Два письма из Рима
правитьВ Германии нетерпеливо ожидают появления книги: Римские письма, или Письма Маркоманна Марбода из Италии, писанные между 738 и 748, и потом между 774 и 792 годами от основания Рима. Август Роде, сочинитель сей книги, исторически изобразил — если не счастливейший, по крайней мере — блистательнейший период Рима, равно как некоторые ученые англичане в Афинских письмах изобразили Грецию, и как г. Бартелеми описал ее в Путешествии младшего Анахарсиса. Следующие два письма переведены из Нового немецкого Меркурия, издаваемого г-м Виландом.
1.
правитьНаконец я совершенно привык ко здешнему городу; живу в Риме, как римлянин, и не скучаю. Дневное упражнение мое обыкновенно начинается еще до зари поутру. Следуя наставлению Тирона, чтением и размышлением приготовляю разум свой к деятельности на весь день, и даю ему направление. В известный час являюсь к моим благодетелям и покровителям, также к городскому префекту Статилию Тавру, для засвидетельствования им достодолжного почтения. Потом иду на Марсово поле.
Там провожу время в телесных упражнениях, и сверх того имею случай отчасу более знакомиться с молодыми римлянами. Прилежно замечаю все достойное любопытства, и не подаю ни малейшего повода учителям жаловаться на мое нерадение. С ними хожу в общественные книгохранилища, которых ныне здесь много. Главнейшее из них, находящееся в преддверии Храма свободы1, учреждено знаменитейшим сановником и ученым мужем Азинием Поллионом2, который пользуется особенною милостью Цезаря. Недавно сам Август завел еще одно подле Аполлонова храма на горе Палатинской3. Книги обыкновенно помещаются в большой горнице, к которой примыкает несколько боковых. Все отличнейших греческих и римских умов произведения, до нас дошедшие, хранятся в пергаментных и папирусовых свитках. Каждому дозволяется читать их. Изображения древних великих стихотворцев, философов, дееписателей не только украшают сии драгоценные остатки мудрецов умерших и прекраснейшие произведения мудрецов живущих, но придают им некоторую святость. Мы входим туда с благоговением, как будто являемся пред лицом бессмертных. Там во все часы дня можно найти людей, с которыми беседовать полезно. Уделяю по нескольку времени на зрелища, бани, пиршества, прогулки и разговоры. Разумеется, что почти некогда упражняться в чтении книг, зато имею много случаев узнавать людей и взаимные их между собою отношения. Чтобы показать образчик моего прилежания, хочу описать тебе римлян, сколько на то достанет малых моих познаний.
Знатнейшие римляне из стариков, которые жили еще в республике каковы например Лепид, Азиний Поллион, М. Красс, Кн. Корнелий, Квинктилий Вар, Корнелий Бальб и другие — более походят на царей, нежели на граждан обыкновенных. Прежде они занимали верховнейшие места в правительстве, то есть стояли выше всех государей. По всему видно, что они помнят прежнее свое величие. Если б они и забыли о нем когда-нибудь, то несчетные богатства тотчас напомнили бы им о пространстве, которое отделяет их от всех прочих, кроме одного только человека. Могущество сего человека жестоко давит их сердце, хотя и показывает4 он, будто с ними равняется. Вельможи сии живут весьма пышно. Дома их суть царские чертоги, наполненные множеством невольников, из коих каждый отправляет особливую должность. Они стараются как можно чаще убежать из города в сельские свои дома, где все возможные приятности натуры и искусства.
Там с приятелями своими и единомышленниками проводят время оскорбленные честолюбцы в ученых досугах. Неутомимые их умы посвящают деятельность свою богиням Парнаса. Они описывают приключения жизни своей, богатой великими деяниями; или в эпических поэмах и трагедиях печатлеют мысли свои о вольности республиканской. Почти каждый держит в свите своей одного греческого философа. Ученые невольники не почитаются редкостью; они обыкновенно отправляют должность чтецов.
