Гудзонов залив (Рид)

Гудзонов залив
автор Томас Майн Рид, переводчик неизвестен

Оригинал: англ. The Young Voyageurs, or The Boy Hunters in the North, опубл.: 1854. — Перевод опубл.: 1908. Источник: az.lib.ru

Томас Майн Рид
Гудзонов залив
Роман

Компьютерный набор Б. А. Бердичевский

Источник: Золотой век, Харьков, «ФОЛИО», 1995

http://citycat.ru/litlib/cbibl_.html

Компьютерная литбиблиотека Б. Бердичевского

Глава I
СТРАНА МЕХОВ

Читатели, слышали ли вы о компании Гудзонова залива? Из десяти девять, наверное, носят какой-нибудь мех, доставленный этой компанией. Хотите знать что-нибудь о стране, откуда доставляется этот мех? Так как мы с вами старые друзья, то я отвечу за вас — да. Итак, отправимся вместе и пересечем эту страну мехов с юга на север.

Это будет длинное путешествие, в несколько тысяч миль. Мы не сможем пользоваться ни пароходами, ни железной дорогой, ни почтой; даже верхом нельзя будет нам ехать. Мы не найдем ни роскошных гостиниц, ни даже радушных постоялых дворов с заманчивой вывеской: «Чистые постели»; словом — никакого крова. Нашим столом будет камень или земля, жилищем — палатка, постелью — звериная шкура.

Это — лучшие условия, которых мы можем ожидать. Но вы все-таки согласны предпринять это путешествие? Вас не пугает эта перспектива?

«Нет», — слышу я ваш ответ. Вы примиритесь с такими лишениями.

Итак, вы отправляетесь со мной на северо-запад, в далекую страну мехов Северной Америки. Но прежде скажем несколько слов о стране, по которой мы будем путешествовать.

Взгляните на карту Северной Америки. Заметьте два больших острова: направо --Ньюфаундленд, налево — Ванкувер.

Соедините их линией. Она почти пополам разделит материк. На север от этой линии простирается обширная область.

Насколько простирается? Вы можете взять ножницы и выкроить из нее пятьдесят Англий! Там есть озера, в которых Англия могла бы утонуть или сделаться островком на них. Теперь вы имеете представление об обширности страны мехов.

Поверите ли вы мне, что вся эта страна в первобытном состоянии?

От севера до юга, от океана до океана, на всем протяжении этой обширной площади нет ни города, ни деревушки; тут трудно встретить что-либо достойное названия поселка.

Единственные признаки цивилизации — форты, промышленные пункты компании Гудзонова залива; и они очень редки, на расстоянии сотен миль один от другого. Здесь насчитывается не более десяти тысяч белых, служащих компании, а коренное население состоит из индейцев различных племен, рассыпанных небольшими группами, живущих охотой и голодающих, по крайней мере, треть каждого года. По правде сказать, эта страна с трудом может считаться обитаемой. На каждые десять миль не приходится и по одному человеку, а в некоторых местностях можно странствовать по несколько дней, не встретив ни одного лица — ни белого, ни красного, ни черного!

Природа, конечно, абсолютно дикая.

Она очень различается в разных частях страны. Особенно интересна одна область, которая была долго известна под именем Бесплодной земли.

Это очень обширная полоса, лежащая к северо-западу от берегов Гудзонова залива, близ реки Маккензи. Это страна холмов и долин, глубоких темных озер и стремительных потоков; лесов в ней нет; там не найти других деревьев, кроме низкорослых берез, ив да черных канадских сосен, хилых и маленьких. И те растут только в некоторых долинах. Обыкновенно почва покрыта песком и гравием — остатками гранитных и кварцевых скал, на которых не может произрастать ничего, кроме лишаев и мха. В одном только отношении эти пустыни не походят на африканские: они богаты водой. Почти в каждой долине есть озера, богатые рыбой. Иногда эти озера соединяются быстрыми потоками через узкие ущелья, и вереницы таких соединенных озер составляют большие реки.

Такова значительная часть территории Гудзонова залива. Большая часть полуострова Лабрадора имеет тот же характер, и такие же области встречаются западнее Скалистых гор в бывших русско-американских владениях.

Однако на этой бесплодной земле есть свои обитатели. Природа создала животных, наслаждающихся там жизнью, животных, которые не встречаются в более плодородных местностях. Два вида питаются мхами и лишаями, покрывающими холодные скалы: канадский северный олень и мускусный бык. Они, в свою очередь, являются пищей для хищников: волка — белого, серого, черного и пестрого; медведя — бурого, родственного серому, которого можно встретить только в этих местах, и большого полярного медведя, который, впрочем, является гостем на этих берегах, находя достаточно добычи в море. На болотистых прудах, попадающихся то тут, то там, «строится» мускусная крыса, подобно своему старшему двоюродному братцу — бобру. Она находит пропитание в воде, но ее естественный враг — росомаха — живет тут же по соседству. Полярный заяц питается листвой и ветками карликовых берез и в свою очередь «кормит» северную лисицу. Скудная трава также не пропадает даром. Семя падает на землю, но ему не суждено в ней прорасти; его сгрызают маленькие пеструшки и мыши-полевки, в свою очередь делающиеся добычей горностая и ласки. А у озерной рыбы разве нет врагов? Есть, и ужасный, это канадская выдра, а летом — пеликан и белоголовый орел.

Такова фауна Бесплодной земли.

Человек редко появляется в ее пределах. Единственные существа, живущие там, — это эскимосы, на берегах, а во внутренней части — индейцы, шипвеи, охотящиеся на оленей и питающиеся их мясом. Другие индейские племена приходят в эти места только летом, за дичью, и кочуют с места на место. Эти переходы так опасны, что многие нередко погибают в пути. Белых людей здесь нет.

Компания тут не имеет промыслов. Здесь нет фортов, потому что звери так редки, что охота не возместила бы расходов по содержанию этих промысловых пунктов.

Но совершенно иными являются лесные области страны мехов. Они лежат преимущественно в южной и средней части территории Гудзонова залива.

Здесь водится ценный бобр и охотящаяся на него росомаха, американский заяц и его враг канадская рысь, белка и великолепная куница, гоняющаяся за нею с ветки на ветку. Лисица встречается тут всех видов: и красная, и драгоценная серебристая, сверкающий мех которой ценится на вес золота. Тут же черный медведь «предлагает» свою шкуру для украшения зимних экипажей и мундиров гренадеров и драгун.

Здесь множество пушных зверей, множество и других, шкуры которых ценятся.

Но в стране мехов есть и полоса прерий, лугов. Большие прерии Северной Америки к востоку от Скалистых гор простираются также к северу по территории Гудзонова залива.

В этих прериях есть свои особенные обитатели: буйволы, рогатые антилопы, койоты и быстроногие лисицы. Это излюбленные места сурков и песчаных крыс, а также самого благородного животного — лошади, которая скачет здесь на свободе, в диком состоянии.

К западу от прерий местность носит совсем иной характер, переходя в область Скалистых гор. Эта цепь, часто называемая Андами Северной Америки, тянется через всю страну до самых берегов Полярного океана. Скалы нависают над его водами, отражаясь в них. Многие вершины, даже в южной широте, увенчаны вечными снегами. Иногда эта цепь раскидывается в ширину на многие мили. Глубокие долины рассекают ее, и во многие из них никогда не ступала нога человека. Некоторые долины голы и мертвы; другие представляют собою зеленые оазисы, чарующие путника, которому посчастливилось из диких скал попасть в этот сказочный уголок. Эти красивые места любят многие животные: аргали, или горный баран, с его завитыми рогами, и дикая коза скачут там по самым крутым скалам. Черный медведь бродит по лесистым склонам, и его свирепый родственник — серый медведь, самый страшный из всех зверей Америки — ходит, переваливаясь, по скалистым откосам.

Пересекая Скалистые горы, страна мехов простирается к западу до Тихого океана. Здесь голые, безводные, безлесные равнины чередуются с быстрыми глубокими реками в скалистых ущельях, а к востоку от горной цепи местность становится все более гористой и суровой. Воздух теплее, чем ближе местность к Тихому океану, и иногда здесь встречаются настоящие леса. В них живет большинство пушных зверей и вследствие более теплого климата встречаются крупные представители семейства кошачьих, которые здесь водятся гораздо севернее, чем на восточном берегу континента.

В лесах Орегона встречается кугуар и бобр.

Но мы не намереваемся переваливать через Скалистые горы. Наше путешествие будет совершаться по восточной стороне цепи — от границ цивилизованного мира до берегов Ледовитого океана.

Глава II
ЮНЫЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

По северной части Красной реки, недалеко от ее истоков, плывет лодка. В этой маленькой утлой лодочке сидят четверо юношей; старшему из них не более девятнадцати, младшему — лет пятнадцать.

Старший почти мужчина, хотя фигура у него еще не такая мускулистая, как у взрослого. Цвет его лица темный, почти оливковый. Волосы черные, прямые и длинные, как у индейца. Глаза — большие, блестящие, черты лица резкие. В нем чувствуется смелость, твердость и решительность. Вместе с тем в его манерах, несмотря на его молодость, видна серьезность, причем не вследствие мрачности духа, а как выражение скромности, здравого смысла и опытности. Легко понять, что он энергичен и умен. В обращении его проявляется некоторая холодность и вместе с тем доверчивость. Вы чувствуете, что он видел опасности и не боится встретить их вновь. Впрочем, такое впечатление производят большинство охотников Дальнего Запада, живущих среди опасностей диких прерий. Наш юноша, не будучи профессиональным охотником, много охотился, и ему приходилось оказываться в очень опасных положениях в прериях и лесах запада. Он был знаком и с медведем, и с буйволом, и с дикой кошкой, и с кугуаром, и это наложило печать серьезности на его лицо.

Второй юноша производит совершенно иное впечатление. Белокурый, бледный, с шелковистыми вьющимися волосами, падающими на плечи, он не кажется сильным. У него хрупкое сложение, но это не болезненная хрупкость, потому что его движения доказывают здоровье и силу, хотя и не в той степени, как у первого юноши. В глазах его светится ум. Они у него голубые, взгляд мягкий, а форма лба указывает на привычку думать, размышлять. Этот юноша — студент с выдающимися способностями; ему всего семнадцать лет, но он уже хорошо знает естественные науки.

Третий юноша, младший в этой компании, отличается во многом от первых двух. В нем нет серьезности первого и духовного развития второго. Его лицо — круглое, полное, румяное — освещается открытой улыбкой. Он весело осматривается и все видит, все замечает. Его губы также все время в движении, потому что он или без умолку говорит, или улыбается и смеется. Из-под одетой набекрень шапочки выбиваются каштановые кудри и обрамляют его розовые щеки. Он олицетворяет собою здоровье и красоту. Его смех и веселый вид доказывают, что он не книжный мальчик. Он также не очень похож на охотника. И действительно, он ничем специально не занимается, будучи одной из тех легких натур, которые принимают жизнь такою, как она есть, целиком.

Все трое почти одинаково одеты. У старшего костюм охотника девственных лесов — длинная охотничья рубашка, панталоны, сапоги из оленьей кожи, красиво вышитые и украшенные бахромой. Костюм этот дополняется енотовой шапкой с висящим сзади, подобно перу на шлеме, хвостом зверя. На плечах два кожаных ремня, скрещивающихся на груди. На одном из них висит патронташ из блестящей на солнце зеленой шкурки лесной утки — самой красивой птицы этой породы, на другом — украшенный резьбою рог. Другие мелкие вещи висят на его кожаном кушаке, между прочими — огниво. На третьем ремне из кожи аллигатора висит пистолет и большой охотничий нож.

Костюм второго юноши, как мы уже сказали, был почти таким же, хотя не столь воинственным. Как у первого, у него был патронташ и пороховница, но вместо ножа и пистолета на ремне висит плетеный мешок, и если бы вы в него заглянули, то увидели бы в нем раковины, каменные обломки, редкие растения — ежедневная добыча геолога, палеонтолога и ботаника, которая рассматривалась и изучалась при вечернем бивуачном огне. На голове у юноши мягкая шляпа с широкими полями; панталоны его из синей бумажной материи, а обувь из непромокаемой кожи.

Костюм младшего больше напоминает одежду старшего спутника, но шляпа его из синего сукна. На всех троих цветные бумажные рубашки, наиболее подходящие для этих мест, где мыло драгоценно, а прачки не найти ни за какие деньги.

Как ни мало эти юноши похожи один на другого — они братья. Я хорошо их знаю. Я видел их года два тому назад, и хотя каждый вырос с тех пор на несколько дюймов, я без труда их узнал. Несмотря на то, что они находятся за две тысячи миль от тех мест, где я раньше их видел, я не мог ошибиться, признав их. Без всякого сомнения, это те же храбрые мальчики, которых я встретил в Луизиане и чьи подвиги видел в прериях Техаса. Это «мальчики-охотники»: Базиль, Люсьен и Франсуа. Я очень рад возобновить с ними знакомство.

Но куда они направляются теперь? Они на расстоянии двух тысяч миль от своего дома в Луизиане. Красная река, по которой они плывут — совсем не та Красная южная река, которая кишит аллигаторами. На берегах последней зреет рис и золотится сахарный тростник. Там цветет гигантский камыш, пальма и широколистная магнолия в белых цветах, и тропическая жара держится большую часть года.

Все другое на северной Красной реке. Правда, на ее берегах тоже производится сахар, но не из тростника, а из дерева — сахарного клена. Есть там и рис, обширные рисовые поля на его болотистых берегах, но это не жемчужное зерно юга. Это дикий рис, «водяной овес», питающий миллионы крылатых существ, а также тысячи людей. Три четверти года здесь солнце бросает лишь слабые лучи и освещает зимние картины. В продолжение долгих месяцев холодные воды скованы льдом, земля покрыта глубоким снегом, над которым поднимаются ветви хвойных — сосны, кедра и ели. Очень различны местности, по которым текут две Красные реки — северная и южная.

Но куда направляются наши юноши-охотники в своей утлой лодке?

Река, по которой они плывут, течет прямо на север и впадает в большое озеро Виннипег. Их уносит течением реки все дальше от родины. Куда?

Ответ навеет грустные мысли. Радость встречи с ними омрачится печалью. Когда мы их видели в последний раз, матери их уже не было в живых, но у них еще был жив отец. Теперь у них нет ни той, ни другого. Старый полковник, французский эмигрант, охотник-натуралист — их отец умер. Тот, кто научил их всему, что они знали: ездить верхом, плавать, нырять, бросать лассо, лазить по деревьям и скалам, кто приучал их спать на открытом воздухе, в темном лесу, в голой прерии, довольствоваться самой простой пищей, и одному из них передал свои знания по естественным наукам, особенно по ботанике, кто научил их отыскивать пищу там, где незнающий человек умрет от голода, добывать огонь, находить дорогу и сверх всего дал им сведения о географии диких пространств от Миссисипи до Тихого океана и до ледяных берегов полярных вод, тот, кто всему этому научил юношей, отец их, умер, и они остались круглыми сиротами на белом свете.

Немногим более года прожил отец после возвращения их из большой экспедиции в прерии Техаса. Он стал жертвой свирепствовавшей в тот год желтой лихорадки.

Гуго, бывший охотник и преданный слуга его, последовал за своим господином в иной мир.

Молодые охотники Базиль, Люсьен и Франсуа стали сиротами. Они знали о существовании одного только родственника, с которым отец поддерживал связь. Это был их дядя, и, как это ни покажется странным, он был шотландцем. В молодости он жил на Корсике, где и женился на сестре полковника. Впоследствии этот дядя переселился в Канаду и занялся торговлей мехами. Он был теперь главным управляющим, или фактором, в компании Гудзонова залива и жил в одном из самых отдаленных пунктов у берегов Ледовитого океана.

Но я все еще не ответил на вопрос, куда направляются юные охотники на своей лодке. Я думаю, вы уже догадались. Конечно, скажете вы, они на пути к своему дяде. Другая цель не могла бы привести их в эти труднодоступные места. Вы правы. Единственной целью их долгого, утомительного и опасного путешествия было посещение дяди-шотландца, который, узнав о смерти их отца, послал за ними. Он слышал об их подвигах в прериях. Любя приключения сам, он был в восторге от молодых удальцов и очень желал, чтобы они приехали и поселились у него. Сделавшись их опекуном, он мог потребовать, чтобы они жили с ним, но ему не пришлось к этому прибегать, так как юноши сами пламенно желали увидеть земли, в которые их звали, и с жаром приняли приглашение. Полдороги было уже пройдено. Они на пароходе отправились по Миссисипи до реки св. Петра и отсюда начали свое путешествие в пироге. Их любимые лошади и мул Жаннет остались дома. Это было необходимо, так как эти животные, полезные в прериях, не могли служить им в северных местностях. Там дорога пересекается реками и озерами, а пирога — самый удобный вид транспорта для такого путешествия в несколько тысяч миль.

Наши юные охотники счастливо проплыли по реке св. Петра и, перенеся лодку к верховьям Красной реки, отправились по ее течению на север. Им предстояло сделать еще около двух тысяч миль: спуститься еще по многим рекам, переправиться через многие стремнины, озера и пройти пространства, по которым пирогу надо будет нести на плечах.

Что же, читатель, последуем за ними? Удивительные картины, необычайные приключения, которые мы увидим, оплатят опасности этого путешествия.

Подождите! У нас будет еще один спутник. В лодке сидит и четвертый юный путешественник. Кто это? Он с виду одних лет с Базилем, так же крепок и высок и сложением похож на него. Но он белокурый, хотя волосы его не того оттенка, что у Люсьена, густые, вьющиеся, короткие. У него, что называется, свежий цвет лица, и воздух, на котором он, очевидно, проводит много времени, украсил его лицо загаром и румянцем. Глаза у него темно-синие и оттенены черными бровями и ресницами. В этом сказалась разная кровь его родителей.

Юношу можно назвать красивым, хотя он, может быть, грубее своих товарищей. Его ум меньше развит воспитанием, он меньше видел цивилизованное общество. Но черты его лица красивы; губы выражают добродушие и твердость; в глазах сверкает природный ум, лицо выражает столько искренности и честности, что кажется прекрасным. Можно уловить, правда, очень легкое сходство между ним и тремя его спутниками, то, что называется фамильным сходством. Они действительно родственники. Он двоюродный брат наших старых знакомых, единственный сын того дяди, к которому они едут. Он тот посланец, которого дядя отправил за ними. Вот кто четвертый путешественник.

Его костюм походит на костюм Базиля; но так как он сидит на носу, на ветру, то на нем канадский плащ из белого сукна с откинутым на спину капюшоном.

Но кроме них есть еще четвероногое, расположившееся на дне лодки. По размерам и красноватому цвету шерсти вы могли бы принять его за пантеру, кугуара. Но широкие висячие уши и черная морда доказывают, что это собака, помесь гончей с дворняжкой; это Маренго.

В лодке сложены одеяла, буйволовы шкуры, небольшая свернутая палатка, мешки с провиантом и кухонные принадлежности, топор и заступ, ружья, из которых одно — двуствольный карабин. Кроме того, рыболовная сеть, всякие приспособления и снаряжение, необходимые для подобного путешествия.

Нагруженная лодка низко сидит в воде и все-таки легко несется вниз по Красной реке — на север.

Глава III
ЛЕБЕДЬ-ТРУБАЧ И ЛЫСЫЙ ОРЕЛ

Была весна, хотя уже довольно поздняя. Весь снег с холмов стаял и поднял воды. Течение было быстрым, и наши путешественники спускались, не работая веслами, а только направляя свою пирогу. Норман, — так звали их двоюродного брата-канадца, — сидел на носу челна, на самом ответственном месте. Люсьен занял место на корме и с карандашом и записной книжкой в руках делал заметки об окружающей природе. Берега Красной реки покрыты богатой растительностью. Она, конечно, имеет северный характер, но отнюдь еще не полярный. Люсьен увидел здесь и дикую яблоню, и малину, и землянику, и смородину. Внимание юного натуралиста привлек характерный для этой местности куст, известный в ботанике под именем viburnum oxycoccos, а индейцами называемый анепеминан от слова «непен» — лето и «минан» — ягода. Это разновидность калины, высотой в метр, с ягодами, как у клюквы, с листьями, напоминающими дубовые. Спелые плоды его похожи на вишни или больше, пожалуй, на бруснику, отличаясь той же горьковатостью, и часто заменяют бруснику в пирогах.

Люсьен рассказал, что знал об этом растении, своим спутникам. Норман с удивлением выслушал научные сведения, сообщенные ему родственником. Базиль также интересовался объяснениями брата, но Франсуа, мало склонный к наукам, был занят другими мыслями. Сидя в середине лодки с приготовленной двустволкой, он напряженно следил, не окажется ли на расстоянии выстрела одна из птиц, которые пролетали над рекой. Он уже подстрелил нескольких диких гусей и уток, но ему хотелось убить хоть одного из тех прекрасных лебедей, которые часто показывались, но всегда держались вдалеке.

— Оставь свои viburnum и oxycoccos, брат, — обратился Франсуа к Люсьену, — и расскажи нам лучше что-нибудь об этих лебедях. Смотри, вот один из них. Чего бы я ни дал, чтобы подстрелить его!

И Франсуа указал на большую белую птицу, отплывавшую от берега. Это был лебедь самой крупной породы — трубач. Заметив пирогу, он бросился на середину реки и, слегка подняв крылья, отдался быстрому течению. Он был ярдах в двухстах от пироги, и, в надежде его настичь, Франсуа попросил налечь на весла, а сам приготовился к выстрелу. В несколько минут пирога тоже вышла на середину реки, и началась гонка. Лебедь не улетал, сознавая, что полет потребует от него больших усилий, чем плавание; он знал — лебеди очень хорошо умеют рассуждать! — что его враги имеют два двигателя: весла и течение, а он три: весла, течение и паруса, которыми служили ему его поднятые крылья. И его расчет был верен. Расстояние между ним и его преследователями все увеличивалось, и они уже готовы были отступить, когда заметили, что ниже река делает поворот, за которым лебедь уже не будет пользоваться силой ветра. Это снова обнадежило их, и они опять налегли на весла. Действительно, лебедь за поворотом стал плыть медленнее и опустил крылья. Теперь он потерял преимущество на воде, и по его движениям юноши поняли, что он готов полететь; они приготовили ружья, как вдруг с одного берега раздался дикий крик, и ему ответил такой же крик, похожий на смех сумасшедшего, с другого берега. Все узнали крик белоголового орла.

Лебедь тоже его узнал. Он сразу изменил намерение: вместо того, чтобы подняться в воздух, он немедленно нырнул в воду.

Опять повторился дикий хохот, и один за другим с обоих берегов взлетели два орла.

На мгновение лебедь вынырнул, и едва показалась его голова, как один из орлов опустился над ним; но лебедь снова исчез под водой, и орел напрасно окунул свои лапы в воду. С криком разочарования поднялся он в воздух и стал кружить над рекой, выслеживая лебедя; тот снова вынырнул и снова исчез, раньше чем орел опустился на воду.

Каждый раз лебедь появлялся на поверхности реки все ближе к береговым тростниковым зарослям, очевидно, под водою направляясь к ним, чтобы в них скрыться.

Орлы кружили теперь над этими зарослями со злым криком. Даже своим острым глазом они не могли различить голову лебедя среди массы белых цветов в густом тростнике. Они, казалось, только теперь заметили пирогу и, поняв опасность, быстро полетели прочь, на некотором расстоянии опустившись на берег.

Маренго не был натаскан для охоты на водоплавающих, но немного приучен ко всему, и потому охотники спустили его с лодки среди тростников, чтобы спугнуть лебедя. Однако они спустили его слишком рано. Прежде чем пирога снова выбралась из тростников, послышался глухой шум, и белая птица поднялась ввысь раньше, чем охотники успели навести на нее ружья.

Маренго, исполнив свою задачу, подплыл к лодке и был в нее поднят, а лебедь все поднимался вверх. Лебеди могут летать на очень большой высоте, но, в противоположность диким гусям и уткам, всегда над водой, а не над сушей. Очевидно, и этот лебедь хотел улететь подальше от места, где пережил такую большую опасность. Поднявшись на несколько сот ярдов, он полетел, уже в горизонтальном направлении, над руслом реки. Иногда доносились вниз трубные звуки его радостного крика. Он считал себя, очевидно, вне опасности. Но несчастный ошибся. Он был услышан и замечен. Оба орла, с которыми мы уже познакомились, поднимались спиралями в вышину, и взмахи могучих крыльев приближали их к жертве. Заметив врагов, лебедь стал то вертикально подниматься, то опускаться, и его жалобный крик был слышен на реке. После нескольких маневров один из орлов, а именно орлица, бросился вперед, потом вниз и мигом вонзил свои когти в крыло лебедя. Оно тотчас же повисло, и, лишенный возможности лететь, лебедь стал медленно опускаться. Но орлы не хотели позволить ему упасть на воду. Как только орел, находившийся ниже, увидел, что лебедь ранен, он направился к нему и, когда раненая птица поравнялась с ним, схватил его в свои когти и бросил на берег. В следующее мгновение послышался треск ветвей в кустах, возвестив, что лебедь упал на землю.

Орлы направили туда же свой полет, но охотники их предупредили. Они причалили к берегу, и Франсуа, сопровождаемый Базилем и Маренго, выскочив на берег, увидел распростертую среди зелени белую мертвую птицу. Орлы же, которых спугнул Маренго, исчезли раньше, чем юноши могли подойти к ним на расстояние выстрела.

Был как раз полдень, и путешественники решили позавтракать лебедем, а во время приготовления этого лакомого кушанья Люсьен должен был кое-что рассказать своим спутникам об американских лебедях.

Глава IV
АМЕРИКАНСКИЕ ЛЕБЕДИ

— Хорошо, — отвечал Люсьен на это требование, — я вам расскажу о лебедях, хотя не особенно много о них знаю, так как дикие лебеди мало известны науке. Они так пугливы, что наблюдения над ними очень трудны, да к тому же как собрать сведения о птицах, обитающих в малонаселенных районах полярной области? Впрочем, некоторые породы водятся и в более умеренных поясах, и их привычки лучше известны.

Долгое время предполагали, что существует одна порода лебедей. Теперь знают, что их несколько, отличающихся одна от другой формой, цветом, голосом и повадкой. Выражение «белый, как лебедь» старо, как мир, а между тем оно показалось бы очень странным австралийцу, привыкшему видеть черных лебедей.

Согласно мнению Брема, внимательно изучившего этот вопрос, в Европе четыре породы лебедей. Все они белые, хотя у некоторых перо имеет красноватый или оранжевый оттенок между головой и шеей. Некоторые с наростом в верхней части клюва.

Одних Брем называет белоголовыми горбатыми лебедями, других желтоголовыми, они известны как немые и ручные. Две другие европейские породы Брем называет поющими, так как их крик слышен на большом расстоянии.

Черный австралийский лебедь привился и в Европе и очень распространен в Англии, где служит, благодаря своей величине и окраске, одним из лучших украшений местных прудов и рек.

Долгое время держалось мнение, что все американские лебеди принадлежат к одной и той же породе. Это неверно: три разных вида обитают в стране пушных зверей, на зиму улетая на юг. Наиболее известен из них кликун, или дикий лебедь. Полагают, что он тождествен европейскому поющему лебедю, хотя я лично с этим мнением не согласен, так как яйца американского лебедя зеленоватые, тогда как у его европейского собрата они белые с коричневыми пятнышками.

Дикие лебеди достигают длины четырех с половиной футов, самцы их иногда бывают даже больше. Они совершенно белые, за исключением верха головы и шеи, которые имеют бронзовый оттенок. Клюв и лапы черные. От угла клюва к глазу тянется небольшая оголенная ярко-желтая плева. Они, как и прочие лебеди, не любят соленой воды, и если встречаются на море, то только у самых берегов, где могут находить травы, которыми питаются. Не водятся они и на больших озерах. Это объясняется тем, что лебеди, питающиеся корнями водяных растений, не ныряют за ними, а вырывают их благодаря своим особо приспособленным длинным гибким шеям и, следовательно, должны жить там, где вода неглубока. Кроме корней, они питаются лягушками, червями и мелкими рыбками. В отличие от уток и гусей, они никогда не едят на берегу, а всегда на воде, плавая. На земле они очень неуклюжи, зато на воде чувствуют себя прекрасно, а летают так быстро, что убить их бывает очень трудно. Говорят, скорость их полета при попутном ветре достигает ста миль в час. Во время линьки, когда они не в состоянии летать, бывает очень трудно догнать их на пироге, так как с помощью своих широких лап и сильных крыльев они с огромной скоростью скользят по воде.

Они принадлежат к перелетным птицам. Почему они покидают родные места?

Наиболее вероятным объяснением кажется следующее: некоторые птицы улетают на зиму на юг, принуждаемые к тому холодом, некоторые — вследствие того, что реки и озера, на которых они проводят почти все время, сковываются льдом, и они лишаются своей обычной пищи.

Как только лед растает, они все радостно возвращаются на свой любимый север.

Дикие лебеди устраивают свои гнезда на островках многочисленных озер, покрывающих весь север Америки, на бугорках среди болот и мысах, выдающихся далеко в озера. Обыкновенно гнездо расположено так, что лебедь издалека может видеть приближающегося врага.

Так, они часто избирают для этой цели верхушки жилищ выхухоля. Эти домики обыкновенно находятся посреди непроходимых болот и обитаемы только зимой; с ранней весны они покидаются своими хозяевами и предоставляются в полную собственность лебедям, которые делают большое углубление на их вершине и выкладывают его травой.

Лебеди кладут от шести до восьми яиц и сидят на них в продолжение шести недель, по истечении которых из яиц вылупляются покрытые густым синевато-серым пухом птенцы. Во время высиживания мать чрезвычайно пуглива и осторожна; она обычно сидит головой в ту сторону, откуда больше опасается нападения; так, когда гнездо на мысу, то она постоянно смотрит на берег, как будто сознавая, что со стороны воды опасности не предвидится. С берега же, кроме человека, ей может угрожать нападение и росомахи, и рыси, и волка, и лисицы.

Индейцы иногда ловят лебедей тенетами. Они расставляют их у гнезда в отсутствие лебедя, с той стороны, с которой он обыкновенно возвращается. При этом необходима величайшая осторожность и чистота. Индейцы всегда предварительно моют руки, так как в противном случае лебеди, обладающие отличным обонянием, всегда заметят опасность и не только не вернутся в гнездо в этот момент, но иногда даже навсегда покидают свои яйца. Многие птицы поступают так же.

Однако довольно о диком лебеде; поговорим теперь о трубаче. Это самый большой из всех американских лебедей. Своим названием он обязан тому, что крик его очень напоминает звук отдаленной трубы. Он весь белый, с черным клювом и лапами, и также имеет оранжевый оттенок на макушке и шее; но желтой плевы, присущей дикому лебедю, у него нет. Несмотря на разницу в величине и крике, он очень напоминает своими повадками дикого лебедя, но живет стаями в шесть или восемь голов, тогда как дикий лебедь встречается только парами. Трубач прилетает на север раньше других перелетных птиц, за исключением орлов, случается, даже тогда, когда реки и озера еще покрыты льдом. Они устраивают свои гнезда не южнее 61-го градуса, чаще всего уже за полярным кругом. Их гнезда очень похожи на гнезда других лебедей, но яйца крупнее, так что одного яйца достаточно для насыщения человека даже без хлеба. Их чрезвычайно трудно убить, так как они очень осторожны и пугливы.

Третью разновидность американских лебедей составляют так называемые Бевиковы лебеди, по имени натуралиста Бевика. Они мельче предыдущих, не длиннее пятидесяти двух дюймов от головы до хвоста и весят не более четырнадцати фунтов, тогда как дикие часто весят более двадцати, а трубачи даже часто достигают тридцати и более фунтов. Цветом они очень похожи на кликунов, так что их часто путают друг с другом. Важнейшее различие этих трех разновидностей состоит, главным образом, в величине и числе их перьев в хвосте: у дикого лебедя их двадцать четыре, у трубача — двадцать, у Бевиковых — всего восемнадцать.

Эти последние позже всех других прилетают на север, но строят свои гнезда севернее других. Эти гнезда находятся обычно на островках Ледовитого моря и делаются из громадных куч торфа, длиной в шесть футов, при ширине в пять и высоте в два. На вершине устраивается круглое углубление почти двух футов в диаметре. Яйца их коричневато-белые с более темными пятнами.

Географическое распределение этих трех видов очень интересно. На побережье Тихого океана водятся лишь дикие и Бевиковы лебеди, причем последних почти в пять раз больше, чем первых. Внутри страны встречаются лишь дикие лебеди и трубачи, последние в гораздо большем числе. На восточном же берегу Америки преобладают дикие лебеди.

И индейцы, и белые охотники усиленно уничтожают этих красивых птиц, так как их пух и перья находят спрос. В несколько лет более десяти тысяч лебединых кож было вывезено из Америки и продано по шесть-семь шиллингов каждая. По большей части то были шкуры наиболее распространенного дикого лебедя.

— Теперь вы знаете о лебедях столько же, сколько и я. Поэтому я заканчиваю свою лекцию и советую вам обратить свое внимание на жареного лебедя, который как раз готов. Я уверен, вы найдете его менее сухим, чем мое повествование, — сказал Люсьен в заключение.

Глава V
ОХОТА НА ЛЕБЕДЕЙ ПРИ ФАКЕЛАХ

Через несколько дней путешественники благополучно добрались до поселка реки Красной, в котором остановились на весьма короткое время. Пополнив там свои запасы, они отправились дальше к озеру Виннипег. Лебеди попадались им в громадном количестве, но были по-прежнему пугливы, так что все попытки Франсуа застрелить хоть одного из них оставались тщетными. Мальчики были уже в двадцати милях от озера, и было маловероятно, что им удастся еще раз, хотя бы с помощью орлов, полакомиться лебединым мясом.

Норман, видя, до какой степени Франсуа стремится убить хоть одну из этих птиц, решил помочь ему советом. Обрадованный Франсуа обещал подарить ему в случае успеха свой складной нож, который носил в сумке.

Нож представляет немалую ценность в стране пушных зверей. За него вы можете получить лошадь, палатку, целую тушу быка или, что еще более странно, даже жену. Для охотников в этих местах, отстоящих на тысячи миль от того места, где продаются ножи, они чрезвычайно ценны. Но нож Франсуа был особенно хорош, и Норман не раз с завистью поглядывал на него.

— Что ж, — сказал Норман, — нам придется сделать несколько миль ночью, и, я думаю, мы не один раз с успехом разрядим наши ружья.

— Вы согласны, братцы? Не правда ли? Подумайте, как это будет интересно! — обратился Франсуа к братьям.

Люсьен и Базиль сразу согласились. Базиль никогда не слыхал о способе приблизиться к этим пугливым птицам и был тем более заинтересован.

— В таком случае, отлично, — сказал Норман. — Я с удовольствием познакомлю вас со способом, используемым местными индейцами при охоте на лебедей. Я думаю, мы будем в состоянии выполнить наш план сегодня же: ночь безлунная, и небо покрыто тучами. Будет достаточно темно.

— Разве это так необходимо? — спросил Франсуа.

— Чем темнее, тем лучше, — отвечал Норман. — Однако нам предстоят некоторые приготовления. Закат уже близок, и нам нечего терять время. Скорее же, пристанем к берегу.

Пирогу повернули к берегу, но, не дойдя до него, ее остановили, так как прикосновение пироги ко дну могло испортить ее. Всегда при приставании и отчаливании требуются самые большие предосторожности: путешественники выходят из пироги прямо в воду и по воде добираются до берега, в то время как один или двое остаются в пироге и держат ее неподвижной, затем вынимается груз, а после него поднимают пирогу и осторожно несут на берег, где и ставят килем вверх для просушки. Пироги из бересты настолько хрупки, что при малейшем ударе могут совершенно распасться. Они также чрезвычайно валки, и стоять в них далеко не безопасно. Поэтому, раз усевшись, путешественники двигаются в них как можно меньше. На ночь пироги всегда вынимают из воды, так как в противном случае береста вбирает в себя много воды и не скользит с прежней легкостью. Это заметно по разнице в ее весе утром и вечером.

