Пантелеймон Романов
ДВЕ ПАСХИ
I
ОШИБКА
По борьбе с религиозными предрассудками объявлено было уетроение
комсомольской пасхи.
В уездном отделе образования с самого утра шла работа: клеили, красили,
расчесывали лен на бороду Саваофа, шили сарафан для богородицы.
Каждые пять минут вбегал заведующий и с наивным видом начальника,
которому кажется все легко, покрикивал:
— Скорей, скорей, ребята! Что вы копаетесь до сих пор!
Режиссер в закапанных краской штанах и в валенках, с утра ничего не
евший, недовольно огрызался и ворчал на каждое замечание:
— Говорили, с факелами пойдем, а сунулся в отдел за керосином, там
говорят, где раньше был, перед самым праздником лезешь.
— Что ж святых-то мало сделали? — сказал заведующий.
— А льны на бороды выдали? Что ж мы их, бритыми пустим?
— Из пеньки сделайте, откуда ж я вам льна возьму.
— То-то вот — из пеньки. Устраивай им пропаганду, бога ниспровергай, а
тут… ну, какая это, к черту, пародия на Саваофа! — сказал режиссер,
отходя и издали глядя на унылого малого с привязанной бородой. — Чертей
тоже неизвестно из чего делать. Да народу небось никого не будет.
— Народу тьма будет, — сказал заведующий, — потому что идейная
пропаганда. По городу везде расклеено объявление и сказано, что бесплатно
всем;
— Ну вот и не пойдет никто. Им раз плюнуть: пришлют из центра
постановление, а тут весь избегаешься, прежде чем достанешь, что нужно.
Куда богородица-то делась?.. Вот она. Что ты шляешься! С клеем, что ли, за
тобой ходить! Где тебе подклеивать?
— Ну, вы поторапливайтесь, правда, а то вовсе ерунда выйдет.. Что ж ты
мантию-то наизнанку напяливаешь?! — крикнул режиссер. — Чертова кукла!
— А кто ее знает… — сказал унылый малый.
— «Кто ее знает»… По звездам-то не можешь разобраться?!
Что ж они у тебя под низом будут?
Он стоял перед унылым малым с банкой клея в руках и с раздражением
смотрел на него.
— А держава где у тебя?
— Вот ламповый шар дали из читальни.
— Опять — ослы!.. Что ж ты впотьмах с ламповым шаромто будешь?
Раскокаешь его, а там и читать не с чем. И так одна лампа на всю читальню
осталась. А плакаты готовы?
— Черт их знает, — сказал помощник заведующего и пошел в соседнюю
комнату, где на полу и на столах ребята рисовали краской плакаты.
Один лохматый малый, со светлыми, совсем белыми волосами, обтер кисть о
подол рубахи и оглянулся, на других, как оглядывается в мастерской
живописец, меняя кисти, чтобы дать себе отдых. Буквы у него в конце каждой
строчки уменьшались и загибались книзу.
— Что ж ты не мог рассчитать наперед-то, балда! — крикнул ему помощник
заведующего. — И потом: что же ты пишешь?
«Нам не нужны небесные дядки»… Мягкий знак-то проглотил?
Ведь тебе же написано, дураку. Одной строчки грамотно списать не можешь!
Малый только посмотрел на образец и на свое писание, потом немного
погодя проворчал:
— Нешто за кажной буквой угоняешься…
— Иван Митрич, — сказал с раздражением подошедший режиссер, — что же
это за хвосты чертям выдали, посмотрите, пожалуйста. Я просил толстых
веревок, а они прислали сахарной бечевки. Что они смеются, что ли, над
нами?!
— Ну, скрутите в несколько раз, только и всего. А Будда китайский
сделан?
— Сделали. Это самый трудный. Уж с чайницы скопировали.
— Ну и ладно, Только, Будда, ты ведь должен на корточках сидеть. Где
он? Слышишь, Будда, ты на.корточках сиди.
— Ну, готовы? — крикнул заведующий. — Я вам подводу велел приготовить.