Дети сих вельмож гораздо сговорчивее отцов своих. Воспитание и ранняя опытность в светской жизни научают их соображаться с обстоятельствами. Прежде отцы для достижения цели честолюбивых своих намерений всячески старались угождать народу; теперь дети их, такою же причиною побуждаемые, всячески стараются угождать тому, которого велениям все повинуется. Они весьма рано оставляют дом родительский; ибо на шестнадцатом году всякий римлянин обязан непременно вступить в военную службу. Молодые люди сопутствуют легатам, проконсулам и другим чиновникам, отъезжающим в провинции5; служат под начальством их, навыкают в сем училище порядка и храбрости быть полезными гражданами, стараются таким образом заложить основание для будущей славы своей и возвращаются домой с очищенными нравами, с приобретенной опытностью в делах, с познаниями о людях и странах отдаленных. Часто случается, что их посылают на несколько лет в Грецию для образования ума и обработания способностей. Как вежливы, как любезны сии молодые люди! Какая непринужденность в наружном виде! Какая приятная веселость на лице! Какая отважность во взорах! К сим преимуществам должно еще прибавить, что почти каждый из них умеет искусно изъяснять свои мысли, каждый умеет наслаждаться жизнью, каждый умеет удовлетворять потребности души своей6. Обхождение с ними доставляет мне великое удовольствие. Не могу описать тебе их вежливости, остроумия, чувствительности. Радость одушевляет их приятельские беседы. Имея на головах венки, чаши в руках, они бросают кости кому достанется быть учредителем. Жребий назначает царя пиршества7. Сей счастливец отдает приказания, и ему все повинуются; одного заставляет пропеть песню8; другому велит рассказать любовное приключение9, третий должен опорожнить столько стаканов, сколько букв содержится в имени его любовницы или приятеля10, или же выпить по стакану в честь каждой из граций, и тому подобное. Правда, не все пиршества одинаковы; бывают исключения.
Здесь есть некто Ведий Поллион, столько же известный по своему богатству как и по бесчеловечному нраву. Случилось Цезарю ужинать у Ведия, которого он щедро осыпал милостями своими, возведши в рыцарское достоинство из отпущенников. В то самое время виночерпий разбил хрустальный кубок высокой цены. Ведий тотчас велел бросить его в пруд на снедение муренам (хищным рыбам). Бедный виночерпий молил Цезаря о помиловании — и не тщетно; но Ведий оставался непреклонен. Наконец Август употребил власть, и желая наказать жестокого своего хозяина, велел перебить всю хрустальную его посуду11.
Вообще, всякий римской житель уверен в своих преимуществах. Название римского гражданина заставляет его чувствовать собственное достоинство. Каждый думает о себе, что имеет участие в мнимом господствовании над вселенною; думает, что легионы, поражая врагов на пределах империи, плетут для него венец лавровый. Римлянин часто слушает прекрасные речи витий, посещает зрелища, путешествует и сражается в разных частях света; оттого разум его приобретает новые знания, язык обогащается словами, даже и вкус некоторым образом очищается. Однако простые граждане по различию упражнений своих составляют разные отделения, которые потому и в мыслях не сходствуют между собою. К первому отделению причисляю купцов, барышников, откупщиков, сборщиков, ко второму — воинов, приказных служителей, сторожей при храмах, землепашцев; к третьему — ремесленников и праздношатающихся. Гордость людей, к последним двум отделениям принадлежащих, заключается в теснейших пределах. Они, по большей части, проводят время свое у ворот богачей, от которых получают пищу за свои услуги; провожают их из дому и обратно и ходят по площадям за ними.
Сии люди не способны заниматься домашней работою. Здесь обыкновенно говорят: хлеб и Цирцические игры (Ludi Circenses) составляют верховные блага римской черни. Еще есть особый род людей, о которых я почти сомневаюсь, точно ли принадлежат они к человеческому племени. Это нищие. Чтоб возбудить сострадание в проходящих, они не только страшным образом корчатся, не только одеваются в гадкие рубища, накладывают мази, подделывают горбы и деревяшки; но — о ужас! — похищают малолетних детей у родителей, изнуряют их голодом, без милосердия уродуют их, и сими ненавистными способами достают себе деньги12.
Не упоминаю о бесчисленном множестве чужестранцев, стекшихся из всех частей света. Само собою разумеется, что каждый из них не вовсе отрекся от своего отечества.
Надлежало сказать тебе что-нибудь о здешних женщинах; но теперь утомилось перо мое. Оставляю до другого времени. Прости.
2.
