Детская проституция (Дорошевич)/ДО
| Дѣтская проституція |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ I. Семья и школа. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 234. |
I
правитьМною получено слѣдующее письмо:
«Милостивый Государь!
Сообщенная вами трагическая исторія одиннадцатилѣтней дѣвочки Ирины Гуртовенко заставитъ многихъ призадуматься, и тѣ немногія строки, которыя вы посвятили этой исторіи, намъ кажется, не пропадутъ даромъ. Можно надѣяться, что найдутся люди, которые не откажутся прійти на помощь несчастной дѣвочкѣ, нужно только призвать на эту помощь, и намъ кажется, что вы можете это исполнить. Мы же со своей стороны собрали для начала добраго дѣла посылаемые вамъ при этомъ 10 рублей и просимъ васъ распорядиться ими на пользу и спасеніе этой несчастной и невольной преступницы. Ваши читатели. Г. Дубоссары. 21-го октября».
Это обязывало меня заняться судьбой несчастной дѣвочки.
Исполнить это было, однако, не такъ-то легко.
У мирового судьи свѣдѣнія краткія, сбивчивыя и невѣрныя.
Прасковья Гуртовенко приговорена на 3 недѣли. Полиція осталась приговоромъ недовольна и переноситъ дѣло въ съѣздъ. Прасковья Гуртовенко не имѣла опредѣленнаго мѣста жительства. Ея дочь послѣ суда, будто бы, была отправлена въ пріютъ для неимущихъ, откуда ее мать взяла назадъ.
Гдѣ теперь и та и другая — неизвѣстно.
Послѣ нѣкоторыхъ усилій и поисковъ мнѣ удалось, однако, разыскать сначала мать, а потомъ дочь.
Мать я нашелъ въ одномъ изъ ночлежныхъ пріютовъ около Толкучаго рынка.
Направо — винная лавка, налѣво — какая-то пивная, посрединѣ — входъ въ ночлежный домъ, извѣстный подъ названіемъ «Аронки».
9 часовъ вечера. Ночлежники и ночлежницы всѣ въ сборѣ. «Самое время».
Вы входите въ женское отдѣленіе.
Воздухъ съ запахомъ виннаго перегара и чего-то прѣлаго.
Ночлежницы засыпаютъ. То здѣсь, то тамъ слышится катаральный, типичный запойный кашель.
Мы проходимъ между рядами ночлежницъ, спящихъ на какихъ-то мѣшкахъ, замѣняющихъ имъ матрацы. У кого башмаки, тѣ спятъ въ башмакахъ, изъ предосторожности, чтобъ ночью не украли.
На веревкахъ развѣшено и сушится какое-то отвратительное тряпье.
Какая-то женщина бредитъ во снѣ:
— Пойди на кухню… Перекипѣло все…
Должно-быть, кухарка, «сбившаяся съ толку» и попавшая сюда.
Вотъ въ корзинѣ маленькій грудной ребенокъ.
Ребенокъ не спитъ, старается выползти и наполовину свѣсился изъ корзины.
Рядомъ спитъ мать съ повязанной головою.
— Съ перепою она. Пьетъ шибко: мужъ у нея идетъ въ солдаты.
Между рядами, словно тѣнь, неровной, шатающейся походкой пробирается опухшая съ отекшимъ отъ пьянства лицомъ женщина.
— Чего бродишь, окаянная?!
— О Господи, Боже мой! — бормочетъ пьяная баба и больше по инстинкту, чѣмъ сознавая что-нибудь, пробирается къ своему мѣсту. Она вся дрожитъ, ее бьетъ лихорадка, — типичное лихорадочное состояніе алкоголиковъ.
— Прасковья Гуртовенко! Прасковья Гуртовенко!
По пятому громкому оклику на одномъ изъ мѣшковъ что-то зашевелилось. Раздался пискъ ребенка.
И поднялась женщина, одѣтая въ рубище.
— Я Прасковья. Чего надоть?
На «матрацѣ», среди лохмотьевъ, лежитъ анемичная, малокровная, блѣдная, словно. восковая, трехлѣтняя дѣвочка, ея вторая дочь.
— А гдѣ твоя другая дочь, Ирина?
Не знаю почему, но мнѣ вспоминается почему-то библейскій вопросъ: «Каинъ, гдѣ братъ твой Авель?»
— А я почемъ знаю! Нешто ее усторожишь! Пошла, должно, на Молдаванку къ теткѣ, тамъ и заночуетъ!
Чтобъ не безпокоить другихъ ночлежницъ, мы вызываемъ ее въ коридоръ.
Гуртовенко-мать типичная представительница «потерянной женщины» ночлежныхъ домовъ.
Наружность мегеры, умѣющей, когда нужно, прикинуться «казанской сиротой».
