Дети герцога (Троллоп)/ДО

Дети герцога
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Duke"s Children, опубл.: 1879. — Перевод опубл.: 1882. Источникъ: az.lib.ru

ДѢТИ ГЕРЦОГА.

РОМАНЪ ЭНТОНИ ТРОЛЛОПА.

Глава I.
Когда герцогиня умерла

Вѣроятно никто не чувствовалъ себя болѣе одинокимъ, чѣмъ нашъ старый другъ, герцогъ Омніумъ, когда умерла герцогиня^[1]. Когда случилось это печальное обстоятельство, онъ уже не былъ первымъ министромъ. Въ первые девять мѣсяцевъ послѣ его отставки, онъ и герцогиня оставались въ Англіи, потомъ поѣхали за границу, взявъ съ собой своихъ троихъ дѣтей. Старшій, лордъ Сильвербриджъ, былъ въ Оксфордѣ, но карьеру его тамъ испортило юношеское сумасбродство, заставившее отца согласиться съ начальствомъ, что его сыну лучше выйти изъ университета — и все это очень огорчило герцога. Другой сынъ долженъ былъ поступить въ Кембриджскій университетъ; но отецъ думалъ, что ему хорошо провести годъ за границей, подъ его собственнымъ надзоромъ. Леди Мери, младшая изъ дѣтей его, также была съ ними за границей.

Они оставались тамъ цѣлый годъ, путешествовали съ гувернерами, горничными, курьерами, а иногда и друзьями. Не знаю, большое ли удовольствіе доставило это герцогу и герцогинѣ; но молодые люди видѣли иностранные дворы, иностранныя мѣстности, и усовершенствовались во французскомъ языкѣ. Герцогъ началъ трудиться въ своихъ путешествіяхъ съ твердымъ намѣреніемъ создать себѣ занятіе изъ новаго образа жизни. Онъ изучалъ Данте и старался побудить себя къ восторженной радости при видѣ прелести итальянскихъ озеръ. Но онъ сознавалъ, что это ему не удавалось. Герцогиня такого намѣренія не имѣла, даже не дѣлала попытки, но, сказать по правдѣ, они оба желали вернуться къ воинственнымъ трубамъ. Они оба очень страдали между этими трубами, а все-таки желали вернуться. Онъ говорилъ себѣ каждый день, что хотя былъ изгнанъ изъ Нижней Палаты, но какъ перъ имѣетъ мѣсто въ Парламентѣ; и что, хотя онъ уже не министръ, однако, можетъ еще быть полезенъ, какъ законодатель. Она, въ своей карьерѣ, какъ предводительница моды, безъ сомнѣнія встрѣчала нѣкоторыя непріятности — непріятности, но не безславіе; и когда ее возили между озеръ и горъ, картинъ и статуй, графовъ и графинь, она часто чувствовала, что для нея нѣтъ счастія иначе, какъ въ той власти, достигнуть которой прежде позволили ей обстоятельства, и могли позволить опять въ царствѣ лондонскаго общества.

Потомъ, въ началѣ весны 187.. они вернулись въ Англію, настойчиво выполнивъ свое намѣреніе, по-крайней-мѣрѣ, относительно времени. Лорда Джеральда, младшаго сына, тотчасъ послали въ Кембриджъ. Для старшаго сына надо было найти мѣсто въ Нижней Палатѣ, и такъ какъ ожидалось распущеніе парламента, то это помѣшало болѣе продолжительному пребыванію за границей. Леди Мери Паллизеръ было въ то время девятнадцать лѣтъ, и ея вступленіе въ свѣтъ составляло главную заботу и величайшій восторгъ матери. Въ мартѣ они провели нѣсколько дней въ Лондонѣ, а потомъ отправились въ Мачингъ. При отъѣздѣ изъ Лондона, герцогиня жаловалась на ознобъ, боль въ горлѣ и слабость. Чрезъ недѣлю по пріѣздѣ въ Мачингъ, она умерла.

Если бы небо обрушилось на землю, или англійскій народъ возсталъ съ французскими идеями о равенствѣ, или королева настойчиво отказалась послушаться совѣтовъ своихъ министровъ, или большинство въ Нижней Палатѣ лишилось вліянія въ странѣ — уныніе осиротѣлаго мужа не могло бы быть полнѣе. Не только сердце его разорвалось, но онъ не зналъ какъ ему смотрѣть на божій свѣтъ. Онъ походилъ на человѣка, который долженъ былъ вдругъ жить безъ рукъ. Онъ былъ безпомощенъ и зналъ это. До-сихъ-поръ онъ не признавался себѣ, что жена была необходима ему, какъ составная часть его жизни. Хотя онъ очень любилъ ее и во всемъ совѣтовался съ ея благосостояніемъ и счастіемъ, онъ иногда расположенъ былъ думать, что отъ избытка своей энергіи, она была для него скорѣе помѣхою, чѣмъ поддержкой. Теперь же ему казалось, что вся подпора отъ него отнята. Ни къ кому не могъ онъ обратиться съ вопросомъ, потому что можно сказать, что хотя этотъ человѣкъ имѣлъ въ своей жизни много достойныхъ уваженія друзей, хотя принималъ у себя толпы гостей, хотя пріобрѣлъ уваженіе всѣхъ хорошихъ людей, знавшихъ его, онъ не пріобрѣлъ ни одного короткаго друга, кромѣ той, которой теперь лишился. Ей онъ могъ говорить, что думалъ, даже хотя иногда она поднимала на смѣхъ его чувства. Ни съ какой другой человѣческой душой не могъ онъ быть откровененъ. Были двое-трое, кого онъ любилъ, но эта любовь была исключительно политическая. Онъ такъ привыкъ посвящать умъ и сердце на пользу своего отечества, что почти сталъ выше или ниже любви къ людямъ. Но она людей любила и была звеномъ между нимъ и свѣтомъ.

У него было трое дѣтей, изъ которыхъ младшей было теперь девятнадцать лѣтъ, и они, конечно, могли служить звеньями! Въ первую минуту осиротѣлости, они были ему почти въ тягость. Болѣе любящаго отца въ Англіи не было, но природа создала его такимъ несообщительнымъ, что дѣти почти не знали его любви къ нимъ. Во всѣхъ своихъ радостяхъ и горестяхъ, желаніяхъ и разочарованіяхъ, они всегда обращались къ матери. Она знала все, касавшееся ихъ, начиная отъ счетовъ мальчиковъ и перчатокъ дѣвушекъ до самыхъ внутреннихъ изгибовъ сердца каждаго. Она знала подробно всѣ шалости лорда Сильвербриджа, и вѣроятно ей было извѣстно, что лордъ Джеральдъ будетъ дѣлать тоже самое. Послѣдствія этихъ шалостей, разумѣется, огорчали ее, она. подавала хорошіе совѣты, доказывала, какъ необходимо избѣгать такихъ дурныхъ послѣдствій; но сочувствовала вполнѣ побужденіямъ этихъ шалостей. Отецъ не любилъ побужденія болѣе чѣмъ послѣдствія; и поэтому часто былъ раздраженъ и несчастливъ.

А затрудненіе относительно дочери было почти еще труднѣе перенести, чѣмъ относительно мальчиковъ. Она не сдѣлала ничего дурного. Она не выказала никакихъ признаковъ сумасбродства. Но она была хороша собой и молода. Какъ онъ представитъ ее въ свѣтъ? Какъ онъ рѣшитъ, за кого она должна, или не должна выходить замужъ? Какъ онъ проведетъ ее сквозь отмели и скалы, лежащія на пути такой дѣвушки, прежде чѣмъ она вступитъ въ супружество?

Такова была судьба этой семьи, что при огромномъ знакомствѣ, у нихъ было немного друзей. Отъ тѣсной связи съ родными герцогини ихъ разъединило сначала прежнее чувство, а потомъ разность привычекъ. Въ молодости герцогиню сдерживали опекуны и опекунши желѣзною рукой. Это было необходимо и можетъ быть полезно, но большой привязанности не оставило. Притомъ, ея близкіе родные были несимпатичны герцогу. Онъ не могъ изъ этого источника ожидать помощи для заботъ о своей дочери. Не могъ онъ ожидать этого и отъ женъ своихъ ближайшихъ родныхъ со стороны Паллизеровъ. Съ этими женщинами онъ всегда былъ ласковъ, но никогда не бывалъ съ ними откровененъ. Когда въ первую недѣлю поразившаго его горя, онъ старался думать обо всемъ этомъ, ему казалось, что у него нѣтъ никого.

Была одна дама, очень дорогая союзница, гостившая въ домѣ, когда герцогиня умерла. Это была мистрисъ Финнъ, жена Финіаса Финна, одного изъ товарищей герцога въ министерствѣ. Какимъ образомъ мистрисъ Финнъ и герцогиня тѣсно подружились, было разсказано въ другомъ мѣстѣ. Но дружба была тѣсная — такая тѣсная, что когда герцогиня, вернувшись изъ-за границы, проѣзжала чрезъ Лондонъ въ Мачингъ и была больна и разстроена, мистрисъ Финнъ, разумѣется, поѣхала съ нею. Когда же герцогиня слегла, потомъ состояніе ея сдѣлалось безнадежнымъ и она скончалась, мистрисъ Финнъ все время не отходила отъ нея, утѣшала ее и выслушивала выражаемыя сю опасенія, желанія и надежды относительно дѣтей.

Среди развалинъ стараго пріората въ Мачингѣ есть приходское кладбище; тамъ, по желанію покойной, ее похоронили почти въ виду окна ея собственной спальни. Въ день похоронъ, пріѣхало человѣкъ двѣнадцать родственниковъ, Паллизеровъ и М’Клоскіевъ, которые должны были въ подобномъ случаѣ выказать себя членами семейства. Съ ними и съ двумя сыновьями герцогъ прошелъ на кладбище и обратно, но почти ни слова не сказалъ даже тѣмъ, которые остались ночевать. На слѣдующее утро всѣ разъѣхались и къ полудню въ домѣ было только одно чужое лицо — мистрисъ Финнъ.

На другой день послѣ похоронъ, герцогъ говорилъ съ своей гостьей почти что въ первый разъ послѣ печальнаго событія. Пожатіе руки, взглядъ состраданія, шопотъ глубокаго горя, вотъ все, чѣмъ они обмѣнивались, но настоящей рѣчи между ними не было. Теперь герцогъ попросилъ ее къ себѣ и она пришла къ нему въ ту комнату внизу, гдѣ онъ обыкновенно занимался. Онъ сидѣлъ за столомъ, однако, предъ нимъ не лежало раскрытой книги, не было и пера подъ рукой. Разумѣется, онъ былъ одѣтъ въ черное. Онъ вообще держался этого цвѣта, только теперь искуство портного придало его костюму еще болѣе густой оттѣнокъ черноты. Когда онъ всталъ и повернулся къ мистрисъ Финнъ, она подумала, что онъ вдругъ сдѣлался старикомъ. Волосы у него были съ просѣдью и онъ никогда не заботился о своей наружности, никогда не прибѣгалъ къ ухищреніямъ, которыми нѣкоторые люди умѣютъ придать себѣ, если не молодой, то, по-крайней-мѣрѣ, бодрый видъ. Худощавый и смуглый, онъ имѣлъ привычку горбиться, отчего казался старѣе, когда не былъ оживленъ. Все это было въ немъ и прежде, но теперь усилилось настолько, что ему дали бы лѣтъ шестьдесятъ съ лишкомъ, хотя ему не было и пятидесяти.

Онъ подалъ ей руку, чтобы поздороваться, когда она подошла.

— Сильвербриджъ, началъ онъ: — сказалъ мнѣ, что завтра вы уѣзжаете въ Лондонъ.

— Я думала, что это будетъ лучше, герцогъ. Я не могу принести вамъ утѣшенія моимъ присутствіемъ.

— Не стану утверждать, чтобы меня что-нибудь могло утѣшить. Разумѣется, вамъ надо ѣхать. Теперь я не имѣю права просить васъ остаться. Пока еще была надежда ее…

Очевидно будучи не въ силахъ прибавить слово объ этомъ предметѣ, онъ остановился, однако, въ его глазахъ не было признака слезъ, голосъ не дрогнулъ отъ рыданія.

— Разумѣется, я останусь, герцогъ, если могу быть чѣмъ-нибудь полезна.

— Мистеръ Финнъ можетъ желать, чтобы вы вернулись къ нему.

— Быть можетъ, мнѣ лучше сказать, что я осталась бы, не будь я увѣрена, что дѣйствительной пользы вамъ не принесу.

— Что вы хотите сказать этимъ, мистрисъ Финнъ?

— При леди Мери теперь должна быть пріятельница не такая.

— Не было ни одной, которую мать ея любила бы болѣе васъ — ни одной, ни одной.

Онъ сказалъ это почти съ жаромъ.

— Не было никого, герцогъ, съ кѣмъ обстоятельства сблизили бы болѣе ея мать въ послѣднее время. Но даже и то, пожалуй, къ несчастію.

— Я никогда не находилъ этого.

— Это мнѣ очень лестно. А что касается леди Мери, то не лучше ли ей имѣть при себѣ, какъ можно скорѣе — напримѣръ, кого-нибудь изъ ея родни, если возможно, или если этого нельзя, то по-крайней-мѣрѣ одинаковаго рода,

— Кого же? Кого вы подразумѣ ваете?

— Никого, герцогъ. Мнѣ трудно объяснить вамъ мою мысль, но я все же попробую. Между вашими пріятелями найдутся такіе, которые сожалѣли о тѣсной дружбѣ, случайно возникшей между мною и моимъ покойнымъ другомъ. Пока сна была съ нами, подобное чувство не могло бы удалить меня отъ нея. Она выбрала меня и, если другіе не одобряли ея выборъ, мнѣ это было все равно. Но леди Мери, я думаю, лучше съ самаго начала пріучить искать дружбы и руководства тѣхъ лицъ, къ которымъ она естественно стоитъ ближе.

— Я не думалъ ни о какомъ руководствѣ, возразилъ герцогъ.

— Разумѣется нѣтъ. Однако, съ такою молодою дѣвушкою руководство неизбѣжно тамъ, гдѣ возникаетъ короткость. При ней долженъ быть кто-нибудь. Эта мысль озабочивала мать ея почти до послѣдней минуты. Ей я сказать не могла, герцогъ, но вамъ скажу, что съ пользою для вашей дочери я этимъ кѣмъ-нибудь быть не могу.

— Кора желала этого?

— Ея желанія вѣроятно были внезапны и не останавливались ни на комъ.

— Такъ кто же это долженъ быть? спросилъ отецъ послѣ минутнаго молчанія.

— Кто же я, герцогъ, чтобы мнѣ отвѣчать на подобный вопросъ?

Опять послѣдовала минута молчанія и затѣмъ совѣщаніе кончилось просьбою герцога, чтобы мистрисъ Финнъ осталась въ Мачингѣ еще два дня. За обѣдомъ сошлись всѣ — отецъ, трое дѣтей и мистрисъ Финнъ. На сколько молодежь между собою успѣла побороть мракъ смерти вопросъ иной, но въ присутствіи отца они были почти такъ же печальны и мрачны, какъ онъ. Рано утромъ на другой день младшій сынъ вернулся въ свою коллегію, а лордъ Сильвербриджъ уѣхалъ въ Лондонъ, гдѣ предполагалось его мѣсто жительства.

— Не потрудитесь ли вы прочесть эти письма, сказалъ герцогъ мистрисъ Финнъ, когда она опять пришла къ нему по его приглашенію.

Она сѣла и прочла два письма, одно отъ леди Кентрипъ, другое отъ мистрисъ Джефри Паллизеръ. Въ каждомъ изъ писемъ заключалось приглашеніе его дочери и выражалась надежда, что леди Мери не откажется провести нѣкоторое время съ пишущей. Письмо леди Кентрипъ было длинно и входило во всѣ подробности. Если пріѣдетъ къ ней леди Мери, она не будетъ принимать никого, пока ея молодой другъ не оправится нѣсколько отъ своего горя. Ничего не могло быть ласковѣе или предложено болѣе любезно. Тѣмъ не менѣе въ душѣ герцога, когда онъ читалъ письмо, сказалось чувство, что предложеніе осиротѣлому мужу избавить его отъ присутствія единственной дочери, обыкновенно отцу не дѣлается. Общество дочери должно быть самымъ лучшимъ утѣшеніемъ для него въ подобномъ положеніи. Но онъ зналъ и въ эту минуту съ прискорбіемъ вспоминалъ, что онъ не таковъ, какъ другіе. Онъ признавалъ справедливость этого сужденія, но тѣмъ не менѣе былъ огорченъ и раздраженъ напоминаніемъ. Письмо мистрисъ Джефри Паллизеръ было гораздо короче. Если Мери согласится провести у нихъ мѣсяцъ или шесть недѣль въ ихъ помѣстьѣ въ Глостерѣ, они оба будутъ ей очень рады.

— Я не желалъ бы, чтобы она ѣхала туда, сказалъ герцогъ, когда мистрисъ Финнъ сложила послѣднее письмо. — Жена моего кузена очень добрая женщина, но Мери не почувствуетъ себя съ нею хорошо.

— Леди Кентрипъ для нея превосходный другъ.

— Безспорно. Я не знаю никого, кто болѣе заслуживалъ бы мое уваженіе.

— Вы желаете, чтобы она ѣхала туда, герцогъ?

Жалостное выраженіе выразилось на лицѣ отца. Почему обращаются съ нимъ, какъ не обращались бы ни съ однимъ другимъ отцомъ? Почему предполагаютъ, что онъ хочетъ удалить отъ себя свою дочь? Все же онъ сознавалъ, что для нея лучше уѣхать. Онъ намѣревался провести въ Мачингѣ часть лѣта. Что могъ онъ сдѣлать, для того чтобы дѣвушка была счастлива? Какую отраду могъ онъ принести ей своимъ обществомъ?

— Я полагаю, ей надо ѣхать куда-нибудь, сказалъ онъ.

— Мнѣ это не приходило на мысль, отвѣтила мистрисъ Финнъ.

— На сколько я понялъ васъ, возразилъ герцогъ почти съ раздраженіемъ: — вы же говорили, что ей слѣдуетъ ѣхать къ кому-нибудь, кто позаботится о ней.

— Я имѣла въ виду, чтобы къ ней сюда пріѣхалъ добрый другъ.

— Кто пріѣдетъ? Кого я могу просить? Вы оставаться не хотите.

— Я конечно осталась бы, если бы это послужило къ ея добру. Вотъ что, герцогъ, не пригласить ли вамъ Греевъ?

— Они не пріѣдутъ, сказалъ онъ, немного помолчавъ.

— Если ей такъ поставить вопросъ, чтобы она сдѣлала это ради нея, то она пріѣдетъ, я полагаю.

Опять водворилось молчаніе.

— Я не могу просить ихъ, сказалъ герцогъ: — для него я не могу обусловливать такимъ образомъ мое приглашеніе. Можетъ быть Мери лучше ѣхать къ мистрисъ Кентрипъ. Можетъ быть, мнѣ лучше остаться тутъ на время одному. Я не считаю себя способнымъ, при моемъ горѣ, имѣть при себѣ здѣсь какое либо человѣческое существо.

Глава II.
Леди Мери Паллизеръ.

Все равно, если мы скажемъ теперь же, что мистрисъ Финнъ знала нѣчто о леди Мери, что отцу ея извѣстно не было, и что она еще не рѣшалась сообщить ему. Послѣднюю зиму за границей они провели въ Римѣ, и тамъ леди Мери Паллизеръ познакомилась съ нѣкоторымъ мистеромъ Тригиромъ — Френсисомъ Олифантомъ Тригиромъ. Герцогиня, постоянно переписывавшаяся съ своею пріятельницею, разспрашивала ее въ своихъ письмахъ о мистерѣ Тригирѣ, о которомъ только и знала, что онъ младшій сынъ корнвельскаго дворянина и подружился съ лордомъ Сильвербриджемъ въ Оксфордѣ. Въ этомъ, конечно, не было данныхъ, чтобы поощрять его сближеніе съ такою дѣвушкою, какъ леди Мери Паллизеръ. И герцогиня, въ своихъ письмахъ, никогда не говорила о немъ, какъ о предполагаемомъ искателѣ руки ея дочери. Она никогда не сопоставляла ихъ именъ. Но мистрисъ Финнъ была на столько дальновидна, что подмѣтила ея расположеніе къ Тригиру, и какъ пріятно было бы ей услышать что-нибудь въ его пользу. Она и услыхала нѣчто въ его пользу, но вмѣстѣ съ тѣмъ нѣчто такое, что говорило противъ него. «По смерти матери, онъ наслѣдуетъ имѣніе съ доходомъ до тысячи пятисотъ фунтовъ въ годъ», писала мистрисъ Финнъ, «и говорятъ, что онъ способенъ спустить это состояніе, прежде чѣмъ оно попадетъ ему въ руки». Затѣмъ въ письмахъ не упоминалось уже въ особенности о Тригирѣ, однако, мистрисъ Финнъ опасалась не только того, что молодой человѣкъ любитъ дѣвушку, но и того, что любовь эта была неосторожно поощряема матерью.

Во время немногихъ дней тяжкой болѣзни, герцогиня высказывалась иногда неопредѣленно. Почему дѣвушкѣ не выйти за того человѣка, который достоинъ любви? И герцогиня вспомнила свою собственную молодость, когда она сама любила и ей жестоко разбили сердце, разлучивъ съ тѣмъ, кто былъ ей дорогъ.

— Разумѣется, все вышло къ лучшему, говорила она. — Разумѣется, Плантадженетъ былъ для меня лучшимъ изъ мужей. Однако, если можно избавить ее отъ того, что выстрадала я, пусть она будетъ избавлена.

Мистрисъ Финнъ не рѣшалась разспрашивать даже тогда, когда ей говорилось все это. Она не имѣла духа спросить, дѣйствительно ли дѣвушка отдала свое сердце молодому Тригиру. Ей было девятнадцать, ему всего двадцать два. Но мистрисъ Финнъ и безъ разспросовъ знала почти навѣрно, что такъ должно быть. Она знала также, что отецъ еще находится въ полномъ невѣдѣніи. Какъ же ей, при такомъ положеніи вещей, взять на себя обязанность довѣреннаго друга и руководительницы молодой дѣвушки? Тогда она немедленно должна все открыть отцу. При такихъ обстоятельствахъ леди Кентрипъ была бы наилучшимъ другомъ и мистрисъ Финнъ почти уже рѣшила въ умѣ, если леди Кентрипъ займетъ это положеніе, передать ея сіятельству все, что было говорено по этому поводу, между нею и герцогинею.

О надеждахъ или опасеніяхъ, какія могла имѣть на счетъ дочери, герцогиня не проронила мужу ни слова. Однако, когда она поняла, что земное уходитъ отъ нея безвозвратно, и онъ сидѣлъ возлѣ ея кровати, молча, потому что не зналъ, какъ выразить свои нѣжныя чувства, держа ея руку и стараюсь такъ вслушиваться въ ея слова, чтобы запомнить каждое ея желаніе, она прошептала что-то о раздѣлѣ большого состоянія, которое сама получила въ приданое. Ей никогда не приходило на умъ, говорила она, даже припоминать условія, рѣшенныя стряпчими, но она надѣялась, что Мери на столько обезпечена, что недостатокъ средствъ не можетъ быть препятствіемъ, если счастіе ея будетъ зависѣть отъ брака съ человѣкомъ бѣднымъ. Ничего не подозрѣвая и видя въ этомъ одно естественное выраженіе материнской заботливости, герцогъ увѣрилъ ее, что состояніе у Мери будетъ большое.

Приглашеніе леди Кентрипъ передала леди Мери мистрисъ Финнъ. Леди Мери очень походила на мать, особенно тономъ голоса, быстрою рѣчью и проницательнымъ умомъ. У нея также были глаза матери, большіе и круглые, почти голубые, полные жизни и отваги, никогда, повидимому, не робѣющіе, и такіе же темные волосы, не длинные, но очень густые. Однако она была выше и гораздо граціознѣе въ движеніяхъ. Она уже теперь умѣла держать себя съ достоинствомъ, которымъ никогда не обладала ея мать. Она примѣтила въ матери нѣкоторую рѣзкость рѣчи, склонность насказать колкостей, не подумавъ, прилично ли это при ея положеніи въ свѣтѣ, и, воспользовалась примѣромъ. Молодая дѣвушка уже вывела то заключеніе, что выиграетъ болѣе, чѣмъ потеряетъ, сдерживаясь въ рѣчахъ.

— Папа желаетъ, чтобы я ѣхала къ леди Кентрипъ? переспросила она.

— Я думаю, это будетъ ему пріятно только на первое время, леди Мери.

Между герцогинею и мистрисъ Финнъ всегда была величайшая короткость, но въ отношеніи къ дѣтямъ, мистрисъ Финнъ держала себя совсѣмъ иначе. Надо сознаться, что мистрисъ Финнъ, почти до щепетильности, опасалась придать себѣ видъ, будто пользуется своими дружескими сношеніями съ семьею герцога. Она говорила себѣ, что ей, хотя и было суждено въ силу обстоятельствъ сдѣлаться ближайшимъ и лучшимъ другомъ герцогини, все же естественное мѣсто ея не между герцогами и ихъ дѣтьми, и въ обращеніи съ молодою дѣвушкою не приняла съ самаго начала того тона, на который ея положеніе въ домѣ, повидимому, давало ей право. Поэтому она и называла ее «леди Мери».

— Зачѣмъ онъ хочетъ отослать меня, мистрисъ Финнъ?

— Онъ вовсе не хочетъ отослать васъ, а только думаетъ, что вамъ лучше имѣть при себѣ друга. Здѣсь вы будете такъ одиноки.

— Зачѣмъ же вы не остаетесь? Да, мистеръ Финнъ, вѣроятно, желаетъ вашего возвращенія въ Лондонъ.

— Не одно это, или, говоря по правдѣ, вовсе не это настоящая причина! Финнъ могъ бы пріѣхать сюда. Наконецъ, онъ прекрасно обойдется безъ меня на недѣлю или на двѣ. Но есть другія соображенія. Никого ваша матушка не уважала болѣе леди Кентрипъ.

— Я не слыхала отъ нея ни слова о леди Кентрипъ.

— И онъ, и она лучшіе друзья вашего отца — Развѣ папа желаетъ… остаться здѣсь одинъ?

— Онъ заботится не о себѣ, но о васъ.

— Потому-то я должна позаботиться о немъ, мистрисъ Финнъ, Я не хочу, чтобы онъ былъ одинъ. Я увѣрена, что мнѣ лучше остаться при немъ.

— Онъ понимаетъ, что вамъ нельзя жить безъ общества какой-нибудь дамы.

— Пусть онъ отыщетъ такую даму. Вы были бы лучше всего, онъ такъ хорошо знаетъ васъ. Но я ни капли не боюсь одиночества. Ему не годится быть здѣсь предоставленнымъ самому себѣ. Если онъ прикажетъ мнѣ ѣхать, я должна уѣхать и, разумѣется, туда; куда онъ пошлетъ меня; только я не могу признать лучшимъ, чтобы я уѣхала, и вовсе не желаю ѣхать къ леди Кентрипъ.

Это она сказала очень рѣшительно, какъ будто уже приняла окончательное рѣшеніе по этому вопросу. Она прибавила, понизивъ голосъ:

— Почему папа не говоритъ со мною объ этомъ?

— Онъ объ одномъ только думаетъ, чтобы вамъ было лучше.

— Всего лучше для меня остаться при немъ. Кто же у него есть другой?

Все это мистрисъ Финнъ повторила герцогу, какъ могла точнѣе, и тогда разумѣется отецъ былъ выпущенъ говорить съ дочерью.

— Не отсылайте меня, папа, сказала она ему тотчасъ.

— Твоя жизнь здѣсь, Мери, будетъ невыразимо печальна.

— Она должна быть печальна вездѣ. Я не могу поступить въ коллегію, какъ Джеральдъ, или жить гдѣ мнѣ вздумается, какъ Сильвербриджъ.

— Ты завидуешь имъ въ этомъ?

— Иногда завидую, папа. Только что я больше буду думать о бѣдной мамѣ, будучи одна, а думать о ней я хочу всегда.

Онъ грустно покачалъ головой.

— Я не хочу этимъ сказать, что всегда буду печальна, какъ теперь.

— Нѣтъ, милочка, ты слишкомъ молода для этого. Только старые люди страдаютъ такимъ образомъ.

— Вы меньше будете страдать, если я останусь съ вами, не правда ли, папа? Я не хочу ѣхать къ леди Кентрипъ. Я почти вовсе не помню ее.

— Она очень добра.

— О, разумѣется. Тоже всегда говорили мамѣ о леди Мидлотіанъ. Пожалуста, папа, не посылайте меня къ леди Кентрипъ.

Конечно, было рѣшено, что она не поѣдетъ на первый случай, ни къ леди Кентрипъ, ни къ мистрисъ Джефри Паллизеръ, и послѣ непродолжительнаго колебанія, было рѣшено также, что мистрисъ Финнъ останется въ Мачингѣ недѣли на двѣ по-крайней-мѣрѣ. Герцогъ увѣрялъ, что радъ видѣть мистера Финна, но она знала, что въ его настоящемъ расположеніи духа присутствіе каждаго, кому онъ сочтетъ себя обязаннымъ посвящать свое время, будетъ ему въ тягость, и потому прямо сказала, что мистеру Финну лучше теперь не пріѣзжать.

— По старой привычкѣ, говорила она: — вы можете выносить меня, какъ терпите при себѣ вашего дворецкаго или грума, но вы еще не въ состояніи находить удовольствіе въ обществѣ другихъ.

Этому онъ покорился съ полнѣйшимъ хладнокровіемъ и затѣмъ, какъ бы передалъ дочь на попеченіе мистрисъ Финнъ.

Онѣ сошлись коротко чрезвычайно скоро. День или два, мистрисъ Финнъ, хотя положеніе ея при молодой дѣвушкѣ обусловливалось полнѣйшимъ довѣріемъ, скорѣй противодѣйствовала этой короткости, чѣмъ поощряла ее. Она все помнила, что дѣвушка дочь знатнаго герцога и что ея собственное положеніе въ домѣ происходитъ отъ обстоятельствъ, которыя, быть можетъ, въ глазахъ свѣта вообще не давали бы ей права на подобную дружбу. Она знала — и читатель могъ бы знать — что ничего не могло быть невиннѣе и безкорыстнѣе ея дружбы. Но она знала также — кто могъ знать это лучше ея? — что сужденія людей не всегда бываютъ согласны съ фактами. Она вообще питала такое убѣжденіе относительно себя, что должна ожидать отъ свѣта и суровыхъ словъ, и суровыхъ сужденій, и что должна принимать ихъ безъ особеннаго возмущенія несправедливостью, такъ какъ случайно достигла обладанія большими благами, чѣмъ заслуживала. Все это она взвѣсила очень тонко и, даже послѣ поощренія герцога, тщательно ограничивала свое положеніе при молодой дѣвушкѣ степенью ниже той, которую занимала бы леди Кентрипъ. Но обращеніе дѣвушки, ея воспоминанія о матери побѣдили мистрисъ Финнъ. То и дѣло повторяя: "Мама всегда говорила это о васъ; мама знала, что вы были бы такого или такого мнѣнія; мама обыкновенно говорила, что вы сказали ей^к, леди Мери неумышленно изобличала, что герцогиня упоминала о ней постоянно. Переданное такимъ образомъ чувство матери, теперь уже умершей, которая въ ежедневныхъ разговорахъ съ собственною дочерью всегда упоминала о ней, какъ о ближайшемъ своемъ другѣ, главнымъ образомъ побороло принятую ею сначала почтительность въ обращеніи.

Затѣмъ мало-по-малу дѣвушка становилась откровеннѣе и, наконецъ, довѣрилась вполнѣ. Вся исторія о Тригирѣ была разсказана ею. Да, она любила мистера Тригира. Она отдала ему свое сердце и сказала ему это.

— Если такъ, другъ мой, то вашему отцу слѣдуетъ знать это, сказала мистрисъ Финнъ.

— Нѣтъ, еще не теперь. Мама знала.

— Она знала все, что вы разсказали мнѣ?

— Все. Мистеръ Тригиръ говорилъ съ нею и она сказала, что папѣ еще не слѣдуетъ этого говорить.

Мистрисъ Финнъ невольно вспомнила, что покойная ея пріятельница не была наилучшею совѣтницею для дѣвушки въ подобномъ случаѣ.

— Почему не теперь еще, другъ мой?

— Потому что… Это трудно объяснить. Во-первыхъ, мистеръ Тригиръ самъ не желаетъ.

— Это плохая причина, самая худшая на свѣтѣ.

— Разумѣется, вы скажете это. Разумѣется, всякій сказалъ бы это. Но когда вы любите человѣка болѣе всего, когда готовы умереть за него и рѣшились жертвовать для него всѣмъ, то желаніе такого дорогого лица должно имѣть вѣсъ.

— Только не въ томъ смыслѣ, чтобы сознательно поступать дурно.

— Какъ дурно? Я не дѣлаю ничего дурного.

— Скрывать вашу любовь уже дурно, когда вы не только-что полюбили, но и сознались въ этомъ. Положеніе дѣвушки въ такомъ случаѣ очень щекотливо, особенно такой дѣвушки, какъ вы.

— Все это я знаю, сказала леди Мери и въ тонѣ ея слышалось что-то похожее на пренебреженіе. — Само собой, мнѣ слѣдуетъ быть… утонченною. Только я не уясняю себѣ вполнѣ значеніе этого слова. Я нисколько не стыжусь, что люблю мистера Тригира. Онъ дворянинъ, въ высшей степени образованъ, очень уменъ и древняго рода, древнѣе, я думаю, чѣмъ родъ моего отца. Притомъ онъ мужественъ и красивъ, именно то, чѣмъ долженъ быть молодой человѣкъ. Только онъ не богатъ.

— Когда онъ таковъ, какъ вы говорите, не слѣдуетъ ли вамъ довѣриться отцу? Если онъ одобритъ, то деньги дать можетъ.

— Разумѣется, ему надо сказать, но не теперь еще. Онъ совсѣмъ убитъ смертью милой мамы. Онъ не можетъ теперь думать ни о чемъ подобномъ. И, наконецъ, мистеръ Тригиръ долженъ говорить съ нимъ первый.

— Не теперь еще, Мери?

— То есть, какъ вы понимаете это?

— Матери вы сказали бы?

— Мама знала.

— Если бы она была еще въ живыхъ, то сказала бы вашему отцу.

— Однако она не говорила, хотя и знала. Она не хотѣла говорить ему теперь. Она желала сперва видѣть мистера Тригира здѣсь въ Англіи. Конечно, я ничего не сдѣлаю, пока папа не узнаетъ.

— Вы съ нимъ не будете видѣться?

— Какъ могу я видѣть его здѣсь? Сюда онъ не пріѣдетъ, если вы спрашиваете про это.

— Вы съ нимъ не переписываетесь?

Тутъ дѣвушка въ первый разъ вспыхнула.

— О, Мери, если вы пишете къ нему, отецъ вашъ долженъ знать объ этомъ.

— Я не писала къ нему, но когда онъ узналъ, какъ больна бѣдная мама, то онъ писалъ ко мнѣ… два раза. Вы можете прочесть его письма. Говорится только о ней. Онъ боготворилъ маму.

Постепенно было разсказано все. Молодые люди считали себя помолвленными, но рѣшили, что ихъ помолвка останется тайною для герцога, пока не случится чего-нибудь, или не настанетъ время, судить о которомъ предоставлялось Тригиру. Мистрисъ Финнъ нашла это въ высшей степени неразумнымъ и всячески убѣждала дѣвушку во всемъ сознаться отцу, не отлагая вдаль. Но приводимые ею доводы опровергались авторитетомъ матери.

— Мама знала это, говорила дѣвушка.

И дѣйствительно, мистрисъ Финнъ должна была заключить, что мать дала свое согласіе на это неразумное умалчиваніе. Когда она старалась оправдать своего друга въ душѣ, то пришла къ убѣжденію, что герцогиня, при всей своей храбрости, боялась предложить мужу выдать дочь за члена Нижней Палаты и безъ состоянія. Тѣмъ не менѣе думать объ этомъ теперь не вело ни къ чему. Что дѣлать ей самой въ настоящую минуту? Открывшись ей, дѣвушка не взяла съ нея слова хранить тайну; да она и не дала бы его. А все-таки ей была противна мысль передать все отцу втихомолку. Очевидно, леди Мери считала вполнѣ безопаснымъ довѣрить свою тайну старому другу матери. Леди Мери, безъ сомнѣнія, была откровенна съ матерью — относительно отца онѣ рѣшили обѣ, что онъ въ ихъ тайну посвященъ не будетъ — и теперь она естественно ожидала, что эта новая союзница взглянетъ на вопросъ такъ же, какъ ея покойная мать. На отца смотрѣли, какъ на сильную внѣшнюю власть, побѣдить которую едва ли можно, но уклониться отъ которой или сдѣлать ее недѣйствительною можно хитростью. Нельзя сказать, чтобы дочь не любила его. Она и любила, и глубоко уважала его — уваженіе, пожалуй, было сильнѣе любви. И герцогиня горячо любила его — еще горячѣе въ послѣдніе годы, чѣмъ въ молодости. Но для нея мужъ всегда оставался внѣшнею властью, которую не рѣдко слѣдовало отстранять. Хотя леди Мери и не выражала этого, она очевидно думала, что въ новомъ другѣ своемъ нашла женщину, желанія и цѣли которой относительно ея, во всемъ будутъ тождественны съ тѣми, которыя усвоила себѣ ея мать.

Но мистрисъ Финнъ сильно смущалась духомъ, находя своею обязанностью разсказать герцогу всю исторію. Не одна дочь довѣрилась ей, и отецъ тоже. Это довѣріе отца было и первымъ, и многимъ священнѣе. А вопросъ былъ такъ важенъ для будущаго счастія молодой дѣвушки! Не могло быть сомнѣнія, что настоящее ея положеніе очень опасно.

— Мери, сказала она однажды утромъ, когда вторая недѣля уже была на исходѣ: — отцу вашему слѣдуетъ знать все. Я буду сознавать, что измѣнила его довѣрію, если уѣду, оставивъ его въ невѣдѣніи.

— Неужели вы скажете ему? вскричала дѣвушка, приведенная въ ужасъ такою измѣною.

— Я желаю заставить васъ сказать ему. Каждый лишній день, что онъ остается въ невѣдѣніи, уже вредъ для васъ.

— Я ничего не дѣлаю. Какой вредъ можетъ произойти изъ этого? Другое дѣло, если бы я видѣлась съ нимъ каждый день.

— Вредъ впереди. Отецъ вашъ, разумѣется, узнаетъ, что вы, въ Италіи, дали слово мистеру Тригиру и что такой важный шагъ отъ него былъ скрытъ.

— Если это предосудительно, то зло уже сдѣлано. Конечно, бѣдная мама намѣревалась ему сказать.

— Теперь она сказать не можетъ, а потому вамъ слѣдуетъ исполнить то, что сдѣлала бы она.

— Я не могу нарушить данное ему обѣщаніе.

Ему всегда означало мистера Тригира.

— Я сказала, что не буду говорить иначе, какъ съ его согласія, и не скажу.

Это было ужасно для мистрисъ Финнъ, однако, ей вовсе не хотѣлось брать на себя роль строгой старшей особы и заявить, что при настоящемъ положеніи дѣла, она вынуждена открыть все. Ей исторія была разсказана въ предположеніи, что она не строгая старшая особа, но лучшій другъ дорогой матери, уже умершей, и что отъ нея можно ожидать поддержки противъ страшнаго гнета отцовской власти. Она не могла вынести мысли, что молодая дѣвушка, которая такъ сердечно наслѣдовала дружбу къ ней покойной герцогини, вдругъ увидитъ въ ней измѣнницу. Съ другой стороны, она никогда не простила бы себѣ, если бы смолчала.

— Герцогу слѣдуетъ знать все теперь же, повторила она свои слова, чтобы дать себѣ время подумать и собраться съ духомъ объявить свое намѣреніе, если рѣшится выдать тайну.

— Если вы скажете ему теперь, я не прощу вамъ этого никогда, отвѣтила леди Мери.

— Я обязана принять всѣ мѣры, чтобы довести до свѣдѣнія вашего отца такой важный вопросъ и въ вашей жизни, и въ его, иначе я поступлю безчестно. Услыхавъ все это, я не имѣю права, скрывать отъ него. Если мистеръ Тригиръ дѣйствительно васъ любитъ, (леди Мери улыбнулась при такомъ намекѣ на сомнѣніе) онъ долженъ сознавать, что ради васъ нельзя допускать тайны отъ вашего отца.

Она замолчала на минуту, чтобы собрать мысли.

— Согласны ли вы, чтобы я видѣлась съ мистеромъ Тригиромъ и поговорила съ нимъ объ этомъ.

Леди Мери сначала упиралась, но когда увидѣла, что это единственное средство не допустить мистрисъ Финнъ итти къ герцогу тотчасъ и сказать ему все, она согласилась волею-неволею. По ея указанію, она написала своему возлюбленному записку, которую мистрисъ Финнъ просмотрѣла и взялась отправить въ Лондонъ по адресу мистера Тригира. Записка была коротка и дѣйствительно написана по указаніямъ старшаго друга, хотя и не безъ спора по поводу нѣкоторыхъ выраженій, на которыхъ, однако, настояла молодая дѣвушка. Записка была слѣдующаго содержанія:

«Дорогой Френкъ — я желаю, чтобы вы видѣлись съ мистрисъ Финнъ, которая, какъ вамъ извѣстно, была лучшимъ другомъ милой мамы. Съѣздите къ ней, пожалуста, какъ она васъ проситъ. Когда вы услышите, что она скажетъ, я думаю вамъ придется исполнить то, что она совѣтуетъ.

Ваша навѣки.

М. П.".

Эту записку мистрисъ Финнъ вложила въ конвертъ, прибавивъ нѣсколько строкъ отъ себя, въ которыхъ приглашала молодого человѣка пріѣхать къ ней въ Парковый переулокъ въ назначенный день и часъ.

Глава III.
Френсисъ, Олифантъ Тригигъ.

Френсисъ, Олифантъ Тригиръ былъ молодой человѣкъ, который, вѣроятно, занялъ бы видное мѣсто въ свѣтѣ, если бы этому благопріятствовали обстоятельства; однако, можно было сомнѣваться, чтобы благопріятныя обстоятельства дозволили ему воспользоваться его несомнѣнными дарованіями и прирожденными преимуществами. Онъ привыкъ считать себя молодымъ человѣкомъ высшаго дворянскаго рода, призваннымъ, по рожденію и по положенію, жить въ самой знатной и самой изящной средѣ. Онъ и могъ бы вращаться въ этой сферѣ естественно и пріятно, если бы та часть „сферы этой“, къ которой онъ тяготѣлъ въ особенности, не требовала богатства, кромѣ знатности и ума. Богатства у него не было, а все-таки онъ не уклонился отъ этой сферы. Вслѣдствіе этого, предсказанія пріятелей, что онъ займетъ видное мѣсто въ свѣтѣ, легко могли не осуществиться.

Онъ воспитывался въ Итонѣ, откуда его перевели въ коллегію Церкви Христовой; и въ школѣ, и въ коллегіи онъ былъ закадычнымъ другомъ сына и наслѣдника знатнаго и богатаго герцога. Онъ и лордъ Сильвербриджъ были неразлучны. Тѣ, которые интересовались судьбою молодого человѣка, находили, что онъ удачно выбралъ друга. Тригиръ вышелъ съ честью вторымъ. Его другъ, лордъ Сильвербриджъ, какъ извѣстно, совсѣмъ не былъ допущенъ до экзамена; однако, страшная шалость съ домомъ декана, весь передній фасадъ котораго былъ вымазанъ красной краскою среди ночи, была исполнена безъ содѣйствія Тригира. Въ то время молодые люди находились около года въ разлукѣ; но тотчасъ по сдачѣ экзаменовъ, Тригиръ, по приглашенію лорда Сильвербриджа, уѣхалъ въ Италію и тамъ поставилъ себя въ самыя лучшія отлошенія въ герцогинѣ — а съ какимъ вліяніемъ на другого члена семейства Паллизеровъ, читателю уже извѣстно.

Молодой человѣкъ безспорно былъ уменъ. Когда герцогиня увидала, что онъ можетъ разговаривать безъ робости, что свободно говоритъ по-французски и, послѣ одного мѣсяца пребыванія въ Италіи, уже объяснялся по-итальянски по-крайней-мѣрѣ, не запинаясь и не краснѣя; когда она замѣтила, что всѣмъ женщинамъ нравится его общество, а всѣ молодые люди ищутъ знакомства съ нимъ, она порадовалась, что Сильвербриджъ выбралъ себѣ такого достойнаго друга. И наконецъ онъ былъ очень красивъ. Глядя на него, она всегда вспоминала другого молодого человѣка, на которомъ нѣкогда съ такою любовью останавливала взоръ. Онъ былъ брюнетъ съ чрезвычайно темными, но не совсѣмъ черными волосами, съ свѣтло-карими глазами, правильнымъ носомъ, какъ у Аполлона, и ртомъ, всегда выражавшимъ мужественность, эту черту, которую женщины ставятъ выше всего. Ростъ его былъ пять футъ и десять дюймовъ. Онъ всегда одѣвался хорошо, но такъ чтобы имѣть видъ, будто совсѣмъ не заботился о своей наружности. Герцогинѣ еще и во снѣ не снилось то, что могло произойти между этимъ молодымъ человѣкомъ и ея дочерью, когда она горячо поздравляла сына съ такимъ другомъ.

Хотя она порой, при взглядѣ на него, и вспоминала того красавца, котораго знала въ молодости, хотя при этихъ мимолетныхъ взглядахъ на прошедшее, она и представляла себѣ, какъ ничтоженъ, какъ малодушенъ тотъ оказался; хотя она сознавала вполнѣ, какъ ужасно было причиненное имъ крушеніе ея сердца; она могла убѣдиться, что этотъ молодой человѣкъ, при наружности не менѣе красивой, вовсе не походилъ на него ни качествами, ни характеромъ. Она достигла такихъ лѣтъ, что была въ состояніи видѣть это и оцѣнить. Молодой Тригиръ имѣлъ свои мнѣнія о текущей политикѣ. Она сочувствовала этимъ мнѣніямъ, хотя они шли въ разрѣзъ съ политикой ея жизни. Онъ имѣлъ также свои мнѣнія о книгахъ, объ образѣ жизни, объ искуствахъ, даже объ этикѣ. Однако, на сколько во всемъ этомъ могло быть поверхностнаго, она сама не имѣла достаточной глубины во взглядахъ, чтобы опредѣлить. Она восхищалась бы имъ даже, если бы ей сказали, что все это мишура. Ей нравились такія познанія, такія пріятныя качества. Молодой человѣкъ осмѣливался говорить, и за словомъ въ карманъ не ходилъ; онъ не дрожалъ предъ красотою и не робѣлъ предъ высокимъ званіемъ; хотя денегъ у него не было, онъ умѣлъ жить на правахъ равенства съ богатыми. Такимъ образомъ, онъ пріобрѣлъ расположеніе герцогини, а при этомъ условіи мудрено ли было и дочери отдать ему свое сердце.

Его отецъ, корнвельскій сквайръ съ хорошими средствами, присоединилъ на время своей жизни состояніе жены къ своему собственному. Ей также принадлежало имѣніе въ Корнвельсѣ, доходъ съ котораго цѣнился въ тысячу пятьсотъ фунтовъ въ годъ, а его собственное родовое помѣстье въ Польвеннингѣ, давало вдвое болѣе, какъ говорили. Будучи человѣкъ разсудительный, онъ жилъ помѣщикомъ въ своемъ имѣніи, и потому имѣлъ возможность въ своей провинціи поставить себя на одну йогу съ людьми богаче его. Но Френкъ Тригиръ былъ только вторымъ сыномъ и, хотя онъ со временемъ долженъ былъ наслѣдовать состояніе матери, его настоящее положеніе ни въ какомъ случаѣ не позволяло ему жить въ бездѣйствіи. Тѣмъ не менѣе онъ оставался безъ дѣла. Старшій братъ многимъ старѣе Френка, чудакъ, очень склонный ссориться съ родными, почти всю жизнь проводилъ въ странствіяхъ по бѣлу свѣту. Мать Френка, которая не была матерью старшаго брата и наслѣдника, порой высказывала при Френкѣ предположеніе, что все ихъ состояніе со временемъ достанется ему. Тотъ другой Тригиръ, котораго теперь предполагали въ крымскихъ горахъ, навѣрно никогда не женится. Френкъ былъ любимцемъ и отца, который платилъ его долги въ Оксфордѣ безъ особенной воркотни, гордился его дружбою съ будущимъ герцогомъ, и не настаивалъ, какъ слѣдовало бы, на жизненномъ вопросѣ о профессіи. Назначивъ сыну четыреста фунтовъ въ годъ, онъ почти совсѣмъ успокоился увѣреніями Френка, что онъ знаетъ, какъ надо жить бѣдному между богатыми, безъ горя и заботъ.

Таковъ былъ молодой человѣкъ, который, вмѣсто профессіи, взялъ на себя отвѣтственность помолвленнаго съ леди Мери Паллизеръ. Отчасти онъ былъ увѣренъ, если ему удастся преодолѣть препятствія со стороны отца, которыя, безъ сомнѣнія, возникнутъ на его пути, то деньги явятся и достаточно для семейной жизни. Богатство герцога было баснословно, и такъ какъ большая часть, хотя и не большая, принадлежала женѣ, то для надѣла младшихъ дѣтей, вѣроятно, окажется съ избыткомъ достаточно. Когда же герцогиня увидала, какъ было дѣло, и уступила просьбамъ дочери, послѣ сопротивленія, вовсе не похожаго на то, чтобы она дѣйствительно думала противиться, она обязалась употребить свое вліяніе, чтобы устранить тяжкія матеріальныя заботы. Исполненный свѣтлыхъ надеждъ и сердечныхъ желаній, молодой Френкъ Тригиръ, конечно, не былъ способенъ ухаживать за дѣвушкой изъ-за одного состоянія ея; онъ не былъ и такъ пустъ, чтобы одинъ блескъ званія привлекалъ его; но, тѣмъ не менѣе, онъ былъ настолько опытенъ въ житейской мудрости, что понималъ въ совершенствѣ удобства хорошаго дохода, и настолько цѣнилъ высокое положеніе, что женитьбу на дочери герцога Омніума считалъ преимуществомъ.

Когда герцогиня жила въ Италіи, она имѣла твердое намѣреніе разсказать мужу все, какъ скоро они вернутся въ Англію. На этомъ основаніи, Френкъ Тригиръ сказалъ дѣвушкѣ, что не станетъ просить у ея отца разрѣшенія быть принятымъ въ семейство, какъ искатель ея руки. Всѣ близкіе къ этому дѣлу сознавали, что герцогъ нелегко помирится съ такимъ зятемъ, и что герцогиня должна побороть эту несокрушимую силу.

Только одинъ изъ членовъ семейства относился къ дѣлу не такъ горячо. Лордъ Сильвербриджъ колебался между долгомъ дружбы и смутнымъ сознаніемъ неприличія подобной партіи для его сестры. Онъ понималъ, что для нея можно требовать чего-нибудь гораздо лучшаго и, тѣмъ не менѣе, объяснить Тригиру свои возраженія не могъ. Съ самаго начала онъ не былъ посвященъ въ тайну ни сестрою, ни Тригиромъ, но разспросилъ пріятеля, когда увидѣлъ, что происходитъ.

— Разумѣется, я люблю твою сестру, отвѣтилъ Тригиръ: — развѣ ты противъ этого?

Лордъ Сильвербриджъ былъ слабѣе характеромъ и очень склоненъ поддаваться вліянію друга, но могъ при случаѣ быть твердъ, и потому сначала протестовалъ. Но онъ не настаивалъ и, наконецъ, удовольствовался заявленіемъ, что отецъ никогда своего согласія не дастъ.

Пока Тригиръ былъ съ своею возлюбленною или вблизи отъ нея, его надежды и опасенія занимали всѣ его мысли; и тотчасъ, по возвращеніи въ Англію, весь свѣтъ былъ для него ничѣмъ, если свѣтъ этотъ не имѣлъ отношенія къ леди Мери Паллизеръ. Онъ вернулся изъ за границы немного ранѣе герцогскаго семейства. Удовольствія и дѣятельность лондонской жизни не охладили его любви, но заставили его понять, что въ жизни есть нѣчто выше и обширнѣе любви; тогда какъ для леди Мери въ Мачингѣ не было ничего за предѣлами ея любви — только одно безграничное горе и сокрушеніе духа вслѣдствіе кончины матери.

Когда Тригиръ получилъ записку мистрисъ Финнъ, онъ находился въ домѣ герцога на Карльтонской Террасѣ. Тамъ жилъ Сильвербриджъ, который, уѣзжая изъ Мачинга, просилъ позволенія отца пригласить къ себѣ пріятеля. Въ то время герцогъ не былъ доволенъ сыномъ, по поводу политическаго вопроса, и другу сына приписывалъ дурной совѣтъ, возбудившій его неудовольствіе. Однако, онъ не отказалъ просьбѣ сына. Откажи онъ ему, Сильвербриджъ, вѣроятно, поселился бы въ другомъ мѣстѣ. Наконецъ, хотя герцогъ и не одобрялъ нѣчто въ Тригирѣ, это нѣчто, думалъ онъ про себя, не давало ему права изгонять молодого человѣка изъ своего дома. Тригиръ былъ ярый консерваторъ, и теперь Сильвербриджъ объявилъ свое намѣреніе, если вступитъ въ Палату Общинъ, примкнуть къ партіи консерваторовъ.

Это былъ ужасный ударъ для герцога. Онъ полагалъ, что причиною всему молодой Тригиръ. Все же онъ, герцогъ, долженъ исполнить свой долгъ, одинъ долгъ. Онъ не зналъ ничего дурного о молодомъ человѣкѣ. Что какой-нибудь Тригиръ — консерваторъ, пожалуй, вполнѣ естественно — во всякомъ случаѣ, не позорно; что его политическія убѣжденія настолько горячи, что онъ могъ даже привить ихъ къ другому, говорило въ его пользу. Онъ былъ дворянинъ съ хорошимъ образованіемъ и во многомъ стоялъ выше самого Сильвербриджа. Нѣкоторые утверждали, что Сильвербриджъ спасся отъ презрѣнія — того рода презрѣнія, которое можетъ пасть на молодого человѣка, вымазавшаго красной краскою домъ начальника его коллегіи — однимъ тѣмъ, что выбралъ такого друга. Герцогъ былъ человѣкъ въ высшей степени справедливый. Не смотря на то, что въ ту минуту, когда сынъ обратился къ нему съ этой просьбой, герцогъ глубоко былъ сокрушенъ его отступничествомъ, онъ не отказалъ въ своемъ согласіи.

— Знаешь ты мистрисъ Финнъ? спросилъ Тригиръ въ одно утро за завтракомъ у своего пріятеля.

— Съ-тѣхъ-поръ, какъ существую. Она часто бывали у дѣдушки. Кажется, онъ оставилъ ей кучу брильянтовъ и денегъ, а она не взяла. Я не поручусь, что брильянты хранятся гдѣ-то и теперь такъ, чтобы она могла взять ихъ, когда ей угодно.

— Какая чудачка!

— Да, это странно, но она забрала себѣ что-то въ голову на счетъ этого. Почему ты спрашиваешь меня о ней?

— Она проситъ, чтобы я пріѣхалъ къ ней.

— Зачѣмъ?

— Я какъ-будто слышалъ отъ твоей матери, что она очень любила ее, сказалъ Тригиръ.

— О любви я ничего не знаю. Онѣ были коротки, и мистрисъ Финнъ часто гостила у ней въ деревнѣ. Она и теперь находилась въ Мачингѣ, когда бѣдная матушка скончалась. Зачѣмъ ты ей понадобился?

— Она пишетъ изъ Мачинга, что ей надо видѣть меня…

— Ну?

— Говоря откровенно, я угадываю, что она хочетъ сказать, хотя не знаю навѣрно.

— Что же ты угадываешь?

— Должно быть, это что-нибудь о твоей сестрѣ.

— Тебѣ надо бросить это, Тригиръ.

— Я не думаю.

— Придется; отецъ никогда не потерпитъ этого.

— Причины не вижу. Я не знатенъ и не богатъ, но такой же дворянинъ, какъ онъ.

— Любезный другъ, сказалъ молодой лордъ: — ты знаешь мой взглядъ на все такое. Для меня человѣкъ ни капли не лучше оттого, что имѣетъ титулъ, или что владѣетъ половиною графства. Но есть люди, которые имѣютъ свои взгляды и свои убѣжденія на этотъ счетъ. Отецъ — человѣкъ богатый и, разумѣется, захочетъ, чтобы дочь его вышла тоже за богатаго. Отецъ знатнаго рода, онъ захочетъ, чтобы дочь его вышла за человѣка знатнаго. Нельзя же тебѣ жениться на Мери безъ его разрѣшенія, и потому лучше брось это.

— Я и не спрашивалъ еще его разрѣшенія.

— Даже мать боялась говорить ему объ этомъ, а между тѣмъ, я никогда не видалъ, чтобы она боялась сказать ему что-либо.

— Я не струшу, сказалъ Тригиръ, нахмурившись.

— А я струсилъ бы. Въ томъ-то и разница между нами.

— Онъ не можетъ съѣсть меня.

— Даже не укуситъ, даже дерзостей не наскажетъ, но можетъ посмотрѣть на тебя и можетъ сказать слово, другое такъ, что тебѣ жутко будетъ. Отецъ самый спокойный человѣкъ на свѣтѣ, но умѣетъ, какъ никто, дать почувствовать свое неудовольствіе, когда захочетъ.

— Во всякомъ случаѣ, мнѣ лучше ѣхать повидаться съ вашей мистрисъ Финнъ.

Тригиръ написалъ ей два слова и назначилъ, когда будетъ.

Глава IV.
Парковый переулокъ.

Съ самаго начала затѣяннаго важнаго дѣла, Тригиръ находилъ необходимымъ ободрять себя въ душѣ поговорками, пословицами и подстреканіями къ безстрашію. „Только храбрый заслуживаетъ красавицу“. De l’audace et encore de l’audace et toujours de l’audace!»^[2] Вообще онъ былъ не трусъ въ подобныхъ вещахъ; не боялся онъ ни мужчинъ, ни женщинъ. Но онъ зналъ, что въ этомъ случаѣ ему понадобится большая стойкость, и даже при этомъ условіи, пожалуй, его постигнетъ неудача, если онъ не встрѣтитъ въ дѣвушкѣ необыкновенное постоянство. Онъ опирался, главнымъ образомъ, на внутреннее убѣжденіе, что ни герцогъ, ни кто-либо другой не можетъ съѣсть его, пока онъ поступаетъ, какъ честный человѣкъ. А между тѣмъ, онъ сознавалъ почти со стыдомъ, что въ Италіи не говорилъ съ герцогомъ о его дочери, именно изъ опасенія, что герцогъ съѣстъ его. Въ подобномъ дѣлѣ ему слѣдовало тщательно наблюдать за собой, чтобы поступить безукоризненно. Развѣ не было его долгомъ, какъ человѣка благороднаго, говорить съ отцомъ, если не до того, какъ онъ пріобрѣлъ любовь дочери, то, по-крайней-мѣрѣ, тотчасъ, когда онъ узналъ, что пріобрѣлъ ее. Онъ уѣхалъ изъ Италіи въ такихъ мысляхъ, что въ Лондонѣ непремѣнно увидится съ герцогинею и ея дочерью, и тогда обратится къ герцогу, какъ-будто любовь эта возникла при встрѣчахъ въ Лондонѣ. Но всѣ планы рушились отъ горестнаго событія — смерти матери леди Мери. Поэтому, онъ сознавалъ теперь, что былъ неправъ; ему не слѣдовало молчать въ Италіи, не слѣдовало малодушно поддаваться совѣтамъ герцогини; этимъ однимъ онъ уже сильно вооружилъ герцога противъ себя.

Онъ не сомнѣвался, что мистрисъ Финнъ отнесется къ нему враждебно. Разумѣется, для него не могло быть сомнѣнія, что весь свѣтъ возстанетъ противъ него — кромѣ самой дѣвушки. Онъ не найдетъ уже такого великодушнаго, романическаго и несуетнаго друга, какимъ была для него герцогиня. Очевидно, леди Мери разсказала о своей помолвкѣ мистрисъ Финнъ и та не говорила еще съ герцогомъ. Изъ этого онъ вывелъ заключеніе, что мистрисъ Финнъ любитъ дѣвушку. Просьба состояла въ томъ, чтобы исполнить нѣчто по совѣту мистрисъ Финнъ. Едва ли просьба могла быть изложена въ такихъ теплыхъ выраженіяхъ, если бы мистрисъ Финнъ намѣревалась совѣтовать ему отказаться отъ своихъ притязаній. Леди Мери смотрѣла на эту женщину, какъ на лучшаго друга покойной матери. Ему слѣдовало заставить ее полагаться на него, какъ полагалась герцогиня.

Онъ постучалъ въ дверь маленькаго дома мистрисъ Финнъ въ Парковомъ переулкѣ за нѣсколько минутъ до назначеннаго времени и очутился одинъ, когда его ввели въ гостиную. Онъ много слышалъ о хозяйкѣ дома, хотя никогда не видалъ ее; слышалъ онъ также не мало о ея мужѣ. Съ нею было связано что-то въ родѣ тайны. Свѣтъ не могъ уяснить себѣ, какими судьбами она такъ сблизилась съ герцогинею, и за что покойный герцогъ отказалъ ей такое громадное наслѣдство, котораго она не приняла. Кромѣ того, предполагалось что-то особенно романическое при ея бракѣ съ настоящимъ мужемъ. Думали также, что она очень богата. Всѣ эти слухи вмѣстѣ сдѣлали ее личностью замѣчательною, и когда Тригиръ увидалъ, что одинъ въ гостиной, онъ осмотрѣлся вокругъ, какъ-будто все, что принадлежало подобной женщинѣ, имѣло особенный интересъ. Комната была хорощенькая, немного темна отъ занавѣсей въ окнахъ, которыя почти были спущены, но меблирована со вкусомъ и вся въ цвѣтахъ въ эти первые дни апрѣля.

— Я должна извиниться, мистеръ Тригиръ, что заставила васъ ждать.

— Я явился ранѣе назначеннаго времени, если не ошибаюсь.

— По моимъ часамъ, я опоздала… на нѣсколько минутъ, отвѣтила дама.

Онъ сказалъ себѣ, что, хотя она женщина уже немолодая, однако, привлекательной наружности. Она была брюнетка и носила свои черные волосы въ локонахъ, какіе рѣдко теперь встрѣчалось видѣть на дамахъ. Быть можетъ, полусвѣтъ въ комнатѣ обусловливался ея цвѣтомъ лица и годами. Общее впечатлѣніе, однако, было выгодно, и Френкъ Тригиръ съ первой минуты почувствовалъ къ ней расположеніе.

— Вы недавно пріѣхали изъ Мачинга? сказалъ онъ.

— Да, третьяго дня. Очень любезно съ вашей стороны пріѣхать ко мнѣ такъ скоро.

— Разумѣется, я пріѣхалъ, когда вы звали меня. Я боюсь, что герцогъ жестоко пораженъ своею потерею.

— Иначе быть не можетъ. Немногіе знаютъ, какъ онъ довѣрялъ ей, какъ горячо любилъ.

— Сильвербриджъ говорилъ мнѣ, что онъ страшно тоскуетъ.

— Вы видѣли лорда Сильвербриджа?

— Я живу съ нимъ теперь на Карльтонской Террасѣ.

— Въ домѣ герцога? спросила она, нѣсколько изумившись.

— Да, въ домѣ герцога. Мы съ Сильвербриджемъ всегда были друзья. Разумѣется, герцогъ знаетъ, что я нахожусь тамъ. Есть ли надежда, чтобы онъ пріѣхалъ въ городъ?

— Нѣтъ, не теперь еще. Онъ хочетъ быть одинъ во что бы то ни стало. Это очень жаль. Я увѣрена, что онъ легче поборолъ бы свое горе между людьми.

— Само собой, онъ страдалъ бы менѣе, согласился Тригиръ.

Настало молчаніе. Каждый изъ бесѣдующихъ желалъ, чтобы другой приступилъ къ настоящему предмету ихъ разговора. Но Тригиръ начинать не хотѣлъ.

— Когда я прощался съ ними во Флоренціи, сказалъ онъ: — не думалъ я, что не увижу ее болѣе.

— Вы часто видѣлись съ ними, мистеръ Тригиръ.

— Часто; кажется, я могу сказать, что наши отношенія были дружескія. Съ Сильвербриджемъ я былъ почти неразлученъ и въ Итонѣ, и въ Оксфордѣ.

— Я слышала. — А съ герцогомъ вы были друзья?

— Никогда не были врагами.

— Конечно.

— Герцогъ, кажется, не обращаетъ вниманія на молодыхъ людей. Право я не знаю, что онъ обыкновенно дѣлалъ. Когда я обѣдалъ у нихъ, то видѣлъ его, но я обѣдалъ рѣдко. Онъ много читалъ, я думаю, и ходилъ одинъ. Мы всегда ѣздили верхомъ.

— И леди Мери ѣздила?

— О, да, и лордъ Сильвербриджъ, и лордъ Джеральдъ. А герцогиня ѣхала въ экипажѣ. Одинъ изъ насъ всегда сидѣлъ съ нею.

— И такъ вы сблизились со всѣмъ семействомъ?

— Такъ сблизился со всѣмъ семействомъ.

— Особенно съ леди Мери?

Это она сказала самымъ нѣжнымъ тономъ и съ самою любезною улыбкою.

— Особенно съ леди Мери, отвѣтилъ онъ.

— Вы очень добры, мистеръ Тригиръ, что выносите и прощаете всѣ эти разиросы. Для васъ я совсѣмъ чужая.

— Но для нея не чужая.

— Само собой, въ томъ-то и дѣло. Теперь, если позволите, я объясню вамъ, въ какомъ именно положеніи нахожусь въ отношеніи къ ней. Когда герцогиня вернулась изъ-за границы и я увидѣла въ ея проѣздѣ чрезъ Лондонъ, какъ она больна, то натурально поѣхала съ нею.

— Понятно.

— Затѣмъ она умерла на моихъ рукахъ. Не стану утомлять васъ разсказомъ объ этихъ немногихъ дняхъ, какъ убитъ былъ мужъ, какъ ужасно было горе дочери, какъ изумлены были сыновья чувствомъ постигшей ихъ утраты! Спустя нѣсколько дней они уѣхали. Кажется это было желаніе отца. И я собиралась уѣхать. Едва она испустила духъ, какъ я уже почувствовала, что совсѣмъ лишняя въ домѣ. Но я осталась по просьбѣ герцога, который не желалъ, чтобы его дочь была одна.

— Я вполнѣ понимаю это, мистрисъ Финнъ.

— Мнѣ хотѣлось, чтобы она ѣхала къ леди Кентрипъ, которая приглашала ее къ себѣ, но леди Мери не согласилась. Такимъ образомъ, мы провели двѣ, три недѣли почти неразлучно. Тутъ она разсказала мнѣ о вашей помолвкѣ.

— Это очень естественно, я нахожу.

— Разумѣется. Представьте себѣ ея положеніе, когда она осталась одна безъ матери! Ей слѣдовало открыться кому-нибудь. Однако, есть другое лицо, которому ей лучше бы довѣриться.

— Какое лицо?

— Отецъ.

— Кажется, мнѣ скорѣе слѣдуетъ сказать ему.

— Насколько я понимаю подобныя вещи, мистеръ Тригиръ — хотя право неособенно посвящена въ нихъ — мнѣ кажется естественнымъ, чтобы дѣвушка сейчасъ сообщила матери, если мужчина далъ ей понять, что любитъ ее.

— Такъ она и сдѣлала, мистрисъ Финнъ.

— И я полагаю, что обыкновенно мать говоритъ отцу.

— Она не сказала.

— Нѣтъ, не сказала; потому положеніе дѣвушки очень затруднительно. Герцогини не стало и намъ теперь надо рѣшить, что лучше сдѣлать. Не можетъ быть и рѣчи о томъ, чтобы допустить леди Мери считать себя помолвленною и между тѣмъ отца оставлять въ невѣдѣніи.

Она остановилась, выжидая его отвѣта; но онъ ничего не говорилъ и она продолжала:

— Или вы должны сказать герцогу, или она, или я.

— Я полагаю, она довѣрила это вамъ, какъ тайну?

— Безъ сомнѣнія. Она разсказала мнѣ въ увѣренности, что я не выдамъ ее; но я выдамъ ее — если это значитъ выдавать. Герцогъ долженъ узнать это. Несравненно лучше, чтобы онъ узналъ чрезъ васъ или чрезъ нея, чѣмъ чрезъ меня. Но сказать ему необходимо.

— Я не вижу почему, замѣтилъ Тригиръ.

— Ради нея — если вы любите ее.

— Конечно люблю.

— Ради того, чтобы она не страдала. Я удивляюсь, какъ вы сами не видите этого, мистеръ Тригиръ. Быть можетъ, у васъ есть сестра?

— У меня нѣтъ сестры.

— Но вы можете представить себѣ, что она чувствовала бы. Пріятно бы вамъ было знать, что ваша сестра помолвлена и никто изъ семейства этого не подозрѣваетъ?

— Это было не такъ. Герцогиня знала. Настоящее положеніе вещей просто случайность.

— Ему надо положить конецъ.

— Разумѣется, я не такой дуракъ, чтобы думать, что могу жениться на дочери, не сказавъ отцу.

— Теперь же, мистеръ Тригиръ.

— Вы, какъ будто, предписываете мнѣ, что я долженъ дѣлать, мистрисъ Финнъ.

— Разумѣется, мнѣ надо извиниться предъ вами, что вмѣшиваюсь въ ваши дѣла. Но такъ какъ вы вѣрнѣе достигнете успѣха, если герцогъ услышитъ о нихъ отъ васъ, чѣмъ отъ меня, и такъ какъ я считаю своимъ долгомъ въ отношеніи къ нему и къ леди Мери, принять мѣры, чтобы онъ не оставался въ невѣдѣніи, то и полагаю, что оказываю вамъ услугу.

— Я не люблю, чтобы меня принуждали.

— Это чувство, мистеръ Тригиръ, я думаю, мужчины испытываютъ часто относительно дамъ. Но принужденіе, о которомъ вы говорите, необходимо для ихъ защиты. Согласны вы говорить съ герцогомъ?

Онъ вовсе не былъ согласенъ, но сознаваться въ этомъ не хотѣлъ. Много доводовъ онъ приводилъ для отсрочки, то и дѣло повторяя, что не можетъ приставать къ герцогу съ своимъ бракомъ, такъ скоро послѣ смерти герцогини. Когда же она стала увѣрять его, что въ дѣлѣ такой важности, даже смерть жены герцога не оправдываетъ съ его стороны отсрочки, онъ разсердился и настаивалъ на своемъ правѣ поступать по собственному соображенію. Тѣмъ не менѣе онъ далъ слово видѣться съ герцогомъ въ теченіи недѣли. Онъ уѣхалъ раздраженный, не разъ повторивъ мистрисъ Финнъ, что она злоупотребляла довѣріемъ леди Мери. Они разстались далеко не друзьями и ея чувства, вообще говоря, были скорѣе враждебны къ нему и къ его любви. Отдаться человѣку, въ пользу котораго повидимому не говорило почти ничего, не составитъ счастія леди Мери, думала она.

Онъ же, съ своей стороны, уѣзжая отъ нея, сердился на собственную слабость. Не только онъ далъ слово говорить съ герцогомъ, но еще обязался исполнить это въ теченіе недѣли. Что же она такое, чтобы налагать на него условія подобнымъ образомъ и назначать дни и часы? А теперь, потому что эта чужая женщина говорила съ нимъ, онъ долженъ ѣхать въ замокъ герцога и просить съ нимъ свиданія, при чемъ навѣрно услышитъ дерзости!

Это происходило въ среду и Тригиръ принялъ рѣшеніе ѣхать въ Мачингъ въ слѣдующій понедѣльникъ. Онъ никому не говорилъ о своемъ намѣреніи и ни слова не сказалъ о леди Мери лорду Сильвербриджу въ первые два, три дня. Но въ суботу Сильвербриджъ вышелъ къ завтраку съ письмомъ въ рукахъ.

— Отецъ ѣдетъ въ городъ, сказалъ онъ.

— Скоро?

— На будущей недѣлѣ. Онъ пишетъ, что располагаетъ быть здѣсь въ среду.

Тригиру тотчасъ пришло на умъ, что эта внезапная поѣздка имѣетъ отношеніе къ его помолвкѣ съ леди Мери,

— Знаешь ты, зачѣмъ онъ ѣдетъ?

— Изъ-за ваканцій въ Парламентѣ.

— Ему-то что ѣхать для этого?

— Я полагаю, онъ надѣется побороть мое непослушаніе. Онъ хочетъ, чтобы я былъ депутатомъ отъ графства — какъ либералъ, разумѣется. Я же намѣренъ быть представителемъ мѣстечка, какъ консерваторъ; такъ я и говорилъ имъ тамъ въ Сильвербриджѣ. Мнѣ очень жаль огорчать его и все такое. Но что же дѣлать, чортъ возьми? Когда у человѣка свои собственныя политическія убѣжденія, онъ долженъ держаться ихъ.

Молодой лордъ сказалъ все это съ большою самоувѣренностью, точно будто онъ силою собственнаго разума, удостовѣрился на которой сторонѣ истина въ настоящихъ политическихъ спорахъ.

— Многое можно сказать и за, и противъ, за каждую изъ сторонъ, любезный другъ.

Въ эту минуту Тригиръ сознавалъ необходимость задобрить герцога.

— Не прикажете ли мнѣ отказаться отъ своихъ убѣжденій?

— Мѣсто въ Парламентѣ дѣло великое.

— Вѣроятно оно останется за мною, которую сторону я не приму. Мнѣ казалось, ты чертовски горячился противъ радикаловъ.

— И теперь горячусь. Но ты, какъ бы связанъ фамильными традиціями.

— Чортъ меня побери, если связанъ. Тебя не поймешь въ послѣднее время. Прежде ты горячо проповѣдывалъ, что человѣкъ не долженъ подавать голосъ противъ своихъ политическихъ убѣжденій изъ-за чего бы ни было.

— Да, если онъ дѣйствительно усвоилъ ихъ себѣ. Однако, если герцогъ ѣдетъ сюда, то мнѣ не зачѣмъ ѣхать въ Мачингъ.

— Развѣ ты собирался въ Мачингъ?

— Я хотѣлъ вступить на бой со львомъ въ его деревенскомъ логовищѣ, а теперь левъ найдетъ меня въ своемъ городскомъ логовищѣ и я долженъ сразиться съ нимъ здѣсь.

Тригиръ написалъ очень холодную записку мистрисъ Финнъ. Онъ извѣщалъ ее съ величайшею точностью, что вслѣдствіе прибытія герцога Омніума въ одинъ изъ дней слѣдующей недѣли, онъ откладываетъ исполненіе того, что обѣщалъ, на день или на два противъ назначеннаго срока.

Глава V.
Это невозможно.

Послѣ отъѣзда мистрисъ Финнъ, жизнь леди Мери, въ Мачингѣ, была очень скучна. У нея была верховая лошадь, но кататься было не съ кѣмъ. У ней былъ экипажъ, но ѣздить было не съ кѣмъ, да и не куда.. Отецъ ея гулялъ каждый день по два часа и она ходила съ нимъ, когда онъ приглашалъ ее; но ей сдавалось, что онъ предпочитаетъ гулять одинъ, да и тогда, когда они были вмѣстѣ, между ними не было особенной откровенности. Съ ея стороны и быть не могло, когда она завѣдомо скрывала отъ него то, что ему слѣдовало знать. Она получила два письма, по этому поводу, отъ мистрисъ Финнъ. Въ первомъ, ей сообщалось, что Тригиръ намѣренъ явиться въ Мачингъ чрезъ нѣсколько дней, и ей подавали совѣтъ, не искать свиданія съ возлюбленнымъ въ этомъ случаѣ. Во второмъ, заключалось извѣщеніе, что разговоръ съ отцомъ состоится не въ Мачингѣ, а въ Лондонѣ. Послѣднее письмо принесло нѣкоторое разочарованіе, но вмѣстѣ съ тѣмъ и чувство облегченія. Пріѣзжай онъ въ Мачингъ, она пожалуй, могла бы видѣться съ нимъ послѣ его свиданія съ отцомъ. Но съ другой стороны опять, она подверглась бы всей суровости первой вспышки отцовскаго гнѣва. Теперь она избѣгнетъ этого. Она не будетъ вынуждена видѣться съ отцомъ именно въ ту минуту, когда его поразитъ этотъ ударъ. Она не сомнѣвалась, что онъ очень разсердится. Она знала, что онъ человѣкъ въ высшей степени справедливый, но тѣмъ не менѣе думала, что въ этомъ случаѣ онъ будетъ несправедливъ. Если бы приходилось восхвалять отца, она настаивала бы преимущественно на его безусловной честности, но тѣмъ не менѣе, при мысли, что онъ возстанетъ противъ ея брака съ Тригиромъ, она увѣряла себя ежедневно и ежечасно, что онъ не имѣлъ права возставать противъ него. Тотъ, кого она любила, дворянинъ, честный человѣкъ, далеко не дуракъ и не имѣетъ пороковъ. Отецъ не имѣлъ права требовать, чтобы она отдала свое сердце человѣку богатому или знатному. Знатность! Она говорила себѣ, что питаетъ величайшее презрѣніе къ громкимъ титуламъ. Она находила, что видѣла все это достаточно вблизи, чтобы судить съ увѣренностью, какъ мало въ этомъ заманчиваго. Что принесла ей знатность? Только ограничила ея выборъ сравнительно небольшимъ числомъ людей, которые вовсе не представлялись ей наиболѣе богато одаренными созданіями божьими.

Одно для нея было вѣрно — она не откажется отъ Тригира, несмотря ни на какое сопротивленіе. Это было для нея союзомъ такимъ же священнымъ, какъ настоящій бракъ, Она созналась ему, что любитъ его; послѣ этого уже не могло быть отступленія. Онъ поцѣловалъ ее и она отвѣтила на его ласку. Онъ сказалъ ей, что она принадлежитъ ему, обвивъ станъ ея рукой; и она не отвергала, что принадлежитъ ему и не можетъ быть отнята. Все это было для нея договоромъ такимъ священнымъ, что расторгнуть его могло бы только одно желаніе съ его стороны, чтобы онъ былъ уничтоженъ. Никто другой не нашептывалъ ей словъ любви, ни о комъ другомъ, ей не приходило на мысль, что пріятно бы соединить съ нимъ свою судьбу. Для нея все это было ново, все священно. Для нея любовь соединялась съ тѣмъ вѣрованіемъ, которое ничто не можетъ придать ей, кромѣ свѣжести впечатлѣнія. Эта свѣжесть, этотъ цвѣтъ можетъ сохраняться въ теченіи долгой жизни. Но каждая перемѣна вредитъ и, послѣ многихъ перемѣнъ, свѣжесть исчезнетъ навсегда. Она вполнѣ рѣшилась выносить гнѣвъ отца, если онъ будетъ сердиться; выносить его упорное сопротивленіе, если онъ рѣшительно возстанетъ противъ нея; выносить все, что свѣтскія графини могутъ сказать ей — такъ она теперь думала о леди Кентрипъ; отступить было уже не въ ея власти.

Она гуляла съ отцомъ, когда услыхала о его намѣреніи съѣздить въ Лондонъ. Тогда она только-что получила первое письмо мистрисъ Финнъ, а второго еще не получала.

— Вѣроятно вы увидите Сильвербриджа, папа.

Она знала, что Френкъ Тригиръ жилъ съ ея братомъ.

— Я для того и ѣду, чтобы видѣться съ нимъ. Онъ причиняетъ мнѣ много досады.

— Мотовствомъ?

— Не тѣмъ — въ настоящую минуту.

Однако при этихъ словахъ у герцога шевельнулось что-то непріятное на душѣ, такъ какъ на самомъ дѣлѣ онъ былъ отчасти огорченъ требованіями денегъ, не столько размѣромъ суммъ, сколько назначеніемъ ихъ. Лордъ Сильвербриджъ вздумалъ, къ великому огорченію отца, обзавестись собственною скаковою лошадью или двумя, и въ настоящее время владѣлъ на правахъ пайщика лошадью, которая какъ предполагалось, съ честью выступитъ на скачкахъ въ Дерби. Это стояло въ газетахъ, и хотя имени лорда Сильвербриджа упомянуто не было, отецъ зналъ и негодовалъ тѣмъ болѣе, что другой пайщикъ-владѣлецъ лошади былъ нѣкоторый маіоръ Тифто, очень извѣстный въ мірѣ спорта.