правитьЯ поступил весьма неосторожно, обещавшись описать тебе римских женщин. Кто в состоянии изобразить все цветы, растущие на обширном поле? Положим, что и удалось бы какому-нибудь счастливцу живо представить вид их, краски; но как изобразить запах? А это душа цветов. Чтобы сдержать слово, опишу их тебе, как умею. Буду держаться одной истины, украшать не мое дело. Германцу, который привык видеть своих голубооких, светло-русых красавиц, черноволосые римлянки покажутся странными. Смотря на римлянку думаешь, что сама ночь покоится на голове ее, и что искры из очей ее вылетают. Редкая имеет свежий цвет в лице; кожа и шея их так тонка, что даже светится насквозь. Рост вообще посредственный; но женщина высокая и тонкая, с низкими плечами, с грудью не слишком полною, с длинными руками, с белокурыми волосами, почитается совершенною красавицею13. Здесь думают, что дородность прилична более кулачным бойцам, нежели женщинам. Чтобы не подпасть сему колкому упреку, красавицы изнуряют себя строгим воздержанием от пищи, и стягиваются так крепко, что насилу дух переводят14. Теперь имеешь понятие о наружном виде нынешних римлянок, на которых вероятно и древние похожи. Но что касается до сходства и различия в душевных качествах между теми и другим, то можешь судить по следующему описанию.
Нахожу в книгах и слышу ежедневно, что отечество, супруг, дети, наполняли всю душу древних римлянок. Когда республике надобны были деньги, они добровольно приносили в дар отечеству драгоценные свои уборы15. По смерти великих мужей, оказавших важные услуги обществу, в честь их носили печальное платье16. Когда дикое упрямство оскорбленного военачальника (К. Марсия Kopиoлана) грозило городу опустошением: женский приятный взгляд, убедительное красноречие смягчили гордое сердце, и заставили его вспомнить о должности сына, супруга, отца и гражданина17. Когда все жители мучились неизвестностью об окончании войны, от которой зависела судьба Рима, женщины, духом благочестия водимые, посещали все храмы, их усердные молитвы, торжественные обеты, твердое упование на помощь богов успокоили печальных граждан, поселили в них утешительную надежду, и ободрили дух, изнемогающий от уныния18. Лукреция, изнасилованная молодым Тарквинием, не пережила своего бесчестия19. Древние героини добродетели принимали у себя только ближайших родственников; не знали, и не хотели знать, что делается за порогом их дома. Днем сидели в отдаленных комнатах (in mеdio aedium, in atrio), и ткали платья для детей своих и супругов20. Они не искали забавы в стихотворцах, наставления в философах, приятного провождения времени в дееписателях. Супруг был для них единственною причиною, единственным средством видеть, слышать, размышлять, чувствовать.
Однако, вопреки сим доводам великодушия, любви к отечеству, кротости, повиновения, благонравия и бережливости, находим, что женщины с бесчинием и наглостью требовали уничтожения Оппиева закона, по которому запрещено им было носить багряные и разноцветные платья, золотые наряды, и ездить по городу на колесницах21. Тарпея предала Капитолий Сабинам за золотое кольцо и запястье22; изменила собственному своему отцу, и беспечно проехала по окровавленному его трупу23. Вестальские девы Минуция, Опиллия, Флорония, Эмилия, осуждены на казнь за бесчинство24. Зато уже Корнелия, мать Гракхов, славилась умом своим и знаниями; письма ее и теперь почитаются образцом хорошего слога25. Таковы древние римлянки!
Напротив того желание нравиться и привязанность к удовольствиям, по-видимому, суть главные пружины, управляющие всеми поступками нынешних римлянок26. Государством управляет один человек, повсюду тишина господствует, итак, не удивительно, что ни великих добродетелей, ни великих пороков не видно на позорище. Очень ясно, что за недостатком важных предметов душа обращает свою деятельность на мелочи. Прежде все искали венцов славы; ныне все ищут венков удовольствий, к которым чрезвычайные богатства показывают дорогу. Избыток призывает в Рим все искусства, все науки из стран отдаленных. Римляне, чтоб не умереть от скуки, пресыщают дух свой и тело.
Жилище римлянки с улицы не уступает храмам в великолепии27. Вкус и искусство, кажется, спорят о преимуществе угодить своей богине.
