейской, окруженный даже и не камердинерами, а, кажется, поваренками, и не высидел до конца.

Театр не велик и не великолепен. Музыка и пение по французской публике - все те же напевы, которые слышишь в каждом кабаке французском и от каждого слепого, напоминающего проходящим смычком и голосом бедность и слепоту свою.

На занавесе прочел я след<ующую> надпись: "Le Francais, ne malin, crea le vaudeville".

В промежуток между пиесами читал я статью Crayon о Вестминстерском аббатстве и думал о нашей крепости Петропавловской, которая скоро примет новый прах в свою землю! - Я спешил домой и дворник встретил меня с запискою от Ломоносова: он возвещал меня - о восшествии на престол императора Константина I, о присяге вел<икого> к<нязя> Ник<олая> Павл<овича>, сената, гвардии и проч. - Итак, при 4-м государе живу - и маюсь! - Елизавета закрыла глаза его: утешение для него, для нее и для любящих их! Государь скончался 19-го в 103Д пополуночи. Прости, о дух! - иль прах, но для меня священный!

23/11 декабря

23/11 декабря. По желанию посла советовался сегодня с священником, служить ли панихиду и молебен или нет. Гр<аф> Нессельроде уведомляет о новом императоре официально и о присяге, ему в П<етер> бурге учиненной. Разве посол не в том же здесь положении, как п<етер>бургские сословия в минуту получения известия о кончине А<лександра> ? - Так я думаю и сказал свое мнение послу. Завтра он решится. Поспешность в сем случае не может повредить ему.

Пол<учил> письмо от Гордона...

Вечер провел у милой Рекамье, много говорил о России и старался объяснить им (rectifier) ложные их понятия на счет народа и правительства. Приезд Матвея Монморанси и потом матери и дочери Gay прекратил разговор о России и обратил к поэзии. Я уже видел Gay во дворце, но не слыхал ее и шепнул m-me Recamier предложить ей прочесть стихи свои. Недолго противилась она ее просьбе; сперва прочла стихи, кои на днях <пропуск> написал на m-me Recamier, а кончила своими из поэмы своей, еще не напечатанной, предметом коей, кажется, Магдалина! - Читает хорошо, собой почти прекрасна и довольно мила; но стихи слабы, хотя и не без чувства. - Монморанси сказал мне, что Lamennais написал брошюру против приговора de la Cour Royale о журналах.

24/12 декабря

24/12 декабря. Опять посол заставил меня потерять половину утра. Писал письма от его имени свящ<енник>у; вел переговоры об ответе его; потом говорил об Англии с Поццо и с кн<язем> Разум<овским> - и едва успел побродить по букинистам и прочесть несколько страниц из Ламене. - Между тем кто разгадает l'avenir tenebreux vers lequel nous marchons.

Royer-Collard приглашает меня завтра к себе.

Провел вечер у Свечиной с m-me Segur - и не забуду разговора о католической и галликанской церкви. Жалею только, что не имею времени записать всего, что С. П. говорила об отношениях катол<ической> церкви к папе и к Боссюету, как виновнике 4 статей гал<ликанской> церкви. - Он прав, но так, как сын, который спорил с отцом о законном наследстве. Вот главная мысль; но развитие оной и доказательства в пользу католической системы блистательны, хотя и неудовлетворительны.

Кончил вечер с русскими у к<нязя> Щерб<атова>.