Она три года, какъ овдовѣла, имѣетъ «друга сердца», ночлежника, ночующаго здѣсь же, въ этомъ же пріютѣ. Пьянствуетъ, въ пьяномъ видѣ бьетъ свою 11-лѣтнюю дочь Ирину и трехлѣтнюю Елену. Заставляетъ Ирину ходить просить милостыню, при чемъ «для жалости» даетъ ей трехлѣтнюю сестренку. И два года тому назадъ заставила Ирину промышлять своимъ дѣтскимъ тѣломъ. Ирина приноситъ, когда 30, когда 40 копеекъ. И если приноситъ мало — Прасковья ее бьетъ.
— Тебя приговорили на 3 недѣли?
— На двѣ!
Несчастная даже не знаетъ, на сколько ее приговорили.
— Ты заставляешь заниматься свою дочь нехорошимъ дѣломъ?
— И-и, что вы? Это все дѣвчонки наплели, наговорили! Ребенокъ еще махонькій! Гдѣ ей! Наплели на меня.
— Что же, твоя дочь честная дѣвочка?
— Извѣстно, еще махонькая!
— Буде врать-то, — осаживаетъ ее одинъ изъ проходящихъ мимо ночлежниковъ, прислушавшійся къ разговору.
Гуртовенко-мать слегка конфузится.
— Это вѣрно… Въ прошломъ году случилось съ ней это несчастье… Такъ я вотъ какими слезами тогда плакала.
Гуртовенко показываетъ на пальцѣ, какими слезами она «тогда» плакала. Слезы величиной въ полпальца.
— А чтобъ теперь дѣвочка этакими вещами займалась, ничего этого нѣтъ. Наплели!
Но тутъ въ разговоръ вступается и все дѣло разъясняетъ «Васька Малый».
«Васька Малый» — дѣтина, косая сажень въ плечахъ. Красивый, рослый, здоровенный, балагуръ и весельчакъ.
Это человѣкъ съ прошлымъ. Судился.
— Сколько, во всей точности не помню. Но что пять разовъ, это — вѣрно.
Лишенъ правъ за грабежъ, живетъ по ночлежнымъ пріютамъ и, по его словамъ, «работаетъ».
Но что у Васьки Малаго называется «работать» — разбирать не станемъ.
Человѣкъ здѣсь все и вся знающій.
Онъ сразу разъясняетъ споръ.
— Балуетъ у нея дѣвчонка! Это вѣрно, что балуетъ! Не признается только, вашескородіе! А балуетъ! Это вамъ въ другихъ ночлежныхъ пріютахъ ихъ поискать надо. Здѣсь не ночуютъ теперь, боятся, недавно облава была. Въ другихъ онѣ всѣ.
И Васька Малый перечисляетъ ночлежные дома.
— Тамъ много ихъ есть. Разнаго возраста. Этакія вотъ, этакія, этакія…
Васька Малый съ улыбкой показываетъ отъ полу все ниже и ниже.
Вы отступаете съ нѣкоторымъ ужасомъ.
Да вѣдь онъ говоритъ о 8-лѣтнихъ дѣвочкахъ.
Неужели это правда?
— Будьте спокойны-съ? — смѣется Васька Малый.
Идемъ по ночлежнымъ домамъ, отыскивать эти жертвы человѣческаго грѣха и преступленія.
Обойдя нѣсколько ночлежныхъ домовъ, мы находимъ ихъ, наконецъ, въ одномъ пріютѣ.
На сегодняшнюю ночь онѣ скучились здѣсь всѣ, — несчастныя подруги Ирины Гуртовенко по ремеслу.
Дѣвочки въ возрастѣ отъ 10 до 14 лѣтъ.
Отъ 10 до 14, но не забывайте, что онѣ занимаются этой профессіей уже по 2 года и больше.
Передъ нами тотъ уголокъ ада, который Данте назвалъ «злой ямой».
Передъ нами «злая яма» Одессы, гдѣ гибнутъ и нравственно и физически дѣти.
Какъ же дошли они до «жизни такой».
Ирину Гуртовенко съ девятилѣтняго возраста начала посылать мать.
А вотъ Софья, русская, 14 лѣтъ, жертва семейныхъ неурядицъ.
Я не называю ея фамиліи, потому что ея отецъ служитъ и «имѣетъ мѣсто» въ Одессѣ.
По ея словамъ, она — жертва мачехи.
Отецъ женился на другой, мачеха ее не взлюбила и стала «наговаривать». Отецъ, послушавшись наговоровъ, выгналъ ее изъ дома, отказываетъ въ самой ничтожной помощи.
Своимъ ужаснымъ ремесломъ она начала заниматься изъ-за нужды только съ января или февраля этого года.
Мѣсто ея прогулокъ — Соборная площадь и Дерибасовская улица.
Если бы при чтеніи этихъ строкъ у отца явилось желаніе, пока еще, быть-можетъ, не поздно, спасти свою несчастную дочь, — онъ можетъ найти ее въ пріютѣ «Маіорки», около Толкучаго рынка.
