[76]
ДВА ЖРЕБІЯ.

Если ты мадонна — и толпа, и геній
Предъ тобой склоняются челомъ;
Какъ жена и мать — двухъ поколѣній
Служишь ты охраной и звеномъ…
Радуйся, зиждительница рода!
Домъ твой — вѣтвь растущаго народа;
Въ той странѣ, гдѣ разоренъ твой домъ,
Города растлятся, какъ Содомъ.
Собственнымъ достоинствомъ хранима,
Ты идешь, молвой не уязвима,—
Радуйся, блаженная жена!
Твой очагъ семейный согрѣваетъ
Свѣжихъ чувствъ и мыслей сѣмена,
Вѣчно-новой жизни закипаетъ
Вкругъ тебя шумящая волна.

[77]

Все, что̀ ты любовью и терпѣньемъ
Воспитала, отъ тебя уйдетъ,—
Но уйдетъ съ твоимъ благословеньемъ,
Съ памятью святыхъ твоихъ заботъ.

* * *

Если ты вакханка,— родилась вакханкой,—
Много разъ падетъ передъ тобой
Геній, не владѣющій собой.
Только будь ты лучше куртизанкой,
Чѣмъ притворно-честною женой…
Не обманетъ холодъ этой маски —
Эта цѣломудренная ложь…
Колобродитъ умъ твой… Ну, такъ что-жъ!
Умъ ли нуженъ для минутной ласки,
Умъ ли нуженъ для веселой пляски,
Тамъ, гдѣ страстной музыки волна
Въ шопотѣ и топотѣ слышна.
Для семьи завѣтныя, святыя
Цѣпи долга, для тебя гнилыя
Нити,— рвутъ ихъ прихоти твои.
Не входи-жъ напрасно въ міръ семьи,
У тебя иное назначенье:
Все, что̀ въ жизни льется черезъ край,
Все, что̀ слѣпо ищетъ наслажденья,

[78]

Расточай, язви иль утоляй!
Много богачей ты пустозвонныхъ
Довела почти до нищеты,
Много силъ, для свѣта незаконныхъ,
Безысходныхъ и неугомонныхъ,
До поры угомонила ты,
Освѣжая пылъ свой ихъ избыткомъ,
Словно охмеляющимъ напиткомъ.
Радуйся! Самъ олимпійскій богъ
На тебя дождемъ червонцевъ льется
И надъ человѣчествомъ смѣется,
Млѣя у твоихъ прелестныхъ ногъ.

* * *

Если ты въ душѣ мадонна и, къ несчастью,
Рано пала,— въ тѣ лѣта, когда
Молодость играетъ первой страстью,
Или явно въ жертву сладострастью
Злая продала тебя нужда,—
Голодъ, холодъ, роковая крайность…
Знай! твое паденіе — случайность,
Розовый разсѣется туманъ,
Наглый обнаружится обманъ —
И тогда, спаси тебя, о Боже!

[79]

На пирахъ веселой молодежи
Будешь ты унылая сидѣть,
На своемъ полу-продажномъ ложѣ
Иногда молиться и скорбѣть;
Всей душой, глубоко уязвленной,
Проклянешь позоръ позолоченный,
Ночь соблазновъ и сонливый день,
И свою разряженную лѣнь,
И свою тоскливую безпечность,
И людскихъ страстей недолговѣчность.

* * *

Если съ дѣтства ты вакханка, и, къ несчастью,
Рано разгадалъ тебя отецъ
И идти принудилъ подъ вѣнецъ,
Пользуясь родительскою властью;
Иль сама, сжигаемая страстью,
Отдалась ты мужу своему,
Чтобъ начать служенье сладострастью
По узаконенному найму,—
Знай: союзъ твой — роковая крайность
Или безотчетная случайность,—
Будешь ты скучать у очага,
Видѣть въ дѣтяхъ Божье наказанье,

[80]

Въ лучшемъ мужѣ — вѣчнаго врага,
Будешь усыплять его вниманье,
Прятать отъ него свои мечты…
Наконецъ, вполнѣ постигнешь ты,
Что тебя сковалъ одинъ обычай,
Что съ огнемъ жаровню подъ цвѣты
Трудно спрятать ради всѣхъ приличій,
И, смѣясь надъ мужемъ и стыдомъ,
Проклянешь ты свой семейный домъ…

* * *

Людямъ роли розданы природой,
Съ ней борьба — не всѣмъ доступный трудъ:
Все, что̀ будетъ для тебя свободой,
То другіе рабствомъ назовутъ;
То, что̀ будетъ для тебя цѣпями,
Для другихъ — гирлянда изъ цвѣтовъ;
Людямъ роли розданы богами,—
Каждый узнавай своихъ боговъ.
Но судьба перемѣшала роли,
Навязавъ намъ маску поневолѣ.
Не спасаетъ ветхій нашъ законъ
Сладострастью проданныхъ мадоннъ;
Подъ личиною мадонны скромной

[81]

Не узнать намъ жрицы вѣроломной.
Чуть сквозитъ сквозь радужный туманъ
Душу возмущающій обманъ:
Та, которая развратъ свой прячетъ,
Гордо смотритъ на погибшихъ дѣвъ,
И безсиленъ вопіющій гнѣвъ
Той, которая тихонько плачетъ.