Выйдя на берег, мальчики первым делом разложили костер и стали готовить ужин, который в этот день должен был состояться ранее обыкновенного: они хотели скорее отправиться на охоту и вернуться в лагерь около полуночи. Люсьен занялся стряпней, а Норман с помощью Базиля и Франсуа готовился к охоте. Франсуа, наиболее заинтересованный из всех, не пропускал ни одного его движения.

Прежде всего Норман в сопровождении Франсуа отправился в лес, где остановился около березы, легко различаемой благодаря своей серебристой гладкой коре. Своим острым охотничьим ножом он сделал на ней два параллельных круговых надреза, футах в четырех друг от друга. Он соединил их вертикальным надрезом и, запустив нож под бересту, содрал ее с дерева. Береза имела около фута в диаметре, так что содранная береста была шириною около трех футов. Вы ведь знаете, что окружность круга или цилиндра всегда приблизительно в три раза больше его диаметра.

Взяв с собою бересту, они вернулись в лагерь и разложили ее на земле, не полностью распластав. Ее вогнутую часть, которой она прилегала к дереву, зачернили углем, приготовленным для этой цели Базилем. К одному концу бересты прикрепили шест, который затем приладили к корме пироги так, что нижний край бересты приходился на уровне сидений, и мальчики были совершенно скрыты за нею.

Приготовив эту ширму, Норман взял топор и снова отправился в лес. Он шел за наростами особой породы сосны. И он очень скоро указал Франсуа нужное дерево, около пятидесяти футов высоты и около фута в диаметре у корня. Его кора была очень толстая, темная, с многочисленными трещинами. Иглы имели около трех дюймов в длину и росли по три вместе. Шишки были немного короче, напоминая своей формой яйцо, и тоже были соединены в группы из трех или четырех. Дерево было очень ветвистым, так что в наростах не было недостатка. При этой причине сосны не употребляются при плотницких работах, но очень ценятся как дрова.

Франсуа предполагал, что Норман собирается срубить одну из сосен, но он ошибался. Его товарищ, убедившись, что это было действительно нужное ему дерево, пошел дальше, внимательно посматривая на землю. Он остановился около поваленной ветром и полусгнившей сосны той же разновидности, топором срубил большое количество смолистых наростов, сложил их в свою сумку и повернул обратно в лагерь, объявив, что все приготовления закончены.

Мальчики сели ужинать и с аппетитом уничтожили большое количество сушеного мяса, сухарей и кофе.

Закончив еду, они спустили пирогу в воду. Перед берестовой ширмой, укрепленной на носу, они приладили сковороду, на которой разложили сухие сосновые наросты, готовые вспыхнуть от первой искры. Им оставалось только ждать темноты.

Охота должна была увлечь их еще ниже по течению, но так как это было им по пути, то оставалось только радоваться, что таким образом удавалось одним выстрелом убить двух зайцев. Они аккуратно сложили в пирогу все свои запасы и, весело болтая, ожидали наступления ночи.

Наконец темнота наступила и, как рассчитывал Норман, не было видно ни зги. Мальчики осторожно заняли свои места в пироге и пустились вниз по течению. Норман сидел на носу, чтобы иметь возможность наблюдать за устроенным факелом. За ним Франсуа с заряженной дробью двустволкой. Затем сидел Базиль с ружьем, а позади всех миролюбивый Люсьен веслом направлял пирогу. Плыли мальчики в полнейшем безмолвии. Скоро Норман зажег свой факел, и красные лучи его осветили поверхность реки и прилегающие берега. От берестового прикрытия лучи расходились только полукругом, а мальчики, вследствие контраста, казались в еще большей темноте, чем раньше. Преимущество такого приспособления было всем очевидно: перед мальчиками лежало ярко освещенное пространство, на котором ни малейшая травинка, не говоря уже о большом трубаче, не могла укрыться от взоров. Сами же они за берестой были совершенно невидимы.

Оставалось еще два вопроса: встретятся ли им лебеди и позволят ли они приблизиться на расстояние выстрела? На первый вопрос Норман не был в состоянии ответить, так как это зависело от случая. Не было причины сомневаться в этом, так как еще накануне они встретили многих лебедей. На второй вопрос Норман дал положительный ответ: он не раз таким способом охотился на лебедей и был убежден, что они наверно приблизятся к ним. Лебеди либо спокойно подпустят к себе освещенную пирогу, либо даже поплывут ей навстречу, побуждаемые к тому любопытством. Этим же способом охотился Норман и на оленей и перебил их не одну сотню по берегам рек, пока они спокойно наблюдали за необычайным огнем.

Его товарищи охотно верили ему, так как сами таким же способом охотились на оленей в лесах Луизианы. Животные, как будто загипнотизированные, спокойно подпускали к себе охотника, не спуская глаз с факела, и падали, сраженные пулей.

Скоро собственный опыт убедил их в применимости этого способа и к лебедям. Пирога обогнула поворот реки, на поверхности которой мальчики увидели три белых предмета, сразу признав в них лебедей, которые при фантастическом освещении факела казались еще более громадными. Их длинные выгнутые шеи не оставляли в том ни малейшего сомнения, и мальчики направили пирогу прямо на них.

Заметив приближавшийся огонь, один из лебедей испустил свой странный крик, похожий на звук трубы, и повторял его не раз, пока пирога подплывала ближе.

— Я слыхал, что лебеди поют только перед смертью, — сказал Франсуа Базилю.

— Надеюсь, это вполне оправдается на сей раз. — И он тихо рассмеялся своей шутке.

Базиль и Люсьен тоже улыбнулись.

— Боюсь, что в крике его слишком мало пения, — возразил Базиль. — Вероятно, он еще долго будет трубить в свою трубу.

Мальчики снова рассмеялись, но смех их был так беззвучен, что можно было сказать, что они смеются шепотом.

Но дело становилось серьезным. Они были на расстоянии каких-нибудь двухсот ярдов от птиц, и следовало соблюдать возможно большую осторожность. Заранее было решено, что первым выстрелит Базиль, за выстрелом которого должен был последовать выстрел Франсуа по уже взлетевшей птице.

Наконец Базиль решил, что пирога подплыла достаточно близко, и, прицелившись, спустил курок. Птица взмахнула крыльями и почти тотчас распласталась на воде. Два других лебедя поднялись в воздух, когда выстрел двустволки Франсуа ранил одного из них в крыло. Тем не менее птица была поймана лишь после ожесточенной погони за ней и борьбы, во время которой она с большой силой ударила по руке Франсуа своим здоровым крылом. Наконец оба лебедя были благополучно втащены в лодку и оказались огромными экземплярами самца и самки трубачей.

Глава VI
НЕОЖИДАННАЯ КАТАСТРОФА

Конечно, звук выстрелов спугнул всех других лебедей, находившихся невдалеке. И было маловероятно встретить новую стаю их, по крайней мере, на известном расстоянии. Поэтому путешественники быстро помчались дальше. Не прошли они и полумили, как неожиданно снова показались лебеди. Мальчики приблизились к ним тем же способом и убили целых три штуки, причем Франсуа особенно отличился: он застрелил по лебедю из каждого ствола своего ружья. Немного дальше убили они дикого лебедя, а еще дальше нового трубача.

Эти семь больших птиц почти заполнили всю лодку и, казалось бы, должны были удовлетворить охотников. Но не так-то легко охотнику отказаться от дальнейшего кровопролития, и вместо того, чтобы прекратить его, мальчики продолжали охоту.

Проплыв немного от того места, где они убили последнего лебедя, и обогнув небольшой выступ берега, они вдруг услыхали громкий шум водопада. В первую минуту они несколько смутились и встревожились, так как, возможно, их несло прямо к водопаду. Норман не мог сказать ничего определенного, так как никогда не плавал по этой реке и не знал, есть ли на Красной реке водопады. В свои предыдущие путешествия на юг он придерживался другого пути, идя по реке Виннипег, через Дождливое и Лесное озера в Верхнее, так как этот путь наиболее известен промышленникам Компании Гудзонова залива.

Застигнутые врасплох, мальчики остановили пирогу. Шум доносился очень явственно, и, очевидно, пороги или водопад были поблизости. Но внимательно вслушавшись, они пришли к убеждению, что шум производился не самой рекой Красной, а каким-нибудь притоком ее, и потому снова двинулись вперед.

Их предположение оказалось совершенно верным: шум с каждой минутой усиливался, и вскоре они увидели быструю речку, впадавшую в Красную с правой стороны. Эта речка была покрыта белой пеной и пузырьками, из чего можно было сделать заключение, что она только что прошла стремнину или какой-нибудь уклон. И действительно, подплыв к самому устью ее, мальчики увидели ярдах в тридцати довольно значительный водопад. Вода скатывалась вниз по нескольким ступеням и превращалась внизу в быстрый, пенящийся поток. Они направили пирогу в самый поток и, увлекаемые его быстрым течением, сложили весла и с неимоверной скоростью понеслись вниз по реке.

Их внимание было скоро привлечено большой стаей лебедей, наиболее многочисленной из всех виденных ими до сих пор. Обыкновенно лебеди не держатся больше шести-семи вместе, чаще же встречаются парами. Мальчики решили выстрелить по ним залпом. Все вооружились ружьями, и даже Люсьен, до тех пор направлявший веслом пирогу, решил на этот раз попытать счастья. Пирогу направили так, что она сама по себе неслась к тому же месту, где находились лебеди.

Очень скоро охотники приблизились к птицам и ясно различали их длинные шеи, в удивлении повернутые в сторону факела. Мальчики не могли расслышать их крики за шумом водопада. Базиль и Норман выстрелили одновременно, почти сейчас же за ними раздались выстрелы Франсуа и Люсьена. Три лебедя были убиты наповал, четвертый, очевидно раненый, нырнул и затем понесся вниз по течению. Остальные поднялись в вышину и исчезли в темноте.

Пока все их внимание было обращено на охоту, пирогу, не управляемую веслом Люсьена, внезапно подхватил водоворот и повернул кормой вперед, так что факел не освещал более их пути. Впереди все было в полнейшем мраке. Раньше чем путешественники были в состоянии вернуть пирогу в прежнее положение, до их слуха донесся новый шум, заставивший некоторых из них вскрикнуть от ужаса. Этот шум был также шумом водопада, но не того, мимо которого они только что проплыли. Водопад должен был быть прямо перед ними, на самой реке, и к нему-то с неимоверной быстротой несло их течение.

Норман быстро приказал товарищам со всех сил налечь на весла, и сам поднялся в пироге, чтобы схватить весло. Мальчики были в полном отчаянии: валкая пирога почти переворачивалась от их быстрых движений. Новый водоворот снова повернул ее, и факел осветил пространство, к которому они неслись. Оно все было покрыто пенившейся и клубящейся водой, неистово бившейся о торчащие из воды утесы. Водопада, правда, не было, но пороги, на которые они неслись, были не менее опасны. Они забыли и думать о лебедях. Единственной мыслью их было как остановить пирогу, не доходя до порогов. Но все их усилия оставались тщетными: пирога была подхвачена сильным течением и неслась все быстрее и быстрее.

В несколько секунд пирога стрелой пронеслась через первые пороги. Посредине реки возвышалась громадная скала, о которую неистово бились волны. Пирогу несло прямо на нее, но так как факел снова был обращен в противоположную сторону, то мальчики заметили ее только тогда, когда пирога уже коснулась ее. Но даже и знай они о близкой опасности, они все равно были бы не в состоянии помочь: пирога совершенно вышла из их власти и неслась вперед по воле волн.

Несколько секунд, прибитая к скале водою, пирога оставалась неподвижной. Но бока ее скоро поддались напору волн, и вода начала вливаться в нее. Базиль, всегда сохранявший хладнокровие, сразу увидел, что пирога обречена на гибель и что во что бы то ни стало необходимо покинуть ее. Он бросил весло, схватил свое ружье и решительно приказал товарищам прыгать на скалу, что тотчас же и было исполнено. Маренго последовал их примеру.

Облегченная пирога снова была подхвачена течением и стрелой помчалась вниз. В следующее мгновение ее перебросило через другую скалу, вода быстро наполнила ее. Белые лебеди, платья, одеяла и прочие вещи поплыли по поверхности. Горевшие сучья с шипением гасли в воде, и скоро все погрузилось в непроницаемую тьму.

Глава VII
КОЖАНЫЙ МОСТ

Лодка погибла вместе со всем или почти со всем, что в ней было. Спасены были только ружья, ножи, рожки с порохом, то есть то, что люди имели на себе. Уцелела еще одна вещь: топор, выброшенный Базилем на скалу в последнюю минуту крушения. Все остальное — платье, одеяла, кухонная посуда и принадлежности, провизия: кофе, мясные консервы и прочее — было утрачено безвозвратно; все это или было унесено водою, или застряло между камней — словом, все пропало, и наши путешественники стояли на небольшой голой скале, окруженной стремниной, имея на себе только одежду и оружие. Они были столь ошеломлены поразившей их неожиданно бедой, что на несколько минут оцепенели и молчали. Они искали глазами лодку, но ничего не могли увидеть, окружавший их мрак как будто усилился с исчезновением света факелов. Только выделялась в темноте пена, белая, как убитые ими лебеди, и шум прибоя поражал их слух зловещим гулом.

Долго стояли они, угнетенные печальным положением, в которое поверг их слепой случай. А положение было поистине печально! Они находились на тесной скале среди быстрины реки, в дикой местности, вдали от всякого жилья, отделенные от него непроходимыми лесами и глубокими реками.

Но наши юные путешественники были людьми такого закала, что не поддавались отчаянию. Всякому из них и прежде случалось испытывать опасности большие, чем теперь. Как только они убедились, что судно их со всем имуществом погибло, первой их мыслью была мысль о том, как выпутаться из скверного положения.

В эту ночь они были беспомощны: нельзя было покинуть скалу, окруженную быстрым потоком; острые камни торчали из бурлившей вокруг них воды; в темноте невозможно было переправляться вплавь к невидимому берегу, борясь со стремительным течением — это было бы безумием. Не оставалось ничего другого, как дождаться утра, а потому они тесно уселись на скале и приготовились провести на ней ночь. Было слишком мало места, чтобы они могли лечь, и, истомленные, сидели они в полудреме, изредка перебрасываясь словами. Рев воды их оглушал, они зябли.

Правда, спасаясь из лодки, юноши не очень промокли, но они потеряли все верхнее платье, все одеяла и буйволовы кожи, которыми обыкновенно прикрывались, и хотя весна уже была на исходе, но в окрестностях озера Виннипег, даже и в это время года, ночи пронзительно холодны. Эта местность находится приблизительно под 50-м градусом широты, и если в Англии, лежащей на этой же параллели, весенние ночи не очень свежи, то не надо забывать, что линия равных средних температур — что на языке метеорологов зовется линией изотерм — лежит в Америке гораздо дальше от полюса, чем в Европе. При этом надо, кстати, заметить, что и на берегах Атлантического океана она под тою же широтою. Вообще климат западных побережий обоих континентов, то есть Старого и Нового Света, менее суров, чем климат стран на восточных их берегах.

Но обратимся к тому, что мы говорили о холоде в весеннее время на широтах озера Виннипег. Холодны только ночи, днем же там бывает так жарко, что можно вообразить себя в тропиках. Эти резкие перемены характерны для Америки, в особенности тех ее областей, которые удалены от западных берегов.

Наши путешественники прозябли до самых костей и были рады увидеть рассвет. Как только утренние лучи проникли к ним сквозь чащу окружавших реку деревьев, они стали соображать, как им добраться до этих деревьев. Хотя переплыть реку для каждого из них было пустяком, но тут дело осложнялось. Будь они на какой-нибудь отмели, им нетрудно было бы найти место, где течение не так сильно, но ведь вокруг скалы, на которой они приютились, ревел со всех сторон такой бурный, стремительный поток, что при попытке броситься вплавь человек мог быть унесен водой и разбиться о камни. Все это юноши поняли, когда сделалось совсем светло. Все их внимание, все умственные силы были сосредоточены на одной мысли: как добраться до берега?

Правый берег реки отстоял дальше, но достигнуть его казалось легче: течение было слабее и глубина как будто меньше на этой стороне реки. Базиль решил попытаться, но едва вошел в воду, как погрузился в глубину, вода его понесла, и он едва мог доплыть обратно до скалы. До правого берега было около ста ярдов, там и сям торчали из воды острые камни, и Люсьен заметил, что если бы у них была веревка, то, обернув ее вокруг скалы, они могли бы добраться до одного из этих камней, а от него до других с помощью той же веревки, и так далее, до самого берега. Мысль недурная, но откуда взять веревку? Все их веревки пропали, оставались только ремни и шнуры, на которых висели сумки, но они были ненадежны, да их бы и не хватило. Путешественники призадумались. Они глядели вопросительно друг на друга, не оставляя надежды изобрести что-нибудь. Базиль и Норман, по-видимому, нашли: оба разом, как будто сговорясь, расстегнули свои пояса и стали снимать с себя свои кожаные блузы и охотничьи рубашки. Другие два брата поняли их намерение и, ничего не говоря, последовали их примеру.

Все четверо взялись за работу: Люсьен и Франсуа держали блузы и рубашки в руках, а Базиль и Норман нарезали из них ножами узкие полосы. Через несколько минут ремни из козловой кожи шириною в два дюйма и около одного ярда длиной были накрепко связаны и образовали веревку около сорока футов длиной. На одном конце ее сделали отверстие и через него продели другой конец: получилась подвижная петля вроде индейского или мексиканского лассо. Теперь веревка была готова и отдана в распоряжение Базиля, когда-то упражнявшегося в обращении с лассо. Став на вершине скалы и взяв в правую руку петлю, а в левую свободный конец, он поднял самодельное лассо над головой. Товарищи его пригнулись, чтобы дать простор размаху веревки, которая после нескольких вращательных движений была удачно накинута на ближайший камень и обвила его. Громкое «ура» приветствовало этот успех.

Конец веревки прикрепили к скале таким образом, что она не могла сползти с нее, и теперь путешественники могли приступить к переправе. Каждый из них опоясался ремнем, пропустив через него длинную кожаную веревку, перекинутую между скалами, так что мог двигаться вдоль нее и в то же время свободно действовать руками. Базиль перебрался первым. Он был старше других и считал справедливым первым подвергнуться риску. Своеобразный кожаный мост действовал отлично, выдерживая тяжесть человека при всей силе течения. Действительно, течение относило смельчака, и веревка туго натягивалась, но, цепляясь за нее руками, Базилю удалось добраться до ближайшего камня и влезть на него. С боязливым вниманием следили за его усилиями товарищи и, как только он стал на ноги, радостно приветствовали его. Следующим переправился Люсьен, а за ним Франсуа, все время смеявшийся во время переправы, тогда как его братья не без опасения совершили ее. Вслед за ним был таким же способом переправлен Маренго. Последним переплыл Норман, и теперь все четверо со своей собакой стояли на камне, хотя едва помещались на нем.

Тут возникла новая трудность, о которой они до того не подумали: надо было переплывать вторую стремнину до следующего камня. Но как высвободить конец каната, прикрепленный к скале? Кто-нибудь из четверых мог бы переправиться обратно и отвязать конец, но как он снова вернется назад? Вот новая дилемма.

Надо сделать второй канат. Остались рубашка Франсуа и их сапоги, можно было их разрезать. Таково было мнение Франсуа и Нормана, и Люсьен, очевидно был с ними согласен.

Они уже хотели снимать сапоги, но возглас Базиля: «Стоп!» остановил их.

— В чем дело?

— Я думаю, что могу освободить тот конец. Во всяком случае, я попытаюсь это сделать.

— Каким образом?

— Потеснитесь-ка, вы! Освободите мне место — и увидите.

Став твердо на камне, Базиль взял в руки ружье, как бы намереваясь стрелять. Да это он и собирался сделать. Его братья не произнесли ни слова. Они сразу поняли его план и напряженно следили за находчивым юношей. Ремень представлял с той стороны, где стоял Базиль, удобную цель. Конечно, юноша не рассчитывал одним выстрелом порвать его, но надеялся это сделать хоть несколькими.

Раздался выстрел, и вслед за ним поднялась пыль в том месте скалы, куда целился Базиль.

Пока Базиль заряжал снова ружье, прицелился Норман, и хотя он не был таким стрелком, как Базиль — трудно было встретить второго такого же! — но тоже считался метким среди охотников, и его пуля также попала в цель. Ремень был более чем наполовину рассечен. Второй выстрел Базиля был также удачен, и едва он раздался, как ремень лопнул и упал в воду. Снова раздалось веселое «ура» Франсуа, и канат был вытянут на камень. Базиль, как в первый раз, перекинул петлю на следующий ближайший камень, ловко охватив его, и вторая переправа совершилась. Теперь уже больше не нужно было доставать конец каната. С этой скалы можно было достигнуть берега просто вплавь; оставив свой кожаный мост на месте, отважные, ловкие юноши бросились в воду и все четверо благополучно достигли берега.

Глава VIII
ОБМАНУТЫЕ КОЗЫ

Избавившись от опасности, путники устроились у реки, но положение их нельзя было считать приятным. Они находились в пустынной местности, и у них не было ни лодки, ни лошади, на которых они могли бы выбраться из нее. Они лишились всего имущества, кроме топора и ружей. На широте, где холодное время года иногда так затягивается, что даже захватывает летние месяцы, двоим из них пришлось пожертвовать своим платьем и дрожать от холода. У них не было даже пищи: ни мяса, ни хлеба, ничего такого, чем можно было бы насытиться. С этого момента им оставалось надеяться только на свои охотничьи принадлежности, оставшиеся после катастрофы, чтобы отыскивать себе пропитание. Найти его было первой их задачей. Голод сильно давал себя чувствовать. Выйдя на берег, юноши, точно сговорившись, начали внимательно смотреть на деревья в надежде увидеть между ветвями хоть какое-нибудь четвероногое или птицу, пригодных для завтрака. Но не всегда действительность соответствует надеждам: лес, который, судя по внешнему виду, должен был скрывать в своей чаще множество дичи, казался необитаемым, и глаза проголодавшихся юношей ничего не находили в нем. Между большими деревьями росло много ягодных кустов и всякие растения со съедобными корнями, и наши путешественники не сомневались, что поблизости должна была в изобилии водиться дичь. Было решено, что Люсьен и Франсуа останутся на месте и разложат костер, а Базиль и Норман отправятся в чащу на охоту.

Не прошло и часу, как последний вернулся, неся на плечах животное, в котором Франсуа и Люсьен узнали старую знакомую — антилопу с рогами, похожими на вилы. Норман называл ее козою, говоря, что так называют этих животных промышленники, тогда как между канадскими путешественниками они известны как кебри. Люсьен, однако, отлично знал это животное; знал, что таких коз не существует и что это настоящая антилопа особого вида, единственная, встречающаяся в Северной Америке. Они живут только в прериях и в настоящее время совершенно не встречаются на востоке, где кончается степь, и на севере, где холод для них невыносим. В прежнее время, однако, лет двести тому назад, они, по-видимому, доходили до берегов Атлантического океана, так как отец Геннепен в описании своего путешествия говорит о козах, убитых близ Ниагары; это, по всей вероятности, и были вилорогие антилопы. Дикие козы Америки, встречающиеся в Скалистых горах, --совершенно другая порода.

Убитое Норманом животное было именно антилопой, хотя цветом и бородой, растущей у нее под мордочкой, она действительно очень напоминает обыкновенную европейскую козу.

Самцы, кроме того, имеют характерный козлиный запах, исходящий из двух маленьких желез в углах рта, где расположены пятна черновато-бурого цвета.

Люсьену и Франсуа уже не в первый раз приходилось убивать антилоп. Они не раз заманивали их во время своего первого странствия по прериям и бывали свидетелями того, как волки применяли в своей охоте на них тот же способ. Индейцы тоже хитростью заманивают антилоп; эти животные настолько любопытны, что достаточно какой-нибудь ярко окрашенной тряпки или другого необыкновенного предмета, чтобы заставить их приблизиться на расстояние выстрела.

Норман сказал, однако, что индейцы редко охотятся на них: шкуры антилоп не имеют особенной ценности, мясо не считается вкусным, да и водятся они в местности, изобилующей другими, более интересными и ценными животными — буйволами, лосями и оленями.

Поэтому антилоп преследуют и убивают только в крайнем случае, когда индейцы уж чересчур голодны и не имеют выбора.

Пока сдирали с антилопы шкуру, Норман рассказывал товарищам о том, как он ее убил. Ему удалось хитростью привлечь ее к себе. Пройдя с полмили по лесу, он вышел на большую поляну. Он находился, по-видимому, на опушке леса, тянувшегося по берегу реки, за которым начиналась степь с разбросанными кое-где группами деревьев. Действительно, местность, орошаемая Красной рекой, представляет собой прерию, простирающуюся вплоть до Скалистых гор и делимую лесами на отдельные поляны. Выйдя на открытое место, Норман увидел стадо антилоп, приблизительно штук десять или двенадцать. Конечно, он предпочел бы встретить лося или оленя, так как не более индейцев любил козлиное мясо, но голод давал себя знать, выбора не было — и он решил добыть хотя бы антилопу. Приблизиться к ним было нелегко: местность была ровная, без бугров или кочек, за которыми можно было бы спрятаться, и необходимо было придумать какую-нибудь хитрость. Он лег на спину и поднял вверх ноги. Маневр этот оказался как нельзя более удачным: антилопы скоро заметили их, любопытство их разгорелось, и они начали медленно, кругами приближаться к Норману; по-видимому, ужасно интересуясь необыкновенным предметом, они все же не решались подойти к нему вплотную. Круги все уменьшались, и стадо приближалось. Наконец один самец подошел так близко, что было немыслимо промахнуться. Норман быстро вскочил, прицелился и выстрелил. Животное упало мертвым, остальные разбежались во все стороны. Норман был так голоден, что не чувствовал в себе сил продолжать охоту; он взвалил убитую антилопу на плечи и быстро возвратился к ожидавшим его товарищам, даже не осмотрев внимательно свою добычу.

Тем временем Люсьен и Франсуа успели разложить костер и согревали около него свои мокрые ноги. Когда вернулся Норман, они вместе с ним принялись за приготовление завтрака. В один миг сняли они с антилопы шкуру, и тонкие куски мяса зашипели на огне. В воздухе пахло жареным мясом, костер весело пылал, все было как нельзя более привлекательно; недоставало только Базиля. Но тот все не являлся. Проголодавшиеся, как волки, мальчики не в состоянии были дольше ждать его, они сели вокруг костра и принялись за еду.

Братья совершенно не знали, где мог находиться Базиль; но было еще сравнительно рано, и, решив, что тот не хочет возвращаться с пустыми руками, они не беспокоились о нем.

Время, однако, шло, а Базиль все не возвращался, и его товарищи стали беспокоиться. Они совершенно не были знакомы с лесами, где находились, да и костюм Базиля был настолько легок, что нельзя было предположить, что он добровольно так долго отсутствует. Ими все более овладевала тревога.

Волнение их усиливалось и наконец сделалось совершенно невыносимым. Было решено отправиться на поиски. Они избрали разные направления, чтобы вернее найти брата. Норман отправился в лес, Люсьен и Франсуа пошли по берегу, предполагая с наступлением темноты возвратиться в лагерь.

Проблуждав несколько часов по лесу, Норман без всяких результатов вернулся обратно. Люсьен и Франсуа вернулись еще раньше. Удрученные, они решили, что Базиль неминуемо погиб: другого объяснения его долгого отсутствия они не находили. Он, должно быть, пал жертвой какого-нибудь хищного зверя, пантеры или медведя, или был схвачен индейцами и уведен в плен, может быть, убит на месте…

Наступила ночь. Все трое уселись вокруг костра и, понурив усталые головы, предались своим горестным мыслям. Несмотря на усталость, никому не приходило в голову лечь спать. Иногда они перекидывались несколькими словами относительно участи товарища, затем снова умолкали. Ночью нельзя было ничего предпринять, и они решили дождаться утра, чтобы с рассветом снова начать поиски.

Близилась полночь. Они молча сидели около костра, как вдруг Маренго поднялся и сердито зарычал. Из лесу раздался резкий свисток.

— Ура! — закричал Франсуа, вскакивая на ноги. — Это свисток Базиля, я среди тысяч других узнаю его, ура!

«Ура» Франсуа гулко пронеслось по лесу, и в ответ на него тотчас же прозвучало громкое приветствие Базиля:

— Удача, удача, друзья мои!

Через несколько мгновений показалась высокая фигура Базиля, освещаемая костром. Вся компания, возглавляемая Маренго, бросилась ему навстречу и с торжеством привела к костру. Базиль вернулся не с пустыми руками: в одной он держал мешок с тетеревами, или степными петухами, а на плече нес два больших буйволовых языка.

— Вот вам! — вскричал он, кидая мешок на землю. — Это на ужин, а это, — продолжал он, указывая на языки, — лакомый кусочек, который вы долго будете помнить. Принимайтесь же за дело; я так голоден, что готов их есть сырыми!

Предложение Базиля было сейчас же принято. В костер подбросили дров, смастерили вертела и поджарили тетеревов и один из языков. Несмотря на то что Люсьен, Франсуа и Норман уже поужинали, они подсели полакомиться новым блюдом. Базиль, конечно, был более других голоден, так как очень устал и решительно ничего не ел до этой минуты, не желая терять времени на приготовление еды из убитых им буйволов и еще более усиливать беспокойство товарищей.

Именно эти буйволы и были причиной его долгого отсутствия. Все жаждали узнать о его похождениях. За едой он начал свое повествование.

Глава IX
ПЛЯСКА КУРОПАТОК

— Выйдя из лагеря, — начал Базиль, — я направился в лес по диагонали от реки. Я не прошел и трехсот ярдов, как услышал глухой шум, который принял сначала за отдаленный раскат грома. Но прислушавшись, я узнал в нем полет стаи тетеревов и, конечно, поспешил по направлению шума, но сделал, пожалуй, не меньше мили, прежде чем увидел птиц. Их была огромная стая на открытом, гладком месте. Опустившись на землю, они бегали по кругу футов двадцати в диаметре и кружились в разных направлениях. Я понял, что передо мной происходит так называемая птичья пляска, и, несмотря на свой и ваш голод, мне захотелось понаблюдать за этим странным представлением. То и дело тот или другой тетерев, отделяясь от остальных, вскакивал на камень и красовался на нем, потряхивая хвостом и хохолком. Затем, взмахивая крыльями, издавал резкий крик. Это было сигналом, по которому выскакивал второй тетерев и вступал с первым в борьбу.

Я бы долго мог смотреть на эту картину, если бы голод не торопил меня. Не имея дроби, я должен был наметить определенную жертву для своей пули, что и сделал. Мой выстрел уложил на месте одного борца. Остальные птицы, переполошившись от выстрела, поднялись, но не отлетели далеко, а сели в двух сотнях ярдов на большое дерево. Подбираясь к ним, я проходил мимо повалившихся стволов, и каково было мое удивление, когда среди них увидел двух тетеревов, продолжавших яростно биться! Они были так увлечены борьбой, что не заметили моего приближения, и я смог схватить их руками, не тратя заряда. Свернув им шею, я погасил их пыл и направился дальше к стае, продолжавшей спокойно сидеть на дереве. Приблизившись, я спрятался за другим деревом и, прицелившись в одного тетерева, свалил его на землю. Остальные не тронулись с места. Конечно, я метил в сидевшего на нижней ветке, зная, что, застрели я одну из верхних птиц, ее падение спугнуло бы всех остальных.

Итак, я зарядил ружье и выстрелил, снова зарядил и выстрелил и так палил, пока не настрелял полдюжины этих птиц. Подойдя к дереву, чтобы подобрать настрелянную дичь, я с удивлением увидел спускавшийся с нижних ветвей конец веревки. Я оглянулся кругом, чтобы найти еще какие-нибудь следы, и увидел на земле место от костра, очевидно, давнего. Вероятно, несколько индейцев отдыхали здесь когда-то. Потянув веревку к себе, я увидел, что это не что иное, как лассо. Это была драгоценная находка, если вспомнить, что недавно такая вещь спасла нам жизнь. Повесив его себе на плечо и сложив убитую дичь в мешок, я хотел уже направиться к лагерю, как вдруг увидел нечто, изменившее мои намерения. Я был на опушке леса, и между стволов передо мной открывалось широкое, свободное пространство. Над ним стояло облако пыли, и в нем я различил двух движущихся огромных животных. Это были два дерущихся буйвола.

Тут рассказ Базиля был прерван интересным происшествием. Уже несколько раз он прерывался странными криками из лесу, криками, которые своими дикими звуками навели бы ужас на незнакомого с ними человека. Но наши друзья знали, что это голоса больших рогатых сов, и не обращали на них внимания. Теперь же Базиль остановился, увидя, что одна сова подлетела совсем близко к ним и опустилась на дерево шагах в двадцати от костра, освещавшего ее. Она издавала свои странные крики, сопровождая их такими необыкновенными движениями, что забавно было на нее смотреть. Франсуа схватил ружье, но раньше, чем он спустил курок, птица слетела с ветки, подошла еще ближе и, протянув свою лохматую лапу, схватила тетерева, лежавшего не дальше шести футов от костра! Захватив его когтями, сова поднялась на воздух и исчезла бы в темноте, но выстрел Франсуа прервал ее полет, и она упала наземь с тетеревом в когтях. Маренго бросился к сове, но та была только ранена, и, прежде чем с ней справиться, собака получила несколько изрядных царапин. Эта добыча была предоставлена Маренго, и он продолжал с ней возиться, в то время как Базиль продолжал рассказ.

Глава X
БАЗИЛЬ И БУЙВОЛ

— Первой моей мыслью, когда я увидел буйволов, было подойти к ним поближе и выстрелить. Они вполне стоили пороха, и я решил, что, раздобыв хоть одного из них, мы на долгое время будем избавлены от голода. Я повесил охотничью сумку на ветку и стал осторожно приближаться. Ветер дул навстречу, и мне нечего было опасаться, что они почуют меня. Но местность была совершенно открытая, без малейшего кусточка, и я решил, что было бы бесполезно стараться достичь их ползком. Поэтому я просто пошел, стараясь ступать как можно легче, и через пять минут очутился от них на расстоянии выстрела. Они не видели меня, все их внимание ушло на борьбу. Морды их были покрыты пеной, ноздри раздувались; временами они вдруг расходились, чтобы с еще большей яростью наброситься друг на друга. Черепные кости трещали от страшных ударов. Лишь благодаря особенной крепости буйволовых черепов не разлетались они на куски. Когда на расстоянии шести шагов я выстрелил в голову одного из них, пуля только расплющилась и упала на землю. Буйвол удивленно посмотрел в мою сторону: до той минуты он и не подозревал обо мне.

Я недолго наблюдал их борьбу: меня она не интересовала. Я думал только о мясе и старался верно определить, который из двух был наиболее жирным. Затем я прицелился и выстрелил. Пуля точно попала в буйвола; как раз в момент, когда противник с яростью бросался на него, раненный мною буйвол упал на землю. Тот все же добежал до него и ударил упавшего в лобную кость с такой силой, что тот повалился на бок и скоро перестал шевелиться. Нападавший обернулся и, заметив неподвижно лежавшего соперника, в первое мгновение приписал себе всю честь победы. Он поднял голову и самодовольно захрапел. Меня он до этой минуты не замечал, весь отдавшись борьбе, но теперь, когда он поднял голову, то вдруг увидел меня. Я был уверен, что он бросится бежать, и потому торопился снова зарядить ружье. Второпях коробка с пистонами упала к моим ногам. Но в руках у меня уже был один пистон, и я не торопился поднимать коробку. Я уже прицелился в буйвола, как вдруг он неожиданно бросился на меня. Я выстрелил, но неудачно: пуля попала в морду и, нисколько не мешая его движениям, только еще более разъярила его. Мне некогда было снова заряжать ружье: буйвол был уже очень близко от меня; я еле успел отскочить в сторону, когда он промчался мимо меня, сотрясая почву своей тяжелою поступью.