25/13 декабря

25/13 декабря. 1 час пополудни. Сию минуту возвратился из русской церкви: мы служили панихиду по незабвенном императоре, - и возносили на литургии имя нового! Почти все русские были в церкви. Трудно выразить впечатление, которое произвела на меня молитва о усопшем! Я озирался вокруг себя и видел памятники, живые, царствования Александра, из коих некоторые принадлежат истории, другие останутся в записках двора или по крайней мере в анекдотах его. Посол, коего политическое бытие сотворил Александр всемогуществом своего сана - и стечением необыкновенных обстоятельств; за ним памятник пяти царствований - светлейший Разумовский, еще бодрящийся, но уже не бодрствующий у чужих престолов, обязанный Александру настоящим благосостоянием своим, утратив прежнее с обгорелыми развалинами великолепного дворце своего в Вене. Далее Чичагов, непримиримый враг русского правительства, смелый говорун в собрании министров и Совета, мечтающий иметь право злословить Россию в лице ее правителей и привязавший имя свое к некоторым внутренним происшествиям России и к звезде Наполеона, не от него померкшей. - Около меня барон Строганов, напоминающий пагубную политику Ал<ександра> с Турциею и с единоверными нам греками, и гр<аф> Головкин, который переносит воспоминание к первым годам царствования Александра, устремлявшего некогда взор свой и не на одну Европу, но и на неподвижный Китай. Там плачет Сеславин, которого слез не заметили предстоявшие и не узнали в нем смелого наездника славных годов в летописях России и Александра. Кн<язь> Тюфякин, царедворец юного Александра, который доживает бесплодный век свой в праздности парижской, в товариществе Кологривого, носящего незаслуженные знаки добродушия монарха и напоминающего слабость его жизни и его сердца, в которой он пред богом и в излияниях сердечных с теми, кого отличал доверенностию, давно покаялся и которую, может быть, искупил уже последним тяжким для отца ударом, положившим в свежий еще гроб едва распустившийся цветок, которого назвать запрещает и скорбь и закон..... Там и Свечин, скоротечность счастия при Павле и медлительность судопроизводства при Александре собою напоминающий. - Толпа молодых царедворцев, адъютантов - и женщин, кои напоминали многое и многих и плакали по человеке более, нежели об императоре. Взглянув на четырех фельдъегерей, я живее вспомнил о государе. Я видел их обыкновенно при лице его! Они разносили веления его во все концы империи, что говорю? - в концы земли! Я видел их и у дверей его кабинета, и некогда с быстротою молнии за ним скачущих, и с трепетом, неподвижно стоявших в позлащенном дворце Царскосельском, которого сад не увидит уже в весеннем блеске своем попечительного хозяина..... Я вспомнил и себя, и последнее слово его ко мне, два раза повторенное, когда я благодарил его за последние знаки благоволения: "Кто старое помянет, тому..... знаешь", - сими словами начал и кончил он в Зимнем дворце монолог свой, 1/4 часа продолжавшийся..... {55} Для чего после сего воспоминания должен сказать я и о том, что думал и чувствовал, когда запели причастный стих "Господи! скажи мне день кончины моей!". - Есть ли бы возвещал всеведающий и от века сущий смертным число дней их и кончину, то Александр, конечно, не оставил бы по себе 14 мил<лионов> в рабстве; а нас в неизвестности...

Провел вечер у мудреца Royer-Collard, которого почитал издавна, а читал в прошедшем году и выписал речь "Sur le sacrilege". Я думал найти его старее. Жизнь и правила и душа его изображены в чертах и в спокойствии лица его. Он напоминает древних и физиогномиею столько же, сколько и поведением своим на трибуне и в делах государственных. В 1815 году призван он был королем к образованию университета парижского и сделан был президентом совета оного. Он желал дать ему республиканскую форму и даже собственное место президента сделать избирательным, а не от назначения королевского зависящим; но король отказал ему в этом, говоря, что все места правительственные от него зависят и, следов<ательно>, и президент университета должен быть им определяем. 4 года управлял он университетом, и это была лучшая и блистательная эпоха оного. Он был возведен в сие звание из профессоров факультета. Будучи в должности пред<седателя> и сложив должность председателя, удержал кафедру профессора, чтобы сохранить место адъюнкта (suppleant) Кузеню, которого бы в противном случае вытеснили определением на место Royer-Collard какого-нибудь <нрзб>. Он хотел показать уважение и к почетной должности профессора. В 1816 и 1817 годах, по просьбе Поццо ди Борго, заставил он кого-то сделать memoire об управлении университета. Вероятно, записка сия доставлена к<нязю> Гол<ицыну> (справиться у Поццо). - И он говорил о государе с чувством и с глубоким уважением, утверждая, что он пойдет в ряду с великими людьми (des grands hommes), хотя и не первого разряда, что моральный характер его внушил во все партии, во все классы народа во Франции любовь и уважение, несмотря на то, что политика его тяготила Францию.

Royer-Collard думал, что русские настоящие только от Москвы до П<етер>бурга, что остальное населено какими-то народами иноплеменными. Шутя говорил он, что наши предместья целые провинции и проч. И мудрец Франции невежда о России...

