Буонапарте, въ первые годы послѣ восшествія на престолъ Императорскій, любилъ свободные отъ занятій вечера проводить въ комнатахъ Императрицы. Утомленный дневными трудами, небрежно садился онъ на софу, и будучи занятъ честолюбивыми своими планами, обыкновенно погружался въ глубокое молчаніе, котораго нарушить никто изъ присутствовавшихъ не осмѣливался. Были однакоже минуты, когда онъ давалъ волю своей пламенной фантазій и любви къ чудесному, или — лучше сказать — удовлетворялъ своей внутренней потребности возбуждать въ другихъ страсти, что едва ли не было главною его склонностію. Тогда разсказывалъ онъ исторіи, почти всегда ужасныя, ознаменованныя печатію его собственнаго характера. Нѣкоторыя изъ приближенныхъ къ Императрицѣ особъ присутствовали во время повѣствованій Императора, и одной изъ нихъ одолжены питатели слѣдующею повѣстію.
Никогда, говоритъ Г-жа Р…, не казался мнѣ Буонапарте болѣе достопримѣчательнымъ, какъ въ минуты изложенія исторіи Джюліо. Увлеченный своимъ предметомъ, онъ расхаживалъ по комнатѣ; его голосъ измѣнялся вмѣстѣ съ характерами лицъ, имъ творимыхъ, и ужасъ, на всѣхъ наведенный, быль вовсе непритворный. Для него было истиннымъ наслажденіемъ возбужденное безпокойство въ слушателяхъ и, кажется, ничто столько не доставляло ему удовольствія, какъ выраженіе страха въ чертахъ лицъ, его окружавшихъ.
Неизъяснимое существо, вызывавшееся раскрывать тайны будущаго, появилось въ Римѣ. Никто не зналъ его настоящаго пола: иные, разсказывая о чудесныхъ предреканіяхъ, имъ сдѣланныхъ, говорили, что оно имѣетъ видъ и черты женщины; другіе торжественно утверждали, что были приведены въ трепетъ при воззрѣніи на чудовище. Сей оракулъ избралъ для себя убѣжище въ одномъ изъ предмѣстій города и занялъ опустѣлый дворецъ, боязнію и суевѣріемъ огражденный отъ любопытства черни. Никто не могъ опредѣлить времени, когда явилось сіе чудное твореніе, и все до него касавшееся, было покрыто непроницаемою тайною. Въ цѣломъ Римѣ говорили только объ одной Сивиллѣ, (подъ симъ именемъ всѣ вообще разумѣли это непонятное существо); всякой охотно желалъ просить у ней совѣта, но весьма немногіе имѣли твердость вступить въ ея жилище. Иные, приближаясь къ оному, внезапно предавались такому трепету, который можно было бы объяснить однимъ только роковымъ предчувствіемъ бѣдствія и мгновенно убѣгали, увлекаемые могуществомъ непостижимой для нихъ силы. —
Камилло, молодый Римлянинь благороднаго произхожденія, рѣшился вопросить Сивиллу и пригласилъ друга своего, Джюліо, принять участіе въ его предпріятіи. Джюліо, нерѣшительный и робкій, сначала отклонилъ было такое предложеніе, (не по довѣрію къ повсемѣстнымъ слухамъ объ опасности, будто бы угрожавшей всякому при вступленіи въ жилище Сивиллы, но страшась мысли предузнать свое будущее), однако наконецъ уступилъ просьбамъ Камилла, и оба они въ назначенный день отправились. Подходя къ жилищу, они замѣтили, что двери онаго отворилисъ передъ ними какъ бы сами собою; но друзья, не останавливаясь, продолжали путь, — прошли многія комнаты, не встрѣчая никого и очутились наконецъ въ галлереѣ, коей половина отдѣлена была чернымъ занавѣсомъ, съ слѣдующею надписью: «Ежели ты желаешь узнать будущую судьбу твою; то вступи за сію преграду, но прежде молись!»
Джюліо затрепеталъ. Невольно, почти безъ памяти, онъ палъ на колѣна. Приписать ли сіе движеніе могуществу непостижимой силы, тогда же имъ овладѣвшей? — По прошествіи нѣсколькихъ минутъ юные друзья отвернули занавѣсъ, обнажили шпаги и вступили въ святилище. Къ нимъ приближилась женская фигура, она была молода, можетъ быть, прекрасна, — но ея взоръ уничтожалъ всякое покушеніе наблюдательности. Какое-то оцѣпенѣніе членовъ, странное смѣшеніе страстей и жизненности, знаменовали ея характеръ. Объяснятъ или описывать подобное сверхъестественное твореніе, значило бы хотѣть преступить границы слова и возлетѣть въ новый міръ, совершенно чуждый языку человѣческому. Устрашенный такимъ видомъ Джюліо отступилъ назадъ; Камилло склонилъ взоры къ землѣ и на вопросъ Сибиллы «чего желаетъ?» объяснилъ причину своего посѣщенія. Не слушая его словъ, она обращала вниманіе только на одного Джюліо и была по видимому растрогана; — вдругъ затрепетала, простерла руку къ нему, какъ-бы желая схватишь его, и вдругъ отняла оную. Камилло просилъ предсказать ему будущее; она согласилась и Джюліо вышелъ изъ комнаты. Послѣ непродолжительнаго разговора, Камилло возвратился къ своему другу, котораго нашелъ погруженнымъ въ глубокія мечтанія. — «Не теряй бодрости» сказалъ онъ ему съ улыбкою «я покрайней мѣрѣ о себѣ не узналъ ничего ужаснаго. Сивилла предсказала мнѣ, что я женюсь на сестрѣ твоей Юліи, (сей бракъ былъ въ самомъ дѣлѣ уже предположенъ), но что незначительное препятствіе замедлитъ нѣсколько нашу свадьбу». — Джюліо пошелъ за таинственную завѣсу, а Камилло остался въ галлереѣ. Чрезъ нѣсколько минутъ слышитъ онъ ужаснѣйшее стенаніе, въ которомъ узнаетъ голосъ своего друга, спѣшитъ къ нему на помощь и, отдернувъ занавѣсъ, видитъ Джюліо на колѣнахъ предъ Сивиллою, которая, потрясая надъ его головою волшебнымъ жезломъ, дымившимся кровію, произносила слѣдующія слова: Любовь непреоборимая! оскорбленіе храма! убійство!-- Камилла съ трепетомъ приближался къ своему другу; Джюліо, неподвижный и блѣдный, не могъ удержаться на ногахъ. Напрасно Камилло обращался къ нему съ вопросами; единственнымъ отвѣтомъ было невнятное повтореніе словъ: «убійство! оскорбленіе храма!»