— Чѣмъ же, папа?

— Ему надо вступить въ Парламентъ.

— Кажется, онъ самъ желаетъ этого.

— Положимъ, да какъ? По особенному счастію ему представляется Западный Барсетширъ. Оба мѣста свободны. Едва ли во всей Англіи найдется другое земледѣльческое графство, которое выбрало бы либерала, и я полагаю, что не возьму на себя слишкомъ много, если скажу, что ни одинъ другой либералъ, кромѣ члена нашего семейства, не можетъ быть выбранъ депутатомъ.

— Кажется, вы были депутатомъ отъ Сильвербриджа, папа?

— Да, былъ. Въ то время графство выставило четырехъ консерваторовъ. Я не могу объяснить тебѣ все это, но долгъ предписываетъ ему отстаивать графство для либераловъ.

— Но если онъ самъ консерваторъ, папа? возразила леди Мери, которой возлюбленный уже вселилъ кое-какія политическія мнѣнія.

— Все вздоръ одинъ. Онъ заразился отъ этого молодого Тригира, съ которымъ подружился.

— Однако, папа, сказала леди Мери, которая даже въ этомъ считала своимъ долгомъ твердо отстаивать то, что теперь было ея стороною: — я полагаю, не менѣе… не менѣе… не менѣе достойно уваженія быть консерваторомъ, какъ и либераломъ.

— Я этого не полагаю вовсе, сердито сказалъ герцогъ.

— Я думала, что обѣ партіи…

Она собиралась выразить мнѣніе, что обѣ партіи должны быть одинаково уважаемы въ графствѣ, но отецъ перебилъ ее.

— Паллизеры всегда были либералы. Если Сильвербриджъ измѣнитъ своимъ, онъ нанесетъ мнѣ ужасный ударъ. Я знаю, что самъ онъ, до сихъ поръ, не имѣлъ глубокихъ убѣжденій на этотъ счетъ, что къ несчастію, онъ не склоненъ долго вдумываться во что-либо, и что въ настоящемъ случаѣ онъ поддался убѣжденіямъ молодого человѣка, положеніе котораго въ жизни едва ли оправдываетъ короткость между ними.

Это было далеко неутѣшительно для нея, но, разумѣется, она не сказала ничего въ защиту политики Тригира. Она также не хотѣла еще теперь высказывать что-либо относительно его положенія въ жизни, хотя когда-нибудь современемъ, быть можетъ, молчать не будетъ. Спустя немного дней, когда отецъ и дочь опять гуляли вмѣстѣ, онъ заговорилъ о ней самой.

— Я не могу помириться съ тѣмъ, что ты останешься здѣсь одна, пока я буду въ отсутствіи.

— Вѣдь вы недолго останетесь?

— Не болѣе трехъ, четырехъ дней, на этотъ разъ.

— Это ничего, папа.

— Но мнѣ вѣроятно придется ѣхать опять въ Барсетширъ. Развѣ не лучше для тебя, дать мнѣ написать леди Кентрипъ, что ты пріѣдешь къ ней?

— Нѣтъ, папа, я не нахожу. Иногда чувствуешь потребность почти полнаго одиночества. Развѣ вы не испытываете этого?

— Я вовсе не желаю, чтобы ты испытывала, и не долго бы это продлилось, если бы тебя окружали другіе люди. Что меня касается, то это дѣло иное. Я старикъ и не могу искать новыхъ развлеченій въ обществѣ. Это было ошибкой моей жизни, что я слишкомъ много бывалъ одинъ. Я не желаю, чтобы мои дѣти слѣдовали моему примѣру въ этомъ.

— Такъ мало еще прошло времени, сказала она, думая о смерти матери.

— Все же мнѣ кажется что тебѣ надо быть съ кѣмъ-нибудь — съ женщиною, которая была бы добра къ тебѣ. Мнѣ пріятно видѣть, что ты читаешь, но однѣ книги не достаточны въ твои годы.

Не подозрѣваетъ онъ, — думала она, ни чувствъ ея, ни мыслей.

— Тебѣ не нравится леди Кентрипъ?

— Я не знаю ее. Какъ я могу сказать, что мнѣ не нравится особа, съ которой едва ли говорила когда-нибудь, да и видѣла-то не болѣе раза или двухъ? Я не могу сказать и того, нравится ли она мнѣ.

Тѣмъ не менѣе она знала, что леди Кентрипъ графиня отъ головы до пятъ и придетъ въ ужасъ отъ мысли, что дочь герцога Омніума выходитъ за младшаго сына деревенскаго сквайра. Ничего болѣе не было сказано тогда объ этомъ предметѣ и, когда герцогъ уѣхалъ въ Лондонъ, леди Мери осталась совершенно одна; но было рѣшено, что онъ вернется за нею, если ему надо ѣхать въ Барсетширъ.

Онъ прибылъ въ собственный домъ на Карльтонской Террасѣ, часовъ въ пять по полудни, и прямо прошелъ въ свой кабинетъ, гдѣ намѣревался обѣдать и провести вечеръ одинъ. Сынъ уже просилъ уволить его, такъ какъ приглашенъ на вечеръ, но выразилъ готовность посвятить отцу, согласно его желанію, слѣдующее утро. О другомъ жильцѣ въ его домѣ, герцогъ совсѣмъ не думалъ; но этотъ другой жилецъ думалъ очень много о герцогѣ. Френкъ Тригиръ вполнѣ былъ надѣленъ тою храбростью, которая побуждаетъ человѣка, знающаго, что ему надо броситься въ пропасть, выбрать первую возможную минуту для своего паденія. Онъ вывѣдалъ мысли Сильвербриджа, по поводу его перемѣны въ политикѣ, и нашелъ, что пріятель твердо вознамѣрился не возвращаться къ фамильной доктринѣ. При такомъ положеніи вещей недоброжелательство и суровость и обыкновенная строгость герцога вѣроятно усилятся отъ свиданія съ сыномъ. Находя, что ничего не выиграетъ отсрочкою, Тригиръ, когда не прошло и часа по пріѣздѣ герцога, послалъ ему свою карточку и просилъ позволенія видѣть его. Слуга пришелъ съ отвѣтомъ, что его свѣтлость чувствуетъ себя утомленнымъ, но приметъ мистера Тригира, если дѣло идетъ о чемъ-нибудь важномъ. Френкомъ овладѣло уныніе, но только на мигъ. Онъ взялъ перо и написалъ:

"Любезный герцогъ, если ваша свѣтлость удѣлите мнѣ минуту времени, то найдете, я полагаю, что то, что мнѣ надо сообщить, оправдываетъ мою докучливость. — Вашъ покорнѣйшій слуга,

Ф. О. Тригиръ".

Разумѣется герцогъ принялъ его. Герцогу пришла только одна мысль на умъ, относительно предстоящаго свиданія. Сынъ прибѣгнулъ къ этому способу сообщить ему что-нибудь по поводу его политическихъ убѣжденій. Какое-нибудь предложеніе или, пожалуй, требованіе будетъ заявлено ему чрезъ посредство Тригира. Если такъ, то это доказывало извѣстную озабоченность со стороны сына, которая отчасти была ему пріятна. Но онъ недолго оставался въ заблужденіи послѣ входа Тригира въ его комнату.

— Серъ, тотчасъ сказалъ молодой человѣкъ, какъ только затворилась за нимъ дверь: — я пришелъ просить у васъ руки вашей дочери.

Онъ говорилъ очень медленно и смотрѣлъ настоящимъ красавцемъ, стоя прямо предъ желаемымъ тестемъ. Эти нѣсколько словъ, приготовленныя заранѣе, онъ произнесъ безъ малѣйшаго признака робости или смущенія. Слыша ихъ, никто не подумалъ бы, что мелкій дворянинъ, почти безъ состоянія, сватается за дочь самаго богатаго и знатнаго аристократа въ Англіи.

— Руки моей дочери! повторилъ герцогъ, вставая.

— Я знаю, какъ высока награда, сказалъ Френкъ: — и какъ мало я достоинъ ея. Но… она считаетъ меня достойнымъ…

— Она! Кто она?

— Леди Мери.

— Она считаетъ васъ достойнымъ?

— Да, считаетъ, ваша свѣтлость.

— Не вѣрю.

Френкъ только поклонился.

— Извините меня, мистеръ Тригиръ, Я не хотѣлъ сказать, что не вѣрю вамъ. Я никогда еще не обвинялъ джентльмена во лжи и, надѣюсь, никогда не буду вынужденъ къ тому. Но тутъ должно быть недоразумѣніе.

— Я исполняю желаніе леди Мери, испрашивая вашего разрѣшенія вступить въ вашъ домъ въ качествѣ ея жениха.

Герцогъ стоялъ съ минуту и молча кусалъ губы.

— Не могу вѣрить этому, сказалъ онъ, наконецъ. — Я не могу заставить себя повѣрить. Тутъ должно быть недоразумѣніе. Моя дочь! Леди Мери Паллизеръ!

Молодой человѣкъ опять наклонилъ голову.

— На чемъ же вы основываете ваши притязанія?

— Только на ея расположеніи.

— Да вѣдь это невозможно. Не могли же вы не знать этого, когда явились ко мнѣ.

Столько презрѣнія было въ этихъ словахъ герцога и въ тонѣ, съ которымъ они были сказаны, что Тригиръ, въ свою очередь, пришелъ въ раздраженіе. Онъ приготовился смиренно преклонить голову предъ великимъ міра сего, герцогомъ, крезомъ, бывшимъ первымъ министромъ, человѣкомъ, который безспорно могъ считаться однимъ изъ самыхъ высокопоставленныхъ на землѣ; но онъ не приготовился къ тому, что герцогъ взглянетъ на него такъ.

— Дѣло въ томъ, ваша свѣтлость, сказалъ онъ: — что ваша дочь любитъ меня, и мы дали другъ другу слово, насколько подобное обязательство возможно безъ вашего одобренія, какъ отца ея.

— Оно совсѣмъ невозможно, сказалъ герцогъ.

— Я могу только надѣяться… мы оба можемъ только надѣяться, что время смягчитъ…

— И рѣчи быть не можетъ. Этому надо положить конецъ. Вы не должны ни видѣть ее, ни слышать о ней, ни сообщаться съ нею какимъ-либо образомъ. Это совершенно невозможно. Я думаю, у васъ и средствъ нѣтъ, серъ?

— Не много въ настоящее время, герцогъ.

— Какъ же вы жить-то бы стали? Да и говорить объ этомъ лишнее. Столько есть причинъ, почему это невозможно, что безполезно разбирать, которая важнѣе другихъ. Зналъ ли кто другой изъ нашего семейства про все это?

Герцогъ желалъ удостовѣриться, что лордъ Сильвербриджъ не унизилъ себя содѣйствіемъ подобному браку сестры.

— О, да, отвѣтилъ Тригиръ

— Кто же?

— Герцогиня, серъ. Она сочувствовала намъ и дала свое согласіе.

— Я не вѣрю ни одному слову изъ всего этого, вскричалъ герцогъ, сильно покраснѣвъ.

Побуждаемый сердечнымъ желаніемъ оправдать свою покойную жену отъ взводимаго на нее обвиненія въ страшной неосторожности, даже болѣе, чѣмъ неосторожности, онъ былъ вынужденъ сдѣлать теперь то, что, по словамъ его, съ минуту назадъ, не дѣлывалъ еще никогда въ жизни.

— Вы во второй разъ, милордъ, заблагоразсудили сказать мнѣ, что не вѣрите тому, что я утверждаю. По счастію, я могу представить самое ближайшее и прямое доказательство. Вы повѣрите леди Мери, а она подтвердитъ мои слова въ обоихъ случаяхъ.

Герцогъ былъ почти внѣ себя отъ волненія и горя. Онъ зналъ — хотя въ настоящую минуту крайне неохотно сознавалъ это — что его дорогая жена была самою неосторожною женщиною на свѣтѣ. Онъ видѣлъ также въ ея одобреніи этого пагубнаго сватовства — если она одобряла его — повтореніе того романическаго безумія, которымъ она чуть-было не сгубила себя въ свои молодые годы. Если это было такъ — даже было ли это такъ или нѣтъ — онъ былъ неправъ, сказавъ молодому человѣку, что не вѣритъ ему. И тотъ отвѣтилъ ему съ достоинствомъ.

— Во всякомъ случаѣ, это невозможно, повторилъ онъ.

— Я не могу допустить, чтобы это было невозможно.

— Позвольте судить объ этомъ мнѣ, серъ.

— Надѣюсь, вы извините меня, если я скажу, что и я долженъ считать себя въ нѣкоторой степени судьею въ этомъ вопросѣ. Если бы вы были на моемъ мѣстѣ, вы чувствовали бы…

— Я никакъ не могу быть на вашемъ мѣстѣ.

— Если бы ваша свѣтлость были на моемъ мѣстѣ, вы чувствовали бы, что сопротивленіе отца не остановитъ васъ, пока вы не увѣрены, что молодая дѣвушка цѣнитъ вашу любовь. Разумѣется, я не ожидаю, чтобы вы уступили моему желанію; быть можетъ, я не имѣю права разсчитывать, что леди Мери останется вѣрна своимъ настоящимъ чувствамъ, когда узнаетъ ваше рѣшеніе, но если бы она осталась имъ настолько вѣрна, чтобы дать вамъ понять, что ея счастіе, какъ и мое, зависитъ отъ нашего брака, тогда, я думаю, вы согласитесь, наконецъ.

— Никогда! сказалъ герцогъ. — Никогда! Я не повѣрю никогда, чтобы счастіе моей дочери могло быть упрочено шагомъ, который я считаю позорнымъ для нея.

— Позорнымъ, милордъ? Это сильное слово.

— Оно одно выражаетъ мою мысль.

— Однако, я возьму на себя смѣлость замѣтить, что вы не имѣете основанія употреблять его. Если бы завтра же она сдѣлалась моею женою, ни одинъ человѣкъ въ Англіи не думалъ бы, что она опозорила себя. Королева приняла бы ее послѣ брака. Всѣ ваши друзья протянули бы намъ руки, но при томъ условіи, разумѣется, чтобы вы дали ваше согласіе.

— Вы не получите его.

— Ея позоръ, милордъ, не отъ того. Если бы ваша дочь могла поступить такъ, чтобы навлечь на себя безчестіе — чего я не допускаю — ваша поддержка не могла бы оправдать ее. И свѣтъ не осудитъ ее за то, что вы отказали ей въ своей поддержкѣ, когда она поступаетъ такъ, какъ можетъ поступать всякая другая леди, не роняя своего достоинства.

Слушая это, герцогъ даже въ пароксизмѣ сильнаго негодованія, въ пылу неудержимаго гнѣва понималъ, что имѣетъ дѣло съ человѣкомъ, котораго нельзя затоптать въ грязь. И, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ немъ возникло смутное чувство, въ которомъ онъ не имѣлъ времени дать себѣ отчетъ, но которое онъ отчасти сознавалъ, что страшное безразсудство его дочери и покойной жены было менѣе удивительно, чѣмъ показалось оно ему сначала. Однако, это нисколько не поколебало его рѣшимости дать понять молодому человѣку, что его сопротивленіе, какъ отца, останется непреодолимымъ.

— Это совершенно невозможно, серъ. Не думаю, чтобы мнѣ нужно говорить что-либо еще.

И затѣмъ, пока Тригиръ размышлялъ, отвѣчать ему на это или нѣтъ, герцогъ сдѣлалъ вопросъ, который лучше было бы не дѣлать. Однимъ тѣмъ, что спрашивалъ, онъ умалилъ то герцогское, велико-герцогское, почти эрц-герцогское, чуть не богоподобное превосходство, которое принялъ на себя сначала, и выказалъ любопытство простого смертнаго.

— Зналъ ли кто-нибудь другой объ этомъ? сказалъ онъ, все стремясь узнать, не имѣетъ ли повода сердиться на Сильвербриджа.

— Мистрисъ Финнъ знала, отвѣтилъ Тригиръ.

— Мистрисъ Финнъ! воскликнулъ герцогъ, точно ужаленный змѣей.

И это была женщина, которую онъ самъ просилъ, послѣ того, какъ схоронилъ жену, оставаться на время при его дочери, чтобы у нея былъ кто-нибудь, на кого онъ можетъ положиться! И эта самая женщина, которой онъ такъ довѣрился — которая при первомъ знакомствѣ ему не понравилась и не внушила довѣрія, хотя онъ позднѣе полюбилъ ее и довѣрился ей, потому что его жена любила ее — эта самая женщина была посредницей между Тригиромъ и его дочерью! Его жена находилась подъ ея вліяніемъ болѣе, чѣмъ слѣдовало. Онъ всегда зналъ это. И теперь въ этомъ послѣднемъ дѣйствіи своей жизни, она навѣрно была убѣждена отдать свою дочь, благодаря коварнымъ хитростямъ этой зловредной женщины. Вотъ что произошло въ душѣ герцога, когда молодой человѣкъ сообщилъ ему, что мистрисъ Финнъ посвящена въ эту тайну. Ничего не могло быть несправедливѣе, какъ извѣстно читателю.

— Я назвалъ ее, сказалъ Тригиръ: — потому что считалъ ее другомъ вашего семейства.

— Довольно, серъ. Я былъ крайне огорченъ и вмѣстѣ изумленъ тѣмъ, что услышалъ. О настоящемъ положеніи вещей я не могу составить себѣ мнѣнія, пока не увижусь съ дочерью. Разумѣется, вы не будете имѣть никакихъ дальнѣйшихъ сношеній съ нею.

Онъ остановился, точно выжидая обѣщанія, но Тригиръ не счелъ себя обязаннымъ сказать что-либо въ томъ или другомъ смыслѣ.

— Я позабочусь, чтобы вы не имѣли ихъ. Прощайте, серъ.

Тригиръ, который стоялъ во все время свиданія, теперь поклонился, повернулся и вышелъ изъ комнаты.

Герцогъ сѣлъ и, скрестивъ руки на груди, просидѣлъ цѣлый часъ, глядя въ потолокъ. Зачѣмъ именно ему было суждено выносить столько страданій? Какое зло онъ сдѣлалъ, въ какой неосторожности оказывался виновенъ, чтобы на каждомъ шагу въ его жизни встрѣчалось нѣчто такое горестное, что онъ долженъ чувствовать себя несчастнѣйшимъ изъ людей? Ни одинъ мужъ не любилъ своей жены болѣе, чѣмъ любилъ онъ, а, между тѣмъ, теперь, при всей нѣжности его къ ней, вслѣдствіе ея смерти, онъ былъ вынужденъ обвинять ее въ большой винѣ предъ собой, когда она скрыла отъ него это дѣло. Взвѣсивъ все въ умѣ, онъ придалъ вѣру словамъ Тригира относительно ея одобренія. Потомъ онъ гордился дочерью. Онъ былъ человѣкъ настолько молчаливый и несообщительный, что не умѣлъ такъ поставить дѣтей, чтобы они считали его довѣреннымъ другомъ. Сыновьями онъ до-сихъ-поръ не гордился. Они были молодцеватые, рослые и красивые молодые люди, не безъ способностей — болѣе походившіе въ этомъ отношеніи на мать, чѣмъ на отца — но еще ничего не исполнили изъ того, чего отецъ желалъ бы отъ нихъ. Тогда какъ своею совершенною красотою, спокойнымъ обращеніемъ, свойствомъ занятій и вообще достоинствомъ во всемъ ея существѣ, дочь, казалось ему, вполнѣ соотвѣтствовала его желаніямъ. А теперь выходило, что она, втайнѣ отъ него, отдала свою руку младшему сыну мелкаго деревенскаго сквайра.

Но онъ сердился на мистрисъ Финнъ болѣе, чѣмъ на кого-либо изъ своей собственной семьи.

Глава VI.
Маіоръ Тифто.

Маіоръ Тифто недавно вступилъ членомъ въ клубъ Бергарденъ, благодаря покровительству своего пріятеля лорда Сильвербриджа. Справлявшіеся о немъ думали, что маіоръ дѣйствительно участвовалъ добровольцемъ въ кампаніи карлистовъ въ сѣверной Испаніи. Потому, когда кто-то объявилъ, что онъ вовсе не маіоръ, его благопріятели имѣли возможность это опровергнуть и приписать однѣмъ сплетнямъ. Бывали примѣры — по словамъ этихъ благопріятелей, въ несмѣтномъ количествѣ, на самомъ же дѣлѣ, не болѣе трехъ, четырехъ — что англичане хорошаго рода возвращались съ карлистской войны въ чинѣ полковника, и никто не оспаривалъ этого гнусными намеками. Если бы этотъ храбрый военный явился полковникомъ Тифто, про него, можетъ быть, говорилось бы менѣе. Въ чинѣ, имъ избранномъ, сказывался недостатокъ отваги. Но чинъ этотъ, наконецъ, былъ признанъ, и, какъ маіоръ, Тифто былъ предложенъ въ члены Бергардена, поддержанъ и, въ концѣ-концовъ, избранъ.

Кромѣ дружбы съ лордомъ Сильвербриджемъ, маіоръ имѣлъ другія преимущества, которыя, вѣроятно, и были поводомъ къ этой дружбѣ. Онъ безспорно ѣздилъ верхомъ въ совершенствѣ. Нѣкоторые утверждали, что во всей Англіи не найдется ему равнаго и что, какъ знатокъ охотничьей лошади, онъ уступалъ не многимъ. Въ послѣдніе годы онъ составилъ себѣ славу своими пари на скачкахъ. Никто не предполагалъ, чтобы онъ имѣлъ большой капиталъ для оборотовъ; однако онъ платилъ, когда проигрывалъ.

Вскорѣ послѣ его возвращенія изъ Испаніи, онъ былъ выбранъ въ начальники Рённимедской Лисьей Охоты и такимъ-образомъ получилъ возможность прибавлять къ своей фамиліи буквы H. P. О. Участники въ этой почти подгородной охотѣ назначили начальнику содержаніе довольно скудное и въ послѣднее время бывали вынуждены мѣнять его гораздо чаще, чѣмъ было полезно, однако теперь выборъ ихъ былъ удаченъ. Какъ маіоръ будетъ охотиться по пяти дней въ двѣ недѣли, съ надлежащими слугами и лошадьми, и кормить собакъ на восемьсотъ фунтовъ въ годъ, этого никто не понималъ. Тѣмъ не менѣе онъ не только предпринялъ это, но и дѣлалъ. Онъ даже успѣлъ придать Рённимедской охотѣ извѣстную популярность, которою она давно уже не пользовалась. Подобный человѣкъ — даже при условіи, что никто не имѣлъ понятія о его родителяхъ, что никто не слыхалъ отъ него о какомъ-нибудь братѣ его или сестрѣ, хотя вообще думали, что у него нѣтъ настоящихъ доходовъ — былъ, какъ сознавали это многіе, именно такого рода человѣкъ, какой требовался для Бергардена. Когда его имя было названо въ комитетѣ и лордъ Сильвербриджъ сказалъ все вышеизложенное въ его пользу, ему положили только два черныхъ шара. По снисходительному закону клуба, забаллотировка обусловливалась тремя шарами. Итакъ маіоръ Тифто сдѣлался такимъ же членомъ клуба, какъ и всякій другой.

Онъ былъ хорошо сложенъ, невысокъ и красивъ въ глазахъ тѣхъ, кому правится подобная красота. Онъ имѣлъ свѣтлые волосы, голубые глаза и правильныя черты, не лишенныя однако выразительности. Его маленькіе глаза постоянно бѣгали и почти никогда не взглядывали на того, съ кѣмъ онъ говорилъ. У него были небольшія, тщательно остриженныя, глянцевитыя бакенбарды съ усами и эспаніолкою, содержанными въ наилучшемъ видѣ. Лицо его имѣло еще свѣжесть молодости, что удивляло многихъ, утверждавшихъ, что въ силу извѣстныхъ имъ фактовъ, маіору должно быть далеко за сорокъ. При первомъ взглядѣ ему не дали бы болѣе тридцати; хотя, безспорно, можно было подмѣтить слѣды лѣтъ, если внимательно всмотрѣться въ него и уловить его глаза. Даже допустивъ общій слухъ, что онъ разрисовывалъ себѣ лицо — а допускать было трудно, когда человѣкъ проводитъ большую часть своего времени или на бѣгу, или на отъѣзжемъ полѣ — румяны на щекахъ не могли придать гибкость, которою, повидимому, отличались его члены. Онъ скакалъ и на простыхъ скачкахъ, и на скачкахъ съ препятствіями. Съ своими и съ королевскими сворами онъ совершалъ верхомъ вещи невѣроятныя. Въ придачу онъ скакалъ чрезъ стулья — чрезъ спинки четырехъ стульевъ, въ столовой, послѣ обѣда — а совершить такой подвигъ не могъ бы ни одинъ сорокапятилѣтній мужчина, сколько бы не размалевывалъ себѣ лицо.

Сказать все это въ пользу маіора Тифто, автора побудила добросовѣстность. Но нѣкоторыя черты въ его характерѣ роняли его даже въ мнѣніи тѣхъ людей, которые вслѣдствіе своихъ вкусовъ очень цѣнили его. Онъ не могъ удержаться отъ хвастовства — особенно по поводу женщинъ. Его стремленіе къ славѣ этого рода не имѣло границы. Порой онъ называлъ имена и навлекалъ на себя непріятности. Про него разсказывали, что въ извѣстный періодъ его жизни, когда бѣдствія почти доканали его, когда горе породило уныніе, а уныніе имѣло послѣдствіемъ нѣкоторую правдивость, то онъ сознался пріятелю въ убѣжденіи, что совладай онъ только съ своимъ языкомъ относительно женщинъ, онъ достигъ бы благоденствія въ своей профессіи. Бѣдствія онъ преодолѣлъ и, безъ сомнѣнія, часто размышлялъ о томъ, что говорилъ тогда. Но, дѣло извѣстное, пьяница, какъ не клянетъ пьянство, а все-таки пьетъ; игрокъ не въ силахъ воздержаться отъ игры. Маіоръ Тифто лгалъ и теперь на женщинъ; онъ не умѣлъ воздерживаться отъ этого хвастовства. Лгалъ онъ также относительно другого — однако въ крайній ущербъ самому себѣ. Онъ былъ, изъ рукъ вонъ, «глубокъ» и нѣкоторые люди, сносившіе его другіе недостатки, съ этимъ мириться не могли. Что бы онъ не хотѣлъ сдѣлать, ему непремѣнно было нужно приступить къ этому окольными путями. Прямо онъ ничего не умѣлъ дѣлать, только скакать на лошади. Онъ былъ исполненъ тайнъ. Если онъ задумалъ охотиться въ Чартерномъ лѣсу, то собакъ направитъ къ Игему, то есть, въ діаметрально противоположную сторону. Если онъ твердо вознамѣрился участвовать въ большой Лимингтонской скачкѣ на лошади лорда Нотленота, онъ непремѣнно скажетъ, даже самымъ близкимъ друзьямъ, что почти рѣшился принять предложеніе «баронета» скакать на его лошади. Это онъ дѣлалъ даже тогда, когда подобная ложь не могла ни коимъ образомъ придать выгодный оборотъ состоявшимся пари. Пріятели жаловались, что никогда не знаютъ гдѣ уловить Тифто. А люди, пожившіе уже на свѣтѣ, а потому болѣе опытные, замѣтили особенность въ его глазахъ, что онъ никогда не смотрѣлъ прямо въ лицо тому, съ кѣмъ говорилъ.

Что маіоръ Тифто наживался отъ торга лошадьми, быть можетъ, составляло необходимость въ его положеніи. Никто не ставилъ ему этого въ укоръ и не считалъ, чтобы подобный промыселъ былъ несовмѣстенъ съ его славою спортсмена. Но были люди, которые находили, что пострадали отъ него чрезчуръ и, въ сдѣлкахъ съ нимъ, заплатили болѣе, чѣмъ справедливо было требовать за его содѣйствіе. Когда человѣкъ съ нѣкоторымъ рискомъ пускается на какую-нибудь «позволительную штуку», чтобы получить лишнихъ пятьдесятъ фунтовъ за проданную лошадь, онъ не видитъ, почему ему слѣдуетъ возвращать эти деньги, да вдобавокъ еще взять назадъ совершенно безполезное животное. Такимъ образомъ было много скалъ на пути, по которому Тифто направлялъ свой челнокъ. Разумѣется, онъ остерегался, когда искалъ наживы отъ своихъ знакомыхъ, ощипывать людей для себя полезныхъ. Отъ времени до времени онъ продавалъ хорошую лошадь за умѣренную цѣну и подобная продажа всегда оказывалась въ пользу кого-нибудь, кто могъ быть твердымъ пилотомъ для него, какъ покровитель.

Въ настоящую минуту, звѣзда маіора достигла высшей точки своего пути. Онъ былъ Начальникъ Рённимедской Охоты, владѣлъ, на равныхъ правахъ съ старшимъ сыномъ герцога, извѣстнымъ великолѣпнымъ жеребцомъ, «Первымъ Министромъ» и былъ членъ Гергарденскаго клуба. Онъ вообще скорѣе былъ склоненъ унывать, но теперь на оборотъ торжествовалъ. Онъ благополучно закончилъ сезонъ Рённимедской охоты и, не будь того, что сколько бы онъ ни зарабатывалъ, расходы его всегда превышали средства, онъ чувствовалъ бы себя вполнѣ счастливымъ.

Въ восемь часовъ лордъ Сильвербриджъ сошелся съ своимъ пріятелемъ въ столовой Бергардена.

— Вы уже были здѣсь? спросилъ лордъ.

— Нѣтъ, здѣсь не былъ, милордъ. Я только заглянулъ въ курительную намедни вечеромъ. Тамъ я засталъ Глесло и Ниддерделя. Я думалъ, у насъ составится партія въ вистъ, однако они, повидимому, не раздѣляли моего мнѣнія.

— Обыкновенно здѣсь играютъ. Вы сами увидите. Быть можетъ, они побаивались васъ.

— Хуже игрока въ карты, чѣмъ я, не найдется, я думаю, во всей Англіи. Поиграть въ мушку около часа и разъ шесть въ банкъ — вотъ моя программа. Я знаю, что проигрываю болѣе, чѣмъ выигрываю. По настоящему мнѣ не слѣдовало бы брать карты въ руки.

— Вотъ лошади дѣло иное, Тифто?

— Ну да. Здѣсь довольно хорошее бордоское, не правда ли, Сильвербриджъ?

Онъ никогда не имѣлъ духу прямо заявлять свою короткость съ нимъ. Сначала онъ назвалъ своего друга милордомъ, а теперь произнесъ его имя съ нерѣшительностью въ голосѣ которую подмѣтилъ молодой аристократъ. Но для него маіоръ вѣдь былъ пріятелемъ только для клуба или спорта, никакъ не для обыденной жизни.

— Здѣсь все довольно хорошо по этой части, сказалъ лордъ.

— Вы говорили что-то — о лошадяхъ,

— Я сказалъ, что вы больше выигрываете отъ лошадей, чѣмъ въ карты.

— Если бы я не выигрывалъ, то не знаю, что со мною было бы, при той массѣ, которая проходитъ чрезъ мои руки въ году. Каждый изъ нашихъ, кто хочетъ продать лошадь, считаетъ меня обязаннымъ купить ее. И я покупаю. Въ прошедшемъ маѣ у меня было сорокъ двѣ лошади на рукахъ,

— А теперь сколько у васъ?

— Три. Три изъ числа тѣхъ, хотя порядочно прибыло въ это время другихъ. Но къ чему все это ведетъ? Когда у меня есть что-нибудь дѣйствительно хорошее, добрый пріятель и возьметъ у меня.

— Заплативъ предварительно.

— Само собою, заплативъ. Не то я хочу сказать, что дарю лошадь; а только, что покупатель въ большой выгодѣ. Доводилось ли вамъ пріобрѣтать что-либо лучше той рыжей въ крапинахъ?

— Какой? старой «Тафты»?

— Вы купили ее за сто шестьдесятъ фунтовъ. А скажите-ка по совѣсти, какая ей цѣна?

— Она мнѣ нравится, маіоръ, и я, разумѣется, не продамъ ее.

— Я думаю. Я отлично зналъ цѣну этой кобылѣ. Барышникъ взялъ бы за нее триста-пятьдесятъ фунтовъ. И я легко получилъ бы эту сумму, если бы повелъ лошадь въ провинцію и поѣздилъ на ней самъ день, другой.

— Я заплатилъ то, что вы требовали съ меня.

— Конечно, Я рѣдко беру менѣе, чѣмъ спрошу. Но дѣло въ томъ, что едва ли мнѣ не было бы лучше не держать лошадей вовсе, за исключеніемъ тѣхъ, которыя нужны мнѣ самому. Имѣя дѣло съ пріятелемъ, я не могу вынести мысли поживиться отъ него. Не думаю, чтобы товарищи достаточно цѣнили мою преданность.

Съ этими словами маіоръ откинулся на спинку кресла, сталъ гладить свои усы и грустно смотрѣлъ вдаль комнаты, какъ будто съ сокрушеніемъ размышлялъ о неблагодарности людской.

— Надѣюсь, все какъ быть слѣдуетъ относительно «Сливочнаго Сыра?»

— Надо полагать.

И тутъ маіоръ, наклонившись впередъ надъ столомъ, заговорилъ какъ оракулъ, произнося слова тихо, но отчетливо, чтобы слышенъ былъ каждый слогъ:

— Имѣя въ виду, какъ онъ бѣжалъ въ Кревнѣ, съ тяжестью на себѣ въ девять стоновъ, двѣнадцать фунтовъ, и что «Архіепископу» хотя на немъ было всего девять стоновъ, два фунта, пришлось напрячь всѣ силы, чтобы побороть его, и при томъ соображая что, по всему вѣроятію будетъ выставлено въ Честерѣ, я не полагаю, чтобы противъ него могло быть семь на одного. Я радъ бы избавить васъ отъ этого, только что цыфры для меня немного крупны.

— «Подсолнечникъ» будетъ лучшею лошадью тамъ, я думаю?

— Безъ сомнѣнія, если онъ будетъ въ надлежащей исправности и выдержитъ скачку. Подумайте какой бѣгъ въ Честерѣ для лошади съ такимъ сложеніемъ! И потомъ это самое ненадежное животное. Порой онъ корма не ѣстъ. Судя по тому, что слышу, я не удивлюсь, если «Подсолнечникъ» совсѣмъ не появится на скачкахъ.

— Соломонъ говоритъ, что онъ совершенно въ порядкѣ.

— Вы не заставите Соломона держать за него четыре противъ одного, даже четыре съ половиною. Вѣдь вы поѣдете въ Честеръ, милордъ?

— Если тогда нечего будетъ дѣлать другого. Не знаю, какъ устроится исторія съ выборами. Я пойду курить наверхъ.

Въ Бергарденѣ было — двѣ курительныя, хотѣлъ я сказать, но на самомъ дѣлѣ все помѣщеніе могло считаться курительною. Однако тѣ, которые играли въ карты, имѣли обыкновеніе пить кофей и курить сигары наверху. Въ это святилище маіоръ Тифто еще введенъ не былъ, но теперь онъ проникъ въ него подъ покровительствомъ лорда Сильвербриджа. Тамъ находилось уже человѣкъ пять и между ними Адольфусъ Лонгстафъ, молодой человѣкъ лѣтъ тридцати-пяти, проводившій большую часть своего времени въ Бергарденѣ.

— Вы знакомы съ моимъ другомъ, Тифто? спросилъ лордъ.

— Тифто, это мистеръ Лонгстафъ, котораго въ стѣнахъ этого пріюта иногда называютъ Долли.

Маіоръ поклонилея съ любезлою улыбкою.

— Я слыхалъ о маіорѣ Тифто, сказалъ Долли.

— Кто не слыхалъ? замѣтилъ лордъ Ниддердель, другой молодой человѣкъ среднихъ лѣтъ, находившійся въ числѣ присутствующихъ.

Маіоръ опять поклонился.

— Къ прошедшій сезонъ я все собирался къ вамъ на день или на два, поохотиться съ вашими «Тифто», сказалъ Долли. — Кажется такъ зовутъ вашихъ собакъ?

— Ихъ можно назвать такъ, если вамъ угодно, отвѣтилъ маіоръ. — Отчего же вы не пріѣхали?

— Да все такая незадача была.

— Поѣздъ идетъ въ Паддингтонъ ежедневно въ половинѣ одиннадцатаго.

— Все это прекрасно, если вы успѣли встать. Ну, Сильвербриджъ, какъ здоровье «Перваго министра?»

— Что скажете, Тифто? обратился молодой лордъ къ своему компаніону.

— Не думаю, чтобы въ Англіи нашелся въ настоящую минуту человѣкъ въ лучшемъ состояніи здоровья, шутливо отвѣтилъ маіоръ.

— Годный для скачки? спросилъ Долли.

— Годный! Отчего ему не быть годнымъ?

— Я хочу сказать, теперь годный?

— Я думаю, мы пустимъ его теперь, не такъ ли, Сильвербриджъ? сказалъ маіоръ.

Что-то, быть можетъ, въ тонѣ послѣдняго замѣчанія, оскорбило молодого лорда въ его достоинствѣ. Какъ бы то ни было, онъ всталъ и объявилъ, что ѣдетъ въ оперу. Заверну на минуту и послушаю Стаффа. Стаффа была соловьемъ сезона и лордъ Сильвербриджъ, когда ему нечего было дѣлать, забиралъ себѣ иногда въ голову, что любитъ музыку. Вскорѣ послѣ его ухода, маіоръ Тифто потребовалъ виски съ водою, закурилъ третью сигару и почувствовалъ, какъ почетно принадлежать къ Бёргардену. Предъ лордомъ Сильвербриджемъ, которому онъ долженъ былъ стараться дѣлать всегда угодное, онъ какъ бы умалялся. Не смотря на попытки обращаться съ нимъ свободно и по-пріятельски, онъ отчасти трусилъ его. А съ Долли Лонгстафомъ онъ почувствовалъ себя совершенно свободно, не понявъ, быть можетъ, характера этого джентльмена. Съ лордомъ Ниддерделемъ онъ уже былъ знакомъ и находилъ его добродушнымъ. И такъ, попивая виски, онъ сталъ веселъ и откровененъ.

— Я не находилъ ее никогда очень хорошенькою, сказалъ онъ.

Говорили о пѣвицѣ, очаровательный голосъ которой увлекъ Сильвербриджа изъ ихъ общества.

— Видали вы ее когда-нибудь не на сценѣ? спросилъ Ниддердель.

— О, Боже мой, разумѣется.

— Кажется, она не очень доступна, замѣтилъ кто то.

— Безспорно, сказалъ Тифто. — А тѣмъ не менѣе, мы провели-таки вмѣстѣ денька два.

— Вы имѣли особенное счастіе, сказалъ Долли.

— Мы были друзьями съ самаго того времени, какъ она здѣсь, солгалъ Тифто безсовѣстнымъ образомъ.

— А съ мужемъ вы какъ ладите? спросилъ Долли самымъ хладнокровнымъ тономъ, точно онъ нисколько не удивляется словамъ собесѣдника.

— Съ мужемъ! воскликнулъ маіоръ, не достаточно владѣвшій собой, чтобы скрыть всякій признакъ невѣдѣнія.

— A! сказалъ Долли: — вы вѣроятно не знаете, что вашъ другъ замужемъ за Томасомъ Джонсомъ года полтора.

Вскорѣ послѣ этого маіоръ ушелъ изъ клуба, питая значительно болѣе уваженія къ мистеру Лонгстафу.

Глава VII.
Консервативныя убѣжденія.

Лордъ Сильвербриджъ обѣщалъ быть у отца на слѣдующее утро въ половинѣ десятаго, и вошелъ въ столовую за нѣсколько минутъ до этого времени. Онъ рѣшилъ уже что скажетъ своему отцу. Онъ имѣлъ намѣреніе назвать себя консерваторомъ и вступить подъ этимъ наименованіемъ въ Нижнюю Палату. Всѣ тѣ, между которыми онъ жилъ, были консерваторы. Онъ думалъ, что отецъ не имѣетъ права контролировать его въ этомъ отношеніи. Въ Барсетширѣ и Лондонѣ мнѣнія не совсѣмъ согласовались на этотъ счетъ. Жители Сильвербриджскіе объявили, что предпочитаютъ консервативнаго депутата, какъ и было въ послѣдней сессіи. Они выбирали самого герцога, когда онъ былъ коммонеромъ, но сдѣлали это оттого что считали его самой существенной частью омніумской принадлежности. Теперь все было кончено. Они не отличались прогрессивными взглядами и думали, что консерваторъ будетъ лучше для нихъ. А такъ какъ имъ сказали, что сынъ герцога консерваторъ, они и вообразили, что, выбравъ его, угодятъ всѣмъ. Но въ сущности, они этимъ нисколько не угодили герцогу. Онъ говорилъ имъ въ прежнихъ случаяхъ, что они могутъ выбирать кого хотятъ, и не сердился за то, что они выбрали консерватора. Они могли послать въ Парламентъ самаго допотопнаго стараго тори, какого только могли найти въ Англіи, если бы желали, но не его сына, не Паллизера какъ тори или консерватора. Притомъ, хотя городокъ отсталъ отъ свѣта, графство сдѣлало такъ много успѣховъ, что либеральный кандидатъ, рекомендованный имъ, непремѣнно былъ бы выбранъ. Это именно былъ такой случай, когда Паллизеръ долженъ выказать себя готовымъ служить своей странѣ. Потребовались бы издержки, но герцогъ и не подумалъ бы объ издержкахъ въ подобномъ дѣлѣ. Десять тысячъ фунтовъ, истраченныя на такую цѣль, не раздражили бы его. Самая борьба дала бы ему новую жизнь. Все это лордъ Сильвербриджъ понималъ, но говорилъ себѣ и всѣмъ своимъ друзьямъ, что не намѣренъ позволить контролировать себя въ такомъ дѣлѣ.

Герцогъ провелъ очень печальную ночь. Онъ говорилъ себѣ, что о подобномъ бракѣ и рѣчи быть не можетъ. Онъ думалъ, что его дочери можно растолковать все и заставить ее почувствовать, что объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Онъ не сомнѣвался, что можетъ это прекратить. Если бы ему даже пришлось увезти дочь въ какой-нибудь отдаленный уголокъ свѣта, онъ это прекратитъ. Но та, чью сумасбродную страсть ему придется прекратить, никогда уже не будетъ тѣмъ чистымъ, свѣтлымъ, незапятнаннымъ созданіемъ, о которомъ онъ былъ такого высокаго мнѣнія. Онъ никогда не говорилъ о своихъ надеждахъ даже женѣ, но въ тишинѣ своей очень тихой жизни, онъ думалъ много о томъ днѣ, когда отдастъ дочь какому-нибудь благородному юношѣ — благородному всѣми дарами благородства, включая званіе и богатство — который былъ бы достоинъ принять ее. Теперь же, хотя никто не долженъ бы этого знать — и всѣ узнать могутъ — его дочь унизила себя любовью къ молодому Тригиру.

А его собственная герцогиня, потеря которой для него была все равно что потеря половины его членовъ — не любила ли она такимъ же образомъ Тригира, или еще хуже чѣмъ Тригира, въ своей юности? Ахъ, да! и хотя его Кора такъ много значила для него, не чувствовалъ ли онъ такъ часто, не чувствовалъ ли онъ всю жизнь, что судьба лишила его сладчайшей радости для человѣка, и что его Кора не отдалась ему съ первой любовью, какою любила этого ничтожнаго бѣдняка! Какъ безконечны были его сожалѣнія, какъ часто говорилъ онъ себѣ, что при всемъ томъ что судьба дала ему, все-таки судьба была къ нему несправедлива, лишивъ его этого. Даже для спасенія своей жизни не шепнулъ бы онъ ни слова объ этомъ никому, но онъ это чувствовалъ. Онъ чувствовалъ это много лѣтъ. Какъ ни была она дорога ему, она не была для него такого какъ могла быть безъ этого. А теперь его дочь, которая была для него дороже всего, что у него осталось, поступала совершенно такъ какъ мать. Молодого человѣка можно удалить. Онъ можетъ исчезнуть какъ исчезъ тотъ другой молодой человѣкъ. Но то обстоятельство, что сердце дѣвушки его обожало, исчезнуть не можетъ.

Онъ старался всѣми силами оправдать память своей жены. Онъ могъ это сдѣлать, только налегая всего тяжестью души своей на предполагаемую добросовѣстность мистрисъ Финнъ. Развѣ не зналъ онъ съ самаго начала, что эта женщина искательница приключеній? и не повторялъ ли онъ себѣ безпрестанно, что между такого женщиной и имъ не должно быть сношеній и общаго чувства? Онъ допустилъ вовлечь себя въ короткость, уговорить почти до дружелюбія. И вотъ результатъ!

И какъ онъ долженъ говорить объ этомъ въ своемъ свиданіи съ сыномъ; долженъ ли онъ объ этомъ упомянуть? Сначала онъ думалъ, что ему невозможно заняться тѣмъ другимъ дѣломъ. Какъ можетъ онъ распространяться о достоинствахъ политическаго либерализма, и объ обязанности держаться старинной фамильной партіи, когда его мысли совершенно заняты его дочерью? Онъ вдругъ почти сдѣлался равнодушенъ къ тому, чтобы Сильвербриджъ былъ консерваторъ или либералъ. Но одѣваясь, онъ сказалъ себѣ, что какъ человѣкъ, онъ обязанъ исполнить простую обязанность, указываемую ему его собственнымъ сужденіемъ, не обращая вниманія на личное страданіе. Работникъ, дѣлающій плетни, и землекопъ должны дѣлать плетень и копать канаву, даже если страдаютъ отъ ревматизма. Онъ обязанъ исполнить свою обязанность къ сыну, даже если его сердце разорвется на куски.

За завтракомъ онъ старался быть любезенъ, и удостоилъ сдѣлать сыну вопросъ о Первомъ Министрѣ. Скачки — развлеченіе такого рода, которому англійская знать предавалась много вѣковъ, и считается скорѣе полезнымъ, чѣмъ безславнымъ, если ведется благороднымъ образомъ. Герцогъ не считалъ Тифто очень благороднымъ. О маіорѣ онъ зналъ очень мало. Онъ предпочелъ бы, чтобы у его сына была своя лошадь.

— Не лучше ли купить и другую долю? спросилъ герцогъ.

— Очень будетъ дорого, серъ; я думаю, что маіоръ спроситъ двѣ тысячи.

— Это очень дорого.

— И потомъ маіоръ человѣкъ очень полезный. Онъ вполнѣ понимаетъ скачки.

— Надѣюсь, что онъ этимъ не живетъ?

— О, нѣтъ! онъ этимъ не живетъ. То есть у него есть много способовъ къ жизни.

— Я непрочь, чтобы молодой человѣкъ имѣлъ свою собственную лошадь, если его средства дозволяютъ это — какъ можетъ быть тебѣ; но надѣсь, что ты не держишь пари.

— Только такія ничтожныя, что не стоитъ и говорить.

— Они могутъ превратиться въ такія, о которыхъ пожалуй и заговорятъ.

Это отецъ говорилъ за завтракомъ, почти не думая о предметѣ разговора — мысли его были паправлены на другое. Но по окончаніи завтрака ему необходимо было начать.

— Сильвербриджъ, сказалъ онъ: — надѣюсь ты подумалъ о томъ, о чемъ мы говорили относительно наступающихъ выборовъ.

— Разумѣется, я думалъ, серъ.

— И ты можешь поступить такъ какъ я желаю?

— Видите, серъ, своихъ политическихъ мнѣній человѣкъ перемѣнить не можетъ.

— У тебя врядъ ли могутъ быть очень твердыя политическія мнѣнія. Ты еще молодъ, и я полагаю не очень много думалъ о политикѣ.

— Нѣтъ, серъ, я думалъ. Я имѣю мои собственныя идеи. Мы должны защищать наше положеніе какъ можемъ противъ радикаловъ и коммунистовъ.

— Я совсѣмъ не могу согласиться съ этимъ, Сильвербриджъ. У насъ нѣтъ въ странѣ большой политической партіи, желающей коммунизма или революціи. Но отложивъ все это въ сторону пока, я спрошу тебя, должны ли политическія мнѣнія человѣка относиться къ его собственнымъ личнымъ интересамъ, или къ болѣе обширнымъ интересамъ другихъ, которыхъ мы назовемъ публикой.

— Съ его собственнымъ интересамъ, рѣшительно сказалъ молодой человѣкъ.

— Слѣдовательно, это просто самозащита?

— Защита себя и своего класса. Народъ заботится о себѣ и мы должны заботиться о себѣ. Насъ такъ мало, а ихъ такъ много, что у насъ достаточно будетъ дѣла.

Тутъ герцогъ прочелъ своему сыну довольно длинную политическую лекцію, цѣль которой заключалась въ томъ, чтобы показать Сильвербриджу, что все политическое ученіе должно быть направлено къ тому, чтобы самое большое число имѣло самую большую пользу. Сынъ выслушалъ со вниманіемъ и потомъ выразилъ свое мнѣніе, что въ словахъ его отца было много правды.

— Я надѣюсь, что если ты сообразилъ, сказалъ герцогъ: — то не будешь считать себя принужденнымъ бросить ту политическую школу, въ которой твой отецъ былъ не бездѣйственной подпорой, и къ которой твоя фамилія принадлежала много поколѣній.

— Я не могу называться либераломъ, сказалъ молодой политикъ.

— Почему?

— Потому что я консерваторъ.

— И ты не хочешь быть депутатомъ отъ графства въ пользу либераловъ?

— Я былъ бы принужденъ сказать имъ, что я всегда буду подавать голосъ за консерваторовъ.

— Такъ ты отказываешься исполнить мое желаніе?

— Я не знаю какъ я могу не отказаться. Если бы вы пожелали, чтобы я сдѣлался на два дюйма выше, я не могъ бы сдѣлать этого, хотя мнѣ очень хотѣлось бы угодить вамъ.

— Но такой молодой человѣкъ какъ ты, можетъ же имѣть настолько уваженія къ старшимъ, чтобы повѣрить, когда ему говорятъ, что онъ ошибается.

— О, да; разумѣется.

— Ты не можешь не знать, что я посвятилъ всѣ труды моей жизни на изученіе политическихъ условій страны.

— Я знаю это очень хорошо; и разумѣется, мнѣ извѣстно какого высокаго мнѣнія всѣ они о васъ.

— Стало быть мое мнѣніе могло бы имѣть для тебя какое-нибудь значеніе?

— Оно имѣетъ, серъ, я не сомнѣвался бы въ немъ кромѣ одного этого. Теперь же, вы видите, какъ я могу иначе поступить?

— Ты считаешь себя правымъ, хотя не посвящалъ ни одного часа на изученіе этого предмета!

— Нѣтъ, серъ. Въ сравненіи съ многими великими людьми я знаю, что я глупъ. Можетъ быть поэтому я и консерваторъ. Радикалы всегда говорятъ, что консерваторъ долженъ быть глупъ. Слѣдовательно, глупецъ долженъ быть консерваторомъ.

Отецъ всталъ съ своего мѣста и обернулся къ камину, спиною къ сыну. Онъ начиналъ сердиться, но старался преодолѣть свой гнѣвъ. Предметъ спора между ними былъ такъ важенъ, что герцогъ не считалъ себя въ правѣ бросать споръ вслѣдствіе такихъ ничтожныхъ доводовъ, какъ тѣ, на которые ссылался его сынъ. Когда онъ стоялъ такимъ образомъ нѣсколько минутъ и думалъ обо всемъ этомъ, ему хотѣлось разразиться гнѣвомъ и угрожать этому юношѣ — угрожать лишеніемъ денегъ, развлеченій, продолженіемъ образа его жизни. Какая жалость, что, этотъ юноша такъ упрямъ и безразсуденъ! Онъ никогда не таль бы просить своего сына быть рабомъ либеральной партіи какъ былъ онъ самъ. Но мысль, чтобы Паллизеръ не былъ либераломъ, чтобы первымъ отступникомъ изъ Паллизеровъ былъ его сынъ — терзала его! Стоя тутъ, онъ не разъ сжималъ кулакъ съ сильнымъ желаніемъ накинуться на молодого человѣка, но воздерживался, говоря себѣ, что по чувству справедливости онъ не долженъ сердиться на такое оскорбленіе. Сдѣлаться консерваторомъ, когда путь къ либерализму открытъ, можетъ быть дѣло глупца, но этого нельзя поставить въ преступленіе. Онъ всю жизнь старался быть справедливымъ, а никто не долженъ быть справедливѣе какъ отецъ къ сыну.

— Ты намѣренъ быть депутатомъ отъ Сильвербриджа? сказалъ онъ, наконецъ.

— Нѣтъ, если вы не желаете, серъ.

Это было еще хуже. Теперь для него сдѣлалось еще труднѣе бранить молодого человѣка.

— Тебѣ должно быть извѣстно, что я вмѣшиваться не стану.

— Я такъ и предполагалъ. Во всякомъ случаѣ они выберутъ консерватора.

— Я забочусь не объ этомъ, грустно сказалъ герцогъ.

— Честное слово, серъ, мнѣ очень жаль прогнѣвать васъ, но что же могу я сдѣлать? Я совсѣмъ откажусь отъ Парламента, если вы этого пожелаете.

— Нѣтъ, я этого не желаю.

— Вы не захотите, чтобы я солгалъ?

— Нѣтъ.

— Такъ что же я могу сдѣлать?

— Научиться чему слѣдуетъ отъ того, кто способенъ научить тебя.

— Учителей много.

— Я полагаю, что всю эту бѣду надѣлалъ тотъ дерзкій и непріятный молодой человѣкъ, который былъ у меня вчера.

— Вы говорите о Френкѣ Тригирѣ?

— Я говорю о мистерѣ Тригирѣ.

— Онъ конечно консерваторъ, и конечно я съ нимъ вижусь часто. Онъ былъ у васъ вчера, серъ?

— Да, онъ былъ.

— На счетъ чего? спросилъ лордъ Сильвербриджъ голосомъ, почти обнаруживавшимъ страхъ, потому что зналъ очень хорошо по какому поводу происходило свиданіе.

— Онъ говорилъ со мною…

Сказавъ это, герцогъ остановился, чувствуя себя неспособнымъ признаться въ безславіи, которое обрушилось на него и на его семью. Когда онъ сказалъ, и лицо его и голосъ измѣнились такъ, что сынъ дѣйствительно испугался.

— Онъ говорилъ со мною о твоей сестрѣ. Ты это зналъ?

— Я зналъ, что между ними что-то есть.

— И ты это одобрялъ?

— Нѣтъ, серъ, напротивъ. Я сказалъ ему, что по моему мнѣнію это быть не должно.

— А зачѣмъ ты не сказалъ объ этомъ мнѣ?

— Развѣ это было мое дѣло, серъ?

— Конечно, твое дѣло охранять честь твоей сестры.

— Видите, серъ, такъ много случилось вдругъ за разъ.

— Что случилось?

— Моя милая матушка, серъ, думала о немъ хорошо.

Герцогъ глубоко вздохнулъ и опять обернулся къ огню.

— Я всегда говорилъ ему, что вы не согласитесь.

— Я думаю.

— Это случилось такъ внезапно. Я сказалъ бы вамъ объ этомъ, какъ только… какъ только…

Онъ хотѣлъ сказать, какъ только горе мужа о потерѣ жены нѣсколько утихнетъ, но не могъ выговорить этихъ словъ. Герцогъ, впрочемъ, вполнѣ его понялъ.

— А пока они не видались.

— И не переписывались?

— Не думаю.

— Мистрисъ Финнъ знала все это.

— Мистрисъ Финнъ!

— Конечно. Она знала это все.

— Я не вижу, какъ это могло быть?

— Онъ самъ сказалъ мнѣ это, отвѣтилъ герцогъ, неумышленно приписывая Тригиру то, чего онъ никогда не говорилъ. — Это должно быть прекращено. Я поговорю съ твоей сестрой. А пока, я думаю, что чѣмъ менѣе мы будемъ видѣться съ мистеромъ Тригиромъ, тѣмъ лучше. Разумѣется, въ этомъ домѣ. Ты, пожалуйста, растолкуй ему это сейчасъ.

— О, конечно, сказалъ Сильвербриджъ.

Глава VIII.
Онъ джентльменъ.

Герцогъ вернулся въ Мачингъ почти съ разбитымъ сердцемъ. Онъ намѣревался поѣхать въ Барсетширъ, по поводу предстоящихъ выборовъ — не съ тѣмъ, чтобы вмѣшиваться неприличнымъ для лорда или пера образомъ, но думая, что если его старшій сынъ будетъ депутатомъ отъ графства въ настоящемъ конституціонномъ духѣ, какъ приличествуетъ старшему сыну такого важнаго магната, то его присутствіе въ Гетерумскомъ замкѣ, между людьми, подвластными ему, можетъ быть полезно, и ужъ, конечно, покажется любезно. Объ угощеніи не могло быть и рѣчи. Его потеря дѣлала это невозможнымъ. Но его присутствіе, какъ владѣльца, придастъ нѣкоторый вѣсъ и сознаніе власти, что будетъ полезно для его сына, и, какъ думалъ герцогъ, не будетъ противно духу конституціи. Но все это теперь прекратилось. Онъ говорилъ себѣ, что ему все равно, какъ кончатся выборы. Сильвербриджъ можетъ быть депутатомъ отъ Сильвербриджа, если хочетъ. Онъ не будетъ ни помогать, ни препятствовать ни въ графствѣ, ни въ мѣстечкѣ. Онъ написалъ въ этомъ смыслѣ своему управляющему Моретону, но въ то же время поручилъ ему заплатить издержки по выборамъ лорда Сильвербриджа, чувствуя, что какъ отецъ, онъ обязанъ сдѣлать это для своего сына.

Но хотя онъ старался направить свои мысли на эти парламентскія дѣла, хотя усиливался увѣрить себя, что его сердитъ это политическое отступничество, въ сущности, его другое несчастіе подавляло его до такой степени, что дѣла его сына казались ему незначительными. Какъ онъ будетъ, говорить съ нею? Эта мысль не выходила изъ головы его, когда онъ ѣхалъ въ Мачингъ. Достаточно ли будетъ просто сказать ей, что такое желаніе съ ея стороны безславно и никогда исполниться не можетъ, или стараться убѣдить ее кротко, что этою привязанностью она унизила себя, и постараться добиться отъ нея обѣщанія, что она броситъ эту мысль?

Послѣднее было бы несравненно лучше, если бы только онъ могъ этого достигнуть. Но онъ сознавалъ суровость своего обращенія, и зналъ, что никогда не могъ возбудить въ дочери довѣріе къ себѣ. Онъ всегда этого желалъ, какъ безобразная дѣвушка желаетъ обладать прелестями признанной красавицы, какъ бѣдный низенькій человѣчекъ, пяти футъ роста, желаетъ прибавить локоть къ своему росту.

Хотя онъ сердился на дочь, какъ охотно заключилъ бы онъ ее въ свои объятія и увѣрилъ въ своемъ прощеніи! Какъ желалъ бы растолковать ей, что не пожалѣетъ ничего, для того чтобы украсить ея жизнь! Только, разумѣется, надо бросить Тригира. Но онъ зналъ, что не сумѣетъ выказать нѣжность и снисходительность. Онъ зналъ, что непремѣнно будетъ суровъ и жестокъ.

Но онъ долженъ разузнать всю эту исторію. Человѣкъ этотъ былъ другомъ его сына, и по просьбѣ его сына, пріѣхалъ къ нимъ въ Италію. Но ему пришло въ голову, что мистрисъ Финнъ была главной зачинщицей грѣха, и ему казалось, будто Тригиръ сказалъ ему, что эта дама съ самаго начала была замѣшана въ это дѣло. Во всемъ этомъ было стремленіе его сердца уменьшить виновную отвѣтственность, которая могла быть приписана женѣ, которой онъ лишился.

Онъ пріѣхалъ въ Мачингъ около восьми часовъ, и приказалъ подать себѣ обѣдъ въ кабинетъ. Когда леди Мери пришла встрѣтить его, онъ поцѣловалъ ее въ лобъ и просилъ прійти къ нему послѣ обѣда.

— Не. посидѣть ли мнѣ съ вами, папа, когда вы будете обѣдать? спросила она.

Но онъ только сказалъ ей, что не хочетъ безпокоить ее этимъ. Даже говоря это, онъ былъ такъ необыкновенно нѣженъ къ ней, что она увѣрила себя, что ея обожатель еще не объяснялся съ нимъ.

Трапезы герцога вообще не годились бы для Лукулла. Можетъ быть ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ не заботился менѣе о томъ, что ѣстъ, или зналъ менѣе, что пьетъ. Онъ ѣлъ то, что ему подавали, и пилъ, что слуга наливалъ ему, прибавляя ко всему сельтерской воды. Онъ никогда не имѣлъ наклонности къ удовольствіямъ стола, но послѣднее время привычки его сдѣлались такъ просты, что герцогиня часто говорила ему, что потребности его такъ ничтожны, что можно было пожалѣть, зачѣмъ онъ не отшельникъ, давшій обѣтъ бѣдности.

Скоро пришли сказать леди Мери, что отецъ желаетъ видѣть ее. Она пошла тотчасъ, и нашла отца на диванѣ, который стоялъ возлѣ книжной полки. Со стола уже было убрано и герцогъ былъ одинъ. Онъ былъ не только одинъ, но у него даже не было въ рукахъ ни памфлета, ни газеты.

Тогда она поняла, что Тригиръ объяснялся. Когда это пришло ей въ голову, ея ноги почти подогнулись.

— Сядь здѣсь, Мери, сказалъ онъ, указавъ на диванъ возлѣ себя.

Она сѣла и взяла его за руку. Потомъ, такъ какъ онъ началъ не тотчасъ, она спросила:

— Сильвербриджъ будетъ депутатомъ отъ графства, папа?

— Нѣтъ, душа моя.

— А отъ городка?

— Да, душа моя.

— И онъ не хочетъ быть либераломъ?

— Я этого боюсь. Это очень огорчаетъ меня; но не знаю, вправѣ ли я противиться этому. Человѣкъ вправѣ имѣть свое, собственное мнѣніе, даже если онъ очень молодъ.

— Я жалѣю объ этомъ, папа, потому что это огорчаетъ васъ.

— Меня огорчаетъ многое — есть вещи, которыя разбиваютъ мнѣ сердце.

— Бѣдная мама! воскликнула она.

— Да; это болѣе всего другого. Но жизнь и смерть въ рукахъ Божіихъ, и даже хотя мы можемъ роптать, мы ничего не можемъ измѣнить. Но каковы бы ни были наши горести, пока мы здѣсь, мы должны исполнять нашу обязанность.

— Я полагаю, что онъ можетъ быть хорошимъ членомъ Парламента, хотя сдѣлался консерваторомъ?

— Я думаю не о твоемъ братѣ, а о тебѣ.

Бѣдная дѣвушка слегка вздрогнула на диванѣ.

— Ты знаешь… мистера Тригира? спросилъ онъ.

— Да, папа; разумѣется, я его знаю. Вы сами видали его въ Италіи.

— Кажется, я его видѣлъ; я думалъ, что онъ бываетъ у насъ, какъ другъ Сильвербриджа.

— Самый короткій его другъ, папа.

— Должно быть. Онъ былъ у меня въ Лондонѣ вчера, и сказалъ… О, Мери! можетъ ли это быть справедливо?

— Да, папа, отвѣчала она, покраснѣвъ до волосъ и потупивъ глаза.

Въ дѣлахъ обыкновенныхъ это была дѣвушка очень мужественная, постоянство которой не могли поколебать никакія затрудненія. Но теперь страхъ, внушаемый ей голосомъ отца, почти лишилъ ее силъ.

— Неужели ты хочешь сказать мнѣ, что дала слово этому молодому человѣку, не получивъ моего согласія?

— Разумѣется, васъ слѣдовало спросить, папа.

— Развѣ таково, по твоему мнѣнію, должно быть поведеніе молодой дѣвушки въ твоемъ положеніи?

— Никто не имѣлъ намѣренія скрывать что-нибудь отъ васъ, папа.

— Это было скрыто. И вмѣстѣ съ тѣмъ, этотъ молодой человѣкъ имѣлъ смѣлость явиться ко мнѣ просить твоей руки, какъ будто я долженъ былъ сейчасъ согласиться на такую ничтожную просьбу. Это, разумѣется, совершенно невозможно. Ты понимаешь это; не такъ ли?

Когда она не сейчасъ отвѣтила ему, онъ повторилъ вопросъ:

— Я спрашиваю тебя, не чувствуешь ли ты, что это совершенно невозможно.

— Нѣтъ, папа, сказала она самымъ тихимъ шопотомъ, но все-таки такъ, что онъ слышалъ, и такъ внятно, что онъ могъ судить по ея голосу объ ея упорствѣ.

— Если такъ, Мери, я обязанъ сказать тебѣ, что это совершенно невозможно. Я не хочу, чтобы ты думала объ этомъ. Это должно быть прекращено.

— Почему, папа?

— Почему! Я удивляюсь, что ты спрашиваешь меня почему?

— Я не допустила бы его, папа, обратиться къ вамъ, если бы… если бы не любила его.

— Ты должна преодолѣть твою любовь, она позорна и ее слѣдуетъ преодолѣть.

— Позорна!

— Да. Я съ сожалѣніемъ употребляю это слово, когда дѣло идетъ о моей дочери, но это такъ. Если ты обѣщаешь слушаться меня, если дашь слово не видаться съ нимъ болѣе, я… если не забуду — то по-крайней-мѣрѣ прощу, и буду молчать. Я извиню это, потому что ты молода и неблагоразумно была допущена до знакомства съ нимъ. Тутъ дѣйствовала, какъ мнѣ кажется, одна особа, на которую я долженъ сердиться болѣе чѣмъ на тебя. Скажи, что ты будешь повиноваться мнѣ и все, что только отецъ можетъ сдѣлать, сдѣлаю я, для того чтобы составить счастіе твоей жизни.

Такимъ образомъ онъ старался не казаться суровымъ. Въ его сердцѣ было достаточно нѣжности, но въ голосѣ и глазахъ не было ничего нѣжнаго. Хотя онъ выражался очень положительно, но даже съ своей родной дочерью онъ былъ застѣнчивъ и стыдливъ. Онъ даже покраснѣлъ, когда сказалъ ей, что она должна преодолѣть свою любовь.

Для нея ужасно было слышать, что она опозорила себя. Слова ея отца, что бракъ ея съ этимъ человѣкомъ невозможенъ, очень огорчали ее. Даже то, что онъ обѣщалъ простить ее, какъ за какую-нибудь важную вину, было уже несчастіемъ. Но все это нисколько не побуждало ее отказаться отъ своего жениха. Какъ она ни была молода, она имѣла свою особенную теорію объ этомъ, свой собственный кодексъ поведенія и чести, отъ котораго не имѣла намѣренія отступать. Разумѣется она не ожидала, что отецъ ея согласится съ перваго слова. Безъ сомнѣнія онъ желалъ, чтобы она сдѣлала болѣе знатную партію. Она знала, что встрѣтитъ сопротивленіе, хотя не ожидала слышать, что опозорила себя. Сидя тутъ, она рѣшила, что ни за что на свѣтѣ не откажется отъ своего жениха, но она находилась въ такомъ смущеніи, что не могла придумать словъ для выраженія своихъ мыслей. Герцогъ тоже молчалъ нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ потребовалъ отъ нея обѣщанія.

— Скажешь ты мнѣ, Мери, что не будешь видѣться съ нимъ?

— Не думаю, чтобы я могла сказать это, папа.

— Почему?

— О, папа, какъ же я могу, когда люблю его больше всѣхъ на свѣтѣ.

Не безъ боли въ сердцѣ можно выслушать, что для той, которая для насъ всего дороже, кто-то другой дороже насъ. Такое горе отцы и матери должны переносить; и хотя, мнѣ кажется, стрѣла никогда не можетъ быть такъ притуплена, чтобы не оставить послѣ себя раны, во многихъ случаяхъ всегда есть если не полное исцѣленіе, то по-крайней-мѣрѣ достаточное утѣшеніе. Мать знаетъ, что ея дочь должна полюбить какого-нибудь человѣка болѣе всѣхъ другихъ, что она будетъ отнята отъ нея, какъ жена и мать. И отецъ, когда любимая дочь его перестанетъ увѣрять, что онъ для нея ближе всѣхъ и дороже, хотя почувствуетъ нѣжную грусть, все-таки знаетъ, что такъ должно быть. Если бы этого не было, какъ пуста была бы ея жизнь! Но для ранъ бѣднаго герцога не было ни исцѣленія, ни утѣшенія. Когда ему сказали, что этотъ молодой Тригиръ обладалъ нѣжной любовью его дочери, былъ сокровищемъ ея сердца, онъ задрожалъ, какъ будто острыя стрѣлы проткнули его всего насквозь.

— Я не хочу слышать о такой любви, сказалъ онъ.

— Что же я должна сказать, папа?

— Скажи, что ты будешь повиноваться мнѣ.

Она сидѣла молча.

— Развѣ ты не знаешь, что онъ негодится быть твоимъ мужемъ?

— Нѣтъ, папа.

— Стало быть ты не думала ни о твоемъ положеніи, ни о моемъ.

— Онъ джентльменъ, папа.

— И мой домашній секретарь тоже джентльменъ. Каждый писарь въ нашихъ министерствахъ считаетъ себя джентльменомъ. Помощникъ пастора тоже джентльменъ, и докторъ, пріѣзжающій сюда изъ Бродстока. Слово это слишкомъ неопредѣленно, и не можетъ имѣть никакого значенія для тебя въ подобномъ дѣлѣ.

— Я не знаю никакого другого способа дѣлать различіе между людьми, сказала она, показывая этимъ, что вполнѣ рѣшила то, что должно имѣть для нея значеніе.

— Ты не обязана дѣлать различіе между людьми. Это различіе требуетъ такой большой опытности, что ты обязана положиться въ этомъ отношеніи на тѣхъ, кому ты должна повиноваться. Не могу не думать, что тебѣ слѣдовало знать, что ты не имѣешь права отдавать твою любовь кому бы то ни было, не удостовѣрившись, что этотъ человѣкъ одобренъ… мною.

Онъ хотѣлъ сказать: «твоими родителями», но былъ остановленъ воспоминаніями о неблагоразуміи своей жены.

Она видѣла это все и была слишкомъ благородна, чтобы сослаться на авторитетъ матери. Но она не была такъ почтительна; чтобы не набросить упрека на него, когда онъ былъ такъ суровъ къ ней.

— Вы такъ мало проводили времени со мною, папа.

— Это правда, сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія: — это правда. Это была ошибка, и я поправлю ее. Это можетъ служить поводомъ къ прощенію, и я прощу тебя. Но ты должна сказать мнѣ, что это прекратится.

— Нѣтъ, папа.

— Что ты хочешь сказать?

— Что, такъ какъ я люблю мистера Тригира, и сказала ему это и обѣщала, я останусь ему вѣрна. Я не могу это прекратить.

— Неужели ты предполагаешь, что тебѣ будетъ дозволено видѣться съ нимъ?

— Я надѣюсь.

— Конечно нѣтъ. Ты пишешь къ нему?

— Нѣтъ, папа.

— И никогда къ нему не писала?

— Никогда съ-тѣхъ-поръ, какъ мы вернулись въ Англію.

— Ты должна обѣщать мнѣ, что ты писать не будешь.

Она помолчала, прежде чѣмъ отвѣтила ему, а потомъ взглянула ему прямо въ лицо.

— Я не буду къ нему писать. Не думаю, чтобы я къ нему писала; но обѣщанія не дамъ.

— Не хочешь обѣщать твоему отцу!

— Нѣтъ, папа. Можетъ быть, что… что я должна буду это сдѣлать.

— Неужели ты желаешь, чтобы я караулилъ тебя, чтобы не дать тебѣ возможности послать письмо безъ моего позволенія.

— Мнѣ было бы это непріятно.

— Но это должно быть такъ.

— Если я напишу, я скажу вамъ.

— И покажешь мнѣ, что написала?

— Нѣтъ, папа, этого я не сдѣлаю; но я скажу вамъ, что написала.

Ему пришло въ голову, что эти договоры были унизительны для отцовской власти, и нисколько не вели къ тому, чтобы убѣдить ее въ необходимости совершенно изгнать Тригира изъ ея мыслей. Онъ началъ уже находить, какъ трудно для него надзирать за такою дочерью — какъ невозможно производить такой надзоръ съ достаточной твердостью и вмѣстѣ съ тѣмъ съ достаточной нѣжностью! Пока онъ не сдѣлалъ ничего хорошаго. Ея упрямство только сдѣлало его еще несчастнѣе. Онъ непремѣнно долженъ отдать ее подъ надзоръ какой-нибудь женщины — но такой, которая имѣла бы такое же твердое намѣреніе, какъ и онъ, что она не должна выходить за мистера Тригира.

— Ни переписки, ни посѣщеній, никакихъ сношеній не должно быть, сказалъ онъ: — такъ какъ ты отказываешься повиноваться теперь; то тебѣ лучше пойти въ твою комнату.

Глава IX.
Необходимыя объясненія.

— И такъ бѣднаго Френка выгнали изъ рая, сказала леди Мабель Грексъ молодому лорду Сильвербриджу.

— Кто сказалъ вамъ это? Я этого не говорилъ никому.

— Разумѣется онъ самъ сказалъ мнѣ, отвѣтила молодая красавица. — Бѣдный Френкъ! Вы слышали все?

— Я ничего не слыхалъ, леди Мабъ, и ничего не знаю.

— Вы знаете, что вашъ страшный родитель не позволилъ ему оставаться въ домѣ на Карльтонской Террасѣ?

— Да, я знаю это.

— Почему же такъ?

— Развѣ лордъ Грексъ позволитъ Персивалю, чтобы здѣсь жили его друзья?

Лордъ Грексъ былъ отецъ леди Мабели, лордъ Персиваль былъ сынъ графа — и графъ жилъ на Бельгревскомъ скверѣ.

— Конечно нѣтъ. Во-первыхъ, я здѣсь живу,

— Конечно, это составляетъ разницу.

— Разумѣется это составляетъ разницу. Они всѣ захотѣли бы ухаживать за мной.

— Безъ всякаго сомнѣнія. Я знаю, что я захотѣлъ бы.

— И поэтому вамъ не годилось бы жить здѣсь; и при томъ папа самъ здѣсь живетъ. Я полагаю Френкъ жилъ у васъ не безъ вѣдома герцога?

— Кажется я объ этомъ упомянулъ.

— Лучше разскажите мнѣ все. Вы вѣдь знаете, что мы въ родствѣ.

Френкъ Тригиръ, съ материнской стороны, былъ троюроднымъ братомъ леди Мабели, такъ же какъ и лордъ Сильвербриджъ, потому что одинъ изъ Грексовъ, какъ-то очень давно, женился на рожденной Паллизеръ.

— Родитель только думалъ, какъ и другіе, что ему пріятно одному занимать свой домъ. Какъ же глупъ Тригиръ, что сказалъ вамъ объ этомъ.

— Я совсѣмъ не нахожу, чтобы онъ былъ глупъ. Разумѣется, онъ долженъ былъ сказать намъ, что перемѣнилъ мѣсто жительства. Онъ говоритъ, что возьметъ заднюю спальню гдѣ-то близь Семи Часовъ.

— Онъ нанялъ очень хорошенькую квартиру въ Герцогской улицѣ.

— Такъ вы его видѣли?

— Разумѣется.

— Бѣдняжка! Желала бы я, чтобы у него были деньги; онъ такой милый. А теперь, лордъ Сильвербриджъ, неужели вы скажете, что не слышно ничего о леди Мери.

— Если бы и было, я не сталъ бы объ этомъ говорить, отвѣтилъ лордъ Сильвербриджъ.

— Вы очень невинный молодой человѣкъ.

— А вы очень интересная молодая барышня.

— Вы должны находить меня такою, потому что я очень вами интересуюсь. Очень сердился герцогъ на то, что вы не будете депутатомъ отъ графства?

— Ему было досадно.

— Я нахожу страннымъ, чтобы отъ человѣка ожидали этого-то или того-то въ политикѣ, потому что его отецъ былъ таковъ! Я не понимаю, какимъ образомъ онъ ожидалъ, что вы останетесь въ партіи до такой степени пошлой и униженной какъ радикалы. Всякій порядочный человѣкъ оставляетъ ихъ.

— Онъ ихъ не оставилъ.

— Нѣтъ, я полагаю онъ бы и не могъ, но вы оставили.

— Я никогда къ нимъ не принадлежалъ, леди Мабъ.

— И никогда не будете принадлежать, я надѣюсь. Я всегда говорила папашѣ, что вы непремѣнно будете нашъ.

Все это происходило въ гостиной дома лорда Грекса. Леди Грексъ въ живыхъ не было, но у графа жила пожилая дама, слывшая дальней родственницей, по имени мисъ Касвери, которая присматривала за леди Мабъ на сколько это было положительно необходимо. Теперь она вошла въ шляпкѣ, только что вернувшись изъ церкви.

— О чемъ была проповѣдь? спросила леди Мабъ тотчасъ.

— Если бы вы были въ церкви, какъ вамъ слѣдовало, душа моя, вы знали бы.

— Но такъ какъ я не была?

— Я не думаю, чтобы одно содержаніе проповѣди принесло вамъ какую-нибудь пользу.

— И вы вѣроятно забыли.

— Нѣтъ, я не забыла, душа моя. Какъ вы поживаете, лордъ Сильвербриджъ?

— Онъ консерваторъ, мисъ Касъ.

— Разумѣется. Я вполнѣ убѣждена, что молодой вельможа, съ такимъ вкусомъ и умомъ выберетъ лучшую партію.

— Вы забываете, что вы говорите противъ моего отца и моей фамиліи, мисъ Касвери.

— Это было совсѣмъ другое дѣло, когда вашъ отецъ былъ молодой человѣкъ. И вашъ отецъ также, не очень давно, находился во главѣ правительства, въ которомъ было много консерваторовъ. Я не считаю вашего отца радикаломъ, хотя я не вправѣ, можетъ быть, назвать его консерваторомъ.

— Конечно нѣтъ.

— Но теперь необходимо всѣмъ англійскимъ вельможамъ собраться для защиты своего сословія.

Мисъ Касвери много занималась политикой, и принадлежала къ числу тѣхъ, которые всегда предвидятъ погибель страны.

— Душа моя, я пойду и сниму шляпку. Можетъ быть вы напьетесь чаю, когда я приду.

— Не уходите, сказала леди Мабель, когда Сильвербриджъ всталъ проститься.

— Я всегда ухожу, когда подаютъ чай.

— Но вы будете здѣсь обѣдать.

— Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно. Во-первыхъ, никто меня не приглашалъ; во-вторыхъ, я не свободенъ. Въ-третьихъ, я не желаю говорить о политикѣ съ мисъ Касъ; и, въ-четвертыхъ, я терпѣть не могу семейныхъ обѣдовъ но воскресеньямъ.

— Во-первыхъ, я приглашаю васъ. Во-вторыхъ, я знаю, что вы хотите обѣдать съ Френкомъ Тригиромъ въ клубѣ. Въ-третьихъ, я хочу, чтобы вы говорили со мною, а не съ мисъ Касъ, и, въ-четвертыхъ, это невѣжливо говорить мнѣ, что вы, не любите обѣдать со мною въ какой бы то ни было день.

— Разумѣется вы знаете, что я не желаю безпокоить вашего отца.

— Предоставьте это мнѣ, Я скажу ему, что вы будете вмѣстѣ съ Френкомъ. Разумѣется вы можете привезти его. Онъ можетъ говорить со мною, когда папа уйдетъ въ клубъ, а вы разсуждайте о политикѣ съ мисъ Касъ.

И такъ, это было рѣшено, и въ восемь часовъ лордъ Сильвербриджъ опять явился на Бельгревскій скверъ съ Френкомъ Тригиромъ.

Графъ Грексъ былъ вельможа очень старинной фамиліи, Грексы владѣли Грекскимъ приходомъ въ Йоркширѣ, задолго до Завоевателя. Настоящій графъ болѣе былъ извѣстенъ въ Ньюмаркетѣ и Бофорѣ — гдѣ онъ проводилъ большую часть своей жизни, играя въ вистъ — чѣмъ въ Палатѣ Лордовъ. Это былъ сѣдой, красивый, изнуренный старикъ, жизнь котораго, проведенная въ удовольствіяхъ, сильно разстроила состояніе, которое, для графа, никогда не было великолѣпно, и который теперь усиливался, но невсегда успѣшно, поправить вредъ картежной игрой. Такъ какъ онъ не мотъ уже ѣсть и пить по прежнему, и уже не прельщался блескомъ женскихъ глазъ, ему ничего больше не оставалось въ жизни какъ карты и скачки. Все-таки онъ былъ красивый старикъ, съ изящнымъ обращеніемъ, когда хотѣлъ; крѣпкій консерваторъ, очень уважаемый своей партіей, для которой въ молодости дѣлалъ кое-что въ Нижней Палатѣ.

