Анна Хвольсон
Два окна
править
Лелины куклы жили в детской на широком мраморном подоконнике. Леля заботилась о своих дочках, как она называла кукол, обшивала их, убирала им комнаты, водила гулять, говорила за них, укладывала спать, раздевала и одевала. Одним словом, делала все то, что делает всякая маленькая мама.
В один серый, пасмурный день девочка сидела у окна; работа не клеилась, играть не хотелось, от нечего делать она стала глядеть на падающий большими хлопьями снег.
Как раз против зеркального окна ее детской находилось другое окно, не из цельного стекла, небольшое, без занавесей, с простой коленкоровой шторой. Прильнув личиками к стеклу, так что носы сплюснулись, на Лелю глядели три хорошенькие детские головки. Очевидно, ребятишек занимала сидящая напротив них девочка, но, увидя, что их заметили, они быстро соскочили с подоконника и еще быстрее скрылись.
Леля заинтересовалась своим открытием, она стала следить за своими новыми знакомыми, но те, как спугнутые мышки, боялись показываться. Иногда выглядывали два светлых глазка, обводили с любопытством соседнее окно и живо исчезали.
Леле хотелось приучить к себе детей; она показывала им через окно куклы и игрушки. Это помогло: сначала дети были робки, но мало-помалу привыкли и перестали ее дичиться. Не зная еще лично своих соседей, Леля всею душою привязалась к ним. Она забросила куклы и другие любимые вещицы и брала их только для того, чтобы показать смотревшим на нее через двор детям. Но узнать поближе незнакомцев ей никак не удавалось. Мама, правда, обещала навести о них справки и, если окажется возможным, познакомиться с ними, но все откладывала, пока представится случай. Время между тем шло, день увеличился, чаще стало выглядывать солнышко, закапало с крыш, снег местами почернел. В воздухе запахло теплом, потянуло весной. Наступил великий пост. Леля считала недели и дни, когда наступит ее любимая Вербная неделя. — Вот и она пришла.
В четверг Леля с мамой собралась на вербу. С утра она волновалась, советовалась со всеми о покупках, пересчитывала накопленные с Рождества деньги. Всю дорогу из дома до Гостиного Двора она все соображала, что именно ей необходимо купить… Ярмарка, так называемая Верба, открывается только на одну неделю и прежде она находилась около Гостиного Двора. По линиям Гостиного и на тротуарах вокруг него располагались в четыре ряда лавочки и ларьки со всевозможным товаром; тут продавали посуду, там птиц, здесь цветы; пряники и сласти занимали тоже не последнее место. Кое-где виднелись итальянцы с красивыми мозаичными работами, но больше всего было игрушек. Народу по всем направлениям двигалось столько, что не было возможности пробраться через эту живую стену. Мужики с шарами, мальчишки с американскими жителями и свистульками сновали в толпе, вырастая точно из земли; стараясь перекричать друг друга, все наперерыв предлагали свой товар. Шум, гам, теснота и давка были так велики, что с трудом можно было расслышать, о чем говорят. Леля с мамой протискивалась в толпу и оглядывала разложенные игрушки, восторгаясь то тем, то другим; Леля уже порядочно накупила всяких вещей, в кошельке оставалось совсем мало. Вдруг она остановилась. На углу Невского, где начинается Перинный ряд, стояла маленькая белокурая девочка в стареньком салопчике и в голубой гарусной шапочке; она держала в руках две маленькие вязаные салфеточки. Леля не могла ошибиться: это личико было ей хорошо знакомо, хотя она никогда его не видела на улице. Это была ее старая знакомая из противоположного окна. Девочка тоже узнала Лелю и вежливо поклонилась ей.
— Здравствуй, здравствуй! — закивала ей Леля, — ты одна? — спросила она удивленно.
— Да, одна! Я хочу продать мою работу; второй день стою и никто не покупает ее, — ответила она грустно.
— Зачем же ты ее продаешь, если сама вязала? — еще более удивилась Леля.
— Я бы на вырученные деньги купила сестрам к празднику подарки; они так желают иметь хоть одну куклу, а у нас нет ни одной настоящей: все тряпичные и бумажные.
Леля глядела во все глаза на свою соседку.
— Как это можно не иметь кукол? — думала она.
— Я покупаю у тебя твои салфеточки, дитя мое, — сказала Лелина мама, — сколько же ты хочешь за них?