27/15 декабря

27/15 декабря... Получил письмо от моего милого Жуковского, и сердцу моему стало легче. Он не писал ко мне тогда, как дни его текли в безмятежном положении души; но когда бедствие настигло его и Россию, в сердце его отозвалось старое, прежнее чувство его ко мне, которое во мне никогда не затихало. Жалею, что не мог отвечать ему с курьером, который уехал в 5-м часу. Посол желал, чтобы я опять остался у него обедать и перевел для него письмо Ж<уковского>. Тут обедал и Галь. Много говорили о системе Ганемана, которую он почитает сумасбродною и уверен, что скоро она будет забыта, как и многие подобные. Опять говорил посол и о Royer-Collard с уважением и полагает, что Ройе-Колар к нему хорошо расположен. Он вспомнил одно слово его, как возражение на доказательство фактами: "Je meprise cela comme un fait", - сказал Р<ойе>-К<олар>.

Много говорили о Венском конгрессе, по проекту отделения П<ольши> от Р<оссии>; уверял, что он был один из главных противников сему разделу и что гос<ударь> не говорил с ним 6 недель за его мнение, что он готовился подать просьбу об отставке и проч.

Получил письма от Сережи, Дружин<ина>. Вечер у Свечиной и Сепор, и у кн. Гол<ицын>а.

    В монетном дворе купил три медали на и<мператора> Александра и  заказал

выбить четыре старые на некоторые случаи, до России относящиеся.

28/16 декабря

28/16 декабря. Узнав, что в собрании рукописей находится русская трагедия, как меня уверяли, сочинение царевны Софии, сестры Петра Великого, я пошел сегодня смотреть сию рукопись и в зале манускриптов мне тотчас подали оную, сказав, однако ж, что уже многие русские ее видели и что некоторые списали уже копию с оной, следовательно, французская отметка на заглавном листе: Се manuscrit est unique, уже несправедлива теперь. - На загл<авном> листе написано рукою, который почерк напомнил мне что-то знакомое: Nabuchodonossor, tragedie composee par la fameuse princesse Sophie Alexievna, soeur de Pierre le Grand. Предисловие русское, старинным слогом, на 2 или 4 страницах. В нем же и посвящение, кажется, царю Алексею Михайловичу. - Потом сказано: "Первого действа. Сень первая". После названия действующих лиц написано: "Четыре протозанщики, спальники". - Рукопись без конца. Слог странный, и много слов, вышедших из употребления... {56}

29/17 декабря

29/17 декабря... Поутру был у m-me Recamier и читал брошюру Шатобриана о государе и о греках, которую она мне подарила. - Ввечеру у гр. Сегюр и С. П. Свечиной. Много говорили опять о Шатобриане. Сначала государь почитал его фразером и не любил, так что в Вероне он в первое время чуждался Шат<обриана>. Но гр. Толстая его с ним сблизила.

Сегодня выпал первый снег...

30/18 декабря

30/18 декабря... Вечер провел опять у милой Рекамье, лежавшей в полутрауре на кушетке: "не так чтобы больна, не так чтобы здорова". Две или три старомодных француженки сидели у ног ее, и рой журналистов, придворных и либералов, муж, Кератри - окружали ее ложе. Государь, военные поселения, выбор депутата на место Foy, брошюра Шатобриана и министерство Виллеля - все было предметом разговора. Кератри спросил меня, видел ли я новое произведение Прадта о иезуитах. {57} - Видел, отвечал я, но еще не читал. - Он поместил ваше слово о иезуитах, продолжал он, сказанное вами недели за две пред сим на сем канапе. Знаете ли вы Прадта? Нет, отвечал я, и никогда не сообщал ему моего мнения о иезуитах. - "Странно! - он употребил даже ваше выражение: _существование их есть анахронизм_, - и объяснил мысль сию почти вашими словами". - "Не трудно, - отвечал я, - если он со вниманием читал их историю и знает нынешних членов сего ордена. Они вредны тем, что отстали от своего века и невежи, в сравнении с другими, занимающимися воспитанием юношества". M-me Recamier вслушивалась в разговор наш и одобряла нас улыбкою. - Она сказала мне, что король получил известие об отречении К<онстантина> П<авловича> и о провозглашении им<ператором> Н<иколая> П<авловича>.

31/19 декабря

31/19 декабря. Я так много наслышался об игрушках Giroux, что, наконец, решился сегодня зайти в сей магазин, в котором с 10-го часа утра до позднего времени толпится лучшая и богатейшая публика, ибо немногие из людей посредственного состояния могут решиться мотать на игрушках. Магазин сей, близ Лувра, называется "Exposition d'une variete d'objets utiles et agreables, offerts pour etrennes, sous des salons de tableaux modernes". В сей выставке 8 салонов, из коих три наполнены одними детскими игрушками; прочие - для взрослых детей. В самом деле детская роскошь доведена до совершенства. Чего здесь нет? Вычисление токмо различных разрядов игрушек и предметов искусств и мелочной промышленности составило бы целую книгу.