— Сильвербриджъ ничего, сказалъ онъ: — но я не вижу зачѣмъ этотъ Тригиръ долженъ обѣдать здѣсь каждый день.

— Это только второй разъ, съ тѣхъ поръ какъ онъ здѣсь папа.

— Я знаю, что онъ былъ здѣсь на прошлой недѣлѣ.

— Сильвербриджъ не захотѣлъ быть безъ него.

— Это чертовскій вздоръ, сказалъ графъ.

Мисъ Касвери вздрогнула — не потому, чтобы она пришла въ негодованіе, она слышала это самое слово очень часто; но считала должнымъ всегда протестовать. Вскорѣ явились оба молодые человѣка.

Грексы знали Френка Тригира съ дѣтства, и для всѣхъ ихъ онъ былъ просто Френкъ — такъ какъ леди Мабель была для него просто Мабель, къ неудовольствію отца и не съ одобренія мисъ Еасъ. Но леди Мабель объявила, что не будетъ имѣть сумасбродства перемѣнять старыя привычки. Сильвербриджа родные всегда называли Сильвербриджемъ, точно будто ему не было дано имени при крестинахъ; но его крестные отцы и матери назвали его Плантадженетомъ; но такъ какъ онъ познакомился съ Грексами въ то время, какъ поступилъ въ Оксфордскій университетъ, то для леди Мабель онъ былъ лордъ Сильвербриджъ. Леди Мабель еще не сдѣлалась для него просто Мабель, но такъ какъ очень короткіе друзья называли ее Мабъ, она позволила Сильвербриджу называть ее леди Мабъ. Такимъ образомъ между всѣми ними была короткость большая.

— Чертовски радъ слышать, сказалъ графъ, когда доложили объ обѣдѣ.

Хотя лордъ Грексъ ѣлъ немного, онъ всегда съ нетерпѣніемъ ожидалъ обѣда. Онъ пошелъ одинъ. Лордъ Сильвербридяіъ слѣдовалъ за нимъ съ его дочерью, а Френкъ Тригиръ подалъ руку мисъ Касвери.

— Если эта женщина не умѣетъ почище сварить супъ, она можетъ отправляться къ чорту, сказалъ графъ.

На это замѣчаніе никто не сказалъ ничего. Такъ какъ въ комнатѣ были только два лакея, вѣроятно эти слова относились къ кухаркѣ. Почти безполезно прибавлять, что хотя обращеніе графа было иногда изящно, онъ часто сбрасывалъ его въ нѣдрахъ своей семьи.

— Милордъ, сказала мисъ Касвери — она всегда называла его «милордомъ»: — лордъ Сильвербриджъ будетъ консервативнымъ депутатомъ отъ городка герцога.

— Я не зналъ, что у герцога есть городокъ, сказалъ графъ.

— Былъ, пока онъ не заблагоразсудилъ отказаться отъ него, заступился сынъ за отца.

— И вы платите ему за то, что онъ сдѣлалъ, идя противъ него. Въ нынѣшнее время всегда такъ поступаютъ сыновья. Будь у меня городокъ, Персиваль отправился бы туда говорить радикальныя рѣчи.

— Во всей Англіи нѣтъ лучше консерватора, чѣмъ Персиваль, сказала леди Мабель, разсердившись.

— И сына хуже, сказалъ отецъ. — Мнѣ кажется онъ сдѣлалъ бы все на свѣтѣ, чтобы пойти мнѣ наперекоръ.

На прошлой недѣлѣ между отцомъ и сыномъ было небольшое разногласіе относительно подписи какого-то документа.

— Отецъ мой не принимаетъ этого въ дурную сторону, сказалъ Сильвербриджъ.

— Можетъ быть онъ самъ думаетъ перейти, сказалъ графъ: — когда человѣкъ соглашается на коалицію, онъ уже на половину сдался.

— Я не думаю, чтобы во всей Англіи былъ такой цѣльный либералъ какъ мой отецъ, сказалъ лордъ Сильвербриджъ: — и когда я говорю, что онъ не принимаетъ этого съ дурной стороны, я не хочу этимъ сказать, чтобы это не было для него досадно. Я знаю, что это раздражаетъ его. Но онъ не ссорится со мною. Онъ даже написалъ въ Барсетширъ, чтобы всѣ мои издержки въ Сильвербриджѣ были заплачены.

— Я называю это очень дурной политикой, сказалъ графъ.

— Мнѣ это кажется очень благородно, сказалъ Френкъ.

— Можетъ быть, серъ, вы не знаете, что дурно и что хорошо въ политикѣ, замѣтилъ графъ, стараясь унизить своего гостя.

Но Френка трудно было унизить.

— Мнѣ кажется я могу распознать джентльмена, сказалъ онъ. — Разумѣется, Сильвербриджъ поступаетъ справедливо, оставаясь консерваторомъ. Никто въ этомъ не убѣжденъ такъ твердо, какъ я. Но герцогъ поступаетъ такъ хорошо, что будь я на мѣстѣ Сильвербриджа, я почти бы объ этомъ сожалѣлъ.

— И я сожалѣю, сказалъ Сильвербриджъ.

Когда дамы ушли, старый графъ повернулся къ камину, налилъ себѣ рюмку и оттолкнулъ отъ себя бутылку, какъ будто имѣлъ намѣреніе оставить вдвоемъ молодыхъ людей. Онъ опустилъ голову на руки, изображая олицетворенное горе. Теперь было только девять часовъ, а въ Бофорскомъ клубѣ не будетъ виста до одиннадцати часовъ. Оставался еще часъ до-тѣхъ-поръ, пока ему подадутъ коляску.

— Я полагаю у насъ будетъ большинство, сказалъ Френкъ, стараясь расшевелить его.

— Что значитъ «у насъ»? спросилъ графъ.

— У консерваторовъ, къ которымъ я имѣю смѣлость принадлежать.

— Ваши слова показываютъ точно будто вы очень вліятельный членъ партіи.

— Я считаю себя принадлежащимъ къ партіи и потому говорю «у насъ».

На верху въ гостиной, мисъ Касвери честно исполняла свою обязанность. Молодымъ дѣвицамъ и молодымъ мужчинамъ слѣдуетъ позволять разговаривать между собой, и, конечно, такому молодому человѣку, какъ лордъ Сильвербриджъ, слѣдовало позволить разговаривать съ такой молодой дѣвицей, какъ леди Мабель. Что могло быть лучше брака наслѣдника дома Омніумъ и леди Мабели Грексъ? Леди Мабель казалась старше — но они были ровесники. Всѣ находили, что леди Мабель очень умна, очень хороша собой и годилась въ герцогини. Даже графъ, когда мисъ Касвери намекнула ему на это, проворчалъ согласіе. Леди Мабель уже отказала двумъ-тремъ довольно приличнымъ женихамъ, и необходимо было сдѣлать что-нибудь. Одно время мисъ Касвери боялась, чтобы ея воспитаница не влюбилась въ Френка Тригира, но мисъ Касвери знала, что если и была опасность въ этомъ отношеніи, то она прошла. Френкъ разговаривалъ съ мисъ Касвери, пока Мабель и лордъ Сильвербриджъ сидѣли въ углу вдвоемъ.

— Я буду какъ на иголкахъ, пока не узнаю, какъ все кончится въ Сильвербриджѣ, сказала молодая дѣвушка.

— Вы очень добры, принимая такое участіе.

— Разумѣется, я принимаю участіе. Развѣ вы не одинъ изъ насъ? Когда это будетъ?

— Говорятъ, что выборы кончатся до скачекъ въ Дерби.

— А о чемъ вы больше заботитесь.

— Сознаюсь, что благополучный исходъ скачекъ въ Дерби меня болѣе интересуетъ.

— Судя по словамъ папаши, я думаю, что другое событіе гораздо вѣроятнѣе.

— Развѣ графъ не держитъ пари за Перваго Министра?

— Я никогда ничего не знаю объ его пари. Но — вы знаете его манеры — онъ сказалъ, что вы кинете кучу денегъ какъ… не могу даже сказать вамъ съ чѣмъ онъ васъ сравнилъ.

— Графъ можетъ ошибаться.

— Надѣюсь вы не большія держите пари.

— Не огромныя. Но кое-какія деньги я положилъ.

— Не привыкайте къ пари.

— Почему? что это можетъ значить… для васъ?

— Хорошо ли такъ говорить, лордъ Сильвербриджъ?

— Я хотѣлъ только сказать, что если я запутаюсь, то васъ это нисколько не будетъ интересовать.

— Да, будетъ, даже очень. А вы вѣроятно можете потерять большую сумму денегъ и отнестись равнодушно къ этому.

— Право я не могу.

— Что для меня составило бы большую сумму. Но вамъ захочется воротить ее. И такимъ образомъ вы постоянно будете участвовать въ скачкахъ.

— Почему же и нѣтъ?

— Я хотѣла бы чего-нибудь лучшаго для васъ.

— Вамъ не слѣдуетъ проповѣдывать противъ скачекъ, леди Мабъ.

— Оттого что папа занятъ ими? Но я не проповѣдую противъ скачекъ. На вашемъ мѣстѣ я тоже держала бы лошадь или двѣ. Человѣкъ въ вашемъ положеніи долженъ всѣмъ заниматься понемногу. Вы должны охотиться, имѣть яхту и держать скаковую лошадь въ Ньюмаркетѣ.

— Я желалъ бы, чтобы вы все это сказали моему отцу.

— Разумѣется, если ваши средства дозволяютъ это. Я люблю, чтобы мужчина пользовался удовольствіями; но я презираю человѣка, который считаетъ свои удовольствія важнымъ дѣломъ. Когда я слышу, что этотъ человѣкъ лучшій игрокъ въ вистъ въ Лондонѣ, а этотъ лучшій игрокъ на бильярдѣ, я тотчасъ пойму, что они не могутъ дѣлать ничего другого, и тогда я презираю ихъ.

— Вы не должны презирать, потому что я ничего не дѣлаю хорошо, сказалъ онъ, вставая проститься.

— Надѣюсь, что вы получите мѣсто депутата и выиграете въ Дерби.

Это были ея послѣднія слова лорду Сильвербриджу, когда она простилась съ нимъ.

Глава X.
Почему же не могу я говорить какъ Ромео, если чувствую такъ, какъ онъ?

— Это вздоръ, мисъ Касъ, я пойду, сказала леди Мабель.

Онѣ сидѣли вдвоемъ, утромъ на другой день послѣ обѣда, описаннаго въ послѣдней главѣ, въ небольшой задней гостиной, которая считалась комнатой леди Мабели, и слуга только-что доложилъ, что мистеръ Тригиръ внизу.

— Тогда и я пойду, сказала мисъ Касвери.

— Вы не пойдете. Сдѣлайте одолженіе, скажите мнѣ, чего вы боитесь? Неужели вы думаете, что Френкъ опять будетъ объясняться мнѣ въ любви?

— Нѣтъ.

— Или, что если бы я этого захотѣла, я позволила бы вамъ остановить меня? Онъ влюбленъ въ другую, да можетъ быть и я въ другого влюблена. И мы съ нимъ нищіе.

— Милордъ этого не одобрилъ бы.

— Если вы знаете, что милордъ одобряетъ и чего нѣтъ, вы понимаете его гораздо лучше, чѣмъ я. И если обращаете вниманіе на то, что онъ одобряетъ или не одобряетъ, вы заботитесь объ его мнѣніи гораздо болѣе чѣмъ я. Кузенъ пришелъ говорить со мною о своихъ дѣлахъ, и я намѣрена видѣть его наединѣ.

Она встала и пошла въ ту комнату, гдѣ Френкъ ждалъ ее.

— Неужели, дѣйствительно, у васъ хватитъ мужества просить у герцога руки его дочери?

— Почему же нѣтъ?

— Я думаю у васъ достанетъ мужества на все.

— Не могу же я жениться, не спросивъ его.

— Такъ какъ я незнакома съ этой молодой дѣвицей, я не знаю могло ли бы это бытъ.

— И если бы я женился на ней такимъ образомъ, я долженъ былъ бы взять ее безъ ничего.

— Что негодилось бы для васъ.

— Негодилось бы для нея, а ея удобства и счастіе для меня дороже моихъ собственныхъ.

— Безъ сомнѣнія! Разумѣется, вы ужасно влюблены.

— Думаю, что влюбленъ вполнѣ.

— Въ десятый разъ, вѣроятно.

— Только во второй. Я не считаю себя столбомъ постоянства, но думаю, что менѣе вѣтренъ, чѣмъ другіе.

— Вы намекаете на меня.

— Не особенно.

— Френкъ, это зло, и почти невеликодушно — а также и несправедливо. Когда я была вѣтрена? Вы говорите, что вы уже прежде были разъ влюблены. А я говорю, что я ни разу не была влюблена ни въ кого. Никто не знаетъ этого лучше васъ. Я не могу позволить себѣ влюбиться, пока не удостовѣрюсь, что этотъ человѣкъ можетъ быть моимъ мужемъ.

— Я иногда сомнѣваюсь, способны ли вы влюбиться въ кого-нибудь.

— Я думаю, сказала она очень кротко. — Но во всякомъ случаѣ я способна не влюбиться пока не пожелаю. Полно, Френкъ, не ссорьтесь со мною. Вы знаете — вы должны знать, что я полюбила бы васъ, если бы эта любовь не была вредна для насъ обоихъ.

— Такой сдержанности я не понимаю.

— Оттого, что вы не женщина.

— Зачѣмъ вы упрекаете меня за измѣнчивость въ любви?

— Оттого, что я женщина. Не можете ли вы простить этого мнѣ?

— Конечно. Только вы не должны думать, что я былъ фальшивъ оттого, что теперь люблю ее такъ нѣжно.

— Я не нахожу васъ фальшивымъ. Я готова сдѣлать все, чтобы помочь вамъ, если бы могла. Но когда вы заговорили, какъ Ромео о вашей любви…

— Почему же мнѣ не говорить, какъ Ромео, если я чувствую такъ, какъ онъ?

— Но я сомнѣваюсь, много ли говорилъ Ромео съ Розалиной о своей любви къ Джульеттѣ. Но вы должны говорить со мною о вашей любви къ леди Мери, и я буду васъ слушать и поощрять васъ, и не буду даже думать о прежнихъ обѣтахъ.

— Прежніе обѣты были сумасбродны.

— О, разумѣется.

— По-крайней-мѣрѣ вы говорили такъ.

— И теперь такъ говорю, и на эти обѣты надо смотрѣть такъ, какъ будто они никогда не были произнесены. И такъ вы прямо пристали къ герцогу и просили у него руки леди Мери — точно будто вы самъ юный герцогъ и владѣете половиною графства.

— Точь въ точь такъ.

— А что же онъ сказалъ?

— Онъ клялся, что это невозможно. Разумѣется, я зналъ все это прежде.

— Какъ же теперь будетъ? Вы не откажетесь?

— Конечно, нѣтъ.

— А леди Мери?

— Можетъ быть. Никогда нельзя отвѣчать за другого съ полной увѣренностью.

— Но вы въ ней увѣрены?

— Увѣренъ.

— Онъ, кажется, можетъ быть очень настойчивъ.

— И она. Паллизеры всѣ упрямы.

— А Сильвербриджъ упрямъ? спросила она.

— Упрямъ, какъ быкъ, если заберетъ себѣ въ голову что-нибудь.

— Я бы этого не думала.

— Оттого, что онъ такъ мягокъ въ обращеніи и ему легче позволять другимъ руководить собою, чѣмъ дѣйствовать самому.

Она молчала нѣсколько секундъ. Они оба думали одно и тоже, и оба желали объ этомъ говорить. Но она заговорила первая.

— Желала бы я знать, что онъ думаетъ обо мнѣ.

Тригиръ только улыбнулся.

— Я полагаю онъ говорилъ съ вами обо мнѣ?

— Зачѣмъ вы спрашиваете?

— Зачѣмъ!

— И зачѣмъ мнѣ говорить вамъ? Что если онъ признался мнѣ, какъ другу, что находитъ васъ безобразной и глупой.

— Я увѣрена, что онъ этого не говорилъ. У него есть глаза и уши. Но хотя я не безобразна и не глупа, я все-таки могу не нравиться ему.

— А вы желаете ему нравиться?

— Да, желаю. О, да! можете смѣяться; по если бы я не думала, что могу быть для него хорошей женой, я не приняла бы его руки, даже чтобы сдѣлаться герцогиней Омніумъ.

— Вы хотите сказать, что любите его, Мабель?

— Нѣтъ; я этого не говорю. Но мнѣ хотѣлось бы полюбить его. Вы не вѣрите?

Онъ опять улыбнулся и покачалъ головой.

— Это потому, какъ я уже прежде сказала, что вы не женщина и не понимаете, какъ женщины связаны. Вы дурно думаете обо мнѣ, потому что я сказала это.

— Право нѣтъ.

— Не думайте дурно обо мнѣ, потому что вы почти единственный другъ, на котораго я могу положиться. Я почти могла бы положиться на милую старушку Касъ, но не совсѣмъ. Она держится старинныхъ понятій и я привожу ее въ негодованіе. А съ другими женщинами я не могу сказать ни слова. Подумайте, въ какомъ положеніи находится такая дѣвушка, какъ я, да почти и всякая. Вы, если встрѣтите женщину, которая вамъ понравится, можете ухаживать за него, пріобрѣсти ея привязанность и восторжествовать, или лишиться ее и истерзать свое сердце; но во всякомъ случаѣ вы можете дѣлать что-нибудь. Вы можете говорить ей, что любите ее, можете говорить это безпрестанно, даже если бы она пренебрегала вами. Вы можете заняться вашимъ дѣломъ и усиленно трудиться. Что можетъ сдѣлать дѣвушка?

— Дѣвушки тоже иногда усиленно трудятся.

— Конечно; но всѣ находятъ, что онѣ грѣшатъ противъ своего пола. О такой любви, какую чувствуетъ мужчина, женщина не должна знать ничего. Какъ можетъ она любить страстно, когда не можетъ отдавать своей любви, пока у нея не спросятъ, и то еще ея друзья должны сказать ей прилично ли это. О любви не можетъ быть и рѣчи для такой дѣвушки, какъ я. Но, такъ какъ приличіе требуетъ, чтобы я вышла замужъ, то я желаю выйти замужъ хорошо.

— И будете любить его до нѣкоторой степени.

— Да; до степени безукоризненной. Его желанія, привычки, партія, честолюбіе, честь будутъ моими.

Сказавъ это, она встала, сложивъ руки, поднявъ голову, и съ сверкающими глазами.

— Развѣ вы не знаете меня на столько, чтобы быть увѣреннымъ въ моей вѣрности ему.

— Да; я думаю, что вы будете вѣрны.

— Буду я любить его, или нѣтъ, онъ долженъ любить меня.

— И вы думаете, что Сильвербриджъ для васъ годится?

— Да, я думаю, что Сильвербриджъ годится. Вы, конечно, скажете, что я мѣчу высоко?

— Не слишкомъ. Почему вамъ не мѣтить высоко? Если я могу оправдать себя, конечно, я не могу обвинять васъ.

— Это едва ли одно и тоже Френкъ. Конечно, въ Лондонѣ нѣтъ дѣвушки, для которой лордъ Сильвербриджъ не былъ бы лучшимъ женихомъ. Онъ можетъ выбирать изъ всѣхъ насъ.

— Многія подумаютъ, прежде чѣмъ откажутъ ему.

— Очень немногія будутъ думать, прежде чѣмъ примутъ его предложеніе. Можетъ быть онъ желаетъ увеличить свое богатство и женится на богатой невѣстѣ — какъ его отецъ.

— Онъ не будетъ объ этомъ безпокоиться. Какъ только ему достаточно понравится дѣвушка, онъ тотчасъ сдѣлаетъ предложеніе ей. Я не скажу, чтобы онъ потомъ не перемѣнился, но въ данную минуту онъ будетъ искрененъ.

— Если онъ сдѣлаетъ предложеніе мнѣ, онъ не перемѣнится. Но какое право имѣю я ожидать этого? Кто онъ говорилъ обо мнѣ?

— Очень мало. Но если бы онъ сказалъ и много, я вамъ бы не пересказалъ.

— Вы мой другъ, но также и другъ его, и можетъ быть для васъ онъ дороже, чѣмъ я. Какъ другъ можетъ быть вы обязаны пересказать ему то, что я говорю, Если такъ, я поступила нехорошо.

— Неужели вы думаете, что я сдѣлаю это, Мабель?

— Я не знаю, мужчины такъ крѣпки въ своей дружбѣ.

— Моя дружба къ вамъ старѣе и пріятнѣе. Хотя мы можемъ быть только друзьями, я скажу, что тѣмъ дружба нѣжнѣе. По совѣсти скажу, что Сильвербриджъ не могъ бы выбрать лучше.

— Благодарю васъ, Френкъ.

— Я не скажу ему ничего такого, что могло бы возстановить его противъ васъ.

— И вы были бы рады видѣть меня его женой?

— Такъ какъ вы должны быть чьей-нибудь женою, а не моей.

— Я не могу быть вашей женою. Френкъ, не могу?

— А не моею, повторилъ онъ: — я постараюсь радоваться этому. Кто можетъ объяснить свои чувства въ подобномъ дѣлѣ? Хотя я искренно люблю дѣвушку, на которой надѣюсь жениться, однако, мое сердце возвращается къ былому и раскрывается прошлымъ сожалѣніямъ.

— Я знаю это все, прошептала она.

— Но мы съ вами должны быть благоразумны и не позволять такой сумасбродной меланхоліи терзать насъ.

Говоря это, онъ взялъ ея руку, и съ тѣмъ, чтобы проститься съ нею и съ тѣмъ, чтобы какъ-нибудь выразить нѣжность своихъ чувствъ, но въ это время дверь отворилась и старый графъ вошелъ въ комнату.

— Что это вы здѣсь дѣлаете? спросилъ онъ.

— Я разговаривалъ съ леди Мабелью.

— Около часа.

— Право я не знаю, сколько времени.

— Папа, онъ женится.

Когда она сказала это, Френкъ Тригиръ обернулся къ ней и взглянулъ на нее почти съ гнѣвомъ.

— Женится? Кто эта счастливица?

— Не думаю, чтобы онъ позволилъ мнѣ сказать вамъ.

— Пока еще нѣтъ, угрюмо сказалъ Френкъ. — Ничего не рѣшено.

На лицѣ стараго графа выразилось недоумѣніе, но хитрость леди Мабели удалась. Если этотъ предосудительный троюродный братъ пришелъ сюда говорить о своемъ бракѣ съ другою, разговоръ былъ невиненъ.

— Гдѣ мисъ Касвери? спросилъ графъ.

— Я просила ее не приходить сюда, потому что Френкъ желалъ говорить со мною о своихъ дѣлахъ. Вы ничего не имѣете противъ его посѣщеній, папа?

Графъ имѣлъ многое противъ короткости съ Френкомъ Тригиромъ, но все это было около двухъ лѣтъ тому назадъ. Но мисъ Касвери увѣряла его безпрестанно, что ему нечего бояться Френка Тригира и онъ нѣкоторымъ образомъ дозволилъ посѣщенія молодого человѣка.

— Я думаю, что онъ могъ бы лучше употребить свое время, чѣмъ торчать здѣсь цѣлый день.

Френкъ, пожавъ плечами и простившись съ дочерью и отцомъ, взялъ шляпу и ушелъ.

— Кто эта дѣвушка? спросилъ графъ.

— Вы слышали, я не должна вамъ говорить.

— Есть у нея деньги?

— Я думаю, что у нея будетъ много денегъ.

— Стало быть, она дура, сказалъ графъ и ушелъ.

Леди Мабель провела большую часть дня дома, стараясь припомнить все, что говорила Френку Тригиру, и спрашивая себя благоразумны ли и правдивы ли были ея слова. Она имѣла намѣреніе сказать правду — но можетъ быть не всю. Жизнь, предстоявшая ей — которую ей необходимо было вести — казалась ей такъ трудна! Она неясно видѣла, какъ ей поступить, чтобы остаться чистой, доброй, женственной и въ то же время благоразумной. Она теперь солгала, сказавъ своему другу, что никогда не была влюблена. Но она была влюблена — влюблена въ Френка Тригира. Она знала это такъ хорошо, какъ только могла знать что-нибудь — и сознавалась въ этомъ себѣ много разъ.

Но она не могла выйти за него. А такъ какъ было почти необходимо, чтобы она вышла за кого-нибудь, то какъ будетъ она добра къ этому кому-нибудь! Какъ будетъ она стараться исполненіемъ своихъ обязанностей и вниманіемъ, и если возможно, привязанностью, загладить свою несчастную первую любовь.

Глава XI.
Жестокъ.

Дня три послѣ первой сцены герцога съ дочерью — той сцены, когда ей было запрещено видѣться съ своимъ возлюбленнымъ или писать къ нему — ни слова не было сказано въ Мачингѣ о Тригирѣ, и не было принято никакихъ мѣръ къ тому, чтобы ограничить свободу поступковъ леди Мери. Она сказала, что не будетъ писать къ нему, не сказавъ отцу, и герцогъ такъ гордился честью своей фамиліи, что не считалъ возможнымъ, чтобы дочь обманула его. И дѣйствительно это было невозможно. Не только ея собственныя понятія о долгѣ не допустили бы ее писать къ своему возлюбленному, хотя она выговорила себѣ это право въ какомъ-нибудь непредвидѣнномъ обстоятельствѣ — но чувствовала себя теперь обязанной не имѣть вовсе секретовъ отъ своего отца. Если секретъ и былъ, то его завѣщала ей мать, и хранила она его, въ періодъ горести по матери, думая, что неприлично было поднимать тогда вопросъ о любви и бракѣ. Это было для нея тяжело, хотя необходимо. Она хотѣла, чтобы отецъ узналъ отъ ея возлюбленнаго. Это было сдѣлано; и теперь она могла жить безъ всякихъ секретовъ, открыто, по ея характеру. Она намѣревалась не отказываться отъ своего жениха; она твердо рѣшилась на это. Ничто не могло разлучить ее съ нимъ, кромѣ его или ея смерти — или измѣны съ его стороны. Бракъ же былъ невозможенъ, пока не согласится отецъ. А видѣться съ нимъ — ахъ, да! если бы она могла это сдѣлать съ согласія отца! Она не стыдилась признаться въ своемъ сильномъ желаніи видѣться съ нимъ. Она скажетъ своему отцу, что все ея счастіе зависитъ отъ свиданія съ нимъ. Она не будетъ, застѣнчива, говоря о своей любви. Но она будетъ повиноваться своему отцу.

Въ ней сильно преобладала мысль, что она впослѣдствіи одержитъ верхъ — а также и то, что это «впослѣдствіи» не протянется до неопредѣленнаго періода ея жизни. Такъ какъ она намѣревалась принадлежать Френку Тригиру, она желала, чтобы онъ воспользовался лучшими днями ея молодости столько же, какъ и худшими, и потому рѣшилась растолковать своему отцу, что хотя она будетъ ему повиноваться, но ожидаетъ, что и онъ поступитъ съ нею но человѣчески, и не сдѣлаетъ ее несчастной на неопредѣленный срокъ.

Первыя слова, сказанныя между ними по этому поводу — первыя слова послѣ спора, были сказаны имъ и были возбуждены его чувствомъ, что ея настоящая жизнь въ Мачингѣ должна быть грустна и одинока. Леди Кентрипъ опять писала, что будетъ рада принять ее; но леди Кентрипъ была въ Лондонѣ и должна была тамъ остаться, по-крайней-мѣрѣ, на то время, пока парламентъ будетъ засѣдать. Лондонская жизнь можетъ быть, теперь, не годилась для леди Мери. Составили планъ, который могъ оказаться удобенъ. У герцога былъ въ Ричмондѣ домъ у рѣки, называемый Горнсъ. Онъ предложитъ этотъ домъ леди Кентрипъ и тамъ Мери будетъ ея гостьей. Такъ было рѣшено между герцогомъ и леди Кентрипъ. Не Мери еще этого не знала.

— Я, кажется, завтра поѣду въ Лондонъ, сказалъ герцогъ дочери.

— На долго?

— Только на одну ночь. Я ѣду для тебя.

— Для меня, папа?

— Я писалъ къ леди Кентрипъ.

— Не о мистерѣ Тригирѣ?

— Нѣтъ, не о немъ, сказалъ отецъ гнѣвнымъ и торжественнымъ тономъ. — Я не желаю ничего знать о существованіи мистера Тригира.

— Это невозможно, папа.

— Я упоминалъ о неудобствахъ твоего положенія здѣсь.

— Почему же оно неудобно.

— Ты такъ молода, что не можешь быть безъ собесѣдницы.. Тебѣ не годится оставаться такъ много одной.

— Я этого не чувствую.

— Это очень грустно для тебя, и не можетъ быть полезно. Они поѣдутъ въ Горнсъ, такъ что ты не будешь въ Лондонѣ, и ты найдешь леди Кентрипъ очень милой женщиной.

— Я не желала бы теперь видѣть новыхъ людей, папа, сказала она.

На это онъ не обратилъ вниманія; да и она не приготовилась сказать, что не исполнитъ его приказанія. Когда онъ уѣхалъ изъ Мачинга, она знала, что онъ ѣдетъ приготовлять временный домъ для нея. Ничего болѣе не было сказано о Тригирѣ. Гордость не допустила ее просить, чтобы онъ не упоминалъ объ его имени леди Кентрипъ. А онъ, уѣзжая, не думалъ, что будетъ принужденъ упоминать объ этомъ.

Но когда леди Кентрипъ спросила о дѣвушкѣ и ея привычкахъ — чѣмъ она обыкновенно занимается, какъ привыкла проводить время, чему особенно посвящаетъ себя — тогда, наконецъ, съ большимъ затрудненіемъ герцогъ рѣшился разсказать всю исторію.

— Можетъ быть вамъ лучше узнать все, прибавилъ онъ.

— Бѣдная дѣвушка, герцогъ; мнѣ лучше знать все, сказала леди Кентрипъ. — Разумѣется, онъ не будетъ здѣсь.

— О, конечно, я надѣюсь!

— И въ Горнсѣ.

— Я надѣюсь, что онъ нигдѣ не будетъ видѣться съ нею, сказалъ отецъ.

— Бѣдная дѣвушка!

— Развѣ я не правъ? Не лучше ли тотчасъ прекратить такія вещи?

— Конечно тотчасъ, если надо и можно прекратить.

— Слѣдуетъ прекратить, очень рѣшительно сказалъ герцогъ. — Развѣ вы этого не видите?

— Кто этотъ Тригиръ? Вѣрно имъ позволяли быть вмѣстѣ?

— Онъ, къ несчастію, былъ друженъ съ Сильвербриджемъ, который привезъ его въ Италію. У него нѣтъ ничего, даже профессіи.

Леди Кентрипъ не могла не улыбнуться, когда вспомнила громадное богатство человѣка, говорившаго съ нею, герцогъ увидалъ улыбку и понялъ ее.

— Вы понимаете, что я хочу сказать, леди Кептрипъ, — если бы этотъ молодой человѣкъ годился въ другихъ отношеніяхъ, разумѣется, я могъ бы найти для нихъ доходъ. Но онъ ничтожество; лѣнивый искатель удовольствій, безъ всякихъ средствъ достать ихъ.

— Это очень дурно.

— А что касается званія, съ жаромъ продолжалъ герцогъ: — я не думаю, чтобы я особенно былъ къ нему пристрастенъ. Я также охотно знакомился съ людьми незнатными, какъ и знатными. Но я желаю, чтобы моя дочь вышла за человѣка одного сословія съ нею.

— Это было бы лучше.

— Когда ко мнѣ обращается молодой человѣкъ, который, хотя я считаю его джентльменомъ, не имѣетъ ни знатнаго званія, ни средствъ, ни профессіи, ни имени, и проситъ руки моей дочери, конечно, я вправѣ сказать, что о такомъ бракѣ невозможно и думать. Не правъ ли я? настаивалъ герцогъ.

— Но это жаль. Жаль зачѣмъ они сошлись.

— Дѣйствительно, это достойно сожалѣнія, и я сейчасъ сознаюсь, что виновата не она. Хотя я долженъ быть въ этомъ твердъ, вы не должны предполагать, что я на нее сержусь. Я самъ былъ виноватъ.

Онъ сказалъ это съ такимъ намѣреніемъ, чтобы принять на себя всѣ вины умершей жены, которая составляла съ нимъ одну плоть и кровь.

— Мнѣ въ голову не приходило, чтобы она могла уже полюбить кого-нибудь.

— Глубоко ея чувство, герцогъ?

— Я боюсь, что всѣ ея чувства глубоки.

— Бѣдная дѣвушка!

— Но ихъ надо разлучить! Пока вы останетесь добры къ ней, они должны быть разлучены.

— Не думаю, чтобы я годилась для надзора за молодой дѣвушкой.

— За ней не потребуется надзора.

— Разумѣется, они не будутъ встрѣчаться. Ей лучше знать, что вы сказали мнѣ.

— Она узнаетъ.

— И сказать ей также, что я сдѣлаю все, для того чтобы она была счастлива. Но, герцогъ, излѣчить ее можетъ только одно.

— Время хотите вы сказать.

— Да, время; но я думала не о томъ.

Она улыбнулась и потомъ продолжала:

— Вы не должны предполагать, что я говорю противъ моего пола, если скажу, что она не забудетъ мистера Тригира, пока кто-нибудь другой не понравится ей. Мы должны ждать, пока она поболѣе побываетъ въ обществѣ. Тогда она узнаетъ, что на свѣтѣ есть другіе, кромѣ мистера Тригира. Такъ часто случается, что дѣвушка принимаетъ за любовь сочувствіе къ тому, кому случилось быть ближе къ ней.

Герцогъ очень много думалъ о томъ, что леди Кентрипъ сказала ему — особенно объ этихъ послѣднихъ словахъ: «Пока кто-нибудь другой не понравится ей». Неужели онъ долженъ вывозить свою дѣвочку въ свѣтъ, для того чтобы она могла найти жениха? Въ этой мысли было что-то чрезвычайно непріятное для него. Онъ не очень углублялся въ размышленія объ этомъ предметѣ, но чувствовалъ, что женщину слѣдуетъ отыскивать и найти искусно, такъ сказать, въ какомъ-нибудь скрытномъ мѣстѣ, а не посылать на рынокъ для продажи. Въ его исторіи было несчастіе — несчастіе, котораго онъ никогда не рѣшился бы сообщить никому, воспоминаніе о которомъ онъ всегда глубоко скрывалъ въ груди — несчастіе, состоявшее въ томъ, что не искусными поисками пріобрѣлъ онъ женщину, въ чьи руки ввѣрилъ онъ струны своего сердца. Жена его подверглась этимъ поискамъ, прежде чѣмъ онъ ее видѣлъ, и его женитьба на ней была дѣломъ благоразумно устроеннымъ. Теперь ему сказали, что его дочь слѣдуетъ ввести туда, гдѣ бываютъ молодые люди, чтобы она могла достаточно пристраститься къ кому-нибудь и забыть Тригира. Ему казалось, что такимъ образомъ она можетъ лишиться свѣжаго цвѣта своей невинности. Какимъ образомъ должна она перенести свою любовь? Пусть она бываетъ тамъ, гдѣ встрѣтитъ богатаго наслѣдника, который можетъ быть прельстится ея красотой; или тамъ, гдѣ, другой молодой вельможа будетъ для нея приличнымъ мужемъ! Постараемся бросить ее въ объятія этого человѣка — или свести съ тѣмъ! Неужели его дочь слѣдуетъ подвергать этому? Конечно, тотъ способъ, которому онъ былъ обязанъ своей женой, будетъ лучше этого. Пусть скажутъ — только самъ онъ, конечно, не могъ этого сказать — пусть скажутъ человѣку знатному, богатому и пользующемуся хорошей репутаціей: «Вотъ для васъ жена съ такимъ-то приданымъ и красотой, какъ вы сами можете видѣть, знатнѣйшаго рода, очень хорошая во всѣхъ отношеніяхъ — только сердце свое она отдала молодому человѣку по имени Тригиру. Бракъ между ними невозможенъ; но можетъ быть эта дѣвушка годится для васъ?» Такимъ образомъ женился онъ. Въ этомъ было отсутствіе той романической стороны, которая, хотя онъ не испыталъ этого въ своей жизни, всегда была присуща его воображенію. Жена его часто насмѣхалась надъ тѣмъ, что онъ можетъ жить только между цифрами и офиціальными подробностями; но ей не было дано способности заглядывать въ сердце человѣка и понимать все, что было въ немъ. Да, въ подобномъ устройствѣ брака для жены и мужа не могло быть никакой трепещущей деликатности женскихъ романическихъ чувствъ; но все-таки это лучше, чѣмъ стоять у столба на рынкѣ, пока явится приличный покупатель. Ему не приходило въ голову, что деликатность, невинность, романическая сторона, все можетъ сохраниться, если онъ отдастъ свою дочь человѣку, котораго она любитъ. Если бы онъ могъ устроить будущее по своему желанію, онъ заставилъ бы ее вести тихую жизнь три года, съ карандашомъ въ рукѣ, или съ нотами предъ ея глазами, и потомъ выйти, очищенной, такъ сказать, подобнымъ карантиномъ отъ нечистоты, которой подверглась она.

Вернувшись въ Мачингъ, онъ тотчасъ сказалъ своей дочери что устроилъ для нея, и потомъ началось продолжительное разсужденіе о его взглядахъ на будущее и о ея.

— Вы не сказали ей о мистерѣ Тригирѣ? спросила она.

— Такъ какъ ты будешь подъ ея надзоромъ нѣкоторое время, я счелъ это за лучшее.

— Можетъ быть. Можетъ быть… вы боялись.

— Нѣтъ, я не боялся, сказалъ онъ съ гнѣвомъ.

— Вамъ нечего бояться. Я и въ другомъ мѣстѣ не сдѣлаю ничего такого, чего не сдѣлала бы здѣсь, я не сдѣлаю ничего, не сказавъ вамъ.

— Я знаю, что могу положиться на тебя.

— Но, папа, я всегда останусь при желаніи выйти за мистера Тригира.

— Нѣтъ! воскликнулъ онъ.

— Да; — всегда. Я желаю, чтобы вы поняли все. Вы никакимъ образомъ не разлучите меня съ нимъ.

— Мери, это очень нехорошо.

— Не можетъ быть нехорошо говорить правду, папа. Я попытаюсь исполнить всѣ ваши приказанія. Я не буду видѣться съ нимъ, не стану писать къ нему, если не встрѣтится особеннаго повода. А если увижу его, или напишу къ нему, я вамъ скажу. И, разумѣется, я не подумаю выйти замужъ безъ вашего позволенія. Но буду ожидать, что вы позволите мнѣ выйти за него.

— Никогда!

— Тогда я сочту васъ жестокимъ, и вы разобьете мнѣ сердце.

— Ты не должна называть жестокимъ твоего отца.

— Я надѣюсь, что вы не будете жестоки.

— Я никогда не могу позволить тебѣ выйти за этого человѣка. Это будетъ совершенно неприлично. Я не могу позволить тебѣ говорить, что я жестокъ, потому что исполняю свою обязанность. Ты будешь видѣть другихъ.

— Очень многихъ, можетъ быть.

— И… забудешь его.

— Никогда! Я его не забуду. Я возненавидѣла бы себя, если бы считала это возможнымъ. Что это за любовь, которую можно забыть такимъ образомъ?

Услышавъ это, онъ подумалъ, забыла ли его жена, мать этой дѣвушки, свою первую любовь къ этому Бурго Фицджеральду, за котораго желала выйти.

Когда онъ уходилъ, она позвала его.

— Мнѣ кажется я должна сказать еще одно, папа. Если леди Кентрипъ заговоритъ со мною о мистерѣ Тригирѣ, я могу только повторить ей то, что сказала вамъ. Я никогда отъ него не откажусь.

Услыхавъ это, онъ сердито отвернулся отъ нея, почти топнулъ ногою, когда она спокойно вышла изъ комнаты.

Жестокъ! Она сказала ему, что онъ будетъ жестовъ, если станетъ противиться ея любви. А ему казалось, что онъ не могъ быть жестокъ, даже къ мухѣ, даже въ политическому противнику. Жестокость не могла быть безъ недобросовѣстности, а развѣ онъ не старался всегда быть добросовѣстнымъ? жестокъ къ родной дочери!

Глава XII.
Въ Ричмондѣ.

Какъ жалъ! какъ жаль! Таковъ былъ взглядъ леди Кентрипъ. Судя по словамъ отца этой дѣвушки, она была расположена думать, что болѣзнь пустила въ ней глубокіе корни. «Она все принимаетъ глубоко», сказалъ онъ.

И она также изъ другихъ источниковъ слышала кое-что объ этой дѣвушкѣ. Она боялась, что это войдетъ глубоко. Тысячу разъ жаль! Потомъ она спросила себя, ne слѣдуетъ ли считать этотъ бракъ невозможнымъ. Герцогъ выразился очень положительно — нѣсколько разъ повторилъ, что это совершенно невозможно, и выразился такимъ образомъ, чтобы заставить ее понять, что онъ не согласится никогда каковы бы ни были страданія дѣвушки. Но леди Кентрипъ хорошо знала свѣтъ и ей было извѣстно, что въ подобныхъ дѣлахъ дочери оказываются тверже отцовъ. Онъ объявилъ, что Тригиръ молодой человѣкъ съ весьма небольшими средствами, и любитель такихъ удовольствій, которыя требуютъ большихъ средствъ. Худшей репутаціи нельзя было придать человѣку, который предлагаетъ себя въ зятья. Но леди Кентрипъ думала, что герцогъ можетъ быть ошибается. Она никогда не видала мистера Тригира, но ей казалось, что она слышала его имя, и что съ этимъ именемъ соединялась репутація совсѣмъ не такая, какую приписывалъ ему герцогъ.

Леди Кентрипъ, которая въ это время была женщина моложавая, лѣтъ сорока, имѣла двухъ замужнихъ дочерей. Младшая, годъ тому назадъ, сдѣлалась женою лорда Ниддерделя, человѣка среднихъ лѣтъ, давно уже извѣстнаго въ Лондонѣ, родственника покойной герцогини, наслѣдника маркизскаго титула и члена Парламента. Этотъ бракъ считался не очень блистательнымъ, но мужъ былъ добродушный и пріятный, и леди Кентрипъ любила его. Прежде всего она обратилась къ нему за свѣдѣніями.

— О! да, я его знаю. Онъ изъ нашего кружка въ Бергарденѣ.

— Надѣюсь, не теперь, сказала она, смѣясь.

— Конечно, я теперь не такъ часто вижусь съ ними какъ бывало. Тригиръ человѣкъ вовсе не дурной. Онъ неразлученъ съ Сильвербриджемъ. Когда Сильвербриджъ поступаетъ такъ какъ Тригиръ ему велитъ, онъ ведетъ себя довольно хорошо; но къ несчастію есть другой человѣкъ, по имени Тифто, и когда Тифто одерживаетъ верхъ, тогда Сильвербриджъ немножко свихнется.

— Такъ онъ не въ долгахъ?

— Кто? Тригиръ? Я думаю, что онъ менѣе всѣхъ на свѣтѣ долженъ кому-нибудь.

— Держитъ онъ пари?

— О! нѣтъ — совсѣмъ наоборотъ. Онъ строгъ, саркастиченъ, нѣчто въ родѣ книжника — человѣкъ, который знаетъ все, и отворачивается отъ тѣхъ, кто не знаетъ ничего.

— У него нѣтъ никакого состоянія?

— Очень небольшое, кажется. Имѣй онъ деньги, онъ въ прошломъ году женился бы на леди Мабъ Грексъ.

Леди Кентрипъ, судя по тому что слышала, начала думать, что герцогъ ошибается относительно молодого человѣка. Но прежде чѣмъ леди Мери пріѣхала къ ней, она навела еще справки. Она знала леди Мабель, и поэтому знала мисъ Касвери. Ей удалось остаться наединѣ съ мисъ Касвери и она разспросила о Тригирѣ.

— Онъ родственникъ милорду, сказала мисъ Касъ.

— Я такъ и думала. Желала бы я знать какого рода этотъ молодой человѣкъ. Онъ очень друженъ съ лордомъ Сильвербриджемъ.

Тутъ мисъ Касвери очень ясно высказала свое мнѣніе.

— Если у лорда Сильвербриджа не будетъ друзей хуже чѣмъ мистеръ Тригиръ, то съ нимъ не сдѣлается ничего дурного.

— Я полагаю, онъ не очень богатъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Онъ получитъ какое-то состояніе, кажется, послѣ смерти его матери. Я имѣю очень хорошее мнѣніе о мистерѣ Тригирѣ, только я желаю, чтобы у него была какая-нибудь профессія. Но зачѣмъ вы спрашиваете о немъ, леди Кентрипъ?

— Ниддердель говорилъ со мною о немъ и сказалъ, что онъ очень друженъ съ лордомъ Сильвербриджемъ. Лордъ Сильвербриджъ теперь поступаетъ въ Парламентъ, и такъ сказать начинаетъ свою жизнь въ свѣтѣ и было бы очень жаль, если бы онъ попалъ въ дурныя руки.

Можно, однако, сомнѣваться, обманула ли эта маленькая ложь мисъ Касвери.

Въ началѣ второй недѣли въ маѣ, герцогъ привезъ свою дочь въ Горнсъ и выразилъ свое намѣреніе остаться въ Лондонѣ. Леди Мери тотчасъ спросила его нельзя ли ей остаться съ нимъ, но онъ этого не позволилъ. Домъ въ Лондонѣ, сказалъ онъ, будетъ скучнѣе даже Мачинга.

— Мнѣ право стыдно, что я надѣлала вамъ столько хлопотъ, сказала леди Мери своему новому другу.

— Мы очень рады, что вы у насъ, душа моя.

— Но я знаю, что вы были принуждены оставить Лондонъ для меня.

— Мнѣ очень нравится этотъ домъ, который вашъ отецъ былъ такъ любезенъ и одолжилъ намъ на время, Въ Лондонѣ теперь меня не прельщаетъ ничего. Обѣ мои дочери замужемъ, и поэтому я считаю себя старухой, исполнившей свою задачу. Не находите ли вы, что здѣсь гораздо пріятнѣе, чѣмъ въ Лондонѣ въ это время года?

— Я совсѣмъ не знаю Лондона. Меня только-что вывезли въ свѣтъ, когда бѣдная мама уѣхала за границу.

Жизнь, которую онѣ вели, была очень тиха, и, вѣроятно, показалась бы очень скучна леди Кентрипъ, не смотря на ея лѣта и желаніе уединенія. Но мѣсто было прелестное. Май въ Англіи изъ всѣхъ мѣсяцевъ въ году самый предательскій, самый опасный и самый суровый. Теплаго пальто носить нельзя, а безъ теплаго пальта кто же можетъ вынести майскій вѣтеръ? Но изъ всѣхъ мѣсяцевъ это самый красивый. Трава зелена, молодые листья на деревьяхъ, имѣя весь блескъ и яркость свѣта весенней растительности, не скрываютъ формы вѣтвей тяжелыми массами большихъ листьевъ, какъ въ болѣе поздніе мѣсяцы. А изъ всѣхъ виллъ около Лондона Горнсъ была самая красивая. Широкая зеленая лужайка спускалась къ самому берегу Темзы, положительно омывавшей бахрому травы, когда приливъ высокъ. Вдоль берега шелъ рядъ цвѣтущихъ ясеней, наклоненныя вѣтви которыхъ тамъ и сямъ касались воды. Это было одно изъ тѣхъ мѣстъ, которыя съ перваго взгляда заставляютъ зрителя чувствовать, что имѣть возможность жить тутъ и смотрѣть на это всегда было бы достаточнымъ счастіемъ для жизни.

Въ концѣ недѣли къ леди Мери пріѣхала гостья. Очень хорошенькій экипажъ подъѣхалъ къ Горнсу, и слуга спросилъ леди Мери Паллизеръ. Владѣтельница этого экипажа была мистрисъ Финнъ. Надо объяснить читателю, что между мистрисъ Финнъ и леди Кентрипъ никогда дружбы не было, хотя онѣ встрѣчались. Политическая короткость, существовавшая между герцогомъ и лордомъ Кентрипомъ, возбудила короткость также и между ихъ женъ. Герцогиня и леди Кентрипъ были друзьями — въ нѣкоторомъ родѣ. Но мистрисъ Финнъ никогда дружелюбно не принимали тѣ, среди которыхъ жила леди Кентрипъ. Поэтому, когда доложили о мистрисъ Финнъ и слуга сказалъ, что посѣтительница спрашиваетъ леди Мери, леди Кентрипъ, сидѣвшая съ своей гостьей, должна была подумать, что ей дѣлать. Герцогъ, въ это время очень сердившійся на мистрисъ Финнъ, не упомянулъ о ней, когда поручалъ дочь свою надзору леди Кентрипъ. Въ эту минуту ей пришло въ голову, что весьма вѣроятно мистрисъ Финнъ будетъ исключена изъ короткости съ Паллизеровской фамиліей послѣ смерти герцогини, что герцогъ не захочетъ поддерживать прежнія сношенія и ради своей дочери, и себя. Если такъ, хорошо ли, что мистрисъ Финнъ пріѣзжаетъ въ домъ, занимаемый теперь женщиной, у которой она не бывала, для того чтобы такимъ образомъ навязаться дочери герцога? Мистрисъ Финнъ не выходила изъ экипажа, но послала спросить, можетъ ли ее видѣть леди Мери. Во всемъ этомъ было много затруднительнаго. Леди Кентрипъ взглянула на свою гостью, которая тотчасъ встала съ своего мѣста.

— Желаете вы видѣть ее? спросила леди Кентрипъ.

— О, да, конечно.

— Видѣли вы ее съ-тѣхъ-поръ… съ-тѣхъ-поръ, какъ пріѣхали изъ Италіи?

— О, да! Она была въ Мачингѣ, когда умерла бѣдная мама. И папа уговорилъ ее остаться потомъ. Разумѣется, я приму ее.

Слугѣ велѣли просить мистрисъ Финнъ, а леди Кентрипъ ушла.

Мистрисъ Финнъ поцѣловала своего молодого друга, спросила о здоровьѣ и все ли хорошо идетъ въ домѣ, въ которомъ она теперь живетъ — въ домѣ, хорошо знакомомъ мистрисъ Финнъ — наговорила Мери разныхъ любезностей съ своей обычной привѣтливостью, прежде чѣмъ упомянула о томъ, зачѣмъ пріѣхала въ этотъ день въ Горисъ.

— Я переписывалась съ вашимъ отцомъ, Мери.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— И, къ несчастію, эта переписка была не совсѣмъ пріятна для меня.

— Сожалѣю объ этомъ, мистрисъ Финнъ.

— И я тоже очень сожалѣю. Могу сказать по правдѣ, что на свѣтѣ нѣтъ человѣка, кромѣ моего мужа, котораго я такъ бы уважала, какъ вашего отца. Я не люблю употреблять слишкомъ сильныя выраженія, а то я сказала бы, что я болѣе, чѣмъ уважаю его. Чрезъ мою короткость съ вашей милой матерью, я внимательно наблюдала за его поступками и пришла къ такому убѣжденію, что, можетъ быть, на свѣтѣ нѣтъ другого человѣка такого справедливаго и такого патріота. Теперь онъ очень сердится на меня — и весьма несправедливо.

— За меня?

— Да, за васъ. Если бы дѣло шло не о васъ, я не безпокоила бы васъ.

— И за…?

— Да, за мистера Тригира также. Когда я говорю вамъ, что была переписка, я должна объяснить, что написала герцогу одно длинное письмо, и въ отвѣтъ получила одно очень короткое. Въ этомъ состояла вся переписка. Вотъ письмо вашего отца ко мнѣ.

Она вынула изъ кармана письмо, которое леди Мери прочла съ лицомъ, покрытымъ румянцемъ. Письмо состояло въ слѣдующемъ:

«Герцогъ Омпіумъ понялъ изъ письма мистрисъ Финнъ, что въ то время, когда мистрисъ Финнъ была гостьей герцога въ Мачингѣ, ей было извѣстно одно обстоятельство, затрогивавшее честь и счастіе герцога — и это обстоятельство она не сообщила герцогу. Герцогъ думаетъ, что довѣріе, оказанное мистрисъ Финнъ, должно было сдѣлать такое сообщеніе обязательнымъ. Герцогъ находитъ, что дальнѣйшая переписка между нимъ и мистрисъ Финнъ объ этомъ не можетъ повести ни къ чему хорошему».

— Вы понимаете? спросила мистрисъ Финнъ.

— Кажется.

— Это просто значитъ вотъ что: когда я была въ Мачингѣ, онъ считалъ меня достойной имѣть временное попеченіе о васъ и о вашемъ счастіи, что онъ поручилъ мнѣ, другу вашей милой матери, заступить мѣсто, которое, къ несчастію, сдѣлалось свободнымъ послѣ ея смерти, и это значитъ также, что я обманула его и измѣнила тому довѣрію, знавъ о вашей помолвкѣ, которую онъ не одобряетъ и о которой онъ тогда не зналъ.

— Я понимаю, что онъ именно это хочетъ сказать.

— Да, леди Мери, онъ именно это хочетъ сказать. Потомъ онъ даетъ мнѣ знать, что, такъ какъ я измѣнила тому довѣрію, которое онъ мнѣ оказалъ, что, такъ какъ я согласилась помогать вашей секретной помолвкѣ — онъ считаетъ меня недостойной своего уваженія и знакомства. Это все равно, какъ если бы онъ сказалъ мнѣ прямо, что между женщинами, извѣстными ему, нѣтъ ни одной гнуснѣе и фальшивѣе меня.

— Нѣтъ, не это, мистрисъ Финнъ.

— Да, это, все это. Онъ говоритъ мнѣ это и прибавляетъ, что объ этомъ нечего болѣе ни писать, ни говорить. Я не могу подчиниться такому суровому приговору. Вы знаете правду, леди Мери.

— Не называйте меня леди Мери… Не ссорьтесь со мною.

— Если вашъ отецъ поссорился со мною, мы съ вами не можемъ быть друзьями. Ваша обязанность къ нему запрещаетъ это. Я не должна бы пріѣзжать къ вамъ теперь, если бы не чувствовала, что я обязана оправдаться. То, въ чемъ меня обвиняютъ, такъ для меня противно, что я принуждена и сдѣлать, и сказать что-нибудь, хотя предметъ самъ по себѣ таковъ, что я охотно бы молчала.

— Что могу я сдѣлать, мистрисъ Финнъ?

— Это мистеръ Тригиръ сказалъ мнѣ, что вашъ отецъ сердится на меня. Онъ зналъ, что я сдѣлала и почему, и былъ обязанъ сказать мнѣ, для того чтобы я оправдала себя предъ герцогомъ. Я написала къ нему и объяснила все — какъ вы сказали мнѣ о вашей помолвкѣ, и какъ я убѣждала мистера Тригира не скрывать этого отъ вашего отца. Въ отвѣтъ на мое письмо я получила — это.

— Написать мнѣ къ папашѣ?

— Ему надо растолковать, что какъ только я услыхала о помолвкѣ, я убѣждала васъ и мистера Тригира сообщить ему объ этомъ. Вы помните, какъ это было.

— Я помню все.

— Я не считала моей обязанностью самой говорить съ герцогомъ, но считала своей обязанностью заботиться о томъ, чтобы ему было сказано объ этомъ. Теперь онъ пишетъ, какъ-будто я съ самаго начала знала все это и какъ-будто скрывала отъ него въ то самое время, когда онъ пригласилъ меня остаться въ Мачингѣ для васъ. Это я считаю жестокимъ — и несправедливымъ. Я не могу опровергать его слова. Я знала объ этомъ, когда была въ Мачингѣ, потому что вы въ Мачингѣ сказали мнѣ; но онъ намекаетъ, что я знала объ этомъ прежде. Когда вы сказали мнѣ, я чувствовала, что обязана позаботиться о томъ, чтобы это дѣло не скрывали долѣе отъ него, и я исполнила мою обязанность. Теперь вашъ отецъ дѣлаетъ мнѣ выговоръ — и въ тоже время запрещаетъ мнѣ писать къ нему!

— Я скажу ему все, мистрисъ Финнъ.

— Пусть его пойметъ это. Я болѣе не желаю къ нему писатью Послѣ того, что случилось, не могу сказать, чтобы я желала видѣть его. Но я думаю, что онъ долженъ сознаться мнѣ, что онъ ошибался. Онъ не долженъ бояться, что я обезпокою его своимъ отвѣтомъ. Но я должна знать, что онъ снялъ съ меня обвиненіе въ проступкѣ, котораго я за собой не признаю.

Потомъ она нѣсколько церемонно, хотя, вмѣстѣ съ тѣмъ, и дружелюбно простилась съ дѣвушкой.

— Мнѣ нужно видѣть папашу какъ можно скорѣе, сказала лотомъ леди Мери леди Кентрипъ.

Она объяснила причину своего желанія и разсказала всю исторію.

— Вы не думаете, что она должна была тотчасъ сказать папашѣ? спросила леди Мери.

Объ этомъ пунктѣ нравственнаго закона пожилая женщина, имѣвшая своихъ собственныхъ дочерей, нашла труднымъ дать немедленный отвѣтъ. Конечно, родителямъ слѣдуетъ тотчасъ знать о помолвкѣ ихъ дочерей; конечно, не слѣдуетъ допускать тайныхъ помолвокъ. Леди Кентрипъ находила, что, если мистрисъ Финнъ приняла порученный ей надзоръ за дочерью, она не могла, не нарушивъ довѣрія, позволить себѣ хранить подобную тайну.

— Она этого не сдѣлала, заступилась леди Мери за своего друга.

— Но она уѣхала, не сказавъ ему, душа моя.

— Но ему было сказано по ея настоянію.

— Это правда; но я сомнѣваюсь, должна ли она была оставить его въ невѣдѣніи хоть одинъ-часъ.

— Но объ этомъ сказала ей я. Она измѣнила бы мнѣ.

— Ей не слѣдовало выслушивать вашихъ признаній, Мери. Но я не желаю обвинять ее. Она кажется мнѣ женщиной благородной, и я нахожу, что вашъ папа жестокъ къ ней.

— Мамаша это знала всегда, сказала Мери.

На это леди Кентрипъ отвѣта не дала. Какую причину не имѣлъ бы герцогъ сердиться на мистрисъ Финнъ, онъ имѣлъ гораздо болѣе причины сердиться на свою жену. Но смерть освободила ее отъ всякаго обвиненія.

Леди Мери написала къ своему отцу, что желаетъ видѣть его и говорить съ нимъ о мистрисъ Финнъ.

Глава XIII.
Несправедливость герцога.

Ничего хорошаго не вышло изъ свиданія леди Мери съ отцомъ. Онъ увѣрялъ, что мистрисъ Финнъ поступила съ нимъ вѣроломно, когда уѣхала изъ Мачинга, не сказавъ ему, что знала о помолвкѣ его дочери съ мистеромъ Тригиромъ. Конечно, мысль о томъ, что она знала обо всемъ, прежде чѣмъ пріѣхала въ Мачингъ, постепенно вышла изъ головы его, но даже это сдѣлалось такъ медленно, что чувство негодованія не уменьшилось. По его мнѣнію, она нарушила довѣріе, оказанное ей, и дочь не могла уговорить его сказать, что онъ проститъ ей. Ужъ, конечно, нельзя было его уговорить извиниться въ сдѣланномъ обвиненіи. А дочь именно объ этомъ и просила; а онъ не могъ удержаться отъ гнѣва при этомъ.

— Она не должна была пропустить ни одной минуты, чтобы сказать мнѣ все.

Положеніе бѣдной леди Мери было довольно непріятно. Великій грѣхъ — грѣхъ такой великій, что знать о немъ одинъ день и не сказать было само по себѣ ужаснымъ проступкомъ со стороны мистрисъ Финнъ — былъ совершенъ Мери. И она до такой степени не соглашалась съ своимъ отцомъ, что этотъ свой грѣхъ считала добродѣтелью, и если бы мистрисъ Финнъ сказала объ этомъ ея отцу, то такого вѣроломства ей простить было бы нельзя! Когда онъ сказалъ, что это затрогивало его честь, она не могла удержаться, чтобы не увѣрить его, что честь въ совершенной безопасности въ рукахъ его дочери. А когда онъ объявилъ, что первой обязанностью мистрисъ Финнъ было спасти его отъ безславія, леди Мери не выдержала и сказала:

— Папа, безславія быть не могло.

— Это пока мы отложимъ въ сторону, сказалъ онъ съ такимъ видомъ, который внушалъ страхъ даже его собратамъ перамъ: — но если ты будешь писать къ мистрисъ Финнъ, то должна растолковать ей, кто я считаю ея поступокъ непростительнымъ.

Ничего не было выиграно и бѣдная леди Мери принуждена была написать нѣсколько строкъ, очень для нея непріятныхъ.

«Любезная мистрисъ Финнъ! Я видѣла папашу и онъ думаетъ, что вы должны были сказать ему, когда я сказала вамъ. Я нахожу, что это было бы жестоко и несправедливо къ мистеру Тригиру, который былъ готовъ обратиться къ папашѣ и откладывалъ это только по причинѣ смерти бѣдной мамаши. Такъ какъ я сказала мамашѣ, разумѣется, онъ долженъ былъ сказать папашѣ. А вамъ я сказала, потому что вы были такъ добры ко мнѣ! Я жалѣю, что навлекла на васъ эти непріятности; но что же могу я сдѣлать? Я сказала ему, что должна написать вамъ. Я думаю, что это лучше, хотя я должна сказать вамъ вещи непріятныя. Надѣюсь, что все это современемъ пройдетъ, потому что я очень васъ люблю. Вы можете быть совершенно увѣрены въ томъ, что я никогда не перемѣнюсь».

Это корреспондентка говорила не о своей дружбѣ къ своему другу, а о своей любви къ своему жениху — такъ другъ это и понялъ.

"Я надѣюсь, что все устроится современемъ, и что мы будемъ съ вами видѣться. — Любящій вашъ другъ

Мери Паллизеръ"

Когда мистрисъ Финнъ получила это письмо, она была одна въ своемъ домѣ, въ Парковомъ переулкѣ. Мужъ ея былъ на сѣверѣ Англіи. Она ничего не говорила ему объ этомъ, боясь, что онъ сочтетъ себя обязаннымъ заступиться за свою жену. Хотя она должна была поссориться съ герцогомъ, она очень желала, чтобы ея мужъ не былъ къ этому принужденъ. Ихъ отношенія скорѣе были политическія, чѣмъ личныя. По многимъ причинамъ, между ними не должно быть открытаго разрыва. Но ея мужъ былъ горячъ, и если она скажетъ ему все и покажетъ письмо, написанное герцогомъ, онъ можетъ перемолвиться съ герцогомъ такими словами, которыя сдѣлаютъ невозможными дальнѣйшія сношенія между ними.

Это очень безпокоило мистрисъ Финнъ. Она очень цѣнила честь дружбы герцога. Во все время своей короткости съ герцогиней, она старалась не навязываться ему, не потому чтобы относилась къ нему равнодушно, но она примѣтила, что лучше можетъ сойтись съ нимъ, держась поодаль, чѣмъ выдвигаясь впередъ. И она знала, что это ей удалось. Она могла сказать себѣ съ гордостью, что ея обращеніе съ нимъ всегда показывало женщину высокаго ума и прекрасныхъ чувствъ. Она знала, что заслужила его хорошее мнѣніе, что во всѣхъ своихъ поступкахъ съ нимъ, съ его дядей и женой она давала много и получала мало. Менѣе всѣхъ на свѣтѣ способна она была проговориться объ этомъ; но тѣмъ не менѣе она сознавала свои заслуги предъ нимъ. А поступать такимъ образомъ заставлялъ ее искренній восторгъ къ этому человѣку. Во всѣхъ ихъ политическихъ непріятностяхъ она понимала его лучше, чѣмъ герцогиню. Смотря издали, она поняла характеръ этого человѣка изъ сообщеній его жены и своего мужа.

Она чувствовала вполнѣ, что онъ былъ къ ней несправедливъ — жестоко несправедливъ. Онъ обвинялъ ее въ томъ, что она умышленно скрыла отъ него тайну, которую онъ долженъ былъ знать, между тѣмъ, какъ съ той минуты, какъ она услыхала объ этой тайнѣ, она рѣшила, что онъ долженъ о ней узнать. Она чувствовала, что заслужила его хорошее мнѣніе во всемъ, но ни въ чемъ такъ какъ въ этомъ дѣлѣ, а онъ обращается съ ней съ высокомѣрной суровостью, доходящей даже до дерзости. Какое письмо написалъ онъ къ ней! Даже уши ея горѣли, когда она опять прочла это письмо. Ни въ началѣ, ни въ концѣ не было даже обыкновенныхъ вѣжливыхъ выраженій: «Герцогъ понимаетъ…» «Герцогъ думаетъ…» «Герцогъ находитъ…» находитъ, что его не слѣдуетъ безпокоить ни письмами, ни разговоромъ; и въ концѣ концовъ это означаетъ, что герцогъ находятъ ея поступки недостойными благородной женщины! И это послѣ всего, что она сдѣлала!

Она не хочетъ этого переносить. Пока вотъ все, что она могла сказать себѣ. Она не сердилась на леди Мери. Она не сомнѣвалась, что дѣвушка употребила всѣ силы, чтобы образумить отца. Но изъ-за того, что леди Мери не удалось, она, мистрисъ Финнъ, не намѣрена переносить такую обиду. И терпѣть это должна она одна! Она никому не могла объ этомъ сообщить; ни съ кѣмъ не могла посовѣтоваться. Она не хотѣла вовлечь своего мужа въ ссору, которая могла повредить его положенію, какъ члену политической партіи. Никому другому не могла она сообщить тайну любви леди Мери. Однако, она не могла перенести этой несправедливости.

Она написала герцогу слѣдующее:

"Парковый переулокъ, четвергъ, 12 мая 18., «Мистрисъ Финнъ находитъ необходимымъ видѣть герцога по поводу его письма къ ней. Если его свѣтлость дастъ ей знать, въ какой день и въ которомъ часу онъ посѣтитъ ее, мистрисъ Финнъ останется дома принять его».

Глава XIV.
Новый депутатъ отъ Сильвербриджа.

Лорду Сильвербриджу дали знать, что ему слѣдуетъ поѣхать въ Сильвербриджъ за нѣсколько дней до выборовъ, чтобы показать себя избирате тамъ. Когда день выборовъ приблизился, сдѣлалось извѣстнымъ, что другого кандидата не будетъ. Консервативная сторона была популярна между сильвербриджскими торговцами. Сильвербриджъ гордился честью, что депутатомъ его наслѣдникъ дома Омніумъ, даже когда этотъ наслѣдникъ былъ либералъ — считалъ такимъ обыкновеннымъ дѣломъ, чтобы городокъ находился въ его распоряженіи, что никакой политическій вопросъ не могъ возникнуть, пока онъ былъ депутатомъ. И если бы герцогъ продолжалъ высылать къ нимъ либераловъ одного за другимъ, когда самъ перешелъ въ Палату Лордовъ, тогда не было бы и рѣчи о томъ, годятся ли эти люди. Сильвербриджа считали, разумѣется, либераломъ, потому что Палливеры были либералы. Но когда дѣло было предоставлено имъ самимъ, когда герцогъ объявилъ, что не станетъ вмѣшиваться болѣе — потому что городокъ такимъ образомъ получилъ свободу — тогда городокъ началъ чувствовать предпочтеніе къ консерватизму.

— Если его свѣтлость дѣйствительно намѣренъ предоставить намъ поступать, какъ мы хотимъ, чего мы никогда не подумали бы просить у его свѣтлости, тогда, обсудивъ хорошенько дѣло между собой, мы нашли, что мы въ сущности консерваторы.

Такимъ образомъ городокъ выбралъ нѣкоего мистера Флечера; но все-таки чувствовалъ опасеніе, что это оскорбитъ герцога. Домъ Паллизеръ, Гетерумскій замокъ, герцогъ Омніумъ, особенно этотъ герцогъ, были такъ велики въ глазахъ городка, что онъ выше всего ставилъ свою обязанность. Городокъ не совсѣмъ радовался своему освобожденію; но когда герцогъ высказался разъ, два и три, тогда съ колеблющимся сердцемъ городокъ выбралъ Флечера. Теперь Флечера уговорили быть депутатомъ отъ графства, и для городка было утѣшительно опять вернуться подъ теплое крылышко Паллизеровъ.

Въ такомъ положеніи находилось дѣло, когда лорду Сильвербриджу дали знать, что его присутствіе въ городкѣ будетъ считаться лестнымъ. До сихъ поръ никто не зналъ его въ Сильвербриджѣ. Въ дѣтствѣ онъ не часто бывалъ въ Гетерумскомъ замкѣ, и употреблялъ всѣ силы, чтобы не бывать тамъ, когда вышелъ изъ дѣтства. Всѣ Паллизеры гордились Гетерумскимъ замкомъ, но всѣ его терпѣть не могли.

— О! да, я поѣду, сказалъ онъ Мортону, который пріѣхалъ въ Лондонъ. — Я полагаю мнѣ нѣтъ никакой надобности останавливаться въ казармахъ?

Казармы означали замокъ.

— Я остановлюсь въ гостиницѣ.

Мистеръ Мортонъ просилъ наслѣдника остановиться въ его домѣ; но Сильвербриджъ объявилъ, что онъ предпочитаетъ гостиницу, такъ было это рѣшено. Онъ долженъ былъ видѣться тамъ съ разными политиками, съ Спруджономъ, Спрутомъ, Дю Вунгомъ, которые желали получить благодарность за то что они сдѣлали. Но кто поѣдетъ съ нимъ? Онъ конечно пригласилъ бы Тригира, но съ Тригиромъ онъ послѣднія двѣ недѣли былъ разлученъ. Онъ очень занимался скачками. Онъ доѣхалъ въ Честеръ съ маіоромъ Тифто и при благопріятномъ вліяніи маіора, выигралъ небольшую сумму — и теперь очень старательно приготовлялся для ньюмаркетскаго Второго Весенняго Митинга. Слѣдовательно, онъ много времени проводилъ съ маіоромъ Тифто. А когда его стали убѣждать ѣхать въ Сильвербриджъ, онъ необдуманно пригласилъ Тифто ѣхать съ нимъ. Тифто былъ въ восторгѣ. Лорда Сильвербриджа должны были встрѣтить въ Сильвербриджѣ разные извѣстные политики изъ окрестностей, и маіоръ Тифто очень радовался возможности войти въ политическій міръ. Но какъ только лордъ Сильвербриджъ сдѣлалъ это предложеніе, онъ тотчасъ увидалъ свою неосторожность. Тифто годился для Честера или Ньюмаркета, годился можетъ быть для Вергардена, но не для выборной поѣздки. Молодому вельможѣ пришло въ голову, что если судьба опредѣлила его быть представителемъ Сильвербриджа въ Парламентѣ слѣдующіе двадцать лѣтъ, то Сильвербриджу слѣдуетъ питать къ нему восторженное уваженіе, что Сильвербриджа слѣдуетъ заставить смотрѣть на него какъ на достойнаго сына своего отца и приличнаго представителя британской политической знати. Пораженный серіозными размышленіями этого рода, онъ высказалъ свои мысли Тригиру.

— Я очень люблю Тифто, сказалъ онъ: — но не знаю можно ли его брать на выборы.

— Не думаю, очень рѣшительно сказалъ Тригиръ.

— Онъ очень хорошій человѣкъ, сказалъ Сильвербриджъ: — я не знаю никого честнѣе Тифто.

— Пожалуй что такъ. Или лучше сказать, я не знаю. Мнѣ ничего неизвѣстно насчетъ честности маіора, и я сомнѣваюсь извѣстно ли тебѣ. Верхомъ ѣздитъ онъ очень хорошо.

— Какое это имѣетъ отношеніе къ дѣлу?

— Рѣшительно никакого. Поэтому я совѣтую тебѣ не брать его въ Сильвербриджъ.

— Пожалуста не читай нравоученій.

— Называй это какъ хочешь. Тифто молчать не будетъ, а все, что онъ скажетъ, только можетъ тебѣ повредить.

— Ты поѣдешь?

— Если ты желаешь, сказалъ Тригиръ.

— Что скажетъ родитель?

— Это ужъ твое дѣло. Съ политической точки зрѣнія я тебя не обезславлю. А буду молчать и держать себя какъ джентльменъ — а ни того, ни другого Тифто сдѣлать не можетъ.

Такимъ образомъ было рѣшено, что чрезъ день послѣ этого разговора, лордъ Сильвербриджъ и Тригиръ поѣдутъ въ Сильвербриджъ. Но маіоръ, когда въ тотъ же самый вечеръ его знатный другъ объяснилъ ему перемѣну плана, не очень спокойно перенесъ свое обманутое ожиданіе.

— Не странно ли это немножко? сказалъ онъ, очень покраснѣвъ.

— Что вы называете страннымъ? спросилъ лордъ.

— Я приготовился, а когда человѣка просятъ сдѣлать что-нибудь, онъ не любитъ, чтобы это было отмѣнено.

— Дѣло въ томъ, Тифто, что когда я разсудилъ хорошенько, то увидалъ, что отправляясь къ этимъ людямъ насчетъ парламентскихъ дѣлъ, мнѣ слѣдуетъ окружить себя политической атмосферой, а не скаковой и охотничьей.

— Нѣтъ человѣка въ Лондонѣ, который интересовался бы политикой болѣе чѣмъ я; и не очень многіе можетъ быть понимаютъ ее лучше меня. Сказать вамъ по правдѣ, милордъ, я думаю, что вы бросаете меня.

— Я заглажу это предъ вами, сказалъ Сильвербриджъ ласково: — я поѣду съ вами въ Ньюмаркетъ и прилипну къ вамъ какъ воскъ.

— Въ этомъ я не сомнѣваюсь, сказалъ Тифто, который какъ, дуракъ не видѣлъ въ чемъ заключались его выгоды. — Я могу быть полезенъ въ Ньюмаркетѣ и потому вы прилипнете ко мнѣ.

— Послушайте, маіоръ Тифто, сказалъ Сильвербриджъ: — если вы недовольны, мы съ вами легко можемъ разстаться.

— Я не говорю что я недоволенъ, сказалъ маленькій человѣчекъ, почти плача.

— Такъ не говорите такимъ недовольнымъ тономъ, а въ Сильвербриджѣ вы мнѣ не понадобитесь. Когда я пригласилъ васъ, я думалъ только о томъ, что было бы пріятно для обоихъ насъ; по послѣ того я вспомнилъ, что дѣла должны оставаться дѣлами.

Даже это не примирило разсердившагося человѣчка, который объявилъ самому себѣ, что онъ «заставитъ Сильвербриджа поплатиться за это».

Лордъ Сильвербриджъ и Тригиръ поѣхали вмѣстѣ въ городокъ, и дорогою говорили о леди Мери, а также и о леди Мабели.

— Я съ самаго начала думалъ, что это негодится, сказалъ братъ леди Мери.

— Почему негодится?

— Я зналъ, что родитель не захочетъ. Деньги, знатность и всѣ эти вещи не особенно прельстительны для меня. Но все-таки одно должно соотвѣтствовать другому. Мы съ тобой можемъ быть товарищами, но разумѣется надо ожидать, что Мери выйдетъ за какого-нибудь…

— Важнаго господина?

— За какого-нибудь важнаго господина, если ты хочешь.

— Ты и себя называешь важнымъ господиномъ?

— Да, называю, сказалъ Сильвербриджъ очень рѣшительно. — Тебѣ не надо говорить мнѣ непріятности, потому что ты понимаешь это такъ же хорошо какъ и всѣ. Судьба сдѣлала меня старшимъ сыномъ герцога и наслѣдникомъ огромнаго богатства. Судьба сдѣлала мою сестру дочерью герцога и также богатой наслѣдницей. Моя короткость съ тобою должна доказывать тебѣ во всякомъ случаѣ, что я не ставлю себя выше другихъ. Но когда ты говоришь о бракѣ, разумѣется это дѣло серіозное.

— Но ты говорилъ мнѣ не разъ, что не имѣешь ничего противъ этого.

— Я и не имѣю.

— Ты только говорилъ, что подумаетъ герцогъ.

— Я говорю тебѣ, что это невозможно, и прежде это говорилъ. Ты долженъ разстаться съ нею и такимъ образомъ…

— Она забудетъ меня.

— Что-нибудь въ этомъ родѣ.

— Разумѣется я долженъ въ этомъ положиться на нее. Если она забудетъ меня, что же, и прекрасно.

— Зачѣмъ ей тебя забывать. Господи помилуй! ты говоришь какъ будто это дѣлается не каждый день. Ты въ одно утро услышишь, что она выходитъ за какого-нибудь богатаго и знатнаго человѣка; и какую же разницу составитъ то, что она тебя забыла или нѣтъ?

Можно было почти предположить, что молодой человѣкъ зналъ исторію своей матери.

Послѣ этого наступило молчаніе, а потомъ начался разговоръ о другомъ, и выкурили по одной сигарѣ. Наконецъ, Тригиръ вернулся къ прежнему предмету.

— Я желаю сказать объ этомъ только одно.

— Что такое?

— Я желаю, чтобъ ты понялъ, что отъ моего намѣренія меня отвлечетъ только такой бракъ, какъ ты говоришь. А твой отецъ ничѣмъ меня отвлечь не можетъ.

— Она не можетъ выйти замужъ безъ его позволенія.

— Можетъ быть.

— А онъ его не дастъ, а я не думаю, чтобы ты желалъ его смерти.

— Если онъ увидитъ, что дѣйствительно ея счастіе зависитъ отъ этого, онъ позволеніе дастъ. Если я вѣрно сужу о твоемъ отцѣ, онъ очень мягкосердеченъ. Упрямство не есть признакъ твердыхъ мнѣній, а жесткаго сердца.

— Кто-нибудь уговоритъ Мери.

— Въ такомъ случаѣ все будетъ кончено. Это все зависитъ отъ нея.

Онъ потомъ сказалъ своему другу, что сообщилъ о своей помолвкѣ леди Мабели.

— Я никому не говорилъ объ этомъ, кромѣ твоего отца и ея.

— Почему ты сказалъ ей?

— Потому что мы были друзьями въ дѣтствѣ. У меня никогда не было сестры, но она больше всѣхъ была для меня сестрой. Тебѣ непріятно, что она знаетъ это.

— Не особенно. Теперь мнѣ кажется, что всѣ знаютъ все. Нѣтъ больше тайнъ.

— Но она особенно короткій другъ.

— Твой, сказалъ Сильвербриджъ.

— И твой, сказалъ Тригиръ.

— Да, отчасти. Я другой такой живой дѣвушки не знаю.

— Возьми все, ея красоту, умъ, здравый смыслъ и веселость — я не знаю, кто можетъ сравниться съ нею.

— Жаль, что ты не влюбился въ нее.

— Мы знали другъ друга слишкомъ давно. А потомъ у нея нѣтъ ни шиллинга. Я счелъ бы себя безчестнымъ, если бы не сказалъ тебѣ, что не могу дозволить себѣ полюбить бѣдную дѣвушку. Мужчина долженъ имѣть средства къ жизни — да и женщина.

На станціи ихъ встрѣтили Спруджонъ и Спрутъ, которые, очень извиняясь въ скудости такого угощенія, повезли ихъ въ гостиницу, считавшуюся консервативной. Тамъ ихъ встрѣтили другіе важные люди въ городкѣ, и между прочный Дю-Бунгъ. Спрутъ и Спруджонъ были консерваторы, а Дю-Бунгъ ярый либералъ.

— Мы всѣ очень рады видѣть ваше сіятельство между нами, сказалъ Дю-Бунгъ.

— Я сказалъ его сіятельству какъ вы довольны, что городокъ находится въ рукахъ его сіятельства, сказалъ Спруджонъ.

— Конечно, онъ не могъ быть въ лучшихъ рукахъ, сказалъ Дю-Бунгъ. — Я съ своей стороны готовъ отложить всякій политическій оттѣнокъ для преимущества имѣть сына вашего отца нашимъ представителемъ.

Это Дю-Бунгъ сказалъ и съ любезностью, и достоинствомъ, приличествовавшими случаю. Онъ думалъ, что дѣлалъ много для дома Омніумъ, и что домъ Омніумъ долженъ это знать.

— Вы очень добры, сказалъ лордъ Сильвербриджъ, который не очень внимательно читалъ письма, присылаемыя къ нему, и невполнѣ понималъ положеніе дѣла.

— Мистеръ Дю-Бунгъ самъ хотѣлъ быть депутатомъ, сказалъ Спрутъ.

— Но уступилъ вашему сіятельству, прибавилъ Спруджонъ.

— Я принималъ-въ соображеніе интересы городка, сказалъ Дю-Бунгъ.

— А я думалъ, вы отказались оттого, что либералу не было хода, очень неосторожно сказалъ лордъ.