До монастыря на ней ступайте. А то погода такая, что не дай бог. Чертям-то
пока накинуть бы что-нибудь дали. А то замерзнут.
Все стали выходить.
— Стой, стой! Оторвешь! — раздался испуганный голос в темноте.
— Что оторвешь? Чего стал? Проходи.
— На хвост наступил. Пусти, говорят!
— А ты распускай больше. На руку-то не мог перекинуть?..
У подъезда стояла телега, на передке которой бочком сидела,
нахохлившись, какая-то фигура, держа вожжи в руках.
— Плакаты взяли?
— Взяли… Какой тут черт плакаты — зги божией не видать.
— Нуг трогай! Будда, на корточках сиди, пожалуйста.
— Едем, а зачем едем — никому не известно, — говорил режиссер, — носу
своего не видно, а мы с плакатами и в гриме.
— Не надо было про идейное говорить, шшто не придет, — сказал помощник
заведующего, — особливо, когда первый раз устраиваешь.
— Пожалуй…
Телега, подскакивая на обтаявших, камнях, ехала вниз по улипе. В густо
нависшем тумане, из которого падали редкие капли дождя, едва заметно,
мутно светились кое-где окошки домов да на углах улиц редкие фонари.
— Да, напрасно про идейное объявили… — сказал кто-то еще раз.
— Не буду я больше сидеть на корточках, какого черта! — сказал Будда.
— Э, ну тебя совсем, сиди, как хочешь.
Черти уже начинали мерзнуть и стучать зубами. Когда подъехали к
монастырю, там все было темно. Лошадь отправили обратно и, выбрав посуше
местечко, стали подпрыгивать, чтобы согреть ноги.
— Ну, конечно, ни один черт не пришел, — сказал с раздражением
режиссер. — Теперь грим от дождя расползется — все на чертей будем похожи.
— И как это черт его надоумил про идейное написать…
— Да… Теперь вот что: подождем, когда будут сходиться к заутрене,
тогда и начнем.
— Хоть бы поскорей утреня начиналась, — сказал Саваоф, пряча от холода
то одну, то другую руку в карманы, в которых он держал ламповый шар. — Вот
этого черта навязали еще. Все руки об него обморозил…
Все стояли на пустой темной площади перед монастырем и приплясывали от
холода. Из калитки дома напротив вышла было какая-то тень, но сейчас же
шарахнулась обратно.
— Когда- ж заутреня-то начнется? Уж половина двенадцатого.
— Через полчаса. На пасху всегда в двенадцать начинается.
— Погреться бы куда-нибудь пойти, да неловко. Пойди у церковного
сторожа спроси, когда начнется, а то что-то странно: полчаса до начала, а
там еще никого нет.
Один из чертей, придерживая хвост, побежал к сторожке, постучал в
окошечко, что-то поговорил через стекло, стараясь не попадать в полосу
света, и вернулся.
— Вот это так угодили. Это получше идейного: утренято по-старому в
двенадцать, а по-новому — в два часа начинается!..
— Тьфу!.. Ведь это околеешь тут до двух часов. Лошадь как на грех еще
отпустили. Ноги вдребезги промокли. Пойдемте в сарай, что ли, погреться,
там все-таки не так мокро.
Все, пробравшись в ворота стоявшего на площади сарая, отыскали ощупью
впотьмах сваленную в углу прошлогоднюю солому и присели на корточках,
сбившись для тепла в кучу.
— Вот как хозяин заглянет сюда с вилами… — сказал режиссер, — вот
тебе будет представление!..
— Ах, черт! Вот устряпаДи штуку. Хоть бы один дьявол вышел. А ведь
объявление небось все читали.
По площади кто-то проехал на телеге. Слышно было, как разбрызгивалась
грязь, смешавшаяся со снегом. Потом телега вернулась обратно.
— Ребята, где вы? — послышался голос заведующего,
— Здесь…
— Утреня, оказывается, в два часа…
— То-то вот — оказывается…
— А я езжу по всей площади, ищу вас. Чтой-то вы сюда забились?
