Дневник Льва Федотова/Тетрадь XV/22 июля

У этой страницы нет проверенных версий, вероятно, её качество не оценивалось на соответствие стандартам.
Дневник
автор Лев Фёдорович Федотов
Источник: Федотов Л. Ф. Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9 «А». — М.: АСТ, 2015. PDF

22-го июля. Ну, а сегодняшняя ночь, очевидно, врезалась в мою

память надолго!

Дневник советского школьника

— 343 —

Ровно месяц прошел с начала войны, и этот юбилей в москов-

ской жизни отметился знаменательным в эту ночь событием для

всего города — это было несчастье для Москвы: на ее улицы упа-

ли первые вражеские бомбы, а ее воздух впервые содрогнулся от их

оглушительных разрывов. Да, то была первая бомбардировка нашей

Красной Москвы, первая бомбардировка за все ее существование!117

В ожидании прихода своей родительницы из театра, где она вче-

ра вечером и кончала свой рабочий день, я, пользуясь вечерними

сумерками, забрался, как обычно, на окно в кухне и занавесил его

одеялом, после чего зажег синий свет и состряпал себе ужин, кото-

рый состоял из чая и хлеба с маслом. Все это я перетащил в комнату

на письменный стол, где и решил разделаться со всем содержимым

чашки и тарелки. Окна комнаты мы не занавешивали, так как нам

по вечерам в ней все равно ничего путного делать не нужно было,

поэтому я принялся за ужин в темноте, но зато при наличии радио,

которое в тот момент о чем-то гремело. Черт его знает, что там пере-

давали! Кажется, какую-то литературную передачу.

Не успел я войти во вкус, как радио внезапно замолчало… Я знал,

что это значит, и поэтому стал усиленными темпами вбивать в свою

глотку хлеб и пить чай: мне ведь вовсе не хотелось, чтобы тревога, о

которой сейчас скажут по радио, не дала мне возможности полно-

стью насладиться трапезой!

К вечернему небу Москвы уже взлетали тревожные сигналы си-

рены, а по радио вслед за внезапно наступившей тишиной последо-

вали словесные троекратные сигналы о воздушной тревоге.

Я встал. «Идти в убежище или нет?» — подумал я. Дома оста-

ваться не хотелось — было бы тоскливо, а быть в убежище со всеми

бабами и малышами меня тоже не прельщало, тем более, что тре-

вога, видимо, не должна была быть долгой, так как до сих пор Мо-

сква отделывалась только пустыми тревогами — налетов еще ведь

не было!

— Ну, ладно, пойду в убежище, может, ребят там встречу — ве-

селей будет — сказал я вслух. Я накрыл салфеткой опустошенную

посуду, оставил радио включенным и этим самым дал ему возмож-

ность передавать вой сирены и дальше, а сам вышел в парадное.

Со всех этажей стекались вниз раздраженные люди, скрытно и

открыто крывшие германских выродков, а вахтер спокойно сидел у окна за своим столом, освещенным синей лампой, и поторапливал

людское стадо со своего подъезда.

Я не спешил и поэтому, спустившись в убежище, к своему удив-

лению, сделал неприятное открытие: все лавки в коридорах были

уже заняты. Тогда я принялся искать знакомые лица. Не успел я

отойти далеко от лестницы, как в одном из коридоров встретил

Мишку, восседавшего в углу на скамейке. Тут уж собралось довольно

изрядное, но знакомое мне общество: Розка Смушкевич, Мишкина

поклонница, затем Ленка Штейнман, что из нашего класса, и некая

Люда, также, видимо, неравнодушная к Стихиусу.

— Ура! Левка! — загремел Мишка на весь коридор. — Ну, теперь

нашего общества нет краше в мире. Тебя и не доставало!

— А чего это вдруг? — удивился я.

— Да, видишь вот, вокруг меня одни бабы! Теперь я хоть буду

чувствовать себя смелее!

— Тише же, Мишка! Спят кругом, а ты раскричался! — сказала

Ленка Штейнман.