Наконецъ удалось Камиллу отвести его домой. Сдѣлавъ нужныя распоряженія къ успокоенію своего друга, онъ снова поспѣшилъ къ жилищу Сивиллы, рѣшившись говоритъ съ нею и принудить къ объясненію; но въ замкѣ никого уже не было, — занавѣсъ, надпись, все исчезло, и не осталось ни малѣйшаго слѣда волшебницы. — Съ тѣхъ поръ ничего объ ней не слыхали.
Прошло нѣсколько недѣль, — день свадьбы Камилла былъ уже назначенъ и Джюліо, казалось, снова обрѣлъ прежнее свое спокойствіе. Его другъ всячески старался избѣгать вопросовъ о произшедшемъ и надѣялся, что такимъ образомъ мало по малу вовсе истребится изъ памяти странное приключеніе съ Сивиллою. По несчастію, въ послѣдній вечеръ передъ свадьбою, Маркизъ Комо, отецъ Джюліо, упалъ съ лошади и хотя сей случай не сдѣлалъ ему большаго вреда, однакоже свадебные праздники надобно было отложить. Джюліо, Камилло и Юлія окружили постель Маркиза и взаимно жаловались на препятствіе, разрушившее общія ихъ надежды; вдругъ Камилло, потрясенный внезапнымъ воспоминаніемъ, вскричалъ: Прорицанія Сивиллы сбылись!
Сіи слова привели Джюліо въ сильное движеніе; съ сей минуты онъ заперся въ сей комнатѣ и избѣгалъ всякаго общества. Только одинъ почтенный Монахъ, прежній его наставникъ, имѣлъ къ нему доступъ; — часто были у нихъ продолжительные, тайные разговоры. Между тѣмъ Камилло, замѣтивъ въ Джюліо особенное желаніе избѣгать его присутствія, не старался уже болѣе съ нимъ видѣться.
Наступилъ давно желанный день: Камилло и Юлія были обвѣнчаны; но Джюліо не являлся. Онъ вовсе оставилъ домъ родительскій, и всѣ развѣдыванія о немъ остались тщетными. Маркизъ былъ въ полной мѣрѣ несчастливъ; — по прошествіи мѣсяца онъ получилъ слѣдующее письмо: «Любезный Батюшка! Прекратите напрасные поиски, мое рѣшеніе непоколебимо, — ничто не можетъ измѣнитъ его. Располагайте вашимъ имѣніемъ; Джюліо умеръ для свѣта. Съ великими усиліями я преодолѣлъ себя и рѣшился васъ покинуть; но мнѣ остается избѣжать еще ужаснѣйшаго жребія. Прощайте! Забудьте несчастнаго Джюліо.»
Письмо было безъ числа; незнакомецъ принесъ оное и скрылся. Маркизъ разспрашивалъ монаха, чрезъ котораго надѣялся еще сыскать своего несчастнаго сына; но всѣ вопросы, всѣ просьбы, даже угрозы не принесли въ этомъ случаѣ никакой пользы: невозможно было ни убѣдить, ни устрашить монаха. — Онъ признался, что зналъ о намѣреніи Джюліо, и долго сопротивлялся оному, — но наконецъ, замѣтивъ твердую съ его стороны рѣшительность, почелъ своею обязанностію согласиться; онъ признался также, что знаетъ и о настоящемъ мѣстопребываніи Джюліо, но никакая сила не въ состояніи принудить его измѣнить тайнѣ, ввѣренной ему подъ священною клятвою.
Джюліо отправился въ Неаполь, а оттуда на кораблѣ переѣхалъ въ Мессину, съ намѣреніемъ вступить въ Доминиканскій монастырь, о которомъ его духовникъ отзывался съ великою похвалою. Настоятель сего монастыря, отецъ Амвросій, преисполненный смиренія и мудрости, никакъ не хотѣлъ воспользоваться разстроеннымъ воображеніемъ юнаго пришельца, и Джюліо тщетно просилъ не подвергать его искусу. Настоятель не соглашался, Джюліо долженъ былъ уступитъ наружно, но внутренно его твердая рѣшительность отъ того ни мало не поколебалась; имъ овладѣло какое-то непонятное предубѣжденіе: онъ думалъ, что только жизнь монастырская избавитъ его отъ жестокости жребія, — а воспоминаніе о Сивиллѣ, ежеминутно его преслѣдовавшее, приводило его въ трепетъ и ему слышались слова: Любовь непреоборимая, оскорбленіе храма, убійство!
