Господин Хлестаков, безсмертное создание Гоголя, отнюдь не с потолка взят, а с подлиннаго происшествия списан и очень русской натуре сродни.
Однако, как повествует «Русский Архив», дело было несколько иначе, чем в «Ревизоре».
При Николае Павловиче, городничим города Динабурга был отставной капитан мушкетерских полков Благодатный, человек басистый и с гражданами на язык весьма неумеренный. При Благодатном, не считая двух взрослых дочерей и супруги, имели постоянное пребывание племянницы женщины, свояченицы и прочий родственный женский пол.
По крепостному положению Динабурга, в городе располагался также артиллерийский гарнизон и артиллерийские дамы обильно увеличивали слабую, но прекрасную половину Динабурга. — С артиллерийскаго поручика, по фамилии Харчевский, история и началась.
Человек холостой — гитара, трубка, да бисерный кисет все достояние — стоял поручик Харчевский почти на самом форштаде.
В грустном сумраке майскаго вечера, сидел однажды поручик на скамье перед домом и, витая в эмпиреях, покуривал крепкий Жукова табак.
Вдруг запылила дорога и прямиками к нему, растерянно и поспешно, направилась молодая дама в дорожном люстриновом платье, с шалью и ридикюлем в руках.
— Вы, вы — подступила дама к поручику — Ваша фамилия?
— Харчевский.
— Харчевский? О, как я рада… Дорогой родственник, меня зовут Ванда Харчевская, я приехала к вам из столицы.
— Честным словом вас уверяю, у меня в Петербурге никогда и никаких родственников не водилось.
— Нет, вы забыли, — водилось… Я Ванда… Со мной несчастье, я выехала на долгих, между Островом и Динабургом, ночью, меня ограбил извощик… Паспорт, вещи — все… помогите! Господи! Ванда тут-же упала в обморок.
Через десять минут весь динабургский гарнизон, полицейское управление, жандармерия и даже пожарный обоз были поставлены на ноги. Безчувственную путешественницу на руках отнесли в дом городничаго.
Дамы артиллерийския и дамы просто прыскали Ванде в лицо недавно привезенным из-за границы о-де-колоном. Она пришла в себя.
Городничий, потирая жесточайший свой еж, осведомился по возможности мягко, октавой из желудка:
— Сударыня, какими судьбами вы здесь? Поручик Харчевский объявляет, что никогда вас не видел.
— Да, он прав. Он мне не родственник… Я круглая сирота, я…
Незнакомка обвела всех глазами. Собрание насторожилось.
— Я дочь высокаго вельможи.
— А-ах! — невольно вздохнули дамы.
А путешественница, сидя на том самом плотном диване, под круглым, засиженным мухами, зеркалом, где городничий, после обеда, любил задавить Храповицкаго, — разрыдалась, прикрыв руками лицо.
— Утешьтесь, сударыня — по медвежьи шаркнул ногой городничий. Во рту у него пересохло. — "Ого, подумал он. «Дочь важнаго вельможи. Этак, пожалуй, угодишь в столичные пристава, а то и повыше».
И видели все, как городничий сложил обритыя губы сладким сердечком и чмокнул госпоже Ванде ручку. Тоже проделали все городничевы свояченицы, а также и офицеры, особенно холостые. А городничий сказал:
— Вы попали к добрым людям, ваше превосходительство, ваше сиятельство, ваше высоче…
Городничий во время зажал рот ладонью и печально вытянув лицо, почтительно поклонился —
— Кто вы, откройтесь…
— Я все открою, я… меня увез гувернер-англичанин и бросил… Я дочь министра двора князя Шаховскаго.
Дамы вздрогнули, офицеры встали, шпоры зазвякали. Наступило молчание, но штабс-капитан Слинак, известный в гарнизоне острый язык и вряд ли не скрытый карбонарий, нарушил торжественность минуты своим зловредным кашлем —
— Кхе, кхе… Но насколько мне ведомо, министра двора из князей Шаховских в империи никогда не бывало.
Незнакомка при этих грубых словах вновь зарыдала, дамы замахали на своих Марсов руками —
— Подите скорее, бедняжка в конец смущена…
И уже дамское дело, о чем шушукались оне в спальне. А когда взволнованно вышли в зальце, сама супруга городничаго прошипела змеиным, прерывистым шопотом —
— Она бер, бере, берем… акушерку!
Как бы то ни было, но целомудреннейшим существом в Динабурге считалась тогда местная акушерка с неутешительной иностранной фамилией Монс, едва-ли не старая дева.
Монс с таинственным саквояжем в руках, поспешно юркнула в дверь. И также поспешно вылетела из спальни, разгневанная до красна, фуриозная. Монс кинулась к городничему, вцепясь в рукава его форменнаго мундира —
— Как вы смейте, меня, скромный девушка, издеваться… Ви знайте, кого я свидетельствовал. Это — мужчин, сами настоящий мужчин.
Поднялся визг, крик, все бросились в спальню, городничий звериным рыком взревел —
— Кого вздумал дурачить, каналия — распеку!
В кулаке городничаго повисли чернявыя пряди шиньона.
Тотчас-же все объяснилось.
Поручик Харчевский действительно был не при чем, а дочь министра двора, бедная путешественница Ванда — оказалась беглым писарем Васькой Сапожковым, тем самым, что умел наряжаться в женския одеяния и дурачить смазливою рожицей усатых фельдфебелей.
Васька Сапожков намеревался вернуться с побега, да не знал как и запутался.
Писарька с тяжким боем представили по начальству, а городничему Благодатному не стало больше житья в Динабурге.
Даже безпортошные уличные мальчишки, потеряв всякий страх, осмеливались кричать вслед его дребезжащей таратайке —
— Вот так городничий — руки писарю целовал…
Наш Мир. Иллюстрированное воскр. приложение к «Рулю». 1924. № 38, 7 декабря. С. 361—363.
Идентичный текст: Юрий Галич. Динабургская дева. Быль // Для Вас. 1934. № 49, 1 декабря. С. 3.
В основу положен (с изменением фамилий городничего Давыдова, поручика Громчевского и выдававшего себя за Ванду Громчевскую писаря Одаховского) текст В. А. фон Роткирха (1818—1891) «Сиротинушка-девушка», после публикации в «Русском Архиве» включенный в собрание сочинений под тем же заглавием, см.: Воспоминания Теобальда. Часть III. Динабургские воспоминания. Вильна, Типография А. Г. Сыркина, 1890. С. 108—119.
Переиздано: Теобальд, «Сиротинушка-девушка», in: «Индоевропейский диктант»; В. А. фон Роткирх, «Из „Bоспоминаний Теобальда“ [: Сиротинушка-девушка]», публикация и комментарии Павла Лавринца, in: «Провинциальный альманах Hronos» (Даугавпилс). 2004. № 4. С. 80 — 83.
Подготовка текста — Павел Лавринец, 2005.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2005.