1-го декабря
Вот и наступил декабрь — первый зимний месяц, но последний месяц этого года! Ура! В конце его я уже буду в Ленинграде! Если бы вы знали, как я рад!
Занимались мы первые два урока наверху, в том маленьком тесном классе!
Еще перед уроками ко мне подошел Димка.
— Война! — сказал он.
— Что? — переспросил я. — Уже?
— Да, да! Наши войска уже углубились в Финляндию на 15 километров. Наши самолеты уже бомбили аэродромы Гельсинки.
Финляндия-то уже сообщила об этом Англии ведь!
— Долго же она будет ждать у себя этих англичан, — саркастически сказал я. — А ты откуда это знаешь?
— Да вчера ночью передавали экстренные последние известия, — ответил Синка.
На истории я прошептал Салику:
— Неспокойные дни теперь для нас настали. Там Хасан, Монголия, Польша[1], а теперь новое еще…
— Да, может быть, Англия ей и поможет… Кто ее там знает?
На географии — втором уроке — географ довольно близко познакомился с нашим незнакомцем. Последний уже начал входить в свою обычную колею, так что учитель несколько раз сделал ему замечания.
— И вы, Красильников, тоже замолчите, — сказал он Красиле. — А то болтаете весь урок. Итак, кто мне сейчас отвечал? А-а… Таранова. Так? Поставим отметку.
— «Отлично» вполне можно поставить, — вдруг прозвучал в классе голос Красильникова. Все рассмеялись.
— Дайте свой дневник! — строго произнес географ. — Мне лучше знать, какие ставить кому отметки. Есть просто нарушители дисциплины, а есть наглые нарушители дисциплины. Вот вы наглый и есть! Да!
— Есть просто провокаторы войны, а есть наглые провокаторы войны, — сказал Сало при общем смехе. Учитель также не удержался от улыбки, но вдруг лицо его изменилось, и он вскричал, обращаясь к новому:
— Вы чего там? Идите сюда!
Незнакомец подошел к столу и остановился в какой-то странной позе.
— Раз вы сидеть не можете, тогда стойте, — проговорил географ. В классе послышался смех.
— Да почему? Я могу сидеть, — возразил тот.
— Ничего, ничего, стойте! В др. раз не будете разговаривать.
Географ подошел к нему и, улыбаясь, проговорил:
— Вот, выше меня. Выше учителя даже. А вести себя не умеет.
Все покатились со смеху.
— Нужно расти вверх, — ответил наш верзила.
— Это правильно, — согласился учитель. — Нужно расти вверх, но также нужно расти вверх и по дисциплине, а у вас этого нет, а вы наоборот!
Виновник молчал. Географ подумал и изрек:
— Садитесь!
Следующим уроком у нас была геометрия, и мы всей гурьбой с шумом и гамом спустились вниз в физический кабинет. Около кабинета биологии я встретил Изю. Мы с ним поздоровались (это у нас принято) и разговорились о политике.
Читатель, если он читал мои записи 1935 года, знает, что Изя Бортян мой старый товарищ еще по тому классу, в котором мы раньше с ним вместе учились. Это серьезный развитый парень, достойный похвал.
— Да, я это уже знаю, — сказал он. — Наши самолеты уже разбомбили два аэродрома финнов в Гельсинках и в Вингури.
— Смотрю вот я на карту, — проговорил я, — и вижу, как мала эта Финляндия и как задириста. Она на Англию надеется!
— А как ей Англия поможет?— произнес Изя. — Самый лучший путь для нее — это Балтийское море. Но зато этот путь закрыт берегами Германии. Англия ведь сейчас воюет с Германией, значит, та ее не пропустит.
— Действительно, это верно! — вскричал я. — Да вообще-то Англия еще вместе с Францией не справится с Германией, а уже на нас хочет через Финляндию идти! Руки коротки! Ты смотри только, какое там движение против войны. А ведь оно увеличится вдвое, если Англия пойдет на СССР, так как английские угнетенные не позволят, чтобы их страна шла против единственной социалистической державы.
— Вот в том-то и дело, — подтвердил Изя[2].
После этого разговора со мной уже ничего интересного в школе не произошло.
Придя домой, я первым делом взялся за газету. На первой странице «Правды» был напечатан большой портрет т. Кирова. Ровно 5 л. прошло с того момента, когда трусливая подлая рука врага из-за угла направила на нашего товарища дуло пистолета и спустила курок. Хороший был Киров человек! Очень хороший!… Нет, я обязательно пойду в музей его, когда приеду в Ленинград.