Миновалось время искуса: Джюліо произнесъ священный обѣтъ и почиталъ уже себя счастливымъ, возвративъ себѣ снова миръ душевный и освободясь отъ столькихъ страданій, имъ претерпѣнныхъ. Ни одна мысль о принесенной жертвѣ не омрачала его спокойствія; но въ вечеръ сего торжественнаго дня, въ ту минуту, когда онъ хотѣлъ удалиться въ свою келью, — подошелъ къ нему одинъ изъ монаховъ, и взявъ его за руку, съ чувствомъ произнесъ: «Братъ, это на вѣки!». Сіе восклицаніе потрясло Джюліо: иногда одно слово имѣетъ невыразимо сильное вліяніе на душевное расположеніе человѣка, а и того болѣе на расположеніе унылое и мрачное. — Юный отшельникъ быль точно въ этомъ состояніи; казалось, слова сіи раскрывали передъ нимъ его будущее, — онъ почиталъ уже себя въ числѣ мертвыхъ, почиталъ существомъ, для котораго понятіе времени изгладилось вмѣстѣ съ жизнію. Съ сей минуты онъ впалъ въ глубокую задумчивость и по видимому съ трудомъ переносилъ бремя жизни, его тяготившее.
Съ сердечнымъ участіемъ замѣтилъ отецъ Амвросій положеніе юнаго своего собрата, котораго прежнія мірскія соотношенія были ему вовсе неизвѣстны, но онъ зналъ, что Джюліо несчастливъ, и этого было довольно для благочестиваго мужа. Полагая, что занятія могутъ доставитъ ему облегченіе, и замѣтивъ въ немъ природный даръ краснорѣчія, онъ назначилъ его проповѣдникомъ. Быстро распространилась слава Джюліо, со всѣхъ сторонъ стекались толпами слушатели внимать ему, и вскорѣ молва разнесла объ немъ многоразличные слухи. Джюліо былъ молодъ и хорошъ собою, а окружавшая его таинственность, безъ сомнѣнія, придавала особенную прелесть его выраженіямъ.
Наступало время монастырскаго праздника, на которомъ обыкновенно присутствовалъ Король со всѣмъ дворомъ своимъ, Джюліо избрали говорить проповѣдь и дѣлали великія приготовленія къ празднику, во всѣхъ отношеніяхъ важному для монастырской братіи. Необыкновенное множество богомольцевъ наполняло въ этотъ день церковь; Джюліо съ трудомъ проходилъ къ каѳедрѣ, какъ вдругъ въ самой тѣснотѣ свалился съ него капишонь, и лице его открылось. Въ ту же минуту послышалось ему восклицаніе: Ахъ! какъ онъ прекрасенъ!
Въ удивленіи и замѣшательствѣ, невольно оборачивается онъ назадъ и видитъ женщину, которой проницательные взоры, на него обращенные, выражали внутреннее волненіе. Къ нарушенію спокойствія сихъ двухъ существъ достаточно было нѣсколькихъ мгновеній. Джюліо, окончивъ проповѣдь и совершивъ другія свои обязанности, тотчасъ скрылся въ келліи; но тамъ не могъ уже онъ, по прежнему, предаваться обыкновеннымъ своимъ размышленіямъ: преслѣдуемый видомъ прекрасной незнакомки, онъ ощущалъ въ своей груди возрожденіе новыхъ для него чувствованій и былъ разсѣянъ. По смущенному и разстроенному душевному положенію, въ которомъ теперь онъ находился, можно было заключить, что спокойствіе, такъ недавно его посѣтившее, снова удалилось; но для него разцвѣла другая, очаровательная жизнь съ гной минуты, когда услышалъ голосъ незнакомки. Впрочемъ, можетъ ли, смѣетъ ли Джюліо существовать въ будущемъ? — Судьба его рѣшена, она неизбѣжна!
Всякое утро бываетъ онъ въ церкви, всякое утро видитъ подъ покрываломъ женщину на одномъ и томъ же мѣстѣ; узнаетъ ее, но не хочетъ видѣть ее въ лице, ибо въ такомъ случаѣ долгъ требовалъ бы разлуки. Однако онъ осмѣливается смотрѣть на покрывало, слѣдуетъ за всѣми ея движеніями, чувствуетъ, такъ сказать, біеніе ея сердца и отвѣчаетъ ему своимъ. Будучи не въ силахъ избѣжать опасности, онъ страшится взглянуть во глубину своей души и трепещетъ предъ взоромъ истины; его бытіе ограничивается однѣми быстрыми мгновеніями, — въ нихъ только онъ существуетъ, а остатокъ дней его есть ничтожество! Онъ хочетъ наконецъ скрываться; гласъ совѣсти внушаетъ ему сіе намѣреніе, — и въ одинъ день онъ внутренно даетъ себѣ обѣтъ совершить оное, если въ слѣдующій найдетъ ее на томъ же мѣстѣ. Эта мысль нѣсколько облегчаетъ его и миритъ съ самимъ собою.