Первая комната, salon, блестит стальными производствами, серебряными, бронзовыми, амброю, кристаллами, раковинами, слоновою костью, кедром, опалами - и все сии богатства природы обречены на дамские и детские изделия. Вы видите опахала, кошельки, корзинки, сувениры, баульчики, vide-poches календари и проч. и проч. и проч.

2-я комната вмещает другие безделки, не совсем бесполезные. Здесь любуетесь вы прекрасными ящиками для рисования, несессерами, сюрпризами. (Славенофилы! Простите мне сие чужеземное выражение! в выражении несессеров так, как и в самой вещи, большой нужды нет!).

3-я комната уставлена стендами, альбумами, экранами, пюпитрами, портфелями, чернильницами во всех видах и формах, разными мелочами и припасами для дамской роскоши.

4-я, 5-я и 6-я комнаты заняты единственно детскими игрушками: куклами, военными и дамскими в многообразных костюмах.

В 7-й комнате литографические листы и гравюры, альбумы для рисования и живописи, пейзажи, картон с рисунками, видами из разных частей света и разных художников.

8-я комната, самая великолепная, в ней лучшие произведения в бронзеу в кристалле и в опалах, лампы, presse-papiers, garde-vues, канделябры, bougeoirs, vases a l'antique, pendules и проч.

В числе первых видел я и mules de Siberie. Словом, магазин сей есть энциклопедия мелочной и детской роскоши. Все забавы детские нашли здесь убежище, и все придумано для тех, кои желают потешить своих любезных игрушками. Промышленность ничего не забыла, чтобы привлечь внимание матери-баловницы и любовника, который желает сорвать минутную улыбку милой.

Пробираясь от гр. Брея, увидел я ряд карет, колясок, кабриолет, и в них сидели разряженные придворные и гражданские чиновники. Швейцар Рошефуко сказал мне, что сегодня приемный день соседа их, министра de la maison du Roi, и что здесь обычай накануне Нового года развозить поздравления. Кареты и коляски въехали на двор, поклонники министра вышли из них, и через 1/4 часа все вдруг разъехались. Я смотрел на лица, на мундиры, на толпу, на встречу их со швейцаром и на телодвижения прозябших кучеров и думал про себя: C'est tout comme chez nous!

Перед великолепным hotel гр. Брея, в углу, куда сваливают всякую всячину, увидел я chiffonnier - Диогена с фонарем, который железным крючком взрывал кучу навоза, или pot pourri, выбрасываемого из домов, со всею нечистотою оных. Он клал в свою корзину все клочки бумаги, не исключая и самых подозрительных, тряпки, разбитые стекла и куски железа или гвозди. Полагая, что они берут только то, что само по себе имеет или может иметь некоторую цену, я остановился и, при свете фонаря искателя фортуны, вступил с ним в разговор. Веселым голосом и с каким-то беспечным напевом отвечал он мне на мои вопросы и вычислил все предметы, кои они подбирают в свои корзинки. Они продают их на фабрики: бумажные, холстяные, стеклянные. Сих искателей в Париже более 2000. Они проводят весь день, с 6 часов утра за полночь, с крючком и с корзиною и обходят почти весь город в разных его извилинах; набирая таким образом в день на 30 или на 35 копеек, что составит почти полтора рубли по нашему счету. Они не имеют уже и не могут иметь никакой другой промышленности, ибо все время употребляют на искание - тряпок! (Чего ищут те, коих видел я сегодня поутру на поклоне у министра?). Целые семейства кормятся сими трудами, и мальчик в 10 или 12 лет уже помощник в содержании семейства своего. Мой Диоген был кривой и с смехом на свой счет сказал: "Что же мне делать с одним глазом, как не шарить в навозе, при свете этого фонаря, моего второго глаза? Я был сапожником, когда смотрел в оба; теперь питаюсь хотя в бедности, но еще своими трудами". На вопрос мой, случается ли находить драгоценные вещи? - отвечал он: "Мне никогда не случалось, но вчера товарищ мой нашел прекрасные золотые часы в куче навоза и должен был тотчас продать их за безделицу, ибо они были краденые. Мошенник, укравший их, желая спастись, бросил их в угол - и ушел", - и искатель фортуны на сей раз нашел её.