— Да ты, Мишка, и один вообще уже привык быть бойким в

женском обществе, — сказал я. — Сознавайся прямо!

— Не скрою, — смеясь, ответил он. — Чего скрывать? Это дело

уже известное! Стесняться баб мне, что ли!

— Ну и культурный же у тебя язык, Мишка, — нравоучительно,

но весьма миролюбиво сказала Розалия.

Ко всеобщему удовольствию и всеобщей неожиданности, к нам

вскоре подошел Борька Волков. Я не помню, фигурировал он уже у

меня в дневнике или нет, но я скажу, что это мой старый товарищ

по нашему дому, скромный и вообще хороший парень, которому

сейчас я был очень рад, так как давно уже с ним не встречался. От

него я сейчас узнал, что, как только грянула война, он из школы, где

доучился до 8 класса, ушел на завод, продукция которого непосред-

ственно отправляется на фронт.

На его голове белела повязка, скрывающая часть светлых волос.

Мы, конечно, обратили на это внимание.

— Это на заводе, — улыбаясь, пояснил он. — Винт один упал.

— А я уж думал не в борьбе ли с диверсантом, — сказал Мишка. —

Или, может, Борик скрывает? Нам ведь известна его скромность.

— Не-ет, — улыбнулся тот в ответ.

Время шло. В убежище было тихо и мирно. Слышались вздохи

спящих… кто-то храпел пополам со свистом… в общем, картина

была преподобная.

Дневник советского школьника

— 345 —

— Что-то долго отбоя нет, — сказала Люда, глядя на ручные

часы. — И тихо кругом, и отбоя не дают. Первый час уже.

— Видимо, за городом большой воздушный бой идет, — пробо-

вала угадать Роза.

— Уж ты скажешь! — засмеялся Мишка. — Вот не терплю пани-

ку! Может, наши самолеты сейчас над Берлином!

— Уж ты тоже хватил, Мишка, только в другую сторону, — ска-

зал я. — Если б было по-твоему, то не у нас, а в Берлине была бы

тревога.

— Ой, тише, ребята!.. — тихо произнесла Розалия, и ее глаза

сразу расширились.

Точно из глубоких недр земли, откуда-то издали послышалось

несколько глухих ударов… Это было похоже на нечто страшное и

ужасающее, которое тяжелыми шагами приближалось к нам… Мы

замолчали.

Снова послышался шум, но в виде одного удара: то, очевидно,

был одинокий выстрел зенитки. Но он был уже ближе и более звон-

ким.

— Слышишь, Левка?— спросил меня Боря.

— Слышу.

Не успел я ответить, как послышался приглушенный грохот, и

стены убежища глубоко вздрогнули… Пол затрясся, а с потолка ря-

дом с нами трахнул об пол кусок известки.

— Это не зенитка, — сказал я.

— Уж не бомба ли? — произнес Мишка. — Только от взрыва фу-

гасной бомбы может быть в земле такое сотрясение.

— Боже, неужели немцы прорвались в город? — спросила

Люда.

А черт их знает, — ответил Стихиус. — Где-то близко упала…

Народ в коридоре стал просыпаться, разбуженный сотрясением,

начались толки о случившемся, но это пока был лепет полуспящих

существ, так что ничего путного и связного никто из них не мог со-

образить.

Вдруг в нас все замерло… Совсем над головой, будто бы тут на-

верху, рядом грохнули оглушительные пять залпов, звонких и с рас-

катистым эхом. Мы посмотрели машинально вверх на потолок.

— Эге! — сказал Мишка. — Это зенитка на нашем доме зарабо-

тала.

В это время раздался второй сотрясающий удар… Стены и пол

как бы стали уходить из-под ног… Послышались крики и ругань…

— Вторая фугасная где-то близко упала, — сказал я.

Предполагаемому взрыву бомбы ответили точно такие же пять

залпов зенитки.