Он разом повернулся и с новой силой бросился в мою сторону; я понял, что погиб, если он только коснется меня; рога его были выставлены вперед, и глаза горели свирепой решимостью. Я бросился к убитому буйволу в надежде, что смогу укрыться за ним от нападения. Так оно и случилось: буйвол запутался в конечностях убитого соперника, и я вторично избежал его рогов. Он снова бросился на меня с быстротой молнии. Неподалеку я заметил дерево, но не знал, успею ли вовремя добежать до него. В эту минуту я был особенно близко к нему и, опасаясь, что мне не удастся долго уклоняться от разъяренного животного, решил попробовать добраться до дерева. Со всех ног пустился я бежать, преследуемый моим врагом. Я хотел искать защиты за деревом, но, достигнув его, заметил, что первые ветки начинались очень низко от земли, и, схватившись за одну из них, быстро вскарабкался наверх.

Первой моей мыслью было зарядить ружье и застрелить вернувшееся животное. Буйвол продолжал ходить вокруг дерева, ударяя в него рогами и неистово мыча. Дерево было маленькое и сильно тряслось под его ударами, так что я начинал уже думать, что оно может свалиться. Наконец мне удалось вложить в ружье пулю, и я уже повернул его, чтобы заложить и пистон, как с отчаянием вспомнил, что коробка со всеми моими пистонами осталась на земле: внезапное нападение животного не позволило мне поднять ее. Итак, заряженное ружье мое было мне не полезнее железной палки. Я не смел слезать на землю, так как буйвол продолжал кружиться под моим деревом; достать пистоны было невозможно. Я начинал приходить в отчаяние. Будь у меня хоть один пистон, мне ничего не стоило бы убить буйвола, который, по-видимому, решил уничтожить меня: он был не далее трех футов от дула, но как мог я стрелять без пистона? Я уже думал воспользоваться трутом и полез за ним в сумку, как вдруг новая мысль осенила меня. Я ощупал лассо, которое продолжало висеть у меня через плечо, решив попробовать поймать им буйвола и привязать его к дереву.

Не теряя времени, я размотал веревку и укрепил один ее конец у дерева. Из другого конца я сделал петлю и, наладив ее как следует, держал ее в правой руке в ожидании удобного момента. Скоро он представился: буйвол продолжал кружиться подо мной. Бросать лассо для меня было делом привычным, и при первой же попытке я увидел, что веревка должным образом обвилась вокруг его шеи. Я затянул петлю, перекинул веревку через ветку и, получив таким образом нечто похожее на блок, со всей силы потянул книзу.

Буйвол, почувствовав этот неожиданный ошейник, сначала стал страшно биться, потом бросился бежать. Но скоро он натянул веревку во всю длину, и каждое новое его движение все больше затягивало петлю и душило его. Не будь шея его покрыта такой густой шерстью, он тут же и погиб бы. Но шерсть спасла его, и он продолжал отчаянно биться. Дерево сильно трещало и, опасаясь, что оно может сломаться, я соскочил на землю. Я побежал прямо к тому месту, где уронил коробку с пистонами, и быстро зарядил ружье. Осторожно добрался я до прежнего места и пулей прекратил страдания буйвола.

Было уже поздно: я знал, что вас будет беспокоить мое отсутствие. Поэтому я вырезал лишь буйволовы языки и, захватив убитых тетеревов, вернулся к вам. Над буйволами я оставил знак, так что надеюсь, что мы найдем их в целости завтра утром.

Базиль закончил свой рассказ. Мальчики добавили дров в костер, так что должно было хватить до утра: у них не было ни постелей, ни одеял, и огонь был им совершенно необходим. Базиль и Норман были даже в одних рубашках, и вся надежда их была на костер. Они легли рядом вокруг огня и довольно сносно провели ночь.

Глава XI
ИНТЕРЕСНЫЕ ДЕРЕВЬЯ

На следующее утро они встали рано. Позавтракав остатками языка буйвола, тетерева и грудинки антилопы, они отправились за оставшимися буйволами. В несколько приемов перетащили они в лагерь все мясо и, отделив его от костей и разрезав на тонкие куски, развесили над огнем, чтобы высушить его.

Пока мясо сушилось, мальчики сели вокруг огня и стали обсуждать дальнейшие планы. Сначала они решили возвратиться в поселок Красной реки, чтобы раздобыть там другую пирогу и новые припасы. Но это было нелегко. На пути лежало несколько больших озер и болот, и проделать этот путь пешком, да притом еще возвращаясь назад, казалось им слишком грустным. Но что же им оставалось делать? Правда, на северном конце озера Виннипег находился форт Норвей, но как добраться до него пешком? Обойти же озеро --значило сделать, по крайней мере, четыреста миль. Нужно было бы перебираться через многочисленные реки, болота и непроходимые леса. На это ушло бы не менее месяца, и в Норвей-Гоузе они оказались бы так же далеки от цели их путешествия, как и теперь. Да и лежал этот форт совершенно в стороне от их прямого пути. Кумберланд-Гоуз, другая промышленная станция на реке Саскачеван, была первою остановкой, намеченной ими по уходе из селения Красной реки. Но добраться до него пешком было бы тоже трудно, так как и эта станция была в нескольких сотнях миль от них и по пути лежали также озера, болота и реки.

— Только бы не идти назад! — воскликнул Франсуа, всегда готовый на самые смелые предприятия. — Сделаем лодку и отправимся вперед.

— Легко сказать! — возразил Базиль. — А как ее сделать?

— Что же мешает нам срубить толстое дерево и выдолбить его? У нас есть топор и два маленьких топорика. Я убежден, что такая выдолбленная пирога отлично выдержит нас четырех. Что ты на это скажешь, Люс?

— Конечно, — отвечал тот. — Большая пирога выдержит нас. Но найдем ли мы здесь достаточно большое дерево? Ведь мы теперь не на Миссисипи.

— А какой величины дерево нужно вам? — спросил Норман, мало знакомый с подобными лодками.

— По меньшей мере, фута три в диаметре, — отвечал Люсьен, — и оно должно быть такой же толщины, а в длину футов около двадцати. Меньшая лодка не выдержит нас.

— Я уверен, что мы не найдем здесь подходящего дерева. Ни вчера, ни сегодня не встречал я таких деревьев, — отвечал Норман.

Базиль и Люсьен подтвердили его слова.

— Будь мы в Луизиане, — сказал Франсуа, — тогда на расстоянии пятидесяти футов нашлось бы не менее пятидесяти деревьев. Никогда не встречал я такую жалкую растительность, как здесь.

— Ты увидишь деревья еще меньше, прежде чем мы доберемся до цели нашего путешествия, — сказал Норман, отлично знавший, что с удалением на север деревья становятся все мельче, пока, наконец, не дойдут до высоты обыкновенных садовых кустарников. — Но, если мы не в состоянии построить пирогу из одного дерева, быть может, нам удастся сделать это из трех.

— Интересно было бы посмотреть, как это ты смастеришь лодку из трех деревьев! --воскликнул Франсуа. — Ты хочешь, вероятно, сказать, плот, а не лодку?

— Нет, именно лодку, и такую, которая прослужит нам до конца путешествия.

Базиль, Франсуа и Люсьен вопросительно смотрели на него.

— Что ж, вы предпочитаете возвращаться? — спросил их Норман, переводя глаза с одного на другого.

— Нет, нет, мы все хотим идти вперед! — воскликнул Базиль.

— Отлично, — сказал молодой промышленник. — Я берусь построить вам лодку, которая выдержит нас всех. На работу понадобится несколько дней и еще несколько дней пройдет в поисках необходимого дерева, но я уверен, мы найдем все нужное нам в этих лесах. Два дерева уже здесь, третье, по всей вероятности, найдется на тех холмах, которые мы видели сегодня утром.

И Норман указал на два дерева, которые росли среди других недалеко от мальчиков. Судя по их листьям и коре, они были совершенно разных пород. Ближайшее и наиболее заметное из них сразу заинтересовало южан. Люсьен узнал его по ботаническому описанию. Да и Базиль с Франсуа знали его по рассказам путешественников, хотя никогда прежде не видали, так как оно не растет в южных странах. Дерево это было из особой породы березы, как назвал ее Люсьен, бумажной березы, известной тем, что из ее коры делают тысячи пирог, на которых индейцы предпринимают длинные путешествия по озерам и рекам Северной Америки. Из этой же коры приготовляют они чашки, ведра и корзины; ею кроют свои вигвамы и даже мастерят миски и котлы для варки пищи. Наши молодые южане с любопытством рассматривали березу. Она имела около шестидесяти футов высоты и немного более фута в диаметре. Темно-зеленые листья своей формой напоминали сердце. Но что особенно выделяло ее между всеми другими деревьями, так это ее белая, серебристая кора, покрывавшая ее ствол и тонкие ветви. Эта кора была белой только на поверхности; срезав ее с дерева, вы увидели бы, что внутри она красноватая и имеет несколько пластов. Береза представляет отличное топливо и употребляется также для выделки мебели. Она достаточно прочна для обыкновенных потребностей, но на открытом воздухе подвержена быстрому гниению.

Эта разновидность березы не единственная на Североамериканском материке. Их встречается не менее полудюжины, все принадлежат к одной породе Betula (от кельтского слова batu, означающего «береза»). Есть белая береза, не имеющая никакой цены, так как она достигает всего лишь футов двадцати в высоту и менее шести дюймов в толщину. Она решительно ни на что не годится и растет на самой плохой почве. Есть еще вишневая береза, называемая так потому, что кора ее напоминает кору вишневого дерева. Ее называют также сладкой березой, так как раздавленные молодые ветки ее распространяют чудный запах. Иногда ее называют и черной березой. Она достигает высоты шестидесяти футов и употребляется на мебель, так как имеет тонкие волокна и легко полируется.

Желтая береза тех же размеров и называется так по цвету коры. Она тоже употребляется в столярных работах, хотя по качеству стоит ниже вишневой березы. Ее ветки и листья также имеют приятный запах, но не такой сильный, как у предыдущей. Она дает превосходное топливо и очень распространена в больших городах Америки. Кора ее почти так же хороша для дубления кожи, как и дубовая.

Другая разновидность, красная береза, достигает размеров бумажной березы и имеет длинные, тонкие и обвислые ветки. Из нее делают, главным образом, веники, употребляемые в Америке.

Есть еще карликовая береза, не больше куста, высотою дюймов в восемнадцать или фута в два. Она растет в холодных гористых местностях и является наиболее интересною из всех мелкорослых разновидностей.

Все эти сведения были сообщены Люсьеном, когда мальчики занялись рубкой берез. Пока же они только взглянули на них и перевели взоры на другое дерево, указанное Норманом и принадлежавшее к породе хвойных, что было ясно по шишкам, висевшим на нем, и по зеленым иглам.

Шишконосные деревья Америки делятся ботаниками на три главных семейства: сосновые, кипарисовые и тисовые.

Каждое семейство имеет нескольких представителей. Так, сосновые включают в себя такие деревья, как сосны, кедры, ели, пихты и лиственницы; к кипарисовым принадлежат кипарисы и можжевельник; семейство тисовых имеет меньшее число представителей.

Род сосны особенно богат. Изыскания последних лет открыли на западном склоне Скалистых гор и в местностях, граничащих с Тихим океаном, множество доселе неизвестных его разновидностей. Многие из них очень необычные и ценные. Некоторые, растущие в горах северной Мексики и в голых пустынях, где почти нет никакой другой растительности, имеют съедобные семена, которые в продолжение многих месяцев года составляют почти единственное пропитание туземных индейских племен. Американские испанцы называют их все пиньон, хотя их несколько сортов. Индейцы высушивают эти семена и изготовляют из них грубую муку, из которой пекут очень вкусный хлеб.

Они иногда прибавляют в него кузнечиков, предварительно высушенных, и этим еще улучшают его вкус.

Ламбертова сосна, названная так по имени ботаника Ламберта, растет в Орегоне и Калифорнии и справедливо считается одним из чудес света. Она часто достигает высоты в триста футов, а шишки ее, длиною восемнадцать дюймов, висят с ее веток наподобие сахарных голов. Испанское красное дерево — другое чудо Калифорнии. Оно достигает такой же высоты при диаметре в шестнадцать футов. Еще есть сосна — красная, употребляемая для палуб и мачт. Она достигает высоты шестидесяти футов, более мелкая сосна ценится как топливо и употребляется на дрова во многих американских городах. Веймутова сосна известна отличным качеством своего дерева. Она одна из самых крупных и наиболее распространенных и часто достигает полутораста футов. Чудные доски, получаемые из нее, хорошо известны плотникам. В одном только Нью-Йоркском штате ежегодно из нее получается не менее 700 000 000 футов строевого леса, что должно, согласно вычислению, обезлесить не менее 70 000 акров земли. Конечно, при таких условиях сосновые леса штата Нью-Йорк скоро совершенно исчезнут.

Есть желтая сосна, высотой футов в шестьдесят, используется для настилки полов; чудная бальзамическая сосна, которая широко распространена как декоративное растение в Европе, Америке и дающая известное лечебное средство — канадский бальзам. В благоприятных условиях это дерево достигает шестидесяти футов; но на холодных вершинах иногда не превышает и нескольких дюймов. Существует еще порода, кора которой употребляется для дубления кожи. Качество ее ниже качества дубовой коры, хотя кожа получается отличная. Из черной, или двойной сосны получают эссенцию, которая придает особый запах известному сорту пива. Кроме вышепоименованных, за последние годы открыты еще и другие разновидности сосны, все более или менее ценные.

Хотя сосны и ели не могут быть названы тропическими растениями, тем не менее некоторые разновидности их встречаются и в южных широтах. В обеих Каролинах смола и скипидар, как то, так и другое — продукты сосны, являются одним из главнейших предметов вывоза. И даже на экваторе высокие горы покрыты роскошными сосновыми лесами. Но преимущественно это северное дерево и с приближением к полярному кругу составляет самую характерную растительность. Одна из ее разновидностей является последним деревом, встречаемым путником на его пути к полюсу. Это — белая сосна, именно та, на которую указал Норман одновременно с березой.

Она была не выше тридцати-сорока футов, с коричневатым стволом толщиною около фута. Ее иглы были длиною около дюйма, очень тонкие и острые, синевато-зеленые. Шишки, в это время года еще очень молодые, были светло-зеленые. Достигнув полного своего развития, они становятся ржаво-коричневыми и достигают двух дюймов длины.

Ни Базиль, ни Франсуа не могли себе представить, чем могла эта сосна пригодиться Норману при постройке пироги. Люсьен только догадывался. Франсуа предполагал, что она пойдет на шпангоуты.

— Нет, — отвечал ему Норман, — для этого мне нужно другое дерево. Если мне не удастся найти его, придется обойтись и этим, хотя это будет несравненно труднее.

— Что же это за дерево? — спросил Франсуа.

— Мне нужен кедр.

— Ага! — сказал Франсуа. — Кедровое дерево легче других и отлично может служить для этой цели.

— На этот раз ты прав. Оно считается наиболее пригодным для шпангоутов.

— Ты полагаешь, мы найдем кедры на холмах, которые мы видели сегодня утром? — спросил Франсуа своего канадского кузена.

— Да, я издали видел что-то похожее на них.

— И я тоже видел темные деревья, — сказал Люсьен. — Во всяком случае, если нам суждено найти кедры, то, несомненно, там. Они обыкновенно растут на скалистых, бесплодных холмах, как те, которые мы видели.

— Давайте решим этот вопрос теперь же. Если мы решили строить пирогу, нам нечего попусту терять время. Отправимся сейчас же за кедрами.

— Отлично, отлично! — в один голос закричали мальчики и, взяв с собой ружья и топор, отправились на работу. На холме они сразу нашли нужные деревья. Вершина холма была покрыта густой рощей красного кедра. Их легко можно было заметить благодаря многочисленным горизонтальным веткам, покрытым короткими темно-зелеными иглами, придающими им тот темный тенистый оттенок, из-за которого так любят его некоторые породы сов. Прекрасная красноватая древесина была знакома мальчикам, как и всему цивилизованному миру. Каждый, кто употреблял карандаш, хорошо знает красный кедр, так как именно в эту древесину и вкладывается графит. Во всех частях Америки, где он растет, его употребляют на столбы и заборы, так как дерево это отличается чрезвычайной прочностью. Оно служит также отличной растопкой, потому что очень легко воспламеняется и зажигает более твердые породы, такие, как дуб и сосна.

Красный кедр обыкновенно достигает тридцати-сорока футов, а в благоприятных условиях бывает и больше. Он особенно любит каменистую и бесплодную почву и растет преимущественно на сухих бесплодных вершинах, в долинах между которыми виднеется совершенно другая растительность. Есть одна разновидность этого красного кедра, ползущая по земле, причем ветки ее, в свою очередь, пускают корни. Она скорее напоминает кустарник и часто свешивается с неприступных скал; в ботанике это растение известно под именем Luniperus prostrata.

— Теперь у нас есть все необходимое для постройки пироги, — сказал Норман, осмотрев деревья. — Нам нечего терять время, надо сразу приниматься за работу.

— Отлично! — отвечали ему товарищи. — Мы готовы помогать тебе. Говори только, что нам делать.

— Первым делом перенесем сюда наш лагерь, — сказал Норман. — Я вижу здесь все три нужные породы деревьев и даже лучшие экземпляры, чем на берегу. Смотрите, — и он указал на группу деревьев в долине, — вот прекрасные березы и много белой сосны. Мы гораздо скорее заготовим здесь весь материал, если перенесем сюда наш стан.

Все, конечно, согласились с ним и отправились назад к лагерю. Они скоро вернулись обратно с мясом и прочими вещами и, выбрав чистое местечко под развесистым кедром, разложили новый костер, развесили охотничьи рога и сумки на ветках и приставили ружья к стволам деревьев. У них не было палатки, но ведь она и не необходима для лагеря. У американских охотников достаточно разложить костер и провести ночь, чтобы это место само по себе сделалось бы лагерем.

Глава XII
ПОСТРОЙКА ПИРОГИ

Норман предполагал, что недели будет достаточно для постройки пироги. Чем раньше окончили бы ее, тем для них было бы лучше, и, не теряя времени, они принялись за работу. Первым делом нужно было заготовить ребра, или шпангоуты; они нарубили прямых кедровых ветвей, очистили их от сучьев и сделали одинаковой толщины с обоих концов. Затем ножом они придали им плоскую форму и, слегка расправив их, загнули так, что они стали похожи на воловье ярмо, обыкновенно употребляемое в Америке, или, вернее, на букву U. Согнутые таким способом ребра были неодинаковой крутости. Те, которые предназначались для средней части судна, имели около двух футов в поперечнике, следующие за ними в обе стороны делались все круче по мере приближения к корме или носу. Заготовленные ребра были вложены одни в другие, подобно блюдам различной величины, и крепко связаны друг с другом. В таком положении они должны были высохнуть, чтобы сохранить приданную им форму. Затем их следовало развязать и скрепить с килем.

Пока Норман был занят ребрами, его товарищи не оставались праздными. Базиль срубил несколько больших прямых берез, а Люсьен осторожно содрал с них бересту, которую очистил от наростов и других неровностей. Широкие полосы ее были высушены над огнем, и береста сделалась прочной и эластичной. Франсуа между тем набрал клейкой смолы, обильно выделяемой стволами местных сосен, крайне необходимой для постройки берестовой пироги. Она употребляется для заливки швов и всяких трещин в бересте, и без нее или какого-либо подобного ей вещества было бы трудно сделать пирогу непроницаемой для воды. Кроме этой смолы местная ель дает и другой необходимый для постройки материал: расколотые корни ее дают волокна, служащие для сшивания отдельных кусков бересты и прикрепления их к ребрам. Эти нити своею крепостью не уступают лучшим пеньковым веревкам и известны у индейцев под названием «ватап».

В местности, где трудно достать пеньку, ватап незаменим. Заменить его кожаными ремнями нельзя, так как ремни от сырости растягиваются, и швы разошлись бы в воде; ватап же нисколько не подвержен ее влиянию.

Мальчикам оставалось позаботиться о бортике и дне. Получить первый было легко. Два шеста, каждый длиной в двадцать футов, были согнуты наподобие лука и обращенными друг к другу вогнутыми частями крепко связаны на концах. Это и составило бортик. Сделать дно оказалось самым трудным, так как для него необходима доска, а пилы-то у них и не было. Им все же удалось с помощью топора обтесать бревно до нужной толщины и заострить его с обоих концов. Затем они срубили еще несколько длинных шестов и вставили их между ребрами и берестой для укрепления последней. Таким образом, весь материал был заготовлен, и оставалось подождать несколько дней до его окончательной просушки, а там приступить к сборке пироги.

В ожидании этого мальчики сделали весла, а Норман с помощью других приготовил «док» или «верфь», как в шутку называл он сам сооружение. Оно заключалось в земляной насыпи, напоминающей свежезасыпанную могилу, только в три раза больших размеров. Она была плоская сверху, с постепенно сливавшимися с землей сторонами.

Наконец было решено, что материал готов, и мальчики приступили к его сборке.

Первым делом развязали и отделили друг от друга согнутые и высохшие ребра. Затем их по порядку, то есть самые широкие посередине, прилаживали ко дну. К счастью, у Люсьена нашелся перочинный ножик с шилом, одним из необходимейших предметов при постройке пироги. С его помощью в нижней доске были проделаны дырки, и через эти дырки ребра прикреплялись ко дну прочными веревками из ватапа. Конечно, работа была не из легких, но с помощью Франсуа Норман все же справился с нею.

Затем киль был «введен в док». Мальчики подняли остов пироги на земляную насыпь. Внутрь, на днище, положили несколько больших камней, которые плотно прижали его к утрамбованной земле. Возвышение, на котором стояла пирога, позволяло работать стоя, почти не нагибаясь.

Уже готовый к постановке борт был привязан к концам шпангоутов; внутрь вставили прочные поперечные бруски, служившие не только распорками, но и сиденьем.

Само собой разумеется, что борт составлял верхнюю кромку пироги. Он был несколькими футами длиннее доски, составлявшей дно, и выдавался с обоих концов дальше ребер. От каждого конца днища к соответствующему концу борта был загнан прямой кусок доски для образования носа и кормы. После этого длинные шесты были прикреплены вдоль ребер с наружной стороны, и остов был закончен. Оставалось покрыть его берестой.

Ее уже нарезали на куски нужной формы и величины, то есть продолговатыми параллелограммами, и прикрепили вдоль ребер от днища к борту. Куски бересты были настолько велики, что четырех хватало на покрытие каждой стороны; следовательно, было достаточно одного поперечного и одного продольного шва, чтобы их скрепить вместе. Это обстоятельство было крайне важно, так как при многочисленности швов бывает очень трудно сделать пирогу непроницаемой для воды. Благодаря чудным березам, растущим в этой местности, нашим молодым строителям удалось достать отличнейшую бересту.

Оставалось лишь залить швы смолой. Ее предварительно сварили и смешали с жиром, так что получилось нечто похожее на воск. Буйволовый жир, имевшийся у мальчиков, пригодился как нельзя лучше, а маленькая жестяная чашечка, уцелевшая после их крушения, так как была прицеплена к патронташу Базиля, позволила им растопить смолу и еще горячей пустить ее в дело. Менее чем за час швы были залиты, и пирога была объявлена непроницаемой для воды, или, как выразился Франсуа, пригодной для морского плаванья.

Невдалеке под холмом был небольшой пруд. Франсуа первый заметил его.

— Живей, живей, товарищи, — вскричал он, — совершим спуск корабля!

Все согласились. Из пироги вынули камни. Базиль и Норман, один за нос, другой за корму, приподняли ее с «верфи» и, взвалив на плечи, отнесли к пруду. В следующий момент ее столкнули в воду, и радостный крик, к которому присоединился лай Маренго, приветствовал новое судно: пирога держалась на воде, как пробка. Залп из четырех ружей был достойным салютом. К довершению опыта, Франсуа схватил весло, прыгнул в пирогу и, не переставая испускать неистовые крики радости, оттолкнулся от берега. Сделав небольшой круг по пруду, он вернулся к мальчикам, которые с восторгом убедились, что в пироге не было ни капли воды. Поздравления и благодарности сыпались на Нормана со всех сторон. Вытащив затем пирогу из воды, веселые и счастливые, наши молодые путешественники отправились обратно в лагерь, где ожидал их специально приготовленный Люсьеном торжественный обед.

Глава XIII
ЦЕПЬ ОЗЕР

Путешественники решили двинуться дальше. Пока Норман с помощью Франсуа строил пирогу, другие не оставались без дела. Базиль, хороший охотник, убил, кроме зайцев, гусей и перепелов, еще трех оленей, известных как лесные канадские олени. Люсьен занялся вялением мяса, и мальчики надеялись, что его хватит до Кумберланд-Гоуза, где они рассчитывали пополнить свои запасы. Шкуры оленей были также употреблены в дело: Люсьен очистил и высушил их и превратил вместе со шкурой антилопы в охотничьи рубашки для Нормана и Франсуа, которые, как известно читателю, разрезали свои на ремни.

На следующее утро пирогу спустили на воду ниже порогов, тщательно сложив сушеное мясо и другие вещи в ее кормовой части. Путешественники заняли в ней места, схватились за весла, и радостный крик ознаменовал возобновление их путешествия. Мальчики были в восторге от пироги: она стрелой разрезала воду и пропускала такое ничтожное количество воды, что, по выражению Франсуа, даже комар не мог бы утонуть в ней. Все заняли места, определенные на этот день общим советом. Норман был назначен передовым гребцом и сидел на носу. Это считается самым почетным местом у настоящих канадских путешественников, и передового гребца обыкновенно называют капитаном. Его обязанности очень сложны, в особенности на порогах, и требуют большого искусства и уменья. Быть кормовым гребцом тоже очень почетно и ответственно; эти два гребца, носовой и кормовой, получают обыкновенно большее жалованье, чем остальные гребцы, носящие название средних. На корме сидел Люсьен. Между ним и Норманом на веслах сидели Базиль и Франсуа. Таков был порядок, установленный на первый день; затем решено было сменять Базиля и Франсуа, но с условием, что при первых порогах или малейшей опасности они должны были возвращаться на свои места. Норман, естественно, был лучше своих товарищей, южан, знаком с плаванием по северным озерам и поэтому был признан капитаном. Франсуа, обращаясь к нему, и не называл его иначе. Люсьен тоже доказал свое право на второе место. Маренго не имел определенного места: он тихо лежал у ног Люсьена и прислушивался к общему разговору.

За несколько часов мальчики проплыли болотистую местность, лежащую в устье реки Красной, и вошли в озеро Виннипег, белая равнина которого терялась на севере за горизонтом. Норман, прежде бывавший на Виннипеге, был уже знаком с ним; спутников же его вид озера привел в немалое удивление. Вместо ожидаемого темного озера перед ними простиралась белесоватая, грязная пелена, и лишь изредка глаз отдыхал на живописной полоске берега. Берег казался низким и болотистым, каков он действительно и есть к югу от озера. Северный и восточный берега резко отличаются от южного; они так называемой первичной формации и, как таковые, состоят из неровных скал и утесов гранита, сиенита, гнейса и других пород. Западный берег — вторичной формации и состоит из слоистого известняка, часто встречающегося в прериях Америки. Собственно говоря, Виннипег является границей между первичной и вторичной формациями. По западному его берегу лежит плоская известковая местность, покрытая частью лесом, частью прериями, и простирающаяся до самых Скалистых гор, где первичная формация снова становится преобладающей. Длина Виннипега около трехсот миль, ширина весьма незначительна, от пятнадцати до пятидесяти. Озеро тянется почти прямо с севера на юг, с легким уклоном с северо-запада на юго-восток, и принимает несколько больших рек: Красную, Саскачеван и Виннипег. Эти реки под другими названиями вытекают из озера и впадают в Гудзонов залив. Существует мнение, что озеро Виннипег, подобно океану, имеет приливы и отливы. Мнение это ошибочно. Действительно, в нем наблюдаются подъемы воды, но они не повторяются периодически и происходят от сильного ветра, пригоняющего воду к тому или другому берегу. Озеро Виннипег замечательно тем, что, занимая центральное положение внутри американского материка, является центром речного судоходства. Отсюда можно проехать водою на северо-восток до Гудзонова залива, на восток до Атлантического океана, на юг до Мексиканского залива, на запад до Тихого океана и до Ледовитого моря на севере и северо-западе. Некоторые из этих путей достигают трех тысяч миль в длину, и ни один из них не требует длинного волока или переноски пироги; в некоторых же направлениях бывает даже возможно выбирать тот или другой маршрут.

Все эти сведения были сообщены Норманом, который хотя и мало интересовался первопричиной, но имел много практических знаний и был довольно хорошо знаком с путями сообщений и расстояниями. Некоторые из них были ему известны по предыдущим его путешествиям с отцом, о других он знал из рассказов промышленников. Он знал, что Виннипег полон грязи и тины, но нисколько не интересовался причиной этого. Знал также, что восточный гористый берег отличается от западного низменного, но не задумывался над его геологическим прошлым. Натуралист Люсьен высказал предположения относительно того, что озеро образовалось вследствие постепенного стирания скал в месте соединения двух формаций, вследствие чего получилась впадина, с течением времени наполнившаяся водой. Этой же причине приписывал он возникновение замечательной цепи озер, тянущейся почти от самого Ледовитого океана до границ Канады. Главными из них считаются Мартиново, Большое Невольничье, Атабаска, Уалластон, Оленье, Виннипег и Лесное. По объяснению Люсьена, всюду, где первичная формация выходит на поверхность, страна изобилует озерами, болотами, неровными, крутыми горами, разделенными глубокими долинами, короткими речками с многочисленными водопадами и порогами. С другой стороны, места, где преобладает вторичная система, в большинстве случаев представляют плоскую возвышенность, сухую и безлесную; примером могут служить американские прерии.

Все это рассказывал Люсьен своим спутникам, в то время как пирога скользила по озеру. Мальчики держали курс на запад, намереваясь добраться до устья Саскачевана. Они придерживались берега, по возможности сокращая путь. Еще более сократили бы они его, если бы решились плыть по середине озера, но благоразумие удерживало их; маленькое суденышко наших путешественников вряд ли могло бы бороться с сильными ветрами, часто поднимающимися на Виннипеге. Мальчики решили не рисковать напрасно и каждый вечер выходить на берег в удобном месте, раскладывать костер, готовить ужин и просушивать пирогу для продолжения путешествия.

Согласно этому расписанию, в первый же вечер, незадолго до заката, они сошли на берег и разбили лагерь. Они вынули припасы из пироги, осторожно вытащили ее из воды, перевернули вверх дном, чтоб дать воде стечь с нее и высохнуть. Разложили костер, сварили сушеное мясо, и все четверо, сев вокруг огня, принялись за еду с таким аппетитом, каким обладают только путешественники.

Глава XIV
ВАПИТИ, ВОЛКИ И РОСОМАХА

Мальчики пристали к берегу в маленьком заливчике. Небольшие группы деревьев красиво выделялись на безлесном фоне местности. Около одной из них, ярдах в ста от воды, был разложен костер, и вся окрестность на несколько миль вокруг была перед мальчиками как на ладони.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Франсуа, вскакивая со своего места. — Что это такое, капитан?

Капитан встал, рукою защитил глаза от солнца, посмотрел внимательно на равнину, на которую указывал Франсуа, и просто сказал:

— Это вапити.

— Это мне ровно ничего не объясняет, — сказал Франсуа, — пожалуйста, выразись яснее!

— Это олени, или, вернее, лоси.

— А, понимаю. Я так и предполагал; но они так далеко от нас, что я не был вполне уверен.

Люсьен тоже встал и, взглянув в свою маленькую подзорную трубку, подтвердил справедливость слов Нормана. Он ясно различал стадо лосей.

— Ну, Люс, — попросил его Франсуа, — расскажи-ка нам все, что знаешь о лосях. Это займет наше время. Норман говорит, что мы напрасно стали бы охотиться за ними на этой открытой безлесной равнине; они убегут раньше, чем мы подойдем к ним на ружейный выстрел.

— Меня нисколько не удивит, — прервал его Норман, — если они вскоре появятся и около нас, здесь, в кустарниках. Кажется, они обыкновенно пасутся здесь и, вероятно, придут к озеру на водопой.

— И отлично. А пока философ пусть расскажет, что о них знает.

Люсьен начал:

— Редкое животное имеет столько названий, как это. В каждой местности и каждый автор называют его по-своему. Лосем назвали его первые колонисты, потому что он напоминал им европейского лося, но самым верным из всех его многочисленных названий я считаю индейское «вапити», потому что одно оно точно обозначает именно эту породу оленей. Да и лучшие натуралисты последних годов называют его этим именем.

— По моему мнению, — продолжал он, — вапити самый благородный представитель оленьей семьи. По красоте он равен европейскому оленю, но почти на целую треть больше его. В грации он не уступит нашему, а сильные, большие рога придают ему в высшей степени величественный вид. Летом он красновато-коричневый, откуда и само название — красный зверь; но этот красноватый оттенок гораздо ярче и гуще у вапити, чем у его европейских сородичей. Как и прочие олени, вапити родятся весною, обыкновенно парами, самец и самочка. Самки не имеют рогов, у самцов же они достигают полного развития и силы лишь через несколько лет. В феврале или марте олени ежегодно сбрасывают их, и рога начинают снова расти через месяц или шесть недель.

В продолжение лета они остаются мягкими и бывают покрыты нежной кожицей, похожей на сероватый бархат, почему и говорят тогда, что «рога оленя в бархате». Удар по рогам в это время причиняет зверю большие страдания, так как кожица на них имеет нервы и кровеносные сосуды. С наступлением осени бархат слезает и рога становятся крепкими, как кость. Да это и необходимо, так как наступает сезон ожесточенных битв, и олени, сцепившись рогами, бьются друг с другом до полного изнеможения. Нередко случается, что, сцепясь рогами в разгаре битвы, они уже не могут расцепиться и погибают от голода или хищников, нападающих на беззащитных животных. Охотникам часто попадаются такие сцепленные рога, да и сами соперники становятся их легкою добычей.

Особенный крик вапити издали различается охотником и служит верным его проводником. Осенью крик самцов особенно неприятен и очень напоминает крик осла.

Вапити водятся небольшими стадами, редко превышающими пятьдесят голов, часто же ограничивающимися шестью и семью оленями. Раненые самцы, принужденные защищаться, становятся чрезвычайно опасными, и многим охотникам лишь с большим трудом удалось спастись от их рогов и копыт. Охотятся за ними так же, как и за обыкновенными оленями, хотя индейцы нередко ловят их в воде; вапити отлично плавают и в состоянии переплыть самые широкие реки и заливы.

Они питаются травой и молодыми побегами ив и тополей. Особенно же любят вапити разновидность дикой розы, растущую в тех местностях.

В былые времена вапити можно было встретить на большей части Северной Америки; рост поселений заставляет их удаляться в глубь страны. В настоящее время они встречаются, да и то нечасто, в отдаленных гористых местностях севера Соединенных Штатов. В Канаде они более многочисленны и попадаются вплоть до самого Тихого океана; в тропических странах не встречаются вовсе, также не заходят севернее 57-й параллели, так что, собственно, должны быть причислены к животным умеренного пояса.

В этом месте своего рассказа Люсьен был прерван восклицанием Базиля, продолжавшего наблюдать за вапити.

— В чем дело? — спросили мальчики.

— Смотрите, — отвечал Базиль, указывая на стадо. — Что-то испугало оленей. Одолжи-ка мне твою подзорную трубу, Люс.

Люсьен подал брату свою трубу, и тот стал внимательно вглядываться в стадо. Остальные тоже наблюдали за ними. Что-то обеспокоило животных. Их было всего шесть штук, и путешественники даже на этом расстоянии могли видеть, что это были самцы: самки в это время года удаляются в чащу лесов и там производят на свет потомство. Олени метались по прерии, возвращались по собственным следам, как бы играя или, вернее, как бы стараясь спастись от преследований. Но невооруженным глазом невозможно было различить что-либо, кроме самих вапити, и все с нетерпением ждали объяснений Базиля.

— На них напали волки, — минуту спустя сказал тот.

— Странно, — возразил Норман. — Волки редко нападают на взрослых вапити, разве что те ранены или обессилены чем-нибудь. Они, вероятно, страшно голодны. Какой породы эти волки?