Итѣ Боксерманъ лѣтъ десять.
Изъ нихъ два она уже извѣстна, какъ постоянная обитательница ночлежныхъ пріютовъ, — и годъ тому назадъ вступила на тотъ же путь, по которому идутъ ея подруги.
Итого — восьми лѣтъ.
Отецъ у нея умеръ давно. Мать служила на мѣстѣ, прислугой, а потомъ занялась мелкой торговлей.
Ита бѣжала отъ матери, ее соблазнила подруга Энта Мехеръ, тогда 11-лѣтняя дѣвочка:
— Будемъ воровать, гулять!
Паденіе этого ребенка произошло въ Ботаническомъ саду.
Ита переживаетъ первый періодъ своего паденія.
Кромѣ того, проситъ милостыню.
На заработанныя «такимъ» образомъ деньги она живетъ сама и отдаетъ часть своему «другу сердца» Лейбѣ Дрогинскому, двѣнадцатилѣтнему мальчику, живущему на ея средства.
Ее сажали въ пріютъ для неимущихъ, но она бѣжала.
Ее поймали, но въ концѣ концовъ «накрутили уши» и выгнали: эта 10-лѣтняя дѣвочка портила другихъ.
— Это она при васъ такъ. присмирѣла, а то такъ ругается, что ужасъ!
Эта 10-лѣтняя дѣвочка разсказываетъ про своихъ подругъ «все», все понимая.
— О, это будущая «Золотая ручка!» — съ улыбкой киваетъ на нее содержатель ночлежнаго дома.
Эта десятилѣтняя дѣвочка, годъ уже промышляющая развратомъ, держащая на свои средства «друга сердца», поражаетъ своимъ раннимъ развитіемъ,
Передъ вами бойкая, живая, умная и даже остроумная дѣвочка.
Она не безъ юмора показываетъ, какъ ея подруги воруютъ лакомства «изъ-подъ шали», какъ онѣ носятъ «шлейфъ», гуляя по Дерибасовской.
И посмотрите, какой завистью, какой дѣтской жадностью къ гостинцамъ разгораются ея глаза, когда она говоритъ про Энту Мехеръ, что та:
— Покупаетъ себѣ лакомства, пирожное, купила жареную гуску и съѣла!
Передъ вами ребенокъ, маленькій ребенокъ съ рѣчами старой, прошедшей огонь и воду, кокотки.
Она спокойно говоритъ вещи, заставляющія краснѣть видавшаго виды человѣка.
Я не вѣрилъ своимъ глазамъ, своимъ ушамъ.
Мнѣ вспоминался сонъ, который видѣлъ передъ самоубійствомъ Свидригайловъ въ «Преступленіи и наказаніи».
Вы помните этотъ страшный сонъ?
Свидригайлову снится, что онъ нашелъ ребенка, маленькую дѣвочку, И вдругъ эта дѣвочка, этотъ ребенокъ улыбается ему улыбкой кокотки, онъ читаетъ слѣды разврата на лицѣ этого ребенка… и просыпается въ ужасѣ.
Мнѣ казалось, что я вижу тоже страшный сонъ, что я вотъ-вотъ проснусь въ ужасѣ, въ холодномъ поту.
Но этотъ спертый воздухъ, эти дѣти, кивающія головой, поддакивающія разсказамъ Иты Боксерманъ.
Эта Энта Мехеръ, очевидно, «львица» среди несчастныхъ дѣтей!
Энтѣ Мехеръ «уже» 13 лѣтъ.
Ея мать — воровка.
— Братъ тоже былъ воромъ, а теперь торгуетъ лимонами.
Она говоритъ это «воровка», «воръ», точно такъ же, какъ мы сказали бы:
— Мой братъ — инженеръ, докторъ, адвокатъ, журналистъ.
Это не ругательное слово, а просто точное опредѣленіе профессіи.
Она росла у тетки, торгующей на Привозѣ, гдѣ и пала.
На Энту здѣсь смотрятъ съ завистью. Энта смотритъ на другихъ свысока.
Она «зарабатываетъ» рубля четыре въ день.
За нею числятся подвиги: изъ-за нея одинъ господинъ, будто бы, даже бросилъ жену (???).
Конечно, Энта преувеличиваетъ и вретъ, но вы видите, чѣмъ эти дѣти гордятся.
Энта — самая хорошенькая во всей этой «злой ямѣ». У нея красивое лицо и совсѣмъ не дѣтскій взглядъ.
— Энта бѣлится, румянится и пудрится! — сплетничаетъ про нее Ита Боксерманъ.
— А ты не румянишься, не пудришься? — уличаетъ ее Энта.
И десятилѣтняя дѣвочка должна замолчать, потому что она тоже и бѣлится и румянится, отправляясь на «промыселъ».
Энта «живетъ хорошо».