В сегодняшней газете был напечатан радиоперехват: «Обращение Финляндской коммунистической партии к трудящимся Финляндии». Я сейчас же его весь прочел. Очень хорошо сказано там все! Просто и ясно! Надеюсь, это поймет каждый рабочий, каждый крестьянин, каждый интеллигент и солдат. По-моему, после ознакомления финляндской армии с текстом этого обращения все солдаты должны, не замедлив ни на минуту, восстать против тупоумных правителей Финляндии, ведущих к неминуемой гибели в борьбе с Советским Союзом[3].
Снова появились теперь в газете подобные заметки, вроде:
«Наши войска в таком-то направлении углубились от границы на 15 километров и заняли такую-то деревню. В северном направлении наши войска заняли поселок такой-то» и т. д. Только раньше это писалось про Польшу, а теперь уже… про Финляндию… Как-никак, а сильна наша армия! Тоже Финляндия еще захотела с нами померяться силами. Теперь она видит, что такое армия Советов! Собственно говоря, финны даже не оказывают сопротивления, а прямо отступают, избегая открытого боя и насаживая по дороге предательские мины. Эх! До чего же они подлые и трусливые твари! Не будь мин, мы бы не потеряли ни одного почти бойца, ибо наши войска даже и не вступали в бой со слабой армией Финляндии, а вот из-за этих предательских мин сколько уже погибло наших бойцов!
Теперь-то финны знают силу Красной армии! И то правда! Какое же упорство может оказывать букашка слону? Какое? Разве только то, что она раскроет свои крылышки и упорхнет за тридевять земель? И это видно на деле! С какой легкостью наша армия захватывает финские районы, а вражеские войска даже боятся сопротивляться. Что они могут сделать своими первобытными ружьями против гаубиц наших войск. Красная армия, откровенно говоря, просто одним дуновением сметает финских вояк со своего пути, честное слово!
Ну, ладно! Покамест о политике хватит!
Мне кажется, что я не успею полностью докончить оформление итальянского доклада к новому году, т. е. вернее сказать, к поездке в Ленинград, чтобы исполнить просьбу Раи и захватить его туда с собою, поэтому я решил кое-что в докладе пропустить и оформлять только самое основное, а уже потом, если останется время, вернуться к пропущенному — менее важному. Сегодня я так и сделал. Я решил пропустить ту главу, оформление которой вообще-то известно каждому, поэтому с нею мне и нечего спешить. На мой взгляд, это больше всего подходит к главе «Великие люди Италии», ибо портреты великих людей этой страны и без того известны каждому. А я лучше сделаю самое важное и существенное. Тогда у меня есть шансы на то, что я смогу успеть к концу этого месяца закончить главное, т. е. лицо доклада.
Итак, сегодня я перешагнул через главу растений и приступил к главе о колониях Италии. Я набросал карандашом на карточке вид Ливийской пустыни, как вдруг ровно в 6 ч. вечера услышал вечерний выпуск последних известий. Я поставил радиоприемник на письменный стол и вместе с мамой стал слушать. Не буду много расписывать о том, что мы услыхали, но скажу кратко. Мы услыхали о том, барано-подобное правительство белогвардейское, услыхав, что войска СССР перешли границу их страны, растерялось, и его члены подали в отставку. Достукались, канальи? А кто виноват? Сами! Какая-то нелегкая вас подталкивала на эту подлую миссию! А вот оно в чем дело! Англичане! Ну, да, теперь-то я в этом уверен так же твердо, как в том, что 5 и 5 будет 10. Да, да! К тому же многие солдаты финляндских войск, поняв обращение компартии, восстали против горе–правителей. Народ также поднял восстание, отказываясь воевать с Советским Союзом, и уже в гор. Териоки (вост. Финляндия) образовалось Народное правительство новой демократической Финляндской республики во гл. с Отто Куусиненом[4]. Война с СССР окончилась! Она началась сегодня в 3-ьем часу ночи и окончилась сегодня днем. Теперь война идет внутри самой Финляндии, война гражданская, война двух правительств — нового правительства свободной Финляндии и темного страшного «правительства» Таннера, заменившего бежавших Каяндера и Эркко. Это, по-моему, была самая удивительная по своей краткости война в истории, ибо она существовала всего лишь в течение полусуток. Удивительная война!