— Городокъ до послѣднихъ выборовъ всегда былъ либераленъ, сказалъ Дю-Бунгъ, пріосанившись.

— Городокъ желаетъ въ этомъ случаѣ выказать великодушіе, сказалъ Спрутъ, вѣроятно спутавшій слово великодушіе съ единодушіемъ.

— Такъ какъ ваше сіятельство изволили пожаловать къ вамъ, городокъ желаетъ на это время отложить въ сторону политику, сказалъ Спруджонъ.

Безъ сомнѣнія партія Спруджона и Спрута условилась съ партіей Дю-Бунга въ томъ, что Дю-Бунгъ имѣетъ право на нѣкоторое торжество въ присутствіи лорда Сильвербриджа.

— И повинуясь желанію городка, милордъ, сказалъ Дю-Бунгъ: — съ чѣмъ вполнѣ согласовались и мои чувства — я счелъ моей обязанностью уступить.

— Его сіятельство вполнѣ сознаетъ, какъ много онъ обязанъ мистеру Дю-Бунгу, сказалъ Тригиръ.

Лордъ Сильвербриджъ поклонился.

— Что же мы теперь будемъ дѣлать? спросилъ онъ.

Спруджонъ и Спрутъ пошептались.

— Можетъ быть, мистеръ Дю-Бунгъ, сказалъ Спруджонъ: — его сіятельству лучше прежде посѣтить ректора Темпеста.

— Можетъ быть, сказалъ оскорбленный пивоваръ: — и такъ какъ все-таки тутъ выступаютъ на сцену партіи, то мнѣ лучше удалиться со сцены.

— Я думалъ, что все это будетъ брошено, сказалъ Тригиръ.

— О, конечно, сказалъ Спрутъ, — Не пойти ли намъ прежде къ мистеру Вакеру?

— Я готовъ на все, сказалъ лордъ Сильвербриджъ: — но, разумѣется, всѣ понимаютъ, что я консерваторъ.

— О, да! сказалъ Спруджонъ.

— Мы всѣ это знаемъ, сказалъ Спрутъ.

— И всѣ мы были рады это слышать, сказалъ трактирщикъ

— Хотя нѣкоторыя лица въ городкѣ желали бы, милордъ, чтобъ вы придерживались Паллизерской политики, сказалъ Дю-Бунгъ.

— Но я не придерживаюсь Паллизерской политики. Я думаю, что теперь слѣдуетъ поддерживать порядокъ.

— Слышите, слышите! сказалъ трактирщикъ.

— А теперь, объяснивъ мои взгляды, я готовъ итти куда угодно.

— Мы прежде пойдемъ къ мистеру Вакеру, сказалъ Спруджонъ.

Въ городкѣ было извѣстно, что между тѣми, кто имѣлъ свое собственное мнѣніе, старый стряпчій Вакеръ считался предводителемъ либераловъ, а старый ректоръ Темпестъ консерваторовъ.

— Я радъ видѣть ваше сіятельство въ городкѣ, который далъ вамъ свое имя, сказалъ Вакеръ, здоровый старикъ, лѣтъ семидесяти, съ серебристыми волосами. — Я предлагалъ вашего отца въ депутаты этого городка, кажется разъ шесть или семь.

— Мы надѣемся, что вы теперь предложите лорда Сильвербриджа, сказалъ Спруджонъ.

— О! да. Онъ сынъ своего отца, и я зналъ эту фамилію только съ хорошей стороны. Я желалъ бы, чтобъ вы остались на той же сторонѣ, милордъ.

— Времена нѣсколько перемѣнились, сказалъ лордъ.

— Теперь объ этомъ нечего разсуждать, сказалъ старый стряпчій. — Я это понимаю. Только я надѣюсь, вы извините меня, если я скажу, что человѣку слѣдуетъ вставать очень рано по утрамъ, если онъ намѣренъ быть въ политикѣ дальновиднѣе вашего отца.

— Дѣйствительно, очень рано, сказалъ Дю-Бунгъ, качая головой.

— Это совершенно справедливо, согласился лордъ Сильвербриджъ.

— Я предложу васъ, милордъ. Мнѣ нечего желать вамъ успѣха, потому что у васъ конкуррента нѣтъ.

Потомъ они пошли къ ректору Темпесту, который также былъ старикъ.

— Да, милордъ, съ гордостью буду помогать вамъ, сказалъ ректоръ. — Я не думалъ, что мнѣ придется дѣлать это въ Сильвербриджѣ, для человѣка, носящаго вашу фамилію.

— Надѣюсь, вы находите, что я сдѣлалъ перемѣну къ лучшему, сказалъ кандидатъ.

— Вы перешли на мою сторону, и я обязанъ думать, что эта перемѣна къ лучшему. А все-таки я нахожу, что однимъ слѣдуетъ быть торіями, а другимъ вигами. Что отецъ вашъ говоритъ объ этомъ?

— Отецъ мой желаетъ, чтобы я вступилъ въ Парламентъ, а что онъ не поссорился со мною вы можете судить по тому, что если бы была борьба, онъ заплатилъ бы за мои издержки.

— Отцу приходится это дѣлать, одобряетъ онъ поступки сына, или нѣтъ, колко сказалъ старикъ.

Больше нечего было дѣлать. Всѣ вернулись въ гостиницу и Спруджонъ съ Спрутомъ и трактирщикомъ выпили по рюмкѣ хереса на счетъ кандидата съ пожеланіемъ политической долгой жизни и благоденствія. Думали, что кандидату некого больше посѣщать, а на другой день онъ вернулся въ Лондонъ съ тѣмъ, чтобы на будущей недѣлѣ пріѣхать на выборы въ назначенный день.

Въ назначенный день оба молодые человѣка опять поѣхали въ Сильвербриджъ и по окончаніи выборовъ, новый членъ Парламента сказалъ рѣчь. Въ думѣ было собраніе и многіе пришли послушать — не мнѣнія юноши, которыми, вѣроятно, не интересовался никто — а тонъ его голоса, и посмотрѣть на его обращеніе. Въ какомъ родѣ былъ старшій сынъ человѣка, которымъ такъ гордились въ этой мѣстности? потому что графство дѣйствительно гордилось своимъ герцогомъ. Объ этомъ сынѣ, котораго они теперь сдѣлали членомъ Парламента, они знали только то, что его исключили изъ Оксфордскаго университета — не очень давно — за то, что онъ выкрасилъ красной краской домъ декана. Рѣчь была не очень блистательна. Онъ сказалъ, что очень имъ обязанъ за оказанную ему честь. Хотя онъ не могъ слѣдовать политическимъ мнѣніямъ своего отца, онъ всегда будетъ имѣть предъ глазами его политическую честность и независимость. Онъ запинался раза три, краснѣлъ, повторялъ одно и тоже, и глоталъ слова. Но рѣчь понравилась, она вышла лучше, чѣмъ ожидали. Но окончаніи всего этого, онъ написалъ герцогу:

"Любезный батюшка, я членъ Парламента отъ Сильвебриджа — какъ были вы въ то время, съ котораго начинаются мои воспоминанія. Надѣюсь вы не думаете, что разница моихъ мнѣній съ вашими не огорчаетъ меня. Право я огорченъ. Я не думаю, чтобы кто-нибудь сдѣлалъ въ политикѣ такъ много хорошаго, какъ вы… но я не вижу, какъ человѣкъ, принявъ какое-нибудь мнѣніе, можетъ перемѣнять его. Разумѣется, я могъ бы держаться въ сторонѣ, но вы желали, чтобы я поступилъ въ Парламентъ. Въ Сильвербриджѣ всѣ были очень вѣжливы ко мнѣ, но говорено было очень мало. — Вашъ любящій сынъ

"Сильвербриджъ".

Глава XV.
Герцогъ получаетъ и пишетъ письмо.

Герцогъ, получивъ письмо мистрисъ Финнъ, просившей свиданія, много размышлялъ, прежде чѣмъ отвѣтилъ. Она обратилась къ нему съ этой просьбой точно будто герцогъ былъ не выше всякого другого джентльмена, почти такъ, какъ будто она имѣла право звать его къ себѣ. Онъ понялъ ея мужество и восхитился имъ, но все-таки не хотѣлъ ѣхать къ ней. Онъ поручилъ ей то, что было для него всего священнѣе на свѣтѣ, а она обманула его! Онъ написалъ къ ней слѣдующее:

«Герцогъ Омніумъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистрисъ Финнъ. Такъ какъ герцогъ думаетъ, что ничего хорошаго не можетъ выйти ни для мистрисъ Финнъ, ни для него изъ этого свиданія, онъ принужденъ сказать, что не можетъ исполнить просьбу мистрисъ Финнъ. Если бы не это убѣжденіе, герцогъ очень охотно явился бы къ мистрисъ Финнъ».

Мистрисъ Финнъ не удивилась, получивъ этотъ отвѣтъ. Она заранѣе знала, каковъ будетъ отвѣтъ герцога; но знала также, что если такой отвѣтъ придетъ, то она не оставитъ все-таки этого дѣла. Обвиненіе было для нея такъ горько, что она употребитъ всѣ силы для своего оправданія — не пощадитъ ни времени, ни трудовъ. Она покажетъ герцогу, что серіозно смотритъ на это. Такъ какъ ей не удалось видѣться съ нимъ, она должна сдѣлать это письменно — и написала, два дня обдумывая свое письмо:

"Мая 18, 18..

"Любезный герцогъ Омніумъ, такъ какъ вы не желаете пріѣхать ко мнѣ, я должна безпокоить вашу свѣтлость просьбою прочесть письмо, которое, я боюсь, выйдетъ очень длинно. Я рѣшительно должна объяснить вамъ мое поведеніе. Вы навѣрно не станете опровергать, что вы меня обвинили и наказали такъ, на сколько это зависѣло отъ васъ. Если мнѣ удастся показать вамъ, что вы ошибочно судили обо мнѣ, я думаю, что вы сознаетесь въ вашей ошибкѣ и попросите прощенія у меня. По вашему характеру васъ убѣдить въ этомъ нелегко, но вы непремѣнно сдѣлаете это, если вамъ можно дать почувствовать, что, не сдѣлавъ того, вы поступите несправедливо. Я такъ убѣждена въ справедливости моихъ намѣреній и поступковъ, и такъ знаю вашу проницательность, что осмѣливаюсь думать, что мое письмо васъ убѣдитъ.

"Прежде всего я признаюсь вамъ, что это для меня — я готова сказать — вопросъ жизни и смерти. Обстоятельства, вызванныя не мною, уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ, привели меня въ такія тѣсныя сношенія съ вашимъ семействомъ, что теперь быть отвергнутой какъ женщина порочная и такъ скоро послѣ смерти той, которая такъ меня любила, и для меня была такъ дорога — оскорбленіе такое, котораго я не въ состояніи перенести. Меня знаютъ, какъ женщину, которую вашъ дядя любилъ и которой онъ вѣрилъ, какъ женщину, которую ваша жена любила и которой вѣрила — какъ безвѣстна ни была я прежде; и какъ женщина, не могу ли я это сказать, которой вѣрили вы сами? Хотя въ этомъ было много чести и очень много удовольствія, но было также и несчастіе. Та дружба вѣрнѣе, гдѣ друзья равнаго званія. Я всегда боялась опасности, и то, чего я боялась, теперь случилось со мной.

"Теперь я буду защищать себя. Мнѣ кажется, что, услыхавъ о томъ, что мнѣ извѣстна помолвка вашей дочери, вы вообразили, что я знала о ней до пріѣзда въ Мачингъ. Если бы такъ, то я была бы виновна въ томъ вѣроломствѣ, въ которомъ вы обвиняете меня. Я ничего не знала, пока леди Мери не сказала мнѣ наканунѣ моего отъѣзда изъ Мачинга. Что она сказала мнѣ, было весьма естественно. Ея мать знала это, а тогда я — если я могу осмѣлиться сказать это — я занимала мѣсто ея матери. Но относительно васъ, я не могла поступить такъ скрытно, какъ могла поступить мать, и тотчасъ сказала леди Мери, самымъ рѣшительнымъ образомъ, что вамъ слѣдуетъ сообщить объ этомъ.

"Тогда леди Мери выразила мнѣ свои желанія — не относительно того, чтобы это скрывать долѣе отъ васъ, потому что сказать вамъ она желала съ такимъ же нетерпѣніемъ, какъ и я — но чтобы вамъ сказалъ мистеръ Тригиръ. Не мое дѣло было поднимать вопросъ о годности или непригодности мистера Тригира — о чемъ я не могла знать ничего. Я могла, только сказать, что если мистеръ Тригиръ тотчасъ сообщитъ вамъ объ этомъ, я буду чувствовать, что исполнила мою обязанность. Мистеръ Тригиръ немедленно пріѣхалъ ко мнѣ, по возвращеніи моемъ въ Лондонъ, и согласившись со мною, что вамъ необходимо сообщить, отправился къ вамъ и сообщилъ. Во всемъ этомъ въ чемъ же была моя вина? Я полагаю, вы повѣрите мнѣ, но ваша дочь можетъ засвидѣтельствовать истину каждаго слова, написаннаго мною.

"Мнѣ кажется вы забрали себѣ въ голову, что я благопріятствовала видамъ мистера Тригира, и усвоивъ себѣ это впечатлѣніе, вы держитесь его съ обычнымъ вашимъ упорствомъ. Никогда не было большей ошибки. Я поѣхала въ Мачингъ какъ другъ моего дорогого друга; но осталась тамъ по вашей просьбѣ, какъ вашъ другъ. Если бы я была, когда вы пригласили меня остаться, участницей той тайны, я не могла бы добросовѣстно занимать то положеніе, въ которое вы поставили меня. Если бы я это сдѣлала, я заслужила бы ваше дурное мнѣніе. Теперь же я его не заслужила, и вы осудили меня совершенно несправедливо. Если теперь вы не снимете съ меня обвиненія, я буду принуждена думать, что я имѣла ошибочное понятіе о вашемъ характерѣ. Остаюсь, любезный герцогъ Омніумъ, искренно вамъ преданная

М. Финнъ".

«Перечитывая мое письмо, я вижу, что должна прибавить еще одно слово. Вамъ можетъ показаться, что я прошу о возвращеніи вашей дружбы. Не въ этомъ состоитъ моя цѣль. Ни вы не можете забыть, что вы обвинили меня — ни я. Я желаю только, чтобы вы сказали мнѣ, что вы ошиблись, а я была права. Я должна имѣть возможность чувствовать, что разлука между нами произошла отъ несправедливости, нанесенной мнѣ, а не мною».

Герцогъ прочелъ это письмо нѣсколько разъ съ пылающими щеками и нахмуреннымъ лбомъ. По мѣрѣ того, какъ письмо продолжалось, и чувство обиды этой женщины выказывалось горячо изъ ея словъ, слова ея становились сильнѣе и сильнѣе, такъ что, наконецъ, сила ихъ могла почти показаться дерзостью. Если бы слова эти были написаны не тою, которая считала себя обиженной, тогда они, конечно, были бы дерзки. Чувство оскорбленія, жгучее убѣжденіе вынесенной несправедливости, оправдываютъ выраженія, которыя иначе были бы невыносимы. Герцогъ чувствовалъ это, и хотя въ ушахъ его шумѣло, а лобъ былъ нахмуренъ, онъ могъ бы простить выраженія, если бы только могъ повѣрить доводамъ. Онъ понималъ каждое слово. Когда она говорила объ упорствѣ, она имѣла намѣреніе обвинить его въ упрямствѣ. Хотя она слегка коснулась своихъ услугъ, она довольно ясно выразила свои мысли объ этомъ.

«Я, мистрисъ Финнъ, женщина ничтожная, многимъ помогла вамъ, герцогу Омніуму; и вотъ что я получила взамѣнъ!» Потомъ она сказала ему прямо, что если онъ не сдѣлаетъ того, что для него невозможно было сдѣлать, она перемѣнитъ свое мнѣніе объ его добросовѣстности! Онъ старался убѣдить себя, что ея мнѣніе объ его добросовѣстности для него ничего не значитъ — но это ему не удалось. Ея мнѣніе значило для него очень много. Хотя въ своемъ гнѣвѣ, онъ рѣшился оттолкнуть ее отъ себя, онъ зналъ, что ея доброе мнѣніе стоитъ заслужить.

Противъ жены его не было написано ни одного слова, которое открыто обвинило бы ее. Каждый намекъ на нее былъ исполненъ любви. Но все-таки какъ тяжело было подразумевающееся обвиненіе! Скрывать тайну отъ него, отца, признавалось большимъ проступкомъ — но жена его знала эту тайну и скрыла ее отъ него, отца! и потомъ какъ непріятно было для него, что кто-нибудь смѣетъ писать къ нему объ его женѣ, отнятой отъ него! Несмотря на ея недостатки, ея имя для него было такъ священно, что послѣ ея смерти оно никогда не срывалось съ его губъ, иначе какъ тихимъ шопотомъ про себя, въ уединеніи его комнаты.

— Кора, Кора, шепталъ онъ такъ, чтобы самъ не могъ услыхать этого звука.

Но теперь эта женщина писала ему о ней свободно, какъ будто въ воспоминаніи о ней не было ничего священнаго, благоговѣйнаго!

«Не мое дѣло поднимать вопросъ о годности мистера Тригира». Не было ли всѣмъ ясно, что онъ непригоденъ, какой же человѣкъ можетъ быть непригоднѣе? Онъ просилъ руки дѣвушки, занимавшей первое мѣсто послѣ королевскихъ особъ, которая обладала всѣмъ, которая была хороша собой, знатна, богата, дочь герцога Омніума, у самого его не было ничего!

Но ему необходимо было, наконецъ, сообразить тотъ пунктъ, о которомъ она писала ему въ такихъ сильныхъ выраженіяхъ. Онъ старался обсудить все съ полнымъ безпристрастіемъ. Онъ, конечно, осудилъ ее. Онъ осудилъ ее и конечно наказалъ насколько это было въ его власти. И если увидитъ, что сдѣлалъ это несправедливо, то, конечно, долженъ просить у нея прощенія. Сообразивъ все, онъ долженъ былъ признаться, что ея короткость съ дядей и его женой была дѣломъ ихъ усилій, а не ея. Теперь ему это было непріятно, но это было такъ. И послѣ всего этого — когда эта женщина дружелюбно поддалась прихотямъ его жены — онъ напалъ на нее и оттолкнулъ безславно. Все это было справедливо. При мысли объ этомъ, онъ разгорячился и чувствовалъ въ сердцѣ что-то непріятное. Это конечно была связь! но связь такого рода, что ее можно было разорвать по поводу дурныхъ поступковъ. Если бы онъ могъ убѣдить себя, что въ дѣлѣ такомъ важномъ, какъ надзоръ за его дочерью, мистрисъ Финнъ была невѣрна ему и вступила въ заговоръ противъ него съ недостойнымъ женихомъ, тогда, тогда… всякая связь должна быть разорвана! Тогда его гнѣвъ будетъ оправданъ вполнѣ! Тогда онъ не могъ не оттолкнуть ее! Думая объ этомъ, онъ былъ увѣренъ, что она измѣнила ему! Какъ велико будетъ его безславіе, когда онъ будетъ принужденъ сознаться, что она не измѣнила ему!

— Она не должна была пропускать ни одной минуты, говорилъ онъ себѣ безпрестанно: — ни одной минуты.

Да, она измѣнила ему.

Но она ссылалась на леди Мери. Чрезъ пять минутъ — пять минутъ несчастныхъ, пять минутъ, во время которыхъ на лбу его выступилъ крупный потъ, онъ долженъ былъ признаться себѣ, что ему не нужно никакихъ ссылокъ. Онъ вѣрилъ ей. Когда онъ позволилъ себѣ думать, что она въ заговорѣ съ Тригиромъ, онъ былъ къ ней несправедливъ. Онъ отеръ себѣ потъ со лба и опять повторилъ слова, которыя теперь были его единственнымъ утѣшеніемъ.

— Она не должна была пропускать ни одной минуты — ни одной минуты!

Такимъ образомъ онъ могъ увѣрить себя, что ему нечего сознаваться въ несправедливости. Рѣшивъ это въ умѣ, онъ принудилъ себя отправиться на митингъ, гдѣ просили его помощи по поводу сложнаго вопроса о реформѣ въ законахъ. Герцогъ старался устремить всѣ свои мысли на это дѣло; но сквозь все это ему представлялась мистрисъ Финнъ, ждавшая отвѣта на ея письмо. Если онъ утвердится въ своемъ мнѣніи, что онъ былъ правъ, тогда нуженъ ли отвѣтъ? Онъ можетъ только увѣдомить о полученіи письма, какъ это дѣлается въ офиціальной жизни. Онъ не желаетъ оскорблять ее и еще наказывать. Онъ охотно взялъ бы назадъ наказаніе, на которое она ропщетъ, если бы могъ сдѣлать это безъ униженія. Или онъ можетъ написать какъ она — защищать себя всѣми силами, ссылаясь на послѣдній сильный доводъ: «не слѣдовало пропускать ни одной минуты». Но въ продолженіи корреспонденціи, которую это повлечетъ за собою, было что-то непріятное для его личнаго достоинства. «Герцогъ Омніумъ съ сожалѣніемъ долженъ сказать въ отвѣтъ на письмо мистрисъ Финнъ, что, по его мнѣнію, ничего хорошаго нельзя достигнуть продолженіемъ корреспонденціи». Онъ думалъ, что въ такомъ родѣ долженъ быть его отвѣтъ. Но будетъ ли это справедливою отплатою за заботливость, которую она показала къ его дядѣ, за любовь, которая дѣлала ее терпѣливымъ другомъ его жены, за благородство ея поведенія во многомъ? Тутъ его мысли обратились на драгоцѣнности, имѣвшія громадную цѣнность — и еще находившіяся въ его рукахъ, хотя онѣ принадлежали этой женщинѣ. Онѣ были отказаны ей его дядей, а она упорно отказывалась принять ихъ. Теперь онѣ хранились въ кладовой банкировъ — но все-таки находились какъ бы въ его рукахъ. Что онъ долженъ теперь дѣлать? До сихъ поръ, можетъ быть разъ въ полгода, онъ сообщалъ ей, что хранитъ ихъ для нея, а она всегда повторяла, что она никогда не освободитъ его отъ этой охраны. Это вошло почти въ шутку между ними. Но какъ онъ могъ шутить съ женщиной, съ которой поссорился такимъ образомъ?

Не посовѣтоваться ли ему съ леди Кентрипъ? Онъ не могъ этого сдѣлать безъ очень прискорбнаго чувства — но всякое стараніе было лучше, чѣмъ опасеніе, что онъ былъ несправедливъ къ той, которая заслужила его хорошее мнѣніе. Безъ сомнѣнія и леди Кентрипъ такъ на это взглянетъ. И потомъ онъ будетъ въ состояніи поддерживать себя увѣренностью, что его мнѣніе раздѣляетъ женщина, которую свѣтъ считаетъ хорошимъ судьей въ такомъ дѣлѣ.

Вернувшись домой, онъ нашелъ письмо сына, сообщавшаго о выборахъ въ Сильвербриджѣ. Въ этомъ письмѣ было что-то такое, смягчившее его сердце къ молодому человѣку — или, можетъ быть, что среди разныхъ своихъ неудовольствій герцогъ желалъ найти, по-крайней-мѣрѣ, что-нибудь несовсѣмъ непріятное. Что его сынъ и наслѣдникъ хотѣлъ вступитъ въ политическую жизнь съ противной съ нимъ стороны — разумѣется, было источникомъ страданія; но если отложить это въ сторону, все было сдѣлано довольно пріятно, и письмо молодого депутата было написано съ добрымъ чувствомъ. Онъ отвѣтилъ на письмо такъ пріятно, какъ умѣлъ.

"Любезный Сильвербриджъ, я радъ, что ты вступилъ въ Парламентъ, радъ, что тебя выбралъ старый городокъ, хотя мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты рѣшился слѣдовать политикѣ твоей фамиліи. Но въ такой перемѣнѣ нѣтъ ничего безславнаго, и я могу поздравить тебя, какъ отецъ долженъ поздравлять сына, и пожелать тебѣ долгой жизни и успѣха, какъ законодателю.

"Есть два, три пункта, о которыхъ я прошу тебя помнить; во-первыхъ, такъ какъ ты добровольно взялъ на себя нѣкоторыя обязанности, то ты долженъ, какъ честный человѣкъ, исполнять ихъ такъ добросовѣстно, какъ если бы получалъ за нихъ плату. Ты не былъ обязанъ искать этого мѣста, но, получивъ его, ты не можешь пренебрегать работою, связанною съ этимъ мѣстомъ, не измѣнивъ заключенному условію. Молодой членъ Парламента необходимо долженъ объ этомъ помнить, а главное, такой членъ, который еще не пріобрѣлъ себѣ извѣстности внѣ Парламента, потому что для него легко оставаться празднымъ и небрежнымъ.

"Потомъ, я хотѣлъ бы, чтобы ты всегда помнилъ цѣль, для которой устроенъ Парламентъ въ этой счастливой и свободной странѣ; это не для того, чтобы нѣкоторые люди блистали тамъ, чтобы нѣкоторые пріобрѣтали власть, и чтобы всѣ тщеславились тѣмъ, что нація выбрала ихъ. Мнѣ часто кажется, что нѣкоторые члены Парламента такъ смотрятъ на свои успѣхъ въ жизни, какъ часто смотрятъ члены нашихъ коллегій, думая, что ихъ мѣста даны имъ для ихъ удобствъ, а не для споспѣшествованія воспитанію или религіи. Я зналъ людей, которые, сдѣлавшись членами Парламента, думали, что достигли собственной цѣли, а не то, чтобы должны достигать какой-нибудь цѣли для другихъ. Членъ Парламента долженъ чувствовать себя слугою своей страны и, какъ каждый другой слуга, онъ долженъ служить. Если это непріятно ему, онъ не долженъ поступать въ Парламентъ. Если упряжь тяготитъ его, онъ не долженъ ее надѣвать; но если онъ надѣлъ на себя сбрую, то долженъ везти экипажъ. Ты все равно, что сторожъ твоихъ согражданъ — чтобы имъ было хорошо, чтобы они преуспѣвали, чтобы они хорошо управлялись. а главное, чтобы могли быть свободны. Если ты не можешь считать это твоей обязанностью, ты не долженъ быть тамъ.

"Я хотѣлъ бы, чтобы ты помнилъ также, что трудъ члена Парламента рѣдко можетъ быть блистателенъ, что привлекательно уже само по себѣ, и чтобы молодой членъ считалъ такой блескъ возможнымъ для себя только въ отдаленномъ будущемъ. Прежде всего ты долженъ стараться сидѣть и слушать, такъ чтобы формы и методы Парламента могли, такъ сказать, всосаться въ тебя постепенно. Потомъ, ты долженъ помнить, что говорить въ Парламентѣ — очень небольшая часть труда депутатовъ, такъ что эту часть онъ могъ бы отложить совсѣмъ безъ малѣйшаго пятна на своей совѣсти. Хорошій членъ Парламента долженъ быть хорошъ для комитетовъ, хорошъ для того, чтобы составлять и поддерживать Парламентъ, подавать голосъ за свою партію, но, главное, за тѣ только мѣры, которыя онъ считаетъ полезными для своей страны. Постепенно, если ты посвятишь на это твои мысли, а главное твое время, теорія законодательства войдетъ въ твою душу, и ты увидишь, что ты почувствуешь невыразимую радость отъ сознанія, что служилъ твоей странѣ всѣми твоими способностями.

"Это единственное удовольствіе въ жизни, которымъ безъ примѣси могъ пользоваться твой любящій отецъ

"Омніумъ".

Написавъ это письмо, герцогъ могъ на нѣсколько минутъ забыть о мистрисъ Финнъ и найти наслажденіе въ дѣлѣ, которымъ занимался.

Глава XVI.
Бѣдный мальчикъ.

Новаго депутата отъ Сильвербриджа, когда онъ вошелъ въ Парламентъ принять присягу, поддерживали съ правой и лѣвой стороны два твердые старые тори. Монкъ видѣлъ его за нѣсколько минутъ предъ тѣмъ — Монкъ изъ всѣхъ либераловъ самый твердый и самый приверженный къ герцогу — поздравилъ Сильвербриджа съ его вступленіемъ въ Парламентъ и выразилъ въ то же время нѣкоторыя сожалѣнія.

— Я только жалѣю, что вы не можете быть съ нами на другой сторонѣ, сказалъ онъ.

— Я не могу, сказалъ молодой лордъ.

— Я увѣренъ, что только одно добросовѣстное чувство могло разлучить васъ съ друзьями вашего отца, сказалъ старый либералъ.

Они разстались, и депутатъ отъ Сильвербриджа былъ подведенъ къ столу между двумя твердыми торіями.

О томъ, что потомъ было тамъ, мы ничего не скажемъ. Отъ него не требовалось никакихъ политическихъ трудовъ, кромѣ того, что онъ помогалъ часа два наполнять скамейки правительственной стороны. Но мы послѣдуемъ за нимъ, когда онъ вышелъ изъ Парламента. Онъ обѣщалъ тотчасъ изъ Парламента отправиться на Бельгревскій скверъ и разсказать все леди Мабели Грексъ. Онъ пришелъ послѣ семи часовъ, но леди Мабель и мисъ Касвери были еще въ гостиной.

— Была большая суматоха, но я ничего не понялъ, сказалъ депутатъ.

— Но вы слышали рѣчи?

Эти рѣчи говорились по случаю предложенія и поддержанія адреса.

— О, да; Лоптонъ говорилъ очень хорошо; рѣчь лорда Джорджа мнѣ не такъ понравилась. Потомъ говорилъ сер-Тимоти Бисваксъ, а потомъ мистеръ Монкъ. Послѣ этого, когда я увидалъ, что другіе уходятъ, и я ускользнулъ.

— Будь я членъ Парламента, я никогда не выходила бы до прекращенія засѣданія, сказала мисъ Касвери.

— Если бы всѣ поступали такъ, то не на чемъ было бы сидѣть, сказалъ Сильвербриджъ.

— Настойчивый членъ всегда найдетъ мѣсто, продолжала старушка.

— Я увѣрена, что лордъ Сильвербриджъ намѣренъ исполнять свою обязанность, сказала Мабель,

— О, да; я много думалъ объ этомъ и намѣренъ попытаться. Пока ненужно будетъ говорить, я не вижу, почему это можетъ быть легко.

— Я рада слышать отъ васъ это! Разумѣется, чрезъ нѣсколько времени вы будете говоритъ. Мнѣ такъ хотѣлось бы слышать вашу первую рѣчь.

— Если бы я зналъ, что вы тутъ, я увѣренъ, что совсѣмъ бы не сталъ говорить.

Въ эту минуту мисъ Касвери, сказавъ своей молодой пріятельницѣ, что пора одѣваться, и что нельзя терять времени, вышла изъ комнаты.

— Я всегда одѣваюсь не болѣе десяти минутъ, сказала леди Мабель.

Мисъ Касвери назвала это вздоромъ, но все-таки ушла. Сдѣлала ли бы она это, если бы, вмѣсто лорда Сильвербриджа, тутъ былъ другой молодой человѣкъ, въ котораго леди Мабели не слѣдовало влюбляться, можетъ подлежать сомнѣнію. Но при подобныхъ обстоятельствахъ, навѣрно, сама леди Мабель не осталась бы. Она вполнѣ понимала обязанности жизни — имѣла свой маленькій романъ и созналась, что онъ былъ сумасброденъ.

— Я надѣюсь, что вы будете имѣть успѣхъ, сказала она, возвращаясь къ его парламентскимъ обязанностямъ.

— Не думаю, чтобы я сдѣлалъ много когда-нибудь. Я никогда не буду таковъ, какъ мой отецъ.

— Я не вижу, почему.

— Никто никогда не могъ сравняться съ нимъ. Я вѣчно забавляюсь, а онъ никогда не интересовался удовольствіями.

— Вы очень молоды.

— Насколько я могъ узнать, онъ и въ мои лѣта былъ-точно таковъ, какъ и теперь. Матушка говорила мнѣ, что задолго до того, какъ онъ на ней женился, онъ все время проводилъ въ Парламентѣ. Не хотите ли вы прочесть письмо, которое онъ написалъ мнѣ, когда узналъ, что я выбранъ.

Онъ вынулъ письмо изъ кармана и подалъ леди Мабели.

— Онъ точно думаетъ все, что пишетъ?

— Всегда.

— И онъ дѣйствительно надѣется, что вы будете трудиться, хотя должны дѣйствовать противъ него.

— Это не составляетъ разницы. Я считаю моего отца прекраснѣйшимъ человѣкомъ.

— Вы сдѣлаете все, что онъ вамъ говоритъ?

— Я не думаю… развѣ по его совѣту буду молчать. Мнѣ кажется, я сдѣлаю это. Навѣрно, я буду ничѣмъ не лучше другихъ.

— Онъ много говорилъ съ вами объ этомъ?

— Нѣтъ, онъ никогда много не говоритъ. Время-отъ-времени онъ читаетъ мнѣ нравоученіе или пишетъ нравоучительное письмо, но ни съ кѣмъ изъ насъ онъ никогда не разговариваетъ.

— Какъ это странно!

— Да, онъ странный. Онъ какъ-будто волнуется, когда мы съ нимъ. Его огорчаетъ многое.

— Смерть вашей бѣдной матушки.

— Это во-первыхъ, потомъ многое другое. Мнѣ кажется, ему не понравилось, какъ я кончилъ въ Оксфордѣ.

— Вы были тогда мальчикомъ.

— Разумѣется, я очень жалѣлъ — хотя я ненавидѣлъ Оксфордъ. Тамъ было ни то, ни сё. Мы могли располагать собой и, вмѣстѣ съ тѣмъ, не. могли.

— Теперь вы можете располагать собой.

— Я полагаю.

— Вы должны жениться и сдѣлаться лордомъ казначейства. Ребенокъ долженъ поступать по-дѣтски, вы это знаете.

— О, да! А теперь я долженъ перестать ребячиться. Вы хотите сказать, что я не долженъ красить дома; такъ, леди Мабель?

— Это и другое. Вы теперь законодатель. То же самое и Поплькортъ, вступившій въ Палату Лордовъ, три мѣсяца тому назадъ.

— Другого такого дурака я не знаю. Онъ даже не сумѣетъ выкрасить и дома.

— Онъ не избранный законодатель, это и составляетъ всю разницу. Я вполнѣ согласна съ тѣмъ, что говоритъ герцогъ. Лордъ Поплькортъ зависитъ не отъ себя. Лѣнивецъ онъ или негодяй, а долженъ быть законодателемъ. Но когда молодой человѣкъ поступаетъ въ Парламентъ по своему желанію, какъ вы, онъ долженъ рѣшиться быть полезнымъ.

— Я разумѣется буду подавать голосъ съ моей партіей.

— Этого мало; этого очень мало. Если бы вы не интересовались политикой, вы не выбрали бы сами свою сторону.

Когда она сказала это, она знала, что его уговорилъ Тригиръ — Тригиръ, обладавшій честолюбіемъ, умомъ и способностью выставлять свое собственное мнѣніе.

— Если вы не хотите трудиться для себя, то трудитесь для тѣхъ, кто… кто… кто вамъ другъ, сказала она наконецъ, чувствуя себя не въ состояніи сказать ему, чтобы онъ трудился для тѣхъ, кто любитъ его.

— Немногіе я думаю интересуются этимъ.

— Вашъ отецъ.

— О, да — мой отецъ.

— И Тригиръ.

— Тригиръ долженъ заботиться самъ о себѣ.

— А нѣтъ ли другихъ? Неужели вы думаете, что мы здѣсь не интересуемся?

— Мисъ Касвери!

— Да, мисъ Касвери. Она можетъ быть хорошимъ другомъ — и мой отецъ.

— Я не думаю, чтобы лордъ Грексъ интересовался мною.

— Право онъ интересуется — и даже очень. И я интересуюсь. Неужели вы думаете, что я не интересуюсь?

— Я не вижу почему вамъ интересоваться этимъ.

— Потому что я по характеру принимаю все горячо. Дѣвушка начинаетъ выѣзжать въ свѣтъ такъ рано, что становится серіозной и степенной, такъ сказать, гораздо ранѣе мужчины.

— Я всегда находилъ, что никто не любитъ такъ насмѣхаться какъ вы, леди Мабъ.

— Я не насмѣхаюсь надъ вами теперь, а совѣтую вамъ приняться за работу какъ слѣдуетъ мужчинѣ.

Когда она сказала это, они сидѣли на одномъ диванѣ, но не рядомъ. Когда мисъ Касвери ушла, лордъ Сильвербриджъ стоялъ, но онъ скоро сѣлъ на дальній уголъ дивана и постепенно приближался къ ней. Теперь въ пылу своей рѣчи, она протянула руку, имѣя можетъ быть намѣреніе слегка коснуться его рукава, а можетъ быть вовсе не имѣя намѣренія касаться его. Но онъ также протянулъ руку и овладѣлъ ея рукой.

Она ее отдернула, но не сердито, не торопливо, безъ всякаго волненія. Она сдѣлала это какъ будто ему было естественно взять ея руку, а ей также естественно отдернуть ее.

— Мнѣ остается не болѣе десяти минутъ, чтобы одѣться, сказала она, вставая съ своего мѣста.

— Если вы скажете, что вы и мы этимъ интересуетесь, я употреблю всѣ силы.

При этомъ объясненіе краска покрыла его щеки и лобъ.

— Я этимъ интересуюсь — очень интересуюсь, я сама, сказала леди Мабель, вовсе не покраснѣвъ.

Тутъ постучались въ дверь, и горничная леди Мабели, сунувъ голову въ дверь, объявила, что милордъ уже давно въ уборной.

— Прощайте, лордъ Сильвербриджъ, сказала леди Мабель весело и нѣсколько громче чѣмъ было бы необходимо, если бы она не имѣла намѣренія, чтобы горничная также слышала.

«Бѣдный мальчикъ!» думала она одѣваясь: «бѣдный мальчикъ!»

Потомъ, когда вечеръ прошелъ, она опять сказала себѣ: «Милый, славный мальчикъ!»

Потомъ она сѣла и задумалась. Какъ это она такая старуха, а онъ почти ребенокъ? Какъ онъ былъ хорошъ, какъ далекъ отъ самонадѣянности, какъ способенъ сдѣлаться человѣкомъ — современемъ! Чего нельзя было ожидать отъ него, если онъ будетъ въ хорошихъ рукахъ лѣтъ десять! Но въ чьихъ рукахъ? Чѣмъ будетъ она въ десять лѣтъ, она, уже такъ хорошо знавшая Лондонъ и всѣ его принадлежности? А между тѣмъ она была по годамъ такъ же молода какъ и онъ. Она знала, что ему минулъ двадцать второй годъ — и ей. Для нея было бы хорошо, если бы она вышла за него замужъ. Она была честолюбива, а этотъ бракъ удовлетворилъ бы ея честолюбіе. По винѣ отца и брата она будетъ бѣдна. Этотъ человѣкъ будетъ богатъ. Многіе, увивавшіеся около нея, были ей противны. Она знала, что изъ нихъ она не можетъ выбрать мужа, каковы бы ни были ихъ званіе и богатство. Она была слишкомъ разборчива, слишкомъ горда, слишкомъ склонна думать, что все должно устроиваться по ея желанію. А это было бы во всѣхъ отношеніяхъ пріятно ей. Хотя онъ былъ еще мальчикъ, но въ немъ было уже какое-то мужество! Даже и то, что онъ, схвативъ ея руку, покраснѣлъ за свою смѣлость, очень подѣйствовало на нее. Какъ пріятно было смотрѣть на него! Милый, славный мальчикъ! Любитъ ли она его! Нѣтъ, она знала, что не любитъ его. Эта мечта прошла. Однако она была увѣрена, что онъ ей нравится.

Но онъ-то какъ же? Для нея было бы хорошо сдѣлаться его женой; но хорошо ли для него сдѣлаться ея мужемъ? Не чувствовала ли она, что для него лучше сдѣлаться вполнѣ взрослымъ человѣкомъ, прежде чѣмъ жениться? Можетъ быть; но если она удержится отъ своего намѣренія, удержатся ли другія? Если она не закинетъ приманку, развѣ не будетъ другихъ приманокъ и гораздо худшихъ? Не сдѣлается ли такой мягкій, такой довѣрчивый юноша и такой выгодный женихъ добычею какихъ-нибудь сѣтей?

Но можетъ ли она любить его? Она знала, что женщина не должна выходить замужъ безъ любви; но она знала также, что должны быть исключенія. Она употребитъ всѣ силы, чтобы полюбить его. Тотъ другой долженъ быть изгнанъ изъ ея мыслей. Она будетъ для него такой женой, что онъ никогда не узнаетъ, что ему недостаетъ чего-то. Бѣдный мальчикъ! Славный, милый мальчикъ! Онъ, отправляясь обѣдать, тоже думалъ о ней. Изъ всѣхъ дѣвушекъ, которыхъ онъ зналъ, она была интереснѣе — и изъ всѣхъ его друзей пріятнѣе. Такъ какъ она желаетъ, чтобы онъ трудился въ Палатѣ Общинъ, онъ будетъ трудиться. А что касается любви къ ней… ну, разумѣется онъ долженъ жениться на комъ-нибудь, и почему же не на леди Мабъ?

Глава XVII.
Дерби.

Ньюмаркетскій Второй Весенній Митингъ къ несчастію совпалъ съ сильвербриджскими выборами. Поэтому маіоръ Тифто былъ принужденъ одинъ заботиться объ этомъ дѣлѣ. «Очень полезная лошадка» какъ Тифто имѣлъ привычку называть долгоногую, тощую клячу, по имени Коалиція, была на этотъ разъ поручена единственному попеченію маіора. Но Коалиція потерпѣла неудачу какъ всѣ коалиціи, и Тифто долженъ былъ сообщить своему благородному патрону, что имъ не повезло. Это было пари въ четыреста фунтовъ, сдѣланное лордомъ Сильвербриджемъ, но по совѣту Тифто — и теперь Тифто писалъ объ этомъ съ большой досадой. Его сіятельство былъ виноватъ въ томъ, что надбавилъ два фунта болѣе чѣмъ Тифто находилъ нужнымъ. Пари было проиграно. Не будетъ ли лордъ Сильвербриджъ такъ добръ, чтобы заплатить мистеру Грину Грифину, и его, Тифто, считать должникомъ въ его долѣ?

Мы должны сознаться, что непріятный тонъ маіора происходилъ столько же и отъ обиды, которую ему сдѣлали по поводу поѣздки въ Сильвербриджъ, какъ и отъ проигрыша на скачкахъ. Въ этомъ маленькомъ тѣлѣ было великое сердце, и это сердце было глубоко оскорблено поступкомъ его сіятельства. Тифто чувствовалъ, что съ нимъ поступили какъ съ лакеемъ. Предъ нимъ даже не извинились. Ему просто сказали, что онъ ненуженъ. Онъ иногда говорилъ себѣ, что знаетъ на которой сторонѣ слѣдуетъ намазывать масломъ хлѣбъ. Но въ немъ была гордость, противорѣчащая выгодамъ его ремесла. Можетъ быть ему слѣдуетъ страдать внутренно, когда его оскорбятъ. Но онъ не хочетъ объявлять такимъ людямъ какъ Ниддердель, Долли Лонгстафъ и Поплькортъ, что онъ неимѣетъ намѣренія переносить такія вещи. Ему, конечно, неслѣдовало говорить такимъ образомъ при Тригирѣ; онъ ненавидѣлъ и боялся его больше всѣхъ на свѣтѣ. Онъ зналъ, что никто такъ не любилъ Сильвербриджа какъ Тригиръ. Если бы онъ думалъ о своихъ выгодахъ, вмѣсто того чтобы поддаться гнѣву, кипѣвшему въ его маленькой груди, онъ не объявилъ бы открыто въ клубѣ, что дастъ понять лорду Сильвербриджу, что не намѣренъ выносить его важничанья. Но это можетъ быть произошло отъ грога и отъ того опьянѣнія, которое случается съ нѣкоторыми людьми при временныхъ тріумфахъ. Тифто всегда можно заставить одурачить себя, когда его окружали три или четыре знатныхъ человѣка, разговаривавшихъ съ нимъ какъ съ равнымъ. Онъ почти объявилъ, что Коалиція не взяла приза, потому что его, Тифто, не взяли въ Сильвербриджъ.

— Тифто чертовски разсерженъ на васъ, сказалъ Долли Лонгстафъ молодому депутату.

— Знаю, сказалъ Сильвербриджъ, который уже видѣлся съ своимъ партнеромъ послѣ скачки.

— Если вы не позаботитесь, онъ васъ броситъ.

Сильвербриджъ не очень заботился объ этомъ, зная, что изъ устъ Долли Лонгстафа не всегда выходятъ мудрыя слова. Но онъ взволновался гораздо болѣе, когда съ нимъ заговорилъ его другъ Тригиръ.

— Желалъ бы я, чтобы ты зналъ, что Тифто говоритъ о тебѣ за глаза.

— Какъ будто я этимъ интересуюсь.

— Ты долженъ.

— А ты интересуешься тѣмъ, что другіе говорятъ о тебѣ?

— Я очень интересуюсь тѣмъ что говорятъ тѣ, съ которыми я живу. Я совершенно равнодушенъ къ тому, что Тифто говоритъ обо мнѣ, потому что у меня нѣтъ ничего съ нимъ общаго. Но ты съ нимъ связанъ.

— Мы держимъ только вмѣстѣ лошадей и больше ничего.

— Но это много значитъ. Дѣло въ томъ, что онъ гадкій хвастунъ, отвратительная гадина.

Сильвербриджъ разумѣется не сознался, что это правда. Но онъ чувствовалъ это и почти раскаявался въ своемъ довѣріи къ Тифто. Но все-таки Первый Министръ стоялъ очень хорошо для Дерби. Онъ былъ второй фаворитъ. Слава быть отчасти владѣльцемъ лошади, которая по всей вѣроятности выиграетъ призъ въ Дерби, такъ много значила для лорда Сильвербриджа, что онъ не могъ рѣшиться разсердиться на Тифто. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что лошадь своимъ настоящимъ состояніемъ была обязана Тифто, который за нѣсколько дней до скачки проводилъ большую часть времени возлѣ лошади, только время отъ времени ѣздилъ въ Лондонъ какъ рыба, выплывающая на поверхность, чтобы подышать воздухомъ. Лорду

Сильвербриджу невозможно было разойтись съ маіоромъ — по-крайней-мѣрѣ до Итонскаго митинга.

Онъ заплатилъ за пари, не сдѣлавъ ни малѣйшаго упрека своему партнеру, но сознавая, что дѣло шло не какъ слѣдуетъ. Въ денежныхъ дѣлахъ отецъ его былъ щедръ, но точно ничего не опредѣлялъ. Ему сказали, чтобы онъ не тратилъ болѣе двухъ тысячъ фунтовъ въ годъ, и что для него былъ домъ и въ Лондонѣ, и въ деревнѣ. Но ему дали также понять, что всякая просьба о деньгахъ къ мистеру Мортону, если не очень безразсудная, будетъ исполнена. Торжественное обѣщаніе было потребовано отъ него, чтобы онъ не имѣлъ дѣла съ заимодавцами — и потомъ онъ былъ пущенъ въ свѣтъ. Съ мистеромъ Мортономъ была частая корреспонденція, и онъ раза два дѣлалъ замѣчанія объ итогѣ суммы, выплаченной его корреспонденту. Лордъ Сильвербриджъ, никакъ не воображавшій себя расточительнымъ, удивлялся такому быстрому возвышенію цыфръ. Но деньги всегда являлись, и возраженія дѣлалъ только Мортонъ. Обѣщаніе, данное отцу, не прибѣгать къ заимодавцамъ, соблюдалось добросовѣстно. Если наличныя деньги можно достать безъ процентовъ, ужъ очень долженъ быть глупъ молодой человѣкъ, который предпочелъ бы занимать ихъ за двадцать-пять процентовъ.

Насталъ канунъ Дербійскихъ скачекъ, и надо признаться, что молодой лордъ былъ очень доволенъ важностью предстоящей борьбы. Тифто, отправивъ свою лошадь въ Ипсонъ, пріѣхалъ въ Лондонъ отобѣдать съ своимъ партнеромъ и послушать, что говорили о скачкахъ въ Бергардевѣ. Общество за обѣдомъ составляли Сильвербриджъ, Долли Лонгстафъ, Поплькортъ и Тифто. Ниддерделя ждали, но онъ прежде сказалъ со вздохомъ, что домашнія обязанности удержатъ его. Леди Ниддердель — или лучше сказать ея мать — имѣла такое вліяніе на молодого вельможу, что уговорила его ограничить Дербійское дѣло Дербійскимъ днемъ. Другого гостя также ожидали, и причину его отсутствія слѣдуетъ объяснить нѣсколько подробно. Лордъ Джеральдъ Паллизеръ, второй сынъ герцога, былъ въ то время въ Кембриджскомъ университетѣ — и былъ также популяренъ въ коллегіи Троицы, какъ его братъ въ коллегіи Христовой Церкви. Какъ же ему было не видать лошадь брата на скачкѣ. Но, къ нссчастію, въ этотъ самый годъ университетскіе педанты наложили запрещеніе на обычай, который, по ихъ мнѣнію, слишкомъ распространился. Послѣдніе два года вошло въ обыкновеніе, что кембриджскій студентъ долженъ ѣздить въ Дерби такъ же, какъ и членъ Парламента. Противъ этого три или четыре суровыхъ приверженцевъ дисциплины возвысили голоса — и въ результатѣ вышло то, что ни одинъ молодой человѣкъ изъ коллегіи Троицы, не могъ ни подъ какимъ предлогомъ получить позволеніе ѣхать въ Дерби.

Лордъ Джеральдъ очень громко возставалъ противъ запрещенія. Сначала онъ объявилъ о своемъ намѣреніи пренебречь запрещеніемъ университетскаго начальства. Разумѣется, онъ будетъ исключенъ. Но запрещеніе само но себѣ было, по его мнѣнію, такъ нелѣпо — мысль, что онъ не увидитъ ма скачкѣ лошадь своего брата, была такъ сумасбродна, что, по его убѣжденію, отецъ не могъ разсердиться на него за то, что онъ будетъ исключенъ только поэтому. Но его братъ взглянулъ на это съ другой точки зрѣнія. Онъ помнилъ, какъ отецъ посмотрѣлъ на него, когда его исключили изъ Оксфордскаго университета, и посовѣтовалъ брату обуздать себя. Джеральдъ долженъ видѣть скачку, но не долженъ подвергнуться тяжелому гнѣву, обрушивавшемуся на того, кто не ночуетъ въ своей коллегіи. Былъ поѣздъ, отходившій изъ Кембриджа очень рано, и Джеральдъ могъ поспѣть въ Лондонъ во время, чтобы ѣхать съ друзьями на скачку — а на другомъ поѣздѣ онъ уѣдетъ послѣ обѣда и прибудетъ въ Кембриджъ, прежде чѣмъ запрутся ворота коллегіи.

Обѣдъ въ Бергарденѣ былъ очень веселъ. Разумѣется, пари за Перваго Министра было популярнымъ предметомъ разговора въ этотъ вечеръ. Явился Лоптонъ, человѣкъ хорошо извѣстный во всѣхъ модныхъ кружкахъ — парламентскихъ, общественныхъ и скаковыхъ, который былъ нѣсколько старѣе своихъ собесѣдниковъ на этотъ разъ, но не настолько, чтобы считаться помѣхою. Къ нимъ присоединились также лордъ Гласлофъ и другіе, и много говорили о лошади.

— Я эти вещи не скрываю никогда, сказалъ Тифто. — Разумѣется, эта лошадь ненадежная.

— Многія лошади таковы, сказалъ Лоптонъ.

— Именно, мистеръ Лоптонъ. Я хочу сказать только то, что Министръ нѣсколько упрямъ. Но если онъ захочетъ, я не думаю, чтобы его могла опередить какая бы то ни было трехгодовалая лошадь въ Англіи.

— На полмили онъ никогда не опередитъ Провенсъ, сказалъ Гласлофъ.

— Я говорю о разстояніи дербійскихъ скачекъ, милордъ.

— Вещи такого рода никто не можетъ знать, сказалъ Лоптонъ.

— Я видѣлъ его галопъ, сказалъ маленькій человѣчекъ: — и мѣрилъ сто шагъ. Мнѣ кажется, я знаю толкъ въ шагахъ. Разумѣется, я не могу поручиться за лошадь. Онъ упрямъ, но если не встрѣтится никакихъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ, ни одна лошадь не можетъ опередить его. Нѣтъ ли здѣсь кого-нибудь, кто захотѣлъ бы держать со мною пари пятнадцать противъ ста за двойную скачку — Дерби и Леджеръ?

Лоптонъ тотчасъ вызвался и пари было записано.

Это повело къ другимъ пари, и лордъ Сильвербриджъ держалъ нѣсколько пари за свою лошадь, такъ что могъ проиграть тысячу двѣсти фунтовъ. Выпитое шампанское привело его въ такое волненіе, что онъ готовъ былъ держать пари противъ своей лошади. Но, не смотря на свое волненіе, онъ все-таки сознавалъ, что позволилъ себѣ сдѣлать то, чего хотѣлъ избѣгнуть. Но случай былъ такой особенный! часто ли случается человѣку имѣть первую скаковую лошадь въ Дерби? Это дѣло было такое, на которое почти необходимо рисковать деньгами.

Тифто, ложась спать, былъ совершенно счастливъ. Онъ прибавила грога къ своему шампанскому и не боялся ничего. Если Первый Министръ выиграетъ въ Дерби, онъ, Тифто, будетъ въ состояніи расплатиться со всѣми своими долгами, и начать карьеру съ деньгами въ карманѣ. За нимъ останется слава владѣльца лошади, выигравшей въ Дерби.

Лошадь была записана на его имя. Мысли о громадномъ успѣхѣ толпились въ его разгоряченномъ мозгу. Что не могло быть открыто для него? Парламентъ! Жокейскій клубъ! мѣсто смотрителя за охотой въ какомъ-нибудь шикарномъ графствѣ! Не можетъ ли случиться, что онъ современемъ можетъ сдѣлаться великимъ авторитетомъ въ Англіи на счетъ скачекъ, скаковыхъ и охотничьихъ лошадей? Если бы онъ могъ выиграть въ Дерби и Леджерѣ, онъ думалъ, что Гласловъ и Лоптонъ не станутъ больше презирать его, что даже Тригиръ будетъ говорить съ нимъ, а товарищъ его, сынъ герцога, уже никогда не броситъ его.

Лордъ Сильвербриджъ накупилъ разныхъ экипажей, карету, четверку гнѣдыхъ лошадей, упряжь и нанялъ двухъ грумовъ. Объ этихъ покупкахъ онъ удостоилъ сказать своему отцу нѣсколько словъ.

— Теперь всѣ принадлежатъ къ экипажному клубу, сказалъ сынъ.

— Я никогда не принадлежалъ, отвѣтилъ герцогъ.

— Ахъ! если бы я могъ походить на васъ!

Герцогъ сказалъ, что онъ объ этомъ подумаетъ, а потомъ велѣлъ Мортону заплатить за эту новую игрушку. Герцогъ думалъ объ этомъ и увѣрилъ себя, что править четверней теперь считалось приличнымъ удовольствіемъ для молодыхъ знатныхъ и богатыхъ людей. Самъ онъ этого не понималъ. Это казалось ему такъ же неестественно, какъ если бы какой-нибудь джентльменъ сдѣлался кузнецомъ и подковывалъ лошадей для своего удовольствія. Править четверней было трудно. Но тоже самое можно сказать и о греблѣ. Онъ зналъ, что нѣкоторые люди готовы цѣлый день стоять у токарнаго станка и дѣлать ящички для собственнаго удовольствія. Онъ этому не сочувствовалъ. Но это былъ фактъ и на управленіе четверней смотрѣли благопріятно. Его тронули слова сына. «Ахъ, если бы я могъ походить на васъ!» Онъ далъ позволеніе; экипажъ, лошади, упряжь и грумы сдѣлались собственностью лорда Сильвербриджа, и теперь должны были везти въ Ипсомъ ихъ торжествующаго владѣльца. Упряжь Долли Лонгстафа была послана встрѣтить ихъ на полдорогѣ. Джеральду Паллизеру, пріѣхавшему изъ Кембриджа въ это утро, позволили править первую станцію въ вознагражденіе за жестокость, сдѣланную ему университетскими педантами. Тифто съ сигарою во рту, въ бѣлой шляпѣ съ синей вуалью, въ новомъ свѣтломъ сертукѣ, былъ счастливъ не менѣе остальныхъ.

Какъ эта скачка была выиграна и какъ Первый Министръ и Квускъ были побѣждены Фишпайфомъ — Первый Министръ, однако, пришелъ вторымъ — авторъ настоящаго разсказа, не имѣя на это способности, описать не можетъ. Таковы, однако, были факты, и потомъ Долли Лонгстафъ и лордъ Сильвербриджъ вернулись въ Лондонъ. Возвращеніе было не такъ тріумфально, хотя молодые люди переносили свою неудачу хорошо. Долли Лонгстафъ проигралъ «кучу денегъ», Сильвербриджъ долженъ былъ обратиться въ неистощимому Мортону за кое-чѣмъ поболѣе двухъ тысячъ фунтовъ, хотя онъ не сомнѣвался, что получитъ эти деньги непремѣнно, но опасался, что это привлечетъ особенное вниманіе его отца. Даже бѣдный младшій братъ проигралъ фунтовъ двѣсти, за которыми будетъ долженъ самъ обратиться къ Мортону.

Но Тифто было прискорбно болѣе, чѣмъ всѣмъ. Лошадь должна была выиграть. Фишпайфу благопріятствовалъ такой рядъ случайностей, что все это дѣло казалось чудомъ. Тифто зналъ эти обстоятельства по пальцамъ, и цѣлый день и вечеръ объяснялъ ихъ подробно всѣмъ, кто хотѣлъ слушать его. Онъ такъ умѣлъ увѣрить всѣхъ, что прежде чѣмъ общество оставило скачки, лошадь ихъ стояла первымъ любимцемъ для скачекъ въ Леджерѣ. Но Тифто былъ несчастливъ, когда вернулся въ Лондонъ, и не смотря на завтракъ, который былъ великолѣпенъ, сидѣлъ угрюмо, иногда даже молча въ своемъ веселомъ нарядѣ.

— Скачка была самая несправедливая, сказалъ Тифто, почти привставая съ своего мѣста въ коляскѣ, чтобы обратиться къ Долли и Сильвербриджу, которые сидѣли на козлахъ.

— Что за польза говорить объ этомъ, сказалъ Долли съ козелъ. — Принимайте побои и не хныкайте.

— Все это прекрасно. Я могу принять побои не хуже никого. Но надо же смотрѣть на причины. Пеперментъ никогда не ѣздилъ такъ скверно. Не доѣхалъ онъ и до Угла, какъ я уже пожалѣлъ зачѣмъ самъ не поѣхалъ.

— Я нахожу, что Пеперментъ нисколько не виноватъ, сказалъ Сильвербриджъ.

— Можетъ быть. Только я думалъ, что я хорошій знатокъ верховой ѣзды.

Тутъ Тифто опять замолчалъ.

Но хотя много денегъ было потеряно и большое разочарованіе постигло наше общество относительно Дерби, самое вредное и самое прискорбное событіе въ исторіи этого дня еще не случилось. Обѣдъ былъ заказанъ въ Бергарденѣ къ семи часамъ — часомъ ранѣе чѣмъ было назначено, если бы лорду Джеральду не слѣдовало быть на желѣзной дорогѣ къ девяти часамъ. Полтора часа для обѣда, сигара послѣ него, полчаса для того, чтобы доѣхать до желѣзной дороги — будетъ едва достаточно, но изъ всѣхъ людей на свѣтѣ Долли Лонгстафъ былъ самый неаккуратный. Онъ пріѣхалъ не прежде восьми часовъ, другіе пріѣхали не прежде половины восьмого, и за обѣдъ сѣли около восьми. Въ половинѣ девятаго Сильвербриджъ началъ очень тревожиться за брата, и сказалъ ему, что онъ долженъ ѣхать немедленно. Извозчичій кабріолетъ уже ждалъ у дверей, но лордъ Джеральдъ все медлилъ. Онъ говорилъ, что поѣздъ пойдетъ не прежде половины десятаго. Множество людей обѣдаютъ и тутъ и тамъ, и не поспѣютъ на станцію къ назначенному часу. Старшему брату сдѣлалось очевидно, что Джеральдъ останется совсѣмъ, если его не принудятъ ѣхать, наконецъ, онъ всталъ и вытолкнулъ молодого студента.

— Скачи во всю прыть, сказалъ онъ извозчику, объяснивъ ему въ чемъ дѣло.

Извозчикъ сдѣлалъ что могъ, но нельзя доѣхать изъ Бергардена, который, какъ всѣмъ извѣстно, недалеко отъ Сент-Джемской улицы, въ улицу Ливерпульскую въ десять минутъ. Когда лордъ Джеральдъ пріѣхалъ на желѣзную дорогу, поѣздъ ушелъ. Безъ десяти минутъ въ десять, молодой человѣкъ опять явился въ клубъ.

— Зачѣмъ ты не заказалъ экстренный поѣздъ для себя? воскликнулъ Сильвербриджъ.

— Мнѣ не хотѣли дать.

Послѣ этого всѣмъ сдѣлалось очевидно, что это болѣе раздражило нашего героя чѣмъ его неудача и проигрышъ на скачкахъ.

— Ни за какія деньги на свѣтѣ не хотѣлъ бы я, чтобы это случилось, сказалъ старшій братъ младшему, когда везъ его домой.

— Если меня выключатъ, чтожъ изъ этого? сказалъ младшій братъ, который былъ не совсѣмъ трезвъ.

— Послѣ того, что случилось со мною, это сокрушитъ сердце отца, сказалъ наслѣдникъ.

Глава XVIII.
Одно изъ послѣдствій дербійской скачки.

На слѣдующее утро, около одиннадцати часовъ, Сильвербриджъ и его братъ завтракали въ гостиницѣ въ Джерминской улицѣ. Они ночевали въ домѣ на Карльтонской Террасѣ, но лордъ Джеральдъ сдѣлалъ это безъ вѣдома герцога. Лордъ Сильвербриджъ, ложась въ постель, рѣшился сказать объ этомъ герцогу тотчасъ, но утромъ у него недостало мужества. Moлодые люди вышли украдкой изъ дома, и такъ какъ въ Бергарденѣ завтраковъ нѣтъ, они отправились въ гостиницу. Они оба были мрачны, но старшій братъ грустнѣе чѣмъ младшій.

— Я отдалъ бы все на свѣтѣ, сказалъ онъ: — чтобы ты совсѣмъ не пріѣзжалъ.

— Все шло такъ неудачно!,

— За коимъ чортомъ ты не поѣхалъ, когда я тебѣ сказалъ?

— Кто могъ бы думать, что они будутъ такъ аккуратны? На Большой Восточной желѣзной дорогѣ никогда не бываютъ аккуратны. Это чертовски постыдно. Мнѣ кажется, я сейчасъ отправляюсь къ Гарнеджу и разскажу ему все.

Гарнеджъ былъ наставникъ лорда Джеральда.

— Ты уже бывалъ замѣшанъ въ разныхъ шалостяхъ?

— Меня запирали нѣсколько, разъ, и однажды, когда мнѣ слѣдовало сидѣть взаперти, я прямо наткнулся на Гарнеджа на мосту.

— Что это за человѣкъ?

— Прежде былъ добрый, теперь забралъ себѣ въ голову разныя причуды. Это онъ выдумалъ, чтобы никто изъ студентовъ не ѣздилъ въ Дерби.

— Ты просилъ у него позволенія?

— Да. А когда я сказалъ ему о томъ, что тебѣ принадлежитъ Первый Министръ, онъ разсвирѣпѣлъ и объявилъ, что по этой самой причинѣ я не долженъ ѣхать.

— Ты мнѣ этого не сказалъ.

— Я рѣшилъ, что поѣду. Я не хотѣлъ позволить, чтобы меня считали ребенкомъ.

Наконецъ, было рѣшено, что оба брата поѣдутъ въ Кембриджъ вмѣстѣ. Сильвербриджъ могъ вернуться въ Лондонъ въ тотъ же вечеръ, такъ чтобы везти свою четверню въ Дубки въ пятницу — отъ этой обязанности не могло его отвлечь даже его горе. Они пріѣхали въ Кембриджъ около трехъ часовъ и лордъ Сильвербриджъ тотчасъ отправился къ директору и послалъ ему свою карточку. Директоръ Троицы былъ такъ важенъ, что не могъ принимать всѣхъ, но на этотъ разъ лорду Сильвербриджу посчастливилось. Съ большимъ волненіемъ разсказалъ онъ въ чемъ дѣло. Нельзя ли чего-нибудь сдѣлать для уменьшенія ярости, которая несомнѣнно обрушится на голову его несчастнаго брата?

— Зачѣмъ вы обращаетесь ко мнѣ, сказалъ директоръ. — Изъ вашихъ словъ видно, что вы знаете, что это зависитъ отъ наставника.

— Я думалъ, серъ, что если бы вы сказали слово…

— Неужели вы думаете, что я долженъ заступаться за одного человѣка, да еще имѣющаго такое званіе?

— Никто не думаетъ, чтобы это могло значить что-нибудь, но…

— Что? спросилъ директоръ.

— Если бы вы знали моего отца, серъ!

— Всѣ знаютъ вашего отца, то есть его знаетъ каждый англичанинъ, хочу я сказать. Разумѣется, я знаю вашего отца — какъ публичнаго человѣка, и знаю, какъ страна обязана ему.

— Да, это такъ. Но я не это хочу сказать. Если бы вы знали какъ это… какъ это… сокрушитъ его сердце.

На глазахъ молодого человѣка выступили слезы — и на глазахъ старика блеснуло тоже что-то похожее на слезу.

— Разумѣется, это была моя вина. Я уговорилъ его поѣхать. Онъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія остаться. Я надѣюсь, что вы вѣрите моимъ словамъ, серъ.

— Я вѣрю каждому вашему слову, милордъ.

— Я надѣлалъ шалостей въ Оксфордѣ. Вы вѣроятно слышали. Это была ужасная глупость. Это очень огорчило моего отца — очень огорчило. Для него это тяжело, потому что самъ онъ никогда не дѣлалъ глупостей.

— Вамъ слѣдовало подражать ему.

Сильвербриджъ покачалъ головой.

— Или, по-крайней-мѣрѣ, не огорчать его.

— Въ томъ-то и дѣло. Онъ примирился съ моимъ дѣломъ. Такъ какъ я старшій сынъ, я поступилъ въ Парламентъ и онъ думаетъ можетъ быть, что все было забыто. Старшій сынъ мнѣ кажется можетъ быть глупѣе младшаго брата.

Директоръ не могъ не улыбнуться при мысли о томъ, какой выбранъ законодатель.

— Но если Джеральда выключатъ, я не знаю какъ отецъ это перенесетъ.

Слези полились по лицу молодого человѣка, такъ-что онъ былъ принужденъ вытереть глаза.

Директоръ былъ очень растроганъ. Если бы какой-нибудь молодой человѣкъ просилъ бы за себя, это ничего не значило бы для него. Университетская дисциплина находилась не въ его рукахъ и онъ не принялъ бы во вниманіе подобныхъ просьбъ. Онъ не принялъ бы во вниманіе и просьбу брата за брата. Отцу, просящему за сына можно отказать. Но просьба брата, просящаго прощенія брату изъ заботливости объ отцѣ, была почти непредолима. Но этотъ человѣкъ такъ давно занималъ мѣсто, что зналъ, что подобныхъ просьбъ никогда принимать не слѣдуетъ. Во-первыхъ, это было не его дѣло. Онъ могъ только просить одолженія, зная, что такого одолженія дѣлать не слѣдуетъ; и что онъ менѣе всѣхъ долженъ просить о такомъ одолженіи, потому что ему менѣе чѣмъ кому-нибудь можно было отказать. Потомъ самое положеніе великаго государственнаго человѣка, которому его приглашали оказать услугу — положеніе этого герцога, который былъ такъ могущественъ, и можетъ опять сдѣлаться могущественнымъ, было противъ подобнаго вмѣшательства. Онъ зналъ, что. онъ охотно сдѣлалъ бы это и для мистера Джонса и для герцога Омніума. Но если онъ сдѣлаетъ это, о немъ скажутъ, что онъ сдѣлалъ это потому, что это былъ герцогъ Омніумъ. Положенія такого рода не допускаютъ снисхожденія, потому что снисхожденіе покажется искательствомъ.

— Будь здѣсь вашъ отецъ, онъ зналъ бы, что я вмѣшиваться не могу.

— И моего брата выключатъ?

— Я не знаю всѣхъ обстоятельствъ. По вашимъ собственнымъ словамъ это было большое нарушеніе дисциплины. Сказать по правдѣ, лордъ Сильвербриджъ, мнѣ не слѣдовало совсѣмъ говорить съ вами объ этомъ.

— Вы хотите сказать, что мнѣ не слѣдовало съ вами говорить.

— Я этого не сказалъ. И если вы поступили неосторожно, я могу это извинить. Мнѣ хотѣлось бы услужить вамъ, но я боюсь, что это зависитъ не отъ меня.

Лордъ Сильвербриджъ простился съ директоромъ и ждалъ у брата, пока тотъ вернулся отъ наставника.

— Все кончено, сказалъ онъ, швырнувъ свою фуражку и стараясь сохранить спокойный видъ: — я могу уложиться и отправляться — куда хочу. Онъ говоритъ, что не хочетъ имѣть со мною никакого дѣла. Я спросилъ его, что я долженъ дѣлать, а онъ сказалъ, что отцу лучше взять меня изъ коллегіи. Я спросилъ не могу ли я перейти къ Маклину.

— Кто это Маклинъ?

— Одинъ изъ другихъ наставниковъ, но скотина только улыбнулся.

— Онъ думалъ, что ты его поддразниваешь.

— Я хотѣлъ показать ему, что не намѣренъ допустить его выключить меня. Онъ сегодня же напишетъ къ отцу. И тебѣ придется говорить съ отцомъ.

Да! когда лордъ Сильвербриджъ вернулся въ этотъ же день въ Лондонъ, онъ очень много думалъ о разговорѣ съ отцомъ! До сихъ поръ онъ еще не могъ сказать что-нибудь пріятное отцу. Въ Итонѣ онъ всегда былъ въ опалѣ, а изъ оксфордскаго университета былъ выключенъ. Онъ ввелъ Тригира въ свою семью, а это можетъ быть болѣе всего надѣлало хлопотъ. Онъ перемѣнилъ свою политику. Онъ истратилъ больше денегъ чѣмъ ему слѣдовало тратить, и теперь въ эту самую минуту долженъ просить большую сумму. Онъ возилъ Джеральда въ Дерби, а тотъ чрезъ это былъ выключенъ изъ университета! и сквозь все это онъ сознавалъ, что никакими словами не въ состояніи будетъ дать отцу понять, какъ глубоко чувствуетъ все это.

Онъ не могъ рѣшиться говорить съ герцогомъ въ этотъ вечеръ, а утромъ за нимъ прислали прежде чѣмъ онъ всталъ. Онъ нашелъ отца за завтракомъ. Предъ герцогомъ лежало письмо наставника.

— Ты знаешь что-нибудь объ этомъ? спросилъ герцогъ очень спокойно.

— Джеральдъ ѣздилъ въ Дерби и вечеромъ опоздалъ къ поѣзду.

— Мистеръ Гарнеджъ пишетъ, что ему было запрещено ѣхать на скачки.

— Я полагаю такъ, серъ.

Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе.

— Ты можешь сѣсть и завтракать, сказалъ отецъ.

Лордъ Сильвербриджъ сѣлъ и налилъ себѣ чашку чаю. Въ комнатѣ слуги не было и онъ боялся позвонить.

— Не нужно ли тебѣ чего-нибудь? спросилъ герцогъ.

На столѣ стояло небольшое блюдо съ жареной вядчиной и холодная баранина. Сильвербриджъ, увѣряя, что ему ничего не нужно, всталъ и положилъ къ себѣ на тарелку холодной баранины. Потомъ опять наступило молчаніе, во время котораго герцогъ ѣлъ поджареный хлѣбъ и пытался читать газету. Но, скоро отложивъ ее въ сторону, онъ взялъ письмо Гарнеджа. Сильвербриджъ наблюдалъ за каждымъ движеніемъ отца, медленно разрѣзывая холодную баранину.

— Кажется Джеральда совсѣмъ выключатъ.

— Я этого боюсь, серъ,

— Онъ воспользовался твоимъ примѣромъ въ Оксфордѣ. Ты уговорилъ его поѣхать на эти скачки?

— Боюсь, что я.

— Хотя ты зналъ о запрещеніи?

— Я думалъ, что запрещено только не ночевать.

— Онъ просилъ позволенія ѣхать въ Дерби и получилъ положительный отказъ. Ты это зналъ?

Сильвербриджъ соображалъ нѣсколько минутъ. Онъ не помнилъ, что онъ зналъ и чего не зналъ. Можетъ быть онъ питалъ слабую надежду, что вопросъ останется безъ отвѣта. Но онъ увидалъ по глазамъ отца, что это невозможно, и вспомнилъ.

— Кажется я зналъ.

— И ты рѣшился рисковать положеніемъ твоего брата въ жизни и моимъ счастіемъ, для того чтобы онъ могъ видѣть на скачкѣ лошадь, которая отчасти принадлежитъ тебѣ?

— Я думалъ, что риска не будетъ, если онъ вернется ночевать. Я знаю, что говорить объ этомъ не кчему, но я никогда не былъ такъ огорченъ. Я готовъ повѣситься хоть сейчасъ.

— Это нелѣпо и малодушно, сказалъ герцогъ.

Но изъявленіе огорченія, хотя могло показаться нелѣпымъ и малодушнымъ, все-таки тронуло его. Онъ былъ строгъ, потому что не зналъ насколько уязвляла его строгость.

— Это большой ударъ! другой большой ударъ! скачки! сборище негодяевъ и дураковъ.

— Лордъ Кентрипъ былъ тамъ, сказалъ лордъ Сильвербриджъ: — и я видѣлъ сер-Тимоти Бисвакса.

— Если присутствіе сер-Тимоти можетъ быть для тебя приманкой, я право сожалѣю о тебѣ. Я ничего болѣе не могу сказать тебѣ объ этомъ. Ты погубилъ твоего брата.

Его еще больше разсердило, что сынъ упомянулъ объ одномъ человѣкѣ, котораго онъ уважалъ, и о другомъ, котораго онъ презиралъ.

— Не говорите этого, серъ.

— Что же я долженъ сказать?

— Причислите его къ посольству, или что-нибудь въ этомъ родѣ.

— Считаешь ли ты возможнымъ, чтобы онъ могъ выдержать какой-нибудь экзаменъ? Я думаю, что мои дѣти сведутъ меня въ могилу. Можешь теперь уйти. Вѣроятно тебѣ хочется опять на скачки.

Молодой человѣкъ ушелъ и просидѣлъ въ своей комнатѣ цѣлый часъ одинъ. Чѣмъ онъ можетъ утѣшить отца? Не бросить ли ему скачки, продать свою долю въ Первомъ Министрѣ и Коалиціи и прилежно заняться комитетами, преніями, и подачей голосовъ? Не продать ли ему свой экипажъ и читать парламентскую литературу? На одно рѣшился онъ. Онъ не поѣдетъ въ этотъ день въ Дубки. Онъ рѣшился еще и на другое. Онъ поѣдетъ къ леди Мабели Грексъ и спроситъ ея совѣта. Онъ такъ былъ разогорченъ, такъ растерянъ, что желалъ спросить совѣта у той, на которую могъ положиться.

Онъ нашелъ Тифто, Долли Лонгстафа и двухъ-трехъ другихъ въ конюшняхъ, откуда долженъ былъ выѣхать экипажъ. Они ждали и сердились, что ихъ заставляли ждать. Но объявленное извѣстіе было очень грустно.

— Вамъ все равно поѣхать одному, Долли? сказалъ онъ Лонгстафу.

— Вы не ѣдете? спросилъ Долли съ выраженіемъ героическаго ужаса.

— Нѣтъ, я сегодня не поѣду.

— Что случилось? спросилъ Поплькортъ.

— Это немножко неожиданно, сказалъ маіоръ.

— Да, неожиданно.

— Вы бросаете насъ?

— Не вижу этого. У васъ остаются лошади и экипажъ.

— Да, у насъ остаются лошади и экипажъ, сказалъ Долли: — и я совѣтую отправляться.

— Такъ какъ вы сами не ѣдете, сказалъ Тифто Сильвербриджу: — можетъ быть мнѣ слѣдуетъ править лошадьми.

— Долли будетъ править, сказалъ лордъ.

— Да, рѣшительно править буду я, сказалъ Долли. — На итонской дорогѣ ѣзда не важная, но человѣкъ долженъ умѣть держать возжи.

Это, разумѣется подало поводъ къ сердитымъ словамъ, но Сильвербриджъ не остался слушать ихъ.

Бѣдному герцогу не къ кому было обратиться за совѣтомъ и утѣшеніемъ. Когда сынъ ушелъ, онъ взялъ опять газету и старался читать — напрасно. Его мысли были слишкомъ растревожены, чтобы заниматься политикой. Онъ былъ очень огорченъ и несчастіемъ Джеральда, и наклонностью лорда Сильвербриджа къ скачкамъ.

Но хотя эти горести были тяжелы, были другія еще тяжелѣе. Леди Кентрипъ выразила мнѣніе почти въ пользу Тригира — и рѣшительно въ пользу мистрисъ Финнъ. Ей было объяснено все относительно мистрисъ Финнъ, и она сказала герцогу, что по ея мнѣнію мистрисъ Финнъ поступила хорошо! Когда герцогъ, съ энергіей, вовсе ему несвойственной, сдѣлалъ вопросъ, отъ отвѣта на который зависѣло такъ много: «слѣдовало ли пропустить хоть одну минуту?» леди Кентрипъ увѣдомила его, что ни одной минуты не было пропущено. Мистрисъ Финнъ тотчасъ же устроила, чтобы все дѣло было передано герцогу надлежащимъ образомъ.

— Мнѣ кажется, она сдѣлала тоже, что сдѣлала бы я при подобныхъ обстоятельствахъ, сказала леди Кентрипъ.

Если леди Кентрипъ права, то онъ долженъ униженно извиниться предъ мистрисъ Финнъ. Можетъ быть это было всего досаднѣе для него.

Глава XIX.
Нѣтъ, милордъ, нѣтъ.

Между двумя и тремя часами, лордъ Сильвербриджъ, несмотря на свое горе, могъ позавтракать въ клубѣ. Онъ былъ пустъ, Бергардеискіе посѣтители отправились на скачки. Когда онъ сидѣлъ и ѣлъ холодную ягнятину и пилъ водку съ содовой водой, онъ принялъ нѣкоторыя намѣренія, которыя, можно было сдержать скорѣе чѣмъ то суровое отреченіе, на которое онъ готовъ былъ осудить себя утромъ натощакъ. Отецъ его употребилъ очень сильныя выраженія противъ скачекъ, назвавъ тѣхъ кто бываетъ тамъ дураками или негодяями. Лордъ Сильвербриджъ находилъ это преувеличеннымъ. Половина Палаты Общинъ была въ Дерби; но конечно, тамъ были и негодяи и дураки и если онъ хотѣлъ находиться въ обществѣ законодателей, то не могъ избѣгнуть и негодяевъ и дураковъ. Онъ разойдется съ маіоромъ такъ скоро какъ только можетъ. Онъ не будетъ держать пари. Съ этой-то стороны спорта выказываютъ себя негодяи и дураки. Зачѣмъ держать пари ему, которому провидѣніе дало все что дѣлаетъ жизнь пріятной? А четверню его съ экипажемъ отецъ въ нѣкоторой степени одобрилъ, и онъ ее удержитъ, такъ какъ долженъ же имѣть какое-нибудь развлеченіе, но болѣе всего онъ долженъ употреблять усиліе въ Нижней Палатѣ. Онъ постарается дать отцу примѣтить, что онъ оцѣнилъ его письмо. Онъ всегда будетъ въ Палатѣ вскорѣ послѣ четырехъ часовъ и останется тамъ — если возможно пока предсѣдатель будетъ сидѣть на своемъ мѣстѣ. Онъ начиналъ уже чувствовать какъ ему будетъ трудно сидѣть на этихъ скамьяхъ. Время покажется ему тамъ гораздо длиннѣе чѣмъ въ другихъ мѣстахъ! непреодолимое желаніе выскочить оттуда, будетъ его одолѣвать. Тамъ были люди, одинъ голосъ которыхъ былъ уже для него противенъ. Ему казалось, что нѣкоторые ораторы, начавъ свои рѣчи, не остановятся никогда. Онъ не думалъ, чтобы могъ когда-нибудь найти удовольствіе засѣдать въ Палатѣ; но надѣялся, что у него достанетъ мужества исполнять это, хотя это не было пріятно. Онъ начнетъ сегодня, вмѣсто того чтобы ѣхать въ Дубки.