На другой день онъ идетъ въ церковь ранѣе обыкновеннаго; — ея не было. По окончаніи службы приближается къ мѣсту, гдѣ она обыкновенно сидѣла, замѣчаетъ таль книгу, беретъ, раскрываешь ее и читаетъ на первой страницѣ имя: Тереза, Теперь онъ знаетъ ея имя, можетъ произносишь и повторять его. «Тереза! Тереза!» проговорилъ онъ едва внятнымъ голосомъ, опасаясь быть услышаннымъ, хотя и всѣ ушли изъ церкви. Теперь не надобно уже, думалъ онъ, исполнять предпринятаго намѣренія, ибо ея не было сегодня. Проходятъ дни, недѣли, — Тереза не является.
Тереза, жена одного пожилыхъ лѣтъ человѣка, до сего времени жила спокойно, довольствуясь исполненіемъ своихъ обязанностей и не зная другаго счастія, кромѣ опредѣленнаго ей судьбою. — Она увидѣла Джюліо — и ея миръ исчезъ! — Пылкая, пламенная душа Терезы рѣшила въ одно мгновеніе ея жребій: первая, истинная любовь опредѣлила оный, — она обожала Джюліо. До сей минуты самыя тайныя свои помышленія она довѣряла мужу; теперь стала отъ него таиться и никогда не говорила при немъ о Джюліо; эта скрытность сдѣлалась для нея мучительною, а совѣсть упрекала въ преступленіи. Она увидѣла необходимость избѣжать опасности и имѣла твердость не присутствовать болѣе при церковномъ служеніи. Наконецъ, въ надеждѣ успокоить волненіе своихъ чувствованій, рѣшилась прибѣгнуть къ духовному покаянію и снова посѣтить Доминиканскій монастырь. Для сего выбрала тотъ самый часъ въ который, какъ ей извѣстно было, Джюліо быль занятъ; приближалась къ исповѣдной и на колѣнахъ покаялась въ томъ, что чувствовала она за дня монастырскаго праздника; какимъ наслаждалась блаженствомъ, видя ежедневно Джюліо; — какія послѣдовали за тѣмъ угрызенія совѣсти; съ какимъ мужествомъ отъ него убѣгала; но вмѣстѣ съ симъ прибавила, что не довѣряетъ своимъ силамъ и страшится, чтобы онѣ ее не оставили: «Что мнѣ, дѣлать?-- воскликнула она — сжальтесь, почтенный отецъ, надъ грѣшницею!» Тереза была въ сильномъ движеніи, слезы текли у ней ручьями.
Едва успѣла она произнести сіи слова, какъ грозный голосъ раздался надъ нею: «Нещастная, погибшая женщина! Какъ оскорбленіе храма!» — Джюліо, ибо это былъ онъ, приведенный сюда жребіемъ, бросился изъ исповѣдной.
Тереза, еще колѣнопреклоненная, остановила его, схватила за одежду и умоляла не произносить надъ нею своего проклятія. Трепещущимъ голосомъ испрашивала она у него своего блаженства, его любви или своей погибели. Убитый, горестію, онъ только могъ слабою рукою ее отталкивать. «Тереза! Тереза!» вскричалъ наконецъ несчастный — «бѣги сего мѣста! увы! и моя твердость готова поколебаться!»
При сихъ словахъ Тереза бросилась въ его объятія и окружила его, такъ сказать, дыханіемъ своей страсти. «О скажи, скажи, что ты меня любишь — произнесла она — прежде нежели я тебя оставлю!» Растроганный до глубины души Джюліо, въ совершенномъ забвеніи самаго себя, трепещущій отъ удивленія и ужаса, нѣсколько минутъ отвѣтствовалъ ея ласкамъ, прижимая ее къ своему сердцу[1]; но мгновенно потрясла его мысль о прорицаніи, онъ клянется навсегда бѣжать Терезы, я безъ дальнѣйшихъ объясненій требуетъ отъ нея такогоже обѣта. Тереза, въ волненіи чувствъ едва понимая слова его, соглашается на всѣ его заклинанія. Да и что онѣ для нея? — Развѣ она недовольно счастлива, будучи любима? Нѣтъ! она увидитъ его, увидитъ непремѣнно, ибо это предчувствуетъ. Наконецъ они разстались.
Оставшись одинъ преданный произволенію своихъ мыслей, Джюліо вострепеталъ при воспоминаніи о своей неосторожности; но теперь уже поздно было для него избѣгать опасности, невозможно отвратить своего жребія: уже онъ жертва любви непреоборимой, оскорбленіе храма совершилось! Не въ этой ли самой церкви его уста произнесли священный обѣтъ отшельничества, и не въ ней ли сознался онъ въ преступной страсти? Но онъ далъ клятву навсегда избѣгать ее! Чудное непостоянство сердца, которое утѣшается тѣмъ, о чемъ должно бы было сокрушаться! Въ семъ ужасномъ бореніи души для Джюліо предстоялъ выборъ одного только несчастія.