Ночуетъ по ночлежнымъ домамъ, но:
— Обѣдаетъ по рестораціямъ! Покупаетъ себѣ лакомствъ, пирожныхъ, гостинцевъ, всего, всего! Вчера купила за 2 рубля жареную гуску и съѣла! — глотая слюнки, объясняютъ подруги.
Энта — модница: она и теперь, потревоженная среди сна, одѣвается и надѣваетъ на себя платье съ «кружевами».
— А одинъ разъ, — объясняетъ содержатель ночлежнаго дома, — она пришла въ шляпкѣ, въ перчаткахъ, новое платье. Ну, совсѣмъ какъ ходятъ порядочныя дѣвушки… съ Дерибасовской улицы! — добавляетъ онъ, чтобъ поняли, что на его языкѣ называется «порядочностью».
Кромѣ своей «профессіи», Энта занимается еще и мелкимъ воровствомъ:
— Очень ловко воруетъ изъ-подъ шали!
— Ита — ея ученица.
И не прочь заняться «устройствомъ» другихъ дѣвочекъ, за что беретъ съ нихъ половину «заработка», и притомъ «немедленно».
Все это даетъ ей возможность не только «хорошо жить» самой, но и содержать на свои средства «друга сердца» — шестнадцатилѣтняго Бориску, ночлежника этого же пріюта.
Такова Энта Мехеръ, имѣющая 13 лѣтъ отроду.
Ѳедосьи Румянцевой, 15 лѣтъ, и Хаи Бурштейнъ, 13 лѣтъ, нѣтъ сейчасъ въ этой компаніи.
Ѳедосья Румянцева содержится въ настоящее время въ тюрьмѣ: ее приговорили на полтора мѣсяца за кражу.
— Оболгали ее!
Подруги увѣряютъ, что ее «подъ тюрьму подвели» онѣ изъ-за конкуренціи.
Судьба Ѳедосьи такова.
Ея мать живетъ съ «другомъ сердца» и выгнала дочь за скверное поведеніе.
Въ ряды дѣтей, занимающихся ужасной профессіей, она попала съ этого лѣта.
13-лѣтней Хаи Бурштейнъ тоже нѣтъ сейчасъ здѣсь.
Она у матери.
Которая «заработанныя» дочерью деньги «вноситъ въ ссудо-сберегательную кассу!»
На эту дорогу 13-лѣтняя дѣвочка вступила всего полгода, но если вы здѣсь произнесете ея уличную кличку, ея «nomme de la guerre[1]» — «Ѳенька», — это имя вызоветъ общее уваженіе.
Ѳенька ребенокъ «съ головой».
Она, кромѣ всего прочаго, воруетъ, — и очень прибыльно воруетъ:
— Недавно еще украла хорошую шаль, стоящую 30 рублей.
Она занимается и перепродажей своимъ подругамъ старыхъ вещей «въ разсрочку».
При ней состоятъ по найму двое тѣлохранителей-мальчишекъ, которымъ она платитъ за вечеръ по 50 копеекъ.
Ихъ обязанность привлекать къ ней вниманіе прохожихъ, а въ случаѣ если кто-нибудь задумаетъ отправить ее въ участокъ, плакать и кричать:
— Дяденька, миленькій, за что? Это моя сестра, мы съ ней гуляемъ!
Съ Энтой Ѳенька конкурентки, соперницы, враги, но и невольные друзья и союзницы, потому что онѣ составляютъ вдвоемъ «аристократію злой ямы».
Я не упоминаю ни о какой-то косой, уродливой дѣвочкѣ, ни о несчастной «Машкѣ» съ совершенно лысой головой.
Не упоминаю потому, что онѣ сравнительно уже «старухи», — имъ 16-й годъ. Не упоминаю объ одной изъ коноводчицъ «злой ямы», которой уже «шишнадцать, семнадцатый», и которая на мой вопросъ, занимается ли она позорнымъ ремесломъ, съ гордостью отвѣтила:
— О, да!
Такова «злая яма».
Мнѣ остается еще упомянуть о «сутенерахъ» этихъ 10-ти, 12-ти, 14-лѣтнихъ «падшихъ созданій».
О 15-лѣтнемъ Анисимѣ Молчановѣ, бывшемъ половымъ въ трактирѣ.
О Лейбѣ Дрогинскомъ, 12-лѣтнемъ мальчикѣ, который проситъ милостыню и живетъ на средства десятилѣтней Иты.
О Василіи Волковѣ, который нанимается за 50 к. «привлекать прохожихъ». Отецъ у него умеръ, мать занимается черной поденной работой.
Наконецъ, о Борискѣ Ясиновскомъ, 16-лѣтнемъ мальчикѣ, состоящемъ «при Энтѣ», сынѣ домашняго учителя, офиціально занимающемся «продажей ножей и прочаго».