Вам, читатель, этот вопрос, вероятно, покажется очень странным. Вы думаете, что волк есть волк, и никаких разных пород волков не существует. Это не совсем верно. В Америке существуют две совершенно различные их породы, из которых каждая подразделяется на множество разновидностей, до того резко отличающихся друг от друга цветом и другими признаками, что некоторые исследователи считают их даже разными породами. Мнения ученых расходятся на этот счет; бесспорно лишь существование двух пород, отличающихся друг от друга цветом, ростом и повадками. Одна из них — большой, или обыкновенный волк, и другая — лающий, или степной волк. Первые встречаются на всем американском континенте и особенно многочисленны в северной его части. Они занимают в Америке место обыкновенных европейских волков и хотя напоминают своих европейских родственников повадками, однако резко отличаются от них сложением и внешним видом. Существует много разновидностей этого волка, известных под характеризующими их названиями черного, пестрого, белого, темного и серого волка. Из них наиболее распространен серый волк. Но об этой породе я поговорю дальше, а теперь займемся второй, то есть степными волками.

Эти волки почти на целую треть меньше обыкновенных. Они отличаются большею быстротою и живут большими стаями. Детенышей своих производят на свет в норах среди открытой степи, а не в лесу, как другие. Из всех американских животных, включая и лисиц, степные волки самые хитрые; они никогда не попадаются в капкан, между тем как сами часто хитростью овладевают какой-нибудь слишком любопытной ланью или оленем. Стоит раздаться в прерии выстрелу, как со всех сторон появляются эти хищные животные в надежде воспользоваться хоть частью добычи. Волки никогда не преследуют легкораненое животное; если же оно ранено смертельно, волки с яростью набрасываются на него и моментально раздирают на части, так что охотник редко поспевает вовремя, чтобы самому воспользоваться убитой добычей. Стаи степных волков следуют за стадами буйволов и пожирают отставших маток и телят. Часто сражаются они со старыми животными, причем, конечно, победа обыкновенно обходится им очень дорого: прежде чем сдаться, буйвол убивает большое их количество.

Своей мастью они напоминают серого волка. Вой их совершенно своеобразен и заключается в коротком лае, заканчивающемся протяжным звуком. Отсюда и само название их — лающий волк.

Их шкуры составляют предмет торговли Компании Гудзонова залива. Мех одинакового качества с мехом других волков, с густым подшерстком. Шкуры их никогда не срезаются, как шкуры других волков, а сдираются, подобно шкурам кроликов, и затем выворачиваются. Вот и все, что касается степных волков.

— Вероятно, в стаде есть больное или раненое животное, или же волки очень многочисленны и надеются затравить одного из оленей, — сказал Норман. — Они это иногда проделывают.

— Стая действительно большая: их, вероятно, штук пятьдесят, — сказал Базиль, все еще наблюдавший за животными в подзорную трубу. — Смотрите, им удалось отделить от стада одного из оленей. Он бежит прямо на нас.

Мальчики заметили это одновременно с Базилем и схватились за ружья. Вскоре они могли отчетливо различить преследовавших вапити волков. Через несколько мгновений олень был уже так близко, что они ясно видели его горящие глаза и раздувающиеся ноздри. Это был превосходный экземпляр: рога его достигли полного развития, касались самых плеч, но были еще в бархате. Он бежал прямо на мальчиков и заметил дым костра и их самих только тогда, когда был шагах в ста от лагеря. Он круто повернул и скрылся в зарослях ив. Волки — их было не менее пятидесяти — бросились было за ним в чащу, но вдруг остановились, а затем даже повернули назад и, как будто чего-то испугавшись, обратились в бегство. В первую минуту мальчики объяснили их странное поведение своим присутствием, но, немного подумав, убедились в своей ошибке, так как все были хорошо знакомы с нравами степных волков и никогда раньше не наблюдали ничего подобного.

Но теперь им было не до волков. Олень был главной притягательной силой, и, сговорившись окружить рощу, они рассыпались в разных направлениях. Несколько минут спустя все стояли по местам и с нетерпением ожидали появления зверя.

Роща занимала не больше одного акра земли, но была чрезвычайно густа, так что оленя решительно не было видно. Он стоял неподвижно, так как не было слышно ни звука, да и макушки деревьев оставались совершенно спокойными.

Тогда мальчики отправили в рощу Маренго. Умная собака не успела еще войти в чащу, как послышалось громкое фырканье, сопровождаемое звуком борьбы и топотом, и в следующее мгновение вапити выскочил из рощи. Из маленького ружья Люсьена грянул выстрел, но пуля, очевидно, пролетела мимо, так как олень продолжал мчаться. Все бросились к тому месту, откуда он выскочил, и увидели, что какое-то животное сидело на его спине, мешая свободе его движений.

Охотники не верили своим глазам; коричневатое косматое существо лежало на плечах вапити, запустив в него когти. «Пантера!» — воскликнул Франсуа. Базиль в первое мгновение принял его за медведя, хотя оно и было слишком мало ростом. Норман, однако, более других знакомый с местностью, сразу признал в нем грозную росомаху. Головы ее нельзя было видеть, так как она была спрятана в плечах вапити, горло которого она старалась перекусить, но короткие широкие лапы, пушистый хвост, длинная косматая шерсть, выгнутая дугой спина и темно-коричневый цвет не оставляли ни малейшего сомнения.

При первом появлении животных мальчики были слишком удивлены, чтоб стрелять. Когда они пришли в себя, Франсуа и Базиль хотели снова начать преследование. Норман удержал их.

— Они все равно далеко не уйдут, — сказал он, — посмотрим, что будет дальше. Смотрите, олень бросается в воду.

Вапити, выскочив из кустов, сначала несся прямо перед собою, то есть параллельно озеру, но, заметив воду, круто изменил направление и помчался к ней, очевидно, намереваясь броситься в воду и таким образом освободиться от своей ужасной ноши.

В несколько прыжков достиг он берега, в этом месте достигавшего восьми футов, и, не колеблясь ни секунды, ринулся вниз. Раздался сильный всплеск, и вапити с росомахой исчезли под водой. Через несколько мгновений они снова появились на поверхности, но уже отдельно друг от друга. Очевидно, неожиданная ванна охладила пыл росомахи, беспомощно барахтавшейся в несвойственной ей стихии. Тем временем олень свободно и легко плыл к середине озера. Нашим охотникам, взобравшимся на скалу, с которой только что спрыгнуло животное, было чрезвычайно удобно целиться в росомаху, и Базиль и Норман тотчас же всадили ей по пуле в спину. Франсуа тоже попал в нее из своего ружья, и убитое животное погрузилось на дно. Они так занялись росомахой, что ни один не подумал стрелять в удалявшегося вапити. Им сначала казалось слишком жестоким преследовать животное, только что избавившееся от стольких врагов; но мысль полакомиться свежим мясом поборола их сострадание и, покончив с росомахой, они рассеялись по берегу с заряженными ружьями в ожидании возвращения оленя. Им было ясно, что животному не переплыть озера, противоположный берег которого скрывался за горизонтом, следовательно, ему оставалось либо вернуться назад, либо утонуть. Каково же было их удивление, когда они вдруг увидели, что, отплыв с полмили от берега, олень вдруг стал все больше и больше высовываться из воды, пока, наконец, совершенно не остановился. Он случайно попал на мель и, сознавая свою безопасность, не трогался с места.

Базиль и Норман бросились к пироге и через несколько минут неслись по направлению к мели. Вапити, казалось, понял безвыходность своего положения и, вместо того, чтобы снова броситься в воду, повернулся лицом к охотникам и с угрожающим видом наставил на них рога. Но это не испугало его преследователей: подъехав ярдов на пятьдесят, Норман, сидевший на веслах, остановил пирогу, и в следующее мгновение пуля Базиля уложила вапити на месте.

Мальчики за рога привязали его к корме пироги и таким способом отбуксировали к берегу, откуда перенесли в лагерь. Осматривая убитое животное, они увидели, что оно было ранено еще до нападения на него волков, росомахи и их самих. Конец стрелы торчал из его бедра, и по состоянию раны можно было заключить, что индейцы лишь незадолго перед этим преследовали его. Этим объяснялось и нападение волков, которые не решились бы атаковать совершенно здоровое животное. Да и росомаха редко нападает на таких крупных зверей, на этот раз легкость поживы, очевидно, прельстила ее. Волки со своей стороны, почуяли в роще присутствие росомахи, и их странное поведение сделалось понятным; хищники эти настолько же трусливы, насколько жестоки, и их страх перед росомахой может сравниться лишь с ужасом, внушаемым ими самими раненому оленю.

Глава XV
ДВА ИСКУСНЫХ ВОДОЛАЗА

Шкуру вапити осторожно содрали и высушили. Со времени катастрофы у наших путешественников ощущался большой недостаток в одежде. Трех шкур канадских оленей хватило лишь на две короткие охотничьи куртки, а шкуры буйволов были превращены в постели, из которых одна с общего согласия была отдана Люсьену, как наиболее слабому, а на другой спал Франсуа. Базиль же и Норман были вынуждены спать на голой земле, и, не поддерживай они всю ночь огонь, им приходилось бы очень страдать от холода. Даже и при костре бывало иногда невозможно уснуть без того, чтоб половина тела, не обращенная к огню, не окоченевала. Лучший способ согреться, практикуемый путешественниками на дальнем севере, состоит в том, чтоб ложиться ногами к огню: пока ноги не охладились, прочие части тела тоже не особенно мерзнут; если же и ноги окоченели — сон становится совершенно невозможен. Мальчики, конечно, следовали этому разумному обычаю, и их спящие фигуры составляли как бы четыре радиуса, расходящиеся от общего центра — огня. Маренго всегда укладывался около Базиля, считая его своим настоящим хозяином.

Несмотря на ворох травы и листьев, которые они ежедневно собирали на ночь, недостаток одеял сильно давал себя чувствовать, и шкура вапити была им как нельзя более кстати. Мальчики поэтому решили пожертвовать лишним днем, чтоб высушить ее и хоть слегка выделать. Кроме того, они хотели провялить мясо вапити, хотя оно менее вкусно, чем другая дичь. Оно очень сухое и имеет ту особенность, что жир его, как только его снимут с огня, сразу твердеет. Что же касается шкуры вапити, то она ценится дороже шкур других представителей этой же семьи. Выделанная по индейскому способу, то есть обработанная смесью из мозгов и жира самого животного, затем, вымытая, высушенная, очищенная и прокопченная, кожа эта становится мягкой, как лайка, и ее можно мыть и сушить без боязни, что она затвердеет, как другие кожи.

Пока Люсьен растягивал кожу, Базиль и Норман разрезали лучшие части мяса на тонкие куски и вешали их перед огнем.

— А о росомахе-то мы и забыли! — вдруг воскликнул Франсуа. — Ведь шкура у нее чудесная, отчего бы не достать и ее?

— Совершенно верно, — ответил Норман. — Но как же достать ее, ведь росомаха ушла на дно?

— Ее, конечно, следует вытащить, — ответил Франсуа. — Давайте-ка заострим конец этого шеста; ручаюсь, что я легко всажу его в росомаху и подниму ее на поверхность.

— Тогда нужно привести сюда пирогу: берег слишком высок, чтобы, стоя на нем, достать дно.

— Конечно, — согласился Франсуа. — Давайте ее сюда, а я тем временем приготовлю шест.

— Стойте! — воскликнул Базиль. — Я нашел более легкий способ. Маренго, сюда!

С этими словами Базиль подошел к месту, с которого они застрелили росомаху. Все последовали за ним, не исключая и Маренго, который радостно прыгал около них, точно чувствуя, что и на него будет возложено немаловажное поручение.

— И ты надеешься, что собака вытащит росомаху? — спросил Норман.

— Нет, но она поможет мне, — отвечал Базиль, — вот увидишь!

Он стал быстро раздеваться и вскоре оказался в костюме Адама.

— Я покажу вам, как мы умеем нырять, мы, жители Миссисипи, — сказал он, обращаясь к Норману.

Он подошел к самому краю скалы, внимательно вгляделся в то место, где погрузилась в воду росомаха, и, обращаясь к собаке, просто сказал:

— Ну, Маренго, ко мне!

Собака отвечала ему тихим повизгиванием и глядела на него с таким выражением, точно хотела доказать ему, что отлично понимает, что от нее требуется.

Базиль снова указал ей на воду и, сложив над головой вытянутые руки, подпрыгнул в воздухе и ринулся вниз головой.

Маренго с громким лаем бросился за ним, и они почти одновременно исчезли под водой. Собака первая появилась на поверхности, Базиль же оставался внизу так долго, что мальчики не на шутку встревожились. Наконец показались маленькие пузырьки, а затем черная голова Базиля, державшего в зубах росомаху, появилась над водою.

Маренго бросился к нему, освободил его от ноши и поплыл с нею следом за хозяином. Оба скоро благополучно достигли отлогой части берега, откуда росомаху перетащили в лагерь.

Трудно найти в Америке более уродливое животное, чем росомаха. Ее толстое туловище на коротких широких лапах, косматая шерсть и густой хвост, а в особенности ее громадные, крючковатые когти и собачьи челюсти, придают ей ужасающий вид. Она ходит медленно, как бы крадучись, ее следы напоминают следы медведя, так что охотники часто ошибаются, принимая одного зверя за другого. На задние лапы опирается она всей ступней; спина ее выгнута наподобие сегмента круга. Взгляд у нее смелый и злой. Она чрезвычайно кровожадна и прожорлива. Нет животного более хитрого и опасного для мелкой дичи. Она, впрочем, нападает и на более крупную дичь, если есть надежда на успех. Но, не отличаясь проворством, обыкновенно пускает в ход хитрость. Притаившись на дереве или на краю утеса, она поджидает свою жертву и сверху бросается на нее. Говорят даже, что для того, чтобы вернее заманить ее, она разбрасывает мох, которым та питается, нарочно в том месте, над которым сидит. Северная лисица, как уверяют, является ее верной союзницей, пригоняя дичь к месту засады. Все эти рассказы относятся, главным образом, к европейской росомахе, о которой рассказывают также, что она нажирается до такой степени, что еле может двигаться, и для освобождения желудка протискивается между двумя деревьями, близко стоящими друг от друга. Бюффон и другие натуралисты приводят подобные рассказы, но мы не ручаемся за их достоверность. Не подлежит, однако, сомнению, что это животное обладает большой сообразительностью и хитростью. Например, американские охотники, охотясь за куницами, расставляют западни, часто в пятидесяти и более милях друг от друга. Эти западни состоят из кусков дерева, найденного на месте, с приманкой из тетеревиных голов или кусков другой дичи, до которых куница большая охотница.

При малейшем прикосновении к приманке тяжелое полено падает на куницу и убивает ее или же удерживает в западне. Росомаха подходит к западне с задней стороны и, прежде чем схватить приманку, вышибает заднюю стенку, избегая таким образом падающего бревна. Мало того, по следам охотника она обходит все западни, расставленные им, и все их опустошает. Если перед тем в какую-либо из них попалась куница, она никогда не оставит ее в покое; не будучи охотницей до куньего мяса, она редко съедает ее, но, подкопав под нею землю, вытаскивает ее из западни, разрывает на куски и закапывает в снег. Лисицы, зная эту привычку росомахи и не имея достаточно сил, чтобы самим вытащить куницу из-под бревна, часто сопровождают росомах в их экскурсиях и после их ухода раскапывают снег и лакомятся свежим мясом куницы. Сами лисицы редко становятся жертвами росомах, так как несравненно быстрее их. Но и они попадаются в ловушки охотников или, вернее, бывают убиты из ружей, поставленных для этой цели с приманкой, прикрепленной веревкой к курку. Если охотник запоздает — росомаха уничтожает пойманную или застреленную лисицу так же, как уничтожает она в громадном количестве и молодых лисиц. Иногда, найдя их нору, она раскапывает ее и поедает всю семью. Молодые волки тоже нередко становятся жертвами росомах.

Вообще они злейшие враги как тех, так и других, и часто отнимают у хозяев только что доставшуюся им добычу. Особенно лакомы они до бобров, и, не имей те возможности спасаться в воде, росомахи очень скоро уничтожили бы всю их породу. Громадная сила и хитрость росомах позволяют им одерживать верх над почти всеми животными, как лесными, так и степными. Говорят, что они способны тягаться даже с пантерами и черными медведями.

Живут росомахи в расселинах скал или дуплах деревьев, в лесу и в степи. Их можно встретить на громадном пространстве и в плодородных, и в самых пустынных местностях, но они водятся преимущественно на севере. В южных частях Соединенных Штатов они теперь не попадаются, хотя не подлежит сомнению, что они водились и там. От 40-го градуса к северу их следы встречаются повсюду. Они любят одиночество и, как большинство хищников, охотятся ночью. Самка приносит зараз двух, трех, иногда четырех детенышей, которые родятся совершенно белыми и только с течением времени приобретают темно-коричневый или даже черный цвет. Мех их напоминает медвежий, но волос короче и ценится дешевле. Тем не менее и этот мех составляет предмет торговли Компании Гудзонова залива.

Канадские путешественники называют росомаху каркаджу, служащие компаний — квикхач. Оба эти названия, по всей вероятности, произошли от испорченного индейского слова «о-ки-ку-хау-джу», которым местные индейцы обозначают это животное. Вообще очень многие индейские названия вошли в употребление среди путешественников и промышленников.

Эти, так сказать, научные данные были сообщены Люсьеном. Норман же рассказал о нравах и привычках животного. Он знал росомаху как очень распространенное в лесах животное и сообщил о ней, кроме вышеприведенных сведений, известные среди охотников рассказы, в которых это животное играет не менее фантастическую роль, чем в трудах Олая Магнуса или Бюффона.

Глава XVI
ВОСКРЕСНЫЙ ПИР

После однодневного отдыха путешественники продолжали свой путь, держа направление на северо-запад, так как берег озера немного уклонялся в ту сторону. Их план состоял в том, чтобы по возможности избегать изгибов берега, вместе с тем не выплывая слишком на середину озера, дабы не подвергать лишней опасности свое маленькое суденышко. Вечером они приставали к берегу или какому-нибудь островку. Когда ветер бывал встречным, они еле двигались вперед, но зато, когда он дул им в спину, они употребляли шкуру вапити вместо паруса и нагоняли потерянное время. Так однажды удалось им в один день пройти около сорока миль.

Будучи истинными христианами, они соблюдали воскресный день и всегда посвящали его отдыху. В их былые странствия по южным прериям они также придерживались этого правила и находили его очень полезным как в физическом, так и в моральном отношениях. Отдых был им необходим, да кроме того, не мешало им хоть раз в неделю хорошенько почиститься. Воскресенье бывало также днем их пиров. У них было больше времени заняться стряпней, и стол их в этот день отличался большим разнообразием. Что-нибудь особенное, добытое с ружьем в один из предыдущих дней, всегда приберегалось на воскресенье.

Первое воскресенье на озере Виннипег мальчики провели на каком-то маленьком островке, всего в несколько квадратных акров; он находился недалеко от берега и был густо покрыт всевозможными породами деревьев. Обыкновенно острова, лежащие среди больших озер, отличаются большим разнообразием флоры, так как волны и птицы приносят семена деревьев, растущих по берегам. Так было и в этом случае. У самой воды стояли ивы и виргинские тополя, характерная для степей, древесная порода; дальше виднелись березы и сахарные клены; на более возвышенной средней части острова растительность принадлежала к первичной формации, составлявшей восточный берег озера; там были сосны, ели, можжевельник и американские лиственницы, среди которых возвышались темные, конической формы красные кедры. Из низкорослых кустарников видны были кусты роз и дикой малины; встречались яблони и сливы и целые чащи пембины. Вряд ли можно найти другое место на земном шаре, где в большем изобилии росли бы в диком виде фруктовые деревья, чем на берегах Красной реки, и разнообразие это распространилось и на остров, к которому пристали наши путешественники.

Лагерь был разбит под роскошным такамагаком, или бальзамическим тополем. Это одно из самых красивых и выносливых деревьев Америки. При благоприятных условиях оно достигает высоты в сто пятьдесят футов и соответствующей толщины ствола; чаще же бывает всего пятидесяти или восьмидесяти футов. Листья его продолговатые и в начале желтые, потом ярко-зеленые. Его почки очень большие, желтые и покрыты густым соком, распространяющим чудное благоухание, откуда получил свое название и сам тополь.

Субботний день клонился к вечеру. Мальчики только что отобедали и сидели вокруг кедрового костра, дым которого легкими струйками пробивался сквозь зеленые ветви тополя. Приятный запах горящего кедра смешивался с ароматом тополя и наполнял воздух благоуханием. Мальчики, сами не сознавая причины, чувствовали себя особенно хорошо. Безмолвие природы только время от времени нарушалось голосами птиц, еще не успевших успокоиться на ночь. Слышался крик сойки, лазуревое крыло которой то здесь, то там мелькало среди листвы. Ярко-красный щур сверкал под лучами заходящего солнца, а стук неугомонного зеленого дятла доносился из глубины острова. Водяной орел реял в воздухе и высматривал в воде свою добычу; пара лысых орлов направлялась к соседнему берегу; с полдюжины индейских ястребов носились над берегом, куда волны только что выбросили какую-то рыбу или мертвечину.

Мальчики в глубоком молчании наслаждались окружающей природой. Франсуа, по обыкновению, первый заговорил:

— Послушай-ка, повар, что у нас будет завтра на обед?

Он обращался к Люсьену, который считался главным кухмистером.

— Жареное или вареное? — с многозначительной улыбкой спросил повар.

Франсуа расхохотался.

— Вареное! Хотел бы я видеть, что можно сварить в жестяной чашке. А как вкусно было бы полакомиться вареным мясом и тарелкой супа! Сухое жаркое уже чересчур надоело мне!

— Завтра на обед вы получите то и другое! — торжественно объявил Люсьен.

Франсуа снова недоверчиво засмеялся,

— Что ж, ты нам сваришь суп в своем сапоге?

— Нет, вот в этом.

И Люсьен показал товарищам сосуд, формой напоминающий ведро, который он сам смастерил накануне из бересты.

— Знаю, что оно выдерживает воду, но холодная вода несколько отличается от супа. Если тебе удастся сварить суп в этой посудине, я буду готов признать тебя колдуном. Знаю также, что разные ваши химические составы дают возможность проделывать любопытные вещи, но уж этот-то фокус тебе не удастся. Ведь дно сгорит прежде, чем вода хоть немного согреется. Какой уж тут суп!

— Ничего, Франк, подожди только. Ты, как и все люди, не веришь тому, чего не можешь понять. Налови мне только рыбы, а я берусь приготовить вам настоящий обед из пяти блюд — супа, рыбы, вареного, жареного мяса и десерта. Я убежден, что обед мне удастся.

— Ну, брат, тебе следовало бы быть поваром у Лукулла. Хорошо, я наужу тебе рыбы.

С этими словами Франсуа вынул из сумки лесу с крючком, насадил на него большого кузнечика, подошел к воде и закинул удочку. Поплавок скоро затанцевал и погрузился в воду. Франсуа потянул удочку и вытащил прелестную серебристую рыбку, очень распространенную в этих водах. Люсьен объявил, что она принадлежит к породе Hgodon. Он посоветовал насадить на крючок червяка и опустить приманку на самое дно — тогда при удаче можно было надеяться поймать осетра, рыбу гораздо больших размеров.

— Откуда ты знаешь, что здесь водятся осетры? — спросил Франсуа.

— Я уверен в этом, — ответил наш естествоиспытатель. — Осетры водятся по всему свету в северном умеренном поясе, как в соленой, так и в пресной воде. С удалением на юг они исчезают. Я убежден, что в этом озере их не одна разновидность. Опусти приманку на дно, где они обыкновенно держатся, так как, не имея зубов, они питаются мягкими веществами, находящимися на дне.

Франсуа послушался совета брата и через несколько минут вытащил на берег большую рыбу фута три длиной. Люсьен сразу признал в ней разновидность осетра, ни разу, однако, до сих пор ему не попадавшуюся. Это был Accipenser carbonarius, интересный экземпляр рыбы, живущей в этих водах. Он с виду не должен был быть вкусен, и потому Франсуа снова принялся за ловлю мелкой серебристой рыбки, которая, он знал, жареная очень вкусна.

— Я тоже должен внести мою долю в это пиршество, — сказал Базиль. — Посмотрим, какая дичь водится на этом острове.

Он взял ружье и удалился в чащу деревьев.

— Я тоже не буду считать себя вправе пользоваться чужими трудами, если сам не внесу своей части, — сказал Норман и пошел с ружьем в противоположную сторону.

— Вот и отлично! — воскликнул Люсьен. — Очевидно, мяса на обед у нас будет достаточно. Мне остается лишь позаботиться об овощах.

Он взял котелок и пошел вдоль берега. Один Франсуа остался в лагере и продолжал удить рыбу. Мы же последуем за собирателем трав и поучимся у него практической ботанике.

Он скоро набрел на что-то торчащее из воды, напоминавшее осоку. Стебли этого растения достигали восьми футов в высоту и имели гладкие светло-зеленые листья шириной в дюйм, длиной дюймов в двенадцать. Макушка его представляла собой метелку, наполненную зернами, несколько похожими на овес. Это был знаменитый дикий рис, очень ценимый индейцами и некоторыми породами зерноядных птиц, в особенности рисовками. Зерна его еще не поспели, но колосья уже налились, и Люсьен решил, что они пригодятся ему. Он храбро вошел в воду и срезал нужное количество колосьев.

— Рисовый суп уже обеспечен, — рассуждал он. — Но я надеюсь еще на лучшее. — Он продолжал свой путь по берегу и вскоре достиг густой чащи деревьев, росшей на болотистой плодородной почве. Пройдя по ней с сотню ярдов, он остановился и начал внимательно рассматривать землю.

— Здесь он непременно должен расти, — проговорил он. — Почва как нельзя более подходящая. А, да вот и он!

И он наклонился над растением, листья которого имели совершенно засохший вид. Верхняя часть луковицы его виднелась из земли. Это была луковица дикого порея. Молодые листья его достигают длины шести дюймов и ширины трех дюймов, но увядают очень быстро, раньше даже, чем растение успеет зацвести, и найти тогда луковицу становится очень трудно.

Люсьен имел превосходное зрение и за короткое время откопал несколько луковиц величиною с голубиное яйцо, которые и положил вместе с диким рисом. Теперь у него был и рис для заправки супа, и порей для придания ему аромата. Довольный своей удачей, Люсьен пошел обратно в лагерь.

Проходя по топкому месту, он обратил внимание на странное растение, стебель которого высоко поднимался над окружающей травой. Растение это достигало футов восьми в высоту и кончалось белыми цветочками, расположенными зонтиком. Листья были большие, зубчатые, а сам стебель с продольными бороздами имел больше дюйма в диаметре. Люсьен сразу узнал растение по его ботаническим признакам, хотя никогда прежде не встречал его. Это был большой борщевик. Стебель у него полый, суставчатый, и Люсьен слышал, что индейцы употребляют его для выделки своих первобытных музыкальных инструментов и дудок, которыми они подражают крику и приманивают некоторые породы оленей. Было еще одно применение этого растения, незнакомое Люсьену, поэтому радостный возглас Нормана, подошедшего к нему в эту минуту, очень удивил его.

— Чему ты так обрадовался, брат? — спросил он Нормана.

— Да ведь эти стебли как нельзя более помогут тебе сварить суп. Особенно вкусны молодые побеги. Индейцы и путешественники очень ценят их именно в супе.

— Так нарвем же их! — сказал Люсьен, и товарищи принялись собирать те из стеблей, которые еще были нежны и молоды. Нарезав их достаточное количество, они вернулись в лагерь, где нашли возвратившегося Базиля. Он принес убитую им степную курицу, а Норман белку. Таким образом, с наловленною Франсуа рыбой, Люсьен был в состоянии выполнить свое обещание.

Франсуа все еще не мог себе представить, как можно сварить суп в деревянном горшке. Норман отлично знал, как это делается, так как путешествовал среди индейцев, употребляющих такую посуду, и не раз присутствовал при варке пищи в ней как самими индейцами, так и путешественниками в тех случаях, когда нельзя было достать глиняной или металлической посуды.

На следующий день эта тайна объяснилась. Люсьен накалил докрасна собранные им большие камни, гладкие и твердые. Затем, налив в котел воду и опустив мясо, стал по очереди бросать туда же раскаленные камни, пока вода не закипела. Рис и коренья были своевременно положены в котел, и в самом непродолжительном времени получился отличный суп и вареная зелень. Жаркое было приготовлено на вертеле, а вяленая оленина, как и зелень, сварена в котле. Рыбу зажарили на горячей золе и съели ее по всем правилам гастрономии сразу после супа. По всей вероятности, Люсьен сумел бы при желании приготовить и сладкий пирог или пудинг, но в нем не чувствовалось недостатка, так как были поданы разнообразные ягоды — земляника, малина, особенно ароматная в этих краях, крыжовник и смородина. Но больше всех понравилась Франсуа маленькая темно-синяя ягода вроде черники, но слаще и ароматнее обыкновенной черники. Она растет на низких кустиках с несколько удлиненными листьями. Весной эти кустики сплошь покрываются белыми цветочками. Известно не менее четырех разновидностей этой породы, из коих две достигают двадцати и более футов. Французские канадцы называют их грушами.

Почти во всех остальных частях Америки они известны под общим названием рябины, хотя существуют и местные названия. Люсьен объявил это своим товарищам, с наслаждением уничтожавшим эти вкусные ягоды.

— Недостает только чашки кофе и рюмки вина, — сказал Франсуа, — и наш обед был бы безукоризнен!

— Мне кажется, что мы отлично можем обойтись и без вина, — возразил Люсьен. — Что же касается кофе, я не в состоянии угостить вас им, но зато легко добуду вам чашку чая. Дайте мне только время.

— Чай? — удивленно воскликнул Франсуа. — Да ведь ближе, чем в Китае, ты не найдешь ни листочка чая, да и за сахаром нужно отправляться за несколько сот миль!

— Вот увидишь, Франсуа, — сказал Люсьен. — Природа щедро одарила здешний край, включив в свои дары даже чай и сахар. Видишь эти большие деревья с толстыми темными стволами? Ведь это сахарные клены. Я надеюсь, что, несмотря на осень, нам удастся добыть из них достаточно сока, чтобы подсластить наш чай. Займись-ка этим, пока я пойду отыскивать чайное растение.

— Ну, Люс, ты, право, настоящий гастрономический склад! Давай-ка, Базиль, сделаем надрез на этом клене, а капитан пусть отправляется с Люсьеном.

Мальчики по двое разошлись в разных направлениях. Люсьен со своим спутником скоро нашли то, что искали, на том же самом месте, где раньше попался им борщевик.

Это был маленький ветвистый куст, не выше двух футов, с маленькими листьями, сверху темно-зелеными, снизу белесоватыми и как бы покрытыми пушком. Растение известно на территории Гудзонова залива как лабрадорский чай, так как часто заваривается вместо чая путешественниками. Оно принадлежит к семейству вересковых, к роду Ledum (багульник), хотя это и не настоящий вереск; как ни странно, во всей Америке настоящего вереска нет вовсе.

Известно два сорта чайного растения — широколистный и узколистный; из них последний дает наилучший чай, в особенности получаемый из его белых цветочков. Прежде чем заваривать, их необходимо хорошенько высушить, что можно сделать очень быстро на огне. Норман так и поступил, разбросав их на горячих камнях. Тем временем Базиль и Франсуа приготовили сладкую воду, а Люсьен чисто вымыл свой котел, еще раз раскалил камни и с их помощью приготовил напиток, который и был распит из жестяной чашки.

Норман уже и прежде был хорошо знаком с этим напитком, но его товарищам-южанам его аромат, напоминающий ревень, очень не понравился, хотя они не могли отрицать, что питье оказало весьма живительное и бодрящее действие на организм.

Глава XVII
АМЕРИКАНСКИЕ СУРКИ

Из описания этого пиршества можно сделать заключение, что наши юные путешественники жили роскошно. Однако не все коту масленица, бывал и у них великий пост. Иногда по несколько дней приходилось им довольствоваться одной вяленой олениной; ни хлеба, ни пива, ни кофе, ничего, кроме вяленой дичи и воды. Конечно, этого вполне достаточно для утоления голода, но до роскоши очень и очень далеко. Иногда удавалось им застрелить дикую утку, гуся или лебедя, и это вносило приятное разнообразие в их стол. Рыба ловилась очень плохо, так как весьма часто эти капризные существа решительно отказывались от всех приманок, которые им предлагал Франсуа. Проплавав три недели вдоль берега Виннипега, мальчики добрались наконец до Саскачевана и, войдя в реку, направились прямо на запад. На Великих порогах, у устья этой реки, им пришлось перенести пирогу на расстояние трех миль, но чудные виды этой местности вполне вознаградили их за труды.

Саскачеван, одна из самых больших рек Америки, имеет около 1600 миль в длину, берет свое начало в скалистых горах и впадает под именем Нельсоновой реки в Гудзонов залив. В верховьях она протекает по песчаным прериям, изобилующим солеными озерами. Нередко эти прерии превращаются в настоящие пустыни, где на протяжении нескольких сот миль не встретишь ни капли воды. Ближе к озеру Виннипег прерии сменяются лесами. Но путь наших друзей пролегал не по этим местам: они намеревались, дойдя до Кумберланд-Гоуза, снова повернуть на север.

Однажды вечером, днях в двух пути до форта, они расположились лагерем на берегу Саскачевана. Местность была прелестная. Окружающие холмы были покрыты кустами ирги и диких роз, нежно-пунцовые цветы которых резко выделялись среди темно-зеленых листьев и наполняли воздух чудным ароматом. Земля была покрыта зеленым газоном, испещренным розовыми цветочками клеомы и более темными анемонами. В этот день мальчикам не удалось убить никакой дичи, и им предстояло ужинать вяленой олениной. Они чувствовали себя уставшими, разбитыми, так как весь день по очереди гребли против сильного течения и не находили в себе достаточно сил, чтобы отправиться на охоту. Они легли вокруг костра и ждали, а вяленое мясо жарилось на угольях.

Лагерь на этот раз был расположен у подножия довольно крутого холма, поднимавшегося недалеко от берега. Против них поднимался другой холм, более высокий, ясно видный с их места. Глядя на его склон, они заметили какие-то маленькие возвышения или горки, стоявшие на большом расстоянии друг от друга. Каждая имела около фута в высоту и представляла собой как бы усеченный конус, то есть конус с отрезанной или придавленной верхушкой.

— Что это? — спросил Франсуа.

— Я думаю, это домики сурков, — отвечал Люсьен.

— Совершенно верно, — подтвердил Норман. — Их очень много в этой местности.

— А, сурки! — сказал Франсуа. — Ты хочешь сказать, степные собачки, те, что мы встречали в южных прериях?

— Нет, — возразил Норман, — я думаю, это другая порода. Не так ли, Люсьен?

— Да, да, — ответил натуралист, — эти принадлежат к другой породе. Домиков здесь слишком малое количество для степных собачек, которые живут большими селениями. Да и видом своим их жилища отличаются от домиков сурков. У них всегда отверстие сверху или сбоку. Эти же, как вы можете сами убедиться, имеют вход внизу и перед ним находится холмик вырытой земли, как перед мышиными норками. Перед нами, без сомнения, сурки совершенно другой породы.

— Я слышал, что в Америке водится много видов сурков, — сказал Франсуа, обращаясь к Люсьену.

— Да, — отвечал тот. — Фауна Северной Америки особенно богата разновидностями этого странного животного. Натуралистам известно не менее тринадцати их видов; и некоторые из них имеют настолько резкие отличия, что свободно могут сойти за особую породу. Без сомнения, есть еще никем не описанные виды. Быть может, в целом их наберется до двадцати во всей Северной Америке. В населенных частях Соединенных Штатов до последнего времени знали всего один или два вида сурков и не предполагали возможности существования других. Натуралисты очень деятельно принялись за исследования, и ни одна порода животных не вознаградила их труды щедрее, за исключением разве что белок: ежегодно обнаруживается новая разновидность тех или других, большей частью на необитаемых просторах, лежащих между Миссисипи и Тихим океаном. Что касается сурков, то наши кабинетные натуралисты сделали изучение их весьма трудным, так как подразделили их по самым незначительным отличиям на бесконечное множество видов. Правда, некоторые из этих тринадцати видов значительно отличаются от других величиной, окрасом и иными признаками. Но столько общего в их привычках, пище, внешнем виде и образе жизни, что осложнять их изучение таким подразделением совершенно излишне. Все они — сурки, так зачем же называть их по-разному?