Лишь только окончился выпуск последних известий, как к нам позвонила Люба:
— Ты слышал сейчас выпуск последних известий? — спросила она меня.
— Да, да! У нас радио было включено.
— А мамка?
— Как же?! Тоже слышала.
— В таком случае я вас поздравляю.
— Спасибо, спасибо, — ответил я, смеясь. — И тебя тоже.
— Ну, ладно, — заключала Буба. — Я иду к вам, как мы уговорились. А Анюта будет у вас?
— Да, она обещала придти, — ответил я.
— Я иду.
На этом разговор наш окончился. Я передал его маме, и мы стали дожидаться Бубу и Анюту.
— Маня тоже сегодня обещала к нам придти, — сказала мама. — Может быть, и Тоня придет.
— А Алексей?
— Не знаю.
Читатель, надеюсь, помнит еще по моим летним записям в Удельной, что Маня и Алексей — это наши старые знакомые, а Тоня и Петя — их дети.
Вскоре пришла Люба. Я думал, что она придет с Галей, или иначе с Гагой (как я ее зову), но последней не оказалось, да это меня и не удивило, ибо мне прекрасно известно, что Гага учится в вечерней школе. Если читатель забыл, то могу напомнить, что Гага — моя двоюродная сестра. Это именно у нее на даче я и был летом в «Белых столбах» с Монькой–маленьким. Прошу не путать Моньку–маленького и Моню–большого. Первый — мой двоюродный брат, 10 лет от роду, из Малой Вешеры, а второй — ленинградец, виолончелист, лауреат, около 30 л. от роду, Раин муж, или, короче говоря, также мой двоюродный братик.
Через несколько времени пришла Анюта, и мы все провели отлично время, беседуя о политике.
В тот момент, когда мы сидели за столом и распивали чаек, пришла Маня. Мы с восторгом ее приветствовали, а еще через некоторое время приехала и Тоня. От них я узнал, что Петя, не окончив институт, уехал на Дальний Восток учителем на пару лет. Я был удивлен и поражен до крайности.
— Как бы и ты куда-нибудь не улетела, — с опаской проговорил я, обращаясь к Тоне. — Ведь ты уже 10 класс кончаешь. Скоро пойдешь.
— Не кончаю, а начинаю, — поправила она. — Сейчас еще и первое полугодие не окончилось.
Вечер прошел дружески и мирно. Я Тоньке показал образцы моей деятельности, как-то: итальянский и украинский доклады, но предупредил ее, конечно, что текст последнего писан не мною. Мы говорили с ней об учебе, вспоминали о наших былых проказах в Ср. Азии и т. д. Повод к воспоминанию о Ср. Азии дал мой застекленный рисунок узбекского храма Регистана, короче говоря, мы с ней беседовали, как старые знакомые и товарищи.
— А где Алексей? — спросил я.
— Папа-то?
— Ну да. А где он? Почему же он не пришел-то?
— Да там его задержали. Да еще и дома нужно кому-нибудь быть, и то, знаешь, у нас в Сокольниках народ отчаянный.
Потом Маня и Тоня ушли, Анюта у нас осталась ночевать. А Люба, когда уходила, спросила меня:
— Ну, ты не забываешь 15-ое число декабря?
— Что ты?! Конечно, нет! Я его все время вспоминаю — ответил я, зная, что 15-го декабря — день рождения Гаги.
— Так ты не забудь. Ведь уже скоро. А у тебя когда? Я что-то забыла. В январе, кажется?
— Ну, да. 10 января, — сказала мама.
— Только, кажется, меня не будет тогда в Москве, — добавил я. — Я в Ленинград еду на каникулы.
— В Ленинград? — протянула Буба. — Вот в том-то и дело, что навряд ли. Ведь он все время сейчас напряжен. Недалеко от него ведь военные операции происходят. Его могут закрыть вовсе.
— Да… — вздохнул я. — Я об этом уже думал. Жалко, правда!.. Но будем надеяться, что за месяц, к Новому году, к каникулам, все уже уладится.
— Будем надеяться. Посмотрим, — сказала Люба. Она ушла, и мы стали приготовляться ко сну. Ну, а потом я сел писать дневник, а теперь, вот именно в этот самый момент, я его кончаю.