Вотъ 12—15—16-лѣтніе кавалеры, живущіе на средства 10—12—14-лѣтнихъ «женщинъ».
Ихъ разговоры, ихъ знанья.
Я увѣренъ, что Маргарита Готье умерла, не зная половины того, что знаетъ 10-лѣтняя Ита!
Старая, отекшая отъ пьянства развратница, настоящая мегера, отплевывалась, когда дѣти разсказывали подробности и «тайны» своей профессіи.
И на вопросъ:
— Кто же эти преступники, пользующіеся услугами этихъ дѣтей?
Я не обинуясь отвѣчу:
— Это люди изъ интеллигенціи.
«Простому народу» не можетъ въ голову прійти то, что знаютъ эти дѣти.
Среди лицъ, посягающихъ на дѣтей, одно изъ первыхъ мѣстъ занимаютъ старики.
Когда этимъ дѣтямъ не на что ночевать, они идутъ къ «дѣдушкѣ», который даетъ имъ ночлегъ и гостинцевъ въ награду за ту оргію, которую онъ устраиваетъ.
Такихъ «дѣдушекъ» у нихъ есть нѣсколько.
У нихъ есть постоянные кліэнты, лица, судя по всему, принадлежащія къ «порядочнымъ» людямъ.
И нѣкоторые пользуются среди этихъ несчастныхъ громкой извѣстностью.
— Она знаетъ «Мишку»! Она знаетъ «Мишку»! — насмѣшливо кричала Энта, когда одна изъ этихъ несчастныхъ похвасталась знакомствомъ съ «Мишкой».
И она произносила это тономъ шансонетной пѣвицы, говорящей о какомъ-нибудь богачѣ, завсегдатаѣ кафешантанныхъ кулисъ.
Ирину Гуртовенко я могъ увидѣть только наутро.
Полузамерзшій ребенокъ въ какомъ-то рваньѣ.
Испитое лицо, темные круги подъ глазами разсказываютъ ея повѣсть лучше, чѣмъ она сама.
Какъ она попала на этотъ ужасный путь?
Это было 2 года тому назадъ, когда ей было 9 лѣтъ.
Съ тѣхъ поръ… съ тѣхъ поръ она:
— Только проситъ милостыньку, дурного ничего не дѣлаетъ, мамка ее не бьетъ, мамка ничего не пьетъ и т. д.
Бѣдному ребенку, очевидно, досталось за то откровенное признаніе, въ результатѣ котораго «мамку» приговорили «на 3 недѣли», и теперь она «умѣетъ молчать».
— Въ пріютъ послѣ суда отправляли?
— Нѣтъ, не отправляли. До суда въ пріютѣ была, но мамка оттуда взяла.
А тутъ же рядомъ стоящая «мать» дѣлаетъ слезливое лицо, охаетъ, крестится:
— Ежели бъ ее опредѣлить куда, ни за что бы не взяла.
Вотъ вамъ вся судьба Ирины Гуртовенко.
Она сама, ея мать, обстановка, въ которой она живетъ, атмосфера, которой она дышитъ, среда, которая ее окружаетъ, вотъ вамъ ея прошлое, по которому нетрудно догадаться о будущемъ.
Что же дѣлать?
Десятью рублями, которые мнѣ прислали добрые люди изъ Дубоссаръ, можно только дать возможность Гуртовенко-матери нѣсколько лишнихъ разъ напиться.
Тысячью рублей тоже не поможешь.
Если вы отдадите дѣвочку въ пріютъ, — мать придетъ и возьметъ ее, потому что это ея «право».
Что же будетъ съ этимъ ребенкомъ, съ другой трехлѣтней дѣвочкой, когда она достигнетъ того дѣтскаго возраста, въ которомъ, по мнѣнію Гуртовенко-матери, можно и должно заниматься развратомъ?
Прежде всего слѣдуетъ лишить эту мегеру ея правъ на дѣтей.
Мировой съѣздъ, куда переходитъ это дѣло, долженъ признать его неподсуднымъ себѣ.
Преступленіе Гуртовенко-матери предусмотрѣно 993, 998 и 1588 ст. уложенія о наказаніяхъ.
Только въ силу этихъ статей можно лишить эту мегеру «правъ» на ея дѣтей.
Потому что только въ силу 993 ст. она будетъ лишена «навсегда права имѣть за малолѣтними и несовершеннолѣтними надзоръ».
А тогда общество должно позаботиться объ участи Гуртовенко-дочерей.
Должно, обязано, ибо выродки изъ нашего же общества губятъ этихъ дѣтей.
Развѣ совѣсть не шепчетъ вамъ чего-то, когда вы читаете это описаніе?
Развѣ эти «падшія дѣти» не заставляютъ сжиматься ваше сердце?
Если нѣтъ, значитъ я только не сумѣлъ описать того, что видѣлъ.
II
правитьНаша старая знакомая.
Прасковья Гуртовенко.