— Я совершенно согласен с тобою, Люс, — сказал Базиль, который, как почти все охотники, не был врагом естественной истории, но относился с величайшим презрением к кабинетным натуралистам, которых называл болтунами.

Люсьен продолжал.

— Я допускаю, что породы животных, имеющие много разновидностей с резкими отличиями, должны носить и разные названия. Но меня выводит из себя, когда почти совершенно похожие виды животных получают от этих кабинетных ученых длиннейшие названия, которые большей частью даже ничего не значат, так как являются лишь данью уважения или поклонения этих ученых какому-нибудь королю, принцу или меценату и служат лишь способом довести до их сведения об этом поклонении. Поймите меня, я нисколько не против латинских или греческих названий, позволяющих ученым разных стран понимать друг друга. Но я нахожу, что эти названия должны давать характеристику данному животному, а не быть пустым звуком, напоминающим о друге или покровителе описавшего его ученого. По-моему, — все более и более горячась, продолжал Люсьен, — это даже дерзость — соединять с прекраснейшими произведениями природы, ее цветами, животными и птицами, имена царей, принцев и других людей, которые случайно оказываются личными богами кабинетного натуралиста. Эти господа, спокойно сидя в своих креслах и не имея ни малейшего представления о действительных привычках и нравах животных, описываемых ими, до бесконечности умножают названия и дают бесконечные, никому не нужные мелочные градации, что и составляет их «науку». Конечно, я не включаю в их число человека, имя которого сейчас назову, — Ричардсона. Нет, этот был настоящим натуралистом, много попутешествовавшим и испытавшим, прежде чем заслужить ту великую известность, которой он теперь пользуется.

— Я во всем согласен с тобою, Люс, — сказал Базиль. — Прежде чем оставить наш дом, я прочел несколько книг по естественной истории, написанных известными учеными. И все сведения о полярных странах, то есть по крайней мере все то, что можно назвать таковыми, казались мне чем-то уже знакомыми. Подумав, я припомнил, что все это уже раньше читал у Херна, которого ученые признают лишь простым путешественником, недостойным имени естествоиспытателя. Херн еще в 1771 году побывал в Ледовитом море, и ему первому обязан свет сообщением, что южнее семидесятой параллели нет пролива, пересекающего материк Америки.

— Да, — сказал Люсьен. — Компания Гудзонова залива послала его в эту экспедицию с самыми скудными средствами, какими когда-либо располагал исследователь. Ему пришлось перенести невообразимые трудности и опасности, и тем не менее он оставил после себя такое верное и подробное описание обитателей и естественной истории полярных стран, что оно не только выдержало критику последующих наблюдений, но кабинетные ученые могли лишь весьма немногое прибавить к его труду. Некоторые из них, не будучи в состоянии сказать что-либо новое, ограничились повторением его рассказов, отдавая дань его наблюдениям, другие же только перефразировали его сочинения, ни одним словом не обмолвившись, откуда они почерпнули свои сведения. Вот это-то в особенности и возмущает меня.

— Это действительно возмутительно, — вставил Норман. — Мы все без исключения слыхали о Херне. Не подлежит сомнению, что он был замечательным путешественником.

— Итак, — продолжал Люсьен, успокоившись и возвращаясь к вопросу о сурках, — эти маленькие зверьки составляют как бы переходную ступень между белками и кроликами. Некоторые их разновидности мало чем отличаются в своих привычках от обыкновенных белок, другие напоминают скорее кроликов, а про две или три их разновидности можно смело сказать, что в них есть что-то крысиное. Некоторые, например, полевой кабан или лесной сурок Соединенных Штатов, величиною с кролика, другие не больше норвежской крысы. Некоторые имеют мешки за щеками, в которые могут при желании прятать запасы зерен, орехов и корней. Мешки эти бывают разной величины, это зависит от разновидности. Пища их тоже слегка различается в зависимости от условий, в которых они живут. Во всех случаях она растительная. Некоторые из них, как, например, луговые собачки, питаются преимущественно травами, другие — семенами, ягодами и листьями. Долгое время держалось мнение, что сурки, подобно белкам, делают себе на зиму запасы. Я не верю этому: сурки проводят зиму в глубокой спячке и, конечно, не нуждаются в питании. В этом случае мы лишний раз убеждаемся в мудрости природы, которая так удивительно приспосабливает свое создание к обстоятельствам.

В странах, где сурки особенно многочисленны, зимы настолько суровы и почва так непроизводительна, что этим зверькам было бы решительно невозможно в продолжение многих месяцев находить себе пропитание. И вот природа помогает им, усыпляя их на весь этот суровый период времени глубоким и, как мне кажется, приятным сном. Только когда снег растает под лучами солнца и зеленая травка и весенние цветочки появятся на поверхности земли, снова показываются маленькие сурки. Теплый воздух проникает в их подземные жилища и будит их от долгого сна к новой веселой летней жизни. Про этих зверьков можно сказать, что они не знакомы с зимой: вся их жизнь протекает при ярком летнем солнце.

Некоторые из них, как степные собачки, живут большими общинами; другие --небольшими поселками, а иные — парами или обособленными семьями. Почти все они живут в вырытых норках, и лишь очень немногие довольствуются расселиной в скале или устраивают свои жилища между камнями. Среди сурков есть и такие, которые лазают по деревьям, но делают они это только в поисках пищи и никогда не селятся на деревьях. Они очень плодовиты и нередко приносят зараз восемь или даже десять детенышей.

Сурки очень пугливы и осторожны. Отправляясь кормиться, они обыкновенно внимательно осматривают окрестность с высоты своих маленьких домиков, а не имеющие таких высоких домиков влезают для этой цели на ближайший пригорок. Почти все они имеют любопытную привычку ставить караульных на время кормежки. Эти караульные становятся на какое-либо возвышение и при приближении врага издают особенный предупреждающий звук. У одних этот крик похож на слог «сик», повторенный несколько раз и сопровождаемый шипением; у других он напоминает лай собачонок, третьи издают свист, отчего и получили свое популярное название — свистуны, под которым они известны промышленникам.

Тревожный этот крик слышен на очень далеком расстоянии и, услышанный другими сурками, тотчас же всеми подхватывается.

Индейцы и белые охотники употребляют в пищу сурков. Иногда их ловят, вливая воду в их норки. Но этот способ применим лишь ранней весной, когда земля еще не оттаяла и не позволяет воде просачиваться вглубь, а сурки только еще начинают просыпаться от зимней спячки. Иногда их стреляют, но если они не убиты наповал, то обыкновенно успевают спастись в своих норках и скрываются в них раньше, чем охотник успеет схватить их.

Глава XVIII
БАРСУКИ, КРАСНЫЕ И ЛЕОПАРДОВЫЕ СУРКИ

Быть может, Люсьен еще многое сообщил бы о сурках — он не сказал и половины того, что знал, — но в это мгновение сами сурки прервали его рассказ. Несколько сурков вдруг появилось у отверстий перед домиками. Они внимательно осмотрелись кругом с вершин своих холмиков и, набравшись храбрости, вскоре рассеялись по утоптанным дорожкам, соединявшим их жилища. В скором времени их можно было насчитать целую дюжину, бегавших взад и вперед, помахивавших своими хвостиками и издававших время от времени присущий им предупредительный сигнал.

Наши путешественники видели, что сурки эти принадлежали к двум совершенно разным породам, отличающимся окрасом, величиной и другими признаками. Те, которые побольше, были сверху серовато-желтые с оранжевым оттенком на горле и брюшке. Это красные сурки, иногда называемые полевыми белками, или свистунами. Другие принадлежали к наиболее красивой разновидности сурков. Они немногим меньше своих красных собратьев, но хвосты их больше и тоньше, что придает им более грациозный вид. Главная же красота заключалась в их окрасе и отметинах. Во всю длину они были покрыты чередующимися желтыми и шоколадными полосами, причем последние, в свою очередь, испещрены правильными рядами желтых пятен. Эти отметины придавали зверькам особенную красоту, присущую леопардам, что и дало повод назвать их леопардовыми сурками.

По их поведению можно было догадаться, что как те, так и другие чувствовали себя дома и что норки обеих разновидностей находились тут же. Так оно и было на самом деле. Норман сказал своим товарищам, что оба вида постоянно встречаются вместе, хотя и не живут в одних и тех же норах, а только являются соседями в общих селениях. Норки «леопардов» имеют гораздо более узкие входы и идут гораздо глубже перпендикулярно, прежде чем разветвиться в горизонтальном направлении. Прямая палка, опущенная в одну из таких норок, может углубиться в нее на целых пять футов, прежде чем достигнет колена. Норки красных сурков, напротив, разветвляются почти у самой поверхности и не идут так глубоко в землю. Этим объясняются и то обстоятельство, что красные сурки просыпаются на три недели раньше «леопардов». Солнечное тепло доходит до них раньше и будит их от глубокого сна.

Пока мальчики узнавали эти сведения, число сурков возросло до двадцати, они весело резвились на склоне холма. Расстояние, отделявшее их от путешественников, было слишком значительно, чтобы беспокоить их, но мальчики, со своей стороны, свободно могли следить за всеми их движениями. Вскоре они заметили, что сурки завязали между собой несколько жестоких драк. Это были не битвы между разными видами, а поединки между самцами каждой разновидности. Они сражались, как маленькие кошки, храбро и яростно; было заметно, что «леопарды» значительно более деятельны и злобны, чем их сородичи. Люсьен, наблюдавший их в подзорную трубу, заметил, что они часто хватали противника за хвост, и что у некоторых сурков хвосты были короче, чем у других. Норман объяснил, что это было последствием предыдущих битв и что вообще редкий из самцов мог похвастаться целым хвостом.

Пока длились эти наблюдения, внимание мальчиков было привлечено каким-то странным животным, которое ползком пробиралось из-за холма. Величиною оно было с обыкновенного сеттера, но гораздо толще его, ниже и более лохмато. Оно имело плоскую голову и короткие закругленные уши. Шерсть его была пятнистая, седовато-серая, переходящая в темно-коричневый цвет на лапах и хвосте. Последний, хотя и покрытый длинной шерстью, был короткий и торчал прямо вверх. На широких лапах зверя виднелись длинные загнутые когти. Его морда была острая, подобно морде борзой собаки, но не такая красивая, а белая полоса, ограниченная двумя черными полосками, шедшая с самого кончика морды через макушку, придавала морде животного совершенно особенное выражение. В общем, оно производило впечатление странного и злобного существа. Норман сразу признал в нем американского барсука. Прочие мальчики никогда прежде не видывали это животное, так как на юге, да и во всей населенной части Соединенных Штатов оно не водится, а то, что там иногда называют барсуком, не что иное, как полевая свинья или мэрилендский сурок. Долгое время существование барсуков в Северной Америке совершенно отрицалось; теперь ошибочность этого мнения доказана, хотя американские барсуки принадлежат больше к другой разновидности этого животного, чем его европейские одноплеменники. Американский барсук меньше европейского; мех его длиннее, тоньше и светлее; вместе с тем он значительно прожорливее и пожирает в огромных количествах мышей, сурков и других маленьких зверьков, питаясь и попадающейся падалью. Он водится в песчаных пустынных местностях и до такой степени перекапывает землю своими норами, что лошади нередко проваливаются и ломают ноги в этих норах. Пустые пространства в земле образуются не только от их жилищ, но и от расширения барсуками норок сурков; это они делают, чтобы добраться до самих зверьков и уничтожить их. Барсук, главным образом, добывает себе пищу именно таким способом; но так как зимой сурки засыпают, а земля под ними замерзает до полной окаменелости, барсукам приходилось бы очень плохо, не позаботься природа и о них: они также засыпают и только весной вновь возвращаются к жизни, чтобы снова начать свою вечную охоту на бедных, маленьких сурков. Особенно лакомы они до красных сурков и «леопардов» и являются их вечными, непримиримыми врагами.

Когда мальчики впервые заметили барсука, он крался, почти касаясь брюхом земли и горизонтально вытянув свою длинную морду, по направлению к жилищам сурков. Он намеревался неожиданно напасть на них. Время от времени он останавливался, осторожно осматривался и затем снова продолжал свой путь. Его план, очевидно, состоял в том, чтобы оказаться между сурками и их норками, захватить некоторых из них во время бегства и таким образом раздобыть себе пищу без лишнего труда, а не выкапывать их из норок. Его передние лапы и когти, впрочем, настолько крепки и сильны, что барсуку не составляет большого труда разрыть рыхлую землю, и он почти так же быстро, как крот, способен скрыться под нею.

Тихо и осторожно, с горящими злобой и жадностью глазами, барсук подошел шагов на пятьдесят к суркам и, вероятно, успел бы отрезать путь отступления некоторым из них, если бы в это мгновение филин, который до этого момента спокойно сидел на одном из пригорков, вдруг не поднялся и не начал кружиться над головой незваного посетителя. Это привлекло внимание караульных сурков, которые тотчас издали свой тревожный крик, и сурки со всех ног бросились по своим норкам.

Барсук, видя, что дальнейшие предосторожности излишни, поднялся и бросился за ними в погоню. Но было уже поздно: все сурки успели попрятаться, и их тревожное шипящее «сик-сик» доносилось из-под земли. Барсук на одно мгновение остановился, точно выбирал нору, затем рьяно принялся за дело и начал разрывать землю. В несколько секунд он вырыл такую глубокую яму, что наполовину ушел в нее, и лишь его хвост и задние лапы еще виднелись над землею. Он, по всей вероятности, скоро скрылся бы совершенно, если бы мальчики под предводительством Нормана не бросились на него и не схватили за хвост, стараясь вытащить. По очереди тащили они барсука, но, несмотря на все их усилия, — а Базиль и Норман были очень сильные юноши, — барсук не двигался. Норман предупредил их, чтобы они ни за что не выпускали хвост, так как в то же мгновение барсук исчез бы безвозвратно, и поэтому они держали его до тех пор, пока Франсуа не зарядил свое ружье. Затем выстрелил барсуку в лапу и хотя не убил, но принудил податься назад и высунуть голову из норы. Маренго моментально схватил его. Последовала отчаянная борьба, закончившаяся тем, что собака схватила барсука за горло и менее чем через четверть минуты задушила его. Шкура его, единственное, что имело какую-либо ценность, была содрана и отнесена в лагерь, тушка же оставлена на месте и скоро замечена сарычами и индейскими коршунами, которые через несколько минут уже спустились на нее.

Но это зрелище не было новостью для наших путешественников, и они скоро перестали интересоваться им, тем более, что другая птица приковала на короткое время их внимание. Это был большой ястреб, который, как определил Люсьен, принадлежал к разновидности, известной под названием сарыча. Этих сарычей в Северной Америке насчитывается несколько видов, и между ними и теми, которые только что спустились на тушку барсука, нет никакого сходства. Последние, обыкновенно называемые индейскими сарычами, настоящие ястребы и питаются преимущественно падалью, тогда как первые по внешнему виду и повадкам походят на соколов.

Тот, о котором идет здесь речь, был так называемый болотный сокол. Норман пояснил, что индейцы называют его змеиной птицей, потому что он особенно любит и преимущественно питается мелкими змейками, в изобилии водящимися по берегам Саскачевана.

Путешественники очень скоро убедились в точности индейского названия; этот народ, как и другие дикари, имеет хорошую привычку давать предметам названия, которые выражают какое-нибудь характерное качество описываемого предмета. Птица, их заинтересовавшая, кружилась в воздухе, очевидно, разыскивая себе добычу. Ее совершенно не было слышно, и, казалось, какая-то невидимая сила заставляла ее двигаться. Раз или два она пролетела над головами мальчиков, но только Франсуа хватался за ружье, как птица, точно понимая его намерения, стрелой поднималась ввысь и опускалась лишь по другую сторону лагеря, где продолжала свою разведку. Так продолжалось с полчаса, как вдруг она резко повернулась в воздухе, не спуская глаз с какого-то предмета в траве. В следующее мгновение она скользнула к земле и, на секунду остановившись над ее поверхностью, снова взвилась в воздух, держа в клюве маленькую извивавшуюся зеленую змейку.

Люсьен воспользовался этим происшествием, чтобы указать своим товарищам на характерную особенность ястребов и сарычей, по которой их всегда можно отличить от настоящих соколов. Эта особенность заключается в манере хватать свою добычу. Первые легко скользят горизонтально или по диагонали и хватают свою добычу на лету; настоящие же соколы бросаются на свою жертву перпендикулярно, камнем.

Он обратил их внимание также и на то, что у каждой породы хищных птиц величина крыльев и хвоста и другие особенности всегда соответствуют их способу добывания пищи; отсюда возник спор о том, чем считать это — причиной или следствием? Люсьену, однако, удалось убедить своих спутников, что это было лишь следствием их привычек, а не причиной. Наш натуралист был верным последователем теории постоянного совершенствования и изменения к лучшему всей природы.

Глава XIX
СТРАННАЯ ПРИМАНКА

Через два дня после описанного происшествия с барсуком молодые путешественники добрались до Кумберланд-Гоуза, одного из значительнейших постов Компании Гудзонова залива. Начальник этой станции, живший на ней, был другом отца Нормана и, само собой разумеется, во время их пребывания в Кумберланд-Гоузе мальчиков старались как можно больше развлекать. Тем не менее они недолго пробыли у гостеприимных хозяев, так как желали окончить свое путешествие ранее наступления зимы, когда плавание на пирогах становится немыслимым. Зимой не только озера, но и самые быстрые реки замерзают на многие месяцы. Вся земля покрывается толстым слоем снега, и передвижение становится возможным лишь на лыжах или в санях, запряженных собаками. Этот способ передвижения употребляется как индейцами и эскимосами, так и немногочисленными в тех краях промышленниками и охотниками, когда им приходится перебираться с одного места на другое.

Путешествие в таких условиях не только затруднительно, но и в высшей степени опасно. Съестных припасов очень часто достать негде, дичь попадается очень редко, так как почти все птицы и четвероногие на зиму перебираются в более теплые места, и нередко случается, что целые группы путешественников и даже индейцев, которые, как известно, могут питаться решительно всем, чем угодно, погибают от голода и мороза.

Мальчикам все это было хорошо известно, и потому они очень торопились добраться до цели путешествия ранее наступления холодов. В форте они, конечно, получили новое полное снаряжение, но, помня, что им предстоит много волоков, взяли с собой лишь самое необходимое. Так как для переноски пироги необходимы были два человека, весь багаж, который могли нести два других мальчика, конечно, был весьма ограничен, ведь Франсуа был еще совсем ребенком, а Люсьен никогда не отличался большой силой. Самая значительная часть их багажа состояла в легком топорике, кой-каких кухонных принадлежностях с небольшим запасом провизии, и, конечно, в ружьях.

Покинув форт, они несколько дней продолжали плыть вверх по Саскачевану. Затем распрощались с ним и вошли в маленькую речонку, с севера впадающую в Саскачеван. Перенеся свою пирогу через небольшой волок, они достигли другой небольшой речки, текшей в другом направлении и впадавшей в один из рукавов Миссисипи. Плывя по ней и совершив еще несколько переносов пироги, они вошли в озеро Ла-Кросс, а затем последовательно в озеро Светлое, Буйволовое и Мети. После этого озера им пришлось нести пирогу на очень далекое расстояние, чтобы достичь верховья реки, известной под названием Ясной Воды, по ее течению спустились они до самого ее устья и вошли в Оленью реку, или Атабаску, одну из прекраснейших рек Америки. Они, в сущности, уже находились на самой Маккензиевой реке, так как Оленья река, пройдя озеро Атабаска, получает название Невольничьей реки, а по выходе из Большого Невольничьего озера называется Маккензиевой и под этим названием впадает в Ледовитый океан. Итак, попав, наконец, на главную реку, которую им предстояло проплыть, они со спокойными сердцами, полные надежд, поплыли по ней. Правда, перед ними лежало еще полторы тысячи миль пути, но мальчики представляли себе этот оставшийся путь очень легким, а так как у них оставалось еще около двух месяцев теплой погоды, то они не сомневались, что успеют добраться до цели их путешествия до начала зимы.

Так плыли они вниз по реке, наслаждаясь чудесными видами Оленьей долины; сама река своей шириной и покрытыми лесом островами напоминала скорее цепь озер, чем обычную реку. Часто отдавались они течению, иногда работали веслами, а чудная канадская песня лодочников звонко разносилась по окрестности, и припев ее повторяло эхо соседних берегов. Ни одна часть путешествия не оставила в них такого приятного воспоминания, как эта.

В провизии они также не испытывали недостатка: в реке водилось много семги и серебристых рыбок, которых местные жители называли дорэ. Они стреляли также уток и гусей, и жаркое из этих птиц стало их обычным обедом. Гуси попадались разных видов: были и снежные гуси, называемые так из-за их белоснежного оперения, и смеющиеся гуси, крик которых напоминает человеческий хохот. Индейцы приманивают этих гусей тем, что, произнося слог «уа», в то же время многократно ударяют себя ладонью по открытому рту. Мальчикам попадался также и гусь Брента, и канадский гусь, который и есть настоящий дикий гусь. Другая разновидность этого гуся, известная под именем казарки, также попадалась нашим путешественникам. Кроме этих разновидностей, по словам Люсьена, в северных широтах Америки водятся многие другие породы птиц, в высшей степени необходимые их обитателям: целые племена индейцев в продолжение многих месяцев в году питаются исключительно ими.

Что касается уток, то одна разновидность, особенно интересовавшая мальчиков, все не попадалась им. Это была знаменитая парусная утка, так справедливо прославляемая американскими гастрономами. Она неизвестна в Луизиане и водится только по берегу Атлантического океана, и мальчики никогда не пробовали ее. Норман, впрочем, слыхал, что она иногда попадается в Скалистых горах и в других частях страны пушных зверей, и они надеялись встретить ее на Атабаске. Люсьен, по обыкновению, имел представление о ней и мог бы легко узнать ее по виду; он предложил сообщить товарищам сведения, не только относящиеся к этой разновидности, но и вообще рассказать об этих интересных птицах.

— Парусная утка, — начал он, — по всей вероятности, самая знаменитая и ценная из всех уток вследствие замечательно нежного вкуса ее мяса. Это совсем небольшая птица, редко весящая более трех фунтов; оперение ее далеко не так красиво, как оперение некоторых других разновидностей. Голова красная или каштановая, грудь — блестяще-черная, а большая часть туловища сероватого цвета. По всей вероятности, этот серый оттенок, несколько напоминающий корабельный парус, и дал птице ее популярное название, хотя достоверно происхождение его неизвестно. Она очень напоминает красноголовку Европы и Америки, так что издали их даже трудно отличить друг от друга. Последняя разновидность водится всегда вместе с настоящими парусными утками и часто продается вместо них на рынках Нью-Йорка и Филадельфии; натуралисту, впрочем, легко отличить их по клюву и глазам. У парусной утки глаза красные, клюв зеленовато-черный и почти прямой; красноголовка же имеет глаза оранжево-желтые, клюв синеватый и по верхнему краю вогнутый.

Парусная утка известна в естественной истории под именем Anas Valisneria вследствие того, что питается корнями водяного растения, известного всем любителям аквариумов и называемого валиснериею, по имени итальянского ботаника Антонио Валиснери. Эта трава растет в медленно текущих реках и на морских отмелях, где вода лишь слегка солоновата. Вода, в которой она растет, обыкновенно не глубже пяти футов, а само растение поднимается из воды на два и более фута и имеет листья густого зеленого цвета.

Корни валиснерии белы и сочны и слегка напоминают сельдерей, отчего и все растение известно среди охотников на уток как дикий сельдерей. Парусная утка почти исключительно питается этими корнями, и они-то и придают ее мясу присущий ему особенный нежный вкус. Там, где в обилии растет валиснерия, как, например, в Чезапикском заливе или по реке Гудзон, водится и эта утка, весьма редко встречающаяся в других местностях. Она питается только корнями валиснерии, не трогая листьев, и для этого ныряет и вытаскивает их с большой ловкостью. Листья, лишенные корня, плавают по воде и в громадном количестве прибиваются к берегу.

Парусные утки ценятся очень высоко на американских рынках, и охота на них составляет прибыльное занятие для сотен охотников, живущих по берегу Чезапикского залива. Право охоты на них часто бывало поводом к столкновениям между охотниками различных штатов, лежащих вокруг этого залива, переходившим иногда в настоящие кровопролитные схватки. Наконец правительствам этих штатов удалось устранить недоразумения и урегулировать отношения ко всеобщему удовлетворению.

В эту минуту пирога обогнула колено реки, и свободное водное пространство открылось перед путешественниками. Они увидели, что другая река, с очень тинистой водой, впадала в ту, по которой они плыли; и около места впадения и на довольно большое расстояние ниже его вся поверхность реки была покрыта зеленой водяной травой, напоминавшей осоку. У края этой осоки и в той части ее, которая казалась менее густой, виднелась стая нырявших и плескавшихся диких птиц. Они были очень малы, очевидно, утки, но расстояние было еще слишком велико, чтобы рассмотреть, к какой разновидности они могли принадлежать. Единственный белый лебедь, трубач, виднелся на воде между стаей и берегом, медленно направляясь к последнему. Франсуа тотчас же зарядил один из стволов ружья лебяжьей или, вернее, козлиной дробью; Базиль тоже схватился за ружье. Об утках никто и не думал, все внимание было сосредоточено на трубаче. Люсьен вынул подзорную трубу и начал наблюдать за стаей. Мальчики не принимали предосторожностей по отношению к уткам, не намереваясь стрелять по ним, и потому пирога медленно продвигалась в их направлении. Но восклицание Люсьена заставило их переменить тактику. Он отдал приказание остановить пирогу, говоря им, что птицы, видневшиеся перед ними, были именно парусными утками, о которых они только что беседовали. Он нисколько в том не сомневался.

Это сообщение вызвало новое волнение: мальчики мечтали хоть одну из них застрелить и попробовать, а потому приняли все меры, чтобы достигнуть своей цели. Им было известно, что из всех водоплавающих эти утки наиболее пугливы и что приблизиться к ним можно только хитростью. Пока они кормятся, у них, по рассказам охотников, выставлены караульные. Насколько это справедливо, достоверно неизвестно, но неоспоримо то, что они никогда не ныряют все одновременно и что, пока некоторые находятся под водою, другие зорко осматриваются, точно остерегаясь возможных врагов. Норман поэтому предложил приладить к передней части пироги густые ветки так, чтобы скрыть и саму пирогу, и всех сидящих в ней. Мальчики одобрили этот план и пристали к берегу, где срезали несколько кустов, приделали их к борту, сами легли в пирогу и начали медленно подвигаться к уткам. Ружья были им ни к чему, и вся их надежда сосредоточивалась на двустволке Франсуа, который сидел на носу, готовый во всякое мгновение открыть огонь; остальные правили пирогой. Козлиная дробь была заменена более мелкой. О лебеде забыли и думать.

Приблизительно через четверть часа пирога, бесшумно скользя по реке вдоль густой травяной заросли, которая в этом месте состояла из валиснерий, подошла к уткам, и мальчики, глядевшие сквозь ветки, могли ясно различить птиц. Стая состояла из трех разных пород уток, пасшихся вместе: кроме самих парусных уток, были другие, очень на них похожие, но более мелкие — красноголовки. Затем были еще утки, совершенно не похожие ни на тех, ни на других; их головы были тоже красного, но более яркого цвета, с белой полосой, шедшей от самого клюва через макушку головы, что дало Люсьену возможность сразу определить их. Это были свищи. Но что наиболее заинтересовало наших путешественников, так это отношение этих трех пород друг к другу. Оказывалось, что свищи добывали себе пищу систематическим грабежом парусных уток. Последние, как уже сообщил Люсьен, питаются корнями валиснерий, но чтобы раздобыть их, они вынуждены нырять на глубину четырех или пяти футов и оставаться некоторое время под водой. Свищи также очень лакомы до сельдерея, но не принадлежат к числу хороших ныряльщиков и поэтому неспособны доставать себе эти корни. К какой же хитрости прибегают они, чтобы добыть себе любимое лакомство? Плавая как можно ближе к парусной утке, они ждут, пока та не нырнет. Свищ тогда бросается вперед, внимательно осматривает окружающую осоку (он всегда может точно определить по ее трепетанию, у каких корней работает утка) и ждет момента появления утки над поверхностью воды. Раньше, чем бедная птица будет в состоянии стряхнуть с глаз воду и открыть их, свищ бросается на нее, выхватывает из ее клюва добытый корень и исчезает вместе о ним. Иногда между ними возникают столкновения, но свищ, зная превосходство своего противника в силе, редко вступает в битву; обыкновенно он пользуется своей быстротой и спасается бегством. С другой стороны, и сама парусная утка редко преследует его, сознавая бесцельность погони. Она только с видом глубокого сожаления и укора смотрит ему вслед, а затем, очевидно, решив, что в воде осталось еще много других корней, снова ныряет на дно.

Красноголовка редко имеет столкновения с теми или другими, так как довольствуется листьями и стеблями, в изобилии плавающими на поверхности.

Пирога подплывала все ближе, и мальчики с большим интересом следили за утками. Они заметили, что трубач также подплыл к ним, на что утки не обращали ни малейшего внимания. Люсьена поразила внешность этого лебедя: его перья казались взъерошенными, и плыл он как-то слишком натянуто и ненатурально. Он совершенно не двигал головой, а держал ее опущенной почти до воды, с видом птицы, ищущей пищу на поверхности. Люсьен ни одним словом не заикнулся своим товарищам о своих наблюдениях, так как все они упорно молчали из боязни испугать уток; но Базиль и Норман тоже заметили странный вид и поведение лебедя; что же касается Франсуа, все внимание его сосредоточивалось на утках, и он не видел ничего другого.

Приблизившись к уткам, они заметили, что каждый раз, как лебедь подплывал к какой-либо из них, та тотчас же исчезала под водой и больше уже не показывалась на поверхности. Это обстоятельство сильно заинтересовало их. Они хотели уже сообщить друг другу о своих наблюдениях, но в эту минуту выстрел Франсуа отвлек их внимание, и все стали смотреть сквозь ветки, чтобы поскорее посчитать убитых им уток. Несколько уток лежали мертвыми на воде, несколько других продолжали еще биться; но мальчикам было не до их подсчета. Необъяснимое явление приковывало все их внимание: лебедь, поведение которого и раньше казалось им весьма странным, теперь вел себя еще более непонятно. Вместо того, чтобы взлететь после выстрела в воздух и исчезнуть, он вдруг затанцевал и занырял в воде, все время испуская крики, весьма похожие на человеческий голос. Затем он вдруг поднялся из воды и упал на спину на некотором расстоянии от прежнего своего места; а вместо него на поверхности воды показался темный круглый предмет, двигавшийся по направлению к берегу и все время испускавший все те же ужасающие крики.

Темный предмет был не чем иным, как затылком человека; река становилась все мельче, и голова все больше высовывалась из воды, так что скоро мальчики ясно различили блестящую шею и голые плечи индейца. Все объяснилось. Индеец вышел на охоту на уток и употребил чучело лебедя для своего прикрытия; отсюда и странное поведение птицы. Пирогу, скрытую ветвями, он не замечал, пока выстрел Франсуа не привлек его внимания. Этот выстрел и головы мальчиков, высунувшиеся из-за ветвей, испугали его больше, чем его появление испугало самих мальчиков: быть может, это были первые белые лица, которые он видел на своем веку. Как бы то ни было, он был чрезвычайно перепуган и, дойдя до берега, не останавливаясь и не оборачиваясь, бросился бежать со всех ног, точно преследуемый нечистой силой. Путешественники, ради интереса, забрали лебединую кожу; к застреленным Франсуа уткам они присоединили около двадцати уток, брошенных индейцем во время бегства и всплывших на поверхность. Все они были связаны друг с другом.

Забрав их в пирогу, мальчики очистили ее от ветвей и, снова взявшись за весла, стрелой полетели вниз по реке.

Глава XX
АМЕРИКАНСКИЕ УТКИ

Люсьен продолжал свою лекцию об американских утках.

— В водах Америки, — говорил он, — насчитывается не менее двух дюжин разновидностей уток. Ученые разделили их на целых восемнадцать классов. Легче выучить все, что когда-либо было написано о всех существующих утках, чем запомнить все восемнадцать специальных названий, которыми угодно было этим господам окрестить эти классы.

Истинный натуралист Вильсон провел больше оригинальных наблюдений над американскими утками, чем все последующие исследователи. Он описывает всех американских уток под общим названием anates, и, по-моему, его исследование и описание их оставляет далеко за собой все труды даже более счастливых и известных натуралистов.

Водоплавающие птицы Америки, — продолжал Люсьен, — то есть лебеди, гуси и утки, имеют громадное значений в тех широтах, по которым мы теперь путешествуем. В известные времена года они составляют единственное пропитание обитателей этих мест. Они все принадлежат к перелетным птицам; с замерзанием рек и озер улетают в более теплые края, а весной снова прилетают на север, где выводят птенцов и проводят лето. Быть может, они делают это потому, что эти пустынные места представляют им большую безопасность для выращивания птенцов и в период линьки. По моему мнению, впрочем, не это побудительная причина, так как и на юге встречается немало пустынных, необитаемых мест, а между тем они покидают и их ради холодного севера. «Их прилет в пушные страны, — пишет один известный натуралист, — знаменует собою начало весны и порождает между бродячими охотниками такую же радость, как уборка хлеба или сбор винограда в более мягком климате». Как индейцы, так и охотники, служащие в Компании Гудзонова залива, тысячами уничтожают лебедей, гусей и уток и едят их не только в свежем виде, но и солят их и таким образом сохраняют на зиму, когда невозможно бывает достать другой пищи. Добывают их всевозможными способами: и ружьем, и приманками, и путами, и сетями; но в этом отношении Норман сведущ более меня, быть может, он поделится с нами своими познаниями.

— Индейцы, — без промедления начал тот, — обыкновенно ловят их тенетами. С этой целью они устраивают под прямым углом к берегу ряды плетней ярдах в двух-трех друг от друга, куда и вплывает птица, направляясь к берегу за кормом. Между плетнями устанавливаются тенета, прикрепленные ко дну так крепко, что попавшаяся птица не в состоянии тащить их за собою. Тенета делаются из свитых вместе оленьих жил, а иногда из ремней. Наибольшую трудность представляет приготовление плетня. Иногда неоткуда бывает достать необходимые для их укрепления на дне шесты; особенно трудно переплетать их, сидя в маленькой валкой пироге. Нередко течение рек, в которых особенно много птицы, чрезвычайно быстро; в мелких реках и озерах работа, конечно, легче, и мне приходилось видеть такие маленькие озера с плетнями, тянущимися от одного берега до другого. В больших озерах в этом нет необходимости, так как лебеди, гуси и неныряющие утки должны выходить на берег за кормом и скорее попадаются у берегов, чем в открытых водах.

Индейцы часто расставляют тенета у самых гнезд уток, предварительно вымыв руки, так как думают, что в противном случае утки по запаху догадаются об опасности. Они уверяют также, что утки, как и большинство птиц, строящих свои гнезда на земле, входят в них с одной стороны, а выходят с другой. Зная это, индейцы всегда ставят силки со стороны входа, чтобы наверняка и поскорее поймать свою жертву.

Но кроме этого способа они употребляют и многие другие: ловят их и в гнездах, и на крючки с приманкой из какого-либо лакомства уток. Чтобы застрелить их, они пускают в ход всякие хитрости: ставят около гнезд подсадных уток, ветвями маскируют пирогу и под этим прикрытием подплывают к птицам, а во время линьки преследуют их на воде и бьют тысячами. Лебеди, обладающие сильными крыльями и большими перепончатыми лапами, часто успевают спастись, так как скользят по воде с большей скоростью, чем самая быстроходная пирога. Много других способов используют индейцы для поимки водоплавающих птиц, но я лично был свидетелем только тех, о которых уже рассказал.

Норман не любил говорить о вещах, с которыми был знаком лишь поверхностно. Люсьен продолжал дальнейшее описание американских уток.