— Забьешься…
— Ах, черт, вот маху дали. Никто не пришел?
— Ни одной души. Тут нужно было музыку пропустить сначала, потом ребят
накрасить всеми цветами, тоже Пропустить.
И чтоб места — ограниченное количество.
— Это верно",. Замерзли небось?
— Еще бы не замерзли. Мокрые все, как собаки.
— Ну, садитесь скорей, нынче уж не стоит. Черти небось закоченели
совсем. Будда, садись как следует, что ты все на корточках!
— Озяб очень…
Все стали молча рассаживаться на телеге. Вдруг послышался звон
разбитого стекла. Кто-то плюнул и скаэайз
— Так!.. Чтоб тебя черти взяли!
— Что там?
— Державу разбил.
— Эх, тюря! Последний абажур..,
— Ну садитесь, садитесь. Ой, черт, что это мокрое попало под сиденье?
— Это мой хвост, — сказал один из чертей.
— Так оторви его к дьяволу, что ж ты распускаешь его, когда и без того
все мокрые.
Обратно ехали все молча. Только заведующий покачал головой и сказал:
— И как это меня черт угораздил, же понимаю.
— Что?
— Да вот ошибку эту допустил: про идейное-то упомянул.
II
ПУСТЫЕ ГОЛОВЫ
Вечером, накануне пасхи, когда в пригородном селе допекались последние
куличи, около Народного дома толкался какой-то народ, подставляли
лестницы, что-то устраивали. А потом на фронтоне дома ярко вспыхнули
красные электрические звезды.
— Что там такое? — спрашивали друг у друга редкие прохожие.
— Э, пустые головы… ребята все пропаганду свою устраивают против
бога. Люди в церковь собираются, а они — чертте что.
— Наши мужики грозились, что ежели они будут безобразничать, то
соберутся и искблотят всех.
— Ну, да слава богу, на нее, на пропаганду-то эту, внимапия никто не
обращает: в прошедшем году ни одного человека не было; поездили, поездили
да так и вернулись ни с чем. Хотели было перед церковью безобразие
устроить.
— Нынче, кажись, чтой-то еще придумали. Гимнастику будут у всех на
глазах делать, музыка будет…
На улице показался отряд мальчиков со знаменами и барабаном,
направлявшийся к Народному дому.
Из калитки выскочила молодая баба в накинутом на голову платке.
— Тьфу ты пропасть, думала, солдаты идут, — сказала она.
Но все-таки остановилась посмотреть. Шедшие по краю мостовой прохожие
тоже остановились и стали смотреть.
— На что время тратят… Вместо того чтобы делом заниматься, а они…
— А все-таки ладно идут, — сказал кто-то. — Малыши, а любо глядеть.
— Намуштровались за год-то.
— Глянь, еще идут! — крикнула стоявшая у калитки женщина в полушубке.
Показался еще отряд, более взрослых.
— И девки туда же! Ах, пустые головы. Вместо того чтобы в семье
праздник встречать по-христиански, они антихристу в лапы лезут.
Где-то за углом заиграла музыка, и на площади показался еще отряд с
оркестром музыки.
У калиток стал показываться народ.
— Какое безобразие! Под великий праздник — музыка. О господи, как
только терпишь, милосердный, — сказала, вздохнув, пожилая женщина.
— Стараются музыкой завлечь, — сказал кто-то. — Только бы шли — они на
всякие штуки пуститься готовы.
— Не очень-то пойдешь… Там, говорят, по билетам да за плату.
— О?! Значит, что-нибудь особенное придумали, раз плату положили.
— Да, говорят, сочинили какую-то штуку.
— О, пропасти на них нет, — сказала пожилая женщина, вздохнув, —
религию не почитают, старших не уважают…
Все замолчали и смотрели вслед уходящим отрядам.
— А дорогие билеты? — спросил кто-то.
— Если пораньше захватить, и дешевые найдешь. Старикам и старухам,
говорят, вход бесплатный.
Пожилая женщина хотела было еще что-то.сказать, но промолчала. Потом
немного погодя спросила:
— Ас каких лет?