— Черт подери! — обрадовался Мишка. — Автоматическая зе-

нитная батарея! Здорово! Вот я и услыхал ее! По пять снарядов сра-

зу выпускает! Эх, красота!

— Да, это автомат! — согласился я.

— Эх! Автомат! Одно слово, что стоит! — восторгался Мисти-

хус.

Я тоже был заинтересован тем, что происходило наверху; не

было сомнений, что там, в воздухе, разыгралась трагедия Москвы…

Теперь я не сомневался, что дожил и переживаю первую бомбарди-

ровку своего города. Короче говоря, в эту ночь фашистам удалось

прорваться и устроить налет на нашу столицу.

Оглушительный грохот вновь потряс воздух… Многие вскочили

на ноги!

— Полдома нет, — сказал я. Все дружно рассмеялись, но часть

проснувшихся интенсивно выругалась по моему адресу, так как сей-

час, якобы, не время было шутить. Это говорили явно те, кто впал в

полную трусость и панику.

Розка тоже струсила, и мы все всласть поиздевались над ее сла-

бостью. Мишка еще даже сказал ей, мол, пока есть надежда на то,

что можно будет еще отыскать какую-нибудь целую кастрюлю в

развалинах ее квартиры.

К нам прибежал Володька, невысокий, чумазый, курносый маль-

чуган из 19-го подъезда и доложил, что хитростью вылез на улицу и

видел, как по небу бродили лучи прожекторов.

— Значит, налет, да?— испуганно спросила Розка.

— Чего спрашивать? Ясно, налет, — ответил он. — Слышали два

взрыва-то какие были? — спросил он.

— Еще бы не слыхать, — ответил Мишка.

— Это фугасные бомбы близко две упали.

— А откуда знаешь? — спросил я.

— Говорят так дежурные, что на улице. Ну, я, может, еще выле-

зу, — сказал он. — Потом приду. — И он скрылся.

— Нам бы удрать, — шепнул я Борьке и Мишке.

Те не успели мне ответить, как где-то над головами прозвуча-

ла трель коротких звонких выстрелов с таким громким и звучным

эхом, что похоже было, будто стреляли в пустом огромном зале.

— Очередь пулеметная, — сказал я.

— Да, да! Зенитный пулемет, — согласился Мишка.

Минут на пятнадцать нам пришлось замолчать, так как сверху

послышался такой умопомрачительный грохот, состоящий из вы-

стрелов автоматов и простых зениток, что, казалось, будто полови-

на Москвы взлетела на воздух. Это продолжалось около четверти

часа. Потом все сразу умолкло.

Время было около 2-х часов. Прошло полчаса в гробовой тиши-

не, потом — пятнадцать минут — выстрелы не возобновлялись.

— Может, их отогнали, отбой скоро, может, будет? — подумала

вслух Люда.

Но вот снова издали послышались громоподобные раскаты.

— Немцы-то, подлецы, планомерно волнами налетают! Здоро-

во! — сказал Мишка. Видимо, было так, ибо периоды полной ти-

шины и громоподобных концертов чередовались. Мы с Мишкой

считали эти «волны» и были удивлены такой продолжительностью

налета; было уже около четырех часов тревоги, а до отбоя было еще,

видимо, далеко — очевидно, крупные воздушные силы немцев об-

рушились на Москву.

Вскоре примчался Володька, который рассказал нам о падении

большого количества зажигательных бомб у нас во дворах дома;

в подтверждение он показал нам искореженный стабилизатор

(хвост) одной бомбы, который он выклянчил у дежурных. Это был

металлический круг с ножками зеленого цвета, и сам он состоял

из какого-то блестящего сплава — то, видимо, был горючий сплав

из определенных металлов. Мы разглядывали эту диковинку как

пришельца с Марса: ведь это был кусок вражеской нам страны —

он родился где-то на военном заводе в Германии и направлялся

к Москве на фашистском самолете, чтобы падением своей бомбы

вызвать воспламенение наших московских очагов жизни…

В убежище спустился только что вернувшийся на автомашине

со своего завода Мишкин отец. Мишка помчался за ним, а, вернув-

шись, шепнул мне на ухо полученные сведения:

— Сейчас папа мой ехал по улицам, и у библиотеки Ленина пе-

ред самой машиной упала зажигательная, а другая врезалась в тро-

туар у самого входа в метро. Он говорит, что кругом нашего дома

пожары!.. — добавил Мишка удрученно.