— Одной из самых знаменитых уток бесспорно является гага, ценимая за свой тончайший и нежнейший пух, три фунта которого могут быть сжаты в кулаке и в то же время его достаточно для большого стеганого одеяла длиною в пять футов. Пух, собранный с живой птицы, ценится дороже собранного с убитой. Его достают из гнезд, которые самка густо устилает пухом, выщипанным из собственной груди. Когда она замечает пропажу, она снова выщипывает себе грудь; если и на этот раз пух исчезает, самец своим пухом выстилает гнездо; но, видя в конце концов бесполезность своих трудов, птицы навсегда покидают насиженное место. В одном гнезде бывает достаточно пуха для наполнения целой мужской шляпы, и все же вес его не превышает трех унций.

Гага величиной с настоящую дикую утку. Снизу она черная, сверху белая, с синевато-черным лбом. Она живет на морских берегах и только в виде исключения попадается в пресных водах. Питается преимущественно моллюсками, и мясо ее ценится только у жителей Гренландии. Держась большей частью в северных широтах, гаги иногда в жестокие зимы спускаются вдоль Атлантического побережья Соединенных Штатов, и тогда их под разными названиями продают на американских рынках. Некоторые утверждают, что гагу легко можно приручить, что было бы крайне выгодно; кажется, впрочем, что были уже сделаны опыты в этом направлении, но без успеха. Сбором гагачьего пуха занимаются на севере Европы; в Америке это занятие пока неизвестно.

Другая знаменитая разновидность называется королевской уткой, и пух ее не уступает в нежности гагачьему. Повадками они также напоминают гагу, но меньше ее.

Еще меньше утка-арлекин, обитающая на крайнем севере обоих материков и отличающаяся очень красивым оперением.

Но красивее их всех лесная утка, соперничающая красотой с мандаринкой, уткой, живущей в Китае, с которой она имеет много общего. Она называется лесной потому, что строит свое гнездо в дуплах деревьев, а иногда на ветках. Она водится в пресных водах и южных широтах и неизвестна в Европе в диком состоянии. Она очень легко приручается, и ее можно видеть в каждом зоологическом саду.

Кроме этих разновидностей, существует еще масса других, но, чтобы не слишком утомлять вас, я назову лишь те, которые отличаются какими-либо особенностями, как, например: свистун, названный так вследствие звука, производимого его крыльями при полете; или лопатник, формою своего клюва напоминающий лопату; а еще волшебник, или призрачная утка, которая с такой быстротой исчезает под водой, что застрелить ее бывает положительно невозможно. Есть еще так называемая ворчунья, все время гогочущая, точно бранится с кем-то. Ее крик очень известен в стране пушных зверей, и ему подражают во многих песнях путешественников. Много других уток водится на водах Америки, но перечислить их всех нет никакой возможности.

Приближение вечера, необходимость пристать к берегу и устраиваться на ночлег заставили Люсьена прервать свою лекцию, которая, по правде, уже очень утомила Франсуа.

Глава XXI
СОРОКОПУТ И КОЛИБРИ

Живописные берега Оленьей реки, очевидно, были излюбленнейшим местопребыванием разнообразных представителей пернатого царства. Здесь путешественники наши познакомились не только с теми из них, которые улетают на зиму в более теплые края, но и с теми, что остаются круглый год в стране пушных зверей. В числе первых они наблюдали прелестную Вильсонову птицу, которая из-за своего незлобивого нрава пользуется в Америке такой же любовью, как малиновка в Англии. Им попадался и другой любимец местных фермеров, — каменный стриж, грациозно парящий в воздухе. А между зелеными листьями весело прыгали блестящие птички: ярко-красный шур, голубая сойка, шумная и болтливая, более редкий клест густо-красного цвета, и много других ярких птичек, оживляющих леса своим пением и красотою. Но более всех других интересовала мальчиков птица, не отличавшаяся ни красотой оперения, ни голосом, который был чрезвычайно неприятен и больше всего напоминал скрип заржавевшей петли; она была не больше дрозда, сверху светло-серая, снизу белая с черноватыми крыльями. Клюв ее напоминал ястребиный, ноги же были похожи на ноги дятла, и, вообще, она представляла как бы помесь этих птиц. Но не внешность ее, не пение интересовали наших путешественников, а ее совершенно своеобразные повадки. С ними им удалось отлично ознакомиться во время одного из их полуденных привалов, которые они позволяли себе, чтобы немного передохнуть и переждать самое жаркое время дня. В этот день мальчики находились на маленьком островке, поросшем кустарником, с несколькими старыми деревьями. Кустарники принадлежали к различным породам, но непосредственно около мальчиков рос куст цветущей жимолости, наполнявший воздух своим благоуханием.

Франсуа первым заметил присутствие в ней крохотных птичек, порхавших между ее цветами. Мальчики признали в них рубиновку — разновидность колибри, названную так из-за ярко-красного пятнышка на шейке самцов, отливающего на солнце чистейшим рубином. Спинки этих колибри золотисто-зеленые, и, за исключением коричневых колибри, они являются самыми мелкими птицами, залетающими в страну пушных зверей. Коричневые колибри, впрочем, встречаются только к западу от Скалистых гор, но зато попадаются вплоть до холодных и негостеприимных берегов залива Нутки. Излюбленнейшим местопребыванием колибри являются Мексика и тропические страны Америки, и долгое время даже не предполагали, что рубиновка в состоянии подняться севернее территории самой Мексики. В настоящее время достоверно известно, что кроме коричневых колибри еще две или три разновидности ежегодно предпринимают экскурсии в более холодные края.

Что же касается рубиновки, то она не только залетает в страну пушных зверей, но даже строит свои гнезда на берегах Оленьей реки, где и познакомились с нею наши мальчики.

В то время как они наблюдали за этими крохотными созданиями, порхающими по цветам, внимание их было привлечено другой птицей. Об этой-то птице мы и упоминали выше. Она сидела на дереве недалеко от жимолости, но время от времени соскакивала со своей ветки, бросалась вперед и, полетав немного между колибри, снова возвращалась на прежнее место.

Сначала этот маневр птицы не заинтересовал мальчиков. Им не в первый раз приходилось наблюдать подобное поведение птиц: сойки и многие другие птицы, питающиеся мошками, имеют ту же привычку. Но Люсьен, более внимательно наблюдавший за птицей, объявил товарищам, что та ловила колибри, что каждый раз, как она возвращалась на ветку, в ее когтях трепетала крохотная пташка и что только маленький рост последних не позволял мальчикам до сих пор самим заметить этого. Они стали наблюдать за птицей и вскоре убедились в правоте Люсьена: на их глазах птица схватила колибри в тот момент, когда малютка хотела влететь в венчик цветка. Такая жестокость глубоко возмутила Франсуа: он схватил двустволку и направился к дереву, куда птица, как и прежде, унесла свою последнюю жертву. Дерево принадлежало к породе акаций и, как водится, было покрыто большими колючками. Франсуа не обращал на них внимания; скрываясь в густом кустарнике, он подкрался к дереву, поднял ружье, прицелился, и птица, трепеща, упала с ветки. Франсуа подошел ближе, чтобы поднять ее и по просьбе Люсьена, желавшего ближе ознакомиться с птицей, отнести товарищу, и уже был готов возвращаться, когда взор его нечаянно упал на акацию. Изумленный возглас привлек к нему внимание остальных мальчиков, которые не менее его были поражены зрелищем, представившимся их глазам. Все дерево, как я уже сказал выше, было покрыто колючками; но одна ветка особенно поразила их: на ней было с дюжину колючек, торчавших вверх, и на каждой из них было насажено по рубиновке. Конечно, крохотные создания были уже мертвы, но они не только не были разорваны, но даже перья их не были взъерошены. Все они спинками вверх торчали на иглах дерева так аккуратно, как будто это было сделано человеком. При ближайшем исследовании мальчики увидели, что странная птица поступила так не только с колибри: несколько штук кузнечиков, пауков и других насекомых тоже торчало на колючках, а на другой ветке виднелись две полевые мыши.

Базилю, Норману и Франсуа все это казалось необъяснимым; Люсьен же отлично понимал, что все это значит. Эти жертвы были насажены на колючки именно той птицей, которую только что застрелил Франсуа, а именно сорокопутом, которого называют также мясником, именно вследствие только что описанной привычки. Люсьен не мог в точности объяснить причину такого поведения птицы, натуралисты и те сильно расходятся на этот счет. Некоторые утверждают, что сорокопут поступает таким образом с пауками и разными насекомыми с целью приманить к месту, где сам находится, мелких птичек, которыми он питается. Но это мнение опровергается тем, что он уничтожает преимущественно не насекомоядных птиц, и кроме того, сам большой охотник до кузнечиков и уничтожает их в громадном количестве. Наиболее правдоподобным объяснением этой странной на первый взгляд привычки является то, что сорокопут натыкает свои жертвы на иглы, чтобы уберечь их от земляных муравьев, крыс, мышей, енотов, лисиц и других хищников, как хорошая кухарка подвешивает мясо для того, чтобы кошка не утащила его. Таким образом колючки акации представляют собой кладовую сорокопута, в которой он сохраняет свои запасы, как вороны, сороки и сойки устраивают свои склады в трещинах стен или дуплах деревьев. То обстоятельство, что хищник иногда не возвращается к своим кладовым, не опровергает данной точки зрения, ведь лисицы и собаки часто поступают так же.

Под впечатлением только что увиденного путешественники вернулись в лагерь и тотчас же собрались в дальнейший путь.

Глава XXII
СОКОЛ-РЫБОЛОВ

Несколько дней спустя новое происшествие, свидетелями которого были наши путешественники, познакомило их с нравами и обычаями другой весьма интересной птицы, водяного или морского орла, более известного в Америке под именем сокола-рыболова.

Водяной орел принадлежит к семейству соколиных, он один из самых крупных представителей его, достигает двух футов от клюва до хвоста, при размахе крыльев в шесть футов. Сверху он темно-коричневый, как почти все соколы, нижняя же его часть пепельно-белая. Лапы и клюв синие, а глаза — желто-оранжевые. Они водятся во всех частях Соединенных Штатов, где есть вода и рыба, которой он питается, но встречаются чаще по морским берегам, чем внутри страны, хотя обитают и в центральных частях материка, когда озера освобождаются от льда. Его редко можно видеть у тинистых рек, так как там мало возможности проследить в воде добычу. Он принадлежит к числу перелетных птиц и осенью улетает на юг, особенно любит берег Мексиканского залива. Весной морские орлы поднимаются на север и появляются на Атлантическом побережье, принося с собой радостную для рыбаков весть о скором появлении у их берегов громадных стай сельдей, бешенок и других рыб. Рыбаки считают их своими собратьями по ремеслу и никогда не убивают. В этом случае совершенно неприменимо общее мнение, что два соперника никогда не могут ужиться вместе. Фермер, приняв его за краснохвостого ястреба, на которого тот издалека несколько похож, иногда прицеливается в него, но, поняв свою ошибку, тотчас же опускает ружье и позволяет соколу беспрепятственно удалиться. Это странное поведение объясняется тем, что сокол-рыболов не только не трогает ни одной утки или курицы, но еще прогоняет от того места, где он устроит свое гнездо, всех ястребов, коршунов и сарычей, которые в ином случае опустошают птичьи дворы. С такими покровителями, понятно, рыбный орел — одна из самых распространенных птиц Америки и может спокойно высиживать свои яйца как «под дверью» фермера, так и около дома рыбака. В то время как самка сидит на яйцах, самец приносит ей пищу. Поэтому морской орел не является редкой птицей; наоборот, морские орлы встречаются гораздо чаще прочих разновидностей соколов, и гнезд их можно насчитать от двадцати до тридцати в одной и той же небольшой роще; а на каком-нибудь маленьком острове их можно увидеть до трехсот штук. Эти птицы строят свои гнезда преимущественно на деревьях, но не всегда на вершинах, а часто на развилках, футах в двадцати от земли. Гнезда их строятся из больших веток, соломы, сорных трав, сырого дерна, затем густо устилаются сухой морской травой. Все гнездо так велико, что заняло бы целую телегу, и настолько тяжело, что составило бы значительный груз для обыкновенной лошади. Гнезда видны на далекое расстояние, тем более, что дерево, на котором они находятся, обычно мертвое и лишено листьев. Некоторые исследователи говорят, что эти птицы нарочно выбирают для гнезда засохшее или умирающее дерево. Вернее, что это следствие, а не причина, и что дерево погибает отчасти из-за нагроможденной на него тяжести, отчасти от морской травы, рыбьего жира, экскрементов самих птиц и мертвой рыбы, гниющих вокруг корней: морской орел, уронив свою добычу, что часто случается с ним, никогда не поднимает ее, а предпочитает отправиться на новую охоту. Мальчишкам очень легко находить гнезда морских орлов, но если они захотели бы унести три или четыре яйца, которые обыкновенно находятся в нем (эти яйца величиною с утиные и покрыты коричневыми пятнами), то это оказалось бы несравненно труднее, и, по всей вероятности, маленькие воришки принуждены были бы отступить с выцарапанными глазами и окровавленными лицами; поэтому даже мальчики редко беспокоят гнезда морских орлов. Очень распространен следующий анекдот, за достоверность которого мы, однако, не ручаемся. Рассказывают, что какой-то негр отправился однажды за орлиными яйцами. Достигнув гнезда, он был атакован обоими хозяевами его, причем один из них, бросившись на голову негра, так увяз своими когтями в густой шапке его волос, которые, по народному поверью, растут обоими концами, что только тогда мог отцепиться, когда негр слез с дерева. Бесспорно, что орлы защищают свои яйца и птенцов с изумительной храбростью и яростью, и мы знаем не один пример, когда они тяжело ранили людей, пытавшихся разорить их гнезда.

Как уже известно, морской орел питается исключительно рыбой. Никогда не наблюдалось, чтобы орлы ели птиц или четвероногих, даже в тех случаях, когда случайно оказываются лишенными своей привычной пищи, что бывает, когда озера и реки, которые они рассчитывали найти уже свободными ото льда, запоздают со своим вскрытием. Другие птицы пользуются нередко великодушием морского орла и, не тревожимые им, устраивают гнезда между жердями его жилищ. Особенность в строении лап и пальцев морского орла указывает на его пищу и на способ ее добывания. Его лапы непропорционально длинны и сильны и почти до самых колен лишены перьев. Пальцы тоже очень длинные, а подошвы покрыты толстой, твердой чешуей, напоминающей зазубрины терки, что помогает птице крепко удерживать в лапах свою скользкую добычу. Когти тоже велики и загнуты полукругом, а самые кончики их остры, как иглы.

Итак, в одно из воскресений мальчики вышли на берег и разбили лагерь, чтобы провести на этом же месте и следующий день. Они причалили к мысу, врезавшемуся в реку, откуда могли видеть большую часть реки. Недалеко от них между двумя ветками большого тополя виднелось гнездо морского орла. Дерево, по обыкновению, было сухое, и головы маленьких орлят ясно виднелись на краю гнезда. Они имели вид совершенно оперившихся и взрослых птиц, но одна из особенностей морских орлов состоит в том, что молодые орлы остаются в гнезде и пользуются заботами своих родителей долгое время после того, как сами уже могли бы отыскивать себе пропитание. Уверяют даже, что старики наконец теряют терпение и ударами крыльев выгоняют своих детей из гнезда; но и после этого родители еще долгое время кормят их.

Люсьен передал это как народное поверье, но не ручался за его достоверность. Прошло немного времени, и они увидели полное его подтверждение.

По приезде путешественников на мыс старые птицы некоторое время спокойно оставались около гнезда, иногда спускаясь к тому месту, где находились мальчики, издавая при этом громкие крики и с шумом рассекая воздух ударами крыльев. Видя, что никто не думает причинять им вред, они наконец оставили эту демонстрацию силы и довольно долго спокойно сидели на краю гнезда. Потом сначала один, затем и другой орел вылетели и кругами начали подниматься в воздух, пока не достигли высоты ста футов над водою. Ничто по грандиозности не могло сравниться с их полетом. Они то скользили по воздуху, то останавливались неподвижно, то круто поворачивались и снова скользили в другом направлении. Все это они проделывали с полной непринужденностью, как будто вовсе не нуждаясь в помощи крыльев. Вот они снова остановились и точно всматриваются во что-то под водою. Быть может, это рыба, очень для них большая или ушедшая слишком глубоко.

Вот орлы снова летят, и вдруг один из них внезапно останавливается и, как камень из пращи, падает вниз на воду. Но прежде чем он успел достичь воды, рыба уже заметила его, нырнула в глубину и спряталась от своего врага, а орел, затормозив распростертыми крыльями и распущенным хвостом, снова поднимается в вышину и продолжает свой полет.

Это занятие продолжалось некоторое время, после чего большая из птиц, следовательно самка, оставила охоту и вернулась в гнездо. Там она сначала оставалась неподвижной, но вскоре, к великому удивлению мальчиков, вдруг начала бить крыльями своих птенцов, точно желая заставить их покинуть гнездо. Таково и было в действительности ее намерение. Быть может, ее последний неудачный опыт добыть им пищу навел ее на размышления и ускорил ее решение заставить их самих работать на себя. Как бы то ни было, она вскоре дотолкала их до края гнезда, а потом и вовсе столкнула вниз, заставив взлететь. Птенцов в гнезде было всего двое. И, достигнув своей цели, она тотчас же полетела через озеро.

В это самое мгновение самец стрелой бросился на воду и поднялся, держа в когтях рыбу. Он полетел прямо к одному из орлят и, встретив его в воздухе, разом перевернулся и подал ему рыбу. Орленок схватил ее с такой ловкостью, точно всю жизнь только этим и занимался, и полетел на соседнее дерево, где начал уничтожать пищу. Его поведение было замечено другим орленком, который последовал за ним и сел на ту же ветку с очевидным намерением разделить его обед. В несколько минут лучшая часть рыбы была уничтожена, и оба снова полетели в гнездо.

Там обоих орлят уже поджидали родители, приветствовавшие их громким криком, который, вероятно, должен был обозначать поздравление их с первым удачным полетом.

Глава XXIII
МОРСКОЙ ОРЕЛ

Отдохнув некоторое время с другими, старый самец решил снова отправиться на рыбную ловлю, вылетел из гнезда и начал кружиться над водой. Мальчики, не имевшие никакого другого занятия, следили за его движениями, обмениваясь мыслями о его повадках.

Люсьен сообщил им, что морской орел живет и в другом полушарии и его, преследующего стаи рыб, часто можно встретить на берегах Средиземного моря. В некоторых частях Италии его зовут свинцовым орлом, вследствие того, что он падает с высоты на воду подобно куску свинца.

Пока они так беседовали, орел раз или два бросался к воде, но каждый раз снова поднимался в воздух; очевидно, рыба, которую он собирался было схватить, заметив его, сумела скрыться. Но не всегда удавалось это. Мальчики скоро увидели, что орел на мгновение остановился в воздухе, затем вдруг сложил свои крылья и с быстротою молнии бросился вниз. Послышался свист рассекаемого воздуха, потом всплеск воды, ровная поверхность реки вдруг взволновалась, и белый столб брызг поднялся на несколько футов над водою. На мгновение птица скрылась под водой, и только пенившаяся вода указывала место, где она нырнула. В следующий момент она снова показалась на поверхности и несколькими взмахами крыльев поднялась в воздух, держа в своих когтях большую рыбу. Как и предыдущий раз, она держала рыбу головой вперед, из чего мальчики сделали заключение, что орел хватает свою добычу сзади. Поднявшись на некоторую высоту, птица, подобно собаке, отряхнула воду и полетела уже не с прежней легкостью по направлению к гнезду. Но когда она долетела до дерева, рыба вдруг зацепилась за ветки и выпала из ее когтей. Ничто не могло быть более кстати для мальчиков, так как за весь день Франсуа не удалось поймать ни одной рыбки, а свежая рыба на обед была большим лакомством. Франсуа и Базиль поспешили к дереву, чтобы поднять рыбу раньше орла, но Люсьен сказал, что опасение их напрасно, так как орел никогда не поднимает упавшую рыбу. Тогда они, не торопясь, пошли к дереву, подняли рыбу и как можно быстрее удалились, так как запах разлагавшейся рыбы, в огромном количестве гнившей у корней, был совершенно невыносим. Рыба, доставшаяся им, оказалась чудным лососем, не менее шести фунтов весом, следовательно, тяжелее самой птицы. Старые орлы издавали неистовые крики в то время, когда мальчики уносили рыбу, но вскоре успокоились и снова стали реять над водою, высматривая новую добычу.

— Какую массу рыбы они должны уничтожать? — сказал Франсуа. — Им это, по-видимому, не доставляет ни малейшего труда. Смотрите, вот орел опять поймал рыбу!

Орел, действительно, только коснулся воды, а в лапах его уже трепетала новая жертва.

— Им иногда приходится работать и на других, — заметил Люсьен, — например, на лысого орла.

Люсьена прервало гоготанье, которое тотчас же было признано принадлежащим именно той птице, чье название только что было произнесено. Все обратили взоры на противоположный берег реки, откуда доносился звук, и сразу увидели собирающегося слететь с дерева главного врага морского орла — белоголового орла.

— Сейчас мы будем свидетелями ограбления, — сказал Франсуа. — Вот приближается сам грабитель.

Мальчики с некоторым волнением стали наблюдать за птицами. Несколькими взмахами крыльев лысый орел приблизился к морскому орлу, но тот уже услыхал его гоготанье и, сознавая бесполезность попытки отнести рыбу в гнездо, спиралью поднялся вверх, в надежде хоть в этом направлении спастись от врага. Грабитель последовал за ним, в свою очередь преследуемый самкой, которая всеми силами старалась отвлечь его внимание от первой птицы. Но все старания ее были напрасны. Птицы достигли такой высоты, что более мелкий морской орел совершенно исчез из глаз. В отчаянии он выпустил рыбу, которая с плеском упала в воду. Лысый орел стрелой бросился за ней, но, не достигнув воды, вдруг распростер крылья, остановился и с криком разочарования полетел обратно на прежнее место. Морские орлы, скользя по спирали, тоже вернулись к своему гнезду, и их сердитые «разговоры», в которых принимали участие и птенцы, долго еще доносились до мальчиков.

— Удивительно, что орел упустил свою добычу, — сказал Люсьен. — Он в состоянии ринуться вниз с такой скоростью, что обыкновенно схватывает добычу ранее, чем она упадет. Быть может, самка была на его пути и помешала ему. В воде же он не схватил рыбу потому, что она ушла на дно.

— Как несправедливо, — сказал Франсуа, — что морской орел, вполовину меньший, чем лысый, должен еще своими трудами содержать этого грабителя.

— В этом случае они не хуже людей, — возразил Базиль. — Подумайте о том, как у нас в Америке белые заставляют трудиться негров. Но все же это лучше, чем в Европе. Здесь хотя бы меньшинство работает на миллионы, тогда как там миллионы работают на меньшинство.

Лысые орлы вынуждены так поступать. Дело в том, что рыба не всегда ловится на поверхности воды, и природа одарила морских орлов способностью нырять в глубину. Лысые же лишены этого дара и поневоле должны зависеть от первых в добывании пищи. Впрочем, они сами ловят рыбу, когда вода достаточно мелка или рыба держится около поверхности.

Лысые орлы никогда не убивают своих морских собратьев, так как слишком хорошо сознают их пользу. Случается иногда, что стая морских орлов соединенными силами прогоняет лысых. Это является как бы восстанием угнетенных.

На этом месте разговор был прерван новым происшествием. Морской орел, кружившийся над водою, вдруг бросился вниз и схватил большую рыбу. Лысый орел, заметив это, тотчас же бросился в погоню за ним и, прежде чем первый успел подняться на двести футов над поверхностью, догнал его. Видя, что спасения нет, тот выпустил из своих когтей рыбу, которая еще на лету была подхвачена лысым орлом. Добыв себе пищу таким образом, лысый орел бесшумно полетел к противоположному берегу и исчез между деревьями. Морской орел принял этот инцидент как нечто неизбежное и снова взялся за работу.

Между тем самка морского орла, за которой также наблюдали мальчики, казалось, была менее удачлива, чем ее супруг. Но вот и она, наметив свою жертву, камнем бросилась с высоты и исчезла под водою. Мальчики долго смотрели на то место, где она скрылась, но птица все не появлялась на поверхности. Она так и не появилась больше. Старый орел, не переставая, жалобно звал свою подругу, тоже, очевидно, не понимая причины ее исчезновения. Мальчики не могли понять происшедшего: ведь не потонула же она, не застряла ногами в морской траве, не разбила голову о подводный камень. О настоящей причине никто не догадывался, пока случай не открыл ее. Два дня спустя, отплыв на довольно значительное расстояние от места своей последней остановки, мальчики вдруг увидели какой-то странный предмет, плывший на поверхности. Они приблизились к нему и увидали, что то была большая мертвая рыба, рядом с которой плыл мертвый морской орел. Это и была исчезнувшая самка. Перевернув обоих, они, к своему удивлению, увидели, что когти птицы были глубоко запущены в мясо рыбы. Очевидно, та, вцепившись в слишком тяжелую для себя рыбу, была не в состоянии освободиться от нее, и рыба увлекла ее на дно, где обе и погибли.

Глава XXIV
ПРЕРВАННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

После десятидневного плавания вниз по Оленьей реке мальчики вошли в озеро Атабаску, одно из озер Америки, лежащих на границе между базальтовыми скалами и более плодородными известковыми отложениями на западе. Оно имеет почти двести миль с запада на восток при ширине всего около пятнадцати миль, а в иных местах и менее, так что при обилии островов более походит на широкую реку, чем на озеро. Берега его и некоторые из островов покрыты лесом и чрезвычайно живописны. Но путешественникам было не до этого. Общий любимец Люсьен заболел тяжким недугом — перемежающейся лихорадкой. Еще плывя по Оленьей реке, начал он жаловаться на недомогание, которое с каждым днем усиливалось, и наконец объявил, что не в силах двигаться дальше. Пришлось прервать путешествие, выбрать место и устроить лагерь, где можно было бы прожить до выздоровления товарища. Мальчики построили ему хижину, разложили для него самые лучшие шкуры и по его собственным рецептам приготовляли напитки из корней, фруктов и ягод. Франсуа ежедневно возвращался с охоты с парой голубей или тетеркой и варил из них суп, который был тем вкуснее, что в форту они запаслись солью, перцем и другими приправами. Они захватили с собой и настоящего китайского чая, но так как количество его было незначительно, то заваривался он исключительно для больного и приносил ему большую пользу.

К всеобщей радости, Люсьен скоро поправился, и они отправились дальше, придерживаясь берегов. Так достигли они Великой Невольничьей реки, которая соединяет Атабаску с Невольничьим озером, а затем и другой большой реки, называемой рекой Мира, впадающей в Невольничью немного ниже озера Атабаски и берущей свое начало на западном склоне Скалистых гор, и, следовательно, пересекающей эту горную цепь. Река Мира течет по глубоким ущельям, окруженным головокружительными утесами и снеговыми вершинами, и верховье ее переплетается с верховьями нескольких потоков, текущих к Великому океану, так что мальчикам представлялась возможность добраться отсюда в своей пироге до самого океана. Но это не входило в их планы, и они проплыли устье реки Мира и проследовали дальше к Невольничьему озеру. Они продолжали плыть по Оленьей реке, так как Невольничьею называется лишь часть той же реки между озерами Атабаска и Невольничье. Они двигались теперь по роскошной реке с чудными берегами. Тем не менее они не были счастливы; это происходило не из опасений за здоровье Люсьена, который чувствовал себя совершенно окрепшим; их страшила надвигающаяся зима, раньше которой, они в том были уверены, им не добраться до цели путешествия. Почти месячная остановка из-за болезни Люсьена расстроила все их расчеты, и они предвидели, что скоро появится лед на реках и озерах, и плавание их должно будет прекратиться. Идти дальше пешком будет чрезвычайно утомительно и опасно; при таком способе передвижения возможно будет взять с собой лишь самый незначительный запас провизии, так как и без того путнику тяжело от лишней одежды, необходимой, чтобы уберечься от холода. Дичь в это время года крайне редка, так как большая часть улетает на юг, а та, которая остается, очень пуглива. Снежные бури часто разражаются в этих местах, земля покрывается толстым слоем снега, по которому очень трудно передвигаться. Все эти обстоятельства, отлично известные мальчикам, были весьма неутешительного свойства.

Они достигли Невольничьего озера в конце августа, когда дни становятся уже короткими, и им поневоле приходилось сокращать время их ежедневного пути. По ночам бывали заморозки, но середина дня продолжала быть такой жаркой, что они даже страдали от жары. Тем сильнее чувствовался ночной холод, и все шкуры, имевшиеся у них, еле согревали замерзших мальчиков.

Озеро Невольничье, как и Атабаска, очень длинное и узкое. Оно тянется с востока на запад на 260 миль, но в самой широкой своей части имеет не более 30 миль. Его северные берега совершенно пустынны и скалисты, южные — другого характера. Там преобладает известняк. Озеро изобилует островами, покрытыми, как и южный берег, тополями, соснами, березами и многочисленными ивами. Оно богато разными породами рыб, а на некоторых островах в летнюю пору водится много дичи. Даже и зимой попадается ее немалое количество, но из-за снега охота очень затруднительна. Многие животные проводят зиму в спячке по своим норам или в самом снегу, и их тоже невозможно достать. Тем не менее мальчики, убедившись в невозможности окончить свое путешествие до зимы, решили обосноваться на берегу этого озера, так как здесь они имели хотя бы топливо в изобилии, которого в другом месте могло и не оказаться. Они стали подыскивать наиболее удобное место, продвигаясь к западному концу озера. Но это было не так-то легко, и, дойдя до того конца озера, где оно поворачивает на юг, Норман для сокращения пути предложил, не придерживаясь берега, отправиться напрямик к мысу на северной его стороне, известному под названием Невольничьего. Этот мыс известковой формации и, как слыхал Норман, изобилует лесом и дичью. На нем водятся даже буйволы, которые севернее уже нигде не встречаются. Это также самый северный пункт известковой формации, за которым начинаются базальтовые скалы. Все, конечно, согласились с Норманом и пустились в открытое озеро. К концу первого дня, после утомительной гребли против сильного ветра, они достигли маленького острова, покрытого лесом, почти на середине озера, где и разбили на ночь лагерь, намереваясь на следующий день пройти оставшийся путь.

Глава XXV
РЫБНАЯ ЛОВЛЯ ПОДО ЛЬДОМ

Проснувшись на следующее утро, мальчики, к большому удивлению, увидели, что за ночь озеро покрылось льдом. Положим, они этого и ожидали, так как ночь была холоднее, чем все до сих пор, и они провели ее почти без сна. Лед пока был очень тонок, но это лишь усугубляло их несчастье, так как ни в пироге, ни пешком они не могли двинуться с острова и оказались узниками на нем.

Открытие это повергло мальчиков в уныние. Единственным утешением служила им мысль о том, что они останутся на острове лишь до тех пор, пока лед либо растает, либо станет достаточно прочным, чтобы выдержать их тяжесть. А пока они принялись за устройство временного жилища на острове, стараясь сделать его по возможности уютным. Их опасения, впрочем, возобновились с прежней силой, когда по прошествии нескольких дней они убедились, что лед оставался таким же. По утрам, правда, он был достаточно крепок, чтобы выдержать их, но за день под солнечными лучами растаивал настолько, что казался пленкой на поверхности воды. Тревога наших путешественников все усиливалась. Запасы были почти на исходе, на острове дичь не попадалась — они осмотрели все кусты и не встретили ни одной пичужки. Они хотели было спустить на озеро пирогу и постараться пробиться в ней сквозь лед, но сознание трудности и опасности этого предприятия каждый раз останавливало их. До берега было около десяти миль, да и стоять в валкой пироге, не опрокинув ее, было совершенно невозможно. Даже перевеситься через нос пироги уже было опасно, так что мысль пробиться сквозь лед была окончательно оставлена. Что же оставалось им делать? Запасы подходили к концу, а лед все не делался более крепким, хотя у берега и выдержал бы их. Дальше же он был очень тонок, так как образовался значительно позднее. Отважиться идти по нему было бы безумием. С другой стороны, на острове им грозила неминуемая голодная смерть; решительно ничего съедобного не попадалось им. Они были уверены, что в воде была рыба, но каким образом добыть ее из-подо льда? Они пробовали было ловить ее на лесу, но в это позднее время года она не шла ни на одну приманку, и им не удалось поймать ни одной рыбки.

Они уже почти решились на отчаянное средство — пробиться сквозь лед, как вдруг Норману пришла мысль попробовать ловить рыбу сетью. Но ведь сети-то у них тоже не было, да и на сотни миль кругом не было ни одной сети! Но и это обстоятельство не остановило мальчиков. У них были две высушенные, но невыделанные шкуры канадского оленя, и из них-то Норман предложил смастерить сеть. Пусть только товарищи помогут ему разрезать шкуры на тоненькие ремешки. Базиль и Люсьен живо принялись за дело, а Франсуа стал помогать Норману связывать ремни вместе, а затем держал их, пока тот плел сеть. Через несколько часов чудная сеть, длиною почти в шесть ярдов, шириною по меньшей мере в два, была готова и, хотя довольно грубая, могла служить не хуже самой лучшей сети. Мальчики привесили к ней грузики и тотчас же понесли на берег. Трое южан в первый раз видели, как устанавливают сети подо льдом: в их краю лед бывает лишь в виде исключения и никогда не в состоянии выдержать человека. Они с особенным интересом ожидали дальнейших операций. Норман не раз видел и даже сам расставлял сети подо льдом и сразу принялся за дело.

Прежде всего он ползком переместился на двадцать или тридцать ярдов от берега, осторожно двигаясь по трещавшему под его тяжестью льду. Дойдя до места, где намеревался поставить сеть, он ножом проделал во льду несколько отверстий футах в шести друг от друга, расположив их по одной линии. При нем был шест около шести футов длиной с привязанной к одному концу веревкой. Другой конец веревки был прикреплен к углу сети. Норман опустил этот конец в первое отверстие и подо льдом направил другой конец шеста к следующей дыре. Здесь он снова схватил шест и таким образом, переправляя его от одного отверстия к другому, достиг последнего, вытянул веревку и с помощью ее ввел под лед всю сеть. Грузики, конечно, упали на дно и поставили сеть вертикально; на обоих верхних концах сеть прикрепили поверх льда. Теперь оставалось ждать, пока рыба добровольно войдет в сеть, чтобы с помощью веревки вытащить ее на лед, а затем таким же способом снова расставить сети.

Мальчики вернулись к костру и стали ждать результата, решив, в том случае, если он будет неблагоприятен, попробовать последнее средство и пробиться сквозь лед на пироге. Почти два часа терпели они, не осматривая сети; затем Норман и Базиль пробрались к отверстиям во льду и с замирающими сердцами стали осторожно вытаскивать ее.

— Что-то она тяжела, — сказал Базиль. — Ура! — закричал он, вытаскивая на лед чудную рыбу. Остальные подхватили его радостный возглас, который повторился еще раз, когда показалась другая рыба. Улов ограничился этими двумя рыбами. Их вынули из сети, которую снова тщательно расставили. Первая большая рыба оказалась форелью и весила не менее пяти фунтов; очень скоро она уже была уничтожена, и мальчики клялись, что никогда в жизни не приходилось им есть более вкусной рыбы. Но, принимая во внимание их волчий аппетит, мы допускаем, что они могли слегка преувеличить.

Они несколько поуспокоились, хотя мысль о будущем не переставала тревожить их. Они не были уверены, что и впредь их рыбная ловля будет успешна, а без этого они по-прежнему были бы в самом печальном положении. Но когда они во второй раз вытащили сеть, их опасения рассеялись. Они поймали целых пять рыбин, весивших вместе не менее двадцати фунтов, которых хватило бы на долгое время.

В эту самую ночь ударил сильнейший мороз, и к утру лед стал в фут толщиною. Они не боялись больше провалиться и, забрав с собой пирогу и все свои пожитки, пустились пешком по льду. Несколько часов спустя они благополучно достигли мыса, к которому стремились, и начали устраиваться на зимовку.