Окружный судъ приговорилъ ее къ 4 мѣсяцамъ тюремнаго заключенія, — и въ этомъ приговорѣ отчасти виноватъ я.
Годъ тому назадъ эту самую Прасковью Гуртовенко мировой судья приговорилъ за торговлю родной дочерью на 1 мѣсяцъ.
Я протестовалъ противъ этого приговора, противъ «мирового суда» надъ торговкой своей дочерью и указывалъ, что ее должны судить окружнымъ судомъ.
Это бываетъ — увы! — рѣдко, — на статью обратили, очевидно, вниманіе гдѣ слѣдуетъ, и дѣло Прасковьи Гуртовенко перенесли въ окружный судъ.
Конечно, не усиленія наказанія для этой нищей добивался я. Черезъ 4 мѣсяца она выйдетъ изъ тюрьмы еще худшей, чѣмъ туда войдетъ.
Но это былъ единственный способъ лишить эту мать правъ на ея несчастную дочь.
Дѣвочка погибала, потому что въ какой бы пріютъ ее ни помѣщали, являлась ея мать, на законномъ основаніи брала ее оттуда и посылала заниматься развратомъ.
Теперь приговоромъ окружнаго суда Прасковья Гуртовенко осуждена на 4 мѣсяца и лишена права «воспитывать» дѣтей, т.-е. въ данномъ случаѣ ея ужасныхъ правъ, — что гораздо важнѣе.
Этотъ случай съ Гуртовенко заставилъ меня заняться вопросомъ о «дѣтской проституціи»; я обошелъ притоны, гдѣ ютится этотъ ужасъ, и въ результатѣ получилась самая страшная и отвратительная картина, которая когда-либо появлялась изъ-подъ моего пера.
Эта статья обратила на себя вниманіе не одной Одессы, и ко мнѣ отовсюду посыпались письма, требовавшія именъ главныхъ преступниковъ — покупателей дѣтей.
«Ну, хорошо! — писали мнѣ. — Этихъ несчастныхъ дѣтей разсуютъ по пріютамъ. Ихъ голодныхъ родителей накажутъ. А эти главные преступники, соблазнявшіе голодныхъ на такое страшное преступленіе, покупавшіе у родителей и растлевавшіе дѣтей, — неужели они останутся безнаказанными?»
Въ этихъ письмахъ слышался вопль общественной совѣсти, раненой такой страшной, такой возмутительной несправедливостью.
То же и теперь.
Третьяго дня судили Прасковью Гуртовенко, а вчера я получилъ письмо отъ одной читательницы:
«Я помню эту Прасковью Гуртовенко по вашимъ описаніямъ, — пишетъ она, — помню, какъ вы, думая встрѣтить „мегеру“, встрѣтили голодную нищую. Нищая наказана, но тѣ, кто соблазнялъ голодную своими проклятыми деньгами преступать законы Божескіе и человѣческіе, продавать свою дочь, — эти преступники неужели останутся не раскрытыми, безнаказанными?»
Увы! — я долженъ отвѣтить на это:
— Да.
Это ужасно, это невѣроятно, но это такъ.
Законъ, если можно такъ выразиться, стоитъ на чрезвычайно законной почвѣ въ этомъ вопросѣ объ оскорбленіи женской чести.
Онъ не хочетъ быть plus royaliste, que le roi même[2].
Онъ не хочетъ вступаться за честь потерпѣвшей тамъ, гдѣ сама потерпѣвшая, или, если она малолѣтняя, ея родители, опекуны или родственники не видятъ безчестія.
Законъ говоритъ:
— Будь самъ на стражѣ своей чести, какъ ты это понимаешь. Мы не хотимъ позорить тебя еще больше оглашеніемъ твоего безчестія. Если твоя честь поругана, приди и заяви. Тогда мы будемъ преслѣдовать обидчика, и преслѣдовать безпощадно: если бы ты ужъ послѣ этого заявленія и сказала намъ, что помирилась съ обидчикомъ, мы все-таки не откажемся отъ его преслѣдованія!
Но по отношенію къ этимъ дѣтямъ и къ этимъ родителямъ такая точка зрѣнія вѣетъ холодомъ и безсердечіемъ.
Понятія о чести различны. Для дѣвочки ночлежнаго дома «безчестіе» состоитъ въ томъ, что у нея нѣтъ пряника, когда у всѣхъ другихъ подругъ есть. И величайшая «честь» въ томъ, что у нея есть пряникъ, когда у другихъ нѣтъ.
Если эта дѣвочка ходитъ въ новомъ платкѣ, никто изъ ея родственниковъ въ ночлежномъ домѣ не усмотритъ ни въ чемъ безчестія:
— Какое жъ безчестіе, ежели она вонъ какъ ходитъ, не хуже, — еще лучше другихъ! Никакого безчестія! Совсѣмъ даже напротивъ!