— Ну-у! — ужаснулся я. Сердце мое сжалось при этом известии…

горели здания родной Москвы! До чего она дожила! И ей, несчастной, пришлось испытать ужасы войны… Когда, бывало, случался

где-нибудь случайный жалкий пожаришко, то это считалось уже

большим событием, и туда стремились как к редкому явлению, что-

бы посмотреть, как это, дескать, дом загорелся… а теперь? Теперь

пылал не один дом, пылали многие дома в городе, лишая своим го-

рением людей крова и имущества. Но самое тяжелое было то, что

это не были несчастные случаи, а причиной были — война, налет

врага на город, полет фашистской машины над советскими улица-

ми и разрывы немецких фугасных и зажигательных бомб.

Внутри у меня было как-то не по себе… Я был подавлен изве-

стиями о пожарах в городе.

Канонада уже давно стихла, и в убежище многие уже заснули.

Наша веселая группа тоже прикусила язык: все устали и хотели

спать. Прошел час томительного ожидания, но отбоя все не было.

Наконец, когда мы уже стали сходить с ума от тоски и однообразия,

пронеслась весть об отбое тревоги. Часы показывали около четы-

рех часов утра.

Мы сразу же помчались к лестнице и, поднимаясь почти первы-

ми наверх, слышали ласкающие слова диктора по радио, которое

стояло на столе у дежурного по убежищу:

— Угроза воздушного нападения миновала, отбой! — Это был

прямо-таки гимн жизни!

Во дворе мы все разошлись.

Замечательное утро было сегодня: летнее утреннее солнце рас-

каленным белым диском висело низко над крышами домов, лучи

легко пробивали легкую преграду из призрачных облаков.

Было прохладно и свежо, казалось, ничего ужасного не произо-

шло за сегодняшнюю ночь, только какие-то известково— белые,

даже немного голубоватые брызги на асфальте говорили о слу-

чившемся. Мишкин папа сказал, что это застывшие брызги раска-

ленного термита, горевших зажигательных бомб. То там, то здесь

виднелись углубления в тротуарах и мостовых двора, от которых во

все стороны стремились застывшие голубые струи страшного веще-

ства.

— Пойдем ко мне, — предложил Мишка. — С нашего балкона на

город посмотрим.

— Давай, — согласился я.

Тут мы заметили какую-то перемену в воздухе…

— Ч-черт… горелым, что ли, пахнет?! — недоумевающе произнес Мишка.

— Да вот дом горит, — сказал его папа. И мы увидели, что кры-

ша одного из домов на набережной канала изрыгала из себя много-

численные струи прозрачного дыма: видимо, огонь уже погасили, и

дымились лишь ранее горевшие части чердаков.

Чуть ли не открыв рты, мы с Мишкой остановились, уставив-

шись на непривычное для нас зрелище. Оскорбление и боль за свой

город почувствовал я, когда с непомерным чувством какой-то скор-

би смотрел я на этот дом с шапкой дыма над собой.

— Огня-то не видать, — сказал Мишка.

— Ну, ладно, пошли домой, — поторопил нас его отец.

Выйдя на балкон со стороны Кремля, мы с Мишкой не замети-

ли ничего особенного в городе — Москва раскинулась перед нами,

озаренная утренним солнцем, в обычной своей красе, и целость

Кремля, безусловно, еще больше скрашивала столицу.

— Слава богу, Кремль не пострадал, — сказал Мишка.

— Было бы не очень приятно, если б одна из его башен превра-

тилась бы в эту ночь в развалины, — подтвердил я.