Но прежде чѣмъ поѣдетъ въ Палату, онъ увидится съ леди Мабелью Грексъ. Здѣсь можетъ быть не худо упомянуть, что, принявъ намѣреніе вести лучшую жизнь, онъ долго соображалъ, не лучше ли будетъ для него жениться. Отецъ сказалъ ему однажды, что когда онъ женится, то домъ на Карльтонской Террасѣ будетъ принадлежать ему.

— Я буду твоимъ жильцомъ, если ты захочешь, сказалъ герцогъ: — а если это не поправится твоей женѣ, я найду другую квартиру.

Это было сказано въ то время грусти и нѣжности, которое послѣдовало за смертью герцогини. Женитьба остепенитъ его. Когда онъ женится, Тифто разумѣется исчезнетъ. Онъ думалъ, что дѣйствительно ему бы лучше жениться. А если такъ, кто могъ быть милѣе леди Мабели? Что отецъ его будетъ доволенъ леди Мабелью, онъ готовъ былъ вѣрить. Въ Англіи не было лучше крови. Леди Мабель была извѣстна своимъ умомъ, красотой и большимъ благоразуміемъ.

Однако онъ находилъ и нѣкоторыя невыгоды. Леди Мабель, сдѣлавшись его женой, будетъ выше его, и въ нѣкоторой степени возьметъ надъ нимъ верхъ. Хотя она была не старѣе его, но благоразумнѣе — и не только благоразумнѣе, но и энергичнѣе. Онъ почти былъ увѣренъ, что она считаетъ его еще мальчикомъ. Онъ думалъ, что она любила его или полюбитъ, если онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, но ея любовь будетъ отдана ему, какъ существу низшему. Онъ уже заботился о своемъ достоинствѣ и боялся, что эта прелестная женщина не будетъ любить его за его собственное достоинство и за его характеръ.

А между тѣмъ его влеченіе къ ней было такъ велико, что теперь, въ день своего горя, онъ могъ думать только о томъ утѣшеніи, которое найдетъ въ ея обществѣ.

— Вы не въ Дубкахъ? сказала она, какъ только онъ вошелъ въ гостиную.

— Нѣтъ, не въ Дубкахъ. Лордъ Грексъ тамъ, я полагаю.

— О, да; разумѣется. А вы почему не поѣхали?

— Сегодня засѣданіе въ Парламентѣ.

— Какъ добродѣтельно! Неужели дошло уже до того, что когда въ Парламентѣ засѣданіе, вы всегда будете тамъ.

— Я буду вести такой образъ жизни. Вы не слыхали о Джеральдѣ?

— О вашемъ братѣ?

— Да — вы не слыхали?

— Ни слова. Надѣюсь, что съ нимъ не случилось никакого несчастія?

— Съ нимъ случилось… ужасное несчастіе.

Онъ разсказалъ всю исторію. Какъ Джеральдъ былъ задержанъ въ Лондонѣ, какъ поѣхалъ въ Кембриджъ — но напрасно; какъ отецъ его принялъ это къ сердцу, сказалъ ему, что онъ погубилъ своего брата; и какъ онъ, вслѣдствіе этого, рѣшился не ѣздить на скачки.

— Потомъ онъ сказалъ, продолжалъ Сильвербриджъ: — что его дѣти сведутъ его въ могилу.

— Это ужасно.

— Ужасно.

— Но что онъ хотѣлъ этимъ сказать? спросила леди Мабель, желая услышать что-нибудь о леди Мери и Тригирѣ.

— Ну, разумѣется, то, что я надѣлалъ въ Оксфордѣ, огорчило его; а теперь это происшествіе съ Джеральдомъ!

— Онъ не намекалъ на вашу сестру?

— Намекалъ. Вы слышали все. Вамъ сказалъ Тригиръ.

— Онъ сказалъ мнѣ кое-что.

— Разумѣется моему отцу это не нравится.

— А вы одобряете?

— Нѣтъ, сказалъ Сильвербриджъ коротко и твердо.

— Почему? Вы любите Тригира.

— Конечно, я люблю Тригира. Изъ всѣхъ моихъ друзей я болѣе всѣхъ люблю его. У меня только два истинныхъ друга.

— Кто же? спросила она, очень понизивъ голосъ.

— Тригиръ и вы. Вы это знаете.

— Надѣялась, сказала она. — Но если вы такъ любите Тригира, почему же не хотите, чтобы онъ сдѣлался мужемъ вашей сестры?

— Я всегда находилъ, что это не годится.

— Но почему же?

— Мери должна выйти за человѣка болѣе знатнаго.

— Дочерямъ герцога случалось выходить за коммонеровъ.

— Это не то. Я не люблю говорить объ этомъ такимъ образомъ. Я зналъ, что это огорчитъ моего отца. Тригиръ не можетъ жениться на. ней. Къ чему же одобрять то, что невозможно.

— Я желала бы узнать вашу сестру. Она… твердаго характера?

— Очень твердаго.

— А я не увѣрена, чтобы вы были тверды.

— Нѣтъ, сказалъ онъ, подумавъ нѣсколько: — я не твердъ. Но она непохожа ни на Джеральда, ни на меня. Она упрямѣе.

— Можетъ быть не такъ вѣтрена?

— Да, если вы называете это вѣтреностью. Я не знаю, вѣтренъ ли я. Будь я влюбленъ, я остался бы вѣренъ.

— Увѣрены ли вы въ этомъ?

— Совершенно. Если бы я былъ истинно влюбленъ, я не перемѣнился бы. Можетъ быть меня могли бы запугать.

— Но она не позволитъ запугать себя?

— Мери? Нѣтъ. Въ томъ-то и дѣло. Она будетъ упорно стоять на этомъ, если онъ останется постояненъ.

— И я на ея мѣстѣ сдѣлала бы тоже. Гдѣ вы найдете молодого человѣка, который могъ бы равняться съ Френкомъ Тригиромъ?

— Можетъ быть вы намѣрены отбить его у бѣдной Мери.

— Нехорошо вамъ говорить такимъ образомъ, лордъ Сильвербриджъ. Френкъ мнѣ родственникъ такъ же какъ и бы; но я знаю его всю жизнь. И хотя я не желаю отбивать его у вашей сестры, какъ вы сказали, я люблю его на столько, что понимаю, что всякая любимая имъ дѣвушка должна остаться ему вѣрна.

Все, что она сказала до-сихъ-поръ, было очень хорошо, но она впослѣдствіи прибавила нѣсколько словъ, которыхъ лучше бы ей не говорить.

— Мы съ Френкомъ почти нищіе.

— Какая проклятая вещь деньги! воскликнулъ лордъ Сильвербриджъ, вскочивъ съ своего мѣста.

— Я совсѣмъ съ вами несогласна. Это вещь очень пріятная.

— Какъ человѣкъ, имѣющій деньги, можетъ знать, любятъ ли его.

— Надо это узнать. Я полагаю, что истинная симпатія существуетъ.

— Вы сейчасъ сказали мнѣ, что вы съ Тригиромъ полюбили бы другъ друга, если бы не были оба бѣдны.

— Я не говорила ничего подобнаго.

— И что его надо уступить моей сестрѣ, потому что она будетъ имѣть деньги.

— Вы приписываете мнѣ такія слова, которыхъ я не говорила никогда, и такія идеи, которыя никогда не приходили мнѣ въ голову.

— И разумѣется я чувствую тоже самое. Я желалъ бы, чтобы у васъ было много денегъ.

— Вы очень добры, но почему?

— Я самъ не могу объяснить хорошенько, сказалъ онъ, покраснѣвъ по своему обыкновенію: — навѣрно, это не составило бы никакой разницы.

— Для меня это составило бы большую разницу. Теперь же, не имѣя ничего и зная, что папа и Персиваль каждый день запутываютъ дѣла, я принуждена надѣяться, что когда-нибудь выйду за человѣка достаточнаго.

— Я полагаю такъ, сказалъ онъ, все краснѣя, но и нахмурившись въ тоже время.

— Вы видите, я могу быть очень откровенна съ истиннымъ другомъ. Но я увѣрена въ томъ, что никогда не выйду за человѣка, котораго не люблю. Но такъ какъ я не могу выйти за человѣка бѣднаго, то и не намѣрена влюбляться въ бѣднаго.

— Но вы намѣрены влюбиться въ богатаго?

— Это еще я посмотрю, лордъ Сильвербриджъ. Во всякомъ случаѣ богатый человѣкъ прежде долженъ самъ въ меня влюбиться. Если вы знаете кого-нибудь, вы не должны говорить ему, чтобы онъ былъ увѣренъ въ себѣ только потому, что у него хорошій доходъ.

— Вотъ Поплькортъ самъ себѣ хозяинъ, и хотя дуракъ, умѣетъ сохранять свои деньги.

— Мнѣ не нужно дурака. Вы должны пріискать мнѣ кого-нибудь получше Поплькорта.

— Что вы скажете о Долли Лонгстафѣ?

— Онъ годился бы, только онъ не захочетъ навязать на себя трудъ сдѣлать предложеніе и жениться,

— Или Гласлофъ?

— Я боюсь, что онъ сердитъ и не позволитъ мнѣ поступать по своему.

— Я могу предложить еще только одного; но вы за него не пойдете.

— Такъ ужъ лучше не упоминать о немъ. Зачѣмъ наполнять списокъ невозможностями.

— Я хотѣлъ предложить… самого себя.

— Вы принадлежите къ числу невозможныхъ.

— Почему, леди Мабъ?

— По двадцати причинамъ. Вы слишкомъ молоды и обязаны слушаться вашего отца, и связаны съ Парламентомъ покрайней-мѣрѣ еще лѣтъ десять. И вообще это не годится по многимъ важнымъ причинамъ.

— Вѣрно я недостаточно нравлюсь вамъ?

— Какой вопросъ! Нѣтъ, милордъ, нѣтъ. Вотъ это вы можете назвать отвѣтомъ. Не притворяйтесь обиженнымъ, а то я надъ вами посмѣюсь. Если вы можете шутить, то, конечно, могу и я.

— Я не вижу въ этомъ никакой шутки.

— А я вижу. Что если я скажу напротивъ: О, лордъ Сильвербриджъ, вы дѣлаете мнѣ большую честь! Ни къ кому на свѣтѣ я такъ не привязана, какъ къ вамъ. Придется ли это вамъ по вкусу?

— Вполнѣ.

— Но это не придется по вкусу мнѣ. Вотъ папа. Не бѣгите же.

— Уже шестой часъ, сказалъ законодатель: — а я имѣлъ намѣреніе быть въ Палатѣ болѣе часа тому назадъ. Прощайте. Передайте мою любовь мисъ Касвери.

— Непремѣнно. Мисъ Касвери вашъ самый преданный другъ. Не привезете ли вы ко мнѣ вашу сестру когда-нибудь?

— Когда она пріѣдетъ въ Лондонъ, привезу.

— Мнѣ бы такъ хотѣлось познакомиться съ нею. Прощайте.

Торопясь въ Палату на извозчикѣ, лордъ Сильвербриджъ опасался, что если леди Мабель и приметъ его предложеніе, то только для того, чтобы сдѣлаться герцогиней Омніумъ. Онъ думалъ, что она могла бы и теперь принять его предложеніе, если бы захотѣла. Онъ говорилъ довольно ясно. Но она смѣялась надъ нимъ. Онъ чувствовалъ, что если бы она любила его, то ей слѣдовало бы чувствовать тотъ женственный трепетъ, то сомнѣніе, ту нерѣшимость въ полупризнаніи, о которыхъ онъ читалъ въ романахъ, и которыхъ его собственный инстинктъ заставлялъ его желать. Но въ ней не было ни трепета, ни нерѣшительности. «Нѣтъ, милордъ, нѣтъ», сказала она, когда онъ спросилъ ее прямо, правится ли онъ ей. «Нѣтъ, милордъ, нѣтъ» не отказъ, заключавшійся въ этихъ словахъ, былъ непріятенъ ему. Онъ думалъ, что если онъ возобновитъ свое предложеніе въ обычныхъ формахъ, она приметъ его. По зачѣмъ въ ея словахъ и обращеніи было совершенное отсутствіе трепета? Онъ краснѣлъ, колебался и чувствовалъ, что не знаетъ, какія употребить выраженія. Если бы съ нею было тоже, тогда онъ бы схватилъ ее въ объятія и поклялся, что никогда, никогда, никогда не будетъ онъ любить никого кромѣ нея.

Онъ дѣйствительно видѣлъ все въ настоящемъ свѣтѣ. Хотя бы она даже и вздумала выйти за него, если бы онъ возобновилъ свою просьбу, она никогда не подчинилась бы ему, такъ какъ онъ желалъ бы отъ дѣвушки любимой имъ. Она была выше его во всемъ, и каждое слово, произнесенное между ними, показывало это. Но какъ она была прелестна — на сколько она была прелестнѣе всѣхъ кого онъ видѣлъ!

Онъ сидѣлъ на высокой скамейкѣ позади Тимоти Бисвакса и сер-Орланда Дрота, слушая, или дѣлая видъ, что слушаетъ рѣчи двухъ или трехъ членовъ о сахарѣ, и думая обо всемъ этомъ до половины восьмого — а потомъ отправился обѣдать съ гордымъ сознаніемъ выполненной обязанности. Онъ льстилъ себя мыслью, что формы и методы Парламента всасывались въ него постепенно — какъ желалъ его отецъ. Теорія законодательства входила въ его умъ. Благосостояніе націи зависѣло главнымъ образомъ отъ сахара. Но онъ думалъ, что его собственное благосостояніе должно зависѣть отъ обладанія Мабелью Грексъ.

Глава XX.
Когда онъ явится опять?

Леди Мабель, когда ея молодой поклонникъ оставилъ ее, была на время освобождена отъ необходимости думать о немъ, ея отцомъ. Онъ вернулся изъ Дубковъ въ весьма дурномъ расположеніи духа. Съ лордомъ Грексомъ очень дурно поступилъ сынъ, котораго онъ ненавидѣлъ больше всего на свѣтѣ. На скачкахъ въ Дерби онъ выигралъ большую сумму, которая въ то время привела его въ восторгъ, потому что онъ очень нуждался въ деньгахъ. Но теперь онъ узналъ, что его сынъ и наслѣдникъ проигралъ больше чѣмъ онъ выигралъ и ему предложили употребить выигрышъ на уплату проигрыша Персиваля. Графъ ни минуты не сталъ бы слушать о такомъ способѣ устраивать дѣла, если бы могъ. Но онъ недавно условился съ сыномъ объ уничтоженіи правъ относительно укрѣпленнаго имѣнія, за что долженъ былъ выплатить деньги лорду Персивалю. Денегъ этихъ онъ до сихъ поръ не уплатилъ и поэтому принужденъ былъ согласиться. Это было очень непріятно графу. Онъ вернулся домой не въ духѣ и насказалъ дочери много непріятнаго.

— Вы знаете, папа, что если бы я могла сдѣлать что-нибудь, то сдѣлала бы.

Это она отвѣтила на угрозу, которую онъ прежде часто дѣлалъ и теперь повторилъ — совсѣмъ освободиться отъ дома на Бельгревскомъ скверѣ. Сдѣлавъ эту угрозу, онъ не посовѣстился сказать ей, что домъ этотъ содержится только для нея.

— Я не вижу за коимъ чортомъ ты не выходишь замужъ. Ты должна же выйти рано или поздно.

Дочери не могло быть пріятно слышать это отъ отца.

— Это можетъ случиться или нѣтъ, сказала она. — Если вы хотите, чтобы я подписала что-нибудь, я подпишу — ее уже заставляли подписывать бумаги или другими словами отказаться отъ своихъ правъ — но это вы должны предоставить мнѣ самой.

Тогда онъ насказалъ ей очень непріятныхъ вещей.

Они вмѣстѣ обѣдали въ гостяхъ, разумѣется со всею роскошью, какую можетъ доставить богатство. Прекрасный экипажъ отвезъ ихъ на ближайшій скверъ, такой экипажъ какъ прилично имѣть графу. Она была одѣта великолѣпно, какъ прилично дочери графа, а на немъ сіяла звѣзда, пожалованная ему признательнымъ министромъ его государыни въ отплату за поддержку въ Парламентѣ. Никто, смотрѣвшій на нихъ, не могъ бы воображать, что такой отецъ могъ сказать такой дочери, что она должна выйти замужъ, чтобы не мѣшать ему, что незамужняя она ему въ тягость.

За обѣдомъ она была очень весела. Быть веселой была привычкой — мы можемъ почти сказать дѣломъ — ея жизни. Ей случилось сидѣть между сер-Тимоти Бисваксомъ, который въ то время былъ очень важный человѣкъ, и тѣмъ самымъ Долли Лонгстафомъ, котораго Сильвербриджъ иронически предложилъ какъ приличнаго для нея жениха.

— Лордъ Сильвербриджъ вашъ родственникъ? спросилъ сер-Тимоти.

— Очень дальній.

— Вы знаете, онъ перешелъ къ намъ. Это такое торжество.

— Съ огорченіемъ слышу это.

Это, однако, какъ читателю извѣстно, была ложь.

— Съ огорченіемъ! сказалъ сер-Тимоти. — Дочери лорда Грекса слѣдуетъ принадлежать къ консервативной партіи.

— О, да; я принадлежу къ консервативной партіи, потому что родилась дочерью консерватора. Я нахожу, что въ политикѣ люди должны оставаться такими какъ родились — если только они не считаютъ себя мудрецами. Когда человѣкъ сдѣлается государственнымъ сановникомъ, разумѣется, онъ можетъ переходить туда и сюда.

— Надѣюсь, что это намекъ не на меня, леди Мабель.

— Конечно нѣтъ, я не настолько свѣдуща въ политикѣ, чтобы позволятъ себѣ личности.

Это, однако, опять было несовсѣмъ справедливо.

— Я очень уважаю герцога, и мнѣ жаль, что сынъ его огорчилъ. Вы любите герцога?

— Да, отчасти. Это человѣкъ вполнѣ достойный уваженія, и былъ хорошимъ общественнымъ слугой.

— Весь нашъ кружокъ разорился, заговорилъ Долли о скачкахъ.

— Кто же составляетъ вашъ кружокъ, мистеръ Лонгстафъ?

— Во-первыхъ я самъ.

— Я такъ полагаю.

— Я ужасно разоренъ. Потомъ Персиваль.

— Надѣюсь, что онъ не много проигралъ. Разумѣется вамъ извѣстно, что онъ мнѣ братъ.

— Это такъ. Ну, онъ проигралъ очень много. Потомъ Сильвербриджъ и Тифто. Можетъ быть вы не знаете Тифто?

— Я не имѣю удовольствія знать мистера Тифто.

— Онъ маіоръ. Мнѣ кажется, вамъ понравится маіоръ Тифто. Онъ помощникъ въ скачкахъ Сильвербриджа. Вамъ надо бы познакомиться съ Тифто. И Тригиръ почти все потерялъ.

— Мистеръ Тригиръ! Френкъ Тригиръ!

— Мнѣ сказали, что онъ имѣлъ очень тяжелыя потери. Надѣюсь, что онъ не другъ вамъ, леди Мабель.

— Напротивъ, онъ другъ очень дорогой и родственникъ.

— Вы знаете, что онъ неразлученъ съ Сильвербриджемъ.

— Я не могу повѣрить, чтобы мистеръ Тригиръ потерялъ деньги.

— Надѣюсь, что онъ не потерялъ. Я потерялъ. Желалъ бы, чтобы кто-нибудь заступился за меня и сказалъ, что это невозможно,

— Но мистеръ Тригиръ ведетъ совсѣмъ не такой образъ жизни. Я могу понять, что лордъ Сильвербриджъ или Персиваль потеряли деньги.

— Или я?

— Иди вы, если вы сами это говорите.

— Или Тифто?

— Я ничего не знаю о мистерѣ Тифто.

— Маіорѣ Тифто.

— Или маіорѣ Тифто, не все ли это равно?

— Разумѣется. Мы люди низшаго разряда можемъ проигрывать деньги какъ хотимъ, но человѣкъ, который можетъ смотрѣть такъ умно какъ мистеръ Тригиръ, долженъ выигрывать всегда.

— Я вамъ сейчасъ сказала, что онъ мой другъ.

— Но развѣ вы не находите, что онъ смотритъ умно?

Дѣйствительно не могло быть сомнѣнія въ томъ, что Тригиръ, когда ему не нравилось общество, могъ показывать это выраженіемъ своего лица; и, вѣроятно, дѣлалъ это въ присутствіи мистера Адольфуса Лонгстафа.

— Скажите правду, леди Мабель; не смотритъ ли онъ самонадѣянно иногда?

— Онъ всегда смотритъ такъ какъ будто понимаетъ то о чемъ говоритъ, а это могутъ сказать не многіе.

— Разумѣется, онъ гораздо умнѣе меня. Я это знаю. Но я не нахожу, чтобы онъ былъ такъ уменъ какъ смотритъ, «или вы такъ глупы» вотъ что вамъ теперь надо сказать.

— Иногда, мистеръ Лонгстафъ, я отказываю себѣ въ удовольствіи говорить что думаю.

Когда разговоръ прекратился, она разсердилась на себя за ту энергію, съ какою выражалась о Тригирѣ. Этотъ мистеръ Лонгстафъ, по ея мнѣнію, былъ способенъ пересказать въ клубѣ все, что она говорила. Но ей было непріятно то, что она слышала о своемъ другѣ. Она знала, что онъ болѣе всѣхъ долженъ былъ удерживаться отъ подобныхъ глупостей. Тѣ другіе, такъ сказать, имѣли право дурачить себя. Казалось такъ естественно, чтобы молодые люди одного сословія съ нею тратили свое состояніе и портили свою репутацію всякими сумасбродствами! Отецъ ея дѣлалъ это и она никогда не осмѣливалась надѣяться, что ея братъ не послѣдуетъ примѣру отца. Но Тригиръ, если поддастся такимъ глупостямъ, скоро полетитъ стремглавъ въ яму, изъ которой не выкарабкается. А если онъ упадетъ, она знала себя и сознавала, что не будетъ въ состояніи преодолѣть, и даже скрыть огорченіе, которое это причинитъ ей. Пока онъ будетъ стоять хорошо въ глазахъ свѣта, она способна притворяться равнодушной. Но если онъ полетитъ въ какую-нибудь бездонную пропасть несчастія, тогда она только можетъ броситься туда вслѣдъ за нимъ. Она можетъ смотрѣть какъ онъ женится, улыбаться и даже можетъ быть полюбить его жену. И она можетъ также выйти замужъ, и заставить своего мужа думать, что у него любящая жена. Но если Френкъ умретъ, тогда она упадетъ на его тѣло какъ-будто всѣмъ на свѣтѣ было извѣстно, что онъ ея возлюбленный. Теперь когда она услыхала, что онъ держалъ пари и неудачно, ею овладѣло нѣчто похожее на это чувство. Она не могла преодолѣть себя на столько, чтобы выказать полное равнодушіе. Она сказала, что не вѣритъ этому, но она вѣрила. Было такъ естественно, что Тригиръ поступилъ какъ тѣ, съ которыми онъ жилъ! но это несчастіе будетъ для него такъ ужасно — такъ невознаградимо! Читатель можетъ узнать теперь же, что это было несправедливо.

Послѣ обѣда она отправилась домой одна. Потомъ она должна была ѣхать въ гости опять; и бѣдная мисъ Касвери была уже одѣта, чтобы ѣхать съ нею; но мисъ Касвери предпочла бы лечь спать, вмѣстѣ того чтобы ѣхать на большой балъ къ мистрисъ Монтакют-Джонсъ. Она была въ своей спальнѣ, когда леди Мабель пришла къ ней.

— Я рада, что вы однѣ, сказала она: — потому что желаю говорить съ вами.

— Что-нибудь случилось нехорошее?

— Все нехорошо. Папа говоритъ, что онъ долженъ оставить этотъ домъ.

— Онъ говоритъ это почти всегда, когда возвращается со скачекъ, и очень часто, когда возвращается изъ клуба.

— Персиваль проигралъ очень много.

— Я не думаю, чтобы милордъ стѣснилъ себя для вашего брата.

— Я не могу объяснить, но есть какія-то ужасныя денежныя усложненія. И вамъ, и мнѣ тяжело.

— Кто я-то? сказала мисъ Касвери.

— Самый нѣжнѣйшій другъ, какого когда либо имѣла бѣдная дѣвушка. Это тяжело и для васъ — и для меня. Я отказалась отъ всего — а какую пользу сдѣлала я?

— Это тяжело, душа моя.

— Но мнѣ это все равно. Это тянется такъ давно, что поневолѣ привыкаешь.

— Что же это?

— Ахъ, да! что же это? Какъ мнѣ вамъ сказать?

— Конечно, мнѣ вы можете сказать, сказала старушка, протягивая руку, чтобы погладить по рукѣ молодую дѣвушку.

— Я не могу сказать никому другому, я увѣрена въ томъ. Френкъ Тригиръ началъ проигрывать — какъ всѣ они.

— Кто это говоритъ?

— Онъ проигралъ большую сумму на этихъ скачкахъ. Возлѣ меня за обѣдомъ сидѣлъ одинъ изъ тѣхъ дураковъ, которыхъ встрѣчаешь вездѣ, и сказалъ мнѣ это. Онъ принадлежитъ къ бергарденскому кружку и, разумѣется, знаетъ все.

— Сказалъ онъ сколько?

— Какъ онъ заплатитъ сколько бы то ни было? Это хуже всего. Человѣкъ, считающій постыднымъ принять денежный подарокъ, не совѣстится пускать въ ходъ всѣ хитрости своего ума, чтобы отнять отъ своего пріятеля все, въ картахъ или на скачкахъ! и они считаютъ себя благородными джентльменами! Настоящій джентльменъ никогда не долженъ имѣть надобности вынимать деньги изъ чужого кармана — никогда не долженъ вовсе думать о деньгахъ.

— Я не знаю, какъ этого избѣгнуть, душа моя. И вы должны думать о деньгахъ.

— Да — и я должна думать, и думаю, но поэтому я не могу назваться джентльменомъ.

— Нѣтъ, душа моя, вы леди.

— Вы знаете, что я хочу сказать, я могу имѣть чувства джентльмена не хуже самаго лучшаго мужчины; а я не имѣю ихъ; но я никогда не унижала себя до постыдной игры деньгами. Теперь я скажу вамъ кое-что другое.

— Что? Вы пугаете меня, смотря такимъ образомъ.

— Можете пугаться, потому что, если случится кое-что, я скоро буду въ состояніи совсѣмъ обойтись безъ васъ. Его королевское высочество лордъ Сильвербриджъ…

— Что вы хотите сказать, Мабель?

— По-крайней-мѣрѣ, онъ первый послѣ королевскихъ высочествъ и поизящнѣе многихъ изъ нихъ. Ну, его свѣтлѣйшее высочество, наслѣдникъ герцога Омніума сдѣлалъ мнѣ несказанную честь — предложилъ выйти за него.

— Нѣтъ!

— Можете говорить нѣтъ. И сказать по правдѣ, онъ предложенія не дѣлалъ.

— Такъ зачѣмъ же вы это сказали?

— Я не нахожу, чтобы онъ предложеніе сдѣлалъ, но далъ мнѣ понять, что онъ сдѣлаетъ, если я подамъ ему надежду.

— Онъ дѣйствительно имѣетъ намѣреніе?

— Да; бѣдный мальчикъ; дѣйствительно. Одно слово, одинъ взглядъ — и онъ упалъ бы на колѣни. Онъ спросилъ меня, нравится ли онъ мнѣ. Что вы думаете сдѣлала я?

— Что вы сдѣлали?

— Я пощадила его, просто изъ христіанскаго состраданія! Я сказала себѣ: «Люби своего ближняго. Не будь эгоистка. Поступи съ нимъ такъ, какъ хотѣла бы, чтобы онъ поступилъ съ тобой, то есть думай объ его счастіи». Хотя онъ былъ въ моихъ сѣтяхъ, я выпустила его. Попаду ли я на небо за это?

— Я не знаю, сказала мисъ Касвери, которая такъ была взволнована этимъ извѣстіемъ, что была не въ состояніи прійти къ какому-нибудь мнѣнію о возбужденномъ вопросѣ.

— Или не попаду ли я скорѣе въ другое мѣсто? Отъ сколькихъ затрудненій избавила бы я моего отца! Какого друга доставила бы я Персивалю! Какъ много могла бы я сдѣлать для Френка! И какой женой была бы я для него!

— Я думаю!

— У него не будетъ другой такой, а онъ навѣрно скоро женится. Онъ сдѣлается добычей чьей-нибудь, онъ и моей былъ бы добычей. Но кто другая обращалась бы съ нимъ такъ хорошо?

— Не могу слышать, чтобы вы говорили о себѣ такимъ образомъ.

— Но это справедливо. Я знаю, на какой дѣвушкѣ онъ долженъ жениться. Во-первыхъ, она должна быть двумя годами моложе, и четырьмя годами свѣжѣе. Она должна не только любить его, но и обожать. Какъ хорошо вижу я ее! У нея должны быть бѣлокурые волосы, блестящіе зеленоватосѣрые глаза, нѣжнѣйшій цвѣтъ лица, прелестнѣйшія ямочки — она должна быть на два дюйма ниже меня, и восторгъ ея жизни долженъ состоять въ томъ, чтобы цѣпляться обѣими руками за его руку. Она должна находить, что ея Сильвербриджъ земной Аполлонъ. Для меня онъ немножко сумасбродный, но очень, очень пріятнаго характера молодой человѣкъ, нисколько непохожій на мифологическаго бога; если бы я думала, что онъ найдетъ свѣжую молодую дѣвушку съ ямочками, я воздержалась бы.

— Если онъ имѣетъ серіозное намѣреніе, сказала мисъ Касвери, оставляя безъ вниманія всѣ эти шутки и думая о главномъ: — онъ опять повторитъ.

— Онъ говорилъ совершенно серіозно.

— Такъ онъ повторитъ.

— Не думаю, сказала леди Мабель: — я сказала ему, что я слишкомъ для него стара и старалась поднять его на смѣхъ. Ему это не нравится. Онъ спасся, и современемъ это пойметъ.

— Но если онъ повторитъ?

— Я опять его не пощажу; нѣтъ; нѣтъ, я этого не сдѣлаю два раза! И одинъ разъ мнѣ было это трудно, потому что я почти люблю его! Многіе такъ мнѣ противны, что одна мысль о бракѣ съ ними внушаетъ мнѣ мысль о самоубійствѣ.

— О, Мабель!

— Но онъ такъ милъ, какъ роза. Будь я его сестра, или служанка, или собака, я была бы предана ему. Его благосостояніе, его успѣхи и его имя были бы для меня всѣмъ.

— Такъ именно должна чувствовать жена.

— Но я никогда не могла бы считать его выше себя, а это должна чувствовать жена. Подумайте, какая разница между этими молодыми людьми! Не смотрите же на меня такимъ образомъ. Я не часто высказываюсь, и навѣрно буду когда-нибудь герцогиней Омніумъ.

Она поцѣловала своего друга и пошла въ свою комнату.

Глава XXI.
Сер-Тимоти Бисваксъ.

Послѣднее время въ странѣ сдѣлалась реакція въ пользу консерваторовъ, вызванная стараніемъ и умѣніемъ господъ, принадлежавшихъ къ этой партіи, но отчасти также ошибками и ссорами ихъ противниковъ. Что эти противники люди дѣятельные и энергичные будутъ ошибаться и ссориться, можно-было ожидать. Такія ошибки и ссоры всегда бывали съ-тѣхъ-поръ, какъ политика и религія существуютъ. Когда люди не дѣлаютъ ничего, какъ же произойдутъ несогласія? Когда люди дѣлаютъ много, какъ же несогласіямъ не быть? Тридцать человѣкъ могутъ сидѣть спокойно и походить другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Но заставьте тридцать человѣкъ бѣжать взапуски, и каждый приметъ различный видъ. Не дѣлая ничего, вы не можете ничего и сдѣлать дурно. А заставьте тѣхъ, кто не дѣлаетъ ничего, сдѣлать что-нибудь, и они тоже будутъ ошибаться и ссориться.

Надо еще удивляться, что въ либеральной партіи достаетъ достаточно согласія, для того чтобы ввести какую-нибудь реформу. Либеральная партія въ британской политикѣ спотыкалась и наконецъ упала. И теперь произошла реакція въ пользу консерваторовъ! Многіе изъ либеральныхъ избирателей въ странѣ измѣнили своимъ старымъ политическимъ убѣжденіямъ. Въ результатѣ вышло то, что лордъ Дрёммопдъ былъ первымъ министромъ въ палатѣ лордовъ, а сер-Тимоти Бисваксъ, главнымъ лицомъ въ Нижней Палатѣ.

Нельзя опровергать, что сер-Тимоти Бисваксъ, какъ политикъ, имѣлъ свои хорошія стороны. Онъ былъ трудолюбивъ, терпѣливъ, дальновиденъ, уменъ, мужественъ и рѣшителенъ. Задолго до того, какъ получилъ мѣсто въ Парламентѣ, когда еще онъ просто прокладывалъ себѣ путь къ вѣроятности получить мѣсто, пріобрѣтая извѣстность въ адвокатурѣ, онъ рѣшилъ, что сдѣлается болѣе чѣмъ генеральнымъ адвокатомъ, болѣе чѣмъ судьей — болѣе чѣмъ главнымъ судьей; но во всякомъ случаѣ чѣмъ-нибудь другимъ. Этой цѣли онъ почти достигнулъ, и надо сознаться, что его побуждало благородное и мужественное честолюбіе. Но въ характерѣ сер-Тимоти, какъ государственнаго человѣка, были недостатки. Онъ не имѣлъ никакого понятія о необходимости или безполезности всякой мѣры относительно благосостоянія страны. Можно было даже сказать, что всѣ подобныя идеи казались ему нелѣпыми, а то обстоятельство, что этихъ идей придерживаются его друзья и приверженцы, казалось ему неудобствомъ. Онъ не былъ согласенъ съ тѣми, которые увѣряютъ будто Парламентъ собраніе мѣховъ, которые надуваются и пыхтятъ, для того чтобы надоѣдать честнымъ людямъ. Но для него Парламентъ былъ мѣстомъ преній, гдѣ посредствомъ большинства, а не другими средствами, онъ — или другой — могъ сдѣлаться великимъ человѣкомъ. Только посредствомъ Парламента могъ такой человѣкъ, какъ онъ, сдѣлаться человѣкомъ главнымъ. И эта польза Парламента, и для него самого, и для другихъ, столько лѣтъ была присуща его уму, что поддержка учрежденія для подобной цѣли, не казалась ему нелѣпою. Парламентъ былъ клубъ такой выгодный по существу своему, что всѣ англичане желали къ нему принадлежать, тѣ, которымъ это удалось, считались сливками земли. Тѣ, которые имѣли въ немъ первенство, были сливками самыми густыми. А тѣ двое, которыхъ выбирали въ начальники двухъ партій, имѣли въ своей организаціи болѣе сливокъ чѣмъ всѣ другіе. Но тотъ, который могъ быть начальникомъ сильнѣйшей партіи, и который поэтому, согласно устройству, преобладающему въ странѣ, имѣетъ власть дѣлать герцоговъ и жаловать Подвязку и назначать епископовъ, тотъ, который, достигнувъ перваго мѣста, пріобрѣтетъ право унижать всѣхъ, и друзей и враговъ, тотъ, по мнѣнію сер-Тимоти, достигнетъ сливочнаго элизіума, котораго нельзя найти ни въ какомъ другомъ положеніи на поверхности земной. Никто не былъ такъ горячо привязанъ къ парламентскому правленію, какъ сер-Тимоти Бисваксъ; но я не думаю, чтобы онъ когда-нибудь очень заботился о законодательствѣ.

Умѣніе управлять Парламентомъ было его сильной стороной. Тамъ есть различныя скалы, на которыхъ люди разбивали свои челноки, пытаясь успѣшно войти въ пристань парламентскаго управленія. Вотъ великій сенаторъ увѣряетъ себя, что лично онъ не будетъ имѣть ни друзей, ни враговъ. Онъ имѣетъ въ виду только свою страну и ея благосостояніе. Въ его груди горитъ огонь патріотизма, а предъ собою онъ видитъ примѣры всѣхъ прошлыхъ временъ. Онъ знаетъ, что можетъ быть справедливъ, онъ учитъ себя краснорѣчію и усиливается поступать благоразумно. Но онъ не хочетъ снискивать расположеніе; и наконецъ въ великомъ уединеніи, хотя тѣсно окруженный тѣми, чью любовь онъ пренебрегъ пріобрѣсти — онъ сокрушитъ свое сердце.

Вотъ другой, кто, видя несчастіе этого великаго человѣка, говоритъ себѣ, что патріотизмъ, здравый смыслъ, трудолюбіе и краснорѣчіе будутъ для него недостаточны, если онъ самъ не можетъ быть любимъ. Для того, чтобы дѣлать великія вещи, человѣкъ долженъ имѣть много приверженцевъ, и чтобы достигать своей цѣли, онъ долженъ быть популяренъ. Вотъ онъ и улыбается и учится необходимымъ хитростямъ. Онъ преданъ вполнѣ и своей странѣ и своимъ друзьямъ — но прежде своимъ друзьямъ. Онъ тоже долженъ быть краснорѣчивъ и свѣдущъ въ Парламентскихъ обычаяхъ; долженъ быть благоразуменъ и прилеженъ; но во всемъ, что онъ дѣлаетъ, и во всемъ, что онъ говоритъ, онъ долженъ прежде всего изучать свою партію. На время все идетъ для него хорошо — но онъ слишкомъ крѣпко заперъ дверь своего элизіума. Находящіеся внѣ его постепенно становятся сильнѣе, чѣмъ его друзья внутри и онъ падаетъ. Но нельзя ли иногда отворять дверь для того, кто не принадлежитъ къ партіи, такъ чтобы внѣшняя сила уменьшилась? Мы знаемъ, какъ силенъ натискъ воды, и какъ опасность можно отвлечь, сдѣлавъ отверстіе для истока. Вотъ и является государственный человѣкъ, сознающійся себѣ, что онъ будетъ доступенъ. Что, какъ государственный человѣкъ онъ будетъ имѣть враговъ, это разумѣется само собой. Противъ умѣренныхъ враговъ онъ сумѣетъ отстоять свое. Но когда является кратъ необыкновенно сильный, чрезвычайно враждебный, тогда этому человѣку онъ откроетъ свое сердце. Онъ переманитъ въ свой лагерь всякаго врага, котораго стоитъ подкупить. Это тоже удавалось; но есть возмездіе. Добросовѣстность сановниковъ, пріобрѣтенныхъ такимъ образомъ, должна быть подозрительна. Человѣкъ, говорившій о васъ колкости, никогда не будетъ покорно сидѣть у вашихъ ногъ, да и ваши давнишніе друзья не долго будутъ переносить превосходство подобныхъ прозелитовъ.

Всѣ эти опасности сер-Тимоти видѣлъ и изучилъ и надѣялся что для каждаго у него есть противоядіе. Любовь не можетъ сдѣлать всего, страхъ можетъ сдѣлать больше. Страхъ признаетъ превосходство, любовь желаетъ равенства. Любовь возбуждается оказанной пользой и означаетъ признательность, которая, какъ всѣмъ намъ извѣстно, слаба. Но надежда, относящаяся къ будущей пользѣ, самое сильное изъ нашихъ чувствъ. А въ глубинахъ сердца сер-Тимоти были скрыты парламентскія доктрины, даже еще важнѣе этихъ. Только тотъ государственный человѣкъ падетъ, который много дѣлаетъ, но такимъ образомъ онъ наноситъ вредъ многимъ. Тотъ государственный человѣкъ, который ничего не дѣлаетъ, долѣе остается на своемъ мѣстѣ и не наноситъ вреда никому. Сер-Тимоти скоро узналъ, что дѣло за которое онъ взялся, требовало всей ловкости искуснаго фокусника. Онъ долженъ знать такіе удивительные фокусы, чтобы даже тѣ, которые сидятъ ближе всѣхъ къ нему, не могли знать, какъ дѣлаются эти фокусы.

Объ исполнительныхъ или законодательныхъ дѣлахъ страны, онъ заботился мало. Одно должно быть предоставлено тѣмъ людямъ, которые любятъ трудиться; другого должно быть очень мало, а если возможно ничего. Но Парламентомъ — и своей партіей управлять надо. Значенія патріотизма онъ не зналъ; немногіе можетъ быть знаютъ что-нибудь болѣе того, что имъ было бы, пріятно поколотить русскихъ или одержать верхъ надъ американцами въ рыбныхъ ловляхъ или на границахъ. Но сер-Тимоти изобрѣлъ псевдо-патріотическую фокусническую фразеологію, которую никто не понималъ, но которою всѣ восхищались. Его честолюбіе состояло въ томъ, чтобы его считали самымъ дальновиднымъ и талантливымъ, человѣкомъ въ его партіи. Онъ самъ зналъ, что онъ талантливъ. Но онъ могъ казаться дальновиднымъ и талантливымъ только дѣлая и говоря то, чего никто не могъ понять. Фокусы, когда фокусами не считаются, могутъ производить большой эфектъ.

Конечно, большая часть могущества сер-Тиноти происходила отъ его похвальнаго трудолюбія. Хотя онъ не заботился о составленіи законовъ, хотя ничего не понималъ въ финансахъ, хотя бросилъ свои юридическія занятія, все-таки онъ трудился усиленно. И потому, что онъ трудился больше въ одномъ особенномъ направленіи, чѣмъ другіе вокругъ него, онъ могъ предводить ими. Управленіе партіей само по себѣ очень большое дѣло; и если къ этому прибавить управленіе Палатой Общинъ, у человѣка довольно дѣла на рукахъ, даже если бы онъ вполнѣ пренебрегалъ обыкновенными занятіями государственнаго человѣка. Люди, окружающіе сер-Тимоти, любили свою партію; но это по большей части были люди, не рѣшавшіеся сами двигать колесо, какъ онъ. Будь между ними какое-нибудь великое свѣтило, какой-нибудь Питтъ или Пиль, сер-Тимоти вѣроятно сдѣлался бы генеральнымъ адвокатомъ и составилъ бы себѣ карьеру въ судѣ. Но ни Питта, ни Пиля не было, и онъ увидалъ возможность успѣха для себя. Онъ изучилъ обычаи членовъ. Онъ освоился съ парламентскими обычаями. Онъ выказалъ себя готовымъ во всякое время сражаться за ту партію, къ которой присоединился. А никто не умѣлъ такъ хорошо, какъ сер-Тимоти сдѣлать изъ простой законодательной попытки сильную борьбу партій. Онъ такъ усовершенствовался въ своихъ фокусахъ, что никто не могъ ихъ разобрать, и принялъ видъ такой постоянной серіозности, что многіе молодые члены думали, будто сер-Тимоти родился для того, чтобы быть царемъ.

Конечно, были нѣкоторые между его старѣйшими приверженцами, которыхъ тяготило ихъ рабство. Въ Верхней Палатѣ были лорды, а въ Нижней — сыновья лордовъ — которымъ старинная родословная могла внушить достаточную гордость — съ неудовольствіемъ признававшіе сер-Тимоти своимъ властелиномъ. Конечно, онъ трудился очень усиленно, и трудился для нихъ. Конечно, онъ умѣлъ трудиться, а они не умѣли. Между ними не было никого другого, которому можно было бы передать предводительство. Все-таки это было имъ непріятно — а можетъ быть, и немножко стыдно.

Это происходило отчасти оттого, что во время послѣднихъ генеральныхъ выборовъ произошла реакція. Министерство имѣло большинство, но очень уменьшившееся. Прежніе либеральные избиратели вернулись къ выраженію своихъ истинныхъ чувствъ. Такія перемѣны часто случаются въ политикѣ; но въ настоящую минуту всѣ говорили, что все это ускорилось чувствомъ въ странѣ, что сер-Тимоти не совсѣмъ такой предводитель партіи, какой нуженъ странѣ.

Глава XXII.
Герцогъ въ своемъ кабинетѣ.

Весьма естественно, что въ такое время, когда успѣхъ большій, чѣмъ ожидали, вознаградилъ усилія либераловъ, когда было пріобрѣтено нѣсколько десятковъ неожиданныхъ голосовъ, предводители этой партіи принуждены были осмотрѣться и сообразить, какъ лучше воспользоваться этими хорошими вещами. Въ февралѣ они, конечно, не ожидали, что будутъ призваны къ власти въ теченіи настоящей сессіи. Можетъ быть, они не ожидали этого и теперь. Консервативное большинство все еще существовало — хотя очень небольшое. Но сила меньшинства заключалась не въ томъ, что большинство противъ нихъ было небольшое, но что оно уменьшалось. Какъ быстро увеличивается снѣжный комъ пока катится, но когда въ погодѣ сдѣлается перемѣна, какъ быстро онъ начинаетъ таять и, прежде чѣмъ исчезнетъ, становится безобразной жидкой вещью! Гдѣ тотъ человѣкъ, который не увѣрялъ бы себя, что останется преданнѣе павшему, чѣмъ возвышающемуся другу? Такова, можетъ быть, натура каждаго изъ насъ. Но когда большое количество людей вмѣстѣ дѣйствуютъ, павшій другъ обыкновенно бросается. Между политиками преобладало чувство, что министерство лорда Дрёммонда — или сер-Тимоти — падаетъ, и либералы, хотя не могли еще счесть голоса, которые могли доставить имъ власть, все-таки чувствовали, что имъ надо приготовляться къ бою.

Была коалиція. Люди, свѣдущіе въ политической литературѣ своей страны, вспомнятъ это. Можетъ быть, коалиціи удалось выполнить свою задачу. Правительство королевы велось такимъ образомъ года два или три. Герцогъ Омніумъ былъ главою этого министерства, но въ эти годы такъ страдалъ, что ему стало стыдно коалиціи, что онъ часто говорилъ себѣ, что никакія обстоятельства не заставятъ его присоединиться къ какому бы то ни было министерству. Въ то время никто не думалъ о покой коалиціи. Такое положеніе вещей не можетъ часто повторяться, и его воспроизвести могутъ только тѣ, которые еще не испытали унизительной нелѣпости подобнаго состоянія. Но служившіе на либеральной сторонѣ въ этой коалиціи должны опять двигать колесо. Разумѣется, у всѣхъ было на языкѣ, что герцога слѣдуетъ заставить забыть его непріятности и опять принять на себя обязанность дѣятельнаго слуги государства.

Но тѣ, которые болѣе всего желали этого, какъ, папримѣръ, лордъ Кентрипъ, Монкъ, нашъ старый другъ Финіасъ Финнъ и еще нѣсколько другихъ, почти боялись приступиться къ нему. Въ ту минуту, какъ коалиція разошлась, герцогъ былъ очень раздраженъ, почти даже надмененъ, держался поодаль отъ своихъ бывшихъ товарищей — а послѣ того, новыя непріятности еще увеличили печали его сердца. Его жена умерла, и онъ много страдалъ отъ своихъ дѣтей. То, что лордъ Сильвербриджъ надѣлалъ въ Оксфордѣ, было предметомъ всеобщихъ разговоровъ, а также и то, чего онъ не дѣлалъ.

Предполагали, что отецъ очень огорченъ политическимъ отступничествомъ сына. Теперь лорда Джеральда выключили изъ Кембриджскаго университета, а Сильвербриджъ былъ въ скачкахъ участникомъ маіора Тифто. Кое-что разнеслось и о леди Мери — то, что слѣдовало бы скрывать въ могильной тишинѣ. Поэтому, всѣ знали, что къ герцогу подступиться трудно.

Только одинъ человѣкъ, только одинъ могъ сдѣлать это свободно, и этого человѣка тотчасъ двинули предводители партіи. Старый герцогъ Сент-Бёнгей написалъ слѣдующее письмо герцогу Омніуму:

Лонгройстонъ, 3 іюня 187...

Любезный герцогъ Омніумъ, — какъ быстро все идетъ. Я воображалъ, что мнѣ не придется никогда думать о составленіи новаго либеральнаго министерства; а теперь, хотя какъ-будто не далѣе, какъ вчера, всѣ мы говорили себѣ, что мы всѣ уволены отъ нашихъ трудовъ измѣнившимися мнѣніями страны, наши старые друзья опять совѣщаются.

Если бы они этого не дѣлали, они пренебрегли бы очевидной обязанностью. Ничего не можетъ быть важнѣе для политическаго благосостоянія страны, какъ чтобы предводители обѣихъ политическихъ сторонъ были приготовлены къ своимъ обязанностямъ. За себя я могу сослаться, наконецъ, на старую отговорку съ намѣреніемъ заставить ее уважать «Solve senescentem»^[3]. Теперь, если я считаю вѣрно, прошло ровно пятьдесятъ лѣтъ послѣ того, какъ я вступилъ въ публичную жизнь, по совѣту лорда Грея. Тогда я уже засѣдалъ пять лѣтъ въ Палатѣ Общинъ. Я смиренно помогалъ эманципаціи католиковъ, и законодательные хлопоты цѣлаго полустолѣтія научили меня, что тѣ, кого мы пригласили засѣдать съ нами въ Парламентѣ, были во всемъ наши худшіе враги. Но что-жъ изъ этого? Если бы мы приносили пользу только тѣмъ, которые любятъ насъ, развѣ и грѣшники — если хоть тори — не сдѣлали бы того же самаго.

"Но такія воспоминанія теперь безполезны. Я пишу для того, чтобы сказать вамъ, что, послѣ долгой политической жизни, я, наконецъ, удаляюсь. Мои друзья, когда видятъ меня осматривающимъ свиной хлѣвъ или срывающимъ персикъ, напоминаютъ мнѣ, что я могу еще стоять на ногахъ, и съ большей лестью, чѣмъ добротой, доказываютъ, что я долженъ еще принять дѣятельныя обязанности въ Парламентѣ. Я самъ могу выбирать время для свиней и персиковъ, и если отъ старческаго слабоумія ошибусь въ породѣ однѣхъ или во вкусѣ другихъ, вредъ будетъ небольшой. Въ политикѣ я сдѣлалъ свое дѣло. То, что вы или другіе дѣлаете на аренѣ, будетъ интересовать меня болѣе, чѣмъ все на свѣтѣ, думаю и надѣюсь, до самой моей смерти. Но я не стану надоѣдать дѣятелямъ бранчливой старостью.

"Довольно о себѣ. А теперь позвольте мнѣ, такъ какъ я удаляюсь, сказать прощальное слово тому, съ кѣмъ въ политикѣ я былъ болѣе согласенъ, чѣмъ со всякимъ другимъ предводителемъ. Такъ какъ ничто кромѣ старости или немощи, по моему мнѣнію, не могло бы оправдать мое удаленіе, я думаю, что такъ какъ вы не можете сослаться ни на старость, ни на немощь, то не будете имѣть возможности оправдать себя, если позволите себѣ уклониться отъ дѣла по гордости или равнодушію.

"Я выразилъ бы лучше мои чувства, если бы сказалъ: по гордости или недовѣрію къ себѣ, Надѣюсь, что наша старая дружба, мои лѣта и доброта вашего сердца заставятъ васъ простить мнѣ это обвиненіе. Ваша гордость оскорблена тѣмъ, что люди ничтожные осмѣлились васъ оскорбить. Ваше недовѣріе къ себѣ произошло оттого, что эти ничтожные люди могли это сдѣлать. Примитесь за трудъ, который можетъ исполнить человѣкъ, у васъ менѣе фальшивой гордости относительно того пути, посредствомъ котораго вы можете исполнить этотъ трудъ, чѣмъ во всѣхъ людяхъ, извѣстныхъ мнѣ; и воспользуйтесь этимъ путемъ безъ всякаго недовѣрія къ самому себѣ. Но въ нашей англійской, политической мельницѣ, человѣкъ не всегда можетъ найти открытый путь для своего дѣла. А все-таки онъ долженъ дѣлать что можетъ.

Мнѣ кажется вы должны принимать въ соображеніе только два обстоятельства, только два. Во-первыхъ, вашу способность, во-вторыхъ вашу обязанность. Опытность можетъ показать человѣку, что онъ неспособенъ къ публичной жизни! Мы съ вами знали людей, которымъ можно было бы пожелать пріобрѣсти такую опытность. Но человѣкъ, сомнѣвающійся въ себѣ, въ этомъ отношеніи обязанъ вѣрить окружающимъ его. Вся партія желаетъ вашего содѣйствія. Если такъ — а я могу увѣрить васъ въ этомъ, положительно — вы обязаны принять мнѣніе вашихъ политическихъ друзей. Вы можетъ быть думаете, что въ одинъ извѣстный періодъ вамъ не удалось. Всѣ они согласны со мною, что вы неудачи не имѣли. Въ этомъ отношеніи вы должны скорѣе полагаться на наше мнѣніе, чѣмъ на свое.

"Относительно обязанности мнѣ будетъ менѣе трудно васъ убѣдить. Хотя это возобновленіе труда можетъ быть лично непріятно вамъ, даже если бы ваши вкусы влекли васъ къ другой жизни — чего, кажется, нѣтъ — все-таки, если вы нужны вашей странѣ, вы должны служить ей. Въ этомъ случаѣ выборъ зависитъ не отъ васъ. О многихъ, выбирающихъ публичную жизнь, можно сказать, что не будь ихъ, нашлись бы другіе не менѣе полезные. Но когда такой человѣкъ, какъ вы, выказалъ себя необходимымъ, онъ не можетъ уклоняться отъ дѣда, не нарушивъ очевидной обязанности, пока ему позволяютъ здоровье и лѣта. Предстоящій трудъ такъ важенъ, число тѣхъ, кому можно принести пользу, такъ велико, что онъ не имѣетъ права даже помнить о своей личности.

"Я уже прежде сказалъ, что мои лѣта и ваша доброта заставятъ васъ простить мнѣ это смѣлое вмѣшательство въ ваши дѣла. Но простите вы мнѣ, или нѣтъ, а я всегда останусь вашимъ любящимъ другомъ.

Сент-Бёнгей".

Герцогъ — нашъ герцогъ, читая это письмо, не остался доволенъ его содержаніемъ. Онъ не любилъ, когда ему напоминали о его гордости, или недовѣріи къ себѣ. А между тѣмъ, обвиненія другихъ не значили ничего съ его собственными обвиненіями. Онъ будетъ дѣлать это до-тѣхъ-поръ, пока будетъ принужденъ спросить себя, можетъ ли онъ быть иначе, чѣмъ Господь создалъ его. Это послѣдняя и самая жалкая защита, къ которой можетъ быть доведенъ человѣкъ въ своемъ собственномъ судѣ! Виноватъ ли онъ, что по своей щекотливости обижается всѣмъ? Когда грубые люди говорили ему то, чего не слѣдовало говорить, виноватъ ли онъ, что каждое слово рѣзало его какъ ножъ? Другіе переносили эти удары безъ трепета, и чрезъ это дѣлались еще полезнѣе, еще сильнѣе, но онъ такъ же былъ неспособенъ подражать имъ, какъ и достать для себя шкуру носорога или клыки слона. И это чувство люди называли гордостью — объ этой гордости даже писалъ его другъ!

— Когда же я выказывалъ надменность иначе какъ для собственной защиты? спросилъ онъ себя, вспомнивъ нѣкоторые унизительные періоды въ своей жизни и также періоды надменности.

Герцогъ сказалъ ему также, что онъ недовѣрчивъ къ самому себѣ. Разумѣется, онъ былъ недовѣрчивъ. Не одно ли это и тоже? Даже гордость, въ которой его обвиняли, была ничто иное какъ боязнь, происходящая отъ недовѣрія къ самому себѣ. Онъ былъ застѣнчивъ. Всѣ его друзья и всѣ его враги знали это; вотъ какимъ образомъ опредѣлилъ онъ самого себя: застѣнчивый, понимающій себя, робкій, боязливый, щекотливый человѣкъ! Разумѣется, онъ не довѣрялъ себѣ. Зачѣмъ же побуждать его къ трудамъ, для которыхъ онъ не годится по своей натурѣ?

Вмѣстѣ съ тѣмъ многое въ письмѣ его стараго друга тронуло его. Нѣкоторыя слова онъ повторялъ себѣ. «Онъ не имѣетъ даже права помнить о своей личности.» Трудно было сказать это о каждомъ человѣкѣ, но это истина относительно такого человѣка, какого описывалъ его корреспондентъ. Его корреспондентъ говорилъ о человѣкѣ, который чувствуетъ себя способнымъ служить государству. Если человѣкъ способенъ и самъ увѣренъ въ своей способности, это должно быть его обязанностью. Но если онъ не увѣренъ? Если онъ чувствуетъ, что всякіе его труды будутъ напрасны, а самоотверженіе безполезно? Его другъ говорилъ ему, что въ этомъ отношеніи онъ обязанъ слушаться мнѣнія другихъ. Можетъ быть, Но если такъ, развѣ это мнѣніе не высказано очень ясно, когда ему сказали, что онъ и гордъ, и недовѣрчивъ къ себѣ? Онъ охотно сознавалъ, что онъ долженъ служить своей странѣ, если можетъ; но не долженъ допускать, чтобы его считали кеглями и швыряли имъ по своему усмотрѣнію! Есть такіе политики, которые годятся для такого положенія и даже очень его любятъ. Небольшая должность, небольшая власть, невысокое званіе, маленькое жалованье, маленькое мѣстечко въ эфемерной исторіи года достаточно вознаградятъ многихъ за швырянье.

А между тѣмъ, онъ любилъ власть, и даже, думая обо всемъ этомъ, переносился иногда въ мечтахъ къ политическимъ трудамъ. Онъ думалъ о томъ, каково быть полезнымъ первымъ министромъ, съ хорошимъ большинствомъ, съ хорошо составленнымъ единодушнымъ кабинетомъ, признательнымъ народомъ и умѣющей цѣнить министра государыней. Какъ хорошо такой человѣкъ могъ бы тратить свои силы и день, и ночь, даже умереть, среди подобныхъ трудовъ.

Чрезъ полчаса послѣ полученія письма герцога, онъ вдругъ вскочилъ и сѣлъ за письменный столъ. Онъ чувствовалъ, что ему необходимо тотчасъ написать своему старому другу — и тѣмъ необходимѣе, тотчасъ, что онъ не рѣшилъ еще главный пунктъ въ письмѣ. Ему неудобно было говорить теперь, сдѣлаетъ онъ или не сдѣлаетъ то, что его другъ совѣтуетъ ему. Отвѣтъ былъ данъ въ весьма короткихъ словахъ:

«Что касается меня», писалъ онъ, выразивъ сожалѣніе, что герцогъ находитъ необходимымъ удалиться отъ публичной жизни: "пожалуста поймите, что я, во всякомъ случаѣ, что не сдѣлалъ бы, никогда не перестану быть признательнымъ за ваши дружелюбные и мудрые совѣты.

Тутъ его мысли перенеслись на болѣе близкія и болѣе тяжелыя непріятности. Онъ еще не далъ отвѣта на письмо мистрисъ Финнъ, которое читатель можетъ быть вспомнитъ. Конечно, его можно было оставить безъ отвѣта; но для него это было невозможно. Она, въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ обвинила его въ несправедливости и дала ему понять, что если онъ будетъ къ ней несправедливъ, то слѣдовательно, будетъ и неблагодаренъ. Онъ, смотря на это съ своей точки зрѣнія, считалъ себя правымъ, но выбралъ судьей леди Кентрипъ, и леди Кентрипъ произнесла приговоръ противъ него.

Онъ просилъ леди Кентрипъ высказать рѣшительное мнѣніе, и она сказала ему, что она поступила бы точно такъ, какъ мистрисъ Финнъ. Выбравъ судьею леди Кентрипъ, онъ рѣшилъ, что ея приговоръ будетъ окончателенъ. Себя онъ увѣрялъ, что не понимаетъ этого. Если загорится домъ, развѣ вы обдумаете правила этикета, прежде чѣмъ скажете хозяину, чтобы онъ послалъ за пожарными трубами? Если хищный звѣрь вырвется на свободу, развѣ вы употребите церемоніи, чтобы предостеречь прохожихъ? Не должно было пропускать ни одной минуты! Но все-таки ему теперь было необходимо сообразоваться съ мнѣніемъ леди Кентрипъ, и извиниться въ томъ колкомъ презрѣніи, съ которымъ онъ позволилъ себѣ поступить съ самымъ преданнымъ и любящимъ другомъ его жены.

Написать герцогу нѣсколько словъ было не трудно, но это письмо казалось геркулесовскимъ подвигомъ. Оно сдѣлалось еще труднѣе потому, что леди Кентрипъ, повидимому, не считала этотъ бракъ невозможнымъ. «Когда молодые люди заберутъ себѣ что-нибудь въ голову, они вообще, наконецъ, одерживаютъ верхъ!» Это были ея слова, сильно смутившія его. Она находила возможнымъ этотъ бракъ. Не выразила ли она почти мнѣнія, что имъ надо позволить вступить въ бракъ? И если такъ, не обязанъ ли онъ взять свою дочь отъ леди Кентрипъ? А съ тѣмъ, чтобы молодымъ людямъ, объявившимъ, что они влюблены, надо позволить поступить по своему, онъ не соглашался. Леди Кентрипъ сказала ему, что молодые люди въ концѣ-концовъ одерживаютъ верхъ. Онъ зналъ исторію одной молодой дѣвицы, положеніе которой въ молодости было точно такое же, какъ и его дочери теперь, и эта дѣвушка не одержала верха. И не казалось ли весьма удачнымъ сопротивленіе ея желаніямъ? Эта молодая дѣвушка сдѣлалась его женой, его Гленкорой, его герцогиней. А если бы ей позволили поступить по своему, какова была бы ея участь? Ахъ, какова! Ему надо было подумать обо всемъ этомъ. Можетъ быть, она была бы еще жива и счастливѣе чѣмъ съ нимъ? А если бы онъ остался холостымъ, и предался одной политикѣ, не были ли бы непріятности свѣта легче для него? Но какое это имѣетъ отношеніе къ дѣлу? Въ такихъ вещахъ слѣдуетъ принимать въ соображеніе несчастіе того или другого лица. Надо думать о приличіи, и только соблюденіемъ приличія можно поддержать общее благосостояніе. Забота о благѣ подданныхъ лишаетъ возможности короля или наслѣдника престола вступить въ счастливый бракъ. По мнѣнію герцога поддержаніе аристократіи было первымъ по своей важности послѣ поддержки трона. Какимъ же образомъ будетъ поддерживаться аристократія, если ея богатства станутъ попадать въ руки искателей приключеній!

Таковы были мнѣнія о своемъ сословіи истиннаго либерала, сообразившаго послѣдствія этихъ идей. Такъ какъ посредствомъ распространенія воспитанія и увеличенія всеобщаго благосостоянія, каждый пролетарій приблизится къ герцогу, такъ и подобными дѣйствіями герцогъ приблизится къ пролетарію. Такое сближеніе сословій составляетъ цѣль, къ которой стремились всѣ дѣйствія этого политическаго человѣка. А между тѣмъ для него было ужасно, что его дочь желаетъ выйти за человѣка на столько ниже его по званію и благосостоянію какъ Френкъ Тригиръ.

Онъ не позволялъ себѣ думать, что молодые люди могутъ одержать верхъ; но все-таки, такъ какъ это не испугало леди Кентрипъ, какъ испугало его, ему необходимо извиниться предъ мистрисъ Финнъ. Каждая минута замедленія терзала его совѣсть. Онъ вынулъ изъ ящика письмо мистрисъ Финнъ и опять прочелъ его. Да, это правда, что онъ осудилъ ее и наказалъ. Хотя онъ ничего не сдѣлалъ ей, ничего не сказалъ ей и писалъ очень мало, все-таки онъ очень строго наказалъ ее.

Она писала такъ какъ будто дѣло шло о жизни и смерти для нея. Онъ и это понималъ. Поведеніе его дяди и его жены съ этой женщиной, возбудило существовавшую короткость. По ихъ усиліямъ она сдѣлалась почти членомъ семьи. И теперь ее отстраняли какъ провинившуюся служанку! А потомъ ея доводы въ свою защиту были такъ основательны — если только вѣрить безусловно леди Кентрипъ. Онъ теперь зналъ, что она ничего не знала объ этомъ, пока дочь не сказала ей въ Мачингѣ о свой помолвкѣ. Было также очевидно, что вернувшись въ Лондонъ, она немедленно послала къ нему Тригира. Въ концѣ письма она обвиняла его въ томъ, что онъ дурно думалъ о ней, по тому что она заблагоразсудила назвать его обычнымъ упорствомъ. Онъ былъ упоренъ — слишкомъ упоренъ въ этомъ отношеніи; но онъ не полюбилъ ее сильнѣе за то, что она сказала ему это.

Наконецъ, онъ выразилъ свое извиненіе въ слѣдующихъ словахъ:

"Любезная мистрисъ Финнъ, я думаю, что мнѣ лучше тотчасъ признаться вамъ, что я ошибочно судилъ о вашихъ поступкахъ въ извѣстномъ дѣлѣ. Вы говорите, что я обязанъ сознаться въ этомъ вамъ — и я сознаюсь. Предметъ, самъ по себѣ какъ вы можете вообразить, такъ тягостенъ, что я не стану, если возможно, упоминать болѣе о немъ. Я нахожу, что былъ несправедливъ къ вамъ и потому прошу у васъ прощенія.

"Мнѣ можетъ быть слѣдовало бы также извиниться въ замедленіи моего отвѣта. Мнѣ пришлось много думать объ этомъ, и у меня много другихъ дѣлъ въ головѣ.

"Преданный вамъ
"Омніумъ".

Письмо было коротко и потому не такъ затруднительно какъ болѣе длинное посланіе; но онъ сердился на себя за то, что оно слишкомъ коротко, чувствуя, что оно не совсѣмъ любезно. Онъ долженъ былъ выразить надежду, что скоро увидитъ ее опять — только у него на это желанія не было. Было время, когда онъ любилъ ее, но теперь онъ не любилъ ее. А между тѣмъ, онъ обязанъ быть ея другомъ! Если бы онъ могъ сдѣлать для нея что-нибудь важное, и такимъ образомъ удовлетворить свое чувство признательности къ ней! Но всѣ одолженія были оказаны ей ему, а не имъ ей.

Глава XXIII.
Френку Тригиру нуженъ другъ.

Шесть или семь недѣль прошло съ тѣхъ поръ, какъ Тригиръ объяснялся съ герцогомъ, и во все это время, онъ не слыхалъ ни слова о любимой дѣвушкѣ. Конечно, онъ зналъ, что она въ Горнсѣ, и вѣроятно, имѣлъ причину предполагать, что ее тамъ стерегутъ, такъ сказать, отъ его приближенія. Это не удивляло его; и онъ не считалъ это несчастіемъ. Надо было ожидать, что ее будутъ скрывать отъ него. Но по его мнѣнію, этому слѣдовало покоряться въ умѣренной степени. Шесть недѣль былъ періодъ не очень длинный, но можетъ быть достаточный, чтобы выказать уваженіе къ отцу молодой дѣвицы. Что-нибудь надо сдѣлать когда-нибудь. Какъ онъ могъ ожидать, чтобы она была ему вѣрна, если онъ не покажетъ ей какими-нибудь способами, что онъ вѣренъ ей.

Въ это время онъ не очень часто бывалъ съ ея братомъ. Онъ не только не любилъ маіора Тифто, но и не довѣрялъ ему и выразился такимъ образомъ, что это подало поводъ къ перебранкѣ, Сильвербриджъ сказалъ, что умѣетъ самъ беречь себя. Тригиръ отвѣтилъ, что онъ въ этомъ сомнѣвается. Тогда членъ Парламента объявилъ, что онъ во всякомъ случаѣ не намѣренъ позволить Френку Тригиру заботиться о себѣ! Въ такомъ положеніи вещей никакихъ откровенныхъ разговоровъ не могло быть о леди Мери. Да и не часто случается, что братъ бываетъ повѣреннымъ влюбленнаго въ его сестру. Братья не любятъ, чтобы у ихъ сестеръ были обожатели, хотя часто остаются довольны, когда у ихъ сестеръ бываютъ мужья. Незнатность и бѣдность Тригира увеличивали это чувство въ душѣ брата, такъ что хотя Сильвербриджъ чувствовалъ, что дружба не допускаетъ его до открытаго сопротивленія, все-таки онъ относился къ этому почти враждебно.

— Это знаешь не годится, сказалъ онъ своему брату Джеральду, качая головой.

Тригиръ, однако, рѣшился дѣйствовать, сдѣлать усилія, говорить съ кѣмъ-нибудь. Но какое усиліе онъ можетъ сдѣлать — и съ кѣмъ онъ долженъ говорить? Думая обо всемъ этомъ, онъ вспомнилъ, что мистрисъ Финнъ посылала за нимъ и велѣла отправиться къ герцогу разсказать исторію своей любви. Она почти была строга съ нимъ — но по окончаніи разговора онъ почувствовалъ, что она поступила хорошо и благоразумно. Поэтому онъ рѣшился отправиться къ мистрисъ Финнъ.

До сихъ поръ она еще не получала отвѣта отъ герцога, хотя прошло болѣе двухъ недѣль, послѣ того какъ она отправила къ нему свое письмо. Въ это время она начала очень сердиться. Она чувствовала, что герцогъ не обращается съ нею какъ джентльменъ долженъ обращаться съ леди, и ужъ конечно, не такъ какъ мужъ долженъ обращаться съ другомъ своей покойной жены. Она гордо сознавала, что поступила хорошо съ Паллизерами, а теперь глаза Паллизеровъ вознаграждаетъ ее дурнымъ обращеніемъ. Она поступала великодушно, онъ наоборотъ. Она поступала добросовѣстно, а онъ не выказывалъ даже той добросовѣстности, которую она приписывала ему. И она не могла имѣть даже утѣшенія говорить о своихъ непріятностяхъ. Она не могла жаловаться своему мужу, потому что по причинамъ очень важнымъ, мужъ ея не долженъ ссориться съ герцогомъ. Она кипѣла негодованіемъ въ ту самую минуту, какъ доложили о Тригирѣ.

Онъ началъ извиненіемъ за свое появленіе, а она разумѣется увѣрила его, что ей пріятно его видѣть.

— Послѣ того какъ я осмѣлилась поступить съ вами, мистеръ Тригиръ, мнѣ очень пріятно, что вы навѣстили меня.

— Я боюсь, сказалъ онъ: — что я былъ немножко грубъ.

— Немножко горячъ, но этого можно было ожидать. Мужчины не любятъ мѣшаться въ такія дѣла.

— Положеніе было трудное, мистрисъ Финнъ.

— И я обязана сознаться, что вы очень охотно сдѣлали то, о чемъ я просила васъ.

— А теперь что же будетъ, мистрисъ Финнъ?

— А!

— Что-нибудь надо сдѣлать. Вы конечно, знаете, что герцогъ не очень милостиво принялъ меня.

— Я такъ предполагала.

— И я. Разумѣется онъ противъ такого брака. Но въ наше время отецъ не можетъ предписывать дочери за кого она должна выйти.

— Можетъ быть онъ можетъ предписать ей за кого она не должна выходить.

— Врядъ ли. Онъ можетъ помѣшать, что герцогъ и сдѣлаетъ. Но если я имѣлъ счастіе заслужить расположеніе его дочери — такъ чтобы ея счастіе зависѣло отъ того, чтобы она сдѣлалась моей женой — онъ уступитъ.

— Что я должна сказать, мистеръ Тригиръ?

— То что вы думаете.

— Зачѣмъ меня заставлять говорить что я думаю о такомъ щекотливомъ предметѣ? И какую пользу сдѣлаютъ мои мысли? Вспомните какъ я далека отъ нея.

— Вы ея другъ.

— Совсѣмъ нѣтъ! Менѣе чѣмъ кто-либо!

Говоря это, она не могла помѣшать румянцу выступить на ея лицѣ.

— Я была другомъ леди Гленкоры; но со смертью моего друга все прекратилось.

— Вы гостили у него по его просьбѣ. Вы сами говорили мнѣ.

— Я никогда болѣе не буду у него гостить. Но обо всемъ этомъ, мистеръ Тригиръ, не стоитъ говорить. Я не намѣрена говорить противъ него ни слова — ни одного слова. Но если вы желаете заинтересовать какого-нибудь друга герцога, тогда я могу увѣрить васъ, что вы должны обращаться ко мнѣ менѣе чѣмъ къ кому-нибудь. Я не знаю никого къ кому герцогъ былъ бы такъ недружелюбенъ какъ ко мнѣ.

Это она сказала особенно торжественнымъ тономъ, изумившимъ Тригира. Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить, слуга вошелъ въ комнату съ письмомъ. Она тотчасъ узнала почеркъ герцога. Вотъ отвѣтъ, котораго она ждала такъ долго! Она не могла дождаться ухода Тригира.

— Подождете вы минутку? шепнула она и распечатала письмо.

По мѣрѣ того какъ она читала, глаза ея наполнялись слезами. «Я нахожу что былъ къ вамъ несправедливъ и потому прошу у васъ прощенія!» Это такъ оправдывало то, что она всегда думала о немъ! Она не могла долѣе сердиться на него. А между тѣмъ въ своихъ послѣднихъ словахъ она жаловалась на него.

— Это отъ герцога, сказала она, вкладывая письмо въ конвертъ.

— О! неужели?

— Странно, что я получила это письмо при васъ.

— Это… это… о леди Мери?

— Нѣтъ, по-крайней-мѣрѣ не прямо относится къ ней. Я можетъ быть говорила о немъ жесче чѣмъ слѣдовало. Я ожидала отъ него нѣсколькихъ строкъ, которыхъ не получала. Теперь я получила; но не думаю, чтобы я стала часто видаться съ нимъ. Я была коротка съ нею. Но я желала бы, чтобъ вы забыли что я сказала сейчасъ, если… если…

— Если что, мистрисъ Финнъ? Вы можетъ быть хотѣли сказать, если я сдѣлаюсь его зятемъ? Можетъ быть я покажусь вамъ самонадѣяннымъ, но этой чести я надѣюсь достигнуть.

— Малодушное сердце… вы знаете пословицу, мистеръ Тригиръ.

— Именно. Приходится очень часто говорить это себѣ. Вы поможете мнѣ?

— Конечно нѣтъ, сказала она, очень удивившись. — Какъ могу я вамъ помочь?

— Сказавъ мнѣ, что я долженъ дѣлать. Я полагаю, что если я поѣду въ Ричмондъ, меня не примутъ.

— Если вы спрашиваете моего мнѣнія, я скажу, что сама думаю, что вы леди Мери не увидите, но леди Кентрипъ можетъ быть приметъ васъ.

— Она играетъ роль дуэньи.

— Какъ играла бы я, если бы леди Мери гостила у меня. Вы не предполагаете, что я позволила бы вамъ, если бы она жила у меня, видѣть ее безъ позволенія ея отца?

— Не предполагаю.

— Конечно; и вотъ почему я думаю, что и леди Кентрипъ этого не сдѣлаетъ.

— Я жалѣю зачѣмъ леди Мери не у васъ.

— Это не повело бы ни кчему. Я какъ драконъ охраняла бы ее.

— Я желалъ бы, чтобы вы заставили меня считать васъ сестрою въ этомъ дѣлѣ.

— Но я вамъ не сестра, и даже не тетка и не бабушка. Я хочу только сказать, что не могу быть на вашей сторонѣ.

— Не можете?

— Нѣтъ, мистеръ Тригиръ. Подумайте какъ давно знаю я этихъ людей.

— Но вы сейчасъ сказали, что онъ вашъ врагъ.

— Сказала; но потомъ взяла назадъ свои слова, и вы какъ джентльменъ не должны помнить ихъ. Во всякомъ случаѣ, въ этомъ я не могу помочь вамъ.

— Я къ ней напишу.

— Для меня это не значитъ ничего. Если вы напишите, она покажетъ ваше письмо отцу или леди Кентрипъ.

— Но прежде прочтетъ.

— Не могу сказать какъ это будетъ. Ко мнѣ менѣе чѣмъ къ кому-нибудь должны вы прибѣгать за помощью. Если ужъ стану помогать кому-нибудь, то обязана помогать герцогу.

— Не могу этого понять, мистрисъ Финнъ.

— А я не могу объяснить, но это такъ. Я всегда буду очень рада видѣть васъ, и чувствую, что мы должны быть друзьями — потому что я позволила себѣ такую смѣлость съ вами. Но въ этомъ дѣлѣ я не могу помогать вамъ.

Когда она сказала это, онъ долженъ былъ проститься съ нею. Онъ не могъ болѣе приставать къ ней, хотя былъ бы очень радъ услышать отъ нея нѣсколько ласковыхъ словъ. Въ затруднительныхъ обстоятельствахъ такъ пріятно услышать отъ кого-нибудь надежду, что затрудненія не непреодолимы! Его никто не могъ утѣшить въ этомъ дѣлѣ. Былъ одинъ дорогой другъ — другъ дороже всѣхъ другихъ — къ кому онъ могъ отправиться и кто подастъ ему надежду. Мабель ободритъ его. Она сказала, что будетъ это дѣлать. Но давъ это обѣщаніе, она сказала ему, что Ромео не говорилъ о своей любви къ Джульеттѣ Розалинѣ, которую онъ любилъ, прежде чѣмъ увидалъ Джульетту. Конечно, она сказала ему, что онъ можетъ приходить къ ней и свободно говорить о своей любви къ леди Мери — но послѣ того, что было сказано прежде, онъ чувствовалъ, что не можетъ этого сдѣлать, не оставивъ послѣ себя жала. Когда любовь мужчины идетъ хорошо — такъ хорошо, что его счастіе даже тяготитъ его — когда дѣвушка бросилась къ нему на шею, а отецъ и мать дали полное согласіе, тогда ему повѣренныхъ не нужно. Онъ не любитъ говорить о томъ, что между его друзьями можетъ сдѣлаться предметомъ для насмѣшекъ. Когда вы назовете человѣка Бенедиктомъ, онъ не приходитъ къ вамъ съ восторженными описаніями красоты и ума своей Беатриче. Но относительно леди Мери никто не могъ назвать его Бенедиктомъ.

Не смотря на его обращеніе, не смотря на его наружное самодовольство, этотъ человѣкъ былъ очень мягокъ внутренно. Менѣе чѣмъ два года тому назадъ, онъ былъ готовъ пожертвовать всѣмъ на свѣтѣ для своей кузины Мабели, а его кузина Мабель сказала ему, что онъ не правъ. «Жертвовать свѣтомъ для любви не стоитъ». Такъ сказала кузина Мабель и прибавила, что ей необходимо выйти за человѣка богатаго, а ему жениться на богатой женщинѣ. Онъ много думалъ объ этомъ и увѣрилъ себя, что ни за что на свѣтѣ не женится на женщинѣ изъ-за денегъ. Потомъ онъ встрѣтился съ леди Мери Паллизеръ. Послѣ этого не было ни сомнѣній, ни намѣреній, ни размышленій, а была полная любовь. Въ его сердцѣ не осталось никакого сожалѣнія о кузинѣ. Она была права. Та любовь была невозможна. Но эта будетъ возможна — ахъ, такъ восхитительно возможна — если только ему помогутъ ея отецъ и мать! Мать, неблагоразумная и въ этомъ, какъ во всемъ, согласилась. Читатель знаетъ остальное.

Это было возможно во всѣхъ отношеніяхъ.

— У нея будетъ довольно денегъ! сказала герцогиня: — если только ея отца можно уговорить отдать ихъ вамъ.

И такъ, Тригиръ отдался этому всѣмъ сердцемъ, и сказалъ себѣ, что это будетъ. Потомъ его другъ герцогиня умерла, и начались затрудненія. Послѣ того онъ не видалъ своей возлюбленной и не получалъ извѣстія отъ нея. Какъ онъ узнаетъ останется ли она ему вѣрна? Гдѣ же ему искать сочувствія, которое онъ считалъ необходимымъ для себя? Сумасбродная мысль пришла ему въ голову, что мистрисъ Финнъ будетъ его другомъ, но она оттолкнула его. Онъ отправился прямо домой и тотчасъ написалъ къ леди Мери. Письмо было простое любовное, его не зачѣмъ приводить здѣсь. Въ самыхъ нѣжныхъ выраженіяхъ, какія только могъ придумать, онъ увѣрялъ ее, что даже если ему не дозволятъ видѣть ее и получать отъ нея извѣстія, онъ все-таки не броситъ ее. Потомъ онъ прибавилъ:

«Если ваша любовь ко мнѣ такова, какъ я думаю, никто не имѣетъ права разлучать насъ. Пожалуста, будьте увѣрены, что я не перемѣнюсь. Если вы перемѣнитесь, увѣдомьте меня — по я точно также повѣрю, что небеса падутъ».