Молодые девушки не щадят никаких трудов, никаких усилий для возвышения своих прелестей. Для них мало пользоваться всеми выгодами украшений; нет — они призывают самих муз, молят их об усовершенствовании даров природы. Упражнение в пляске научает их приятно стоять и ходить; музыка показывает им способы пленять произношением28; то и другое, доставляя им забаву, служит сладкою пищею для тщеславия. Даже стихотворство и красноречие не исключены из круга их упражнений. Сии искусства знакомят их с истиною, с добром, с изящностью; а иногда случается, что производят прекрасные плоды, если семена упадут на плодородную землю. Сульпиция, дочь С. Сульпиция, одного знатного человека, известна по стихотворным своим сочинениям, которые пленяют каждого любезною простотою29.
Старушки никак не хотят отказаться от почестей, которые привыкли получать от обожателей; они всячески стараются удержать при себе отлетающую молодость и пригожество; употребляют всевозможные способы с помощью искусств закрыть и заменить свои недостатки, подлинные или мнимые; самыми отвратительными средствами не гнушаются, лишь бы только очернить белизну головы своей, освежить увядшие розы, сгладить умножающиеся морщины. Мне сказывали, что многие пожилые женщины имеют у себя запас ослиного молока, воловьего, телячьего и крокодильего навозу, деревянного масла, камеди, сала, оленьего мозгу и желчи разных животных30; даже едкое мыло, которое у галлов научились мы делать из сала, золы и растений, и которым красим волосы, римские женщины не ленятся выписывать для себя из Германии31. Однако сему дурачеству подвержены не одни только старухи, но и молодые. Теперь господствует мода предпочитать светло-русые волосы всем прочим; итак не мудрено, что натура должна уступить искусству. Некоторые женщины, вместо своих волос носят наши германские, за которые платят много денег32.
Старые и молодые женщины вменяют себе в славу говорить по-гречески; в этом они подражают мужьям своим33, которые, и вообще все лучшие люди в Риме, разговаривают между собою по большей части на греческом языке. Причина очевидна. Греки и прежде были и ныне суть учители римлян во всем относящемся до наук и художеств34.
Я сказал, что в старину римлянки жили уединенно и принимали только ближайших родственников; теперь они почти беспрестанно посещают пиршества, гульбища, бани, зрелища; летают от забав к забавам, от веселостей к веселостям, не думают ни о хозяйственной бережливости, ни о здоровье, ни о добром имени.
Связи семейственные ослабли35. Сыновья в младенческих летах отдаются на руки наемным воспитателям, по большей части грекам36, и редко видят матерей своих. Дочери на двенадцатом году выходят замуж37. Супружество почитается не иначе, как тяжким игом, законами налагаемым. Мужья, привыкнув жить распутно в сообществе невольниц, отпущенниц и чужестранок, не обуздывают своих вожделений, и следственно не умеют наслаждаться любовью супружескою. Они даже не стыдятся явно говорить о том. Сам Метелл, прозванный Македонским, будучи ценсором, в речи своей против безбрачия произнес следующее: «Если б можно было, римляне, обойтись без жен законных, то каждый из нас охотно уволил бы себя от такого бремени. Но природа так определила, что нам и с ними жить не очень приятно, и без них обойтись никак не можно. Итак, предпочтем благо общее кратковременному удовольствию»38.
Как же можно статься, чтобы при такой холодности мужчин, при отчуждении от священной любви супружеской, которая в обладании единым сердцем находит истинное счастье — как можно статься, говорю, чтобы женщины охотно заключали брачный союз, от которого ничего не ожидают, кроме неудовольствий? Как можно статься, чтобы они, выйдя замуж, хранили верность, когда по большей части сами родители, без ведома детей, договариваются между собой об их женитьбе или замужестве? Итак, не удивительно, что разводы здесь весьма часто случаются, и что вошло в обычай говорить: во многих семействах браки и разводы меняются чаще консулов39! По несчастью самые законы вводят женщин в соблазны. Ныне почти всеми принято обыкновение жениться не по прежнему законному обряду, но по праву долговременного обладания, или как здесь называют: per usucaptionem. Право сие имеет тот, кто провел неразлучно с женщиной один год. Если жена в продолжение сего времени отлучится от мужа только на три ночи, в таком случае брак почитается разрешенным. Многие, по разводе раскаиваются в своем поступке, мирятся и — опять разводятся. Самого Мецената упрекают, что он часто разводился с Теренцией40.