Тереза съ своей стороны ничего не страшится: Джюліо любитъ ее; онъ сказалъ это — и она презираетъ удары жребія. Съ какимъ восторгомъ приводитъ она себѣ на память тѣ быстрыя минуты, когда жила въ его присутствіи! Подобныя мгновенія оставляютъ болѣе воспоминаній, нежели долговременная жизнь безъ любви и надежды: она забыла даже о обѣщаніи избѣгать его; она бываетъ въ церкви и видитъ Джюліо. Джюліо также предался порывамъ своей страсти, вселенная исчезла предъ его взорами; — однакоже оба избѣгаютъ втораго свиданія. Несчастный, въ отсутствіи ея терзаемый угрызеніями совѣсти, онъ не надѣется найдти душевнаго мира и въ соединеніи съ нею, рѣшается наконецъ еще разъ ее увидѣть и утвердить вѣчную разлуку.
Близь монастыря жила одна бѣдная женщина съ своими дѣтьми, получая пропитаніе отъ щедротъ Терезы; маленькой Карлъ часто ходилъ съ нею въ церковь и бывалъ при ней во все продолженіе службы; ему поручилъ Джюліо, не смѣвшій самъ приближиться къ Терезѣ, сказать, что онъ ожидаетъ ее въ семь часовъ вечера въ церковномъ преддверіи. Но какой ужасъ овладѣлъ имъ при мысли быть съ нею наединѣ! — Онъ боится, что недостатокъ твердости не допустить его сдѣлать ей роковое предложеніе, колеблется въ размышленіяхъ и рѣшается писать. Маленькій Карлъ снова получаешь приказаніе отдать Терезѣ письмо въ то время, когда она придетъ въ церковь.
Тереза весьма удивилась, узнавъ о первомъ желаніи Джюліо. «Чего требуетъ онъ отъ меня?-- подумала она — Мы были такъ спокойны!-- однакоже явилась въ назначенное время въ церковь, Карлъ вручилъ ей письмо, которое открыла она въ величайшемъ смущеніи. Но что было съ нею, когда узнала его содержаніе!
„Бѣги, безразсудная женщина, и не дерзай болѣе своимъ присутствіемъ осквернять сіе святилище! Истреби воспоминаніе, отправляющее дни моей жизни! Никогда я не любилъ тебя, никогда не хочу видѣться съ тобою!“
Сіе грозное запрещеніе глубоко уязвило сердце бѣдной Терезы. Угрызенія совѣсти могли бы быть побѣждены, — но онъ не любитъ ея болѣе, онъ никогда не любилъ ея! — Сильная горячка повергаетъ ее на постель и угрожаешь ея жизни. Часто имя Джюліо готово было вылетѣть изъ устъ страдалицы; но и въ самыхъ припадкахъ болѣзни умѣла она владѣть собою, и только изрѣдка вырывались у ней едва слышныя слова: „онъ никогда не любилъ меня!“
Но Джюліо въ продолженіе этого времени, возвратилъ ли свое спокойствіе? Укротилъ ли гласъ совѣсти? — Нѣтъ, и его жизнь — бѣдствіе! Едва сказалъ онъ Терезѣ, что уже не любитъ ее, какъ и отдалъ себя на произволъ преступной страсти. Принесенная имъ жертва казалась для него достаточною, ибо письмо стоило ему великихъ бореній души. Ахъ, Тереза! если бы ты могла видѣть твоего несчастнаго Джюліо въ томъ положеніи, въ какомъ онъ теперь находится, — конечно твои собственныя страданія были бы укрощены сознаніемъ его мученія: ибо мы легче переносимъ бѣдствія, раздѣляя ихъ съ существомъ, близкимъ нашему сердцу. Джюліо былъ добычею внутренняго душевнаго терзанія. Прошли три мѣсяца безъ всякаго извѣстія о Терезѣ; время по видимому только увеличивало страсть его, и онъ теперь, болѣе нежели когда нибудь, убѣгалъ сообщества своихъ монастырскихъ братій. Днемъ не выходя изъ келліи, а ночью блуждая среди могилъ, онъ носилъ въ душѣ своей чувство, которому не могъ ни противустоятъ, ни повиноваться. Нерѣшимость всегда страшится твердости въ намѣреніяхъ, — неизвѣстность убиваетъ жизнь, не представляя намъ ни воспоминаній, ни надежды.
Слѣдствіемъ продолжительной болѣзни была слабость, которая заставила страшиться за жизнь Терезы. Чувствуя приближеніе кончины, она пламенно желала исполнить священныя обязанности Религіи. Мужъ, нѣжно ее любившій, съ прискорбіемъ догадывался, что какая нибудь тайная грусть приближала ее ко гробу; но уважая ея молчаніе, не позволялъ себѣ спрашивать ее объ этомъ.
Онъ просилъ Отца Амвросія, котораго, почиталъ очень много, посѣтить Терезу; сей изъявилъ согласіе, однако непредвидѣнный случай воспрепятствовалъ исполненію сего обѣщанія и онъ вмѣсто себя, избралъ Джюліо, поручивъ ему идти въ домъ Синьора Вивальди, (такъ назывался мужъ Терезы), и излить утѣшеніе въ душу несчастной страдалицы, утвердить въ ней миръ и облегчить послѣднія ея минуты. — Но, увы! Какое утѣшеніе могъ подать Джюліо? — Онъ, самъ жертва неумолимаго жребія, въ состояніи быль принести — однѣ только слезы! Тщетно старался онъ отклонить отъ себя это порученіе; Амвросій твердо настаивалъ, и онъ принужденъ былъ наконецъ согласиться и идти въ домъ Вивальди. Его ввели въ слабо-освѣщенную комнату, въ которой нѣсколько особъ окружали больную; при появленіи Джюліо, всѣ удалились изъ уваженія къ его сану, и онъ остался одинъ съ умирающею. Долго стоялъ онъ въ нерѣшимости, не постигая причины своего смущенія. Больная прервала молчаніе: Почтенный Отецъ!-- сказала она — не откажите въ утѣшеніи несчастной, которая скоро не будетъ существовать болѣе!» — Но едва произнесла сіе, какъ Джюліо упалъ на колѣна предъ ложемъ смерти, — «Тереза! Tepeзa!» воскликнулъ онъ, и уста его замерли.