Глава XXIV.
Ее надо заставить повиноваться.

Леди Мери Паллизеръ въ Горнсѣ была предоставлена такая свобода, какая обыкновенно предоставляется молодымъ дѣвицамъ въ это очень свободное время. Ее не ограничивали ни въ чемъ. Если бы Тригиръ пріѣхалъ въ Ричмондъ и спросилъ молодую дѣвушку, и если бы леди Кептрипъ не было въ то время дома, а молодая дѣвушка была дома, отъ молодой дѣвушки вполнѣ зависѣло бы принять своего возлюбленнаго, или нѣтъ; но все-таки леди Кептрипъ не дремала, и когда отъ Тригира пришло письмо, она объ этомъ знала. Но письмо попало въ руки леди Мери и она прочла его одна въ своей спальнѣ.

— Угодно вамъ прочесть, сказала она потомъ леди Кентрипъ очень коротко: — что я должна отвѣчать?

— Развѣ вы думаете, что слѣдуетъ отвѣтить, душа моя?

— О, да; я должна отвѣтить!

— Пожелаетъ ли этого вашъ папа?

— А сказала папашѣ, что не обѣщаю не писать къ нему. Кажется, я прибавила, что папаша будетъ видѣть мои письма; но если я покажу ихъ вамъ, я полагаю, что это все равно.

— Вамъ лучше вполнѣ держать свое слово.

— Я не боюсь, если вы думаете это. Мнѣ непріятно огорчать его, но въ этомъ дѣлѣ я намѣрена поступать по своему.

— Вы намѣрены поступать по своему! сказала леди Кентрипъ, очень удивленная рѣшительнымъ тономъ молодой дѣвицы.

— Конечно. Я желаю, чтобы вы это поняли! Я полагаю, что папа можетъ не допустить насъ никогда вступить въ бракъ; если хочетъ, но никогда не заставитъ меня сказать, что я отказываюсь отъ мистера Тригира. А если онъ не согласится, я буду считать его жестокимъ. Зачѣмъ онъ желаетъ сдѣлать меня несчастной всю жизнь?

— Конечно, онъ этого не желаетъ, душа моя.

— Но онъ это сдѣлаетъ.

— Я не могу итти противъ вашего отца, Мери.

— Я полагаю. Я напишу къ мистеру Тригиру, а потомъ покажу вамъ, что написала я. И папа увидитъ это, если хочетъ. Я ничего не буду дѣлать втайнѣ, но никогда не откажусь отъ мистера Тригира.

Лордъ Кентрипъ пріѣхалъ въ Ричмондъ въ этотъ вечеръ, и жена сказала ему, что по ея мнѣнію было бы лучше, если бы герцогъ позволилъ молодымъ людямъ вступить въ бракъ и далъ имъ достаточно денегъ на житье.

— Не слишкомъ ли это будетъ тяжело? спросилъ графъ.

Графиня созналась, что это «тяжело», но прибавила, что для счастія всѣхъ это слѣдовало бы сдѣлать и въ началѣ, и въ концѣ.

На слѣдующее утро леди Мери показала ей копію съ отвѣта, который она уже послала своему возлюбленному.

«Милый Френкъ, вы можете быть вполнѣ убѣждены, что я отъ васъ никогда не откажусь. Теперь не буду писать больше, потому что папа этого не желаетъ. Я покажу папашѣ наше письмо и мой отвѣтъ.

Ваша любящая

"Мери".

— Это отправлено? спросила графиня.

— Я сама положила въ кружку.

Леди Кентрипъ почувствовала, что имѣетъ дѣло съ весьма самовольной молодой дѣвицей.

Въ этотъ день леди Кентрипъ спросила леди Мери, можетъ ли она отвезти въ Лондонъ эти два письма, чтобы показать ихъ герцогу.

— О, да! сказала леди Мери. — Мнѣ, кажется, это будетъ самое лучшее. Передайте папашѣ мою нѣжнѣйшую любовь и скажите ему отъ меня, что если онъ желаетъ сдѣлать свою бѣдную дѣвочку счастливою, онъ проститъ ей и будетъ къ ней добръ во всемъ этомъ.

Графиня пыталась доказать, что существуютъ приличія, что знатность можетъ быть и счастіемъ, и наоборотъ — какъ случится, но что всѣ согласны въ томъ, что знатность имѣетъ свои права. Часто случается въ жизни, что обстоятельства заставляютъ женщинъ жертвовать своими наклонностями! Какое право имѣетъ мужчина, не имѣющій состоянія, говорить о бракѣ? Она говорила это и многое другое, но совершенно безполезно. Молодая дѣвушка соглашалась, что когда мужчина джентльменъ, то о званіи не можетъ быть и рѣчи, а относительно денегъ не можетъ быть затрудненія, если у одного изъ нихъ достаточно.

— Но у васъ нѣтъ ничего, кромѣ того, что вашъ отецъ можетъ дать вамъ, сказала леди Кентрипъ.

— Папа можетъ дать намъ безъ всякихъ затрудненій, сказала леди Мери.

Эта дѣвушка имѣла ясное понятіе о томъ, что считала своими правами. Будучи дочерью богатыхъ родителей, она имѣла право имѣть мужа. Родившись свободною, она имѣла право выбирать мужа сама. Обладая любовью мужчины, она имѣла право хранить ее.

— Не знаешь, на кого она больше похожа на отца или на мать, сказала потомъ леди Кентрипъ своему мужу. — Она обладаетъ его хладнокровной рѣшительностью и ея горячимъ упрямствомъ.

Она показала письма герцогу, и въ отвѣтъ на его слова объяснила, что не можетъ не допустить свою гостью пользоваться почтой.

— Но она ничего не будетъ писать, не показавъ вамъ.

— Она не должна совсѣмъ ничего писать.

— То, что она чувствуетъ гораздо хуже, чѣмъ то, что она пишетъ.

— Если не будетъ сношеній, она забудетъ его.

— Ахъ! я не знаю, грустно сказала графиня. — Прежде я это думала.

— Всѣ дѣти упрямятся, пока имъ позволяютъ поступать по своему.

— Я хотѣла сказать, что въ ея характерѣ есть упорство. Дѣвушки по большей части наклонны къ уступчивости. У нихъ нѣтъ достаточно характера, чтобы устоять противъ сопротивленія. Я теперь говорю только не объ одномъ этомъ дѣлѣ. Она будетъ такова во всемъ. Развѣ вы этого не находили?

Тутъ онъ долженъ былъ сознаться себѣ, что совсѣмъ не зналъ характера своей дочери. Она была воспитана надлежащимъ образомъ, по-крайней-мѣрѣ, онъ такъ надѣялся. Онъ видѣлъ, что она выросла хорошенькой, кроткой, ласковой, всегда ему послушной; самой очаровательной игрушкой въ свѣтѣ, въ тѣ рѣдкіе случаи, когда онъ позволялъ себѣ играть, но ея настоящій характеръ онъ никогда не давалъ себѣ труда разобрать. Она была предоставлена матери — какъ и дочери другихъ. А сыновья были предоставлены своимъ наставникамъ. А теперь онъ не могъ сладить ни съ кѣмъ изъ нихъ.

— Ее надо заставить повиноваться, сказалъ онъ сквозь зубы.

Это почти испугало леди Кентрипъ. Ей было тяжело слышать отъ него, что дѣвушку надо заставить повиноваться съ той деспотической властью, которою сдерживались женщины въ годы, теперь прошедшіе. Если бы она могла высказать свои мысли, она сказала бы вотъ что: „Будемъ дѣлать, что можемъ, чтобы отвлечь ее отъ этого желанія, и для этого скажемъ ей, что объ ея бракѣ съ мистеромъ Тригиромъ не можетъ быть и рѣчи; но если намъ не удастся — положимъ, хоть впродолженіи одного года — намъ надо уступить. Заставимъ себя радоваться, что молодой человѣкъ приличенъ и хорошо себя ведетъ“. Такъ думала она и готова была бы убѣдить герцога въ этомъ, если бы могла. Но онъ думалъ иначе. „Ее надо заставить повиноваться“, сказалъ онъ. И, сказавъ это, онъ казался равнодушенъ къ тому горю, какое вынужденное повиновеніе можетъ навлечь на его дочь. Въ отвѣтъ на это леди Кентрипъ могла только покачать головой.

— Что вы хотите сказать? спросилъ онъ: — неужели вы думаете, что намъ надо уступить?

— Конечно, не сейчасъ.

— Но наконецъ?

— Что же можете вы сдѣлать, герцогъ? Если она окажется такъ тверда, какъ вы, неужели вы будете въ силахъ видѣть, какъ она чахнетъ съ горя?

— Съ дѣвушками этого не бываетъ, сказалъ онъ.

— Дѣвушки, какъ и мужчины, непохожи другъ на друга. Обыкновенно, онѣ поддаются внѣшнимъ вліяніямъ. Англійскія дѣвушки, хотя становятся самыми любящими женами на свѣтѣ, вообще не такъ привязываются, чтобы глубоко страдать, когда привязанность не дозволяется. Но я боюсь, что мы имѣемъ дѣло съ такой дѣвушкой, которая будетъ страдать.

— Почему ей не быть похожей на другихъ?

— Можетъ быть, она и похожа. Мы попробуемъ. Но вы видите, что она говоритъ въ своемъ письмѣ къ нему; она пишетъ такъ, какъ-будто вы не можете принудить ее отказаться. Все, что она мнѣ говоритъ, пропитано тѣмъ же духомъ. Если она останется тверда, герцогъ, вы должны уступить.

— Никогда! Она никогда не выйдетъ за него съ моего одобренія.

Нечего было больше говорить, и леди Кентрипъ уѣхала. Но герцогъ, хотя не могъ сказать больше ничего, продолжалъ думать объ этомъ ежечасно. Онъ поѣхалъ въ Палату Лордовъ слушать пренія, которыя должны были покрыть министровъ тяжелымъ безславіемъ. Но герцогъ не хотѣлъ даже слушать своихъ друзей. Онъ не хотѣлъ слушать ничего, думая о своихъ дѣтяхъ.

Его спросили, неужели онъ захочетъ видѣть страданія своей дочери, какъ-будто онъ былъ равнодушенъ къ страданіямъ своихъ дѣтей. Развѣ онъ не зналъ, что ни одинъ отецъ не былъ готовъ сдѣлать болѣе для благосостоянія своей дочери? Не былъ ли онъ увѣренъ въ нѣжности своего собственнаго сердца? Во всемъ, что онъ дѣлалъ, развѣ его не руководило чувство долга? Развѣ это была личная гордость или любовь къ личному возвышенію? Онъ думалъ, что его въ этомъ обвинить нельзя. Не готовъ ли онъ умереть за нея или за нихъ — если бы могъ такимъ образомъ сдѣлать имъ пользу? Конечно, эта женщина обвинила его самымъ несправедливымъ образомъ, когда намекнула, что онъ можетъ равнодушно видѣть страданія своей дочери. Въ своемъ негодованіи онъ рѣшилъ, что возьметъ ее отъ леди Кентрипъ. Но гдѣ же онъ помѣститъ ее? Онъ зналъ, что его собственный домъ будетъ похожъ на могилу для дѣвушки, которая должна выѣзжать въ свѣтъ. Этой осенью она должна ѣхать куда-нибудь — къ кому-нибудь. Онъ самъ въ настоящемъ расположеніи духа былъ бы весьма печальнымъ спутникомъ.

Леди Кентрипъ сказала, что самая лучшая надежда на спасеніе заключается въ возможности найти другого обожателя. Рецептъ былъ непріятенъ, но онъ удался съ его женой. Прежде чѣмъ онъ увидѣлъ леди Гленкору Мак-Клоски, она желала отдать себя и все свое богатство нѣкоему Бурго Фицджеральду, который былъ вполнѣ недостойный человѣкъ. Герцогъ помнилъ, какъ старая леди Мидлотіанъ намекнула, что состояніе леди Гленкоры очень велико, а потомъ прибавила, что она была очень хороша собой. Онъ вспомнилъ, какъ его дядя, покойный герцогъ, рѣдко принимавшій участіе въ какихъ бы то ни было дѣлахъ, сказалъ ему: „До меня дошли слухи о тебѣ и леди Гленкорѣ Мак-Клоски; ничего не можетъ быть лучше“. Послѣдствія оказались несомнѣнно хороши. Его Кора и всѣ ея деньги были спасены отъ негоднаго мота. Онъ нашелъ жену, которая, какъ онъ теперь думалъ, сдѣлала его счастливымъ. А она, по-крайней-мѣрѣ, нашла уважаемаго мужа. Но если разобрать подробно эту идею, то она была не очень пріятна. Поищемъ мужа для этой дѣвушки, выдадимъ ее замужъ — чтобы спасти отъ ея возлюбленнаго». Это нехорошо. Но это удалось разъ, почему же не можетъ удасться и въ другой?

Но какъ это сдѣлать? Кто это сдѣлаетъ? Кого онъ выберетъ играть роль, которую самъ онъ игралъ въ первомъ дѣлѣ? Никого нельзя было найти хуже его, для того чтобы устроить подобное дѣло. Когда эта идея была возбуждена въ первый разъ, онъ думалъ, что это сдѣлаетъ леди Кентрипъ, но теперь онъ разсердился на леди Кентрипъ.

Какъ это сдѣлать? Какъ слѣдуетъ начать? Какъ это было начато въ его дѣлѣ? Онъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, какъ онъ былъ выбранъ. Возможно ли, чтобы его дядя, первый гордецъ во всей Англіи, унизилъ себя до договора съ старухой, которую презирали всѣ? И въ какомъ отношеніи былъ онъ выбранъ? Безъ сомнѣнія, всѣ знали, что онъ наслѣдникъ герцогскаго титула и герцогскихъ доходовъ. Старая леди Мидлотіанъ начала переговоры прямо съ нимъ. Ему пришло въ голову, что въ королевскихъ бракахъ такія начала очень обыкновенны.

Но кто будетъ счастливецъ? Онъ началъ пересчитывать требуемыя качества. Онъ долженъ быть высокаго званія, старшій сынъ, владѣлецъ или наслѣдникъ хорошаго состоянія. Онъ презиралъ самого себя за то, что эти вещи ставилъ прежде всего. Онъ отвергалъ Тригира, потому что въ немъ не было этихъ качествъ. Онъ спѣшилъ прибавить, что этотъ человѣкъ долженъ пользоваться хорошей репутаціей и таковъ, чтобы молодая дѣвушка могла полюбить его. Но онъ зналъ, что прибавлялъ это совѣсти ради. Репутація Тригира была хороша и его дочь любила его. Но развѣ не было ясно для всѣхъ, кто понималъ что-нибудь въ такихъ вещахъ, что мистеръ Френсисъ Тригиръ не долженъ былъ даже смѣть думать о женитьбѣ на дочери герцога Омніума?

Кто будетъ счастливецъ? Было много, очевидно, негодящихся. Молодой лордъ Персиваль былъ наслѣдникъ разореннаго имѣнія и нищенскаго перства. Лорда Гласлофа терпѣть не могли всѣ. Было еще трое, четверо другихъ, относительно которыхъ существовало какое-нибудь пагубное препятствіе. Но когда онъ вспомнилъ о лордѣ Поплькортѣ, пагубнаго препятствія, повидимому, не представлялось.

Лордъ Поплькортъ былъ молодой перъ, отецъ котораго умеръ два года тому назадъ, и состояніе котораго было большое и безъ долговъ. Покойный лордъ былъ старый вигъ и другъ герцога. Они вмѣстѣ были въ Оксфордѣ и въ Нижней Палатѣ, и лордъ Поплькортъ всегда оставался вѣренъ своей партіи. А о сынѣ герцогъ недавно слышалъ, что онъ неспособенъ мотать деньги. Онъ много разъѣзжалъ по Лондону въ своемъ экипажѣ, но до-сихъ-поръ не сдѣлалъ ничего сумасброднаго. Онъ выдержалъ экзаменъ въ Оксфордскомъ университетѣ, выказавъ себя этимъ лучше Сильвербриджа. Онъ также занялъ мѣсто въ Палатѣ Лордовъ и разъ даже говорилъ. Правда, что онъ не часто появлялся тамъ; но въ лѣта лорда Поплькорта нельзя ожидать большихъ познаній въ законовѣдѣніи отъ молодого пера. Потомъ онъ подумалъ о его наружности. Поплькортъ былъ не особенно привлекателенъ, а Тригиръ красавецъ. Но таковъ былъ и Бурго Фицджеральдъ — почти неестественно хорошъ; между тѣмъ, какъ онъ, Плантадженетъ Паллизеръ, былъ тогда такъ же незначителенъ но наружности, какъ и лордъ Поплькортъ.

Можетъ быть, лордъ Поплькортъ годится. Но какъ же заговорить объ этомъ съ молодымъ человѣкомъ? И не лучше ли положиться на леди Кентрипъ?

Глава XXV.
Семейный завтракъ.

Лордъ Сильвербриджъ безъ всякихъ затрудненій расплатился съ своими потерями въ Дерби. Онѣ были не очень велики для человѣка въ его положеніи, и деньги были выданы безъ всякихъ возраженій. Когда онъ просилъ денегъ, ему было почти стыдно, но онъ находилъ утѣшеніе при мысли, что многимъ молодымъ людямъ, извѣстнымъ ему, пришлось гораздо хуже. Онъ былъ очень остороженъ, и такъ устроилъ дѣло, что даже лошадь, которая была побѣждена, стоила болѣе, чѣмъ онъ проигралъ и заплатилъ.

— Это становится серіозно, сказалъ онъ своему соучастнику, когда, сведя начерно счеты, онъ узналъ, что маіоръ долженъ ему болѣе, чѣмъ тысячу фунтовъ.

Маіоръ замѣтилъ, что, такъ какъ лошади его соучастника принадлежатъ ему наполовину, то деньги обезпечены хорошо. Потомъ сдѣлали словесное условіе. Первый Министръ былъ теперь однимъ изъ любимцевъ для Леджерской скачки. Если лошадь выиграетъ, денегъ будетъ достаточно для всего. Если проиграетъ, всѣ лошади перейдутъ къ младшему соучастнику.

— Онъ непремѣнно вытянетъ, сказалъ маіоръ.

Въ это время оба сына жили въ Лондонѣ съ герцогомъ. Лорду Джеральду нельзя было вернуться въ Кембриджскій университетъ. Двери коллегіи Троицы были заперты для него. Но его можно было перевести въ Оксфордскій университетъ. Но въ эту новую Альма Матеръ онъ могъ попасть только послѣ длинныхъ вакацій. Пока онъ долженъ былъ поступить къ учителю въ котеджѣ въ Дартмурѣ и тамъ приготовляться, развлекаясь рыбной ловлей, игрою въ крикетъ и посѣщеніями клуба.

— Это не весьма пріятная перспектива для лѣта, сказалъ ему братъ. — Но это лучше чѣмъ совсѣмъ вырваться на волю. Ты будешь честью нашей фамиліи. Тогда я передамъ городокъ тебѣ. Но помни, что ты долженъ быть либераломъ. Я поступилъ какъ оселъ.

Однако въ началѣ іюня лордъ Джеральдъ еще не отправился къ своему учителю.

Хотя отецъ и оба молодые человѣка жили вмѣстѣ, они не очень часто видѣли другъ друга. Герцогъ завтракалъ въ девять часовъ и трапеза была очень проста. Когда сыновья не приходили, онъ не бранилъ ихъ, а просто огорчался. За обѣдомъ они не встрѣчались никогда. Предполагалось, что лордъ Джеральдъ будетъ проводить утро въ занятіяхъ, и нѣсколько попытокъ было сдѣлано въ этомъ отношеніи. Можно было опасаться, что онѣ привели не ко многому. Сильвербриджъ былъ очень ласковъ къ Джеральду, особенно разнѣжившись къ нему послѣ кембриджскаго несчастія. Теперь они часто бывали вмѣстѣ, и иногда, сдѣлавъ большое усиліе, удостоивали отца своимъ обществомъ за завтракомъ.

Онъ не часто упрекалъ ихъ, или читалъ имъ нравоученія. Хотя онъ не могъ жить съ ними на равной ногѣ, какъ нѣкоторые отцы могутъ, жить съ своими сыновьями, хотя онъ не могъ смѣяться надъ ихъ шутками, или смѣшить ихъ своимъ остроуміемъ, онъ зналъ, что для него и для нихъ было бы лучше, если бы онъ обладалъ этой способностью. Хотя жизнь, которую они вели, была непріятна для него — хотя скачки были для него противны, обычай править самому лошадьми въ экипажахъ сумасбродствомъ, а жизнь въ клубахъ очевидной потерею времени — онъ все-таки признавалъ эти вещи если не необходимымъ, то неизбѣжнымъ зломъ. Съ Джеральдомъ онъ разговаривалъ объ Оксфордѣ, избѣгая всякихъ намековъ на кембриджское несчастіе; но въ присутствіи Сильвербриджа, оксфордская карьера котораго была такъ особенно несчастлива, онъ не дѣлалъ никакого намека ни на тотъ, ни на другой университетъ. Съ своимъ старшимъ сыномъ онъ разговаривалъ о Парламентѣ, который былъ бы самый удобный предметъ для разговора, если бы они были согласны въ политикѣ. Какъ бы то ни было, онъ могъ говорить съ нимъ свободнѣе объ этомъ чѣмъ о всемъ другомъ.

Однажды въ четвергъ вечеромъ, когда братья ложились спать, вернувшись изъ Бергардена не очень поздно, они согласились «удивить родителя» на слѣдующее утро — это означало, что они намѣревались соскочить съ постели такъ рано, чтобы завтракать вмѣстѣ съ нимъ.

— Хуже всего то, что онъ ничего не дастъ ѣсть, сказалъ Джеральдъ.

Но Сильвербриджъ объяснилъ, что онъ уже распорядился и заказалъ лососину и почки.

— Ему это не понравится, знаешь, сказалъ Джеральдъ: — я увѣренъ, что онъ находитъ вреднымъ ѣсть за первымъ завтракомъ что-нибудь кромѣ вядчины.

Вскорѣ послѣ девяти часовъ Сильвербриджъ вошелъ въ столовую и тамъ нашелъ своего отца.

— Должно быть Джеральдъ еще не вставалъ, сказалъ герцогъ почти сердито.

— О! да, онъ всталъ, серъ. Онъ сейчасъ будетъ здѣсь.

— Ты видѣлъ его сегодня?

— Нѣтъ, не видалъ. Но я знаю, что онъ будетъ здѣсь. Онъ это сказалъ вчера.

— Ты говоришь объ этомъ, такъ какъ будто вы условились.

— Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ, серъ. Но мы не всегда поспѣваемъ вставать во время.

— Это правда. Можетъ быть ты поздно остаешься въ Парламентѣ?

— Иногда, сказалъ молодой депутатъ съ чувствомъ почти похожимъ на стыдъ, когда вспомнилъ всѣ часы, проводимые въ Бергарденѣ. — Я иногда сажаю Джеральда въ галереѣ. Ему недурно знать что дѣлается.

— Очень недурно.

— Я не буду удивляться, если онъ когда-нибудь получитъ мѣсто.

— Я не знаю какъ это можетъ быть.

— Онъ не перемѣнится такъ какъ я. Онъ останется на вашей сторонѣ. Право я думаю, что ему лучше быть въ Парламентѣ чѣмъ мнѣ. Онъ лучше умѣетъ говорить.

— Это не главное.

— Я знаю, серъ. Я нѣсколько разъ читалъ ваше письмо и показывалъ ему.

Въ обращеніи молодого человѣка было что-то ласковое и пріятное, такъ что отецъ не могъ не быть плѣненъ. Они сидѣли уже за столомъ и слуга принесъ необычныя блюда для утренней трапезы.

— Это что такое? спросилъ герцогъ.

— Мы съ Джеральдомъ такъ ужасно голодны по утрамъ, извинился сынъ.

— Что же, голоднымъ быть очень хорошо, если можно наѣсться вдоволь. Это лососина? Не думаю, чтобы я взялъ. Почки? это не для меня. Мнѣ кажется я съѣмъ кусочекъ вядчины. Я также голоденъ, но не ужасно.

— Мнѣ кажется, вы ничего не кушаете, серъ.

— Мнѣ кажется, что чѣмъ менѣе думаетъ человѣкъ объ ѣдѣ, тѣмъ болѣе удовольствія она можетъ доставить ему. Земледѣлецъ, который сидитъ на краю канавы и ѣстъ хлѣбъ съ сыромъ и лукомъ, болѣе находитъ въ этомъ наслажденія чѣмъ какой-нибудь Лукуллъ.

— Но онъ любитъ поѣсть побольше.

— Не думаю, чтобы онъ обжирался — какъ Лукуллъ. Я завидовалъ аппетиту пахаря — но никогда не завидовалъ тонкому вкусу Эпикура. Если Джеральдъ не поторопится, ему не придется испытать ни того ни другого надъ этой рыбой.

— Я оставлю для него, серъ, да вотъ и онъ. Ты опоздалъ на двадцать минутъ, Джеральдъ. Батюшка говоритъ, что хлѣбъ съ сыромъ и лукомъ былъ бы для тебя лучше лососины и почекъ.

— Нѣтъ, Сильвербриджъ, я этого не говорилъ; но будь онъ пахаремъ или землекопомъ, хлѣбъ съ сыромъ и лукомъ показался бы ему вкусенъ.

— Я бы не прочь попробовать этого, сказалъ Джеральдъ. — Только этого никогда не подаютъ за завтракомъ. Прошлой, зимой куча насъ каталась на конькахъ въ Эли, мы съѣли два или три цѣлыхъ хлѣба и цѣлый сыръ въ кабакѣ! А пиво мы выпили все!

— Это потому что на то время ты былъ пахаремъ и землекопомъ.

— Придвинь ко мнѣ блюдо, Сильвербриджъ. Зачѣмъ такъ безпокоиться накладывать мнѣ нѣсколько разъ. Не думаю, чтобы пища была пріятнѣе, потому что она дорога. Я полагаю вы это хотѣли сказать, серъ.

— Нѣчто въ этомъ родѣ, Джеральдъ. Не имѣть денегъ для своихъ потребностей — вотъ что должно быть непріятно.

— Это очень плохо, сказалъ Сильвербриджъ, глубокомысленно качая головою, какъ дѣлаетъ членъ Парламента, чувствующій, что надо сдѣлать что-нибудь для прекращенія такого плачевнаго состоянія.

— Я не жалуюсь, сказалъ Джеральдъ. — Никто менѣе меня не имѣетъ права жаловаться. Но мнѣ все кажется, что я имѣю недостаточно. Разумѣется, это моя собственная вина.

— Я тоже скажу, мой милый. Но многіе похожи въ этомъ на тебя. Каково бы ни было ихъ состояніе, имъ все кажется недостаточно. Затруднительныя денежныя обстоятельства, долги, которые нельзя уплатить, и даже необходимость отказывать въ необходимомъ себѣ или тѣмъ, кто отъ насъ зависитъ, возбуждаютъ чувство униженія.

— Это я чувствовалъ всегда, сказалъ Сильвербриджъ. — Для меня нестерпима мысль, что я не могу имѣть того, чего желаю.

— Я. боюсь, что ты не совсѣмъ понимаешь меня. Оправдать такое чувство можетъ только невозможность достать необходимое, какъ напримѣръ хлѣбъ, или одежду.

— И когда человѣку нужны новыя подтяжки, прежде чѣмъ онъ расплатился съ портнымъ.

— И когда бѣдный человѣкъ, выразительно сказалъ герцогъ: — желаетъ купить новое платье своей женѣ, или сапоги своимъ дѣтямъ, чтобы ноги ихъ не промокли отъ грязи и снѣга.

Онъ замолчалъ, но серіозный тонъ его голоса и энергія словъ заставили Джеральда жадно ухватиться за почки.

— Я говорю, что въ такихъ случаяхъ деньги должны считаться счастіемъ.

— Десятифунтовый билетъ можетъ сдѣлать такъ много, сказалъ Сильвербриджъ.

— Но помимо этого, онъ не долженъ имѣть возможность доставлять счастіе и ужъ конечно не можетъ прогнать горя. Надѣюсь, что ты читаешь Горація «Scandunt eodum quo dominus minae».

— Я помню это, сказалъ Джеральдъ. — «Черная забота сидитъ позади всадника».

— Даже если бы за нимъ ѣхалъ грумъ въ великолѣпныхъ сапогахъ. На сколько я могъ узнать свѣтъ…

— Я полагаю, что вы знаете его лучше всѣхъ, сказалъ Сильвербриджъ, просто желавшій угодить «милому старому родителю».

— На сколько сказала мнѣ моя опытность, я нахожу, что самый счастливый человѣкъ тотъ, кто, не заботясь о денежныхъ затрудненіяхъ, имѣетъ полны руки дѣла. Мнѣ кажется, что болѣе всѣхъ наслаждаются жизнью адвокаты, имѣющіе большую практику, и члены Парламента.

— Это большое толченіе, серъ, спросилъ Сильвербриджъ.

— Очень большое толченіе, какъ ты выражаешься. И можетъ быть придется толочь и не имѣть успѣха. Но…

Онъ теперь всталъ съ своего мѣста за столомъ и стоялъ спиною къ камину, продолжая свою лекцію, и когда онъ произнесъ слово «но», онъ слегка ударилъ пальцами одной руки по ладони другой, какъ это случалось съ нимъ бывало при удачной рѣчи въ Нижней Палатѣ.

— Но это-то толченіе и составляетъ счастіе. Чувствовать, что твое время переполнено занятіями, что едва успѣваешь красть минуты для сна, что благосостояніе многихъ поручено тебѣ, что свѣтъ смотритъ и одобряетъ, что ты дѣлаешь добро другимъ — а главное твоей странѣ; вотъ счастіе. Самъ я не могу понять никакого другого,

— Книги, замѣтилъ Джеральдъ, кладя послѣдній кусокъ послѣдней почки въ ротъ.

— Да, книги! Цицеронъ и Овидій говорятъ намъ, что только въ литературѣ могли они найти утѣшеніе въ своемъ изгнаніи, Но они говорятъ объ этомъ какъ о лѣкарствѣ для горести, а не какъ объ источникѣ радости. Ни одинъ молодой человѣкъ не долженъ пренебрегать литературой. Въ какой-нибудь періодъ своей жизни ему навѣрно потребуется утѣшеніе. И онъ можетъ быть увѣренъ, что, если онъ доживетъ до старости, у него не будетъ никакого другого утѣшенія, кромѣ литературы и религіи. Но чувство самодовольства, доставляющее счастіе — только могутъ дать намъ усиленные труды, и только они одни.

— Книги иногда тоже требуютъ усиленныхъ трудовъ, сказалъ Джеральдъ.

— А деньги, продолжалъ отецъ, не обращая вниманія на этотъ перерывъ: — если на нихъ смотрѣть иначе, чѣмъ какъ на щитъ противъ войны, какъ на защиту, подъ покровительствомъ которой можно вести твою битву, не доставятъ намъ счастія. Я родился богатымъ человѣкомъ.

— Не многіе такъ мало дорожатъ этимъ, какъ вы, сказалъ старшій сынъ.

— И оба вы будете богаты.

Эти слога не удивили старшаго брата. Это подразумевалось само собой. Но лордъ Джеральдъ, еще ничего не слыхавшій отъ отца о своей будущей судьбѣ, заинтересовался этимъ заявленіемъ.

— Когда я думаю обо всемъ этомъ — о томъ, что составляетъ счастіе — я почти готовъ объ этомъ сожалѣть.

— Если большое состояніе вещь дурная, сказалъ Джеральдъ: — я полагаю, человѣкъ можетъ освободиться отъ него.

— Нѣтъ; человѣкъ отъ этого освободиться не можетъ, иначе какъ постыдными средствами. Эту ношу онъ долженъ нести до конца.

— А захочетъ ли кто отказаться? упорно настаивалъ Джеральдъ. — Я по-крайней-мѣрѣ насладился почками.

— Ты теперь только увѣрялъ, что хлѣбъ съ сыромъ въ Эли былъ также вкусенъ.

Говоря это, герцогъ смотрѣлъ такъ, какъ будто былъ увѣренъ, что отнялъ вѣтеръ отъ всѣхъ парусовъ своего противника.

— Хотя ты будешь прибавлять экипажъ къ экипажу, ты не будешь отъ этого ѣздить удобнѣе.

— Вторая лошадь на охотѣ очень удобна, сказалъ Сильвербриджъ.

— Такъ по-крайней-мѣрѣ не желай третьей для показа. Но такія удобства скоро перестанутъ доставлять радость, когда сдѣлаются обыкновенными. Я могу понять, что мальчикъ, отвѣдывающій пудингъ разъ въ годъ, можетъ имъ наслаждаться; но ѣсть пудингъ каждый день и даже два раза въ день, скоро заставитъ его казаться простымъ насущнымъ хлѣбомъ, который будетъ или не будетъ вкусенъ, смотря по тому будетъ или не будетъ заработокъ.

Потомъ онъ медленно пошелъ къ двери, но взявшись за ручку, повернулся и сказалъ еще:

— Когда впослѣдствіи, Джеральдъ, тебѣ случится вспомнить о хлѣбѣ съ сыромъ въ Эли, всегда вспомни при этомъ, что ты туда катался на конькахъ изъ Кембриджа.

Оба брата отправились въ отдаленную часть дома, гдѣ все было устроено для куренія, и тамъ кончили разговоръ.

— Я съ удовольствіемъ услыхалъ, что онъ сказалъ о тебѣ.

Это, разумѣется, говорилъ Сильвербриджъ.

— Я не совсѣмъ его понялъ.

— Онъ хотѣлъ дать тебѣ понять, что ты не будешь походить на другихъ младшихъ братьевъ.

— Стало быть то, что я получу будетъ отнято отъ тебя.

— Достанетъ для трехъ или четырехъ изъ насъ. Я согласенъ, что когда у человѣка достаточно для его издержекъ, ему не нужно больше ничего. Мортонъ намедни говорилъ мнѣ что-то объ укрѣпленныхъ помѣстьяхъ. Я провелъ съ нимъ цѣлое утро разъ въ его конторѣ. Я не могъ понять всего, но замѣтилъ, что онъ не сказалъ ничего о шотландскомъ имѣніи. Ты будешь лордомъ, и отъ всего сердца желаю тебѣ счастія. Отецъ скоро самъ скажетъ тебѣ все. У него будутъ два старшихъ сына.

— Какъ это неестественно жестоко относительно меня, и какъ безполезно.

— Почему?

— Онъ говоритъ, что состояніе все равно что ноша, но я постараюсь ее снести.

Глава XXVI.
Обѣдъ въ Бергарденѣ.

Герцогъ былъ въ галереѣ Палаты Общинъ, отведенной для перовъ и Сильвербриджъ, услыхавъ объ этомъ, пришелъ къ отцу. Было около половины шестого и Парламентъ принялся за дѣло. Прочитали молитву, подали петиціи и министры приняли тотъ видъ хладнокровія и превосходства, который всегда принадлежитъ благовоспитаннымъ владѣльцамъ казначейской скамьи.

Герцогъ очень желалъ, чтобы сынъ его исполнялъ свои парламентскія обязанности, но онъ былъ слишкомъ гордъ и слишкомъ великодушенъ, чтобы пріѣзжать въ Парламентъ шпіонить. Онъ всегда имѣлъ привычку сидѣть на своемъ мѣстѣ, когда засѣдали лорды, и оставаться тамъ, пока остаются они. По многимъ причинамъ это было совсѣмъ неудовлетворительное занятіе, но самое лучшее, какое его жизнь могла доставить ему. Однако, онъ никогда не приходилъ въ другую Палату, не давъ знать сыну объ этомъ, и теперь лордъ Сильвербриджъ поджидалъ его и тотчасъ пришелъ къ нему,

— Я не хочу отвлекать тебя, сказалъ герцогъ: — если тебя особенно интересуетъ защита твоего начальника.

Сер-Тимоти Бисваксъ защищалъ какую-то мѣру о легальной реформѣ, что, какъ говорили, вовлекло его въ хлопоты.

— Я и отсюда могу слушать, серъ.

— Едва ли, если будешь говорить со мной.

— Сказать по правдѣ, я не очень этимъ интересуюсь. А они запутались относительно числа судей и того, чѣмъ они должны быть. Финнъ говоритъ, что они устроили такъ, что теперь только одинъ судья, который не можетъ сдѣлать ничего.

— Если мистеръ Финнъ это сказалъ, то вѣроятно это правда съ небольшимъ ирландскимъ преувеличеніемъ. Онъ человѣкъ талантливый, и въ немъ меньше наклонности къ гиперболамъ, чѣмъ въ другихъ его соотечественникахъ, но все-таки онъ имѣетъ свою долю.

— Вы кажется знаете его хорошо.

— Да; какъ одинъ человѣкъ знаетъ другого въ политическомъ мірѣ.

— Но онъ вашъ другъ? Я подразумѣваю не «достопочтеннаго друга» какъ говорится въ Парламентѣ и что больше ничего, какъ вздоръ; но вы знакомы съ нимъ?

— О, да; конечно. Онъ гостилъ у меня въ Мачингѣ. Въ публичной жизни такая короткость происходитъ отъ политики.

— Стало быть вы не очень любите его?

Герцогъ помолчалъ, прежде чѣмъ отвѣтилъ.

— Нѣтъ, я люблю его; и можетъ быть я сейчасъ отозвался о немъ несправедливо. Я былъ обязанъ мистеру Финну — въ одномъ дѣлѣ, въ которомъ онъ поступилъ очень хорошо. Я нашелъ его джентльменомъ. Если ты встрѣтиться съ нимъ въ Парламентѣ, я желаю, чтобы ты былъ вѣжливъ съ нимъ. Я не видалъ его съ тѣхъ поръ, какъ мы пріѣхали изъ-за границы. Я не имѣлъ возможности видѣть никого; но если опять когда-нибудь я буду угощать моихъ друзей за столомъ моимъ, мистеръ Финнъ всегда будетъ пріятнымъ гостемъ для меня.

Это онъ сказалъ съ грустнымъ и серіознымъ видомъ, какъ будто желалъ, чтобы его слова были приняты во вниманіе. Въ настоящую минуту онъ вспомнилъ, что обязанъ вознаградить мистрисъ Финнъ, и дѣлалъ усилія для уплаты долга.

— Но твой предводитель пустился въ необыкновенное краснорѣчіе. Надо же намъ послушать его.

Сер-Тимоти говорилъ плавно, и когда не о чѣмъ было говорить, у него все-таки находилось большое количество словъ. И онъ былъ одаренъ особенной способностью оставлять за собою послѣднее слово въ каждой стычкѣ — способностью, о которой мы обыкновенно выражаемся: «за словомъ въ карманъ не лѣзетъ», но которое въ сущности ничто иное какъ находчивость, пріобрѣтаемая отъ навыка. Вы встрѣтили двухъ человѣкъ, и знаете, что одинъ изъ нихъ одаренъ блескомъ истинной геніальности, а другой весьма умѣренными способностями и увидите, что первый никогда не будетъ въ состояніи одержать верхъ надъ послѣднимъ. Въ преніяхъ человѣкъ съ умѣренными способностями покажется выше геніальнаго человѣка. Но это искуство языка, эта текучесть рѣчи вовсе дѣло не ума. Это — какъ слогъ писателя — не товаръ, который онъ везетъ на рынокъ, но та повозка, въ которой онъ везетъ товаръ. Какая польза для васъ въ томъ, что вы наполнили риги пшеницею, если вы не можете доставить вашу пшеницу покупателю? Сер-Тимоти былъ большой повозкой, но у него не много было пшеницы на продажу. Никто лучше его не могъ поднять на смѣхъ противника. Онъ умѣлъ въ данную минуту воспользоваться всякимъ преимуществомъ, которое давалъ ему случай. Казначейская скамья, на которой онъ сидѣлъ, и большой ящикъ на столѣ предъ нимъ, были для него фортификаціями, въ которыхъ онъ умѣлъ воспользоваться каждымъ камнемъ. Одобренія и насмѣшки въ Парламентѣ такъ были измѣрены имъ, что онъ зналъ цѣнность и силу каждаго звука. Политика никогда не была для него предметомъ изученія, но парламентской стратегіи онъ посвящалъ всѣ свои способности. Никто не умѣлъ такъ хорошо, какъ сер-Тимоти, устроить дѣло, чтобы каждая подробность была непріятна его оппонентамъ. Онъ могъ предвидѣть за цѣлый мѣсяцъ въ какой день концертъ при дворѣ сдѣлаетъ Парламентъ пустымъ, и обыкновенно предоставлялъ этотъ день менѣе наблюдательному противнику. Онъ зналъ какъ ослѣпить глаза членовъ на счетъ правды. Сидѣвшимъ на противоположной сторонѣ Парламента, его хитрость дѣлала шахъ и матъ, когда имѣя всѣ шашки на доскѣ, они не могли двинуть ни которой. И это для него было правленіемъ! и онъ воображалъ, что великіе государственные люди должны посвящать себя для такой цѣли! Умѣнье управлять Парламентомъ! Это, по его мнѣнію, было въ англійской конституціи главнымъ для правленія.

Во всемъ этомъ онъ былъ очень искусенъ; но когда ему выпадало на долю или предлагать, или защищать какую-нибудь настоящую мѣру законодательства, онъ былъ не такъ счастливъ. Теперь онъ былъ принужденъ взяться за это, потому что прежде былъ замѣшанъ въ этомъ, какъ юристъ. Онъ допустилъ себя разсердиться, усиливаясь отвѣчать на нѣкоторое личное порицаніе. Сер-Тимоти никогда не былъ сильнѣе, какъ въ то время, когда притворялся разсерженнымъ. Его притворное негодованіе было можетъ быть самымъ могущественнымъ его оружіемъ. Но истинный гнѣвъ есть страсть, съ которою немногіе умѣютъ справиться умно. А теперь сер-Тимоти дѣйствительно разсердился и назвалъ нашего стараго друга Финіаса, который на него напалъ, воинственнымъ ирландцемъ. Въ исторіи нашего друга дѣйствительно была когда-то дуэль, и тѣ, которые желали унизить его, иногда напоминали объ этомъ приключеніи. Сер-Тимоти былъ призванъ къ порядку, но президентъ замѣтилъ, что выраженіе воинственный ирландецъ дозволительно въ Парламентѣ. Тогда сер-Тимоти повторилъ свою фразу съ особеннымъ выраженіемъ, и герцогъ, услыхавъ это въ галереѣ, обратилъ вниманіе своего сына на необыкновенное краснорѣчіе его парламентскаго начальника.

— Надо же намъ послушать его, сказалъ герцогъ.

Они стали слушать.

— Я не люблю сер-Тимоти, сказалъ сынъ, чувствуя себя обязаннымъ извиниться въ своемъ подчиненіи такому начальнику.

— Я самъ никогда особенно не любилъ его.

— Говорятъ, что онъ необходимъ.

— Консервативный рокъ, сказалъ герцогъ.

— Пожалуй, да; онъ такъ… такъ ужасно уменъ! Мы всѣ чувствуемъ, что не можемъ безъ него обойтись. Когда вы были министромъ, онъ принадлежалъ къ вашей партіи.

— О, да; онъ принадлежалъ къ намъ. Я не имѣю права жаловаться на то, что ты пользуешься имъ. Но когда ты говоришь, что не можешь обойтись безъ него, не приходитъ ли тебѣ въ голову, что онъ — скажемъ хоть будетъ взятъ на небо — вамъ придется обходиться безъ него?

— Тогда онъ… не будетъ мѣшать, серъ.

— Ты можетъ быть хочешь сказать, что вы не знаете, какъ освободиться отъ него.

— Разумѣется я не много понимаю во всемъ этомъ, но они всѣ думаютъ, что онъ умѣетъ держать вмѣстѣ партію. Не думаю, чтобы мы гордились имъ.

— Едва ли.

— Онъ ужасно полезенъ. Человѣкъ долженъ быть очень находчивъ, чтобы справиться съ тѣми другими! Извините, серъ, но я говорилъ о вашей сторонѣ.

— Я понялъ кто это тѣ другіе.

— И не всякій можетъ производить такое толченіе. Для этого нужно быть всегда находчивымъ. Надо всегда думать о такомъ множествѣ бездѣлицъ. На сколько я могу видѣть, мы всѣ чувствуемъ, что не можемъ обойтись безъ него.

Въ концѣ концовъ герцогъ остался доволенъ тѣмъ, что слушалъ отъ сына. Идеи молодого человѣка о политикѣ были ребяческія, но это были идеи умнаго ребенка.. Сильвербриджъ усвоилъ себѣ парламентскіе обычаи, хотя еще не составилъ себѣ твердыхъ политическихъ мнѣній.

Сер-Тимоти кончилъ длинную рѣчь цвѣтистымъ заключеніемъ, въ которомъ объявилъ, что если Парламентъ желаетъ не допустить во владѣнія ея величества вторженія иностранцевъ, то это можетъ быть сдѣлано поддержаніемъ достоинства судебной скамьи. При этомъ поднялись крики; и хотя была уже обѣденная пора, Финіасъ Финнъ, который былъ названъ воинственнымъ ирландцемъ, успѣлъ сказать нѣсколько словъ.

— Достопочтенный джентльменъ безъ сомнѣнія хочетъ сказать, сказалъ Финіасъ: — что мы должны усиленно поддерживать наружное достоинство. Свѣтъ надѣлъ на себя большой парикъ, и мы должны купить парикъ побольше прежняго, чтобы стать лицомъ къ лицу съ свѣтомъ съ надлежащимъ самоуваженіемъ. Умѣнія держать себя будетъ достаточно для насъ противъ всякихъ непредвидѣнныхъ обстоятельствъ.

Въ половинѣ восьмого Парламентъ началъ пустѣть.

— Гдѣ вы обѣдаете, серъ? спросилъ Сильвербриджъ.

Герцогъ со вздохомъ сказалъ, что кажется будетъ обѣдать дома.

— Вы никогда не были въ Бергарденѣ? вдругъ спросилъ Сильвербриджъ.

— Никогда, отвѣтилъ герцогъ.

— Обѣдайте со мной.

— Я не членъ клуба.

— Намъ это все равно. Всякій можетъ привести всякаго.

— Не безпорядочна ли такая неразборчивость?

— Нѣтъ; не знаю, мнѣ кажется, что все идетъ очень хорошо. Конечно попадаются иногда хлыщи. Но гдѣ же ихъ не встрѣтишь. Ихъ много въ Палатѣ Общинъ.

— Мнѣ кажется, Сильвербриджъ, что ты не понялъ разницы между частной и публичной жизнью. Въ первой ты самъ выбираешь своихъ собесѣдниковъ, и на тебѣ лежитъ отвѣтственность за твой выборъ. Въ послѣдней ты сходишься съ другими для пользы государства; и хотя даже для пользы государства, ты не захочешь добровольно тѣсно сойтись съ тѣми, кого считаешь нечестными, внѣшность и образъ жизни не должны составлять преградъ. Я не отвернусь отъ Палаты Общинъ, оттого что какіе-нибудь довѣрители пришлютъ туда безграмотнаго башмачника; но я можетъ быть найду безграмотнаго башмачника безполезнымъ собесѣдникомъ для моего частнаго времени.

— Я не думаю, чтобы въ Бергарденѣ были башмачники.

— Даже если бы и были, я буду обѣдать съ тобой. Я радъ увидать мѣсто, гдѣ ты кажется проводишь много времени.

— Я нахожу, что тамъ обѣдать хорошо. Въ Парламентѣ такъ душно и гадко; притомъ пріятно вырваться оттуда не на долго.

— Конечно. Я никогда не проповѣдывалъ за постоянную жизнь въ Парламентѣ. Всегда слѣдуетъ перемѣнять атмосферу.

Они сѣли въ кебъ и поѣхали въ клубъ. Сильвербриджъ немножко испугался своего поступка. Приглашеніе вырвалось у него подъ вліяніемъ минуты и онъ не смѣлъ думать, что отецъ согласится. И теперь онъ не зналъ, какъ герцогъ выдержитъ все это. Всѣ съ удивленіемъ вытаращатъ глаза на человѣка, котораго они всѣ считаютъ самымъ неподходящимъ для Бергардена. Но Сильвербриджъ особенно старался, чтобы отцу его было пріятно.

— Что мнѣ спросить, сказалъ сынъ, отведя герцога въ уборную вымыть руки.

Герцогъ сказалъ, что ему достаточно то, чѣмъ будетъ доволенъ его сынъ.

Ничего особеннаго не случилось за обѣдомъ, которымъ герцогъ повидимому остался очень доволенъ.

— Да, я нахожу, что супъ очень хорошъ, сказалъ онъ. — Кажется мнѣ дома никогда не даютъ супу.

Тогда сынъ выразилъ свое мнѣніе, что если отецъ не будетъ требовать, то очень скоро ему совсѣмъ не подадутъ обѣдать, и замѣтилъ, что опытность научила его, что чѣмъ меньше люди требуютъ, то тѣмъ больше имъ «садятся на шею». Герцогу понравился обѣдъ, или лучше сказать, ему нравилось то, что онъ обѣдаетъ съ сыномъ. Слухъ, что герцогъ Омніумъ обѣдаетъ въ лордомъ Сильвербриджемъ скоро пронесся по комнатѣ, и съ герцогомъ пришли поздороваться тѣ, которымъ прежнее знакомство давало на это право. Ко всѣмъ герцогъ былъ очень любезенъ, особенно къ лорду Поплькорту, который случайно проходилъ мимо стола.

— Я нахожу, что онъ дуракъ, шепнулъ Сильвербриджъ, какъ только Поплькортъ ушелъ.

— Почему ты это находишь?

— Мы считали его въ Итонѣ осломъ.

— Онъ, однако, кончилъ очень хорошо.

— О да — отчасти.

— Мнѣ кто-то говорилъ, что онъ очень заботится о своемъ состояніи.

— Я думаю, сказалъ Сильвербриджъ.

— Такъ я не вижу почему ты считаешь его дуракомъ.

На это Сильвербриджъ не отвѣчалъ, можетъ быть, отчасти оттого что ничего не могъ сказать, но главное ему помѣшалъ приходъ Тригира. Это была случайность, возможность которой не пришла Сильвербриджу въ голову. Къ несчастію также герцогъ сидѣлъ спиной къ двери, такъ что Тригиръ, войдя въ комнату, не могъ видѣть, кто сидитъ за столомъ его друга, Тригиръ подошелъ близко къ герцогу, прежде чѣмъ узналъ его и сказалъ нѣсколько словъ Сильвербриджу.

— Какъ вы поживаете, мистеръ Тригиръ? сказалъ герцогъ, обернувшись.

— О! милордъ, я васъ не узналъ.

— И трудно было бы узнать. Я здѣсь чужой. Мы съ Сильвербриджемъ вмѣстѣ пріѣхали изъ Парламента и онъ угостилъ меня обѣдомъ. Я скажу вамъ странную вещь для лондонскаго жителя, мистеръ Тригиръ, я не обѣдалъ въ лондонскомъ клубѣ лѣтъ пятнадцать.

— Я надѣюсь, что вамъ понравилось, серъ, сказалъ Сильвербриджъ.

— Очень. Прощайте, мистеръ Тригиръ. Вы вѣроятно идете теперь обѣдать.

Они пошли наверхъ напиться кофею, сынъ отказался итти въ курительную и увѣрилъ отца, что очень хорошо можетъ обойтись безъ сигаръ послѣ обѣда.

— Вы тамъ задохнетесь отъ дыма, серъ.

Герцогъ исполнилъ его желаніе и пошелъ наверхъ. Избѣгать курительной въ сущности была сильная причина. Когда Сильвербриджъ привезъ отца въ клубъ, онъ забылъ о Тригирѣ, но помнилъ о Тифто. Войдя въ столовую, онъ увидалъ Тифто, который обѣдалъ за столомъ одинъ, и кивнулъ ему головою. Онъ увелъ герцога на дальній конецъ комнаты и надѣялся, что страхъ удержитъ маіора на мѣстѣ. Страхъ удержалъ маіора. Когда маіоръ узналъ, кто этотъ незнакомецъ, онъ сдѣлался молчаливъ и сдержанъ. Прежде чѣмъ отецъ и сынъ кончили обѣдать, Тифто ушелъ курить, и такимъ образомъ опасность прошла.

— Скажите, пожалуста, Сильвербриджъ обѣдаетъ съ отцомъ, сказалъ Тифто, стоя среди комнаты и осматриваясь вокругъ, какъ будто объявлялъ о столкновеніи неба и земли.

— Почему же лорду Сильвербриджу не обѣдать съ отцомъ? спросилъ мистеръ Лоптонъ.

— Мнѣ кажется, я знаю Сильвербриджа лучше многихъ, и, право, ни какъ бы этого не ожидалъ. У нихъ ссоръ было безъ конца.

— Никакихъ ссоръ не было, возразилъ Тригиръ, только-что вошедшій въ комнату. — Ничто на свѣтѣ не заставитъ Сильвербриджа поссориться съ отцомъ, и я думаю, что ссора съ сыномъ сокрушила бы сердце герцога.

Тифто хотѣлъ спорить, но Тригиръ, заступившись за своего друга, не хотѣлъ пускаться въ дальнѣйшій разговоръ. Но много было сказано другими, и во время этого разговора, маіоръ выпилъ два стакана грога. Въ столовой присутствіе герцога поразило его страхомъ, и, конечно, ему не приходило въ голову лично представиться великому человѣку, но Вакхъ помогъ ему, и когда споръ былъ конченъ, а грогъ выпитъ, маіоръ вздумалъ пойти наверхъ, просить, чтобы его представили герцогу.

Между тѣмъ, герцогъ и его сынъ разговаривали на диванѣ въ верхней комнатѣ. Въ Вергарденѣ было правиломъ, что можно курить вездѣ, кромѣ столовой; но была одна комната, называемая библіотекой, гдѣ курили не часто. Комната эта была обыкновенно пуста, и въ эту минуту тамъ были только отецъ и сынъ.

— Клубъ, сказалъ герцогъ, прихлебывая кофей: — удобная и экономная резиденція. Человѣкъ получаетъ что желаетъ, служатъ ему хорошо и обходится это дешево. Но это имѣетъ свои дурныя стороны.

— Всегда видишь однихъ и тѣхъ же людей, сказалъ Сильвербриджъ.

— Человѣкъ, который живетъ много въ клубѣ, дѣлается эгоистомъ. Онъ пріучается думать, что его удобства всегда должны быть главной цѣлью. А человѣкъ никогда не можетъ быть счастливъ, если его главная цѣль не другіе, а онъ. Потворство своимъ прихотямъ порождаетъ чувство низости. Вотъ почему, между прочимъ, бракъ желателенъ.

— Я полагаю, что человѣкъ долженъ жениться.

— Если у человѣка нѣтъ на плечахъ заботы о женѣ и дѣтяхъ, мнѣ, кажется, онъ долженъ чувствовать, что онъ какъ будто выгнанъ изъ школы. Онъ не исполняетъ своей доли въ государственныхъ дѣлахъ.

— Питтъ былъ не женатъ, серъ.

— Нѣтъ, и много другихъ хорошихъ людей остались не женатыми. А ты намѣренъ сдѣлаться другимъ Питтомъ?

— Я не имѣю намѣренія быть первымъ министромъ.

— Я не посовѣтую тебѣ питать это честолюбіе. Питтъ, можетъ быть, не имѣлъ времени для женитьбы. Ты можешь быть счастливѣе.

— Я полагаю, что женюсь когда-нибудь.

— Я буду радъ, если ты женишься рано, сказалъ герцогъ очень тихимъ, почти торжественнымъ голосомъ, но самымъ спокойнымъ и кроткимъ тономъ. — Ты находишься въ особенномъ положеніи. Хотя ты еще только наслѣдникъ состоянія и почестей твоей фамиліи, когда ты женишься, почти все будетъ въ твоемъ распоряженіи. Я такъ охотно отдамъ тебѣ многое!

— Я не могу слышать, чтобы вы хотѣли отдать что-нибудь, сказалъ Сильвербриджъ съ жаромъ.

Отецъ украдкой осмотрѣлся вокругъ комнаты и видя, что дверь затворена, что они навѣрно одни, онъ протянулъ руку и тихо погладилъ молодого человѣка по головѣ. Это была почти ласка — какъ будто онъ сказалъ себѣ: «Будь онъ не сынъ, а дочь, я поцѣловалъ бы его».

— Я многое желалъ бы отдать, сказалъ онъ: — если ты женишься; домъ на Карльтонской Террасѣ будетъ приличнѣе для тебя, чѣмъ для меня. Я не гожусь играть ту роль въ обществѣ, которую долженъ исполнять глаза нашей фамиліи. Ты такъ много наслѣдовалъ отъ твоей матери, и если женишься счастливо, будешь исполнять все это хорошо.

Онъ помолчалъ, а потомъ спросилъ прямо и очень быстро:

— Я полагаю, ты еще не думалъ ни о комъ?

Сильвербриджъ очень много думалъ объ одной особѣ. Онъ зналъ, что почти сдѣлалъ предложеніе леди Мабели. Она, конечно, не подала ему никакой надежды, но это тѣмъ болѣе привлекало его. Онъ думалъ, что влюбленъ въ леди Мабель. Она сказала ему, что онъ слишкомъ молодъ — но онъ былъ старѣе леди Мабели одной недѣлью. Ода была красавица — въ этомъ сомнѣнія не было. Всѣ признавали, что она умна. А относительно происхожденія — о которомъ, по его мнѣнію, отецъ думалъ такъ много — можетъ быть лучшаго въ Англіи не было. Онъ слышалъ — и вспомнилъ теперь объ этомъ въ присутствіи отца — что она вела себя замѣчательно хорошо въ тяжелыхъ обстоятельствахъ. У нея состоянія не было — всѣ это знали; но онъ въ состояніи надобности не имѣлъ. Hе удобный ли это случай все сказать отцу?

— Ты еще не думалъ ни о комъ? опять сказалъ герцогъ очень мягко и очень тихо.

— Думалъ!

Лордъ Сильвербриджъ покраснѣлъ до ушей.

Тогда отцомъ овладѣло опасеніе. Если ему скажутъ, а онъ одобрить этого не можетъ?

— Да, думалъ, сказалъ Сильвербриджъ, оправившись. — Если вы желаете, я вамъ скажу кто это.

— Ты посовѣтуйся съ твоими чувствами. Увѣренъ ли ты въ себѣ?

— О, да.

— Говорилъ ты съ нею?

— Отчасти. Она не приняла моего предложенія. Скорѣе наоборотъ.

Герцогъ неохотно сказалъ бы, что предложеніе его сына непремѣнно приметъ всякая дѣвушка въ Англіи, какой ни вздумалъ бы онъ предложить свою руку. Но теперь ему показалось странно, что сынъ его напрасно дѣлаетъ предложеніе. Какой другой молодой человѣкъ могъ предложить такъ много и въ тоже время могъ быть любимъ собственно для себя?

Онъ, однако, улыбнулся и промолчалъ.

— Думаю, что лучше сказать прямо, продолжалъ Сильвербриджъ. — Вы знаете леди Мабель Грексъ?

— Леди Мабель Грексъ. Да, я ее знаю.

— Имѣете вы что нибудь противъ этого?

— Она кажется старше тебя?

— Нѣтъ, серъ, нѣтъ, она моложе.

— Я не уважаю ея отца.

— Но она такъ добра.

Тутъ герцогъ промолчалъ опять.

— Вы не слыхали объ этомъ, серъ?

— Кажется слышалъ.

— Вѣдь это много значитъ?

— Очень много. Доброта лучшее качество на свѣтѣ. Она очень хороша собой.

— Я самъ это думаю, серъ. Разумѣется у нея нѣтъ денегъ.

— Деньги не нужны. Деньги не нужны. Я ничего не могу сказать противъ этого. Если ты увѣренъ въ своихъ чувствахъ…

— Совершенно увѣренъ, серъ…

— Такъ я не сдѣлаю никакихъ препятствій. Леди Мабель Грексъ! Я боюсь, что ея отецъ не совсѣмъ достойный человѣкъ. Я слышалъ, что онъ игрокъ.

— Онъ такъ бѣденъ!

— Это еще хуже, Сильвербриджъ. Человѣкъ, имѣющій деньги и проигрывающій ихъ, по моему мнѣнію, дуракъ. Но кто проигрываетъ, не имѣя денегъ… Ну, будемъ къ нему снисходительны. Ты можешь передать ей мою любовь.

— Она моего предложенія не приняла.

— Но если она приметъ, ты можешь это сказать.

— Она почти отказала мнѣ. Но я не увѣренъ, что она сказала это серіозно и хочу попытаться опять.

Въ эту минуту дверь отворилась и въ комнату вошелъ маіоръ Тифто.

Глава XXVII.
Маіоръ Тифто и герцогъ.

— Прошу у васъ прощенія, Сильвербриджъ, сказалъ маіоръ, входя въ комнату: — но я отыскиваю Лонгстафа.

— Его нѣтъ здѣсь, сказалъ Сильвербриджъ, не желавшій, чтобы ему помѣшалъ его спортменскій пріятель.

— Это, кажется, вашъ отецъ? сказалъ Тифто.

Онъ былъ красенъ, но вообще грогъ скорѣе улучшалъ его наружность. Въ болѣе трезвомъ состояніи онъ не всегда могъ принимать тотъ тонъ равенства съ своими собесѣдниками, достигнуть котораго составляло честолюбіе его души. Но второй стаканъ грога всегда позволялъ ему лаять въ обществѣ съ мужествомъ моськи.

— Окажете ли вы мнѣ честь представить его свѣтлости?

Сильвербриджъ не былъ способенъ повернуться спиной къ пріятелю только потому, что онъ занималъ низкое положеніе въ свѣтѣ. Онъ началъ понимать, что сдѣлалъ ошибку, сойдясь съ маіоромъ, но въ клубѣ всегда защищалъ своего партнера. Хотя онъ часто самъ былъ принужденъ сдерживать маіора, но всегда заступался за смотрителя охоты, и оставался вѣренъ своей идеѣ «заступаться за человѣка». Но все-таки онъ не желалъ представить своего друга своему отцу. Герцогъ увидалъ все это съ перваго взгляда и почувствовалъ, что представленіе должно быть сдѣлано.

— Можетъ быть, сказалъ онъ, вставая: — это маіоръ Тифто,

— Да, милордъ, герцогъ. Я маіоръ Тифто.

Герцогъ любезно поклонился.

— Мы съ отцомъ занимаемся своими дѣлами, сказалъ Сильвербриджъ.

— Тысячу разъ прошу васъ извинить меня! воскликнулъ маіоръ. — Я не имѣлъ намѣренія мѣшать.

— Мнѣ кажется, мы кончили, сказалъ герцогъ. — Пожалуста, садитесь, маіоръ Тифто.

Маіоръ сѣлъ.

— Однако, я долженъ извиниться предъ вами, что я, посторонній здѣсь, прошу васъ садиться въ вашемъ клубѣ.

— Не упоминайте объ этомъ, милордъ герцогъ.

— Я къ клубамъ не привыкъ и забылъ гдѣ я.

— Дѣйствительно, милордъ герцогъ. Надѣюсь, что вы находите у Сильвербриджа здоровый видъ?

— Да — да.

Сильвербриджъ закусилъ губы и отвернулся къ двери.

— Намедни нашъ Дербійскій жеребецъ не отличился. Можетъ быть ваша свѣтлость это слышали.

— Я слышалъ, что лошадь, принадлежавшая обоимъ вамъ, не выиграла приза.

— Да, слышалъ. Первый Министръ, мы назвали его, ваша свѣтлость, въ честь министерства, которое я желалъ бы видѣть и нынѣ вмѣсто той жалкой партіи, которая дѣйствуетъ теперь. Я думаю, милордъ герцогъ, что всякій, кого вы спросите, скажетъ вамъ, что я знаю въ скачкахъ толкъ. Могу увѣрить васъ — то есть вашу свѣтлость — что съ-тѣхъ-поръ, какъ я владѣю лошадьми, я не видалъ лошади болѣе пригодной для скачки. Когда онъ скакалъ въ то утро, я почти готовъ былъ держать пари. Хотя мы съ Сильвербриджемъ не были такъ глупы, чтобы прозакладывать что-нибудь, но я никогда не видалъ худшаго ѣздока. Я намѣренъ ничего не говорить, милордъ герцогъ, противъ этого человѣка. Но если бы онъ не струсилъ или, пожалуй, не былъ пьянъ, или не растерялся, лошадь могла бы выиграть, милордъ герцогъ.

— Я ничего не понимаю въ скачкахъ, маіоръ Тифто.

— Полагаю такъ, ваша свѣтлость. Но такъ какъ мы съ Сильвербриджемъ были вмѣстѣ въ этомъ дѣлѣ, я думалъ, что вашей свѣтлости слѣдуетъ знать, что мы должны были бы выиграть. Я думалъ, что можетъ быть вашей свѣтлости будетъ пріятно это узнать.

— Тифто, вы выставляете себя осломъ, сказалъ Сильвербриджъ.

— Выставляю себя осломъ! воскликнулъ маіоръ.

— Да, значительнымъ образомъ.

— Мнѣ кажется, что ты немножко жестокъ къ твоему другу, сказалъ герцогъ, пытаясь засмѣяться. — Нельзя предполагать, что онъ долженъ знать, какъ я равнодушенъ ко всему, что относится къ скачкамъ.

— Я думалъ, милордъ герцогъ, что вамъ интересно узнать въ какомъ положеніи дѣла Сильвербриджа.

Это бѣдный маленькій человѣчекъ почти сказалъ жалобно. Грубость его партнера почти выбила у него все мужество, которое внушилъ ему Вакхъ.

— Это справедливо, все, что интересуетъ его, интересуетъ и меня. Но можетъ быть изъ всѣхъ его занятій я менѣе всего внимателенъ къ скачкамъ. Все мое знаніе конюшенъ ограничивается только тѣмъ, что у всѣхъ лошадей есть головы и хвосты, пока ихъ не обрѣжутъ.

— Очень хорошо, милордъ герцогъ, право очень хорошо! Ха-ха-ха! у всѣхъ лошадей есть головы и у всѣхъ хвосты! Головы и хвосты! Честное слово, давно я не слыхалъ ничего лучше этого. Имѣю честь пожелать вашей свѣтлости спокойной ночи. Прощайте, Сильвербриджъ.

Онъ вышелъ изъ комнаты, чувствуя себя необыкновенно счастливымъ оттого, что слышалъ шуточку герцога. Однако, онъ помнилъ униженіе и когда-нибудь хотѣлъ отмстить Сильвербриджу. Неужели лордъ Сильвербриджъ думаетъ, что онъ долженъ смотрѣть за его лошадьми, всегда поступать честно и быть унижаемымъ за это.

— Мнѣ жаль, что онъ обезпокоилъ васъ, сказалъ сынъ.

— Онъ не очень безпокоилъ меня. Я не знаю, обезпокоилъ ли онъ тебя. Если ты опять пойдешь въ Парламентъ, я пойду съ тобой.

Сильвербриджъ, разумѣется, опять шелъ въ Парламентъ, и они отправились вмѣстѣ.

— Этотъ человѣкъ не обезпокоилъ меня, Сильвербриджъ; но вопросъ состоитъ въ томъ, не обезпокоиваетъ ли тебя подобное знакомство.

— Я не очень горжусь имъ, серъ.

— Но мнѣ кажется, своими друзьями слѣдуетъ гордиться.

— Онъ вовсе мнѣ не другъ въ этомъ отношеніи.

— Въ какомъ же отношеніи?

— Онъ понимаетъ толкъ въ скачкахъ.

— Стало быть онъ соучастникъ твоихъ удовольствій, человѣкъ, въ обществѣ котораго ты любишь наслаждаться развлеченіемъ, которое доставляютъ скачки.

— Это оттого, серъ, что онъ понимаетъ ихъ.

— Я думалъ, что джентльменъ, занимающійся скачками, долженъ имѣть для этого грума, а не товарища. Ты хочешь сказать, что можешь пріобрѣтать деньги, соединившись съ маіоромъ Тифто.

— Право, нѣтъ, серъ.

— Если ты соединился съ нимъ не для удовольствій, то стало быть для выгодъ. Если бы ты выбралъ его для удовольствія, это показалось бы мнѣ такъ удивительнымъ, что я долженъ считать это невозможнымъ. Если бы ты дѣлалъ это для выгодъ, мнѣ кажется, это можно было бы поставить тебѣ въ упрекъ.

Это онъ сказалъ безъ всякаго гнѣва въ голосѣ, но такъ кротко, что Сильвербриджъ сначала не совсѣмъ понялъ. Но постепенно смыслъ сдѣлался ему ясенъ, и ему стало стыдно.

— Онъ дурной человѣкъ, сказалъ онъ, наконецъ.

— Дурной ли онъ человѣкъ, я не скажу, но я увѣренъ, что ты ничего не можешь выиграть отъ его сообщничества.

— Я отъ него освобожусь, сказалъ Сильвербриджъ послѣ довольно продолжительнаго молчанія: — я не могу этого сдѣлать тотчасъ, но сдѣлаю.

— Я думаю, что это будетъ лучше.

— Тригиръ говоритъ мнѣ тоже самое.

— Такъ онъ не нравится мистеру Тригиру? спросилъ герцогъ.

— О, да! Тригиръ терпѣть его не можетъ. Вы обошлись съ нимъ гораздо лучше, чѣмъ обходится Тригиръ.

— Я не опровергаю, что онъ имѣетъ право на хорошее обхожденіе, но это право имѣетъ также твой грумъ. Не будемъ больше говорить о немъ. И такъ, твоей женой будетъ Мабель Грексъ.

— Я этого не говорилъ, серъ. Какъ могу я отвѣчать за нее? Только мнѣ пріятно знать, что вы одобрите это, если это состоится.

— Да, я одобрю. Когда она приметъ твое предложеніе…

— Я не думаю, чтобы она приняла.

— Если приметъ, скажи ей, что я тотчасъ пріѣду къ ней. Для меня будетъ много значить имѣть новую дочь; очень много, что у тебя будетъ жена. Гдѣ было бы ей пріятно жить?

— О, серъ, мы еще до этого не дошли.

— Конечно, конечно, сказалъ герцогъ: — Гетерумскій замокъ всегда считался скучнымъ.

— Я увѣренъ, что ей Гетерумъ не понравится.

— Ты спрашивалъ ее?

— Нѣтъ, серъ; но Гетерумъ никогда не нравился никому.

— Кажется. А между тѣмъ, Сильвербриджъ, какихъ денегъ онъ стоитъ!

— Я думаю.

— Все суета и только одна досада!

Герцогъ, безъ сомнѣнія, думалъ о нѣкоторыхъ сценахъ, происходившихъ въ этомъ большомъ замкѣ, сценъ не весьма пріятныхъ для него.

— Нѣтъ, не думаю, чтобы она пожелала жить въ Гетерумѣ. Горнсъ мой дядя подарилъ твоей милой матери, и мнѣ было бы пріятно отдать Горнсъ Мери.

— Конечно.

— Ты долженъ жить между твоими фермерами. Я не очень дорожу Мачингомъ,

— Это единственное мѣсто, которое вы любите, серъ.

— Ну, мы какъ-нибудь устроимъ это все. Домъ на Карльтонской Террасѣ не особенно я люблю; но это домъ хорошій, и тамъ ты долженъ жить, когда будешь въ Лондонѣ. Когда все рѣшится, дай мнѣ знать тотчасъ.

— Но это не рѣшится никогда!

— Я не стану дѣлать вопросовъ; но если рѣшится, скажи мнѣ.

Послѣ этого онъ прибавилъ еще нѣсколько словъ, опираясь на плечо сына.

— Я не думаю, чтобы Мабель Грексъ и маіоръ Тифто хорошо сошлись.

— Это прекратится, серъ.

— Господь да благословитъ тебя, мой милый! сказалъ герцогъ.

Лордъ Сильвербриджъ сидѣлъ въ Парламентѣ — или, сказать вѣрнѣе, въ курительной Парламента — около часа и думалъ обо всемъ, что происходило между нимъ и его отцомъ. Онъ, конечно, не имѣлъ никакого намѣренія говорить о леди Мабъ, но подъ вліяніемъ минуты высказалъ все. Теперь, во всякомъ случаѣ, онъ долженъ былъ прямо сдѣлать ей предложеніе. Происшедшая сцена внушила ему полное отвращеніе къ маіору Тифто. Онъ долженъ освободиться отъ маіора, и ничего не могло быть легче, какъ сослаться на женитьбу. Когда онъ будетъ помолвленъ съ Мабелью Грексъ, то, разумѣется, онъ долженъ разойтись съ Тифто. Онъ увидитъ леди Мабель завтра и прямо попроситъ ее сдѣлаться его женой.

Глава XXVІІІ.
Собраніе въ саду у мистрисъ Монтакют-Джонсъ.

Всѣмъ было извѣстно, что первое собраніе въ саду у мистрисъ Монтакют-Джонсъ должно было произойти въ среду, 16 іюня въ Роегемптонѣ. Мистрисъ Монтакют-Джонсъ, жившая на Гросвенорской площади и имѣвшая замокъ въ Глостерширѣ, и помѣстье, гдѣ молодые люди могли охотиться, въ Шотландіи, также имѣла подгородный Элизіумъ въ Роегемптонѣ, для того чтобы давать тамъ празднества два раза каждый годъ. Когда говорили, что вся эта дорогая роскошь принадлежала мистрисъ Монтакют-Джонсъ, подразумѣвалось, что она въ дѣйствительности принадлежала мистеру Джонсу, о которомъ никто многаго не слыхалъ. Но о мистрисъ Джонсъ — то есть мистрисъ Монтакют-Джонсъ — всѣ слышали очень много. Это была старушка, посвящавшая свою жизнь удовольствію — не только своихъ друзей, но и очень многихъ, которые не были ея друзьями. Она любила лордовъ и графинь, и очень старалась окружить себя всѣми знатными и модными людьми. Надо сознаться, что она была суетная старушка. Но болѣе добродушной старушки въ Лондонѣ не было, и всѣ любили быть приглашенными на празднества въ ея саду. На этотъ разъ должны были присутствовать лица королевской крови — нѣмецкой, бельгійской, французской, испанской и туземной. Всѣ приглашенные поѣдутъ, а приглашены были все люди значительные. Лордъ Сильвербриджъ былъ приглашенъ и имѣлъ намѣреніе ѣхать. Леди Мери, его сестру, пригласить было нельзя, потому что послѣ смерти ея матери прошли не болѣе трехъ мѣсяцевъ, но свѣтъ понимаетъ, что женщины горюютъ долѣе мужчинъ.

Сильвербриджъ завелъ свой кебъ-кабріолетъ, въ которомъ могъ ѣздить быстро — и какъ онъ говорилъ, не будучи запертъ какъ въ гробу. Въ этомъ экипажѣ отправился онъ въ Роегемптонъ, намѣреваясь убить двѣ птицы однимъ камнемъ. Онъ еще не видалъ сестры съ тѣхъ поръ, какъ она жила съ леди Кентрипъ. Онъ въ этотъ день вернется чрезъ Горнсъ.

Онъ зналъ, что леди Мабъ будетъ на празднествѣ въ саду. Чего жe лучше сдѣлать предложеніе тамъ! Онъ былъ не настолько увѣренъ, какъ можетъ быть слѣдовало бы наслѣднику столь многихъ хорошихъ вещей, безъ всякой лишней самонадѣянности.

Выходя изъ дома на лужайку, онъ увидалъ мистрисъ Монтакют-Джонсъ, которая, сидя на террасѣ, окруженная цвѣтами, принимала гостей.

— Какъ вы добры, лордъ Сильвербриджъ, что пріѣхали покушать моей малины.

— Какъ вы добры, что пригласили меня! Я пріѣхалъ не за тѣмъ, чтобы ѣсть вашу малину, а чтобы видѣть вашихъ друзей.

— Вамъ слѣдовало сказать, что вы пріѣхали видѣть меня. Видѣли вы уже мисъ Бонкассинъ?

— Американскую красавицу? Нѣтъ. Она здѣсь?

— Да, и очень желаетъ познакомиться съ вами. Вы вѣдь не выдадите меня?

— Конечно, нѣтъ; я вѣренъ какъ сталь.

— Она сказала, что желаетъ посмотрѣть похожъ ли на другихъ людей старшій сынъ герцога Омніума.

— Такъ я не желаю видѣть ее, сказалъ Сильвербриджъ съ выраженіемъ досады.

— Напрасно, потому что она сказала это очень забавно. Вотъ они и я представлю васъ.

Тутъ мистрисъ Монтакют-Джонсъ положительно встала съ своего мѣста минуты на двѣ, повела молодого лорда со ступеней террасы, и представила его мистеру Бонкассину, который стоялъ посреди толпы, и его дочери мисъ Бонкассинъ.

Мистеръ Бонкассинъ былъ американецъ, недавно пріѣхавшій въ Англію съ какой-то литературной цѣлью, чтобы заняться въ Британскомъ Музеѣ. Онъ не занимался ни политикой, ни торговлей. Онъ былъ человѣкъ богатый и литераторъ.

У него была дочь, которая, какъ говорили, была самой хорошенькой дѣвушкой и въ Европѣ, и въ Америкѣ, въ настоящее время.

Изабелла Бонкассинъ, конечно, была дѣвушка очень хорошенькая. Я желалъ бы, чтобы мои читатели повѣрили моему простому увѣренію, но простымъ увѣреніямъ не вѣрятъ никогда, и я даже сомнѣваюсь заставитъ ли читателя мое описаніе такъ повѣрить мнѣ, какъ я этого желаю. Но я долженъ попытаться. Вообще находили, что мисъ Бонкассинъ не большого роста, но она была нѣсколько выше обыкновеннаго роста англичанокъ. Она была тонка безъ той худобы, которая свойственна дѣвушкамъ, особенно американскимъ. Что ея фигура была совершенствомъ, въ этомъ читатель долженъ повѣрить мнѣ на слово, такъ какъ подробное описаніе ея рукъ, ногъ, бюста и стана было бы совершенно безполезно. Волосы ея были темно каштановые и густые, но они мало прибавляли къ красотѣ ея, которая состояла совсѣмъ въ другомъ. Можетъ быть прежде всего бросался въ глаза цвѣтъ ея лица. Никакой румянецъ не былъ никогда румянѣе, никакая алебастровая бѣлизна не походила болѣе на алебастръ; но сквозь все это былъ постоянно измѣнявшійся оттѣнокъ, придававшій ея физіономіи жизненность, которую не можетъ произвести опредѣленный цвѣтъ. Глаза ея также были полны жизни и блеска, и даже когда она молчала, ротъ ея говорилъ. Въ овалѣ ея лица не было недостатка, къ которому могли бы придраться самые строгіе критики. Зубы ея были превосходны и по формѣ, и по цвѣту, но видны были рѣдко. Кто не знаетъ, какъ приглядывается бѣлизна зубовъ, слишкомъ совершенныхъ, въ лицѣ, некрасивомъ въ другихъ отношеніяхъ? Носъ ея вначалѣ нѣсколько расширялся — такъ что былъ не чисто греческій. Но кто видалъ краснорѣчивый и выразительный носъ, который не расширялся бы? Это я думаю жизненность ея физіономіи — способность говорить каждой чертой, умѣнье владѣть пафосомъ, юморомъ, симпатіей, сатирой, умѣнье показать каждымъ взглядомъ глазъ, каждымъ движеніемъ бровей, каждымъ изгибомъ губъ, что она понимала все происходившее — это все, скорѣе чѣмъ женскія прелести, которыя можно исчислить и назвать, заставляли всѣхъ находить ее красавицей.

— Лордъ Сильвербриджъ, сказалъ Бонкассинъ, говоря немножко въ носъ: — я горжусь знакомствомъ съ вами, серъ. Мы въ нашей странѣ имѣемъ большое уваженіе къ вашему отцу. Я думаю, серъ, что вы должны гордиться такимъ отцомъ.

— О, да — конечно, неловко сказалъ Сильвербриджъ.

Послѣ этого Бонкассинъ продолжалъ разговоръ съ окружавшими его, а нашъ другъ обратился къ молодой дѣвицѣ.

— Давно вы въ Англіи, мисъ Бонкассинъ?

— Достаточно давно, чтобы успѣть слышать о васъ и о вашемъ отцѣ, сказала она безъ малѣйшаго американскаго акцента.

— Надѣюсь, что вы не слыхали обо мнѣ ничего дурного.

— Что вы это!

— Я увѣренъ, что вы не могли слышать много хорошаго.

— Я знаю, что вы не выиграли въ Дерби.

— Вы и это уже слышали?

— Неужели вы думаете, что мы въ Нью-Йоркѣ не интересуемся скачками въ Дерби? Когда мы пріѣхали въ Кингстонъ, я спросила перваго встрѣтившагося мнѣ человѣка на тендерѣ, выигралъ ли Первый Министръ.

— А онъ отвѣтилъ нѣтъ.