— Что с каких лет?
— Да вот бесплатно-то?
— Ну, как сказать… вот тебя пропустят. А ежели -помоложе, то плати.
— Нет, скажи пожалуйста, как выравнялись ребята…
И сурьезные какие. Идут, ровно тебе настоящие солдаты.
— Говорят, к попу приходили рясу просить, — сказала женщина в платке.
— Зачем?
— Что-нибудь выдумали…
— Взять бы хворостину хорошую… Что за поношение!
— Ну, да ведь все равно народу-то никого не будет. Перед, пустыми
стенами поноси, как хочешь.
— Нет, туда что-то побежали как будто.
— Такие же пустые головы, как они.
— Говорят, будто дьячок послал, жену смотреть, как нашего попа
представлять будут.
— Небось попадья придет, не утерпит. Вот бы поглядеть, как она себя
будет чувствовать.
— Ей и стоит…
На улице показалась группа взрослых.
— Куда вы? — крикнули им от калитки.
— Пойтить посмотреть, что эти умные головы вытворять будут.
— Попа, говорят, будут изображать?
— Там и попадья поцала…
— О? Подождите, вместе пойдем.
— Нет, это правда, надо пойтить посмотреть. Ежели безобразие какое, то
прекратить. А то их оставили без больших, о|уи там черт знает что разведут.
— Куда бежите? — крикнуло несколько голосов от калиток, когда шедшие
подходили к концу улицы.
— Хотим безобразие это прекратить, — ответило несколько голосов.
— И хорошее дело.
— А ты, бабушка, куда?
— Да вот посмотреть хочу, что эти разбойники будут делать. Может, после
этого и жить больше нельзя.
— А денег откуда возьмёшь?
— Нам бесплатно, кормилец, объявили.
— Это другое дело…
— А ведь иные, поглядите, как на настоящее представление идут.
— Чтой-то старух-то сколько привалило?
— Им бесплатно.
— Небось рады эти молокососы, что к ним столько народу идет смотреть. А
того не понимают, что идут над ними же смеяться, говорили в толпе, которая
уже приближалась к освещенному театру.
Из театра вышло несколько ребятишек. Увидев приближающуюся толпу, они
бросились обратно. Слышно было, как торопливо, испуганно захлопнулись
двери и как зазвонил телефон.
Толпа остановилась около театра,
— Что ж они заперли-то?
— Должно, рано еще. Ждут, когда наберется побольше.
Простояли минут десять.
Вдруг послышался дребезг колес по мостовой. Кто-то быстро ехал к
театру. Оказалось, что это начальник милиции с двумя милиционерами. Они
быстро осадили лошадь у подъезда и выскочили С таким поспешным видом, как
будто прискакали по чьему-то вызову.
— Вы что тут собрались? — спросил подозрительно начальник милиции у
толпы.
— Билетов ждем. Да что ж они, товарищ начальник, назначают в десять
часов, а уж сейчас больше десяти, — сказал крайний человек в поддевке.
— Да еще в середку не пускают. Ведь теперь не лето.
— Час простоим да и разойдемся…
— Тьфу, черт! А я уж думал… — сказал начальник и не договорил.
— Прикажите пускать начать. До каких же это пор ждать! — послышались
еще голоса.
— Сейчас распоряжусь.
— Матушки, милиция! — крикнул кто-то из темноты, и в свете фонарей
показались фигуры бегущих к театру людей.
— Отпирают! Не напирайте там! — кричал какой-то человек в рыжей меховой
шапке.
Люди, спершись в дверях и выставив для защиты боков локти,
проламывались в открывшиеся двери. А в дверях стояли милиционеры и кричали
на всех:
— Граждане, осади! Других подавите.
— А вы пропускайте. Чего вы держите! — кричали сзади.
— Напирай сильней! Старухи, не толкайтесь под ногами, куда вас лихая
столько натащила! Вам в церкви место, а не тут.
Старый человеке, а тоже лезешь!
— Им бесплатно, — сказал кто-то.