Кто былъ бы въ состоянія выразитъ взаимныя ихъ чувствованія? — Для нихъ не нужно было объясненія — они любили. Джюліо разсказалъ ей всѣ свои страданія, обвиняя ее въ томъ положеніи, въ которомъ они оба находились. «Прости мнѣ!» прошепталъ онъ — «Джюліо твой! на вѣки твой!»
Сіи нѣжныя выраженія снова оживили Терезу; она не могла говоритъ, — но видѣла, слышала его, жала его руку: самая смерть въ эту минуту была бы для нее наслажденіемъ. Джюліо заключилъ ее въ свои объятія, готовый всѣмъ пожертвовать для возвращенія ея къ жизни. «Ты должна жить» — вскричалъ онъ — «Живи, твой другѣ съ тобою! О Тереза, скажи хотя одно слово! неужели я никогда не услышу твоего голоса!»
Сіи звуки придали ей новыя силы; она тихо произнесла: «Я люблю тебя, Джюліо, я люблю тебя!» — и въ сихъ словахъ заключалась вся ея жизнь — говорить болѣе не было нужды. Быстро пробѣжали сіи минуты ненарушимаго счастія; и они рѣшились разстаться только въ сладостной надеждѣ на близкое свиданіе.
Тереза начала оправляться, Джюліо видѣлъ ее ежедневно; между ними водворилась нѣжная довѣренность. Джюліо, по видимому, оставилъ свою нерѣшительность; занятый одною Терезою, онъ боязливо наблюдалъ за ея выздоровленіемъ; онъ не смѣлъ огорчить ее; онъ чувствовалъ, что ея жизнь зависѣла отъ него, и это почиталъ предлогомъ къ нарушенію своей обязанности.
Протекли два года съ того времени, какъ Джюліо оставилъ Римъ; въ день несчастнаго предсказанія онъ погрузился въ глубокую задумчивость. Тереза старалась открыть причину оной; доселѣ она никогда его объ этомъ не спрашивала; но теперь, рѣшившись дѣлиться съ нимъ и печалію, она хотѣла узнать его тайну. Джюліо разсказалъ ей о свиданіи съ Сивиллою и объ удаленія своемъ изъ дома родительскаго. Въ продолженіи сего разсказа возобновились въ немъ всѣ мучительныя воспоминанія; съ ужасомъ произнесъ онъ слова: «любовь непреоборимая! Оскорбленіе храма! убійство!»
Тереза была чрезвычайно тронута; но слова:, любовь непреоборимая, исполнила очарованіемъ ея сердце и воображеніе, и когда Джюліо дрожащимъ голосомъ повторилъ: «оскорбленіе храма! убійство!» она тихо произнесла: «Любовь непреоборимая!» думая симъ успокоить волненіе его души: въ ея глазахъ все превратилось въ любовь — и только въ одну любовь.
Часто, забываясь въ упоеніи страсти, обращалъ онъ на нее свои взоры столь проницательные, что она теряя мужество, не смѣла встрѣчаться съ ними; чувствовала, кажется, въ груди своей быстрое біеніе сердца, и, объятая ужасомъ, трепетала. Глубокое молчаніе обыкновенно слѣдовало за столь бурнымъ движеніемъ души: они были еще невинны и счастливы.
Джюліо въ это время получилъ отъ отца Амвросія нѣкоторое важное порученіе; у него недоставало твердости лично проститься съ Терезою: онъ написалъ къ ней письмо, въ которомъ обѣщалъ скоро возвратиться; однакоже многія нечаянныя препятствія удержали его и онъ не могъ исполнишь сего обѣщанія прежде мѣсяца: но едва только успѣть пріѣхать, какъ и поспѣшилъ къ Терезѣ, которую нашелъ въ глубокой задумчивости сидящую на террасѣ у морскаго берега. Никогда не казалась она ему столь прекрасною, столь очаровательною, какъ теперь нѣсколько минутъ, въ восторгѣ и безмолвіи, онъ ею любовался, но долѣе не могъ уже отказывать себѣ въ счастіи говорить съ нею и произнесъ ея имя, — она содрогнулась, увидѣла его и бросилась къ нему въ объятія.
Упоенный страстію, Джюліо пламенно отвѣтствовалъ ея ласкамъ, но мгновенно какъ бы потрясенный внезапнымъ ужасомъ, онъ оттолкнулъ ее отъ себя и сложивъ крестообразно руки, съ неподвижными взорами, упалъ на колѣни: смертная блѣдность его и мрачное выраженіе лица навели бы ужасъ на всякаго зрителя.
Тереза не смѣла къ нему приближаться и ещё въ первый разъ не въ состояніи была раздѣлить съ нимъ его чувствованія. «Тереза!» — сказалъ онъ наконецъ дикимъ голосомъ, «мы должны разлучиться! Ты не знаешь еще всего того, чего должна опасаться! Мы рождены для бѣдствія!»