Какихъ понятій о чести требовать отъ родителей, продающихъ своихъ дѣтей?
Не кажется ли это обидной насмѣшкой?
Голодъ — плохой другъ чести. Голодъ туманитъ умъ; когда человѣкъ умираетъ отъ голода, онъ думаетъ только объ ѣдѣ, и ему нечѣмъ думать о чести.
Когда ему въ эту минуту даютъ кусокъ хлѣба, онъ мирится со всякимъ безчестіемъ.
И въ руки этихъ-то людей вы отдаете иниціативу преслѣдованія подлыхъ развратителей дѣтей?
Вы хотите, чтобъ голодные думали не о кускѣ хлѣба, а объ интересахъ общественной нравственности!
Случаются изумительно курьезныя вещи въ такихъ дѣлахъ.
Родители судятся за продажу дѣтей.
Дѣти на судѣ называютъ имя ихъ развратителя, разсказываютъ, какъ надъ ними совершили преступленіе.
Правосудіе уже предчувствуетъ побѣду:
— Онъ въ нашихъ рукахъ!
Родителей осуждаютъ, но и главный виновникъ не уйдетъ!
Но вдругъ послѣ приговора надъ родителями дѣти являются въ судъ и заявляютъ, что они не имѣютъ никакихъ претензій къ осквернителю ихъ тѣла и души.
Даже никакихъ основаній быть на него въ претензіи!
Что жъ, они лгали на судѣ? Отдайте виновныхъ въ лжесвидѣтельствѣ подъ судъ. Покупателя не было, — значитъ не было и продажи. За что же тогда осуждены родители?
Какъ это объяснить, наконецъ? Дѣти, у которыхъ посадили въ тюрьму родителей, думаютъ не о нихъ, не о себѣ, что съ ними самими будетъ, а заботятся только о томъ, кто погубилъ и ихъ и ихъ родителей.
Неграмотныя дѣти узнаютъ всѣ тонкости уложенія о наказаніяхъ и устава уголовнаго судопроизводства и являются со своимъ заявленіемъ къ прокурору, зная, что подобныя обвиненія принадлежатъ къ числу частно-публичныхъ обвиненій!
Какъ тутъ не воскликнуть:
— Какъ все противоестественно въ этомъ противоестественномъ дѣлѣ!
И онъ безнаказанъ, такой преступникъ, человѣкъ безъ чести и совѣсти, не видящій для удовлетворенія своихъ грязныхъ капризовъ препятствій ни въ чемъ: ни въ родительской, любви ни въ неприкосновенности дѣтскихъ тѣла и души.
Но законъ стоитъ не только на той сухой, холодной точкѣ зрѣнія, о которой я говорилъ. Онъ стоитъ еще и на точкѣ зрѣнія гуманной.
Допустимъ, что въ вашей семьѣ случилось это огромное несчастіе: ваша дочь подверглась насилію со стороны какого-нибудь негодяя.
Что вы сдѣлаете въ этомъ горѣ?
Конечно, не будете разглашать горя и позора. Конечно, постараетесь, чтобы ваша дочь, если возможно, не поняла того, что съ ней случилось, увезете ее куда-нибудь, чтобы ничто не напоминало ей объ этомъ ужасѣ. Примите всѣ мѣры къ тому, чтобы всякое воспоминаніе изгладилось изъ ея памяти, и этотъ ужасный случай казался ей потомъ неправдоподобнымъ кошмаромъ, приснившимся когда-то давно.
И вдругъ законъ взялъ бы и разгласилъ вашъ позоръ на весь міръ. Покрылъ бы имя вашей дочери незаслуженнымъ, но вѣчнымъ стыдомъ. Заставилъ бы ее разсказывать и закрѣплять въ своей памяти всѣ грязныя подробности отвратительнаго событія. Вмѣсто одного, создалъ бы два ужасныхъ воспоминанія въ ея жизни: воспоминаніе о томъ позорѣ и воспоминаніе о позорѣ на судѣ.
Но все это относится къ дѣтямъ состоятельныхъ родителей, только къ тѣмъ дѣтямъ, съ которыми несчастье приключилось случайно.
И вовсе не можетъ относиться къ дѣтямъ, которыхъ продавали ихъ родители, да еще систематически.
Вѣдь они уже давали на судѣ свои ужасныя показанія, когда судили ихъ родителей. Вѣдь ихъ имя ужъ покрыто стыдомъ.
Не вызывайте ихъ вторично, не заставляйте лишній разъ повторять то, что ужъ извѣстно, ограничьтесь прочтеніемъ ихъ показаній на первомъ процессѣ.
Вообще мы не понимаемъ вызова въ судъ дѣтей ни въ качествѣ свидѣтелей ни въ качествѣ обвиняемыхъ.
Ребенку не нужна эта торжественная обстановка суда для дачи правильныхъ показаній.