Несмотря на то, мне сказывали, что Антистия, расставшись с Помпеем, лишила себя41 жизни. Порция, дочь Катонова, услышав о смерти Брута, своего мужа, проглотила42 горящий уголь, и таким образом окончила жизнь свою. Октавия, любимая сестра Августа, вдова Марка Антония, может почесться образцом женских добродетелей. Наконец, шесть дев, служительниц богини Весты — после уведомлю тебя о них подробнее — среди роскоши, соблазнов и разврата, с юных лет в уединении проводят жизнь совершенно святую, и даже не подают повода подозревать себя в том пороке, за который прежде некоторые весталки претерпели казнь самую мучительную. — Таковы нынешние римлянки!
Что ты скажешь о них? Неужели совершенно обвинишь их, что не следуют примеру добродетельных своих бабок? Что до меня касается — боюсь, не пристрастно ли сужу, не пленился ли прелестями и красотой любезных ветрениц — я почти готов защищать их против обвинений строгих нравоучителей!
В тех и других нахожу одинаковые склонности, страсти, вожделения, способности; разница в том только, что обстоятельства одним благоприятствовали, другим напротив. Это травы, растущие в разных климатах. Другие времена, другие обычаи. Кого хвалить, кого охуждать? По моему мнению, как древние римлянки, так и новые не заслуживают ни совершенной похвалы, ни совершенного порицания. Виновато время!
Сверх того, я представляю себе, что если не совсем приятно жить с остроумной ветреницей, равным образом нельзя назвать совершенно счастливым и того, кто женат на смиренной красавице — только смиренной и более ничего. Итак, домашнее счастье древних и нынешних римлян почти одинаково. Как бы то ни было, не можно сказать утвердительно, что те и другие, поменявшись женами, понесли бы урон.
Если б совершенство могло быть уделом человечества, то надлежало бы искать его в тех женщинах, в которых старинные добродетели соединены с нынешней любезностью. В таком случае женщина во всякое время, при всяких обстоятельствах была бы истинным счастьем для мужчины.
Теперь нечего более говорить о римлянках, собственно так называемых, остается упомянуть о прелестных женского пола существах, которые живут здесь роскошно, хотя не имеют ни богатства, ни имени в обществе. Это отпущенницы и чужестранки, их великое множество. Закон запрещает римским гражданам жениться на них, зато уже открыто пространное поле для волокитства43. Трудно найти знатного молодого римлянина, который был бы свободен от цепей какой-нибудь отпущенницы или чужестранки. При сих выгодах они имеют еще и ту, что им не запрещаются богатые уборы. Они могут носить платья всех цветов без исключения, между тем как римские гражданки непременно должны одеваться в белое шерстяное или полушелковое платье44, и на верху оного, в знак достоинства, носить45 длинную багряную столу, с краями золотом вышитыми. Прелестницы умеют заменять сие великолепное украшение другими. Из-под короткой туники. поднятой на золотых цепочках, или драгоценных, жемчугом унизанных пряжках, видна прекрасная белая ножка, привлекающая на себя взоры каждого мужчины46. Не удивляюсь, что с таким любопытством ищут случая видеть их на гуляньях, на зрелищах и во храмах. Щеголь почитает непременной своей должностью поутру явиться в уборной комнате прелестницы, для засвидетельствования ей своего почтения. Может быть ты захочешь знать, какие люди называются здесь щеголями. Читай далее.
Вот в чем состоят обязанности и упражнения щеголя: сидя перед зеркалом, со всевозможным тщанием приводить в надлежащий порядок завитые кудри; намащаться благоуханиями, не наблюдая никакой меры; напевать беспрестанно любовные песенки; в пляске не уступать никакому мастеру; по целому дню просиживать в женской уборной, и волочиться за прелестницами; читать и сочинять любовные письма; всемерно остерегаться, чтобы не измять складок у своей тоги; знать все хитрости волокитства; присутствовать на всех пиршествах; знать наизусть родословную всех лучших бегунов47.