Глава XXVI
СТРАННАЯ ТРЕВОГА

Выбрав подходящее место для лагеря, мальчики первым делом занялись постройкой хижины, что для них, жителей девственных лесов Америки, было очень легко. Все отлично владели топором и быстро нарубили и обтесали нужные бревна, из которых построили маленькую хижину, покрыв ее тонкою дранкой. Из камней, лежавших по берегу, они сложили очаг, хотя и очень примитивный, но с превосходной тягой. Они очень нуждались в глине, но ее совершенно негде было достать: земля была настолько мерзлая, что не только нельзя было накопать глины или грязи, но даже кипяток, выплеснутый на открытом воздухе, через несколько минут превращался в лед. Отсутствие глины было для них очень ощутимо, так как в этом суровом климате достаточно малейшей щели для того, чтобы сделать весь дом холодным, и им необходимо было, во что бы то ни стало, чем-нибудь заполнить щели между бревнами. Им пришло в голову воспользоваться для этой цели травой, и Люсьен скоро принес целую охапку для пробы. Она оказалась вполне пригодной, и мальчики отправились собирать ее. Затыкая ею щели между бревнами, они вскоре заметили, что трава издавала чрезвычайно приятный аромат: это была так называемая ароматическая трава, растущая во многих местах территории Гудзонова залива, из которой индейцы часто делают свои постели, а также жгут, наслаждаясь ее благоуханием.

Первые два дня путешественники питались исключительно рыбой. Они, конечно, захватили с собой сеть и прежним способом расставляли ее около берега. В один улов они поймали пять разных пород рыбы. Особенно много ловилось белой рыбы, называемой натуралистами белым сигом, а между охотниками известной под названием титтамег. Эта рыба водится почти во всех озерах и реках той местности и очень ценится из-за своего нежного мяса. На некоторых станциях компании обитателям приходилось довольствоваться исключительно ею. Титтамег не достигает больших размеров и никогда не весит более восьми фунтов.

Другой рыбой, попавшейся нашим путешественникам и названной ими по ее цвету синей рыбой, был сиг породы Coregolus signifer. Она обитает в быстрых реках, где резвится и прыгает, подобно форели. Эти последние также встречаются и в Невольничьем озере и достигают иногда баснословного веса — восьмидесяти фунтов. Мальчики поймали несколько форелей, но не особенно больших. Им попадались также щуки и налим. Эта последняя рыба наиболее прожорливая из всего рыбьего царства и пожирает всех других рыб, которых только в состоянии проглотить. Она может также сожрать такое количество речных раков, что форма ее тела совершенно изменяется. Мальчики выбрасывали эту рыбу, так как знали, что мясо ее в высшей степени невкусно; зато Маренго не имел никаких предубеждений и в продолжение нескольких дней питался ею.

Но исключительно рыбный стол скоро наскучил мальчикам, и Базиль отправился на охоту. Товарищи его остались работать над хижиной, которая далеко еще не была окончена.

Базиль шел по берегу в восточном направлении и отошел не более мили, когда набрел на сухой песчаный кряж, густо поросший банксовою сосной. Деревья были не выше сорока футов и имели очень толстые стволы и гибкие ветки. Кругом не видно было никаких других деревьев, так как особенность этого дерева состоит именно в том, что оно монополизирует все пространство, где появляется. Проходя мимо, Базиль заметил, что многие из деревьев были лишены коры, куски которой валялись на земле, как будто какое-то животное содрало и сгрызло ее. Раздумывая о том, кто бы это мог быть, Базиль дошел до места, покрытого мелким песком и, к своему удивлению, заметил на нем следы как будто человеческих ног. Они походили на следы трех-четырехлетнего ребенка. Он наклонился, чтобы лучше рассмотреть их, и в это мгновение вдруг услыхал детский плач. Изумленный, он быстро поднялся и начал внимательно оглядываться, но не видел никого, несмотря на то, что ясно различал стволы деревьев на несколько сот ярдов кругом. Базиль начал тревожиться и наклонился, чтобы еще раз осмотреть следы, когда странный звук снова повторился. На этот раз он доносился сверху, с дерева, и был ближе. Базиль поднял голову и увидал в ветках какое-то странное и уродливое животное, которое ни разу до тех пор не попадалось ему. Оно было коричневого цвета, величиной с фокстерьера, с густой лохматой шерстью и так свернулось на ветке, что было трудно разобрать, где голова, а где хвост. Его вид и странный крик испугал бы всякого другого менее храброго охотника, да и у Базиля, по его словам, в первую минуту душа ушла в пятки, но он тотчас же признал в нем одного из безобиднейших существ — канадского ежа. Он-то и ободрал кору с дерева, так как большой ее любитель, и его-то следы, действительно, очень напоминающие следы ребенка, Базиль заметил на песке.

Первой мыслью Базиля было убить ежа, который вместо того, чтобы спасаться, оставался неподвижным и только жалобно покрикивал. Но подумав, что звук выстрела может спугнуть крупную дичь, он оставил свое намерение, со слов Люсьена зная, что всегда поспеет вернуться за ежом: это странное животное иногда целую зиму остается в одном и том же месте. Он решил, что, если не убьет никакой другой дичи, захватит ежа на обратном пути.

Базиль пошел дальше. Лес становился реже, появились кустарники. Деревья отстояли далеко друг от друга, а ивы росли кущами, так что перед глазами охотника было большое открытое пространство. Базиль шел тихо и осторожно. Он поднялся на небольшой пригорок и, стоя за стволом какого-то дерева, стал осматриваться. Пространство, простиравшееся перед ним, граничило с одной стороны с озером, с другой — с таким же лесом, как тот, через который он только что прошел. Там и сям стояли одинокие деревья, и взор на целую милю или более не встречал никаких препятствий. Кустарники виднелись лишь по берегу.

Недалеко от них Базиль вдруг увидел небольшую группу животных. Ему никогда до тех пор не приходилось видеть подобных. Большие развесистые рога, подымавшиеся на голове одного из них, доказывали, что это были какие-то олени, а громадная величина, неуклюжесть, длинные ноги, ослиные уши, огромная голова с отвислой губой, толстая шея с торчащей гривой и в особенности ширина самих рогов неоспоримо доказывали, что перед Базилем были американские олени, самые крупные и, по всей вероятности, самые неуклюжие из всей оленьей породы. Обладателем рогов был самец, остальные — самки и двое однолеток. Последние еще не вполне выросли и, подобно самкам, не имели рогов. Все были темного цвета, издалека казались даже черными, но старый олень был темнее всех.

Сердце Базиля усиленно забилось. Он много слышал об этих оленях, но никогда еще не встречал их, так как они не водятся на юге, не спускаются южнее северной границы Соединенных Штатов. На севере же они водятся до самого Ледовитого океана. Натуралисты не совсем уверены, что это то же животное, что и европейский лось. Они, конечно, чрезвычайно похожи друг на друга, но название «лось» дано в Америке совершенно другому животному — вапити. Американский олень питается преимущественно листьями и ветками деревьев, да и строение его тела таково, что не позволяет легко доставать траву, если она не очень высока или не растет по склону холма. Особенно любит он молодые побеги тополя, березы и ивы, из которых так называемая красная ива особенно ценится им. Он любит также водяные лилии, и летом его можно часто видеть стоящим в воде и жующим эти цветы. Входит он в воду и для того, чтобы освежиться и избавиться от разных насекомых и комаров, осаждающих его в жаркое время года, В этот период он делается доступнее; тогда индейцы охотятся на оленей в пирогах и копьями и стрелами убивают их. Но никогда не встречают они американских оленей большими стадами, так как те любят одиночество и только в известные времена года держатся парами или семьями, как их встретил Базиль. Зимой индейцы преследуют их на лыжах, которые дают им возможность передвигаться с большею быстротой, чем проваливающееся в снег животное. Тем не менее нередко случается, что оленю после погони, длящейся несколько дней, все же удается спастись. Иногда несколько оленей случайно сходятся вместе и так утаптывают снег, что вокруг образуется нечто вроде стен. Такие места охотники называют оленьим прудом и легко могут перебить всех оленей, которые в него забрались.

Базилю страшно хотелось застрелить хоть одного из этих животных, во-первых, потому, что это был бы первый американский олень, убитый им, во-вторых, для того, чтобы внести разнообразие в их стол. Он знал, что мясо оленя чрезвычайно вкусно, в особенности его отвислая нижняя губа. Да и шкура его была бы им весьма кстати, так как именно из кожи этих оленей делается наилучшая индейская обувь и лыжи, которые должны были в скором времени понадобиться мальчикам.

Базиль знал, что подойти к оленям очень трудно, так как в это время года они наиболее пугливы. Летом они так страдают от мошек, что не очень обращают внимание на окружающее, и охотнику легче приблизиться к ним. У них чрезвычайно развит слух, зрение и обоняние, и, кроме того, они очень хитры. Передвигаясь зимой по снегу и желая отдохнуть, они обыкновенно делают крюк и возвращаются для отдыха на прежние свои следы. Таким образом, они заранее знают о приближении охотника, идущего по их следам, и имеют возможность скрыться.

Все это было известно Базилю из рассказов старых охотников, и потому он принял величайшие меры предосторожности. Первым делом он вынул из своего мешка маленькое перышко и, воткнув его в дуло ружья, приподнял ружье кверху. Вскоре перышко понеслось по воздуху, и Базиль точно узнал направление ветра, что в этом случае крайне необходимо. К великой его радости, ветер дул вниз по озеру и почти прямо на него; но особенно было удачно то обстоятельство, что ивы, росшие по берегу, были расположены с подветренной стороны относительно оленей, и он знал, что они очень помогут ему приблизиться к животным. Поэтому, не теряя времени, он направился к ивам и под их прикрытием начал осуществлять свой план.

Целых полчаса употребил он на то, чтобы, то ползком, то крадучись, то на коленях, приблизиться к оленям на расстояние выстрела. Но Базиль, как истый охотник, знал, что труд и терпение в охоте, как и во многих других случаях, всегда вознаграждаются, и потому не торопился. Наконец ярдах в пятидесяти от себя он увидел грудь оленя и его высокие рога, возвышавшиеся над ивами, в листья которых тот запустил свою морду. Базиль видел и остальных трех животных, но все его мысли были сосредоточены на одном самце. В эту минуту он не думал о качестве мяса, иначе он выбрал бы одну из самок или теленка. Но он хотел убить их вожака.

Впрочем, остальные олени были от него дальше, чем самец, который и сам не представлял легкой цели. Он стоял прямо перед Базилем, и тот боялся, что пуля не в состоянии будет пробить его лобную кость, как это было с буйволом. Ему оставалось целить только в бок, и, улучив наиболее удобный момент, Базиль спустил курок. Он услыхал громкий топот испуганных самок и телят, убегавших по равнине. Самого же самца с ними не было, он остался там, где стоял, и, без сомнения, был убит.

Глава XXVII
СТОЛКНОВЕНИЕ С АМЕРИКАНСКИМ ОЛЕНЕМ

Базиль, уверенный в успехе, бросился вперед, не зарядив своего ружья, что для него было совершенно несвойственно; в несколько прыжков очутился он на открытом месте и увидал оленя, который, к его удивлению, был только ранен и стоял, подогнув передние ноги. Подойдя ближе, Базиль увидел след пули на шее животного, которое, как только заметило своего врага, сейчас же поднялось и с горящими, как у тигра, глазами и выставленными вперед рогами бросилось на охотника. Тот отскочил в сторону, но олень снова повернулся к нему и поднялся на дыбы, колотя перед собой острыми копытами. Базиль пробовал защищаться ружьем, но оно было моментально выбито из его рук. Охотник внимательно и быстро осмотрелся кругом и увидел дерево, к которому бросился, почти настигаемый разъяренным животным. Он едва успел забежать за дерево, как олень уже был по другую сторону его и рогами содрал кусок коры. Еще более выведенный из себя недоступностью противника, он обратил всю свою ярость на дерево и стал изо всей силы ударять в него рогами и передними копытами, дико храпя. Скоро вся кора футов на шесть от земли была содрана. Базиль тем временем оставался на противоположной стороне дерева, меняя свое положение сообразно с движениями оленя. К несчастью, дерево оказалось тополем, и Базиль не мог влезть на него, так как ветки начинались слишком высоко над землей, а само дерево было слишком толстым для того, чтобы влезть на него, держась за ствол.

Так продолжалось с час. Олень временами отдыхал, потом снова нападал с прежнею яростью. Рана его, к сожалению, не была смертельна, но чрезвычайно мучительна и только усиливала его злобу и жажду мщения. Базиль начинал не на шутку беспокоиться. Он устал и проголодался. Кто и когда освободит его? Когда, наконец, оставит его в покое разъяренное животное? На эти вопросы он не находил ответа. Он слыхал, что олени по несколько дней караулят охотников, спрятавшихся от них за дерево. Базиль был не в состоянии долго выдержать подобное напряжение и чувствовал, что скоро лишится сил, и олень тогда просто растопчет его. А раньше вечера товарищи не хватятся его, да и найдут ли они его? Тем более, что на твердой, как камень, земле следы его были совершенно не видны. Маренго, на этот раз оставленный в лагере, мог один найти его. Но Базиль уже переставал надеяться на счастливый исход. Маренго и тот мог легко сбиться, так как Базиль бесконечно блуждал вокруг холма в поисках добычи. Да и олени или другие звери могли с тех пор пройти по его следам и этим ввести собаку в еще большее заблуждение. Холод пугал мальчика, но до отчаяния все же было еще далеко. Перед ним лишь сильнее встало сознание необходимости предпринять что-нибудь. Он снова огляделся. Ружье лежало всего в каких-нибудь ста ярдах. Будь он только в состоянии схватить его и благополучно вернуться за дерево — он мог бы зарядить его и положить конец этой ужасной сцене. Но достать ружье было немыслимо: олень тотчас же бросился бы на охотника и, конечно, убил бы его.

С противоположной стороны от ружья Базиль увидел несколько деревьев, ближайшее из которых стояло от него не далее чем в двенадцати футах. Остальные росли на таком же расстоянии друг от друга. Базиль решил попробовать, перебираясь постепенно от дерева к дереву, добраться до леса, в котором, он думал, ему легче будет укрыться, а потом даже достичь лагеря. Он дождался момента, когда олень оказался между ним и деревом, к которому собирался бежать. На первый взгляд такой поступок трудно объясним, но Базиль рассчитал, что ему выгодно будет броситься бежать мимо неуклюжего животного, которому потребуется некоторое время, чтобы повернуться и броситься за ним. Этими минутами Базиль хотел воспользоваться, чтобы установить между собою и оленем некоторое расстояние.

Благоприятный момент вскоре настал, и Базиль со всех ног пустился мимо животного и обернулся только тогда, когда был за деревом. Олень подбежал к тому же дереву секундой позже, неистово пыхтя и храпя. Еще более разъяренный хитростью охотника, он напал на дерево, за которым, как и прежде, скрывался Базиль.

Таким же образом достиг Базиль и последующих деревьев, все время безуспешно преследуемый оленем. Он уже надеялся на благополучное окончание своего предприятия, как вдруг, к глубокому своему огорчению, увидел, что между ним и густым лесом лежало слишком большое открытое пространство, с очень редкими и тонкими деревьями, за которыми ему невозможно было бы укрыться. Это пространство имело добрых двести ярдов в ширину и тянулось вдоль всей опушки леса. Базиль не решался пуститься через него, зная, что не успеет добежать до середины, как олень настигнет его.

Стоя за последним деревом, он увидел, что ветки его начинались немного выше его головы, так что нетрудно было взобраться на дерево, что он и решил сделать. Там хоть на время будет он в безопасности и немного отдохнет. Он поднял руки, схватился за нижнюю ветку и, переходя от ветки к ветке, достиг удобного разветвления, где и устроился.

Олень бегал вокруг дерева, ударяя в него рогами и передними копытами. Когда он становился на дыбы, морда его была так близко от Базиля, что почти касалась его, и мальчик даже вытащил свой нож в надежде вонзить его в оленя. Вид ножа направил его мысли на другой путь. Он влез еще выше и, выбрав одну из самых длинных и прямых веток, срезал ее у ствола, очистил от листьев и веточек, так что она стала похожа на древко копья. К одному из ее концов ремнем, вырезанным из своей охотничьей сумки, он прикрепил рукоятку ножа и таким образом добыл себе грозное оружие. Скоро ему представилась возможность пустить его в дело. Он снова спустился на нижнюю ветку и постарался подманить оленя. Тот не заставил себя ждать и вскоре приблизился. Базиль со всей силой вонзил в него свой нож. Огромное животное зашаталось и с глухим стоном упало на землю. Через несколько мгновений молодой охотник с радостью убедился, что олень был мертв.

Он соскочил с дерева, возвратился к тому месту, где осталось его ружье, и старательно зарядил его. Затем, вернувшись к убитому оленю, он вставил ему в рот палку, отвязал нож от ветки, отрезал им губы и язык животного. Он положил их в сумку и готов уже был пуститься в обратный путь, когда новая мысль остановила его. Он опять вынул нож, подошел к туше и сделал надрез приблизительно около почек. Вынув пузырь, он осмотрелся кругом и вскоре нашел то, что искал: срезав стебель подходящей травы, он смастерил из него нечто вроде трубки и с ее помощью надул пузырь. Затем привязал его к ветке дерева над самой тушей, так что самое легкое дуновение ветра качало его. Все эти предосторожности были им приняты для того, чтобы оградить убитого оленя от волков, а потом при первой же возможности вернуться назад, чтобы взять с собой и остальное мясо.

Быстро вернулся он в лагерь, где олений язык был тотчас зажарен и уничтожен. Затем вся компания отправилась за оставшимся оленем. Он, благодаря колыхавшемуся над ним пузырю, был найден нетронутым, несмотря на то, что не менее дюжины громадных волков уже бродило поблизости. Как ни странно, эти хищники, отличавшиеся такой хитростью, что их почти невозможно бывает заманить в капкан, все же могут быть обмануты и напуганы видом надутого пузыря, подрагивающего на ветке.

Олень оказался одним из громаднейших представителей своей породы. Ростом он был с лошадь, и лопатообразные рога его весили более шестидесяти фунтов. Туша его весила не менее полутора тысяч фунтов, и путешественникам нашим удалось лишь в два приема перетащить ее в лагерь. Когда мальчики второй раз возвращались в лагерь, Франсуа захватил и ежа, которого нашел все на том же дереве, где оставил его Базиль.

Глава XXVIII
ЖИЗНЬ В БРЕВЕНЧАТОЙ ХИЖИНЕ

К первому сентября хижина была вполне закончена. Это оказалось как нельзя более кстати, так как именно в этот день установилась настоящая зима. Ночью выпал глубокий снег, на целый фут покрывший землю, и лед на озере. Передвигаться по нему было очень затруднительно, и мальчикам предстояло позаботиться о лыжах.

Лыжи, изобретение индейцев, в северных широтах Америки совершенно необходимы. В продолжение шести, а иногда даже восьми или девяти месяцев земля бывает покрыта глубоким снегом, иногда, правда, таким твердым, что он в состоянии выдержать человека. Большей же частью, под влиянием таяния или только что выпавшего нового снега, он становится рыхлым, и идти по нему становится трудно и опасно.

Индейцы пользуются лыжами. Они в еще большей степени, чем прочие дикари, зависят от природы, и не имей они возможности ходить на охоту хотя бы в продолжение одного сезона, им всем пришлось бы погибнуть с голоду. Да и так многие из них умирают от голода, и вся жизнь их представляет постоянную борьбу за самое необходимое для существования. Летом у них всего в изобилии; они сотнями убивают буйволов и оленей, вырезая у них одни языки и оставляя все животное на съедение волкам. Зимой зато можно видеть целые их поселки без малейшего кусочка мяса, надеющиеся единственно на удачную охоту для продолжения существования.

Но вернемся к вопросу о лыжах, посмотрим, что это такое, и поучимся, как их делать. Каждый мальчик, ловивший зимой в западню воробьев, делал это посредством обруча, переплетенного нитками или тоненькими веревочками. Представьте себе этот же обруч, но продолговатой формы с частым переплетом из перевитых оленьих ремешков — и вы получите представление о настоящих индейских лыжах. Они обыкновенно имеют три-четыре фута в длину и около фута в ширину в самой широкой своей части, постепенно сужаясь к обоим концам. Рама делается из легкого, крепкого дерева и тщательно гнется и полируется ножом. Особенно пригодны для лыж ветви серой банксовой сосны, которая очень ценится при выделке шестов для вигвамов, ребер пирог и других необходимых индейцам принадлежностей. Индейцы употребляют так много этого дерева на приготовление стрел, что оно даже получило от канадских путешественников название стрелочного дерева.

Когда рама выгнута подобающим образом, в середине ее в нескольких дюймах друг от друга ставятся две поперечные распорки, назначение которых — служить опорой для ног и придать крепость всему сооружению; затем делается переплет, покрывающий все пространство между рамой, за исключением маленького местечка спереди для свободного движения носка ноги во время ходьбы. Переплет обыкновенно делается из ремней невыделанной оленьей кожи или же из свитых вместе кишок и очень напоминает переплет ракетки, употребляемой при игре в теннис.

Готовая лыжа прикрепляется к ноге ремнями. Пара их покрывает пространство в шесть и более футов, что совершенно достаточно, чтобы держать на рыхлом снегу самого тяжелого человека. Индейцы носятся на лыжах подобно конькобежцам.

Форма лыж не у всех индейских племен одинакова. Так, например, индейцы племени чипиева делают раму прямой с одной стороны, так что лыжа надевается всегда только на определенную, левую или правую, ногу. Чаще, впрочем, они годятся без различия для обеих ног.

Сознавая необходимость лыж, мальчики принялись за дело, намереваясь смастерить их не менее четырех пар. Главным и очень опытным руководителем был Норман. Он не хуже любой индианки умел выгибать раму и плести переплет. Другие, разумеется, помогали ему. Люсьен разрезал кожу американского оленя на тонкие ровные ремни; Базиль с трудом пробрался в лесок, в котором он нашел ежа, принес оттуда веток серой сосны для рам и вместе с Франсуа очистил их от хвои и веточек и распарил на горячих углях, прежде чем передать Норману.

Работа эта заняла несколько дней, но в конце концов каждый мальчик имел подходящую к его росту и весу пару лыж.

Следующей их заботой было заготовить себе запас мяса. Оленя им было достаточно на ближайшее время, но не могло хватить надолго, так как у них не было ни хлеба, ни чего-либо другого, чтобы есть одновременно с ним. Между тем люди в их положении нуждаются в гораздо большем количестве пищи, чем те, которые живут в больших городах и едят разнообразную пищу. Даже компании, занимающиеся пушным делом, выдают каждому своему охотнику такое количество пищи, которого при обыкновенных условиях хватило бы на целую семью. Так, например, в некоторых местностях территории Гудзонова залива каждый член промысловой партии получает в день по восемь фунтов буйволового мяса. Поэтому нельзя было рассчитывать, что оленя хватит на продолжительный срок, и нашим путешественникам предстояло позаботиться о заготовке на зиму достаточного количества сушеного мяса. Им надо было также подумать и об одежде, так как той, которой они были снабжены, было недостаточно для суровой зимовки на берегу Невольничьего озера. Следовательно, надо было убить много оленей и выделать шкуры для того, чтобы все имели новую одежду и меховые одеяла.

Как только лыжи были готовы, Базиль и Норман стали ежедневно отправляться на охоту, возвращаясь в лагерь лишь с наступлением вечера. Иногда приносили они с собой шкуру и лучшие части мяса канадского оленя. Этот олень больше своего родича — оленя Бесплодной Земли — и весит почти полтораста фунтов, но мясо его и шкура значительно худшего качества. Иногда убивали они более мелкую дичь, а несколько раз возвращались, не сделав ни единого выстрела. Однажды им особенно повезло, они перебили целое стадо американских оленей, состоявшее из пяти голов: старого оленя, молодого, рога которого не имели еще разветвлений, самки и двух телят. Они долгое время преследовали их, пока наконец не попали в долину с очень глубоким снегом, в котором олени и завязли. Накануне шел сильный дождь, подмерзшая за ночь вода образовала корку, которая до крови разрезала ноги оленей при каждом их шаге, так что их легко было выслеживать. Базиль и Норман, несясь по снегу на лыжах, скоро настигли их и уложили всех до единого. Они разрезали их на части и повесили шкуры и куски мяса на высокие ветки деревьев, чтобы сохранить их от волков и росомах. По окончании этой работы вся местность имела вид огромной бойни. На следующий день мальчики построили грубые санки и, придя на указанное место, перевезли на них мясо в лагерь. Около хижины разложили громадные костры и в продолжение нескольких дней разрезали и вялили добытое мясо. Будь наши путешественники уверены, что мороз продержится всю зиму, им не было бы нужды принимать такие предосторожности, так как мясо уже теперь было твердо, как камень. Но они знали, что внезапная оттепель испортит его, и не хотели рисковать.

Теперь у них был достаточный запас мяса, и охота продолжалась с меньшим рвением, единственно как средство раздобыть свежее мясо, которое, конечно, вкуснее сушеного. Охота также доставляла им развлечение и моцион, и то и другое необходимо было для их здоровья. Самым пагубным в их положении была бы праздность и лень, непременно ведущие за собой скуку и болезни. Впрочем, они не всецело избегали скуки. Иные дни бывали настолько холодны, что не было возможности выйти на воздух. Такие дни проводили они в хижине, сидя вокруг огня за чисткой ружей, починкой сетей и одежды и другими подобными занятиями. Люсьен делился с товарищами своими познаниями, Норман рассказывал о своих путешествиях по арктическим странам, присоединяя к ним много охотничьих рассказов. Франсуа вставлял шутки, Базиль был отличнейшим слушателем, что немало способствовало удовольствию от разговора, и наш квартет даже эти дни не находил скучными.

Но все хорошо в меру. С месяц или два они отлично переносили подобную жизнь, но мысль, что она продлится еще около шести месяцев, скоро начала угнетать их, и они жаждали перемен. Случаи на охоте, которые в другое время заинтересовали бы их, перестали казаться занятными; жизнь их была слишком монотонной. Почти все они имели деятельные характеры и были достаточно взрослыми, чтобы понимать цену времени. Такая отчужденность от цивилизованной жизни и невозможность заняться чем-либо полезным и интересным казалась им невыносимой, и они стремились изменить свое положение.

Однажды, рассуждая об интересовавшем их всех вопросе, Базиль высказал очень смелую мысль. Он предлагал бросить лагерь и продолжать путешествие. Остальные очень удивились его плану, но были в подходящем состоянии, чтобы обсуждать его… Франсуа сразу стал на сторону Базиля; Люсьен, более осторожный, не то чтобы противоречил ему, но подчеркивал трудности и опасности, с которыми сопряжено путешествие. Все обратились к Норману, сознавая, что он лучше других мог разрешить этот вопрос.

Норман признавал все опасности, указанные Люсьеном, но думал, что их можно побороть с помощью осмотрительности и осторожности. В общем, он одобрял план Базиля, который и был принят. Быть может, на этот раз обычная осторожность Нормана была несколько умерена естественным желанием поскорее добраться до дому. Он отсутствовал около двух лет и стремился скорее увидать отца и старых товарищей в форте. Кроме того, всеми руководило и честолюбие: они знали, что совершить подобное путешествие считалось очень трудным, и тем сильнее хотели проделать его. Опасность сама по себе имеет свою притягательную силу для таких, как Базиль. Решено было покинуть лагерь и продолжать путешествие.

Глава XXIX
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛЫЖАХ

Мальчики не теряли времени. Они уже имели почти все необходимое для дальнейшего пути: удобную одежду, лыжи, кожаные одеяла и меховые рукавицы. Из красного кедра сделали они себе снежные очки. Они состояли из двух маленьких тонких частей, соединенных ремешком, и каждая имела продолговатую щель, через которую можно было смотреть, не будучи ослепленным солнцем. Без этих очков или чего-либо подобного путешествовать в полярных странах очень мучительно, и путники иногда даже теряют зрение. Самая распространенная болезнь между индейцами и эскимосами этих стран — это потеря зрения или болезнь глаз, причиной которой является отражение солнечных лучей в кристаллах замерзшего снега. Во избежание этого Норман и смастерил очки. Из оставшихся шкур они приготовили маленькую палатку и положили ее на свои санки, которые должен был тащить Маренго. Им оставалось лишь связать свою провизию, так чтобы она имела возможно меньший объем, и этого они достигли, согласно обычаю страны приготовив пеммикан. Они истолкли сухое мясо в порошок, всыпали его в нарочно приготовленные для этого кожаные мешочки и залили горячим растопленным жиром. Смесь скоро замерзла и была готова к употреблению. Она могла храниться бесконечно долго, нисколько не боясь порчи. Мясо буйволов, оленей и всякого рода дичь легче всего переносить в таком виде, к тому же пеммикан имеет еще то преимущество, что не нуждается в дальнейшем приготовлении, что тоже очень ценно в этих местах, где часто на большом пространстве не встречается ни одного деревца.

Норман превзошел себя, приготовив пеммикан, и сделал его еще вкуснее, прибавив в него немного ягоды, о которой мы уже говорили, очень распространенной на берегах Красной и Оленьей рек, а именно ирги. Эти ягоды весьма различаются в разных частях Америки и носят разные названия. Даже ботаники по-разному называют их. Но не в имени дело. Важно то, что они чрезвычайно вкусны свежими, а в сушеном виде придают весьма приятный вкус пудингам и пеммикану.

Мальчики набрали их еще на берегах Оленьей реки до начала зимы и высушили, думая, что они могут им пригодиться. Они заготовили целых пять мешков пеммикана, каждый весом более тридцати футов, и положили один из них на санки вместе с палаткой, топором и некоторыми другими вещами. Остальные несли сами мальчики, что вместе с ружьями и одеждой составляло довольно большую тяжесть.

Закончив все приготовления, путешественники простились со своей бревенчатой хижиной, в последний раз посмотрели на свою маленькую пирогу, стоявшую у входа, и, взвалив на плечи ружья и мешки с пеммиканом, пустились по замерзшей поверхности снега.

Они предварительно обсудили направление, которого решили держаться, лишь после долгих препирательств придя к соглашению. Люсьен советовал идти по берегу до реки Маккензи, которая, конечно, была замерзшей. Русло ее служило бы им указателем, а в случае недостатка провизии он предполагал, что дичь вернее может попасться по этой реке, так как ее берега до самого моря покрыты лесом.

Совет Люсьена был хорошо обоснован, тем не менее Норман предложил держаться противоположного направления. Им пришлось бы слишком удалиться на запад, чтобы добраться до выхода реки Маккензи из озера, да и сама она была чрезвычайно извилиста, в иных местах делая почти полный круг. Следуя по ее течению, они, по мнению Нормана, почти удвоили бы свой путь. Гораздо ближе, — говорил он, — идти прямо на северо-запад и таким образом достичь реки Маккензи при впадении в нее другой большой реки, Горной.

Его мнение одержало верх, несмотря на протесты Люсьена. Норман сам не знал ничего наверняка относительно предлагаемого им пути, так как до того путешествовал по реке Маккензи летом и, конечно, в пироге с промышленниками или путешественниками. Он знал только, что этот путь несравненно короче другого. И хотя Люсьен и напоминал им пословицу «тише едешь — дальше будешь», другие не слушались его. Но еще до окончания путешествия мальчики убедились в ее справедливости, и урок, полученный ими, надолго сохранился в их памяти. Теперь же, не предчувствуя того, что их ожидает, они весело пустились в путь.

Первые три-четыре дня прошли без всяких приключений. Ежедневно проходили они около двадцати миль. Южане скоро освоились с лыжами и скользили по снегу со скоростью трех или четырех миль в час; Маренго и санки не задерживали их: хотя на санках было не менее шестидесяти фунтов, они не представляли большой тяжести для огромного пса, который без особых усилий тащил их за собой. На нем была аккуратно пригнанная сбруя, состоявшая из ошейника со спинным ремнем и постромками, сходящимися сзади у передка саней. В узде не было нужды, так как Маренго сам следовал за мальчиками. Сани состояли из трех гладких и легких досок, соединенных поперечными дощечками. Передок их был слегка загнут кверху, чтобы не закапывался в снег, и к нему-то и прикреплены были постромки. Вещи были так плотно уложены и привязаны к саням, что даже когда сани опрокидывались, они не разваливались и могли быть скоро приведены в порядок. Маренго шел по следам мальчиков, обходя деревья, кочки, камни и другие неровности. Когда путь его пересекал заяц или кролик, он не бросался за ним, понимая, что на него возложены более серьезные обязанности. Каждый вечер мальчики останавливались на берегу какого-нибудь озера или реки, где можно было разложить костер. Воду доставали они из маленькой проруби. Палатку разбивали в защищенном месте.

На пятый день их странствий лес стал редеть, а к вечеру они очутились в местности, где деревья попадались лишь отдельными небольшими группами и были мелкими и хилыми. На следующий день им попадалось еще меньше деревьев, и, когда настало время ночлега, они должны были довольствоваться одними ветками ивы для своего костра. Они были на границе громадной пустыни, Бесплодной земли, занимающей всю северную половину Американского материка от Невольничьего озера до Ледовитого океана на севере и Гудзонова залива на востоке. Название ее как нельзя более подходящее, потому что на всем земном шаре вряд ли найдется более бесплодное и пустынное место, не исключая африканской Сахары. Обе эти пустыни одинаково велики и опасны для путешественников, и как там, так и здесь, люди часто погибают, хотя и от разных причин. В Сахаре они гибнут от жажды, здесь — от голода. Воды здесь более чем достаточно, а где ее нет — снег вполне заменяет ее. Вся страна состоит из холмов и скал гранита, гнейса и других первичных пород, покрытых тощим мхом, лишаями, редкими ивами по берегам рек и низкорослыми березами, серыми соснами в несколько дюймов высотой, часто даже стелящимися по земле. Между скалами пролегают долины, в глубине которых непременно лежит озеро или протекает река, зимой трудно различимая под своим снежным покровом. Нигде не видно ни малейшего признака жизни. В воздухе ни звука; весь мир кажется вымершим и покрытым холодным саваном.

Среди такой природы и очутились наши путешественники на седьмой день своего странствования. Они не раз слыхали о Бесплодной земле, об опасностях и лишениях, которым подвергаются путешественники, попавшие туда, но действительность оказалась еще ужаснее. По мере удаления от лесных областей их опасения, вызванные видом безотрадной пустыни, все увеличивались. Они были серьезно озабочены, так как не имели понятия о величине этого бесплодного пространства, лежащего на их пути. Рассчитав свою провизию, они нашли, что запасов хватит им на месяц. Это отчасти успокоило их. Но мысль, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство или трудности путешествия могут задержать их, не переставала тревожить их. С каждым днем местность становилась более дикой и гористой. Им приходилось делать большие крюки, чтобы обойти попавшиеся на пути пропасти и горы. И теперь они делали в день не более пяти миль.

Несмотря на все эти трудности, они, по всей вероятности, благополучно перебрались бы через пустыню, если бы не неожиданный несчастный случай, который не только разбил все их расчеты и предположения, но подверг их самих серьезнейшей опасности.

Глава XXX
БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ

Бесплодная Земля не вполне лишена жизни. Даже зимой, когда трудно представить себе, что какое-либо живое существо в состоянии найти там пропитание, тут есть свои обитатели. Природа отлично приспосабливает животных к окружающей среде, и те из них, которые обитают в пустыне, наверное, погибли бы в более благоприятных условиях. Мы видим нечто подобное и среди людей: переселите эскимоса из его снежных ледяных пространств в теплую, цветущую Италию — вряд ли будет он доволен переменой!

Вместе с некоторыми другими зверями волки остаются на зиму на Бесплодной земле. Чем они существуют, питаются — составляет загадку даже для натуралистов. Правда, иногда попадаются им какие-то животные, но встречаются волки и в тех местах, где нет ни малейшего следа какого-либо другого живого существа.

Волки — самые распространенные животные на земном шаре и водятся почти повсеместно. В Америке они встречаются во всех трех поясах, начиная с мыса Горн до самых северных пунктов, исследованных человеком. Они составляют обычное явление в тропических лесах Мексики и Южной Америки. Живут они и в лесах, и в долинах, и всюду чувствуют себя как дома. В Северной Америке известны две разновидности волков: степной, или лающий волк, о котором мы уже говорили, и обыкновенный, или большой волк. Этот последний, в свою очередь, подразделяется на многие разновидности, отличающиеся величиной, мастью и отчасти сложением. Нрав у всех общий, так что даже возникает вопрос, не являются ли эти отличия у волков случайными, а не постоянными. Некоторые отличия бесспорно случайные, так как в одной и той же семье иногда водятся волчата разной масти; но исследователи последнего времени нашли в Скалистых горах и около них одну или две разновидности, совершенно отличающиеся от обыкновенного американского волка; из них темный волк гораздо крупнее обыкновенного.