С другого балкона мы узрели нечто ужасное! В полевой бинокль

мы увидели, что академия118, находящаяся на другом берегу Москва-

реки, рядом со строительством Дворца Советов, представляла из

себя мрачное зрелище. От здания остались лишь одни почернев-

шие стены с пустыми, имеющими теперь дикий вид оконными от-

верстиями. Междуэтажные перекрытия были низвергнуты на дно

дома какой-то силой, крыша также провалилась, и кое-где из пу-

стых оконных глазниц сверкали яркие, словно прожектора, белые

языки пламени, увенчанные угольными густыми столбами дыма,

который, подхваченный ветром, расстилался над ближними улица-

ми зловещей пеленой.

— Кажется, сюда угодила фугасная бомба, — сказал Мишкин

папа.

— Это она, значит, и проломила все этажи? — спросил Михи-

кус.

— Неудивительно, — ответил тот. — Взрыв пощадил лишь сте-

ны, и теперь дом похож на пустой куб без крыши.

— Смотри-ка, пулемет зенитный, — сказал Мишка.

На крыше одного из корпусов нашего дома стояла зенитная пу-

леметная установка, еще не покрытая покрывалом, скрывающим ее

от наших глаз.[1]

— А куда же вторая фугасная бомба упала? — спросил Стихи-

ус. — Мы чувствовали два сотрясения в убежище.

— Не знаю, — ответил его папа. — Где-нибудь легла в нашем

районе.

Часы показывали пять утра, когда я вернулся домой и крепко за-

снул здоровым утренним крепким сном.

Меня подняла вернувшаяся из театра мама. После ее прихода я

почувствовал облегчение, так как понятные всем обстоятельства

заставляли меня волноваться и быть в тревоге.

Днем я побывал в городе. Десятки и десятки мест падения зажи-

гательных бомб встречал я на улицах, на которые смотрел с чуждым

мне чувством, говорившем мне, что эти страшные брызги, розет-

ками расплесканные по асфальту, не есть что-то наше «обычное», а

есть что-то чужое, враждебное нам!

Почти у самого начала Александровского сада, на Манежной

площади толпился народ. Я протискался туда и увидел гигантскую

воронку, в которой копошился целый отряд рабочих. Асфальт и

земля были грубо разворочены по краям этой страшной ямы, и

провода троллейбуса, некогда протянутые над этим местом пло-

щади, были разорваны, а теперь наскоро скреплены аварийной

командой.

Не было сомнений — это было место падения фугасной бомбы,

которая, видимо, предназначалась для Кремля. Бомбометатель фа-

шистского самолета просчитался метров на пятьдесят, так как при-

мерно на таком расстоянии от воронки находилось основание не-

поколебимой угловой кремлевской башни.

Я смотрел на все это, и мне не верилось, что это — война. Мне

казалось, что яма эта — вовсе не воронка от взрыва, а какая-нибудь

починка мостовой или еще что-то в этом роде. Как все же еще не-

привычно для нас военное время! Конечно, сознание мое подсказы-

вало мне, что это все, действительно, действия врага, а не мирные

работы. Но как это все странно, необычно!..

Вечером я отправился к Бубе. Гали не было, она еще давно уехала

в лагерь, так что дома были, кроме Любы, еще Костя и Надя.

В восемь часов вечера грянула новая тревога, и мы все спустились

в глубокое подвальное помещение. Я уж опасался, не затянется ли,

дескать, эта тревога на целые часы, как случилось этой ночью — уж

очень-то мне не хотелось торчать часы в незнакомом мне убежище,

и меня тянуло к своим. Однако не прошло и часа, как дали отбой.

Дневник советского школьника

Я быстро вернулся домой и, пользуясь тем, что еще было достаточно

света, уселся у окна и запечатлел здесь в дневнике пережитое мной

за эти сутки.

Примечания

править
  1. Скорее всего, имеется в виду Всероссийская академия художеств, располагав- шаяся с 1932 г. по адресу: Кропоткинская ул. (б. Пречистенка), 21.