«При долинушке стояла,
Калину ломала,
Я калинушку ломала,
В пучочки вязала,
Я в пучочечки вязала,
Край дорожки клала,
Край дороженьки я клала,
Примет примечала[2],
Как я богу тут молилась:
«Боже ты мой, боже!
От Еремы вести нету
И от Вани тоже.
Вы, солдатики родные,
Живы ли вы оба?
Сердце, сердце, подскажи мне:
Кто ж моя зазноба?»
Письмецо прислал Ерема,
Белые листочки.
Как прочла письмо Еремы,
Не спала две ночки.
Мне писал-писал Ерема:
«Машенька ты, Маша!
Как у нас теперь в столице
Заварилась каша;
Спор большой, неразбериха
Д а промеж полками:
Кто — эсерами доволен,
Кто — большевиками.
Журавля эсеры хвалят:
Хороша-де птица!
Д а на что журавль нам в небе,
Коль в руках — синица?!
С богачами нам бороться
Надо осторожно.
Час неровен, и синицу
Потерять ведь можно.
Надо десять раз отмерить
Маленькою меркой.
Я , Машутка, стал эсером,
Будь моей эсеркой!
Большевистские ребята —
Много в них размаху;
Дать хотят народу столько,
Что помрешь со страху:
Неча, бают, плесть нам лапти
Из худого лыка!
Сам народ себе хозяин,
Сам себе владыка!
Вся земля ему и воля!
Богачам с приплодом
Будет, дескать, по-былому
Помыкать народом!
Большевистскими полками —
Вот какие страсти!—
Нынче сброшены с насесту
Все чины и власти.
Шла с властями злая битва.
Большевик отпетый,
Друг приятель наш, Ванюша,
Ранен в битве этой».
Как Еремино письмо я
Все прочла до строчки,
А потом ревмя-ревела,
Не спала две ночки.
Как на третью-то я ночку
Косы расчесала,
Да всю ноченьку Ванюше
Письмецо писала.
А х , калинушка-калина!
Было ль во примете?!
Нет Ванюши мне дороже
Никого на свете.
Были б крылья — полетела
Я к Ванюше птичкой.
Не хочу я быть эсеркой!
Буду большевичкой!