Едва внимала ему Тереза; на видя его внутреннее волненіе, старалась укротить оное: онъ отвергнулъ ея ласки. Она трепетала, — до сего времени ей извѣстна была только его нѣжность; она не могла постигнуть его гнѣва. Джюліо всталъ: «завтра — вскричалъ онъ — завтра рѣшится судьба моя!» и не дожидаясь отвѣта, удалился. На другой день Тереза получила слѣдующее письмо: «Тереза! я не могу болѣе тебя видѣть — я несчастливъ тобою и знаю, что ты не въ состояніи понимать моихъ чувствованій, Тереза! ты должна принадлежать мнѣ, добровольно, и безъ всякаго принужденія. Но увы! мы идемъ къ погибели. Тереза! вѣчное проклятіе — сіи слова ужасны; и въ твоемъ присутствіи онѣ нарушили бы мое спокойствіе. Для насъ нѣтъ мира душевнаго; намъ остается одинъ только выборъ погибели. Завтра пришли Карла: не придетъ онъ — ты отказываешься отъ Джюліо; придетъ — ты моя на вѣки. На вѣки! ужасно произнести это слово. Прощай!» —
При нѣжномъ и робкомъ характерѣ Терезы, это письмо должно было ее устрашить; слова «вѣчное проклятіе» исполнили ее боязнію: «Джюліо!» — вскричала она — «Джюліо! мы были такъ счастливы!» Она колебалась въ мысляхъ; но не видѣть его казалось невозможнымъ — «Ахъ, Джюліо!-- сказала она — „ты ввѣрилъ мнѣ свой жребіи и я должна бытъ жертвою!“ — Карлъ былъ у Джюліо.
Любовь его возрастала вмѣстѣ съ горестію и чувство спокойнаго наслажденія было для него недостаточно; однакоже не смотря на пылкость страсти, онъ не хотѣлъ прибѣгать ни къ какому принужденію; робкій и жестокій, онъ хотѣлъ всю отвѣтственность преступленія сложитъ на нее. Увидѣвъ приближавшагося Карла и не бывъ въ состояніи владѣть собою, стремительно подошелъ онъ къ нему велѣлъ удалиться и сказать Терезѣ, что онъ его видѣлъ. Послѣ того долго еще стоялъ неподвижно на томъ мѣстѣ, гдѣ по его мнѣнію, теперь рѣшилась ихъ общая судьба, — и вышедъ наконецъ изъ задумчивости, въ которую былъ погруженъ при мысли о настоящемъ своемъ положеніи, вскричалъ: я долженъ ее видѣть!--
Печаль Терезы достигла высочайшей степени. Карлъ возвратился, объявивъ ей приказаніе Джюліо. Она содрогнулась, — была увѣрена, что онъ придетъ и поспѣшила принятъ его на той же самой террасѣ, гдѣ они въ послѣдній разъ имѣли свиданіе. Наконецъ онъ явился. Его взоръ, обращенный къ землѣ, былъ дикъ и мраченъ. Казалось, онъ едва смѣлъ къ ней приближиться. Тереза читала въ его душѣ; она, которая болѣе всего трепетала при мысли о семъ свиданіи, — она и имѣла мужество утѣшать его и, подошедъ къ нему, сказала; Джюліо! я твоя!
Терзаемый угрызеніями совѣсти Джюліо и близь Терезы не находилъ спокойствія; былъ всегда унылъ и мраченъ, несмотря на ея нѣжнѣйшую о немъ заботливость. Въ продолженіи этого времени ея любовь къ нему возрасла еще болѣе и она втайнѣ скорбѣла о послѣдовавшей съ нимъ перемѣнѣ; однакоже не смѣла жаловаться, ибо боялась его оскорбить и такимъ образомъ обманывала себя надеждою, что устроитъ нѣкогда его счастіе, истребивъ въ его памяти все, кромѣ себя и своей любви.
Джюліо не могъ отвѣчать на ея ласки, почитая ее причиною своего злополучія „Ты сдѣлала меня несчастнымъ — говорилъ онъ — ибо безъ тебя я былъ бы невиненъ“. Онъ видался съ нею рѣже и наконецъ вовсе прекратилъ свои посѣщенія.
Тереза, освѣдомляясь о немъ, постоянно посѣщала монастырь, писала къ нему, — и получала назадъ письма нераспечатанныя; Джюліо почти не выходилъ изъ своей келліи. Но для Терезы было необходимо говоритъ съ нимъ. — Что будетъ съ нею, ежели она его не увидитъ, ежели онъ навсегда покинулъ ее? — Она узнала, что Джюліо въ слѣдующее воскресенье будетъ говоришь проповѣдь и рѣшилась непремѣнно воспользоваться симъ случаемъ. Ея жизнь, ея счастіе зависѣли отъ успѣха въ семъ предпріятіи и увѣренность въ этомъ придала ей новыя силы. Въ продолженіи сего времени важный планъ занималъ ея мысли; немногіе дни до предположеннаго ею свиданія съ Джюліо она посвятила приготовленіямъ къ бѣгству, которому весьма много благопріятствовало и самое положеніе монастыря на берегу моря. О выборѣ будущаго своего мѣстопребыванія Тереза не безпокоилась, предоставивъ это на волю Джюліо, съ которымъ жить вмѣстѣ повсюду была готова. Она изготовила лодку и исполнила все сіе такъ благоразумно и скрытно, что не подала ни малѣйшаго подозрѣнія о своемъ намѣренія.