— Сколько дадите, я сама не знаю.
— Хорошо, милая! Мы, по всей вероятности, сойдемся, а теперь пойдем с нами домой, нам ведь по пути.
Дорогой Анна Ивановна Гаевская (мать Лели) разговорилась с девочкой. Ее звали Ниной, ей было тоже семь лет, как и Леле.
Нина рассказала, что их три сестры, папы у них нет, мама уходит каждый день с девяти утра до четырех пополудни на уроки; тогда они остаются одни и она, как старшая, смотрит за маленькими, убирает комнату, ходит в лавку, все закупает.
Целый день им очень скучно, но, когда приходит мама, им весело: она с ними обедает, разговаривает, учит их и пьет с ними чай.
Недавно мама сказала, что к Святой у них будет мало денег и детям придется остаться без подарков.
— Тогда я решила связать салфеточки и на вырученные от продажи деньги купить сестрам подарки, — закончила Нина.
Леля молча слушала девочку и, когда та кончила, крепко-крепко поцеловала ее.
— Какая ты славная! — промолвила она.
Болтая, они все незаметно подошли к своему подъезду.
Нина распростилась со своими новыми знакомыми и поспешила домой, крепко сжимая в кулачке полученную от Анны Ивановны новенькую пятирублевую бумажку.
Следующий день был воскресенье.
Мать Нины, Вера Петровна Зирина, была свободна и проводила его с детьми. Семья только что позавтракала, когда раздался звонок. Нина побежала открывать и радостно вскрикнула: перед нею стояли Леля с матерью.
— Извините меня, пожалуйста, — заговорила Гаевская, — что я пришла без приглашения, но наши дети давно уже познакомились через окно и мне захотелось познакомиться с вами.
Вера Петровна также обрадовалась гостям. Между обеими матерями завязался разговор, во время которого Зирина рассказала, как трудно ей оставлять детей одних на целый день, но другого выхода нет для пропитания семьи.
— Знаете что! — сказала Анна Ивановна, — моей Леле пора учиться, я давно подыскиваю себе подходящую учительницу, но все как-то не нахожу; если бы вы согласились давать ей уроки, я была бы очень, очень рада. Ваша Ниночка могла бы также учиться вместе с ней, им обеим будет гораздо веселее. Квартира у меня большая: я бы вам предложила у нас две комнаты, вам тогда не надо будет расставаться с детьми — и вам хорошо, и моей Леле веселее! — Вера Петровна с радостью согласилась, и решено было, что они, сейчас же после Пасхи переедут к Гаевским.
Пока большие говорили о деле, дети быстро перезнакомились: они забрались на подоконник и все вместе стали глядеть через окно к Леле.
В детской возилась няня, на подоконнике видны были куклы.
Леля ушла перед самым обедом, взяв обещание, что Вера Петровна скоро отпустит детей к ним. Быстро прошла Страстная неделя. Наступило Светлое Христово Воскресенье.
Зирины были приглашены на весь этот день к Гаевским. Для Лели это был один из самых счастливых дней в ее жизни. Она поднялась раньше всех, чтобы расставить и разделить подарки. К двенадцати часам пришли желанные гости.
Похристосовавшись, каждый получил свой подарок: Нина — интересные книги с картинками; крошка Оля — большую нарядную куклу в розовом атласном платье, с длинными белокурыми локонами и черными глазами; Катя — такую же в голубом платье и кукольный чайный сервиз с маленьким подносом.
Трудно описать восторг детей при виде таких игрушек; долгое время им все не верилось, что эти игрушки принадлежат им, и они могут их взять с собою.
— Возьми, Леля, — прошептала, раскрасневшись, Нина, — это от меня на память! — и она протянула подруге хорошенькую книжку, на которой крупными буквами было написано: «Хижина дяди Тома».
Леле уже давно хотелось иметь эту книгу, и вот Ниночка точно отгадала ее желание. Она бросилась целовать и благодарить Нину.
— Я это тебе купила на свои собственные деньги! — сказала тихо Нина, с любовью глядя на Анну Ивановну.
Источник текста: Ручеек. Рассказы для детей из естеств. истории и дет. жизни / А. Б. Хвольсон; С 60 рис. М. Михайлова и др. — 5-е изд., просм. авт. — Санкт-Петербург: А. Ф. Девриен, 1913. — 263 с.; ил.; 22 см.