6 июня
Вчера наш физик сообщил нам всем, что все до единого имеют полное право придти к нему на следующий день, т. е. сегодня, за своими дневниками, дабы получить возможность обрадовать домашних своими превосходными и непревосходными отметками.
Нынче погода была какая-то дурацкая: без толку колотил дождь, а чего ради он хлестал и сам, видимо, не знал. Я вспомнил, что и в прошлом году, когда я шел после экзаменов за дневником, погода почему-то также плакала! Весьма странное совпадение.
Наш добряк Василий Тихонович восседал за столом в физическом кабинете, когда я около 4-х часов дня явился к нему за своим так называемым школьным аттестатом.
Тут уже толпились кое-какие составители нашего класса, вроде Короля, Цветковой, Тарановой и еще кого-то.
— Ну, что же, голубчик, жив после всех экзаменов ты или нет? — хитро улыбаясь, вопросил у меня наш физик.
— Мы уже гробы, вроде, хотели себе сколачивать, — ответил за меня кто-то из присутствующих.
— Да ну-у! — поразился В. Т. — Это когда? Еще до экзаменов?
— Ага!
— Что же так рано решили помирать?
— Да уж вид-то у всех преподавателей был чересчур уж ужасовнушающий, — ответил я за того, кого спрашивал Василий Тихновоич.
— И у меня?! — удивился учитель.
— М-м… Гм!.. Хм!!! — Я чуть не поперхнулся, но, все же, доведя комедию до окончания, имел откровенность ответить:
— Уж ничего не поделаешь: у всех преподавателей без исключения.
Весельчак-физик вручил нам наши дневники, предварительно послав кое-кого домой с записками, имеющими не слишком радостное содержание: в каждой из них сообщалось, что прилагающийся к оному документу соответствующий сей смертный, наименования которого выведены на упомянутой записке, посылается до получения дневника домой и что ранее упомянутый школяр должен передать домашним также уже упомянутый документ, в котором значится, что вышеупомянутый смертный имеет переэкзаменовку по тому или иному неупомянутому до сих пор предмету.
Я подобный багаж — ура! — не получил, ввиду чего, от души пожелав всем присутствующим как можно более удачно провести лето, я со спокойной совестью удалился.
Моим глазам предстала набережная перед школой, на которой разыгралась злорадостная расправа неудачливых школяров со своими ненавистными дневниками, в коих пестрели нижеприводимые обозначения, наподобие плохих и очень плохих оценок. Отчаявшиеся жертвы школы с окончанием испытаний сами решили взять на себя роль палачей, в результате чего Москва-река энергично покрылась мирно плывущими и утопающими обрывками табелей, обложек дневниковых тетрадей и даже целых обложек дневников. Надо полагать, что энная часть этих «казненных», преодолев расстояние от Москвы до Оки, а далее и до Волги, в конце концов, достигнет волн гостеприимного Каспия, очевидно, уже в данный момент содержащего в недрах своих немало московских дневников столичных школяров, запущенных в воды Москва-реки еще в былые годы.
Я не поступаю столь варварски — просто заставляю свои дневники покоиться без цели и только в моих ящиках как доказательство, что я некогда, в обозначенные на обложках этих дневников годы, имел несчастье мариноваться в школьных стенах!