«Эти щеголи — скажешь ты — суть ни к чему годные твари!» Я то же думаю. — Мне должно бы говорить еще о тех животных, которые ввечеру, подобно нетопырям. шатаются по улицам, под сводами цирка, по театрам48, и обирают сластолюбцев; но упомянув об их существовании, думаю, что я сделал все, чего ты можешь от меня требовать, не оскорбляя благопристойности. Прибавлю еще, что женщинам запрещается смотреть на борьбу атлетов49; все прочие позорища для них открыты. На ристалищах они выбирают для себя места по произволению50; но в театрах и в амфитеатрах должны садиться на самых верхних скамьях51. Итак, не удивительно, что молодые граждане во время представления глядят кверху, и сидят искосивши голову52. Желаю, чтоб и тебя какая-нибудь красавица наградила умильным взглядом за труд, понесенный при чтении сего длинного письма. Прости!
Примеч. Во времена республики римляне так дорожили природным языком своим, что чиновные особы в судилищах даже грекам отвечали по латыни; а греки говорили с ними через переводчиков; и это наблюдалось не только в Риме, но в Греции, в Азии. См. Val. Max. II. 2. 2. Исключение сделано в первый раз для славного ритора Молона Родийского, которому дозволено было говорить в сенате без переводчика. Val. Max. II. 2.
1 Ovid. Trist. III. ЕМ. 7.
2 PIin. XXXV. 2.
3 Suet. Aug. 29.
4 Gibbon V. p. 168.
5 Suet. Jul. 42. Clav. Cicer. Ernesti V. Contubernalis.
6 Ноr. І. Ер. IV. 6.
7 Ноr. 1. Оd. IV. 18.
8 Тас. Аnn. XIII. 15.
9 Ноr. I. Od. XVII. 10.
10 Маrt. I. 72.
11 Dio Cass. LIV. 23. Seu. de ira III. 40. Plin. IX. 39.
12 Sen. Controv. V. 33.
13 Prop. II. El. II. 5. etc.
14 Terent. Eun. II. Act. II. Sc. III. 22 etc.
15 Livius V. 25. 50.
16 Liv. II. 7 16.
17 Plut. Coriol.
18 Liv. XXVII. 50.
19 Dio. Hal. IV.
20 Liv. 1. 57. Deocrat. dial. 99.
21 Liv. XXX. 1.2. 5. Val. Max. Х. 1. 3.
22 Dion. Hal, II. Liv. 1. 11.
23 Dion. Hal. IV. Liv. I. 48.
24 Liv. VIII. 15. XXIX. 67. Epit. LXIII.
25 Cic. Brut. 58.
26 Val. Max. IX. I. 3.
27 Corn. Nep. Praef.
28 Macr. Sat. II. 10. Prop. I. El. II. 27. etc.
29 Tib. IV. El. III. etc.
30 Plin. XXVIII. 50.
31 Ibid. 51. Ovid. A. a. III. 163. Mart. XIV. 25.
32 Ovid. Amor. I. 14. A. a. III. 165.
33 Juv. VI. 185. etc.
34 Quinct. I. 1.
35 Cic. pro Cluent. 70.
36 Plin. Paneg. 13. De Orat. dial. 29.
37 Dio Cass. Liv. 16. Цицерон выдал дочь свою Туллию на тринадцатом году. Cic. ad Att. I, 3.
38 Liv. Epit. LIV. Suet. Oct. 89. Gell. I. 6. У Геллия Метелл назван Нумидийским несправедливо.
39 Juv. VI. 225. Sen. de ben. III. 16. Mart. VI. 7.
40 Sen. de prov. 3. — Epist. 114.
41 Alex. ab Alex. IV. 8.
42 Plut Brutus.
43 Ovid. A. f. I. 33.
44 Bottigers Gabina. G. 335 etc.
45 Hor. I. Serm. II. 29. Ovid. A. a. I. 32.
46 Petr. c. 126.
47 Mart. III. 63.
48 Juv. III. 65.
49 Suet. Oct. 44.
50 Ovid. A. a. I. 136. etc.
51 Suet. Oct. 44.
52 Prop. IV. El. VIII. 77.
Роде А. Два письма из Рима: [Фрагм. из кн.: «Римския письма, или Письма маркоманна Марбода из Италии, писанныя между 738 и 748, и потом между 774 и 792 годами от основания Рима»] / [Август Роде, сочинитель сей книги, переведено из Новаго немецкого журнала] // Вестн. Европы. — 1807. — Ч. 32, N 6.