Ребенокъ такъ же боится и «дяди-слѣдователя», какъ «дяденекъ-судей». Онъ не понимаетъ разницы между ними.
Торжественная обстановка суда только запечатлѣваетъ въ картинныхъ образахъ передъ нимъ его позоръ.
Только помогаетъ памяти сохранить навсегда то, о чемъ бы лучше забыть.
— Но какъ устранить появленіе дѣтей передъ судомъ? Какъ сдѣлать такъ, чтобы можно было обойтись и безъ этого?
Это ужъ дѣло юристовъ. Зачѣмъ-нибудь, они да существуютъ!
Но вѣдь нельзя же, чтобы люди безнаказанно развращали дѣтей только потому, что боятся лишній разъ напомнить дѣтямъ объ ихъ позорѣ.
Такая гуманная точка зрѣнія врядъ ли гуманна.
Наконецъ, въ чемъ еще большая порча дѣтей?
Въ томъ ли, что онъ увидитъ своего обидчика подъ судомъ и узнаетъ, что преступленіе наказывается, или въ томъ, что у него еще разъ купятъ честь, дадутъ денегъ, велятъ пойти къ прокурору и заявить, что «ничего этого не было», и ребенокъ увидитъ ясно, что «за деньги все можно».
Въ томъ, что онъ будетъ говорить страшную правду, или въ томъ, что онъ наймется лгать?
Трудно назвать преступленіе ужаснѣе, — и въ борьбѣ съ этимъ отвратительнымъ преступленіемъ, — покупкой у родителей ихъ дѣтей, — общество должно руководиться не только интересами нравственности, которая, скажутъ, условна, но и интересами общественной безопасности, о которой ужъ, кажется, безусловно нужно заботиться.
Если вы возьмете біографіи наиболѣе «знаменитыхъ» преступницъ, то вы увидите, что большинство этихъ несчастныхъ слишкомъ рано начали быть женщинами.
Потерявъ честь и стыдъ, привыкнувъ къ позору, онѣ уже спокойнѣе шли на преступленіе, потому что имъ было нечего терять.
Въ нихъ пробудили новые инстинкты, ихъ пріучили къ новымъ удовольствіямъ, и онѣ шли охотнѣе на преступленіе въ жаждѣ этихъ порочныхъ наслажденій.
Многія изъ преступницъ, кончившія свою карьеру на гильотинѣ или въ каторгѣ, начали ее 10—12-лѣтними дѣвочками въ объятіяхъ грязнаго старика.
Раннее паденіе дѣлаетъ ихъ истеричками, невропатками, несчастнѣйшими изъ женщинъ.
Мы помнимъ отвѣтъ эксперта по одному такому дѣлу въ Москвѣ.
Его спросили:
— Чѣмъ грозитъ въ будущемъ двумъ пострадавшимъ дѣвочкамъ совершонное надъ ними преступленіе?
— Болѣзнью (онъ назвалъ имя болѣзни), благодаря которой они противъ воли не будутъ въ состояніи оставаться вѣрными, болѣзнью, которая никогда не позволитъ имъ быть матерями.
За что же эти два существа сдѣланы несчастными навсегда? За что онѣ обречены на такую ужасную, на такую позорную жизнь? За что онѣ обречены никогда не имѣть своего чистаго, честнаго угла? За что онѣ обречены мучиться всю жизнь своимъ позоромъ и покрывать стыдомъ и горемъ всякаго, кто ихъ полюбитъ? За что онѣ навсегда лишены права имѣть семью? За что лишены прекраснѣйшаго изъ чувствъ, лучшей изъ радостей, — радости быть матерью?
За что?
Почему остаются въ покоѣ и имѣютъ возможность и дальше творить зло, губить новыя жертвы, эти гнуснѣйшіе изъ преступниковъ, ради своихъ грязныхъ прихотей разрушающіе семейныя узы, губящіе человѣческія жизни, награждающіе общество проститутками и преступницами?
Если они больны, эти люди, лѣчите ихъ, сажайте въ психіатрическія лѣчебницы, учреждайте опеку надъ ихъ личностью, но не давайте свободы ихъ грязному и отвратительному безумію, ихъ извращеннымъ инстинктамъ.
Если они здоровы и не побуждаются къ своимъ мерзкимъ дѣяніямъ никакимъ безуміемъ, — лишите ихъ возможности издѣваться надъ человѣческой жизнью и счастьемъ.
Такъ говоритъ общественная совѣсть, глубоко пораженная наказаніемъ однихъ и безнаказанностью другихъ, тягчайшихъ и главнѣйшихъ виновниковъ.
Во имя нравственности, во имя общественнаго блага и безопасности, во имя этихъ маленькихъ несчастныхъ дѣтей, иниціатива преслѣдованія грязныхъ развратителей должна быть изъ рукъ безчестныхъ, торгующихъ дѣтьми, отцовъ и матерей передана въ единственныя надежныя руки закона.