20-го июля. 17-го июля начался новый период в военной жизни
нашей страны: были введены карточки на продукты питания. Это
заставило нас с Мишкой проверить на деле действие новых доку-
ментов. В тот же день мы с Михикусом отправились в наш магазин,
где Стихиус без сожаления и пощады «прожег», как говорится, всю
свою мясную карточку, добыв себе на ужин жалкую горсть сосисок.
— А это получайте обратно, как подарок, — ответила с нежной
вежливостью коварная продавщица, возвращая Мишке один лишь
корешок от карточки. Стихиус выругался и низвергнул на пол этот
бренный остаток своего былого продовольственного документа.
— Вот дьявол! — сказал он мне. — Я уже до конца месяца, значит,
обеспечен мясными продуктами? — И он взвесил на руке свое толь-
ко что приобретенное богатство. Да ведь это мне и на сегодняшний
вечер-то не хватит, черт подери!
— Терпи, — с философским спокойствием предложил я ему.
— Мошенники! — брякнул мне в ответ удрученный Мишка, и
мы выплыли на улицу.
Однако мы знали, что теперь карточки будут нашими верными
спутниками, по всей вероятности, не только до конца войны, а, мо-
Дневник советского школьника
— 341 —
жет быть, и до определенного времени послевоенного восстанови-
тельного периода.
На следующий день (18-го числа), помню, я пошел к Мистихусу,
но нам не удалось как следует провести время, так как с улицы по-
слышались звуки сирен и заводских гудков, оповещающих город о
близости фашистских самолетов. Короче говоря, была дневная тре-
вога. Они нам уже изрядно надоели, так как мы не видели в них
ничего путного, и в нас уже стала зарождаться привычность к ним,
как к простым безобидным событиям.
Ругая немцев за беспокойства, мы тихо побрели вниз по лестни-
це, на которой были свидетелями всевозможных сцен покидания
жильцами своих квартир. Деловой человек шел в убежище с кни-
гой или портфелем, старушенция тащила туда котенка с бантиком
на шее, домработница беспощадно волокла по ступеням хозяйских
малышей, мы же шли только с носовыми платками, будучи свобод-
ными от всяких забот смертными.
Пережив тревогу в убежище и появившись вновь во дворе, мы от
нечего делать принялись с серьезным видом считать этажи нашего
дома.
— Слава богу! — сказал шутливо Мишка!— Немцы пощадили
нашу хижину, все цело! А то я уж думал, что наш домик ниже стал
этажей эдак на пять или шесть!
За эти дни ко мне как-то снова заглянул после работы Петя. Он
вымылся в ванной, спустив с себя при помощи мочалки еще одну
шкуру, которую привел в негодность кровожадный креозот, а затем
я ему устроил пир, пожарив на сковородке ломти белого хлеба.
Вскоре пришла мама с работы, и мы все втроем, пока еще было
довольно светло, поужинали в комнате моими сухарями с чаем.
Петя сказал мне, что хочет идти добровольцем на фронт, но его
отстранили по здоровью. Я ему, конечно, посочувствовал, а затем
поспешил успокоить тем, что придет время — мы все будем там!