Наступилъ давно желанный день; Тереза, подъ длиннымъ покрываломъ, заняла мѣсто близь каѳедры, гдѣ, имѣя возможность наблюдать за всѣми движеніями Джюліо, сама не могла бытъ имъ замѣченною. Когда же, по окончаніи службы, всѣ разошлись изъ церкви, она остановилась за колонною, мимо которой долженъ былъ проходить Джюліо. Увидѣвъ его подходившаго, она не могла не замѣтить, что онъ теперь болѣе, нежели когда нибудь, быль жертвою снѣдавшей его скорби; сложивъ на груди крестообразно руки, съ поникшими взорами, онъ шелъ нетвердыми шагами, подобно кающемуся преступнику. Съ глубокимъ прискорбіемъ видѣла это Тереза и охотно пожертвовала бы жизнію для его спокойствія; но для ней не оставалось выбора и она его остановила. „Стой Джюліо!“ — вскричала она — я должна говоритъ съ тобою и ты долженъ меня выслушать! Я не оставлю тебя до тѣхъ поръ, пока не дашь мнѣ ключа отъ дверей монастырскаго сада, — я хочу имѣть его. Ахъ! болѣе нежели моя жизнь, — все отъ тебя зависитъ».
Сіи слова произвели необыкновенное дѣйствіе надъ Джюліо, — онѣ заставили его трепетать. «Несчастная женщина! — вскричалъ онъ — что говоришь ты? бѣги отсюда, бѣги далеко отъ этого мѣста!»
Но Тереза лежала у его ногъ, заклиная исполнить ея желаніе. «Клянись — говорила она, клянись, что въ полночь мы увидимся.» Въ это время послышался шорохъ. Джюліо отдалъ ей ключъ. — «Въ полночь» сказалъ онъ и они разстались.
Въ назначенное время Тереза явилась въ садъ. Ночь была мрачная; боясь быть открытою, она хранила молчаніе, но вскорѣ услышала подлѣ себя шорохъ шаговъ: это былъ Джюліо. «Чего ты требуешь?» — сказалъ онъ — говори, минуты дороги! — Перестань, заклинаю тебя, преслѣдовать несчастнаго, который никогда не можетъ сдѣлать тебя счастливою! Тереза, я люблю тебя, безъ тебя мнѣ жизнь ужасное бремя, — но съ тобою угрызенія совѣсти нестерпимы, онѣ упрекаютъ меня во всякомъ мгновеніи. Ты была свидѣтельницею моего отчаянія! какъ часто я винилъ тебя! прости меня, прости — я долженъ самъ себя наказать; я удаляюсь отъ тебя навсегда!.." Онъ умолкъ, изнуренный скорбію.
Тереза старалась его успокоитъ, утѣшая надеждою на счастливое будущее. «Джюліо, сказала она, для одной себя я не осмѣлилась бы нарушать твоего мира, не устрашилась бы смерти; но… поспѣшимъ, Джюліо; все уже готово въ нашему бѣгству!»
Въ сильномъ душевномъ волненіи, не помня самаго себя, Джюліо слѣдовалъ за нею, — еще нѣсколько минутъ и они были бы соединены на вѣки; но мгновенно исторгнувшись изъ рукъ Терезы, онъ вскричалъ: «нѣтъ! никогда!» и съ симъ словомъ вонзилъ ей кинжалъ въ сердце. Брызнувшая кровь оросила его платье.
Долго стоялъ онъ, вперивъ на нее дикіе, неподвижные взоры. Начало разсвѣтать, раздался звукъ монастырскаго колокола; онъ приподнялъ бездушное тѣло той, которую любилъ болѣе всего на свѣтѣ, и бросилъ его въ море; потомъ быстрыми шагами спѣшилъ въ монастырь. Окровавленное платье, кинжалъ, который держалъ онъ еще въ рукѣ — все обнаруживало преступленіе и убійство. Его схватили безъ сопротивленія и съ тѣхъ поръ Джюліо не видали болѣе.
Буонапарте, произнеся послѣднія слова Джюліо, приближился къ Императрицѣ въ положеніи человѣка, угрожающаго кинжаломъ. Очарованіе было такъ велико, что присутствовавшія дамы устремились къ нему съ громкимъ воплемъ; но онъ спокойно продолжалъ свое повѣствованіе, не замѣтивъ по видимому произведеннаго имъ дѣйствія. Императрица просила его о нѣкоторыхъ объясненіяхъ относительно дальнѣйшей судьбы Джюліо; онъ отвѣчалъ ей лаконически; преступникъ получилъ достойное возмездіе за преступленіе ужасное и эmaгo довольно!--
Исторія Джюліо не есть вымыслъ: до революціи подобное приключеніе случилось въ одномъ монастырѣ близь Ліона; бумаги, въ которыхъ находилось о немъ извѣстіе, попались въ руки Буонапарту и доставили ему содержаніе сей повѣсти.
(Сею повѣстію, говоритъ Издатель Нѣмецкой газеты, der Frenmuthge Публика обязана Г-ну Гизо, которому сообщила оную Гжа Р.)
- ↑ Такъ заглушается буйными страстями святой гласъ религіи въ преступномъ сердцѣ! Примѣч перевод.