— Не могу понять, какъ это вы рѣшились назвать вашу лошадь такимъ именемъ. Будь отецъ мой президентъ Соединенныхъ Штатовъ, мнѣ кажется я не назвала бы лошадь Президентъ.

— Не я назвалъ такъ лошадь.

— Я перемѣнила бы названіе. Но съ моей стороны было бы очень дерзко находить недостатки въ васъ первый разъ какъ я васъ вижу! Есть у васъ лошадь въ Эскотѣ?

— Кажется. Только я не очень этимъ интересуюсь.

Лордъ Сильвербриджъ рѣшилъ, что онъ съ Тифто не будетъ заниматься скачками до Леджера. Леджеръ будетъ такъ важенъ, что потребуетъ его присутствія. Послѣ этого долженъ быть разрывъ съ Тифто.

Тутъ старшіе отошли и лордъ Сильвербриджъ скоро очутился одинъ съ мисъ Бонкассинъ. Ей это казалось очень естественно, и ему не было причины отказаться отъ пріятной прогулки съ нею. Онъ имѣлъ намѣреніе гулять съ Мабелью Грексъ; но только еще не нашелъ ее.

— О, да, сказала мисъ Бонкассинъ, когда они пробыли вмѣстѣ минутъ двадцать: — мы останемся здѣсь все лѣто, всю осень и всю зиму. Отецъ мой хочетъ прочесть всѣ книги въ Британскомъ Музеѣ, прежде чѣмъ уѣдетъ.

— У него будетъ много дѣла.

— Онъ читаетъ на парахъ, и у него есть три молодые человѣка, которые все записываютъ и составляютъ книгу; точь въ точь какъ женщина возьметъ да разрѣжетъ кружевную шаль и обошьетъ ею платье. Кружево остается тоже самое, и свѣдѣнія тѣже, какъ я отцу и говорю.

— Но онъ вложитъ эти свѣдѣнія туда, гдѣ ихъ увидитъ большее количество людей.

— И женщина тоже старается сдѣлаться кружевомъ. Это зависитъ отъ того вверхъ или внизъ будутъ смотрѣть люди. Отецъ, впрочемъ, очень ученый человѣкъ. Вы не должны предполагать, что я смѣюсь надъ нимъ. Онъ пишетъ очень ученую книгу. Только всѣ умрутъ, пока она дойдетъ до половины.

Они все гуляли вмѣстѣ, а потомъ онъ подалъ ей руку и повелъ туда, гдѣ была приготовлена малина со сливками. Когда онъ входилъ туда, онъ увидалъ Мабель Грексъ съ Тригиромъ, и она поклонилась Сильвербриджу пріятно и весело.

— Эта дѣвица вашъ очень короткій другъ? спросила мисъ Бонкассинъ.

— Дѣйствительно очень короткій.

— Она очень хороша собой.

— И умна и добра вмѣстѣ съ тѣмъ.

— Боже! Скажите мнѣ, кто же это обладаетъ всѣми этими качествами.

— Леди Мабель Грексъ. Она дочь лорда Грекса. Тотъ, кто идетъ съ нею, мой искренній другъ, его зовутъ Френкъ Тригиръ и онъ ей родственникъ.

— Я такъ рада, что онъ ей родственникъ.

— Почему вы рады?

— Потому что вы не огорчитесь тѣмъ, что онъ идетъ съ нею.

— Положимъ, что я въ нее влюбленъ — хотя я не влюбленъ, неужели вы предполагаете, что я ревновалъ бы, увидя ее съ другимъ?

— У насъ этого не было бы. Молодая дѣвушка можетъ гулять съ молодымъ человѣкомъ точно такъ же какъ съ другой молодой дѣвушкой; но я думала, что здѣсь не такъ. Знаете ли, судя по англійскимъ обычаямъ, я думаю, что держу себя очень неприлично, гуляя съ вами такъ долго. Не должна ли я сказать вамъ, чтобы вы ушли?

— Пожалуста не говорите.

— Такъ какъ я останусь здѣсь долго, я желаю вести себя хорошо въ глазахъ англичанъ.

— Всѣ знаютъ кто вы и принимаютъ это въ соображеніе.

— Въ такомъ только случаѣ, если разница будетъ очень замѣтна. Напримѣръ, я не имѣю надобности закрывать лицо отвратительнымъ кускомъ холста въ Константинополѣ, потому что я женщина. Но когда разница въ обычаяхъ будетъ не большая, тогда на нее вниманіе обратятъ. Поэтому я не буду больше гулять съ вами.

— О да, вы будете, сказалъ Сильвербриджъ, которому понравилось гулять съ мисъ Бонкассинъ.

— Нѣтъ. Вотъ мистеръ Спротль. Это секретарь моего отца. Онъ отведетъ меня назадъ.

— Не могу ли я отвести васъ назадъ вмѣсто мистера Спротля?

— Нѣтъ; я не намѣрена завладѣть такимъ человѣкомъ какъ вы. Неужели вы думаете, я не понимаю, что всѣ будутъ дѣлать замѣчанія объ американкѣ, которая не хочетъ оставить въ покоѣ сына герцога Омніума? Вотъ вашъ короткій другъ леди Мабель, а вотъ мой короткій другъ мистеръ Спротль.

— Могу я быть у васъ?

— Конечно. Папа будетъ гордиться этимъ — а я еще больше его. А мама будетъ гордиться больше всѣхъ. Мама выѣзжаетъ очень рѣдко. Пока мы не найдемъ дома, мы живемъ въ Ленгемской гостиницѣ. Благодарю васъ, мистеръ Спротль. Мнѣ кажется мы пойдемъ отыскивать моего отца.

Лордъ Сильвербриджъ очутился возлѣ Мабели, Тригира и мисъ Касвери, которая теперь подошла къ леди Мабели. Сильвербриджъ былъ очень пораженъ американской красавицей, но тѣмъ не менѣе онъ желалъ выполнить свой важный планъ. Было необходимо выполнить его тотчасъ, потому что это было рѣшено между нимъ и его отцомъ. Онъ желалъ увѣритъ ее, что если она согласится, герцогъ готовъ осыпать ихъ всевозможными родительскими благословеніями.

— Пойдемте погулять между стогами сѣна, сказалъ онъ.

— Френкъ увѣряетъ, сказала Мабель: — что сѣно взято напрокатъ на этотъ случай. Желала бы я знать, правда ли это.

— Всѣ могутъ видѣть, сказалъ Тригиръ: — что оно скошено не изъ той травы на которой стоитъ.

— Если я успѣю отыскать мистрисъ Монтакют-Джонсъ, я спрошу ее откуда она взяла его, сказала леди Мабель.

— Пойдете вы? съ нетерпѣніемъ спросилъ Сильвербриджъ.

— Не думаю. Я уже столько гуляла вокругъ сѣна, что оно надоѣло мнѣ.

— Такъ куда-нибудь въ другое мѣсто.

— Другого ничего нѣтъ. Что вы сдѣлали съ вашей американской красавицей? Вы вѣрно желаете моего общества, лордъ Сильвербриджъ, потому что она не хочетъ болѣе удостоивать васъ своимъ. Не такъ ли это, мисъ Касвери?

— Я не думаю, чтобы лордъ Сильвербриджъ былъ способенъ забыть стараго друга для новаго.

— Даже если новый другъ такъ прелестенъ какъ мисъ Бонкассинъ?

— Не знаю видалъ ли я когда болѣе хорошенькую дѣвушку, сказалъ Тригиръ.

— Совершенно съ этимъ согласна, сказала леди Мабель. — Но это не исцѣлитъ моихъ оскорбленныхъ чувствъ. Я столько слышала о красотѣ мисъ Бонкассинъ на прошлой недѣлѣ, что намѣрена составить общество британскихъ женщинъ для того чтобы унизить ее. Кто такая мисъ Бонкассинъ, чтобы всѣми нами пренебрегали изъ за нея?

Разумѣется Сильвербриджъ зналъ, что она шутитъ, но онъ не зналъ какъ ему принять эту шутку. Бываютъ шутки такого рода, въ которыхъ заключается серіозный смыслъ. Сильвербриджъ чувствовалъ, что леди Мабель не любезна съ нимъ, оттого что онъ провелъ полчаса съ новой красавицей, и почти готовъ былъ разсердиться на нее. Кстати ли ей дуться на него, когда онъ рѣшился положить къ ея ногамъ всѣ свои блага на свѣтѣ.

— Богъ съ ней съ мисъ Бонкассинъ, сказалъ онъ: — почему бы вамъ не пройтись со мною.

— Пойдемте, мисъ Касвери, сказала леди Мабель: — обойдемъ еще разъ сѣно.

Они обѣ пошли въ сопровожденіи лорда Сильвербриджа. Но онъ не этого желалъ. Онъ не могъ сказать то чего желалъ въ присутствіи мисъ Касвери, и не могъ просить ее итти въ другое мѣсто. И самъ не могъ уйти. Присоединившись самъ къ этимъ дамамъ, онъ теперь долженъ обойти съ ними садъ. Все это сердило его.

— Какъ все это скучно, сказалъ онъ.

— Конечно вамъ было бы пріятнѣе сидѣть въ Нижней Палатѣ, или еще болѣе въ Бергарденѣ.

— Вы говорите это изъ колкости, леди Мабъ.

— Вы приглашаете насъ гулять съ вами, а потомъ говорите, что вамъ съ нами скучно!

— Я ничего подобнаго не говорилъ.

— Я думала бы, что вамъ будетъ особенно пріятно сегодня, такъ какъ вы здѣсь познакомились съ мисъ Бонкассинъ. Гулять полчаса одному съ признанной красавицей въ двухъ полушаріяхъ должно быть достаточно даже для лорда Сильвербриджа.

— Это вздоръ, леди Мабъ.

— Ничто такъ не способствуетъ къ восторгу какъ новизна. Красавица республиканка должна восхищать болѣе всѣхъ пресыщенныхъ посѣтительницъ лондонскихъ гостиныхъ.

— Какъ вы можете говорить такой вздоръ, Мабель? сказала мисъ Касвери.

— Но это правда. Я чувствую, что людямъ надоѣло видѣть меня. Я знаю, что они часто надоѣдаютъ мнѣ. Явилась личность свѣжая — и не только совсѣмъ различная, но и гораздо красивѣе. Я совершенно согласна съ этимъ. Я могу завидовать, но никто не можетъ назвать меня злою. Я желала бы, чтобы явился какой-нибудь республиканскій Адонисъ или Аполлонъ, чтобы и наша пришла очередь. Но я не думаю, чтобы республиканцы могли сравниться съ республиканками. А вы какъ находите, лордъ Сильвербриджъ?

— Я не думалъ объ этомъ.

— Мистеръ Спротль, напримѣръ.

— Я не имѣю удовольствія знать мистера Спротля.

— Теперь мы обошли сѣно, и право, лордъ Сильвербриджъ, мы немного выиграли этимъ. Эти форсированные марши никогда не приводятъ ни кчему хорошему.

Они разошлись. Сильвербриджъ съ горечью думалъ о плохомъ результатѣ своихъ намѣреній, когда опять очутился возлѣ мисъ Бонкассинъ въ толпѣ уѣзжавшихъ гостей на террасѣ.

— Сдержите же ваше слово, сказала мисъ Бонкассинъ.

Потомъ она обернулась къ отцу.

— Лордъ Сильвербриджъ обѣщалъ быть у насъ.

— Мистрисъ Бонкассинъ будетъ очень рада познакомиться съ нимъ.

Онъ сѣлъ въ свой кабріолетъ и поѣхалъ въ Ричмондъ. Дорогою онъ думалъ о двухъ молодыхъ женщинахъ, съ которыми провелъ утро. Мабель дурно обошлась съ нимъ. Даже если она не подозрѣвала его намѣренія, не обязывала ли ее дружба быть вѣжливой съ нимъ? А если подозрѣвала, зачѣмъ она не дала ему возможности?

Или неужели она дѣйствительно ревновала къ американкѣ? Нѣтъ; эту мысль онъ отбросилъ тотчасъ. Она не была совмѣстна съ врожденной скромностью его характера. Но, безъ сомнѣнія, американка была очень мила. По одной красотѣ она была уже выше Мабели, и даже выше всѣхъ, кого онъ видѣлъ до-сихъ-поръ. И къ тому же она была умна и весела; а Мабель держала себя злобно и непріятно.

Глава XXIX.
Влюбленные встрѣчаются.

Лордъ Сильвербриджъ нашелъ сестру одну.

— Я желаю, сказалъ онъ: — чтобы ты поѣхала къ Мабели Грексъ. Она желаетъ познакомиться съ тобою и я увѣренъ, что она понравится тебѣ.

— Но я еще не выѣзжаю, сказала она. — Я не расположена бывать въ гостяхъ.

Однако ей очень хотѣлось познакомиться съ леди Мабелью Грексъ, о которой она много слышала. Дѣвушка, имѣвшая первую любовь, ничего не говоритъ объ этомъ новому возлюбленному, но мужчина менѣе молчаливъ. Френкъ Тригиръ можетъ быть сказалъ ей не все, но кое-что сказалъ.

— Я былъ очень привязанъ къ ней, очень привязанъ, сказалъ онъ. — И теперь еще привязанъ, прибавилъ онъ. — Такъ какъ вы главный предметъ моей любви, она мой главный другъ.

Леди Мери осталась довольна этимъ увѣреніемъ, но почувствовала сильное желаніе увидѣть главнаго друга. Сначала она не соглашалась на просьбу брата. Она чувствовала, что ея отецъ, помѣстивъ ее въ уединеніе Горнса, не хотѣлъ, чтобы она показывалась въ Лондонѣ. Она находила, что онъ жестоко обращается съ нею, и гордилась своимъ мученичествомъ. Она буквально повиновалась отцу, не хотѣла дать ему права сомнѣваться въ ея поведеніи; но онъ и тѣ, которымъ онъ ввѣрилъ заботу о ней, должны знать, что она находитъ его жестокимъ. Онъ имѣетъ власть, которой она должна покоряться.

— Я не знаю пожелаетъ ли этого папа, сказала она.

— Именно. Онъ очень высокаго мнѣнія о Мабели.

— Почему онъ интересуется ею?

— Не могу объяснить, сказалъ Сильвербриджъ: — но онъ интересуется.

— Если ты захочешь дать мнѣ понять, что Мабель Грексъ значитъ для тебя что-нибудь, и что папа одобряетъ это, я поѣду на край свѣта, чтобы видѣться съ нею.

Но Сильвербриджъ не хотѣлъ сказать ей это. Просьба была сдѣлана по желанію леди Мабели. Когда сестра заговорила о томъ, что можетъ быть отецъ ея не пожелаетъ этого, онъ поспѣшилъ объяснить чувства герцога, не подумавъ, что это можетъ навести сестру на мысль. Въ эту минуту вошла леди Кентрипъ и вопросъ былъ представленъ ей. Она не видала никакихъ препятствій къ этому визиту и выразила мнѣніе, что Мабели не худо бы выѣзжать.

— Она должна начать выѣзжать куда-нибудь, сказала леди Кентрипъ.

Такъ это и было рѣшено. Въ слѣдующую пятницу Сильвербриджъ пріѣдетъ въ своемъ кебѣ-кабріолетѣ и отвезетъ ее на Бельгревскій скверъ. Потомъ отвезетъ на Карльтонскую Террасу, а леди Кентрипъ пришлетъ за него туда свой экипажъ. Онъ устроитъ все это.

— Что вы думаете объ американской красавицѣ? спросила леди Кентрипъ, потомъ.

— Я нашелъ ее красавицей.

— Я это примѣтила. У васъ не было глазъ ни для кого другого, сказала леди Кентрипъ, которая была на праздникѣ въ саду.

— Кто-то представилъ меня ей и тогда я долженъ былъ пройтись съ нею по саду. Такъ дѣлается всегда.

— Именно. Для этого и даются такіе праздники. Но повидимому это было для васъ не тягостно.

Лордъ Сильвербриджъ объяснилъ, что это было не тягостью, а удовольствіемъ, потому что мисъ Бонкассинъ была и умна и хороша, но что это не могло имѣть никакого особеннаго значенія.

Когда лордъ Сильвербриджъ простился съ леди Кентрипъ, онъ просилъ сестру погулять съ нимъ по саду. Это она сдѣлала почти неохотно, боясь, что онъ будетъ говорить съ нею о Тригирѣ. Но у него не это было въ мысляхъ.

— Разумѣется ты знаешь, началъ онъ: — что ты говорила вздоръ насчетъ Мабели.

— Я не знала.

— Я боюсь, что ты можетъ быть выболтаешь что-нибудь при ней.

— Я не буду такъ неосторожна.

— Дѣвушки иногда дѣлаютъ такія глупости. Онѣ всегда думаютъ, будто мужчины влюблены. Но все дѣло въ томъ, что отецъ сказалъ мнѣ намедни, что онъ много слышалъ о ней хорошаго и желаетъ, чтобы ты познакомилась съ нею.

Въ тотъ же самый вечеръ Сильвербриджъ написалъ изъ Бергардена самую короткую записку леди Мабели, сообщая ей что онъ устроилъ.

«Мы съ Мери намѣрены быть у васъ въ пятницу въ два часа. Я пріѣду такъ рано, потому что долженъ быть въ Парламентѣ. Вы дадите намъ завтракать. — C.»

Не было ни одною нѣжнаго слова, ни одного изъ тѣхъ обычныхъ словъ, которыя люди, ненавидящіе другъ друга, употребляютъ въ письмахъ. Но онъ получилъ на слѣдующій день болѣе ласковую записку отъ нея:

"Любезный лордъ Сильвербриджъ — вы такъ добры! Вы всегда дѣлаете то, что, по вашему мнѣнію, больше всего пріятно другимъ. Ничто не можетъ доставить мнѣ большаго удовольствія какъ видѣть вашу сестру, о которой, разумѣется, я слышала очень много. Никого не будетъ кромѣ мисъ Касъ. Искренно преданная вамъ

"М. Г."

— Какъ я желала бы быть мужчиной! сказала Сильвербриджу сестра, когда они сѣли въ экипажъ.

— У тебя было бы гораздо больше хлопотъ.

— Но у меня былъ бы мой собственный экипажъ и я могла бы ѣздить куда хочу. Какъ понравилось бы тебѣ сидѣть взаперти въ Горнсѣ?

— Ты можешь выѣзжать, если хочешь.

— Не такъ какъ ты. Папа думаетъ, что для меня приличнѣе жить тамъ, и я должна жить. Не думаю, чтобы женщина выбирала сама когда-нибудь какъ и гдѣ она должна жить.

— Надѣюсь, что ты не намѣрена поддерживать женскія права.

— Думаю, что буду поддерживать, если дольше останусь въ Горнсѣ. Что сказалъ бы папа, если бы услыхалъ, что я буду читать рѣчи публично?

— У отца такъ много заботъ, что подобная бездѣлица составила бы небольшую разницу.

— Бѣдный папа!

— Онъ былъ ужасно разстроенъ дѣломъ Джеральда. Потомъ онъ такой добрый! Онъ сказалъ мнѣ болѣе о Джеральдѣ чѣмъ о моемъ собственномъ несчастіи въ Оксфордѣ; но самому Джеральду онъ не сказалъ почти ничего. Теперь онъ простилъ мнѣ, думая, что я постоянно бываю въ Парламентѣ.

— И ты бываешь?

— Не такъ часто, какъ онъ думаетъ. Я тамъ бываю для него. Онъ былъ такъ добръ, когда я перешелъ въ другую партію.

— Я думаю, что въ этомъ ты былъ правъ.

— А я начинаю думать, что былъ совсѣмъ неправъ. Что это значило для меня?

— Мнѣ кажется, это огорчило папашу.

— Разумѣется; потомъ твое дѣло.

Какъ только это было сказано, леди Мери тотчасъ ожесточила свое сердце противъ отца. Имѣлъ Сильвербриджъ право или нѣтъ держаться своихъ политическихъ мнѣній — такъ какъ Паллизеры давнымъ-давно были извѣстны, какъ твердые виги и либералы, могло подлежать сомнѣнію. Но что она имѣла право сама выбрать себѣ жениха, по ея мнѣнію, сомнѣнія быть не могло. Такъ какъ они сидѣли въ кабріолетѣ, Сильвербриджъ не могъ видѣть лица сестры, но онъ зналъ, что она вооружается противъ сопротивленія.

— Я увѣренъ, что это очень его огорчаетъ, продолжалъ Сильвербриджъ.

— Этого перемѣнить нельзя, сказала она.

— Это должно быть перемѣнено.

— Ничто не можетъ этого перемѣнить. Конечно, онъ можетъ умереть, могу умереть и я.

— Или онъ можетъ передумать, видя, что ничего хорошаго изъ этого не выходитъ, намекнулъ Сильвербриджъ.

— Разумѣется, это возможно, сказала леди Мери очень коротко, ясно показывая своимъ тономъ, что не желаетъ долѣе продолжать этотъ разговоръ.

— Какъ вы добры, что пріѣхали ко мнѣ, сказала леди Maбелъ, цѣлуя свою новую знакомую: — я такъ много слышала о васъ.

— А я о васъ.

— Вы знаете, я строгій менторъ вашего брата. Трое-четверо изъ насъ рѣшились сдѣлать его образцовымъ законодателемъ. Мисъ Касвери тоже его менторъ. Только она не такъ строга, какъ я.

— Онъ долженъ быть очень вамъ обязанъ.

— Вотъ ужъ нѣтъ — ни крошечки. Вѣдь вы не чувствуете себя обязаннымъ мнѣ, лордъ Сильвербриджъ?

— Не столько, сколько мнѣ слѣдовало бы, можетъ быть.

— Разумѣется, есть оппозиція, скачки, четверня и маіоръ Тифто. Вы, безъ сомнѣнія, слышали о маіорѣ Тифто. Но мы одержимъ верхъ, леди Мери, и онъ попадетъ наконецъ въ прелестную страну.

— Какая же это прелестная страна?

— Мѣсто въ министерствѣ я полагаю, или то всеобщее уваженіе, которое молодой вельможа пріобрѣтаетъ, когда выкажетъ себя способнымъ просидѣть на парламентской скамьѣ сряду шесть часовъ и не заснуть.

Потомъ пошли завтракать, и леди Мери нашла большое удовольствіе въ обществѣ своей новой знакомой. Ея жизнь послѣ смерти матери была такъ печальна, что эта небольшая перемѣна была для нея облегченіемъ. Она почти сдѣлалась весела. Леди Мабель была такъ жива, въ ней было столько юмора и шутливости, что Мери тотчасъ почувствовала себя, какъ дома. Ей казалось, что и братъ чувствуетъ себя, какъ дома. Онъ называлъ хозяйку леди Мабъ, Царица Мабъ, а разъ просто Мабель, а старушку называлъ мисъ Касъ. Мери подумала, что можетъ быть леди Мабель помолвлена съ ея братомъ.

— Пойдемте наверхъ въ мою комнату, тамъ гораздо пріятнѣе, чѣмъ здѣсь, сказала леди Мабель, и изъ столовой они пошли въ хорошенькую гостиную, которая была очень хорошо знакома Сильвербриджу. — Вы слышали о мисъ Бонкассинъ?

Мери отвѣтила, что она слышала о необыкновенной красотѣ мисъ Бонкассинъ.

— О ней всѣ говорятъ. Вашъ братъ встрѣтилъ ее на праздникѣ въ саду у мистрисъ Монтакют-Джонсъ, и тотчасъ плѣнился.

— Совсѣмъ я не плѣнился, возразилъ Сильвербриджъ.

— Вамъ слѣдовало плѣниться. Будь я мужчиной, я плѣнилась бы. Я нахожу, что я не встрѣчала ни одной женщины, на которую было бы такъ пріятно смотрѣть, и которую было бы такъ пріятно слушать. Мы всѣ это чувствуемъ, на этотъ сезонъ мы всѣ помрачены. Но это не очень волнуетъ насъ, потому что она иностранка.

Только-что она сказала это, какъ дверь отворилась и доложили о Френкѣ Тригирѣ. Всѣмъ присутствующимъ было извѣстно, такъ какъ и читателю, отношенія Тригира къ леди Мери Паллизеръ, и всякій зналъ, что это извѣстно всѣмъ другимъ. Поэтому они всѣ, какъ-будто чувствовали себя виновными. Влюбленные не видали другъ друга послѣ отъѣзда изъ Италіи, и вдругъ такъ неожиданно они очутились лицомъ къ лицу! И никто, кромѣ Тригира, сначала не былъ увѣренъ, не устроилъ ли кто-нибудь эту встрѣчу. Мери могла естественно подозрѣвать, что леди Мабель сдѣлала это для своего друга Тригира, и Сильвербриджъ не могъ этого не подозрѣвать. Леди Мабель, никогда прежде не видавшая Мери, не могла не подумать, что она какъ-нибудь тайкомъ дала ему знать, а мисъ Касвери прямо думала, что былъ сдѣланъ уговоръ. Сильвербриджъ первый заговорилъ.

— Я не зналъ, Тригиръ, что мы увидимъ тебя.

— И я не зналъ, что увижу васъ, отвѣтилъ Тригиръ.

Потомъ, разумѣется, пошло пожиманіе рукъ, Мери была послѣдняя. Она подала Тригиру руку, но не сказала ни слова.

— Если бы я зналъ, что вы здѣсь, сказалъ онъ: — я не пріѣхалъ бы; но мнѣ не нужно говорить, какъ я радъ видѣть васъ — даже такимъ образомъ.

Тогда обѣ дѣвушки убѣдились, что встрѣча была случайная, но мисъ Касъ все еще сомнѣвалась.

Разговоръ тотчасъ сдѣлался очень труденъ. Тригиръ сѣлъ близко, но не очень близко къ леди Мери, и сдѣлалъ попытку разговаривать съ обѣими дѣвушками заразъ. Леди Мабель ясно показывала, что ей не совсѣмъ ловко, а Мери какъ-будто поразило онѣмѣніемъ присутствіе ея обожателя. Сильвербриджу такъ было непріятно чувство, что это свиданіе измѣна его отцу, что онъ ломалъ себѣ голову, какъ положить этому конецъ. Мисъ Касвери онѣмѣла. На ней не лежало никакой прямой отвѣтственности относительно герцога Омніума, но она вполнѣ была проникнута чувствомъ, что она обязана заботиться, чтобы въ домѣ лорда Грекса не было тайныхъ любовныхъ свиданій. Наконецъ, Сильвербриджъ вскочилъ съ своего мѣста.

— Право, Тригиръ, мнѣ кажется тебѣ лучше уйти, сказалъ онъ.

— И я тоже думаю, сказала мисъ Касвери. — Если это случайность…

— Разумѣется, это случайность, съ гнѣвомъ сказалъ Тригиръ и взглянулъ на Мери, которая покраснѣла до ушей.

— Я нисколько въ этомъ не сомнѣваюсь, сказала старушка. — Но если это и случайность, какъ вы думаете, Мабель, не лучше ли ему уйти?

— Онъ не укуситъ никого, мисъ Касъ.

— Ей не слѣдовало пріѣзжать, если она этого ожидала, сказалъ Сильвербриджъ.

— Конечно, заговорила Мери въ первый разъ. — Но теперь, когда онъ здѣсь…

Она остановилась, встала съ дивана, опять сѣла, опять встала, подошла къ своему возлюбленному, который тоже всталъ — и бросившись къ нему на шею, подставила свои губы, чтобы онъ поцѣловалъ.

— Это совсѣмъ негодится, сказалъ Сильвербриджъ.

Мисъ Касвери всплеснула руками и подняла глаза къ небу. Она, вѣроятно, никогда не видала ничего подобнаго. Глаза леди Мабели наполнились слезами, и хотя во всемъ этомъ многое могло возбудить въ ней страданіе, все-таки въ глубинѣ своего сердца она восхитилась мужественной дѣвушкой, которая могла такимъ образомъ выказать вѣрность своему возлюбленному.

— Теперь ступайте, сказала Мери сквозь рыданія.

— Моя дорогая! воскликнулъ Тригиръ.

— Да, да, да; я всегда буду ваша. Ступайте, ступайте, ступайте.

Она плакала и рыдала, говоря эти слова, и закрыла лицо носовымъ платкомъ. Тригиръ съ минуту стоялъ въ нерѣшимости, а потомъ вышелъ, не простившись ни съ кѣмъ.

— Ты поступила очень дурно, сказалъ Сильвербриджъ.

— Она поступила, какъ ангелъ, сказала Мабель, обнявъ Мери: — какъ ангелъ. Если бы вы любили какую-нибудь дѣвушку и она любила васъ, не пожелали бы вы этого? Не обожали ли бы вы ее за то, что она показала вамъ, что не стыдится своей любви?

— Я нисколько не стыжусь, сказала Мери.

— И я скажу, что вы не имѣете на это причины. Никто не знаетъ его такъ, какъ я — какой онъ добрый, какой достойный человѣкъ!

Сильвербриджъ тотчасъ увезъ сестру, а леди Мабель убѣжала отъ мисъ Касъ.

— Она любитъ его почти такъ, какъ я его любила, сказала она себѣ. — Желала бы я знать можетъ ли онъ любить ее такъ, какъ любилъ меня.

Глава XXX.
Что вышло изъ этой встрѣчи?

Лордъ Сильвербриджъ не сказалъ сестрѣ ни слова, когда везъ ее на Карльтонскую Террасу, и онъ хотѣлъ оставить ее, не упомянувъ о происшедшей сценѣ, но вдругъ ему пришло въ голову, что это было бы жестоко.

— Мери, сказалъ онъ: — я очень огорченъ всѣмъ этимъ.

— Это сдѣлала не я.

— Я полагаю, что это не сдѣлалъ никто. Но мнѣ очень жаль, что это случилось. Мнѣ кажется, что тебѣ слѣдовало обуздать себя.

— Нѣтъ! почти вскрикнула она.

— А я это нахожу.

— Нѣтъ! Я люблю этого человѣка и обѣщала выйти за него.

— Но, Мери — развѣ дѣвушки цѣлуютъ своихъ возлюбленныхъ публично?

— Нѣтъ; и я не сдѣлала бы этого. Никогда въ жизни не дѣлала я этого. Но я должна была показать, что не стыжусь его! Неужели ты думаешь, что я сдѣлала бы это, если бы васъ всѣхъ тутъ не было?

Она опять залилась слезами.

Сильвербриджъ не зналъ, что ему думать. Леди Мабель Грексъ объявила, что Мери поступила, какъ ангелъ. Но все таки, думая о томъ, что видѣлъ, Сильвербриджъ дрожалъ отъ досады.

— Я думалъ объ отцѣ, сказалъ онъ.

— Ему надо сказать все.

— Что ты встрѣтилась съ Тригиромъ?

— Конечно; и что я… поцѣловала его. Я не стыжусь говорить всѣмъ, что я дѣлаю.

— Онъ очень разсердится.

— Это не моя вина. Онъ не долженъ поступать со мною такимъ образомъ. Мистеръ Тригиръ джентльменъ. Зачѣмъ онъ принималъ его? Зачѣмъ ты привезъ его? Но это теперь безполезно. Дѣло рѣшено. Папа можетъ сокрушить мнѣ сердце, но онъ не можетъ заставить меня сказать, что я не помолвлена съ мистеромъ Тригиромъ.

Въ этотъ же вечеръ Мери разсказала все леди Кентрипъ. Она ничего не старалась скрыть.

— Я встала, сказала она: — и обняла его. Не составляетъ ли онъ для меня все на свѣтѣ?

— Это было условлено заранѣе? спросила леди Кентрипъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! Ничего не было условлено. Они родственники и очень дружны. Онъ бываетъ тамъ постоянно. Я желаю, чтобы вы сказали папашѣ все.

Леди Кентрипъ начала думать, что въ несчастный день для себя согласилась она принять надзоръ за этой молодой рѣшительной дѣвицей. Но согласилась тотчасъ написать герцогу. Такъ какъ эта дѣвушка была въ ея рукахъ, она должна была заботиться о томъ, чтобы не подвергать себя упрекамъ. Такъ какъ этотъ непригодный женихъ или устроилъ встрѣчу, или встрѣтился случайно, герцога необходимо было увѣдомить.

— Я предпочитаю, чтобы вы написали письмо, сказала леди Мери: — но пожалуста скажите ему, что я сама имѣла намѣреніе дать ему объ этомъ знать.

Пока леди Кентрипъ не сѣла за свой письменный столъ, она не знала, какъ велико будетъ затрудненіе. Всегда не легко писать отцу о любви его дочери къ предосудительному жениху, но характеръ герцога увеличивалъ трудность задачи.

Потомъ этотъ поцѣлуй! Леди Кентрипъ знала, что герцогъ будетъ пораженъ ужасомъ, читая объ этомъ, и она сама почти ужасалась, и даже почти не могла писать.

«Я боюсь, что съ обѣихъ сторонъ была выказана большая горячность» писала она, чувствуя, что клевещетъ на Тригира, о горячности котораго не слыхала ничего. Это ясно, прибавила она: «что съ ея стороны это не мимолетная фантазія».

Невозможно было дать понять герцогу въ точности, что случилось. Герцогъ понялъ, что Сильвербриджъ возилъ Мери къ лорду Грексу. Онъ понялъ также, что встрѣча произошла въ присутствіи Сильвербриджа и леди Мабели. Леди Кентрипъ писала, что это была случайность. Какъ же это могло быть случайностью?

— Ты въ пятницу возилъ Мери въ городъ, сказалъ онъ сыну утромъ въ слѣдующее воскресенье.

— Да, серъ.

— И этотъ твой другъ пришелъ туда?

— Да, серъ.

— Развѣ ты не знаешь моихъ желаній?

— Конечно, знаю; но я не могъ помѣшать ему прійти. Вы не предполагаете, что кто-нибудь это устроилъ?

— Надѣюсь, что нѣтъ.

— Это была просто случайность. Такая случайность можетъ повториться — если Мери не будетъ заперта.

— Кто говоритъ о томъ, чтобы запереть кого-нибудь? Какое право имѣешь ты говорить такимъ образомъ?

— Я только хотѣлъ сказать, что разумѣется они наткнутся другъ на друга въ Лондонѣ.

— Мнѣ кажется я поѣду за границу, сказалъ герцогъ.

Онъ помолчалъ, а потомъ повторилъ:

— Мнѣ кажется, что я поѣду за границу.

— Не надолго, я надѣюсь, серъ.

— Жить буду тамъ. Зачѣмъ мнѣ оставаться здѣсь? Какую пользу могу я сдѣлать здѣсь? Все, что я вижу, и все, что я слышу, огорчаетъ меня.

Молодой человѣкъ разумѣется не могъ не вспомнить свое послѣднее свиданіе съ отцомъ, когда герцогъ былъ такъ любезенъ и повидимому такъ доволенъ.

— Развѣ еще что-нибудь идетъ нехорошо кромѣ дѣла Мери? спросилъ Сильвербриджъ.

— Мнѣ сказали, что Джеральдъ долженъ въ Кембриджѣ около полторы тысячи фунтовъ.

— Такъ много! Я зналъ, что онъ держитъ тамъ лошадей.

— Дѣло не въ деньгахъ, а въ отсутствіи правилъ, въ томъ, что молодой человѣкъ не понимаетъ, что онъ долженъ жить въ извѣстныхъ границахъ относительно денежныхъ средствъ! Знаешь ли ты, что ты получилъ отъ мистера Мортопа?

— Не совсѣмъ, серъ.

— Ты еще другое дѣло. Но каковъ бы ни былъ человѣкъ, онъ долженъ жить въ извѣстныхъ границахъ. А сестра твоя, я думаю сокрушитъ мнѣ сердце.

Сильвербриджъ не нашелъ возможнымъ отвѣтить что-нибудь на это.

— Идешь ты въ церковь? спросилъ герцогъ.

— Я не собирался.

— Ты никогда не ходишь?

— Хожу иногда. Я пойду съ вами, если вамъ угодно, серъ.

— Я думалъ итти, но мысли мои слишкомъ разстроены. Я не вижу, почему тебѣ не итти.

Но Сильвербриджъ хотя охотно пожертвовалъ бы своимъ утромъ для отца — я боюсь, что онъ смотрѣлъ на это съ такой точки — не находилъ, что онъ долженъ исполнить обязанность, которую не исполнялъ его отецъ. Его тревожило также много разныхъ разностей. Наканунѣ вечеромъ, послѣ обѣда, онъ позволилъ себѣ держать пари за Перваго Министра въ Леджерской скачкѣ на очень большую сумму — тысячъ на двадцать. Это онъ сдѣлалъ подъ вліяніемъ маіора Тифто. Воспоминаніе объ этомъ, послѣ обѣщанія, даннаго отцу, всего болѣе раздражало его. Онъ сознавалъ, что обязанъ жить по извѣстнымъ правиламъ. Правила онъ могъ усвоить легко, но ему еще не удалось примѣнить ихъ къ практикѣ. Онъ рѣшился разойтись съ Тифто; и послѣ этого имѣлъ намѣреніе совсѣмъ отстраниться отъ спортсменства. Не было еще недѣли, какъ онъ принялъ это намѣреніе. Онъ рѣшилъ, что Тифто не будетъ болѣе его товарищемъ, а теперь долженъ былъ признаться себѣ, что, выпивъ три или четыре бокала шампанскаго, онъ позволилъ Тифто уговорить себя держать это несчастное пари.

Потомъ онъ сказалъ отцу, что намѣренъ сдѣлать предложеніе Мабели Грексъ. Онъ зашелъ такъ далеко, что предложеніе теперь надо сдѣлать. Онъ объ этомъ особенно не сожалѣлъ, хотя былъ бы не прочь взять назадъ свои слова.

— Какъ глупо выбалтывать все! сказалъ онъ себѣ.

Но ему было бы хорошо имѣть жену; а гдѣ же онъ можетъ найти жену лучше Мабели Грексъ? Конечно, по красотѣ она была ниже мисъ Бонкассинъ. Въ мисъ Бонкассинъ было что-то такое, дѣлавшее невозможнымъ забыть ее. Но мисъ Бонкассинъ была американка и, по многимъ причинамъ, о ней нечего было и думать. Ему не приходило въ голову, что онъ влюбится въ мисъ Бонкассинъ; но все-таки было непріятно, что намѣреніе жениться помѣшаетъ ему пріятно провести съ мисъ Бонкассинъ нѣсколько недѣль. Конечно, противъ женитьбы многое можно было сказать. Она обрѣзывала крылья человѣку. Но за то, если онъ женится, Тифто будетъ устраненъ. Такъ было важно получить согласіе отца на бракъ. Это означало совершенную независимость въ денежныхъ дѣлахъ.

Потомъ онъ сталъ думать объ отцѣ. Онъ искренно огорчался тѣмъ, что отецъ его былъ такъ несчастенъ. Изъ всѣхъ горестей, тяготившихъ герцога, любовь его сестры была всего тяжелѣе. Долги Джеральда въ Кембриджѣ ничего не значили, если только преодолѣть это другое горе. И Тифто, и сумасбродство его, Сильвербриджа, не наносили герцогу неизлѣчимыхъ ранъ. Если бы Тригира можно было отстранить — Сильвербриджъ думалъ, что его отецъ примирится со всѣмъ другимъ. Онъ чувствовалъ къ отцу большую нѣжность; но относительно сестры не чувствовалъ угрызеній, рѣшившись очень серіозно поговорить съ Тригиромъ.

Онъ пошелъ въ Сент-Джемскій паркъ и, сидя на скамейкѣ, выкурилъ полдюжину папиросъ. Онъ былъ красивый юноша, чуть не шести футъ ростомъ, съ свѣтлыми волосами, круглыми голубыми глазами, и тѣмъ аристократическимъ видомъ, которымъ особенно отличался покойный герцогъ, но который былъ менѣе замѣтенъ въ настоящемъ главѣ фамиліи. Это былъ молодой человѣкъ, мимо котораго вы не прошли бы въ толпѣ, не обративъ на него вниманія; но вы сказали бы о немъ, разсмотрѣвъ его хорошенько, что онъ еще не отсталъ отъ ребяческихъ привычекъ. Онъ теперь сидѣлъ, протянувъ ноги, держа трость въ рукѣ, смотря на воду. Онъ старался думать. Онъ усиленно думалъ. Но скамейка была жесткая и ему неловко было сидѣть. Онъ рѣшился отыскать Тригира, когда самъ Тригиръ явился на тропинкѣ предъ нимъ.

— Тригиръ! воскликнулъ Сильвербриджъ.

— Сильвербриджъ! воскликнулъ Тригиръ.

— Ты зачѣмъ гуляешь здѣсь въ воскресенье утромъ?

— Ты зачѣмъ сидишь здѣсь? Я часто гуляю здѣсь, и это нисколько не кажется мнѣ страннымъ. Но что я нашелъ тебя здѣсь, это удивительно. Ты часто сюда приходишь?

— Никогда въ жизни прежде не былъ. Я вошелъ сюда, потому что мнѣ надо было подумать кое о чемъ.

— О вопросахъ, которые надо предложить Парламенту? О предложеніяхъ, объ улучшеніяхъ въ комитетѣ и обо всемъ тому подобномъ.

— Продолжай, старина.

— Или, можетъ быть, маіоръ Тифто сдѣлалъ важныя открытія.

— Чортъ побери маіора Тифто.

— Желаю этого отъ всего моего сердца, сказалъ Тригиръ.

— Сядь здѣсь, сказалъ Сильвербриджъ: — въ ту самую минуту, какъ ты подошелъ, я думалъ о тебѣ.

— Ты очень добръ.

— Я намѣревался отправиться къ тебѣ. Тебѣ надо отказаться отъ моей сестры.

— Надо отказаться!

— Это не можетъ повести ни къ чему хорошему. Я хочу сказать, что бракъ никогда не можетъ быть.

Онъ замолчалъ, но Тригиръ рѣшился выслушать его.

— Это такъ огорчаетъ моего отца, что ты пожалѣлъ бы о немъ, если бы могъ видѣть.

— Очень можетъ быть. Когда я вижу людей огорченныхъ, я всегда жалѣю о нихъ. Но вотъ о чемъ я прошу тебя подумать. Если бы я поручилъ тебѣ сказать твоей сестрѣ, что все между нами должно быть кончено, не была ли бы она такъ огорчена, что тебѣ пришлось бы пожалѣть о ней?

— Она преодолѣла бы свою горесть.

— И отецъ твой преодолѣетъ.

— Онъ имѣетъ право имѣть свое собственное мнѣніе въ подобномъ дѣлѣ.

— И я имѣю право. Имѣетъ право и она. Его права въ этомъ дѣлѣ очень ясны и очень могущественны. Я готовъ сознаться, что мы не можемъ вступить въ бракъ, если онъ не дастъ денегъ. Можешь передать ему, что я это говорю. Я не имѣю права просить денегъ у твоего отца и никогда этого не сдѣлаю. Вся власть въ его рукахъ. Я не намѣренъ даже пытаться видѣться съ твоей сестрой. Мы встрѣтились намедни, какъ ты видѣлъ, совершенно случайно. Неужели ты думаешь, что послѣ этого твоя сестра пожелаетъ, чтобы я отказался отъ нея?

— Глупо предполагать, чтобы желанія дѣвушекъ исполнялись.

— Я полагаю, что это можетъ относиться и къ молодымъ людямъ. Конечно, жизнь должна быть исполнена самоотверженія. Можетъ быть я былъ бы обязанъ отказаться, если бы могъ пожертвовать только собой. Но я обязанъ думать только о той, кого я люблю.

— Она то самое сказала бы о тебѣ.

— Я надѣюсь.

— Такимъ образомъ вы поддерживаете другъ друга. Если бы другой находился въ такихъ обстоятельствахъ, какъ ты, а другая дѣвушка была бы на мѣстѣ Мери, ты первый сказалъ бы, что этотъ человѣкъ поступаетъ дурно. Я не хочу говорить тебѣ вещи непріятныя, но въ подобныхъ обстоятельствахъ ты первый сказалъ бы другому, что онъ ищетъ денегъ дѣвушки.

Говоря это, Сильвербриджъ пристально смотрѣлъ на воду, очень сожалѣя, что возникла причина къ ссорѣ, но думая, что Тригиръ сочтетъ себя вынужденнымъ поссориться. Но Тригиръ, помолчавъ нѣсколько минутъ и обдумавъ все, рѣшился не ссориться.

— Можетъ быть я сказалъ бы, отвѣтилъ онъ, положивъ руку на руку Сильвербриджа. — Можетъ быть я и выразилъ бы подобное мнѣніе.

— Ну вотъ видишь!

— Я сейчасъ допрашивалъ себя, виновенъ ли я въ низости, которую можетъ быть приписалъ бы другому. Я удостовѣрился вполнѣ, что не деньги влекутъ меня къ твоей сестрѣ. Я ищу ея руки не потому, что она дочь богатаго человѣка, и по этой же причинѣ не откажусь отъ нея. Это зависитъ отъ нея. Только ея слово принудитъ меня оставить ее и только ея слово можетъ все прекратить.

Потомъ онъ пожалъ руку своему другу и ушелъ, не говоря ни слова.

Глава XXXI.
Праздникъ мисъ Бонкассинъ въ Меденгедѣ,

Три раза въ слѣдующія три недѣли ѣздилъ лордъ Сильвербриджъ дѣлать предложеніе Мабели, по три раза напрасно. Разъ она все разговаривала о другомъ. Въ другой разъ мисъ Касъ не оставляла ее. Въ третій разъ разговоръ обратился самымъ непріятнымъ образомъ на мисъ Бонкассинъ, и лордъ Сильвербриджъ не могъ не находить, что она говорила о ней очень зло. Конечно, было справедливо, что онъ послѣднія три недѣли часто бывалъ въ обществѣ мисъ Бонкассинъ, танцовалъ съ нею, ѣздилъ съ ней верхомъ, провожалъ ее въ Палату Лордовъ и въ Палату Общинъ и теперь собирался къ ней на праздникъ въ Меденгедъ. Но Мабель, конечно, жаловаться права не имѣла. Не пріѣзжалъ ли онъ три раза въ это время положить свою корону къ ея ногамъ; а теперь, въ эту самую минуту, не она ли была виновата, что онъ не исполняетъ этого?

— Я полагаю, сказала она, смѣясь: — что все рѣшено.

— Что рѣшено?

— У васъ съ американской красавицей.

— Сколько мнѣ извѣстно, ничего особеннаго не рѣшено.

— Такъ это должно быть — должно. Этого надо желать для нея, хочу я сказать.

— Вы говорите какъ англичанка, сказалъ лордъ Сильвербриджъ. — Оттого, что вы не можете понять образъ жизни, непохожій на тотъ, который ведете вы, тотчасъ вы толкуете въ дурную сторону.

— Я ничего не находила дурнымъ, лордъ Сильвербриджъ, и вы не имѣете права это говорить.

— Если вы хотите сказать, что обращеніе американскихъ молодыхъ дѣвицъ свободнѣе, чѣмъ англійскихъ, вы сами вредите ихъ репутаціи.

— Я не говорю, чтобы это было дурно, продолжала леди Мабель. — Она красавица, очень умна, и изъ нея выйдетъ очаровательная герцогиня. Притомъ, имѣть американскую герцогиню было бы пріятной перемѣной.

— Она не захочетъ быть герцогиней.

— Ну, когда такъ, графиней, съ герцогствомъ впереди, въ отдаленномъ будущемъ. Не будетъ ли это пріятной перемѣной, мисъ Касъ?

— О, рѣшительно! сказала мисъ Касъ.

— И гораздо лучше. Новая кровь, знаете. Пожалуста не предполагайте, чтобы я была противъ этого. Всѣ одобряютъ это. Ни отъ кого не слыхала порицанія. Только такъ какъ это зашло такъ далеко, а англичане слишкомъ глупы и не понимаютъ этихъ новыхъ обычаевъ, не находите ли вы, можетъ быть…

— Нѣтъ, я ничего не нахожу, кромѣ того, что вы очень злы.

Онъ всталъ и, церемонно простившись съ обѣими дамами, ушелъ.

Леди Мабель тотчасъ начала смѣяться, но наименѣе тонкій слухъ примѣтилъ бы, что смѣхъ былъ притворный. Мисъ Касъ не смѣялась, а сидѣла прямо и имѣла очень серіозный видъ.

— Честное слово, сказала младшая изъ дамъ: — это самый красивый простачокъ, какого только я знала.

— Я не смѣялась бы надъ нимъ.

— Какъ же удержаться? Но, разумѣется, я сдѣлала это съ умысломъ.

— Съ какимъ умысломъ?

— Мнѣ кажется, онъ себя дурачитъ. Если кто-нибудь не вмѣшается, онъ зайдетъ такъ далеко, что, пожалуй, и отступить будетъ нельзя.

— Я думала, сказала мисъ Касвери очень тихо, почти шопотомъ: — что онъ ищетъ другую жену.

— Вамъ не надо думать объ этомъ, сказала леди Мабъ, вскочивъ съ своего мѣста. — Я тоже думала объ этомъ. Но, я уже говорила вамъ, что пожалѣла его. Онъ не имѣлъ серіознаго намѣренія на меня, не имѣетъ и на американку. Такіе молодые люди рѣдко думаютъ серіозно о такихъ вещахъ. Но она его не пощадитъ. Это будетъ національное торжество. Всѣ Штаты запоютъ побѣдоносную пѣснь. Представьте себѣ! нью-йоркская красавица подхватила герцога!

— Я не считаю это возможнымъ. Это было бы слишкомъ ужасно.

— А я считаю это возможнымъ вполнѣ. Я готова была бы помириться съ этимъ, если бы не была увѣрена, что годилась бы для него болѣе другихъ. Но я не любила бы его.

— Почему же?

— Онъ такой мальчикъ. Я всегда обращалась бы съ нимъ, какъ съ мальчикомъ, баловала бы, ласкала, но не уважала. Не думайте, чтобы я отказала ему по добросовѣстнымъ причинамъ, если бы онъ сдѣлалъ предложеніе мнѣ. Мнѣ тоже было бы пріятно сдѣлаться герцогиней. Мнѣ было бы пріятно прекратить всѣ наши домашнія бѣдствія.

— Но вы отказали ему.

— Этого нельзя сказать, потому что онъ не дѣлалъ мнѣ предложенія. Я поддалась слабости и дала ему возможность одуматься. Но я окажусь недобрымъ другомъ для него, если это кончится его женитьбой на американкѣ.

Лордъ Сильвербриджъ уѣхалъ, сильно разсерженный, но это прошло, когда онъ поѣхалъ въ Менденгедъ къ мисъ Бонкассинъ. По-крайней-мѣрѣ, мисъ Бонкассинъ надъ нимъ не смѣялась. Потомъ она была такъ пріятна, такъ здравомысляща и такъ умна!

— Мнѣ пріятно съ вами, сказала она: — потому что я вижу, что вы не станете считать обязанностью ухаживать за мной. Я ненавижу, когда думаютъ, что молодой человѣкъ и молодая женщина не могутъ быть знакомы безъ этихъ глупостей.

Это вполнѣ выражало его чувство, и ничего не могло быть пріятнѣе его короткости съ Изабеллой Бонкассинъ.

Мистрисъ Бонкассинъ казалась особой очень обыкновенной, не имѣвшей особеннаго желанія разговаривать и слушать разговоры. Она выѣзжала рѣдко, и въ эти рѣдкіе случаи ни въ чемъ не мѣшала своей дочери. Мистеръ Бонкассинъ занималъ болѣе гордое положеніе. Всѣ знали, что мисъ Бонкассинъ была въ Англіи, потому что мистеру Бонкассину нужно было проводить много часовъ въ Британскомъ Музеѣ. Но и дочь, повидимому, не находилась подъ контролемъ отца. Она выѣзжала одна куда хотѣла, разговаривала съ кѣмъ хотѣла и дѣлала что хотѣла. Нѣкоторыя современныя молодыя дѣвицы находили, что многое можно сказать въ пользу свободы, которою она пользовалась.

Однако, многое можно сказать и противъ этого. Всѣ молодыя дѣвушки не могутъ походить на мисъ Бонкассинъ, и иногда пріятно чувствовать, что находишься подъ крылышкомъ мамаши.

Но для мисъ Бонкассинъ пока не оказывалось надобности въ мамашиной защитѣ. Всѣ считали преимуществомъ ухаживать за мисъ Бонкассинъ и, можетъ быть, это казалось тѣмъ большимъ преимуществомъ, что лордъ Сильвербриджъ оказывалъ вниманіе ей. Разумѣется, всѣ подражаютъ модѣ. Если бы лордъ Сильвербриджъ не былъ такъ пораженъ красотой молодой дѣвицы, то, можетъ быть, лордъ Гласлофъ и Поплькортъ не считали бы необходимымъ бѣгать за нею. Теперь же даже самый лѣнивый изъ молодыхъ людей, Долли Лонгстафъ, былъ приведенъ въ глубокій восторгъ.

Всѣ они были въ Меденгедѣ. Мистеръ Бонкассинъ пріискивалъ способъ отплатить за вѣжливости, оказываемыя ему, и мистрисъ Монтакютъ-Джонсъ посовѣтовала ему сдѣлать это такимъ образомъ. Великолѣпный банкетъ былъ приготовленъ въ бесѣдкѣ на берегу рѣки. Были и лодки, и оркестръ, и лужайки для танцевъ. Былъ и лоон-теннисъ и удочки, которыя не употреблялъ никто, и длинныя тѣнистыя аллеи, въ которыхъ могли прогуливаться мужчины и дамы, если оказывались такъ милостивы. Все это устроила мистрисъ Монтакют-Джонсъ. Такъ какъ день былъ хорошъ, такъ какъ многіе старые люди не пріѣхали, и такъ много было молодыхъ людей лучшаго сорта, такъ какъ ничего не пожалѣли для комфорта, праздникъ обѣщалъ сдѣлаться успѣшнымъ. Разумѣется, всѣ хорошенькія дѣвушки въ Лондонѣ были тутъ, кромѣ леди Мабели Грексъ. Леди Мабель бывала вездѣ, но на этотъ разъ отказалась отъ приглашенія мистрисъ Бонкассинъ.

— Я не желаю видѣть ея торжество, сказала она мисъ Касъ.

Всѣ, разумѣется, поѣхали по желѣзной дорогѣ, и безчисленное множество экипажей было нанято, чтобы отвозить гостей на мѣсто. Нѣкоторые тотчасъ сѣли въ лодки и доѣхали до мѣста, что, такъ какъ термометръ показывалъ восемьдесятъ градусовъ въ тѣни, было немножко необдуманно.

— Мнѣ кажется, я не въ состояніи, сказалъ Долли Лонгстафъ когда ему предложили взять весло. — Мисъ Амазонъ будетъ грести. Она гребетъ такъ хорошо и такъ сильно.

Мисъ Амазонъ, нисколько не смущаясь, взяла весло, и такъ какъ лордъ Сильвербриджъ сидѣлъ позади нея съ другимъ весломъ, она вѣроятно, нашла удовольствіе въ своемъ занятіи.

— Какая милая особа леди Кентрипъ.

Это сказалъ Сильвербриджу обыкновенно молчаливый молодой человѣкъ, лордъ Поплькортъ. Замѣчаніе это было тѣмъ страннѣе, что леди Кентрипъ тутъ не было, а еще болѣе отъ того, что по мнѣнію Сильвербриджа, между графиней, надзиравшей за его сестрой, и молодымъ лордомъ, сидѣвшимъ возлѣ него, и который не кутилъ только потому, что не любилъ тратить деньги, было мало общаго.

— Да, конечно.

— Я это нашелъ. Я былъ у нея въ Ричмондѣ вчера.

— За коимъ чортомъ ѣздили вы въ Горнсъ?

— Бабушка леди Кентрипъ была… право я хорошенько не знаю чѣмъ она была… какъ-то намъ съ родни. У меня есть ея портретъ въ Поплькортѣ. Леди Кентрипъ желала спросить меня объ этомъ, вотъ я поѣхалъ къ ней. Я такъ былъ радъ познакомиться съ вашей сестрой.

— Вы видѣли Мери?

— О, да! Я тамъ завтракалъ. Когда-нибудь я буду обѣдать тамъ съ герцогомъ.

— Съ герцогомъ!

— Почему же нѣтъ?

— Разумѣется, ничто этому не препятствуетъ, только я не могу себѣ представить, какъ это родитель мой поѣдетъ обѣдать въ Ричмондъ. Ну! я очень радъ слышать это. Надѣюсь, что вы сойдетесь съ нимъ.

— Мнѣ очень понравилась ваша сестра.

— Да, я думаю, сказалъ Сильвербриджъ, повернувъ на тропинку, гдѣ увидалъ мисъ Бонкассинъ съ другими дамами.

Ему не пришло въ голову, что Поплькорта назначаютъ въ женихи его сестрѣ.

— Я нахожу, что это прелестное мѣстечко, сказала Сильвербриджу мисъ Бонкассинъ.

— Тѣмъ болѣе мы вамъ обязаны, что вы привезли насъ сюда.

— Мы васъ не привозили. Вы намъ дозволяете находиться съ вами и видѣть все красивое и прелестное.

— Вѣдь этотъ праздникъ устроили вы?

— Конечно, отецъ мой заплатитъ за него, а имя моей матери стоитъ на пригласительныхъ билетахъ. Но, разумѣется, мы знаемъ, что это значитъ. Мы находимся здѣсь, потому чтобы и многіе другіе были къ намъ добры.

— Мнѣ кажется всѣ должны быть къ вамъ добры.

— Это правда, что мнѣ хорошо вездѣ, но нигдѣ не было такъ хорошо какъ здѣсь. Я боюсь, что когда вернусь назадъ, мнѣ не понравится Нью-Йоркъ.

— Я слыхалъ отъ васъ, мисъ Бонкассинъ, что американцы гораздо пріятнѣе англичанъ.

— Вы слышали отъ меня? Пожалуй, да; кажется я это говорила. И я думаю это. Я предпочту танцовать съ банковскимъ конторщикомъ въ Нью-Норкѣ, чѣмъ съ банковскимъ конторщикомъ здѣсь.

— А вы танцуетѣ съ банковскими конторщиками?

— О, да! По-крайней-мѣрѣ, я полагаю такъ. Я танцую со всякимъ, кто меня пригласитъ. У насъ въ Америкѣ, вѣдь нѣтъ лордовъ, вы знаете?

— У васъ есть джентльмены?

— У насъ ихъ много; но ихъ не такъ легко различить какъ лордовъ. Я люблю лордовъ.

— Любите?

— О, да! и леди, графинь, хочу я сказать, женщинъ въ этомъ родѣ. Вашей леди Мабели Грексъ здѣсь нѣтъ. Почему она не пріѣхала?

— Можетъ быть вы не пригласили ее.

— О, да! я пригласила, именно для васъ.

— Леди Мабель Грексъ вовсе не моя, сказалъ лордъ Сильвербриджъ съ безполезнымъ жаромъ.

— Но она будетъ.

— Почему вы это думаете?

— Вы заняты ею.

— Я занятъ гораздо больше вами, мисъ Бонкассинъ.

— Это вздоръ, лордъ Сильвербриджъ.

— Совсѣмъ нѣтъ,

— Это также и неправда.

— Конечно, я самъ могу лучше судить объ этомъ.

— А что я сказала вамъ, когда мы только-что познакомились съ вами?

— Что вы сказали?

— Что мнѣ пріятно ваше знакомство оттого, что вы не будете ухаживать за мной?

Она замолчала; но онъ не зналъ какъ продолжать разговоръ, и она прибавила:

— Когда вы удостоили сказать мнѣ, что заняты мною, какъ будто я именно этого и ожидала, не пустяки ли это?

Она замолчала и взглянула на него, такъ что онъ былъ принужденъ отвѣтить.

— Такъ зачѣмъ же вы спрашиваете меня, занятъ ли я леди Мабелью? Но пустяки ли это?

— Нѣтъ. Если бы я думала это, я не спросила бы васъ. Я пригласила ее сюда, потому что думала, что это пріятно вамъ. Вы должны жениться на комъ-нибудь.

— Когда-нибудь, можетъ быть.

— Почему же не на ней?

— Если ужъ такъ, то почему же не на васъ?

Объ чувствовалъ, что зашелъ слишкомъ далеко, но не придумалъ другого выраженія для своихъ мыслей.

— Я не знаю, пустяки ли это, какъ вы выражаетесь; но чтобы это ни было, вы начали сами.

— Да, да. Я вижу. Вы наказываете меня за то, что я имѣла дерзость, хотя неумышленную, сказать вамъ, что вы заняты леди Мабелью, умышленной дерзостью, притворяясь будто заняты мною.

— Позвольте. Я не могу согласиться съ этимъ.

Она засмѣялась.

— Я поклянусь, что у меня и въ мысляхъ дерзости не было. Я занятъ вами.

— Лордъ Сильвербриджъ!

— Я нахожу, что вы…

— Постойте, постойте. Не говорите.

— Хорошо, я не скажу — теперь. Но это были не пустяки.

— Могу я сдѣлать вамъ одинъ вопросъ, лордъ Сильвербриджъ? Вы не разсердитесь? Мнѣ не хотѣлось бы, чтобъ вы разсердились на меня.

— Я не разсержусь, сказалъ онъ.

— Вы помолвлены съ леди Мабелью Грексъ?

— Нѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ, извините. Мнѣ сказали, что вы помолвлены съ нею, и я находила, что вашъ выборъ такъ удаченъ! Я не видала здѣсь дѣвушки, которая такъ восхищала бы меня. Она почти подходитъ къ моимъ понятіямъ о томъ, чѣмъ должна быть молодая женщина.

— Почти!

— Я увѣрена, что если вы не помолвлены съ нею, то должны быть въ нее влюблены, а то моей похвалы было бы достаточно.

— Хотя знаешь леди Мабель Грексъ, можно познакомиться и съ мисъ Бонкассинъ.

Бываютъ минуты, когда глупые люди говорятъ умныя вещи, тупые — острыя, а добрые — злыя.

— Лордъ Сильвербриджъ, сказала она: — я этого отъ васъ не ожидала.

— Чего? Я сказалъ что думалъ.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь. Мы, американцы, считаемъ себя смѣтливыми, но я уже убѣдилась, что вы превзойдете въ этомъ насъ. Я думаю, что намъ надо вернуться. Матушка намѣрена устроить кадриль.

— Вы будете танцовать со мною?

— Не думаю. Я гуляла съ вами, а танцовать мнѣ лучше съ кѣмъ-нибудь другимъ.

— Одинъ танецъ вы можете мнѣ дать.

— Не думаю. Танцевъ будетъ немного.

— Вы разсердились на меня?

— Да, разсердилась.

Но, говоря это, она улыбнулась.

— Дѣло въ томъ, что я думала одержать надъ вами верхъ, а вы обернулись и ударили меня по головѣ, показывая, что можете одержать верхъ когда захотите. Вы защитили вашъ умъ насчетъ вашей доброты.

— Будь я повѣшенъ, если понимаю, что все это значитъ, сказалъ онъ, разставаясь съ нею.

Глава XXXII.
Продолженіе праздника.

Лордъ Сильвербриджъ рѣшилъ, что такъ какъ онъ не можетъ танцовать съ мисъ Бонкассинъ, то онъ вовсе танцовать не будетъ. Онъ не сердился на отказъ, и когда увидалъ, что она танцуетъ съ Долли Лонгстафомъ, онъ ревности не чувствовалъ. Она отказалась танцовать съ нимъ, не потому чтобы онъ ей не нравился, а потому, что она не желала показать, что онъ нравится ей. Онъ это понималъ, хотя не совсѣмъ понялъ ея обвиненія. Она польстила ему — безъ всякаго намѣренія съ ея стороны польстить. Она намекнула на его умъ и жаловалась на его смѣтливость. Мабель Грексъ, когда была наиболѣе къ нему любезна, наиболѣе нѣжна, всегда заставляла его чувствовать, что онъ ниже ея но уму. Она не скрывала свое убѣжденіе въ томъ, что онъ еще очень молодъ по всему. Это было вовсе нелестно. Мисъ Бонкассинъ, съ другой стороны, показала, что почти боится его. «Любовныхъ пустяковъ не должно быть», сказала она.

Но, что, если это совсѣмъ не пустяки? Что, если это хорошая, истинная, серіозная любовь? Онъ, конечно, не давалъ слова леди Мабели. Съ отцомъ непремѣнно выйдутъ затрудненія. Во-первыхъ, онъ имѣлъ глупость сказать отцу, что хочетъ сдѣлать предложеніе Мабели Грексъ. Потомъ отецъ навѣрно не дастъ согласія на бракъ съ американкой. Въ такомъ случаѣ не будетъ у него неограниченнаго дохода, не будетъ роскошной жизни, что выпало бы ему на долю, если бы онъ женился на Мабели Грексъ. Думая объ этомъ, онъ, однако, сказалъ себѣ, что не продастъ себя за деньги и роскошь. Онъ могъ жить независимо и удовлетворять своимъ наклонностямъ. Въ эту минуту онъ былъ такого мнѣнія, что Изабелла Бонкассинъ будетъ болѣе пріятной спутницей жизни, чѣмъ Мабель Грексъ.

Онъ пошелъ къ тому мѣсту, гдѣ танцовали, и разговаривалъ съ мистрисъ Бонкассинъ.

— Почему вы не танцуете, милордъ? спросила она.

— И безъ меня достаточно.

— Мнѣ кажется, что вы молодые аристократы не очень любите двигаться.

— Не знаю; поло для ногъ и лоон-теннисъ для рукъ требуютъ большого движенія.

— Но для васъ нужно всегда что-нибудь модное. А наши молодые люди любятъ танцовать.

И все это говорилось въ носъ! Что скажетъ о ней герцогъ, Мери, Джеральдъ? Отецъ совсѣмъ не былъ такъ непригоденъ. Онъ былъ высокій, прямой, неуклюжій человѣкъ, всегда одѣвавшійся въ черное. Волосы у него были темные, жесткіе, короткіе, носъ длинный, а лобъ высокій и широкій. Изекіель Бонкассинъ, какъ разъ годился — по своей наружности — въ президенты Соединенныхъ Штатовъ, и нѣкоторые охотно выбрали бы его на это высокое мѣсто. Что онъ никогда не занимался политикой, говорило въ его пользу. Онъ слылъ самымъ ученымъ человѣкомъ въ Соединенныхъ Штатахъ, и часто одной репутаціи достаточно, чтобы придать человѣку достоинство въ обращеніи. Онъ также говорилъ въ носъ, но такая гнусливость въ мужчинѣ считается мужественной и рѣзкой. Въ женщинѣ она казалась лорду Сильвербриджу нестерпимой. Но что касается Изабеллы, она была такъ свободна отъ этого гнуснаго недостатка, какъ если бы родилась въ предѣлахъ какого-нибудь герцогскаго парка въ Гертфордишрѣ.

— Мнѣ очень жаль, что вы скучаете, сказалъ мистеръ Бонкассинъ, подоспѣвъ на выручку къ женѣ.

— Ничего не можетъ быть пріятнѣе. Сказать по правдѣ, я стою и ничего не дѣлаю, чтобы показать, какъ я сержусь на вашу дочь, которая не хочетъ танцевать со мной.

— Я увѣренъ, что она сочтетъ это за большую честь, сказалъ Бонкассинъ.

— Кто это танцуетъ съ нею? спросила мать.

— Мой короткій другъ, Долли Лонгстафъ.

— Долли! воскликнула мистрисъ Бонкассинъ.

— Всѣ называютъ его такъ. Настоящее его имя Адольфусъ кажется.

— Что же онъ… не совсѣмъ незначительное лицо? спросила растревоженная мать.

— Онъ лицо очень значительное — здѣсь. Всѣ его знаютъ. Его приглашаютъ повсюду, но онъ не бываетъ нигдѣ. Его присутствіе здѣсь для васъ должно быть лестнѣе, чѣмъ всѣхъ другихъ.

— Какъ же это, милордъ, здѣсь графиня Монтегю, маркиза Капулетъ, лордъ Тиболтъ и…

— Они бываютъ вездѣ. Это личности ничтожныя. Ихъ приглашать слѣдуетъ изъ состраданія къ нимъ. Но имѣть у себя Долли Лонгстафа одинъ разъ, составитъ тріумфъ на всю жизнь.

— О! сказала мистрисъ Бонкассинъ, пристально смотря на молодого человѣка, который танцовалъ. — Что же сдѣлалъ онъ?

— Ровно ничего.

— Вѣрно онъ очень богатъ?

— Не знаю, не думаю. Богатство его мнѣ неизвѣстно, но могу увѣрить васъ, что его присутствіе придаетъ блескъ вашему празднику.

Между тѣмъ, Долли Лонгстафъ находился въ самомъ возбужденномъ состояніи. Отзывъ о немъ лорда Сильвербриджа былъ отчасти справедливъ. Онъ рѣдко бывалъ въ гостяхъ и былъ приглашаемъ многими. Онъ былъ человѣкъ молодой — хотя не очень молодой — имѣлъ состояніе и ожидалъ большого наслѣдства. Немногіе дѣлали такъ мало для свѣта, какъ Долли Лонгстафъ, а между тѣмъ, онъ занималъ въ свѣтѣ независимое положеніе. Теперь онъ забралъ себѣ въ голову влюбиться въ мисъ Бонкассинъ. Такой казусъ, вѣроятно, не случался съ нимъ никогда, и очень смущалъ его. Онъ познакомился съ мисъ Бонкассинъ двумя недѣлями ранѣе, чѣмъ лордъ Сильвербриджъ, обѣдая случайно въ гостяхъ, и сидя возлѣ нея. Съ этой минуты онъ перемѣнился, и сталъ бывать вездѣ, гоняясь за американской красавицей. Его пріятели догадались о его страсти и подняли его на смѣхъ. Онъ все-таки продолжалъ, и теперь танцовалъ на открытомъ воздухѣ съ предметомъ своей страсти.

— Если будетъ продолжаться такимъ образомъ, вашимъ друзьямъ придется присматривать за вами и запереть васъ куда-нибудь, сказалъ ему Лоптонъ въ промежутокъ танцевъ.

Долли обернулся, нахмурился и замѣтилъ, что, если бы Лоптонъ не мѣшался не въ свое дѣло, то это было бы лучше для всѣхъ.

Въ настоящемъ кризисѣ Долли былъ очень взволнованъ. Когда танцы кончились, онъ подалъ руку своей дамѣ, и, разумѣется, она приняла ее.

— Угодно вамъ пройтись? сказалъ онъ.

— Очень недалеко, отвѣтила она: — я вѣдь должна немножко заняться и другими.

— О! какъ это скучно.

— И мнѣ скучно; но дѣлать нечего.

— Вы уже теперь все устроили, опять начнутъ танцовать и безъ васъ.

— Надѣюсь.

— Я желаю сказать вамъ кое что.

— Что такое?

Они стояли теперь на тропинкѣ, возлѣ берега, гдѣ было много гуляющихъ.

— Хотите пойти въ храмъ? сказалъ онъ.

— Какой храмъ?

— О! прелестное мѣстечко. Храмъ Вѣтровъ, кажется, его называютъ, или храмъ Венеры… или… или… храмъ мистрисъ Артуръ де-Беверъ.

— Она была богиня?

— Это выстроено въ память ея. Какой видъ на рѣку! Я былъ здѣсь разъ, и меня водили туда. Всѣ, бывающіе здѣсь, ходятъ смотрѣть храмъ мистрисъ Артуръ де-Беверъ. Вамъ должны были сказать.

— Пойдемте же туда, сказала мисъ Бонкассинъ: — только не надолго.

— Пяти минутъ будетъ достаточно.

Онъ быстро поднялся на нѣсколько ступеней.

— Прелестное мѣстечко, не правда ли?

— Да, дѣйствительно.

— Вотъ это Меденгедскій Мостъ — то-есть, это чье-то помѣстье; а теперь я скажу вамъ кое что.

— Вы не затѣмъ ли завели меня сюда одну, чтобы убить меня, сказала мисъ Бонкассинъ, смѣясь.

— Убить васъ! сказалъ Долли, принимая позу преданной страсти. — О, нѣтъ!

— Очень этому рада.

— Мисъ Бонкассинъ!

— Мистеръ Лонгстафъ! Если вы будете вздыхать такимъ образомъ, вы, пожалуй, лопнете.

— Я… что?

— Лопнете! и она кивнула ему головой.,

Онъ всплеснулъ руками, и повернулъ голову къ маленькому храму.

— Желалъ бы я знать, извѣстна ли ей любовь, сказалъ онъ, какъ бы обращаясь къ мистрисъ Артуръ де-Беверъ.

— Нѣтъ, ей неизвѣстна, сказала мисъ Бонкассинъ.

— А мнѣ извѣстно, крикнулъ онъ, опять повертываясь къ ней. — Извѣстно, если кто-нибудь былъ рѣшительно, дѣйствительно, истинно влюбленъ, то это я.

— Вы точно влюблены, мистеръ Лонгстафъ? Это пріятно?

— Пріятно — пріятно? О, это могло бы быть такъ пріятно.

— Но кто же это? Можетъ быть вы скажете мнѣ.

— Неужели вы не знаете?

— Не имѣю ни малѣйшаго понятія.

— Позвольте же мнѣ сказать вамъ, что это можетъ быть только одна особа. Это всегда была одна особа. Это никогда не могла быть никто другая. Это вы.

Онъ приложилъ руку къ сердцу.

— Я! воскликнула мисъ Бонкассинъ.

— Разумѣется, вы. Неужели вы думаете, что я привелъ васъ сюда, для того чтобы сказать вамъ, что я влюбленъ въ другую?

— Я думала, что вы привели меня смотрѣть какую-то мистрисъ и видъ.

— Совсѣмъ нѣтъ, сказалъ Долли съ жаромъ.

— Такъ вы обманули меня.

— Я никогда не буду васъ обманывать, только скажите, что вы полюбите меня, и я останусь вамъ вѣренъ навсегда.

— А если я васъ не люблю?

— Любите!

— Люблю?

— Извините, сказалъ Долли: — я не это хотѣлъ сказать. Разумѣется, мужчина не можетъ быть увѣренъ въ такихъ вещахъ.

— Въ настоящемъ слуеаѣ это справедливо, мистеръ Лонгстафъ, потому что дѣйствительно я не питаю къ вамъ подобныхъ чувствъ.

— Но вы можете, если захотите. Позвольте мнѣ сказать вамъ, кто я.

— Это не принесетъ никакой пользы, мистеръ Лонгстафъ.

— Во всякомъ случаѣ позвольте мнѣ сказать. У меня есть свое собственное очень хорошее состояніе.

— Деньги не могутъ имѣть къ этому никакого отношенія.

— Но я желаю, чтобы вы знали мои средства. Вы, пожалуй, подумали бы, что мнѣ нужны ваши деньги.

— Я не желаю приписывать вамъ ничего дурного, мистеръ Лонгстафъ. Только не можетъ быть и рѣчи о томъ, чтобы я отвѣтила вамъ взаимностью, и потому, пожалуста, не говорите ничего.

Она подошла къ лѣстницѣ, но онъ прервалъ ее,

— Вы должны выслушать меня, сказалъ онъ.

— Я выслушивала васъ.

— Я могу доставить вамъ такое хорошее положеніе, какое только можетъ доставить въ Англіи человѣкъ безъ титула.

— Мистеръ Лонгстафъ, я думаю, что гдѣ ни была бы я, я могу сама составить себѣ положеніе, и не выйду замужъ, для того чтобы достигнуть положенія. Будь мой мужъ англійскій герцогъ, я считала бы себя ничѣмъ, если бы не могла сдѣлаться чѣмъ-нибудь, какъ Изабелла Бонкассинъ.

Говоря это, она не думала, что лордъ Сильвербриджъ со временемъ сдѣлается англійскимъ герцогомъ. Но намекъ на англійскаго герцога сильно поразилъ Долли, который подозрѣвалъ, что у него есть знатный соперникъ.

— Англійскихъ герцоговъ не такъ легко достать, сказалъ онъ,

— Весьма вѣроятно. Я могла бы лучше выразить мою мысль, если бы сказала англійскій принцъ.

— Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи, сказалъ Долли. — Они не могутъ — по парламентскому акту — развѣ съ лѣвой руки, что совсѣмъ негодилось бы для васъ.

— Мистеръ Лонгстафъ… вы должны простить мнѣ… если я скажу… что изъ всѣхъ мужчинъ… которыхъ я встрѣчала въ этой странѣ или въ другой… вы… самый тупой.

Это она сказала отрывочными фразами, не нерѣшительно, но для того, чтобы каждое ея слово было понято умомъ, который она считала не блестящимъ. Но въ этомъ отношеніи она была несправедлива къ Долли. Онъ очень хорошо понялъ, что его назвали тупымъ и у него достало находчивости отмстить за себя.

— Неужели я тупъ? сказалъ онъ. — Какого же невысокаго мнѣнія вы должны быть о себѣ, когда считаете меня глупцомъ, потому что я влюбился въ такую женщину, какъ вы.

— Вотъ люблю васъ за это, отвѣтила она, смѣясь: — и беру назадъ эпитетъ, непримѣнимый къ вамъ. Теперь мы квиты, можемъ забыть и простить.

— Я не забуду никогда, сказалъ Долли, опять приложивъ руку къ сердцу.

— Такъ пусть это будетъ мечтою вашей юности — вы встрѣтили когда-то хорошенькую американку, которая имѣла сумасбродство отказаться отъ всего, что вы хотѣли ей предложить.

— Такую хорошенькую! удивительно хорошенькую!

Она поклонилась.

— Я видѣлъ всѣхъ красивыхъ женщинъ въ Англіи послѣдніе десять лѣтъ, и не встрѣтилъ ни одной, которая внушила бы мнѣ желаніе разстаться съ одиночествомъ для нея.

— Пусть это будетъ мечтой. Я знаю, что мужчины любятъ такія мечты. И для того чтобы мечта была пріятна, послѣднее слово между нами должно быть ласково. Восторгъ такого человѣка, какъ вы, дѣлаетъ честь — и я причислю это къ моимъ почестямъ. Но это не можетъ быть ничто иное, какъ мечта.

Она подала ему руку.

— Это будетъ такъ — будетъ?

Она помолчала.

— Это должно быть такъ, мистеръ Лонгстафъ.

— Должно?

— Только это и больше ничего. Теперь пойдемте. Такъ будетъ лучше. Не думаете ли вы, что пойдетъ дождь?

Долли взглянулъ на тучи.

— Желалъ бы этого отъ всего сердца.

— Неужели вы такой злой. Это испортитъ все.

— Вы испортили все.

— Нѣтъ, нѣтъ. Я не испортила ничего. Это будетъ только маленькая мечта объ американкѣ, которая заставила васъ испытать нѣчто странное на полчаса. Посмотрите. Какія крупныя капли, и тучи сдѣлались черны. Пойдемте поскорѣе. Гдѣ мы достанемъ экипажи, чтобы добраться до гостиницы.

— Здѣсь есть бесѣдка.

— Въ ней не помѣстится и половина. И подумайте, каково же будетъ дожидаться тамъ, пока пройдетъ дождь? Всѣ были такъ веселы, а теперь всѣ сдѣлаются такъ сердиты!

Дождь шелъ большими крупными тяжелыми каплями, медленно и изрѣдка, но отъ черныхъ тучъ все сдѣлалось темно.

— Хотите мою руку, сказалъ Сильвербриджъ, который увидалъ бѣгущую мисъ Бонкассинъ, за которою Долли Лонгстафъ поспѣвалъ, какъ могъ.

— О, нѣтъ! Мнѣ надо позаботиться о моемъ платьѣ. Вотъ, прямо попала въ лужу!

Она бѣжала, Сильвербриджъ за нею, а Долли Лонгстафъ позади.

Не одна мисъ Бонкассинъ попала въ лужу и запачкала себѣ чулки. Многіе, съ которыми это случилось, не были принуждены по своему положенію сохранять веселость въ несчастіи. Буря разразилась съ такой неожиданной быстротой, что всѣ бросились въ бесѣдку. Какъ сказала Изабелла, тамъ могла помѣститься только половина гостей. Одна графиня, для которой мягкіе диваны были недостаточно хороши, сидѣла въ углу на столѣ, а одна маркиза увѣряла, что она промокла насквозь, точно будто упала въ рѣку. Мистрисъ Бонкассинъ такъ растерялась, что удалилась въ кухню возлѣ бесѣдки. Мистеръ Бонкассинъ со всею гордостью своей страны доказывалъ группѣ мужчинъ, окружавшихъ его на верандѣ, что такое вѣроломство въ погодѣ неизвѣстно въ его счастливомъ отечествѣ. Мисъ Бонкассинъ должна была употреблять всѣ силы, чтобы утѣшить забрызганныхъ дамъ.

— О, мистрисъ Джонсъ, какая жалость! Что могу я сдѣлать для васъ?

— Мы должны покориться этому, милая моя. Дождь часто идетъ, но почему именно сегодня онъ идетъ, какъ изъ ведра?

— Никогда въ жизни не промокалъ я такъ, сказалъ Долли Лонгстафъ, сунувъ голову въ дверь.

— Здѣсь кто-то куритъ, сердито сказала графиня.

На верандѣ мужчины курили.