— Батюшка, а меня пропустят? — спрашивала пожилая женщина у человека в
рыжей шапке, к которому ее прижали грудь с грудью в толпе.
Человек в рыжей шапке, отклонившись головой назад, чтобы несколько
издали посмотреть на лицо женщины, сказал:
— Навряд… молода. О, черт их возьми, ну прямо все бока растолкали.
— Там небось, в зале-то, никого нету. Они нарочно давку такую
устраивают. Ведь это какой народ: где тесно, он туда и прет.
— Сама-то зачем прешь?
— Я раньше пришла.
А стоявшие сзади смотрели на ломившуюся толпу и говорили:
— Ну, прямо за людей стыдно. Нарочно пошла посмотреть на народ.
— Я тоже. А учителя прошли с таким видом, как будто на какое важное
дело идут. Да проходите вы там — сейчас уж небось начнется! — крикнула
женщина в вязаной шапочке.
— Куда ж тут проходить! — сказал раздраженно рабочий, которого сдавили
со всех сторон так, что он, положив локти на плечи старух, точно плыл,
куда его несло течением. — «Вы-то чего сюда приперли?
— Это не ваше дело, — сказала женщина в вязаной шапочке. — Устраивается
не для вас одних, а для всех.
— Для всех ежели устраивать, так тогда кому нужно — не попадет.
— Поставили бы хорошую цену, вот бы тогда призадумались, а то бежит
всякий, кому не лень. Да еще старух этих набилось. Откуда они взялись
только?!
— Граждане, не напирайте! — кричал милиционер. — Временно закрываю
двери, а то давка.
И он закрыл двери.
— Вот тебе, здравствуйте! Ждали, ждали и опять ждать.
Пришли — еще утреня не начиналась, а уж теперь небось половину
отслужили, а у них еще народ весь не прошел.
— Да еще места не достанешь… — говорили в толпе.
Минут через десять двери открылись. Какая-то старушка юркнула было
внутрь, но милиционер поймал ее за хвост и вытеснил обратно.
— Граждане, не толпитесь, расходитесь — нету мест больше. Не приказано.
— Тьфу! Чтоб тебя черти взяли, — сказал кто-то, — два часа стоял»
— А может, стоячие, батюшка, есть, — сказала старушка.
— Нету стоячих! Все вышли. В церковь лучше иди.
Некоторое время непопавшие все еще стояли перед закрывшимися дверями,
словно дожидаясь чего-то. Потом медленно стали расходиться.
— Откуда идете? — спрашивал кто-нибудь по дороге.
— Да вот ходили было посмотреть, что эти пустые головы там устроили.
— Видели что-нибудь?
— А ну их к свиньям! Нешто туда пробьешься, кабы у них организация
была, какая следует. Знают, что народу будет много, и не могли места
заранее распределить. Теперь вот утреню пропустили.
1922—1923
РОМАНОВ Пантелеймон Сергеевич (1884—1938). Две пасхи. Впервые
опубликован в сборнике: Романов Пантелеймон. Заколдованные деревни.
Рассказы. М.. Недра, 1927. Печатается по изданию: Романов Пантелеймон.
Поли. собр. соч.. т. 4. М.. Недра, 1928.
ИБ № 1712
Составитель
Дина Григорьевна Терентъева
ЖИВАЯ ВОДА
Советский рассказ двадцатых годов
Заведующая редакцией Л. Сурова. Редактор Я. Рылъникова. Художник Р.
Данциг. Художественный редактор Э. Розен. Технический редактор Л.
Маракасова. Корректоры 3. Комарова, Ю. Черникова, А. Конькова Сдано в
набор 26.12.80. Подписано к печати 17.03.81. Формат 60x84 1/16. Бумага
типографская № 3. Гарнитура «Обыкновенная новая». Печать высокая. Усл. печ
л. 27,09. Уч-изд. л. 26,84. Тираж 150000 экз. Заказ 810. Цена 2 р. 30 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Московский рабочий».
101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8. Ордена Ленина
типография «Красный пролетарий». 103473, Москва, И-473,
Краснопролетарская, 16.