— Какая это гадость, продолжала графиня, оставляя всѣхъ въ сомнѣніи, о чемъ она говорила, о дождѣ, куреніи или обществѣ вообще.

Люди въ промокшемъ газѣ, забрызганныхъ чулкахъ, измятыхъ кисеяхъ, и съ лицами, можетъ быть нарумяненными и попавшими подъ дождь, могутъ только сохранять веселость при необыкновенномъ самообладаніи. Поэтому многіе были теперь очень не въ духѣ. Велѣли подавать экипажи, чтобы отправиться въ гостиницу, отстоявшую за милю. Не у всѣхъ, однако, были свои экипажи, и была порядочная суета. Во все это время Сильвербриджъ оставался такъ близко къ мисъ Бонкассинъ, какъ только позволяли обстоятельства.

— Вы не меня ли ждете, сказала она.

— Да, васъ. Мы можемъ вмѣстѣ ѣхать въ городъ.

— Оставьте меня съ отцомъ и матерью. Какъ капитанъ корабля, я должна послѣдняя оставить крушенный корабль.

— А я буду храбрымъ матросомъ, который рискуетъ своей жизнью, чтобы остаться съ капитаномъ до послѣдней минуты.

— Совсѣмъ нѣтъ, именно потому, что тутъ храбрости не нужно. Лучше пріѣзжайте завтра посмотрѣть, остались ли мы живы.

Глава XXXIII.
Лепгемская гостиница.

— Какой отвратительный климатъ, сказала мистрисъ Бонкассинъ, когда онѣ остались однѣ въ Мейденгедѣ.

— Душа моя, не могли же мы привезти съ собой сюда Нью-Норкъ! отвѣтилъ ей мужъ.

— Я желала бы завтра же вернуться.

— Очень глупо это говорить. Люди здѣсь очень добрые, и ты видишь здѣсь гораздо больше, чѣмъ видѣла бы дома. Я очень хорошо провожу время. Ты что скажешь, Белла?

— Я жалѣю, что забрызгала свои чулки.

— Но что ты скажешь о молодыхъ людяхъ?

— Молодые люди вездѣ одинаковы, какъ мнѣ кажется. Они совсѣмъ не умны. Они никогда не думаютъ, что говорятъ, потому что не понимаютъ значенія словъ. Они и наглы, и робки. Когда они влюбятся, они не понимаютъ, что случилось съ ними. Когда имъ хочется что-нибудь, они поступаютъ, какъ корова, когда она стоитъ, протянувъ голову къ стогу сѣна, до котораго не можетъ достать. Да и вообще молодыхъ людей не существуетъ, потому что мужчина становится человѣкомъ не прежде, какъ достигнетъ среднихъ лѣтъ. Но самые худшіе изъ нихъ все-таки гораздо лучше насъ, потому что они становятся людьми когда-нибудь, между тѣмъ какъ мы должны оставаться только женщинами до конца.

— Что ты это, Белла! воскликнула мать.

— Ты порядочно сурово обошлась со всѣми, сказалъ отецъ: — и съ юношами, и дѣвицами, и коровами! Тебя что-нибудь разсердило кромѣ дождя.

— Ровно ничего — мнѣ только было скучно.

— Какой-нибудь молодой человѣкъ говорилъ съ тобою, Белла?

— Говорили двое, трое, матушка; и я принялась думать, что если кто-нибудь изъ нихъ сдѣлаетъ мнѣ предложеніе и если злая судьба принудитъ меня принять его, долика ли я убить его, или себя, или убѣжать съ другимъ,

— Не могла ли бы ты вооружиться терпѣніемъ и подождать, пока онъ, по твоей же собственной теоріи, отстанетъ отъ своего сумасбродства? сказалъ отецъ.

— Будучи женщиной — не могла бы. Настоящая минута всегда составляетъ для меня все. Когда эта противная старая вѣдьма закричала, что кто-нибудь куритъ, я думала, что умру на мѣстѣ. Именно въ эту минуту, это было ужъ чрезчуръ.

— Ужасно! сказала мистрисъ Бонкассинъ, качая головой.

— А меня это не очень смущало, сказалъ отецъ. — Нельзя же имѣть все, чего желаешь. Если бы я исполнялъ свои желанія, я не ѣздилъ бы никуда; но за то менѣе наслаждался бы жизнью. Если ты выйдешь замужъ, Белла, ты должна помнить это.

— Я намѣрена выйти замужъ когда-нибудь, для того чтобы мнѣ не объяснялся въ любви никто.

— Надѣюсь, что такъ и будетъ, сказалъ отецъ.

— Мистеръ Бонкассинъ! воскликнула мать.

— Я говорю правду. Я надѣюсь, что будетъ такъ. Съ тобою такъ было, душа моя.

— Я не думаю, чтобы обо мнѣ стали думать хуже, чѣмъ о другихъ, когда я вышла замужъ.

— Если такъ, душа моя, я этого не зналъ.

Хотя мисъ Бонкассинъ держала себя спокойно и весело во время предложенія Долли, оно ей не понравилось. Она имѣла очень высокое мнѣніе о себѣ, и, конечно, на это ей давалъ право открытый восторгъ всѣхъ приближавшихся къ ней. Она была не равнодушнѣе другихъ дѣвушекъ къ восторгу молодыхъ людей. Но восторгъ Долли Лонгстафа не внушалъ ей гордости. Она находилась тутъ между иностранцами, обычаи которыхъ были неизвѣстны ей, и о званіи и положеніи которыхъ она имѣла очень смутное понятіе. Она знала, что имѣетъ дѣло съ мужчинами, непохожими на мужчинъ ея родины, гдѣ молодые люди должны сами зарабатывать свои хлѣбъ. Въ Нью-Йоркѣ она танцовала, какъ сказала, съ банковскими конторщиками. Она не была готова сознаться, чтобы молодой лондонскій лордъ былъ лучше нью-йоркскаго банковскаго конторщика. Судя людей по ихъ личнымъ достоинствамъ, она можетъ быть нашла бы, что банковскій конторщикъ былъ лучше, чѣмъ лордъ. Но нѣкоторая пріятность аромата знатности начала проникать ея республиканскія чувства. Пріятность жизни безъ принудительныхъ занятій имѣла очарованіе для нея. Хотя она жаловалась на недостатокъ ума въ молодыхъ людяхъ, она находила удовольствіе въ пустякахъ, которыя пріятно говорились ей. Все это такъ сильно вліяло на нее, что она почти чувствовала, что жизнь среди англійской роскоши будетъ жизнью пріятной. Какъ многіе американцы, еще не знающіе Англіи, она пріѣхала съ внутреннимъ чувствомъ, что какъ американку и республиканку ее, вѣроятно, будутъ презирать. Американцы обладаютъ необыкновенно свирѣпой самонадѣянностью, происходящей отъ слишкомъ большого желанія быть допущеннымъ къ равенству съ британцами. Она чувствовала это, и зная, какую репутацію пріобрѣла она уже въ общественной жизни Нью-Йорка, почти надѣялась, что ее хорошо примутъ въ Лондонѣ, и почти убѣдила себя, что будетъ отвергнута. Она отвергнута не была. Теперь она вполнѣ сознавала это. Она скоро отбросила отъ себя мысль, что ее будутъ презирать. Не зная англійской жизни, она примѣтила, что тотчасъ сдѣлалась популярна, и это сдѣлалось, не смотря на пошлость ея матери и неловкость отца. Она достигла этого сама, своими собственными дарованіями. Она узнала въ себѣ то, что могло доставить ей успѣхъ и въ другомъ обществѣ, кромѣ Нью-Йоркскаго. Лордовъ, о которыхъ она слышала, было около нея цѣлая куча. Молодой лордъ Сильвербриджъ, о которомъ ей сказали, что изъ всѣхъ молодыхъ лордовъ онъ первый и по званію и богатству, былъ особеннымъ ея другомъ. Голова у нея была тверже, чѣмъ у многихъ дѣвушекъ, но даже и ея голова немножко закружилась. Она никогда не говорила себѣ, что для нея было бы хорошо сдѣлаться женою такого человѣка. Въ минуты размышленій она говорила себѣ, что это было бы нехорошо. Но все-таки привлекательность была для нея сильна. Парковый Переулокъ былъ пріятнѣе, чѣмъ Пятая Аллея. Лордъ Сильвербриджъ былъ пріятнѣе банковскаго конторщика.

Но Долли Лонгстафъ нѣтъ. Она, конечно, предпочла бы банковскаго конторщика Долли Лонгстафу. А между тѣмъ только одинъ Долли Лонгстафъ изъ числа ея англійскихъ поклонниковъ объяснился ей въ любви. Она не желала, чтобы кто-нибудь объяснялся ей въ любви. Но ей было досадно, что объяснился именно этотъ человѣкъ.

Слуга въ Ленгемской гостиницѣ прекрасно понималъ американскіе обычаи, и когда, въ четвертомъ часу, одинъ молодой человѣкъ спросилъ мистрисъ Бонкассинъ, слуга отвѣтилъ, что мисъ Бонкассинъ дома. Молодой человѣкъ снялъ шляпу, поправилъ волосы и пошелъ за слугою въ гостиную. Дверь отворилась и о молодомъ человѣкѣ доложили:

— Мистеръ Лонгстафъ.

Мисъ Бонкассинъ разсердилась. Ей надоѣлъ этотъ англійскій обожатель. Зачѣмъ онъ пришелъ послѣ того, что случилось вчера?

— Я рада видѣть, что вы благополучно вернулись домой, сказала Изабелла, подавая ему руку.

— И вы также, я надѣюсь?

— Да; только мое платье очень испортилось, да и расположеніе духа ухудшилось.

— Мнѣ очень жаль.

— Въ такіе дни не долженъ итти дождь. Матушка поѣхала въ церковь.

— О! въ самомъ дѣлѣ? Я самъ иногда люблю бывать въ церкви.

— А отецъ въ Атенеѣ. Онъ ѣздитъ туда по воскресеньямъ читать въ библіотекѣ.

— Я никогда не забуду вчерашняго дня, мисъ Бонкассинъ.

— Вы не забыли бы, если бы ваше платье было такъ испорчено какъ мое.

— Деньги поправятъ это.

— Пожалуй, да; но если уберешь платье по своему вкусу, непріятно видѣть его испорченнымъ. Есть такія сердечныя ощущенія, до которыхъ деньги не касаются.

— Именно — сердечныя ощущенія! Настоящее выраженіе.

Она рѣшилась, если возможно, не допустить повторенія сцены, происходившей въ храмѣ мистрисъ де-Беверъ.

— Всѣ мои ощущенія касаются моихъ нарядовъ.

— Всѣ?

— Да, всѣ. Я не очень забочусь объ ѣдѣ и питьѣ.

— Объ ѣдѣ и питьѣ! сказалъ Долли. — Разумѣется, это необходимо какъ и платье.

— Но новые наряды такъ пріятны!

— Конечно, брюки могутъ доставить удовольствіе, сказалъ Долли.

Она пристально посмотрѣла на него, спрашивая себя, такъ ли онъ глупъ какъ кажется.

— Какой вы забавный, сказала она.

— Человѣкъ не можетъ быть забавнымъ, если онъ вытерпитъ то, что я вытерпѣлъ вчера, мисъ Бонкассинъ.

— Пожалуста позвоните въ колокольчикъ.

— Непремѣнно надо сейчасъ?

— Сейчасъ — сейчасъ. Пожалуй я могу сдѣлать это и сама.

Она позволила довольно сильно. Долли опять опустился на свое мѣсто, замѣтивъ съ своей обычной апатіей, что имѣлъ намѣреніе исполнить ея приказаніе, но не понялъ, что она желаетъ этого такъ скоро.

— Я всегда тороплюсь, сказала она. — Я люблю, чтобы все дѣлалось скоро. Пожалуста принесите мнѣ воды со льдомъ.

Это, разумѣется, было сказано слугѣ.

— И стаканъ для мистера Лонгстафа.

— Для меня не надо, благодарю.

— Можетъ быть вы выпьете содовой воды съ водкой.

— О! нѣтъ, вовсе не желаю, но я очень благодаренъ вамъ.

Такъ какъ графинъ съ водой стоялъ въ комнатѣ, а слугѣ оставалось только подать стаканъ, все это произошло очень скоро, но все-таки дѣйствіе произвело, и Долли, когда слуга ушелъ, почувствовалъ, что продолжать затруднительно.

— Я явился сегодня… началъ онъ.

— Вы очень добры. Но матушка поѣхала въ церковь.

— Я очень этому радъ, потому что я желаю…

— Ахъ, Боже мой! на улицѣ упала лошадь, я слышала.

— Она опять вскочила, сказалъ Долли, выглянувъ въ окно. — Но я говорилъ…

— Я нахожу, что вода, которую пьемъ мы, американцы, не можетъ быть хороша. Женщины еще въ молодыхъ лѣтахъ становятся безобразны.

— Вы никогда не сдѣлаетесь безобразны.

Она встала и поклонилась ему, а потомъ все стоя прочла рѣчь:

— Мистеръ Лонгстафъ, съ моей стороны было бы нелѣпо притворяться будто я не понимаю, что вы хотите сказать. Но я не желаю болѣе слышать этого. Смѣетесь ли вы надо мною, или говорите серіозно, это все равно.

— Смѣюсь надъ вами!

— Это не значитъ ничего. Для меня это все равно. Я не желаю слушать.

— Мужчинѣ слѣдуетъ дозволить выразить свои чувства и объяснить свое положеніе.

— Вы выразили и объяснили болѣе чѣмъ достаточно, я не хочу ничего больше знать. Если вы сядете и будете разговаривать о чемъ-нибудь другомъ, или уйдете, тогда хорошо; но если вы будете продолжать, я опять позвоню. Что можетъ выиграть мужчина, продолжая, когда дѣвушка высказалась какъ я?

Въ это время, они оба стояли, и онъ теперь былъ такъ же разсерженъ какъ и она.

— Я оказалъ вамъ самую величайшую честь, какую только можетъ оказать мужчина женщинѣ, началъ онъ.

— Очень хорошо. Сколько мнѣ помнится, я поблагодарила васъ за это вчера. Если вы желаете, я поблагодарю васъ опять сегодня. Но эта честь окажется очень тягостной, если будетъ повторяться очень часто. Вы не могли не понять, что я употребила все зависящее отъ меня, чтобы избавить насъ обоихъ отъ этой непріятности.

— Отчего вы такъ свирѣпы, мисъ Бонкассинъ?

— Отчего вы такъ сумасбродны?

— Вѣрно въ американскихъ дѣвицахъ есть что-нибудь особенное.

— Именно — въ американскихъ дѣвицахъ есть что-то особенное. Онѣ не любятъ… Ну! я ничего больше не скажу, чтобы меня опять не назвали свирѣпой.

Въ эту минуту дверь отворилась опять и доложили о лордѣ Сильвербриджѣ.

— Долли! вы здѣсь?

— Кажется такъ.

— И я здѣсь, сказала мисъ Бонкассинъ съ пріятнѣйшей улыбкой.

— Не пострадали отъ вчерашнихъ бѣдъ, я надѣюсь?

— Очень пострадала. Я все это объясняла мистеру Лонгстафу, который вмѣстѣ со мною пожалѣлъ о моихъ нарядахъ.

— Ужасно непріятенъ былъ этотъ дождь, сказалъ Долли.

— Для васъ, отвѣтилъ Сильвербриджъ: — потому что, сколько мнѣ помнится, мисъ Бонкассинъ гуляла съ вами — но я былъ радъ дождю.

— Лордъ Сильвербриджъ!

— Я счелъ его прямымъ вмѣшательствомъ Провидѣнія, оттого, что вы не хотѣли танцовать со мной.

— Какія новости сегодня, Сильвербриджъ? спросилъ Долли.

— Ничего особеннаго. Говорятъ, что Кольгеверъ не можетъ участвовать въ Леджерѣ.

— Что случилось съ нимъ? съ жаромъ спросилъ Долли.

— Измучился въ Эскотѣ. Но навѣрно, это ложь.

— Непремѣнно ложь, сказалъ Долли. — Что вы думаете о мадамъ Шольцдамъ, мисъ Бонкассинъ?

— Я не знатокъ.

— А я не слыхалъ никого, кто могъ бы сравпиться съ нею, сказалъ Долли. — Желалъ бы я знать правда ли это о Кольгеверѣ?

— Тифто это говорилъ.

— Кто въ настоящую минуту больше любимъ публикою, спросила мисъ Бонкассинъ: — Мадамъ Шольцдамъ или Кольгеверъ?

— Кольгеверъ лошадь, мисъ Бонкассинъ.

— О — лошадь!

— Можетъ быть мнѣ слѣдовало бы сказать жеребецъ.

— О — жеребецъ!

— Неужели вы думаете, Долли, что мисъ Бонкассинъ не знаетъ всего этого, спросилъ Сильвербриджъ.

— Онъ полагаетъ, что моя американская свирѣпость никогда не была достаточно смягчена для воспринятія приличныхъ знаній.

— Я боюсь, что вы поссорились.

— Я никогда не ссорюсь съ женщиной, сказалъ Долли.

— И съ мужчиной въ моемъ присутствіи я надѣюсь, замѣтила мисъ Бонкассинъ.

— Кто-нибудь всталъ съ постели лѣвой ногой, сказалъ Сильвербриджъ.

— Я, сказала мисъ Бонкассинъ. — Я встала съ постели лѣвой ногой. Я сердита. Я не могу помириться съ моими испорченными оборками. Мнѣ кажется, вамъ лучше уйти обоимъ и оставить меня. Если я похожу по комнатѣ съ полчаса и буду топать ногами, мнѣ сдѣлается лучше.

Сильвербриджъ думалъ, что такъ какъ онъ пришелъ послѣдній, то, конечно, онъ долженъ и остаться послѣднимъ. Мисъ Бонкассинъ казалось, что, по-крайней-мѣрѣ, Лонгстафъ долженъ уйти. Долли находилъ, что его достоинство требуетъ остаться. Послѣ того что случилось, онъ не намѣренъ оставлять поля свободнымъ для другого. Поэтому онъ не уходилъ.

— Это кажется немного жестоко ко мнѣ, сказалъ Сильвербриджъ. — Вы пригласили меня.

— Я просила васъ пріѣхать и освѣдомиться о насъ. Вы пріѣхали и освѣдомились и вамъ сказали, что намъ было очень плохо. Что болѣе могу я сказать? Вы обвиняете меня въ томъ, что я встала съ постели лѣвою ногой, и я въ этомъ сознаюсь.

— Я это говорилъ о Долли Лонгстафѣ.

— А я говорю это о Сильвербриджѣ, сказалъ Долли.

— Мы не очень любезны другъ съ другомъ, и право я думаю, что вамъ обоимъ лучше уйти.

Сильвербриджъ немедленно всталъ съ своего мѣста, и Долли тоже двинулся.

— Что случилось? спросилъ Сильвербриджъ, когда они вмѣстѣ вышли на улицу.

— Дѣло въ томъ, что этихъ американокъ никакъ нельзя понять.

— Вы вѣрно подлѣзали къ ней.

— Не серіезно. Мнѣ показалось, что она любитъ, когда ею восхищаются, я и сказалъ ей, что восхищаюсь ею.

— Что же сказала она тогда?

— Честное слово, вы очень любите допрашивать. Можетъ быть вамъ лучше воротиться и спросить ее.

— Спрошу, когда увижу.

Онъ сѣлъ въ свой кебъ и приказалъ громкимъ голосомъ везти себя въ Зоологическій садъ. Но отъѣхавъ къ Портлендской площади, онъ остановилъ кучера и велѣлъ везти себя опять въ гостиницу. Выходя изъ экипажа, онъ осмотрѣлся, нѣтъ ли тутъ Долли. Но Долли ушелъ. Тогда онъ велѣлъ слугѣ отнести свою карточку мисъ Бонкассинъ и объяснить, что онъ забылъ сказать ей кое-что.

— Вы вернулись, сказала мисъ Бонкассинъ, смѣясь.

— Разумѣется. Неужели вы думаете, что я позволилъ бы этому человѣку одержать надо мною верхъ. Зачѣмъ выгонять меня за то, что онъ сдѣлалъ изъ себя осла!

— Кто вамъ сказалъ, что онъ сдѣлалъ изъ себя осла?

— Но вѣдь это правда?

— Вовсе нѣтъ, сказала она послѣ небольшой паузы.

— Скажите мнѣ что онъ говорилъ.

— Не скажу. А если бы и сказала, то, стало быть, пересказала бы другому все, что вы скажете мнѣ. Было ли бы это хорошо?

— Мнѣ все равно, сказалъ Сильвербриджъ.

— Конечно, потому что вы не скажете мнѣ ничего особеннаго. Но принципъ остается тотъ же. Адвокаты, доктора и пасторы говорятъ, что имъ дѣлаются особенныя признанія. Почему же молодой дѣвицѣ не выслушивать особенныхъ признаній?

— И я имѣю сказать вамъ кое-что особенное.

— Надѣюсь, что нѣтъ.

— Почему?

— Я терпѣть не могу, когда говорятся особенныя вещи. Никто такъ не любитъ разговаривать, какъ я; но особеннаго ничего не должно быть говорено.

— Я хотѣлъ сказать вамъ, что пріѣхалъ вчера въ Лондонъ въ одномъ экипажѣ съ старой леди Кланфидль, и она клялась, что ни за что на свѣтѣ не поѣдетъ больше въ Меденгедъ.

— Въ этомъ нѣтъ ничего особеннаго.

— Потомъ она сказала — вы вѣдь не перескажете?

— Я буду считать это особеннымъ.

— Потомъ она сказала, что американцы, конечно, не могутъ понимать англійскихъ обычаевъ.

— Можетъ быть это къ лучшему.

— Тогда я поклялся, что ужасно влюбленъ въ васъ.

— Навѣрно вы этого не говорили.

— Сказалъ — и что вы самая прекраснѣйшая дѣвушка, какую я когда-либо видѣлъ въ моей жизни. Разумѣется, вы понимаете, что тутъ были ея двѣ дочери. А что касается обычаевъ — если только дождь нельзя приписать американскимъ обычаямъ — я ничего не нашелъ дурного.

— А что же на счетъ куренья?

— Я сказалъ ей, что это все были англичане, и что если бы она сама давала праздникъ, то курили бы ровно столько же. Вамъ надо знать, что она никогда никакихъ праздниковъ не даетъ,

— Какъ вы могли быть такъ злы?

— Обо многомъ еще было говорено. И кончилось тѣмъ, что она назвала меня школьникомъ. Я разузналъ причину всего этого. Дождь прямо попалъ на шляпку ея дочери и это произвело самую печальную катастрофу.

— Я охотно отдала бы ей мою шляпку.

— Чтобы американскую шляпку надѣла леди Вайолетъ Кланфидль!

— Эта шляпка получена изъ Парижа на прошлой недѣлѣ, серъ.

— Но она заразилась американскимъ прикосновеніемъ.

— Послушайте, лордъ Сильвербриджъ, сказала Изабелла, вставая: — будь у меня хлыстъ, я прибила бы васъ.

— Какъ это было забавно!

— И вы разсказываете все это мнѣ.

— Конечно. Это такъ хорошо, что надо же было подѣлиться съ кѣмъ-нибудь. «Американскіе обычаи».

Сказавъ это, онъ передразнилъ леди Кланфидль.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ Бонкассинъ, и дочь тотчасъ обратилась къ нему.

— Папа, вы должны выгнать отсюда лорда Сяльвербриджа.

— Боже! Что же, если долженъ — разумѣется, долженъ. Но почему?

— Онъ говоритъ ужасы про американцевъ.

Послѣ этого, нѣсколько минутъ продолжался общій разговоръ, а потомъ лордъ Сильвербриджъ опять простился.

Когда онъ уѣхалъ, Изабелла Бонкассинъ почти сожалѣла, что то «особенное», которымъ онъ угрожалъ ей, было слишкомъ смѣшно.

Глава ХXXIV.
Лордъ Поплькортъ.

Когда читателю было сказано, что лордъ Поплькортъ нашелъ леди Кентрипъ очень пріятной женщиной, надо надѣяться, что читатель вознегодовалъ. Лордъ Поплькортъ, конечно, не подумалъ бы о леди Кентрипъ, если бы не былъ особенно польщенъ. Зачѣмъ же такому человѣку будетъ льстить женщина во всѣхъ отношеніяхъ выше его? Читатель пойметъ. Мудрость старшихъ рѣшила, что леди Мери Паллизеръ было бы хорошо выйти за лорда Поплькорта.

Конечно, взаимное согласіе, ведущее къ браку, должно возникать мгновенно. Кто этого не чувствуетъ? Молодая любовь должна вспыхнуть безсознательной искрой, искра превратиться въ пламя, котораго ничто не можетъ погасить кромѣ союза влюбленныхъ. Никому не слѣдуетъ предписывать любить, или вступать въ бракъ съ этимъ мужчиной, или съ этой женщиной. Теорія эта ясна всѣмъ намъ, и пока у насъ нѣтъ сыновей или дочерей, которыхъ мы чувствуемъ себя обязанными сдерживать, теорія эта неопровержима. Но обязанпость такъ настоятельна! Герцогъ убѣдилъ себя, что такъ какъ жена его погибла бы, если бы ей дозволили выйти за Бурго Фиц-Джеральда, то и дочь его погибнетъ, если ей дозволятъ выйти за Тригира. Поэтому теорія самопроизвольной любви должна быть отложена въ сторону. Поэтому искру надо погасить. Поэтому союза влюбленныхъ быть не должно — а просто благоразумный и можетъ быть блистательный бракъ.

Лордъ Поплькортъ имѣлъ большое состояніе безъ долговъ. Мѣсто, занимаемое имъ въ перствѣ, было невысоко; но его баронскій титулъ былъ старинный, и если для него все пойдетъ хорошо, то онъ можетъ ожидать званія болѣе высокаго. Его наружность была такого рода, которая нравится пасторамъ, учителямъ, старшимъ и высшимъ. У него были правильныя черты лица. Видъ у него былъ степенный. Онъ не выказывалъ ни нетерпѣнія, ни неугомонности. Сильвербриджъ также былъ хорошъ собой — но красота его была такого рода, что тревожила сердца матерей. Тригиръ былъ красивѣе ихъ — но онъ имѣлъ такой видъ, какъ будто высшихъ для него не было, а о старшихъ онъ не заботился. Лордъ Поплькортъ, хотя очень молодой человѣкъ, разъ произнесъ нѣсколько словъ въ Палатѣ Лордовъ и обѣдалъ въ «Благотворительномъ Фондѣ». Лордъ Сильвербриджъ называлъ его дуракомъ. Никто не считалъ его очень умнымъ. Но въ глазахъ герцога — и леди Кентрипъ — у него были свои хорошія качества.

Но дѣло было очень непріятное. Для леди Кентрипъ оно было тѣмъ непріятнѣе, что она этому не вѣрила. Если бы это можно было устроить, это было бы хорошо. Но она имѣла очень сильное убѣжденіе, что этого сдѣлать нельзя. Конечно, леди Гленкору отвлекли отъ несчастной судьбы; но леди Гленкора была моложе, чѣмъ дочь ея теперь, и имѣла менѣе твердый характеръ. Леди Кентрипъ также не была слѣпа къ разницѣ между человѣкомъ дурной репутаціи, какъ Бурго, и бѣднымъ человѣкомъ съ хорошей репутаціей какъ Тригиръ. Все-таки она взялась помогать дѣлу и удостоила сдѣлать видъ будто интересуется портретомъ какой-то древней родственницы и уговорила молодого человѣка снять фотографію съ этого портрета, чтобы, когда фотографія будетъ снята, то это можетъ повести къ чему-нибудь.

Онъ привезъ фотографію и леди Кентрипъ очень много говорила ему объ его бабушкѣ — той древней родственницѣ, о которой идетъ рѣчь. Она говорила, что «помнитъ черты милой старушки». Она была не лицемѣрка и ненавидѣла себя за эту ложь, а между тѣмъ, ея цѣль была хороша — познакомить молодыхъ людей, которые могутъ оба вступить въ выгодный бракъ. Простой разговоръ о старухѣ ни кчему не повёдетъ, ей хотѣлось сказать прямо: «Вотъ леди Мери Паллизеръ. Не находите ли вы, что она будетъ хорошей женой для васъ?» Но она еще не могла рѣшиться выражаться такъ ясно

— Вы не видали герцога послѣ того? спросила она.

— Онъ вчера говорилъ со мною въ Парламентѣ. Я люблю герцога.

— Если вы позволите мнѣ сказать, такъ для васъ было бы выгодно, если бы онъ васъ любилъ — то есть, если вы намѣрены принимать участіе въ политикѣ.

— Я думаю, сказалъ Поплькортъ. — Больше нечѣмъ заниматься.

— Вы на скачкахъ не бываете?

Онъ покачалъ головой.

— Я этому рада, сказала леди Кентрипъ. — Ничего не можетъ быть хуже скачекъ. Я боюсь, что лордъ Сильвербриджъ преданъ скачкамъ.

— Не думаю, чтобы для кого-нибудь было хорошо имѣть дѣло съ маіоромъ Тифто. Я полагаю, что Сильвербриджъ понимаетъ, что дѣлаетъ.

Это былъ удобный случай, которымъ можно было бы воспользоваться. Для нея было бы такъ легко перейти отъ несовершенства брата къ совершенствамъ сестры. Но она не могла рѣшиться сдѣлать это тотчасъ. Однако, она коснулась дѣла такъ близко, какъ могла. Она грустно покачала головой, какъ бы сожалѣя о Сильвербриджѣ, и заговорила о герцогѣ.

— Отецъ такъ тревожится за него.

— Я полагаю.

— Я не знаю человѣка, который такъ заботился бы о своихъ дѣтяхъ. Онъ гораздо больше чувствуетъ отвѣтственность послѣ смерти своей жены, особенно относительно леди Мери.

— Мнѣ кажется она держитъ себя какъ слѣдуетъ.

— Какъ слѣдуетъ, о, да! Но когда дѣвушка обладаетъ столь многимъ — знатностью, красотой, умомъ, большимъ состояніемъ…

— А леди Мери получитъ много?

— Кажется, большую часть состоянія матери. Когда все это соединено, разумѣется, отецъ очень заботится о томъ, какъ распорядиться этимъ всѣмъ.

— Я полагаю, она умна.

— Очень умна, сказала леди Кентрипъ.

— Знаете, я нахожу, что дѣвушка иногда бываетъ слишкомъ умна, сказалъ лордъ Поплькортъ.

— Можетъ быть. Но я знаю больше такихъ, которыя слишкомъ глупы. Я такъ обязана вамъ за фотографію.

— Пожалуста не безпокойтесь.

— Я, право, не имѣла намѣренія заставить васъ посылать туда фотографа.

На этотъ разъ молодые люди не видали другъ друга. Леди Мери не выходила, а у леди Кентрипъ не достало мужества послать за ней. Не можетъ ли устроиться такъ, чтобы молодой человѣкъ понравился молодой дѣвицѣ безъ всякихъ объясненій? Но любовь между молодыми людьми не можетъ возникнуть, если они не будутъ находиться вмѣстѣ. А въ Ричмондѣ трудно было ихъ свести. Конечно, герцогъ говорилъ, что пріѣдетъ въ Ричмондъ обѣдать вмѣстѣ съ лордомъ Понлькортомъ, но этотъ обѣдъ долженъ послѣдовать за предложеніемъ, которое леди Кентрипъ должна была сдѣлать молодому человѣку. Предложеніе она еще сдѣлать не могла, и поэтому не знала, какъ ей устроить обѣдъ. Наконецъ, она принуждена была отпустить желаннаго жениха, не устроивъ ничего. Когда герцогъ рѣшитъ, гдѣ проведетъ осень, тогда можно будетъ уговорить лорда Поплькорта отправиться туда же.

Въ этотъ вечеръ леди Кентрипъ сказала Мери нѣсколько словъ о назначаемомъ для нея женихѣ.

— Ничто такъ для меня не противно, какъ азартная игра, сказала она.

— Это ужасно.

— Я рада, что Ниддердель не занимается ничѣмъ подобнымъ.

А можетъ быть, Ниддердель дѣлалъ такія вещи, о которыхъ она не знала ничего.

— Надѣюсь, что Сильвербриджъ не держитъ пари.

— Кажется, нѣтъ.

— Вотъ лордъ Поплькортъ — совсѣмъ молодой человѣкъ — въ правѣ располагать всѣмъ и съ очень большимъ состояніемъ. Подумайте, какой вредъ могъ бы онъ надѣлать, если бы имѣлъ такія наклонности.

— А онъ игрокъ?

— Совсѣмъ нѣтъ. Какъ это должно быть утѣшительно для его матери!

— Мнѣ кажется, что онъ неспособенъ заниматься чѣмъ бы ни было! сказала леди Мери.

На этомъ разговоръ прекратился.

Чрезъ недѣлю послѣ этого, въ концѣ іюля, герцогъ написалъ къ леди Кентрипъ, что пригласилъ лорда Поплькорта обѣдать въ Горнсѣ, въ воскресенье. Онъ извинялся въ этомъ, но прибавилъ, что лордъ Кентрипъ увѣрилъ его, что это нисколько не обезпокоитъ ее. Изъ письма его было ясно, что онъ имѣлъ намѣреніе очень серіозное. Разумѣется, для обѣда не было никакого препятствія. Только приглашеніе не должно было показаться страннымъ лорду Поплькорту. Поэтому, надо составить небольшое общество. Пригласили лорда Ниддерделя съ женой и Сильвербриджа, который сначала согласился очень неохотно, и леди Мабель, которую герцогъ особенно просилъ пригласить. Это послѣднее приглашеніе было сдѣлано отъ имени леди Мери и включало мисъ Касъ. Внимательный читатель примѣтитъ, что общество за обѣдомъ должно состоять изъ десяти человѣкъ.

— Не странно ли, что папа пожелалъ пригласить леди Мабель? сказала Мери леди Кеитрипъ.

— Развѣ онъ не знаетъ ее, душа моя?

— Онъ едва ли когда говорилъ съ нею. Я скажу вамъ вотъ что: мнѣ кажется, Сильвербриджъ женится на ней.

— Почему ему не жениться на пей?

— Я сама тоже нахожу. Она очень хороша собой и очень умна. Только такъ странно, что папа сдѣлался сватомъ, или даже что это пришло ему въ голову.

— Такъ многое озабочиваетъ его теперь, сказала леди Кентрипъ.

— Бѣдный папа!

Тутъ она вспомнила о себѣ и сказала:

— Разумѣется, я думаю не о себѣ. Устраивать бракъ совсѣмъ не то, что не дозволять брака.

— То, что онъ считаетъ своей обязанностью, онъ непремѣнно исполнитъ, сказала старшая дама.

Леди Мабель удивило приглашеніе, но она поспѣшила принять его.

«Папа будетъ очень радъ видѣть васъ», писала леди Мери.

Зачѣмъ герцогу Омніуму желать видѣть ее?

«Сильвербриджъ тоже будетъ», продолжала Мери. «Обѣдъ будетъ семейный. Вы знаете, что ни папа, ни я не выѣзжаемъ никуда».

Все это очень взбудоражило мысли леди Мабели и нѣсколько взволновало ее. Сильвербриджъ тоже былъ взволнованъ. Разумѣется, онъ не могъ забыть, что далъ отцу слово сдѣлать предложеніе леди Мабели. Потомъ онъ передумалъ. Онъ находилъ, что она не любезна съ нимъ или, по-крайней-мѣрѣ, равнодушна къ нему. Онъ, конечно, сказалъ ей достаточно, для того чтобы она поняла его намѣренія. А она, между тѣмъ, не давала себѣ труда сдѣлать шагъ къ нему. Потомъ явилась Изабелла Бонкассинъ. Теперь его приглашали обѣдать самымъ обыкновеннымъ образомъ.

Изъ всѣхъ приглашенныхъ лордъ Поплькортъ, можетъ быть, наименѣе всѣхъ былъ взволнованъ. Онъ вполнѣ сознавалъ честь, которою его удостоивалъ герцогъ Омніумъ, сознавалъ также и лестную вѣжливость леди Кентрипъ. Но надо отдать ему справедливость, что до-сихъ-поръ онъ не льстилъ себя никакими надеждами относительно леди Мери Паллизеръ. Собираясь въ Ричмондъ, онъ думалъ гораздо больше о герцогѣ, чѣмъ объ его дочери.

— О, да, я могу отвезти васъ, если вы хотите, сказалъ ему Сильвербриджъ въ суботу вечеромъ.

— И отвезете обратно?

— Если вы поѣдете, когда я уѣду. Я терпѣть не могу ждать.

— Положимъ, что мы уѣдемъ въ половинѣ одиннадцатаго.

— Я времени назначать не буду, но если намъ покажется неудобно уѣхать со мной, то тамъ будетъ экипажъ отца.

— Герцогъ пріѣдетъ въ своемъ экипажѣ?

— Я думаю. Это скорѣе и спокойнѣе, чѣмъ по желѣзной дорогѣ.

Лордъ Поплькортъ рѣшилъ, что онъ, конечно, вернется съ герцогомъ, если это можно будетъ устроить, и предъ глазами его носились видѣнія о мѣстѣ товарища министра, къ чему могла повести эта поѣздка въ Ричмондъ.

Въ шесть часовъ вечера, въ воскресенье, Сильвербриджъ заѣхалъ за лордомъ Поплькортомъ.

— Право, я никогда не думалъ видѣть васъ въ моемъ кабріолетѣ, сказалъ онъ.

— Почему же именно меня?

— Потому что вы не принадлежите къ нашему кружку.

— Конечно, вамъ пріятнѣе было бы видѣть на моемъ мѣстѣ Тифто.

— Нѣтъ; Тифто вовсе не пріятный собесѣдникъ, хотя знаетъ толкъ въ лошадяхъ. Вы, должно быть, углубились въ политику.

— Не особенно углубился.

— Такъ зачѣмъ же мой родитель приглашаетъ васъ? Васъ навѣрно не обезпокоитъ моя сигара.

Послѣ этого они почти не разговаривали.

Глава XXXV.
Не думаете ли вы?..

Пріятно было видѣть какъ герцогъ принялъ леди Мабель.

— Я зналъ вашу матушку много лѣтъ тому назадъ, сказалъ онъ: — когда я самъ былъ молодъ. Ея мать и моя были двоюродными сестрами и нѣжными друзьями.

Съ этими словами онъ протянулъ ей руку и посмотрѣлъ на нее, такъ какъ будто имѣлъ намѣреніе полюбить ее. Леди Мабель видѣла это. Возможно ли, чтобы герцогъ слышалъ что-нибудь — чтобы онъ желалъ принять ее? Она говорила себѣ и сказала мисъ Касвери, что хотя она пощадила Сильвербриджа, но между тѣмъ знала, что будетъ для него доброю женой. Если герцогъ это думалъ, то конечно ей нечего сомнѣваться.

— Я знала, что мы родственники, отвѣтила она: — и очень гордилась этимъ родствомъ! Лордъ Сильвербриджъ бываетъ у насъ иногда.

Вскорѣ послѣ этого пріѣхали Сильвербриджъ и Поплькортъ. Если исторія портрета старушки можно принять за доказательство родства леди Кентрипъ съ лордомъ Поплькортомъ, то тутъ всѣ были болѣе или менѣе въ родствѣ. Лордъ Ниддердель былъ двоюродный братъ леди Гленкоры и женился на дочери леди Кентрипъ. Это очевидно было общество семейное — благодаря портрету старухи.

Когда разговаривали о портретѣ старухи, Поплькортъ сидѣлъ возлѣ леди Мери. Они оба не имѣли ни малѣйшаго понятія о томъ, что эта близость была устроена. Разумѣется герцогъ и леди Кентрипъ это знали. Леди Кентрипъ шепнула своей дочери, что этотъ бракъ былъ бы желателенъ, а дочь намекнула объ этомъ своему мужу. Разумѣется лордъ Кентрипъ тоже зналъ. Леди Мабель намекнула мисъ Касъ, которая не опровергала этого. Даже Сильвербриджъ сказалъ себѣ, что должно быть затѣвается нѣчто въ этомъ родѣ, думая, что въ такомъ случаѣ никто не знаетъ его сестры Мери. Но самъ Поплькортъ былъ божественно невиненъ. Мысли его о бракѣ до-сихъ-поръ не доходили далѣе убѣжденія, что его будутъ навязывать невѣстамъ, или что онъ долженъ вооружиться противъ нихъ щитомъ. Бракъ, конечно, долженъ наступить; но тѣмъ не менѣе онъ обязанъ жить такъ какъ будто женщины заманиваютъ его въ яму. Но чтобы здѣсь накидывали на него сѣти, этого у него не доставало самонадѣянности вообразить.

— Очень жарко, сказалъ онъ леди Мери.

— И намъ показалось жарко сегодня въ церкви.

— Навѣрно. Я пріѣхалъ сюда сегодня съ вашимъ братомъ въ его кебѣ-кабріолетѣ. Что за странная фантазія имѣть кебкабріодетъ!,

— Мнѣ хотѣлось бы имѣть!

— Неужели?

— Особенно, если бы я могла править сама. Сильвербриджъ иногда правитъ ночью, когда думаетъ, что никто не увидитъ его.

— Правитъ кебомъ на улицахъ! Куда же онъ дѣваетъ кучера?

— Сажаетъ его въ кебъ. Разъ онъ ѣхалъ безъ кучера и взялъ сѣдока — старуху онъ сказалъ. А когда она хотѣла заплатить ему, онъ снялъ шляпу и сказалъ, что никогда не беретъ денегъ отъ дамъ.

— Вы вѣрите этому?

— О, да, мнѣ нравится эта шутка, потому что она не сдѣлала никому вреда. Онъ повеселился, старушка пріѣхала куда хотѣла и сберегла деньги.

— А что если бы онъ опрокинулъ ее, сказалъ лордъ Поплькортъ съ такимъ видомъ, какой могъ бы принять старый философъ, если бы нашелъ какое-нибудь остроумное выраженіе на доводы другого философа.

— И настоящій извозчикъ могъ бы ее опрокинуть, сказала леди Мери.

— Не находите ли вы страннымъ, что мы встрѣтились здѣсь, сказалъ лордъ Сильвербриджъ своей сосѣдкѣ, леди Мабели.

— Все неожиданное странно, отвѣчала леди Мабель.

— Вы это называете логикой? Все неожиданное странно!

— Лордъ Сильвербриджъ, я не хочу, чтобы насмѣхались надо мной. Вы были въ Оксфордѣ и должны знать логику.

— Это во всякомъ случаѣ очень зло, замѣтилъ онъ, сильно покраснѣвъ.

— Неужели вы думаете, что я сказала это съ умысломъ? О! лордъ Сильвербриджъ, скажите, что вы не думаете этого. Вы не можете думать, чтобы я умышленно уязвила васъ. Право, я этого не думала.

Это дѣйствительно была случайность. Леди Мабель не могла говорить громко, потому что они были окружены другими, но она взглянула на него, чтобы посмотрѣть сердится ли онъ на нее.

— Скажите, что вы не думаете этого.

— Я не думаю.

— Я никогда не сказала бы слова, чтобы оскорбить васъ.

— Разумѣется это все вздоръ, отвѣтилъ онъ, смѣясь: — но я не люблю когда упоминаютъ объ Оксфордѣ. Я всегда держу себя-какъ дуракъ. Нѣкоторые дѣлаютъ это и не заботятся объ этомъ. Но для меня это непріятно.

— А мнѣ такъ нравятся шалости, я считаю ихъ неизбѣжными какъ корь. Только у васъ долженъ быть докторъ, когда покажется болѣзнь.

— Какого же доктора я долженъ имѣть?

— А! это вы должны придумать сами. Уже это чувство, которое заставляетъ васъ находить это непріятнымъ — есть докторъ само по себѣ.

— Или жена.

— Или жена — если вы можете найти хорошую. Есть знаете жены, которыя увеличиваютъ болѣзнь. Будь у меня мужъ кутила, я сдѣлала бы его еще хуже, принявшись сама кутить. Ничему я не завидую до такой степени какъ возможности дѣлать сумасбродства.

— И женщины могутъ дѣлать ихъ.

— Но онѣ погибнутъ. Мы ужасно ограничены. Если вы любите шампанское, вы можете выпить цѣлое ведро. Я принуждена дѣлать видъ будто могу выпить очень мало. Вы можете держать пари на тысячи. Я должна ограничиваться перчатками. Вы можете волочиться за кѣмъ хотите. Я должна ждать, пока явится кто-нибудь, и не кокетничать, если не явится никто.

— Конечно является множество.

— Но я желаю выбирать. Мужчина глядитъ на дѣвушку какъ на обои, когда меблируетъ комнату, и откидываетъ ихъ какъ ковры. Такой заботливый молодой человѣкъ какъ лордъ Поплькортъ можетъ отвергнуть дѣвушку, потому что ея волосы не подойдутъ къ цвѣту его мебели.

— Не думаю, чтобы я выбиралъ жену какъ обои и ковры.

Герцогъ, сидѣвшій между леди Кентрипъ и ея дочерью, старался всѣми силами быть любезнымъ. Разговоръ былъ полуполитическимъ и состоялъ главное изъ сарказмовъ леди Кентрипъ противъ сер-Тимоти Бисвакса.

— Чтобы Англія могла нуждаться въ такомъ человѣкѣ, сказала леди Кентрипъ: — приводитъ меня въ негодованіе! Бывало предпочитали всегда джентльменовъ.

На это герцогъ отвѣтилъ увѣреніемъ, что сер-Тимоти выказалъ большую способность къ парламентской жизни и зналъ Палату Общинъ лучше многихъ. Онъ ничего не сказалъ противъ своего врага и говорилъ очень много въ его пользу. Но леди Кентринъ примѣтила, что ей удалось угодить ему.

Когда дамы ушли, разговоръ о политикѣ сдѣлался серіознѣе.

— Эта несчастная ссора будетъ продолжаться попрежнему, кажется, обратился герцогъ къ двумъ молодымъ членамъ Нижней Палаты.

Они оба были на консервативной сторонѣ, три присутствующихъ пера всѣ были либералы.

— До слѣдующей сессіи, я полагаю, серъ, сказалъ Сильвербриджъ.

— Хотя сер-Тимоти вышелъ изъ себя, онъ говорилъ хорошо, сказалъ лордъ Кентрипъ.

— Финіасъ Финнъ выходилъ изъ себя больше, чѣмъ сер-Тимоти, сказалъ лордъ Ниддердель.

— Но мнѣ кажется, Палата сочувствовала ему, сказалъ герцогъ. — Мнѣ случилось быть въ галереѣ въ то время.

— Да, сказалъ Ниддердель: — потому что онъ сознался во всемъ. Если вы искренно сознаетесь, Палата проститъ все, даже если я убью мою бабушку и сознаюсь, когда меня спросятъ объ этомъ.

Тутъ лордъ Ниддердель всталъ и началъ говорить, какъ0будто находился въ Нижней Палатѣ.

— Съ сожалѣніемъ долженъ сказать, серъ, что старуха попалась мнѣ въ ту минуту, когда я былъ разсерженъ. Къ несчастію, у меня въ рукѣ была толстая палка, и я ударилъ ее по головѣ. Никто не можетъ сожалѣть объ этомъ такъ, какъ я. Никто не можетъ чувствовать такъ сильно, въ какомъ положеніи я нахожусь! Я засѣдалъ въ этой Палатѣ много лѣтъ и многіе джентльмены знаютъ меня хорошо. Я думаю, серъ, они сознаются, что во мнѣ нѣтъ недостатка въ сыновней почтительности и человѣколюбіи. Серъ, я жалѣю о томъ, что я сдѣлалъ въ минуту горячности. Я сказалъ правду, и отдаю себя въ руки Палаты. Мнѣ кажется, что я получилъ бы такіе аплодисменты, какихъ не достигъ бы никакимъ другимъ способомъ. Не только такой популярный человѣкъ, какъ Финіасъ Финпъ, можетъ этого достигнуть, но даже самый непопулярный человѣкъ въ Палатѣ можетъ понравиться, искренно признавшись въ томъ, что онъ сдѣлалъ то, чего долженъ стыдиться.

Необычное краснорѣчіе Ниддерделя было принято хорошо присутствующими законодателями.

— Говоря вообще, сказалъ герцогъ: — я не знаю никакого собранія ни въ какой другой странѣ, гдѣ добродушіе такъ одерживало бы верхъ, гдѣ члены такъ хорошо относились бы другъ къ другу, гдѣ правила были бы такъ соблюдаемы, и гдѣ президента такъ поддерживало бы чувство членовъ.

— Я слышалъ, что теперь все-таки не то, что прежде, сказалъ Сильвербриджъ.

— Ничего не можетъ оставаться всегда по прежнему.

— Перемѣны сдѣлались къ худшему, хочу я сказать. Теперь члены дѣлаютъ разныя разности, потому что правила Парламента дозволяютъ это.

— Если члены не нарушаютъ правилъ, сказалъ герцогъ: — я не знаю, кто же можетъ ихъ порицать. Въ то время, если какой-нибудь членъ злоупотреблялъ правиломъ, Палата этого не дозволяла.

— Именно, сказалъ Ниддердель. — Теперь Палата дозволяетъ все. Конечно, много есть добраго чувства, но рвенія нѣтъ ни къ чему. Я думаю, что вы ревностнѣе насъ, но за то ужъ вы такъ ужасно скучны. Каждый ревностный человѣкъ ревностно занимается чѣмъ-нибудь, что не интересуетъ никого.

Когда мужчины пришли въ гостиную, лордъ Поплькортъ опять сѣлъ возлѣ леди Мери.

— Куда вы ѣдете осенью? спросилъ онъ.

— Не имѣю ни малѣйшаго понятія. Папа, кажется, собирается за границу.

— Вы не поѣдете въ Кёстинсъ?

Кёстинсъ было помѣстье лорда Кентрипа въ Дорсетширѣ.

— О себѣ я ничего еще не знаю. Но не думаю, чтобы я уѣхала куда-нибудь, прежде чѣмъ уѣдетъ папа.

— Леди Кентрипъ пригласила меня въ Кёстинсъ въ половинѣ октября, говоря, что тамъ лучшая охота на фазановъ во всей Англіи.

— Вы много охотитесь?

— Очень. Я буду въ Шотландіи двѣнадцатаго числа. У меня съ Реджинальдомъ Добсомъ есть вмѣстѣ пристанище. Къ моимъ куропаткамъ я поѣду перваго октября. Я всегда устроиваюсь такъ. Поплькортсвій замокъ въ Суффолькѣ, и не думаю, чтобы кто-нибудь въ Англіи могъ превзойти меня въ охотѣ за куропатками.

— Куда же вы дѣваете всѣхъ убитыхъ?

— Отправляю на Лиденгольскій рынокъ. Почти оплачивается. Потомъ я возвращусь въ Шотландію къ концу охоты и легко могу поспѣть въ Кестинсъ въ половинѣ октября. Моихъ собственныхъ фазановъ я не трогаю до ноября.

— Отчего вы такъ воздержны?

— Птицы тогда тяжелѣе и стрѣльба выходитъ удачнѣе. Но если бы вы были въ Кёстинсѣ, это было бы гораздо пріятнѣе.

Леди Мери опять сказала ему, что она еще не знаетъ о планахъ своего отца на осень.

Но герцогъ въ это время составилъ планы на осень, покрайней-мѣрѣ, для своей дочери. Леди Кентрипъ сказала ему, что желанный зять обѣщалъ быть въ Кестинсѣ, и предложила герцогу пріѣхать туда съ Мери. За дочь онъ обѣщалъ, но самъ не обязывался. Не лучше ли ему не присутствовать? Теперь, когда онъ могъ видѣть и чувствовать всѣ подробности, ему сдѣлались противны эти планы. А между тѣмъ, это такъ хорошо удалось съ его женой!

— Лордъ Поплькортъ здѣсь короткій знакомый? спросила леди Мабель своего друга, лорда Сильвербриджа.

— Не знаю. Я здѣсь не коротокъ.

— Леди Кентрипъ, кажется, имѣетъ о немъ очень хорошее мнѣніе?

— Кажется. А я нѣтъ.

— Онъ, повидимому, нравится вашему отцу.

— Это тоже возможно. Они вмѣстѣ вернутся въ Лондонъ въ экипажѣ родителя. Отецъ будетъ говорить о политикѣ все время, а Поплькортъ будетъ соглашаться со всѣмъ.

— Онъ не назначается въ… въ… вы понимаете, что я хочу сказать.

— Не могу этого сказать.

— Замѣнить бѣднаго Френка.

— Это очень возможно.

— Бѣдный Френкъ!

— Лучше скажите: бѣдный Поплькортъ! или бѣдный родитель, или бѣдная леди Кентрипъ.

— Сто графинь не могутъ заставить вашу сестру выйти за человѣка, который ей не нравится.

— Именно. Они принялись за это не такъ.

— Что сдѣлали ли бы вы?

— Оставилъ бы ее въ покоѣ. Пусть она узнаетъ постепенно, что ея желаніе исполниться не можетъ.

— И такимъ образомъ она будетъ томиться цѣлые годы, съ упрекомъ сказала леди Мабель.

— Я ничего объ этомъ не говорю. Этотъ человѣкъ мой другъ.

— И вы должны гордиться имъ.

— Я еще не видалъ до-сихъ-поръ человѣка, который гордился бы своими друзьями. Я его очень люблю, но могу понимать вполнѣ, что отецъ мой противится.

— Да, мы всѣ это понимаемъ, сказала она грустно.

— Что скажетъ вашъ отецъ, если бы вы захотѣли выйти за человѣка, у котораго не было бы шиллинга?

— Я сама не захотѣла бы, не спрашиваясь моего отца. Но и у меня нѣтъ шиллинга. Будь у меня деньги, неужели бы думаете, что мнѣ не было бы пріятно отдать ихъ любимому человѣку?

— Но тутъ дѣло идетъ о томъ, чтобы отдать деньги не свои. Ее не заставятъ отказаться, приглашая сюда такого осла. Если у отца достанетъ настойчивости заставить ее выплакать всѣ слезы, онъ добьется своего.

— И разобьетъ ей сердце. Вы могли ли бы это сдѣлать?

— Конечно, нѣтъ. Но я мягокъ. Я отказывать не могу.

— Не можете?

— Если тотъ, кто меня проситъ, у меня на хорошемъ счету. Испытайте меня.

— Чего мнѣ у васъ просить?

— Всего.

— Дайте мнѣ перстень съ вашего пальца, сказала она.

Онъ тотчасъ снялъ перстень съ своей руки.

— Разумѣется, вы знаете, что я шучу. Неужели вы думаете, что я возьму?

Онъ все подавалъ ей перстень.

— Лордъ Сильвербриджъ, надѣюсь, что съ вами я могу говорить глупости и не раскаяваться въ этомъ. Я знаю, что этотъ перстень принадлежалъ вашему дѣду и пятидесяти Паллизерамъ до него.

— Что это за бѣда?

— А мнѣ онъ былъ бы совершенно безполезенъ, такъ какъ я не могу его носить.

— Конечно, онъ слишкомъ великъ, сказалъ Сильвербриджъ, опять надѣвая перстень на палецъ. — Но когда я говорилъ о тѣхъ, кто записанъ у меня на хорошемъ счету, я совсѣмъ не объ этомъ думалъ. Развѣ вы не знаете, что никто на свѣтѣ для меня…

Онъ замолчалъ и покраснѣлъ, а она сидѣла неподвижно, смотря на него съ оашданіемъ, румянецъ выступилъ на ея лицѣ.

— …Такъ не пріятенъ, какъ вы.

Заключеніе рѣчи было не совсѣмъ ловкое. Она чувствовала это. Но когда она взглянула на него, она почувствовала, что это произошло отъ робости, не допускавшей его произнести слово «любовь», даже если оно было въ его мысляхъ. Она тотчасъ оправилась.

— Я этому вѣрю, сказала она. — Я думаю, что мы съ вами истинные друзья.

— Не возьмете ли вы перстень отъ истиннаго друга?

— Не возьму, я попросила, шутя. Но вернемся къ тому, о чемъ мы говорили. Если можете сдѣлать что-нибудь для Френка, пожалуста сдѣлайте. Вы знаете, что это разобьетъ ей сердце. Мужчина, разумѣется, переноситъ эти вещи лучше, но можетъ быть страдаетъ не менѣе. Это для него вся жизнь. Онъ ничего не можетъ сдѣлать, пока это продолжится. Неужели у васъ недостаетъ преданности къ дружбѣ, чтобы похлопотать за него?

Сильвербриджъ потеръ себѣ голову съ досадой.

— Ваша помощь повернетъ все въ его пользу.

— Вы не знаете моего отца?

— Развѣ онъ такъ неумолимъ?

— Не то, Мабель. Но онъ такъ несчастенъ. Я не могу увеличивать его несчастія, взявъ сторону противъ него.

На другомъ концѣ комнаты, леди Кентрипъ занималась лордомъ Поплькортомъ. Она говорила о фазанахъ, о тетеревахъ, объ адресѣ въ Палатѣ Лордовъ въ наступающую сессію, о пользѣ политическихъ союзовъ въ молодости, такъ-что модой серъ началъ считать леди Кентрипъ премилой женщиной. Потомъ, послѣ краткаго молчанія, она перемѣнила разговоръ.

— Вы не находите, что леди Мери очень хороша собой?

— Чрезвычайно, сказалъ лордъ,

— И при этомъ въ ней такъ много всего хорошаго.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Я не знаю ни одной дѣвушки ея лѣтъ, такъ хорошо воспитанной. Герцогу вы нравитесь.

— Пожалуй, да! Герцогъ очень ласковъ.

— Не думаете ли вы?..

— А!

— Вы слышали о состояніи ея матери?

— Громадное!

— Она получитъ, кажется, третью часть. Я увѣрена, что вы примете мои слова за интимную откровенность. Она милая, прелестная дѣвушка; и я забочусь о ея счастіи, какъ о родной дочери.

Лордъ Поплькортъ вернулся въ Лондонъ въ экипажѣ герцога, но не могъ сказать ни слова о политикѣ. Мысли его были наполнены удивительными словами, сказанными ему. Неужели леди Мери страстно влюбилась въ него? Онъ не тотчасъ предался этой пріятной мысли, привыкнувъ думать, что женскихъ сѣтей слѣдуетъ избѣгать. Но, пріѣхавъ домой, онъ началъ благопріятно думать объ этомъ. Дочь герцога — и какого герцога! Такая прелестная дѣвушка, и такая талантливая! И потомъ ея богатство увеличило бы его собственное большое состояніе!

Глава XXXVI.
Талли-Го-Лоджъ.

Мы всѣ знаемъ очень умные стихи о большихъ и маленькихъ мухахъ, гдѣ говорится, что нѣтъ такого ничтожнаго животнаго, у котораго не было бы своего паразита. Даже маіоръ Тифто имѣлъ друга ниже себя. Это былъ нѣкій капитанъ Гринъ — и другъ также присвоилъ себѣ военныя почести. Онъ былъ старше Тифто, и о его прошлой жизни никто ничего не зналъ. Полагали, что онъ живетъ скачковыми пари, и тѣ, которые желали защитить его репутацію, хвастались, что, проигрывая, онъ расплачивался какъ джентльменъ. Тифто, послѣдніе два года, поддерживалъ капитана Грина, и всегда пускалъ въ ходъ этотъ аргументъ:

— Откуда онъ достаетъ деньги, я не знаю; но когда проиграетъ, деньги являются.

У маіора Тифто былъ свой домикъ въ окрестностяхъ Игема, гдѣ онъ держалъ конюшню больше дома, и конуры больше конюшни. Тамъ онъ держалъ своихъ лошадей и собакъ, и себя самого, когда его дѣла не призывали его въ Лондонъ. Теперь была половина августа, и онъ пріѣхалъ въ Талли-Голоджъ присмотрѣть за своимъ заведеніемъ, устроить псовую охоту и приготовиться къ осеннимъ скачкамъ. На этотъ разъ капитанъ Гринъ пользовался его гостепріимствомъ и помогалъ ему мудрыми совѣтами. За домикомъ былъ садикъ — очень маленькій, но все-таки было мѣсто поставить на лужайку столикъ и два кресла. Тутъ маіоръ и капитанъ сидѣли около восьми часовъ въ одинъ вечеръ, имѣя подъ рукою грогъ и трубки. Оба джентльмена находились не въ обѣденныхъ костюмахъ. Они провели большую часть дня съ собаками и лошадьми, перевязывали раны, давали лѣкарства и такъ долго задержало ихъ это занятіе, что имъ нѣкогда было подумать о туалетѣ. И теперь они не выпускали дѣла изъ глазъ. Конюшня въ одномъ углу, конуры въ другомъ были возлѣ садика, и съ того мѣста, гдѣ сидѣли два спортсмена, они могли отдавать приказанія конюху и мальчику, которые еще занимались животными.

Надо объяснить, что послѣ сильвербриджскихъ выборовъ, въ душѣ Тифто все усиливалось чувство, что его соучастникъ дурно обошелся съ нимъ. Это чувство увеличивалось прекраснымъ состояніемъ Перваго Министра. Конечно, слѣдовало обращаться съ большимъ уваженіемъ съ человѣкомъ, который это устроилъ!

— Я съ нимъ ссориться не сталъ бы, но заставилъ бы заплатить, сказалъ осторожно капитанъ.

— Онъ платитъ свою долго.

— А кто трудится?

— Это правда.

— Дѣло въ томъ, Тифто, что вы не достаточно извлекаете пользы. Когда такой маленькій человѣкъ, какъ вы, имѣетъ дѣло съ такимъ великимъ человѣкомъ, онъ можетъ вытягивать изъ него съ одной стороны, но онъ долженъ быть чертовски уменъ, если можетъ вытягивать съ обѣихъ сторонъ.

— Вы на что намекаете? спросилъ Тифто, которому не понравилось, что его назвали маленькимъ человѣкомъ.

— Это что! посмотрите на этого дьявола, онъ третъ лошадь палкой. Если ты не можешь тереть лошадь безъ палки въ рукѣ, такъ не три ее вовсе…

Изъ устъ капитана полились ругательства, конюхъ бросилъ щетку и ушелъ.

— Вернись, закричалъ Тифто, вскочивъ съ своего мѣста съ трубкой во рту.

Тутъ началась ссора между конюхомъ и его хозяевами, въ которой конюхъ, наконецъ, одержалъ побѣду, и лошадь увели въ конюшню невычищенной.

— Хорошо говорить «выгони его», но гдѣ же я найду лучше? Теперь дошло до того, что если скажешь слово человѣку, онъ сейчасъ уйдетъ.

Потомъ они вернулись къ дѣламъ Тифто и лорда Сильвербриджа.

— Я вотъ что говорю, продолжалъ капитанъ: — если вы хотите жить съ такимъ человѣкомъ на равной ногѣ…

— Какъ джентльменъ съ джентльменомъ, хотите вы сказать?

— Пожалуй что и такъ. Оно не совсѣмъ такъ, да, положимъ. Зачѣмъ же вы получаете жалованье, когда берете его за руку и называете Сильвербриджемъ.

— Мнѣ не нужно жалованья ни отъ кого, сказалъ маіоръ съ негодованіемъ.

— Это потому, что вы не понимаете, что жалованье значитъ. Мнѣ жалованье нужно. Если я дѣлаю что-нибудь, я люблю получать за это плату. Вамъ за это платятъ однимъ способомъ, а я предпочитаю другой.

— Вы хотите сказать, что онъ долженъ давать мнѣ жалованье?

— Я. взялъ бы отъ него. Какая польза въ этихъ молокососахъ, если они не будутъ платить? Вамъ удалось подцѣпить этого молодца. Онъ будетъ богатѣйшимъ человѣкомъ въ Англіи; а вамъ-то отъ этого какая польза?

Тифто сидѣлъ и размышлялъ объ этихъ мудрыхъ словахъ. Тѣ же самыя идеи приходили въ голову и ему. Счастливая случайность, сблизившая его съ лордомъ Сильвербриджемъ, еще не обогатила его. «Какая польза въ этихъ молокососахъ, если они не будутъ платить?» Это были мудрыя слова. Но вмѣстѣ съ тѣмъ какъ онъ торжествовалъ, когда его выбрали членомъ Бергардена, и онъ вошелъ въ клубъ, какъ короткій другъ наслѣдника герцога Омніума.

Послѣ краткаго молчанія капитанъ Гринъ продолжалъ:

— Вы говорили о жалованьѣ.

— Говорилъ.

— Жалованье вещь хорошая, если выплачивается аккуратно. Я самъ получалъ жалованье за присмотръ за лошадьми въ Нью-Маркетѣ, только господинъ-то разорился, и это не продолжалось долго.

— Не былъ ли это Марли Беллокъ?

— Да, это былъ Марли Беллокъ. Онъ теперь живетъ гдѣ-то за границей. Кажется, играетъ въ картишки. У него прежде было много денегъ, но большая часть уже была промотана, когда онъ сошелся со мной.

— Вы не много получили отъ него?

— И ничего не потерялъ. Не сталъ бы я заботиться о лошадяхъ безъ всякой пользы для меня.

— Что же мнѣ дѣлать? спросилъ Тифто. — Я могу продать ему лошадь время отъ времени. Но если я буду продавать ему хорошихъ лошадей, я немного получу.

— Очень мало, я скажу. А онъ не держитъ пари за своихъ лошадей?

— Мало. Кажется, теперь сталъ побольше.

— Сколько онъ можетъ получить отъ скачекъ въ Дерби?

— Одну или двѣ тысячи, можетъ быть.

— Изъ этого можно бы извлечь кое-что хорошее, сказалъ капитанъ, не осмѣливаясь говорить иначе, какъ шопотомъ.

Маіоръ Тифто посмотрѣлъ на него пристально, но не сказалъ ничего.

— Разумѣется, вы должны знать сами.

— Я не понимаю.

— Скаковыя лошади дороги — да и скачки вообще дороги.

— Это правда.

— Когда такъ много тратится, кто-нибудь долженъ подбирать. Это я всегда говорилъ себѣ. Я такъ же честенъ, какъ и всякій другой.

— Разумѣется, вѣжливо согласился маіоръ.

— Но если я не буду закрывать себѣ ротъ, кто-нибудь, вырветъ у меня зубы. Каждый за себя, а Богъ за всѣхъ. Я думаю, что много швыряется денегъ. Онъ будетъ держать большія деньги на вашу лошадь въ Леджерѣ, если сумѣть съ нимъ справиться. Это побольше доставило бы вамъ, чѣмъ называть его Сильвербриджемъ и расхаживать съ нимъ подъ руку. Дѣло остается дѣломъ. Я не знаю, поняли ли вы меня.

Тифто не понялъ, но старался разгадать загадку. Какимъ-то способомъ онъ долженъ наживать деньги отъ своего друга лорда Сильвербриджа. До-сихъ-поръ онъ довольствовался блескомъ этого знакомства; но теперь его блистательный другъ вздумалъ унижать его, и не разъ дѣлалъ ему непріятности. Маіору показалось, что капитанъ Гринъ совѣтуетъ ему это переносить, но въ тоже время совѣтуетъ и подбирать денежки друга. Онъ не думалъ, что можетъ просить жалованья у лорда Сильвербриджа — онъ былъ смотрителемъ за лисьей охотой и членомъ Бергарденскаго клуба. Потомъ его пріятель говорилъ ему что-то о пари молодыхъ лордовъ. Онъ рѣшился разобрать все это мозгомъ, который былъ уже нѣсколько взбудораженъ алкоголемъ, когда капитанъ Гринъ всталъ съ своего мѣста и произнесъ свои послѣднія слова въ этотъ вечеръ, какъ оракулъ;

— Честность хороша, когда другіе честны съ вами; но когда они нечестны, тогда, я скажу, честность къ чорту! Что выходитъ изъ честности? выбьетесь изъ силъ отъ работы, а пользы никакой.

Маіоръ думалъ много объ этомъ ночью и продолжалъ думать, проснувшись утромъ. Ему было бы пріятно заставить лорда Сильвербриджа поплатиться за его дерзость. Ему хотѣлось бы нажить немного денегъ — какъ онъ говорилъ себѣ — честнымъ образомъ. Въ настоящую минуту онъ нуждался въ деньгахъ, и, обдумывая свои дѣла, объявилъ себѣ, что обѣднѣлъ по своей преданности къ интересамъ лорда Сильвербриджа. За завтракомъ утромъ онъ старался вернуть своего пріятеля къ этому предмету. Но капитанъ былъ сердитъ и сказалъ:

— Всякій долженъ самъ понимать свои дѣла. Я вмѣшиваться не стану. То, что я сказалъ, было принято въ дурную сторону.

Это было тяжело для Тифто, который ничего не принималъ въ дурную сторону.

«Къ чорту честность!» Въ этихъ словахъ былъ большой урокъ, требовавшій соображенія. До сихъ поръ маіоръ велъ свои дѣла, нѣсколько придерживаясь честности. Если его углы не всѣ были совершенными углами, все-таки была попытка къ геометрической аккуратности. Онъ время отъ времени лгалъ о лошади — но кто же, торгующій лошадьми, не дѣлаетъ этого? Онъ сознавалъ цѣну тайныхъ свѣдѣній изъ скаковыхъ конюшенъ; но кто же не рѣшится на подкупъ, если можетъ? Онъ лгалъ насчетъ издержекъ для своихъ собакъ, для того чтобы возвысить подписку членовъ. Но эти вещи дѣлали всѣ, кого онъ зналъ. Но Гринъ хотѣлъ сказать что-то кромѣ этого. Насколько онъ могъ видѣть, въ свѣтѣ вообще никто честенъ не былъ. Надо закрывать ротъ, а то выдернутъ зубы. Онъ по газетамъ видѣлъ, что всѣ бросили понятіе о честности. Прёдсѣдатели, директоры, члены Парламента, посланники — всѣ, какъ онъ говорилъ себѣ — старались пускать въ ходъ свою замысловатость. Онъ не видалъ почему же онъ долженъ быть честнѣе всѣхъ другихъ. Зачѣмъ Сильвербриджъ не повезъ его въ Шотландію охотиться за тетеревами?

Глава ХXXVII.
Грексъ.

Далеко отъ всѣхъ извѣстныхъ мѣстъ, на сѣверной границѣ Кревенскаго округа, на рубежѣ Вестморленда, но въ Йоркширѣ, стоитъ большой, раскидистый, очень живописный старый домъ, называемый Грексъ. Окрестные жители величали его замкомъ, но это былъ не замокъ. Это было старое, кирпичное зданіе, выстроенное въ царствованіе короля Іакова Перваго, съ круглыми окошечками, кривыми трубами, длинными галереями, остроконечными крышами и домъ окруженъ съ трехъ сторонъ террасами, солнечными часами и рыбными прудами. Но все это такъ ветхо, что не годится для мѣстопребыванія джентльмена и его семьи. Домъ стоитъ не въ паркѣ, потому что земля около дома раздѣлена низкими каменными стѣнами на огороженныя пастбища, но среди прелестнѣйшаго мѣстоположенія, мѣстность кругомъ возвышается низкими неправильными холмами или буграми, а за четверть мили отъ задней стороны дома есть небольшое темное озеро — не отличающееся такой свѣтлой красотой какъ нѣкоторыя озера въ Вестморлендѣ, но привлекательное по темнотѣ своей воды и мраку окружающаго лѣса.

Это деревенскій домъ графа Грекса — гдѣ однако онъ не былъ нѣсколько лѣтъ. Постепенно это мѣсто пришло въ такое состояніе, что отсутствіе графа неудивительно. Владѣлецъ Грекса съ большими средствами и со вкусомъ къ живописному, человѣкъ, имѣющій средства поддерживать воспоминанія и желающій дорого платить за такую роскошь, конечно, могъ бы поправить Грексъ. Но у графа не было ни денегъ, ни вкуса.

Послѣднее время лордъ Грексъ совсѣмъ не бывалъ тамъ, да и сынъ его лордъ Персиваль не любилъ смотрѣть на развалины своего имѣнія. Но леди Мабель любила ихъ нѣжной любовью. При всемъ своемъ легкомысліи, она была предана воспоминаніямъ, предана меланхоліи, иногда даже почти любила предаваться грусти. Каждый годъ, по окончаніи лондонскаго сезона, она пріѣзжала въ Грексъ и проводила недѣли двѣ въ этой пустынѣ. Она теперь ѣхала въ Шотландію къ мистрисъ Монтакют-Джонсъ въ Килланводлемъ; но пока проводила печальныя двѣ недѣли въ Грексѣ вмѣстѣ съ мисъ Касвери. Садъ былъ отданъ въ аренду — и разумѣется поддерживался настолько сколько того требовали выгоды. Человѣкъ, взявшій садъ на аренду, жилъ въ большомъ домѣ съ своей женой и та стряпала для леди Мабель и услуживала ей.

Леди Мабель находилась въ домѣ своихъ предковъ, и вѣрная мисъ Касъ вмѣстѣ съ нею. Но въ ту минуту и въ томъ мѣстѣ, гдѣ читатели увидятъ ее, мисъ Касъ не было съ нею. Она сидѣла на скалѣ на двѣнадцать футъ выше озера и смотрѣла на черную воду; а на другой скалѣ, пониже ея, сидѣлъ Френкъ Тригиръ.

— Нѣтъ, говорила она: — вы не должны были пріѣзжать. Ничто не можетъ этого оправдать. Разумѣется, такъ какъ вы здѣсь, не могу же я не выходить вмѣстѣ съ вами, поднять шумъ изъ за этого было бы хуже всего. Но вамъ не слѣдовало пріѣзжать.

— Почему же? Кому это повредитъ? Для меня это удовольствіе. Если вамъ кажется наоборотъ, я уѣду.

— Мужчины такъ невеликодушны, они пользуются такими низкими преимуществами. Вы знаете, что для меня удовольствіе видѣть васъ.

— Я надѣялся.

— Но это удовольствіе мнѣ не слѣдуетъ испытывать — покрайней-мѣрѣ здѣсь.

— Вотъ этого я не понимаю. Въ Лондонѣ, гдѣ графъ могъ лаять на меня, если случайно заставалъ меня, я могъ видѣть неудобство. Но здѣсь, гдѣ нѣтъ никого кромѣ мисъ Касъ…

— Здѣсь есть много другихъ. Здѣсь есть грачи, камни и старухи, и у всѣхъ есть уши.

— Но чего же стыдиться? Для меня ничего на свѣтѣ не можетъ быть пріятнѣе какъ бесѣда моихъ друзей.

— Такъ поѣзжайте къ Сильвербриджу.

— Я и намѣренъ ѣхать къ нему. Но я заѣхалъ къ вамъ по дорогѣ.

— Все это невеликодушно, сказала она, вставая съ камня: — вы это знаете. Друзей! Неужели вы хотите сказать, что будь вы здѣсь со мною или съ мисъ Касъ, это не составило бы разницы.

— Чрезвычайную разницу.

— Потому что она старуха, а я молода, и потому что въ сношеніяхъ между молодыми людьми и молодыми женщинами есть что-то опасное для женщинъ, и слѣдовательно, пріятное для мужчинъ.

— Я никогда не слыхалъ ничего несправедливѣе. Вы не можете думать, что я желаю сдѣлать вамъ вредъ.

— Я это думаю.

Она все стояла и говорила теперь съ большимъ жаромъ.

— Я это думаю. Вы принуждаете меня сбросить сдержанность, которую я обязана сохранять. Поможетъ это моимъ видамъ, если вашъ другъ лордъ Сильвербриджъ узнаетъ, что я была здѣсь?

— Какъ онъ можетъ узнать?

— Но если онъ узнаетъ? Развѣ вы предполагаете, что я желаю имѣть такія посѣщенія, о которыхъ боюсь сказать? Осмѣлитесь вы сказать леди Мери, что сидѣли вдвоемъ со мною на скалахъ въ Грексѣ.

— Непремѣнно скажу.

— Стало быть, вы не осмѣлились сказать ей о томъ, что было прежде. Вы вѣрно клялись ей, что любите ее больше всѣхъ на свѣтѣ.

— Клялся.

— И вы побезпокоились пріѣхать сюда сказать мнѣ это — уязвить меня до глубины сердца этими словами; показать мнѣ, что если я еще больна, то вы выздоровѣли — если еще страдали когда-нибудь. Идите своей дорогой и дайте мнѣ итти моей. Вы мнѣ не нужны!

— Мабель!

— Мнѣ вы не нужны. Я знаю, что вы не можете мнѣ помочь, но вы не должны губить меня.

— Вы знаете, что вы несправедливы ко мнѣ.

— Нѣтъ! вы понимаете все это, хотя смотрите такъ спокойно. Я ненавижу вашу леди Мери Паллизеръ. Но если бы могла отдать ее вамъ, я сдѣлала бы это, потому что это для васъ нужно.

— Она, вѣроятно, будетъ вашей золовкой.

— Никогда. Этого никогда не будетъ.

— Почему вы ненавидите ее?

— Вотъ опять! Вы такъ невеликодушны, что можете спрашивать меня, почему!

Она повернулась, какъ-будто имѣла намѣреніе спуститься къ краю озера, но онъ всталъ и остановилъ ее.

— Объяснимся, Мабель, прежде чѣмъ уйдемъ, сказалъ онъ. — Обвиненіе въ невеликодушіи тяжело слышать отъ васъ, а вы говорили это нѣсколько разъ.

— Это потому, что я думала это тысячу разъ. Женитесь на ней, если можете — но зачѣмъ говорить мнѣ объ этомъ?

— Вы сказали, что поможете мнѣ.

— Я помогла бы и въ этомъ, какъ во всемъ, что можетъ быть вамъ нужно, но вы не можете думать, что послѣ всего случившагося я желаю слышать о ней.

— Вы сами заговорили о ней.

— Я сказала вамъ, что вы не должны быть здѣсь — и для нея, и для меня. И опять говорю вамъ, что я ненавижу ее. Неужели вы думаете, что я могу слышать, какъ вы говорите о ней, будто она единственная женщина, которую вы любили? Развѣ вы не клялись въ любви другой?

— Конечно, клялся.

— Говорили вы когда-нибудь, что ничто не можетъ измѣнить этой любви?

— Говорилъ.

— Но она измѣнилась. Она прошла. Она отдана другой, которая красивѣе, моложе, богаче и знатнѣе.

— О, Мабель, Мабель!

— Это такъ.

— Когда вы говорите это, вы думаете не о себѣ?

— Я думаю о себѣ. Я никогда не измѣняла никому. А вы измѣнили мнѣ.

— Развѣ я не предлагалъ вамъ перенести для васъ все на свѣтѣ?

— А теперь этого не предложите?

— Нѣтъ, сказалъ онъ, помолчавъ: — теперь не предложу. Если бы я это сказалъ, я солгалъ бы. Вы сами велѣли мнѣ полюбить другую, я и полюбилъ.

— Очень легко.

— Мы условились, что такъ должно быть. И вы сдѣлали то же.

— Это ложь. Взгляните мнѣ въ лицо и скажите, не ложь ли это.

— Вы мнѣ говорите, что я дѣлаю вамъ вредъ въ глазахъ Сильвербриджа.

— О, опять такъ невеликодушно! Разумѣется, я должна выйти замужъ. Кто этого не знаетъ? Развѣ вы хотите, чтобы я просила милостыню на улицахъ? У васъ есть чѣмъ жить, а если нѣтъ, вы можете пріобрѣтать насущный хлѣбъ. Если вы женитесь на деньгахъ…

— Это обвиненіе совершенно непростительно.

— Позвольте мнѣ кончить, что я хочу сказать. Если вы женитесь на деньгахъ, вы поступаете дурно и совершенно безполезно. А что другое посовѣтуете вы мнѣ предпринять? Никто не ступитъ въ помойную яму, когда открыта чистая дорога. А если, кромѣ помойной ямы, другого пути нѣтъ, то надо же войти въ нее.

— Вы хотите сказать, что моя обязанность къ вамъ воспрещала бы мнѣ жениться.

— Нѣтъ — только не такъ скоро, Френкъ; только не такъ скоро. Цвѣтъ вашей молодости не увядаетъ, ваше очарованіе еще не бросаетъ васъ. Развѣ въ васъ нѣтъ силъ, которыхъ я не могу имѣть? Развѣ вы не чувствуете, что вы дерево, твердо стоящее въ землѣ, а я плющъ, который затопчутъ въ грязь, если онъ не обовьется о что-нибудь? Вы не должны сравнивать себя со мною, Френкъ.

— Если бы я могъ сдѣлать для васъ что-нибудь хорошее!

— Хорошее! Что значитъ хорошее? Если вы любите, хорошо имѣть взаимную любовь. Хорошо, когда ваше сердце не разрывается на куски. Вы знаете, что я люблю васъ.

Онъ стоялъ возлѣ нея и протянулъ руку, какъ-будто хотѣлъ обнять ее.

— Ни за что на свѣтѣ, сказала она. — Ваша рука принадлежитъ этой Паллизеръ. А такъ какъ я пріучила себя думать, что я, можетъ быть, буду прина