Последний, говорят, похож на европейского волка больше других американских волков, которые вообще очень отличаются от своих европейских собратьев. Волки северных широт Америки имеют более короткие уши, морда и лоб их шире, и вообще они крепче и сильнее европейских. Их мех тоньше, гуще и длиннее, хвосты пушистые, лапы более широкие. Европейский волк, наоборот, отличается худобой, имеет острую морду, длинные челюсти, высокие уши, длинные ноги и очень узкие лапы. Быть может, впрочем, различия в их сложении появились вследствие различия условий, в которых они живут. Так, более густая шерсть американских волков зависит от более сурового климата территории Гудзонова залива, где они обитают, а широкие лапы позволяют им лучше держаться на снегу. Волки, встречаемые в южной части американского материка, более походят на пиренейских волков, и автору самому случалось видеть в лесах мексиканских волков, имевших тот же худощавый и трусливый вид. Было бы крайне интересно сравнить волков северных частей Америки с волками Сибири и Лапландии и посмотреть, не обладают ли они одинаковыми особенностями; этот пункт еще не выяснен натуралистами, и, быть может, читатель сам как-нибудь займется этим.

Что касается масти, то волки обоих материков очень различаются в этом плане. В одной Северной Америке их насчитывают более полудюжины, как, например: серый волк, обыкновенный, белый, коричневый, темный, пестрый и черный. Есть также желтые, красные и кремовые. Смотря по местности, преобладает та или другая разновидность; черные волки водятся во многих местах в изобилии; белые встречаются большими стаями. Волки одной и той же масти бывают разной величины и, что особенно странно, смотря по величине, водятся в той или другой местности. Самые большие из них имеют около шести футов в длину, включая хвост, и около трех футов в холке, вместе с торчащим мехом. Хвост обыкновенно составляет около трети всей длины.

Характером и повадками американский волк очень похож на европейского. Он тоже хищник, пожирающий всех маленьких зверьков, которые только попадутся ему. Он нападает на оленей и лисиц, поедает даже индейских собак, несмотря на то, что это его близкие родичи, и их часто принимают за волков. Но и этого недостаточно: в крайности они пожирают даже друг друга. Они обладают лисьей хитростью и, подобно лисице, трусливы и хитры; но, понуждаемые голодом, становятся храбрыми, и были случаи, что они нападали даже на людей.

Американские волки живут в норах с несколькими выходами. Обыкновенно они имеют от пяти до восьми волчат.

За время путешествия по Бесплодной земле мальчики много раз наблюдали их. Это были преимущественно серые волки, очень крупные. Иногда их было сразу штук пять или шесть, и они, по-видимому, провожали мальчиков, так как каждый вечер, когда их вой раздавался невдалеке от лагеря, путешественники узнавали в них тех волков, которых видели днем. Наши герои не старались убить их, отчасти потому, что не нуждались в их мясе и шкурах, отчасти оттого, что их боевые запасы сильно уменьшились, и им нельзя было бесцельно тратить их. Волки поэтому подходили очень близко к лагерю и выли всю ночь напролет. Очевидно, они надеялись на будущее, так как в настоящем не было ничего, что бы могло их привлекать: с самого начала странствия мальчики не убили ни одного животного и не оставляли позади себя ни кусочка пищи.

Однажды вечером путешественники расположились лагерем у склона хребта, через который они только что перевалили. У них не из чего было разложить костер, и они просто выгребли снег с того места, над которым поставили палатку и разложили на земле шкуры. Так как палатка была очень маленькая, то сани с припасами всегда оставались снаружи, у входа, под охраной Маренго, что считалось достаточной гарантией от волков и других хищников, бродивших вокруг.

В описываемый вечер санки стояли на обычном месте, собака была отпряжена, и один или два мешка пеммикана лежали открытыми, так как мальчики еще не ужинали. Шагах в двухстах от них протекала маленькая речонка, к которой Базиль и Франсуа отправились за водой. Один захватил с собой топор, чтобы прорубить лед, другой нес ведро. Подойдя к берегу, они насторожились. На свежевыпавшем снегу видны были двойные линии маленьких точек, шедших в разных направлениях и имевших вид следов какого-то животного. Сначала они усомнились в этом, так как им никогда не приходилось видеть таких мелких следов: следы обыкновенной мыши раза в два больше их. Но, всмотревшись хорошенько, они различили отпечаток пяти маленьких пальцев с когтями на концах; не оставалось никакого сомнения, что какое-то крохотное живое создание недавно побывало в этом месте. Мальчики остановились и огляделись кругом: на всем снежном пространстве не было ни пятнышка, которое выдало бы присутствие зверька.

— Быть может, это была птица, — сказал Франсуа.

— Не думаю, — возразил Базиль, — следы не похожи на следы птицы. Вернее, это животное, ушедшее под снег.

— Но я не вижу ни малейшего углубления в снегу. Давай поищем его.

Они пошли по следам и вскоре наткнулись на стебель высокой травы, возвышавшейся над снегом. Вокруг него частью от ветра, частью вследствие таяния снега, образовалась маленькая ямка. Было очевидно, что зверек спускался вниз под снег около этого стебля. Мальчики заметили и другие следы, удалявшиеся от травы, что доказывало, что животное должно было таким же путем подниматься наверх. Очень заинтересованные своим открытием, они позвали Люсьена и Нормана, которые не замедлили явиться в сопровождении Маренго. Люсьен сразу объявил, что следы принадлежат крохотной землеройке, самому маленькому четвероногому, встречающемуся в Америке. Их, очевидно, было несколько штук, так как видны были другие точки на снегу, и верхушки многочисленных стеблей травы возвышались над поверхностью, каждый с ямкой у основания, через которую землеройки могли спускаться и подниматься.

Норман, и раньше видавший этих животных, посоветовал в полной тишине подождать некоторое время, надеясь, что какой-нибудь зверек выйдет на поверхность. Мальчики сбились в кучу и безмолвно и неподвижно наблюдали за стеблями. Скоро показалась головка не больше горошины, за ней последовало тельце, не превышавшее своим размером крупный крыжовник. Оно кончалось хвостиком длиною в дюйм, суживающимся к концу, как у мышей. Крохотное создание было покрыто густым гладким мехом, сверху коричневым, с боков и на брюшке более желтым. Сидя на ровной поверхности снега, землеройка представляла довольно своеобразное зрелище.

Мальчики шепотом совещались о том, как поймать ее, как вдруг Маренго, которого до тех пор сдерживал Базиль, неистово залаял и, вырвавшись от хозяина, бросился к лагерю. Все удивленно посмотрели ему вслед и, к своему ужасу, сразу поняли его странное поведение. Вокруг палатки и подле входа в нее виднелись волки. Они торопливо прыгали и тормошили что-то на земле. Это были мешки с пеммиканом, частью уже съеденным ими, частью рассыпанным по снегу.

Мальчики с неистовым криком бросились к палатке. Маренго уже был среди волков и вцепился в одного из них. Не подоспей мальчики вовремя, он, конечно, погиб бы. Но те были уже близко, и испуганные волки обратились в бегство. К ужасу мальчиков, каждый уносил в пасти по мешку пеммикана, что нисколько не замедляло их бег.

— Мы погибли! — воскликнул в отчаянии Норман. — Все наши запасы потеряны!

Он был прав. В следующее мгновение волки исчезли по ту сторону хребта и, несмотря на то, что мальчики схватили ружья и бросились за ними, они не настигли ни одного из них.

У них не оставалось ни крошки пеммикана, только то, что было разбросано по снегу пировавшими волками. Пришлось лечь спать без ужина, и голод, соединенный с неотступной мыслью о грозящей голодной смерти, совершенно лишил их сна.

Глава XXXI
КАМЕННЫЙ ЛИШАЙНИК

Они поднялись на рассвете. Тревога и голод одолевали их; у них не было ни кусочка съестного. Кругом — ни одного живого существа, ничего, кроме безбрежной снежной поверхности с торчащими кое-где голыми скалами. Даже волки, и те отстали, точно зная, что им нечем больше поживиться.

Положение путешественников было поистине ужасно: им предстояло, быть может, еще много дней идти по этой пустыне, не находя себе ни малейшего пропитания. Они сознавали, что не в состоянии выдержать и нескольких дней, так как уже теперь чувствовали мучительные приступы голода — уже сутки провели они без еды, волки накануне прервали их приготовления к обеду. Оставаться на месте было бесполезно. Они сложили палатку и немедля пустились в путь. Уменьшившаяся тяжесть их ноши мало утешала их. Они несли теперь только заряженные ружья, так что их шествие напоминало охотничью экскурсию. Они даже шли не прямо перед собой, а, завидев группу ив или какую-либо неровность почвы, делали крюк и осматривали ее в надежде найти хоть какую-нибудь дичь. Но за весь день им не удалось увидеть ни одного живого существа и пришлось и вторую ночь встретить голодными.

Человек может провести много дней без еды, не умирая с голоду, но никогда страдания не достигают той силы, как на третий или четвертый день. Потом голодающий делается все слабее, но уже не страдает так сильно. На третий день страдания мальчиков достигли высшей степени. Они начали жевать куски кожаной палатки и одеял. И хотя на время это как бы успокоило их голод, но сил им не прибавило.

И вот взоры всех все чаще обращались к Маренго. Верный пес не отличался особенной упитанностью: сани и скромные порции очень уменьшили его вес, так что легко можно было пересчитать ребра. Но, несмотря на то, что мальчики согласились бы многое вытерпеть прежде, чем принести его в жертву, голод становился все нестерпимее, и даже Маренго, собака старая и, вероятно, жесткая, начинал казаться им желанной пищей.

Было около полудня. Они поднялись так же рано, как и в предыдущий день. Усталые и ослабевшие, они медленно двигались вперед. Маренго еле тащил сани, так как ослабел не менее мальчиков. Базиль видел голодные взгляды, бросаемые его товарищами на Маренго, и, хотя никто и словом не обмолвился о том, что было у каждого на уме, он отлично понимал их. Он видел угнетенный вид обыкновенно веселого Франсуа, серьезность и сосредоточенность Нормана, бледные щеки и ввалившиеся глаза его любимца Люсьена, и долг его по отношению к товарищам поборол его привязанность к верному псу.

— Мы должны убить его, — сказал он, внезапно останавливаясь и указывая на Маренго.

Остальные тоже остановились.

— Это, пожалуй, единственное, что нам осталось! — сказал Норман, внимательно окидывая взором окрестности.

Франсуа тоже согласился.

— Лучше повременить, — сказал Люсьен. — Что касается меня, я свободно пройду еще миль пять.

И он сделал усилие, чтобы выпрямиться и казаться сильным и храбрым. Но Базиль отлично видел, что все это было вызвано лишь порывом великодушия.

— Нет, — сказал он, — нет, мой милый Люсьен, нам надо убить его. Ты совсем ослабел.

— Глупости, Базиль, ты ошибаешься, — возразил тот. — Я отлично могу идти дальше… Ну, хорошо: видите те скалы? Они милях в трех от нас и лежат на нашем пути. Давайте отсрочим смерть Маренго до них. Если мы и до тех пор ничего не найдем, тогда…

И Люсьен, взглянув на собаку, смотревшую ему в глаза, не мог закончить фразу. Она точно понимала, о чем шла речь, и жалобно переводила глаза с одного мальчика на другого. Все с радостью согласились на предложение Люсьена и, взвалив на плечи ружья, продолжали путь.

Люсьен нарочно сказал, что до скал три мили: их было полных пять, а мальчики увеличили их до десяти, так как, еще надеясь найти какую-нибудь дичь, осматривали все встречные кусты. После двух часов утомительного пути они достигли скал, не встретив ни птички, ни четвероногого.

— Мы пройдем эти скалы! — воскликнул Люсьен слабым голосом. — Скалы должны были быть границей, но ведь мы не определили, какая именно их сторона. Так перейдем их, они не должны далеко тянуться!

Подбодренные словами Люсьена, мальчики начали пробираться сквозь скалы по обледенелым тропинкам. Они не прошли и нескольких шагов, как радостный возглас Нормана заставил их остановиться. Не видно было никакого живого существа. А между тем и вид его, и голос свидетельствовали о большой радости.

— В чем дело? — спросили они его.

— Каменный лишайник! — отвечал он.

— Лишайник…

— Да, — ответил Норман, указывая на одну из скал прямо перед собой и в то же время быстро направляясь к ней. Остальные подошли к нему и поняли, о чем говорил Норман. Это было черное сморщенное вещество, очевидно, растительного происхождения, сплошь покрывавшее скалу. Люсьен, как и Норман, знал его, и радость озарила его черты. Что касается Базиля и Франсуа, они ожидали, чтобы товарищи объяснили им, каким образом какой-то лишай мог помочь им в их тяжелых обстоятельствах? Люсьен объявил им, что то, что они теперь видели перед собой, был лишайник такого вида, который в состоянии поддержать человеческое существование. Норман подтвердил его слова и прибавил, что не только индейцы и эскимосы, но и многие путешественники питались этим веществом в продолжение долгого времени и тем избавлялись от голодной смерти. Этих лишайников существует не менее пяти или шести разновидностей. Все они съедобны, но только один из них приятен на вкус. К сожалению, мальчики нашли другую разновидность, так как вкусный лишайник растет на скалах, покрытых лесом, и редко попадается на пустынных пространствах. Тем не менее она была съедобна, и мальчики с рвением начали отдирать ее от скалы. Затем возникло новое затруднение. Лишайник требует варки, а у них не из чего было развести огонь. Вокруг не видно было ни деревца, ни кустика. Итак, их положение нисколько не улучшилось. Что могут они поделать с сырой массой лишайника, который в сыром виде ничем не лучше сухой травы? Вдруг у них блеснула мысль воспользоваться санками. Конечно, костер будет очень маленький и дров хватит лишь на один раз; но и это было лучше, чем ничего. Маренго ничего не имел против того, чтобы мальчики сожгли его санки; всего за несколько часов до того они чуть не послужили для приготовления самого Маренго. Санки уже хотели было ломать, как возглас Базиля, перешедшего на другую сторону скалы, остановил их.

На некотором расстоянии от них он увидел группу ив, за которыми тотчас отправились Базиль и Франсуа. Норман же и Люсьен остались подготавливать лишайник к варке.

Посланные скоро вернулись с большими охапками веток, и мальчики раздули огонь. Лишайник вместе со снегом, так как поблизости не было воды, был положен в котелок и подвешен над огнем. После часовой варки он превратился в мягкую клейкую кашу, которую Норман по вкусу делал то гуще, то жиже, прибавляя лишайника или снега. Затем они сняли котелок с огня и с жадностью набросились на пищу. Несмотря на то, что смесь эта была не особенно вкусна, мальчики очень скоро уничтожили все, что было сварено. Аппетит их не был удовлетворен, но желудки наполнились, и состояние их перестало быть столь мучительным. Норман сказал, что вкус лишайника очень выигрывает, если добавить мяса, но ведь мяса неоткуда было взять. Индейцы варят его с рыбой, добавляют в него икру и очень любят это блюдо.

Путешественники решили провести хоть одну ночь под этими скалами и разбили палатку. Костра они не раскладывали, так как ив было очень мало и они хотели приберечь их для варки лишайника. Они постелили оленьи шкуры внутри палатки и, забившись в нее, старались по возможности согреть друг друга.

Глава XXXII
ПОЛЯРНЫЙ ЗАЯЦ И БЕЛАЯ СОВА

Разбуженные голодом, они поднялись рано. Снова раздули огонь и приготовили новую порцию лишайника, когда вдруг до их слуха долетел знакомый крик птицы. Они подняли головы и увидели на скале пепельную ворону, которая, несмотря на свое название, в сущности, есть не что иное, как сойка. Она наименее красивая из всех разновидностей сойки, бледно-серого цвета и очень неграциозна. Перья ее скорее похожи на волосы, а голос нисколько не искупает общей непривлекательности. Обыкновенно крик ее жалобный и пискливый, хотя иногда она подражает голосам других птиц. Она охотно посещает селения, и нет ни одной станции или форта на северной территории, где бы она не была известна. Но она далеко не желанный гость, так как, подобно своей родственнице, обыкновенной сороке, любит воровать и по целым дням следует за охотником, расставляющим свои капканы, для того чтобы, как только он удалится, похитить приманки. Она часто таскает из фортов и лагерей разные мелкие вещицы и притом настолько смела, что иногда входит в палатки и вытаскивает оттуда пищу и даже посуду, в которых та находится. Тем не менее путешествующие по этим негостеприимным местам очень любят ее: как только они расставят палатку, — серая ворона уж тут как тут, и посещение ее в стране, где все живое старательно избегает человека, особенно приятно одинокому путнику.

Путешественники наши уже не раз видели этих птиц у себя в лагере и всегда дружески принимали их. На этот раз, впрочем, радость их имела другое основание: птица была обречена на смерть. Франсуа уже схватился за ружье, но был остановлен Норманом. Он заметил другую ворону, прыгавшую недалеко от них, и боялся, что звук выстрела испугает ее, а ему хотелось застрелить обеих.

Скоро подоспела и та ворона, и обе, перебираясь с камня на камень, добрались до палатки. Одна уселась на ее верх, другая же села на край котелка, висевшего над огнем, и внимательно смотрела на него, точно желая разглядеть его содержимое.

Франсуа выстрелил сначала в сидевшую на палатке, затем уже на лету убил и вторую. Их сразу же ощипали и бросили в котел. Обе весили вместе не более шести-семи унций, но и это что-нибудь да значило в их положении; вороны вместе с лишайником составили неожиданно вкусный завтрак.

Лишайников больше не было видно; мальчики напрасно обыскали все окрестные скалы и нашли лишь такое ничтожное его количество, которого не хватило бы даже на один раз. Поэтому было решено, не теряя времени, двинуться дальше, и скоро они снова очутились среди снежной пустыни. Опять прошел целый день, а им не попалось ни единого живого существа, ничего съедобного, даже ни кусочка лишайника. Вечером они расположились лагерем на открытой равнине, без единого дерева или скалы, могущей защитить их.

Вопрос о Маренго был снова поднят на следующее утро. Как и в предыдущий раз, Люсьен вступился за него. Он опять предложил поискать счастья у видневшегося холма и лишь в случае неудачи пожертвовать Маренго. Остальные согласились с его мнением, и мальчики снова пустились в путь.

Дорога до холма показалась им чрезвычайно длинной и тяжелой: они все были утомлены и голодны. И до самого холма они не встретили ни одного живого существа.

— Скорее на холм! — вскричал Люсьен слабым голосом, подбадривая товарищей.

Они взобрались на холм. Маренго медленно плелся за ними, усталый и печальный. Он как будто предчувствовал свою судьбу.

Наконец они были наверху. Вершина холма представляла собой небольшое плоскогорье, приблизительно ярдов триста в диаметре, и была покрыта толстым слоем снега. Над ним кое-где высились головки засохших трав. Ничего живого не было видно: птицы и землеройки, и те не укрылись бы от взоров мальчиков на этой гладкой поверхности. Одного взгляда на нее достаточно было, чтобы убедиться в полнейшей необитаемости этой местности.

Они остановились, не будучи в силах продолжать путь. Маренго тоже добрел до вершины и стоял немного в стороне от них, запряженный в санки.

— Ты должен сделать это! — хрипло сказал Базиль Норману, не глядя на него. Люсьен и Франсуа подошли к краю холма и как будто смотрели вниз. У всех был удрученный вид, а Франсуа старался незаметно смахнуть со щеки слезу.

Норман взвел курок, и мальчики ждали выстрела, как вдруг в это самое мгновение темная тень, двигавшаяся по склону холма, привлекла их внимание. Их одновременный возглас остановил Нормана, готового уже спустить курок; он повернулся к ним и, следуя за их взглядами, увидел в воздухе огромную птицу, величиною с орла, оперением похожую на лебедя. Она была бела, как снег, над которым пролетала, и Норман сразу признал ее: ее толстая, короткая шея и большая голова, широкие белоснежные крылья не оставляли ни малейшего сомнения. Перед ними была белая большая сова полярных широт.

Ее появление сразу изменило намерения мальчиков, Норман опустил ружье и вместе с другими жадно следил за птицей.

Белая сова, пожалуй, самая красивая и в то же время одна из самых сильных птиц Америки. Она — птица полярных стран и среди зимы встречается в полярном поясе обоих материков, хотя в это время года спускается и южнее. Она водится и в полярной пустыне, и в лесах. В первой она садится прямо на снег, от которого отличить ее бывает очень трудно. Природа наделила ее всем необходимым для борьбы с холодом: ее перья густы и пушисты и покрывают ее сплошь; лапы величиной с лапы порядочной собаки. Даже клюв, и тот почти совершенно скрыт под массой перьев, покрывающих ее голову.

Сова считается обыкновенно ночной птицей, но в северных широтах этот эпитет не подходит к ней — она охотится днем, даже в самый полдень. Иначе как могла бы она существовать во время полярного лета, когда день продолжается несколько месяцев подряд?

По меньшей мере дюжина разновидностей сов посещает территорию Гудзонова залива. Самые большие из них — пепельные совы, размах крыльев которых составляет около пяти футов. Некоторые совы перекочевывают осенью на юг, другие остаются на севере, где питаются зайцами и другими маленькими четвероногими, тоже остающимися там.

Итак, мальчики следили за полетом совы. Франсуа держал ружье наготове, но птица держалась слишком далеко от них и вскоре исчезла с жалобным криком, напоминающим человеческий стон. С грустью смотрели ей вслед наши путешественники. Они заметили, что при первом своем появлении сова как будто только начинала свой полет. Следовательно, решили они, она должна была подняться с того холма, на котором они находились. Они внимательно огляделись кругом, но не нашли ни одного деревца, на котором она могла сидеть. Очевидно, она сидела прямо на снегу, и только ее цвет помешал им раньше заметить ее. Вдруг их взгляд упал на предмет, заставивший их еле сдержать восклицание и поднять ружья: на снегу лежало что-то похожее на ком снега. Но при более внимательном взгляде можно было различить два черных круга, а над ними два продолговатых темных пятна. Затем проступила форма всего животного, сидевшего скорчившись на снегу. Черные круги были его глазами, а пятна над ними — кончиками его длинных ушей. В животном нетрудно было узнать зайца.

— Тсс! — прошептал Норман. — Будьте осторожны, предоставьте его мне!

— Разве мы не можем помочь тебе? — спросил Базиль.

— Нет, — отвечал Норман. — Не трогайтесь с места и держите собаку. Я справлюсь с косоглазым, если он не слишком напуган криком совы. Я уверен, он не был в таком состоянии до появления совы. Быть может, мне удастся вовремя добраться до него. Хорошо еще, что солнце так высоко. Держите собаку наготове, но не спускайте ее раньше времени.

Он отдал эти приказания быстро и вполголоса и пошел прочь от товарищей. Но шел он не в сторону зайца, а скорее от него. Его путь, впрочем, скоро превратился в окружность, центром которой был заяц, а диаметром — ширина вершины. Он несколько раз совершил полный круг, все время не спуская глаз с притаившегося животного. Постепенно он уменьшал диаметр круга, по спирали приближаясь к зайцу. Тот внимательно следил за ним, любопытство боролось в нем со страхом. К счастью, как Норман уже сказал, солнце стояло высоко в небе, и его тень была очень маленькой. В противном случае заяц, испуганный ею, убежал бы гораздо раньше, чем Норман подошел бы к нему на расстояние выстрела.

Сделав четыре или пять кругов, Норман стал двигаться все медленнее и, наконец, остановился почти против товарищей. Те следили за ним с сильно бьющимися сердцами, так как знали, что их жизни и жизнь Маренго зависели от удачного или неудачного выстрела. Норман выбрал место с тем расчетом, что если бы заяц бросился бежать, то кто-нибудь из мальчиков мог легко застрелить его. Он уже готов был нажать курок, как вдруг на снегу снова показалась большая движущаяся тень и громкий человекоподобный крик рассек морозный воздух. Заяц вдруг вскочил и со всех ног бросился бежать. В то же мгновение сова круто повернула и полетела за ним.

Заяц бежал в сторону от мальчиков, но оказался на расстоянии выстрела от них. Сова все летела над ним. Не пробежал он и дюжины шагов, как раздался выстрел, заяц подскочил и, убитый наповал, свалился в снег. Второй выстрел последовал за первым, раздался дикий крик, и трепещущая громадная сова тоже свалилась на землю. Все взоры обратились на Франсуа, который, как маленький божок, стоял в облаке голубого дыма. Маренго бросился к сове, которая неистово щелкала на него своим клювом. Но тот не испугался, схватил ее за горло, и сова перестала трепетать. Грустная участь Маренго на время была отсрочена, и, казалось, он понимал это, так как с радостным лаем стал носиться по снегу.

Мальчики подбежали к зайцу, который оказался полярным зайцем, причем крупным экземпляром, не менее пятнадцати фунтов весом. Его мех, белый и нежный, как лебяжий пух, был в крови. Он был еще жив; сердце слабо билось, и прекрасные глаза его грустно блестели. Его и сову привязали на санках и тотчас же пустились в путь, так как намеревались остановиться под прикрытием скалы.

— Здесь неподалеку непременно должен быть лес! — сказал Норман. — Я никогда не встречал эту породу зайцев далеко от леса.

— Ты прав, — согласился с ним Люсьен. — Полярный заяц питается ивами, земляничником и лабрадорским чаем. По всей вероятности, какое-то из этих растений должно быть поблизости.

Меж тем они достигли противоположного склона холма и, к великой радости, увидели в открывавшейся их взорам долине несколько групп ив, тополей, берез и серых сосен, к которым и спустились. Тотчас застучал топор, и через несколько минут к небу потянулся дым, весело клубясь в ясном зимнем воздухе.

Глава XXXIII
ПРЫГАЮЩАЯ МЫШЬ И ГОРНОСТАЙ

Как ни велик был заяц, мальчики сразу уничтожили бы его, если бы не доводы Люсьена, убедившего их ограничиться половиной и обещавшего приготовить из другой вкусную похлебку. Голова, лапы и другие негодные части достались Маренго. Сову приберегли на следующий день. Норман знал, что мясо ее почти так же бело, как ее перья, и чрезвычайно нежного вкуса.

Они решили не двигаться дальше до следующего утра, но было еще светло и, подкрепившись, они решили посвятить остаток дня охоте. Им было очень важно добыть еще дичи. Совы хватило бы еще на раз, а других запасов у них не было. Долина, в которой они находились, казалась оазисом среди бесплодной пустыни, и им необходимо было употребить все свои силы на пополнение запасов. Недалеко от лагеря виднелось небольшое озеро, окруженное ивами, тополями, серыми соснами и низкорослыми березами. На склоне холмов росли полярная толокнянка, ягоды которой являются излюбленной пищей многих животных, и лабрадорский чай, листья которого очень любимы полярными зайцами, так что путешественники не сомневались в том, что в этой местности должны водиться эти зайцы. На снегу нашли они следы этого и других животных, так как известно, что где водится одна порода, непременно найдутся и другие, связанные друг с другом борьбой за существование.

Люсьен скоро убедился в справедливости этого мнения. Он один остался у палатки, когда все отправились на охоту, и сидел перед кипящим котелком, в котором варилась заячья похлебка. На сковороде сушились собранные им листья чайного растения, напитком из которых он собирался угостить товарищей после обеда. Он посмотрел кругом, и внимание его было привлечено каким-то предметом, видневшимся на снегу на некотором расстоянии от него. Это было маленькое существо, мышка. Величиной она была с обыкновенную мышь, но резко отличалась от последней своим цветом. Верхняя половина ее была цвета светлого красного дерева, а нижняя вместе с лапками совершенно белая. Это была так называемая белоногая мышь, одна из самых красивых представительниц мышиной породы. Крохотное создание переходило от одного куста толокнянки к другому, очевидно, в поисках ягод, остающихся на них в продолжение всей зимы. Она то бежала подобно всякой другой мыши, то вдруг становилась на задние лапки и делала прыжок в несколько футов. Ей помогал хвост, которым она отталкивалась от снега. Вследствие этого своеобразного способа передвижения она получила название прыгающей мыши, или мыши-оленя, так как, по мнению индейцев, ее прыжки напоминают прыжки оленя. В Америке существуют и другие разновидности прыгающих мышей, прыжки которых еще больше.

Люсьен позволил ей безнаказанно удалиться, так как уже имел случай подробно ознакомиться с этой породой. Он, быть может, и совсем забыл бы о ней, если бы в эту минуту не заметил с противоположной стороны новое животное. Оно было совершенно другого разряда: туловище его было около фута в длину, хотя вряд ли толще мыши. Лапы короткие, но сильные, а передняя часть головы широкая и выпуклая. Хвост его составлял почти половину всей длины и к концу суживался. Он напоминал хорька, разновидностью которого он, собственно, и был.

Это был знаменитый горностай, так высоко ценимый за свой нежный и прекрасный мех, употребляемый для отделки торжественных одеяний. Мех был совершенно белый, за исключением конца хвоста, который был покрыт черными блестящими волосками. Конечно, горностай был в своем зимнем одеянии; летом цвет его мало отличается от цвета обыкновенного хорька.

Когда Люсьен впервые заметил его, тот бежал в том же направлении, что и мышь, временами останавливаясь, точно обнюхивая снег. Было ясно, что он бежит по следам мыши. Там, где мышь делала прыжок, горностай останавливался, внимательно обнюхивал все вокруг себя и, снова найдя ее следы, возобновлял преследование. Он вел себя совершенно так же, как собака на охоте.

Люсьен глазами отыскал мышку. Совершенно не подозревая, что ее злейший враг уже близко, она грызла веточку толокнянки. Лишь когда он был в нескольких футах от нее, заметила она его присутствие и в первый момент искала спасения в листьях растения. Но, видя бесполезность этого, сделала прыжок и попробовала спастись бегством. Однако и это не помогло: горностай с живостью кошки схватил ее. Раздался слабый писк, и головка мыши, подобно ореху, треснула под зубами горностая.

Глава XXXIV
ПОЛЯРНАЯ ЛИСИЦА И БЕЛЫЙ ВОЛК

Люсьен схватил ружье, чтобы наказать горностая, который в сущности только повиновался закону природы. Но у мальчика была и другая цель: он хотел сравнить его с горностаями, виденными им на озере Виннипег, которые, как ему казалось, были значительно больше. Он хотел также сравнить его с обыкновенным хорьком, который в этих странах зимой мало чем отличается от горностая, так что охотники даже не делают между ними различия.

Люсьен уже поднимался на ноги, чтобы ближе подкрасться к горностаю, как взор его остановился на другом животном, показавшемся на снегу. Оно тоже было белого цвета, с длинной, пушистой шерстью, острой мордой, торчащими ушами и пушистым хвостом и очень напоминало лисицу своими движениями и осторожностью. Ничего удивительного в этом и не было, так как животным этим была прекрасная полярная лисица.

Принято думать, что в Америке есть всего две или три разновидности лисиц и что они только разновидности европейских пород. Это мнение ошибочно, так как в Северной Америке их не менее дюжины: есть полярная лисица, зимою совершенно белая и обитающая в северных странах; есть пепельная, отличающаяся от первой только цветом; есть так называемая американская, или красная лисица, которая долгое время считалась тождественной европейской. Но и это неправильно, так как они имеют много различий и, как ни странно, эти различия те же, что и между европейскими и американскими волками.

Крестовая лисица получила свое название от двух пересекающихся линий на плечах. Вследствие этой особенности, а также редкости, мех ее ценится дороже меха красной лисицы.

Еще более ценится чернобурая, или серебристая лисица. Мех ее оценивается в шесть раз дороже всех других мехов Америки, за исключением меха морской выдры. Они так редки, что за целую зиму их удается убить не более нескольких штук; и каждая шкура стоит от десяти до сорока гиней, в зависимости от качества. Замечательная шуба, принадлежащая русскому императору, была выставлена на Лондонской выставке 1851 года и оценена в 3400 фунтов стерлингов; вся она состояла из одних шеек лисиц, единственной совершенно черной части лисицы. Георг IV, король Англии, владел мехом чернобурой лисицы ценой в 1000 фунтов стерлингов.

Серая лисица водится южнее и обитает в умеренном поясе Америки, то есть в Соединенных Штатах, хотя попадается и в южной части Канады. В Соединенных Штатах она распространена более других пород, хотя здесь встречается и разновидность красной лисицы, немного отличающаяся от упоминавшейся выше; по всей вероятности, это и есть европейская лисица, завезенная в Америку первыми колонистами.

Кроме этих существует еще одна разновидность, быть может, наиболее интересная из всех и, бесспорно, самая маленькая. Это степная лисица, обитающая в прериях и копающая свои норки вдалеке от всякого леса. Она чрезвычайно пуглива и бегает быстрее всех животных, не исключая антилоп.

Люсьен, завидя лисицу, совершенно забыл о горностае, попятился назад и прильнул к земле в надежде застрелить ее. Он знал, что мясо ее очень ценится, особенно путешественниками в их положении, и надеялся удачным выстрелом увеличить свои запасы. Лисица бежала в его направлении, но не по прямой линии. Она, подобно опытному пойнтеру, старательно обнюхивала снег и, наконец напав на след горностая, с довольным визгом бросилась за ним. Несмотря на то, что след горностая привел ее почти к тому месту, где стоял Люсьен, тот не решался стрелять в нее, так как она бежала чрезвычайно быстро. Он решил дождаться, пока она остановится.

Лиса продолжала бежать по следам горностая, который заметил ее только тогда, когда она была уже в нескольких шагах от него. Он бросил полусъеденную мышь, поднялся на задние лапки и начал злобно плеваться, как настоящий хорек. Но мгновение спустя он переменил свою тактику, — лисица почти настигла его — быстро повернулся и бросился бежать. Через несколько шагов он вдруг остановился и нырнул головой в снег. Лисица стрелой бросилась за ним, и оба исчезли под снегом. Некоторое время поверхность снега около места, где они скрылись, волновалась, но вскоре все успокоилось, и не осталось никакого следа того, что здесь только что были два живых существа, если не считать их следов на снегу, и ямки, в которой они исчезли. Люсьен подбежал к ней, держа ружье наготове, так как был уверен, что лисица скоро выйдет из нее.

Так прождал он минут пять, как вдруг увидел, что снег начал шевелиться шагах в пятидесяти от него. Замерзшая корочка его начала подниматься, и скоро из-под снега показалась голова лисицы. В зубах она держала мертвого горностая. Люсьен уже хотел стрелять, но лисица вдруг заметила его и стрелой помчалась в противоположную сторону, унося с собой и свою жертву. Она скоро оказалась в безопасности, но вдруг круто повернула и побежала в другом направлении. Мальчик внимательно огляделся, ища объяснения этой перемене, и увидел выходящее из-за скалы животное, раз в пять больше лисицы, но в остальном мало чем отличающееся от нее. Оно тоже было совершенно белое, с длинной шерстью, пушистым хвостом, короткими торчащими ушами. Это был большой белый волк.

Он только что заметил лисицу и бросился за ней в погоню. Волк быстро нагонял лисицу и должен был скоро схватить ее. Этого только и ждал Люсьен, надеявшийся, что тогда волк остановится, и ему будет легче застрелить его. Но волк уже заметил приближавшегося Люсьена и, схватив в следующее мгновение лисицу, не останавливаясь и нисколько не замедляя бег, продолжал свой путь.

Лисица сначала билась в его пасти и визжала, подобно щенку, но с каждым мгновением борьба ее становилась слабее и слабее и скоро совершенно прекратилась.

Люсьен ясно видел, что будет бесполезно преследовать волка, и с некоторым разочарованием вернулся к костру. Здесь его ожидала новая неудача: за время его отсутствия листья чайного растения совершенно сгорели. Он все провожал глазами удалявшегося волка, продолжавшего держать в своей пасти мертвую лисицу. Вдруг тот остановился и упал на землю, не выпуская своей жертвы.

Люсьен в недоумении не знал, чем объяснить это; но в этот момент увидел синий дымок, подымавшийся из-за холма и сопровождавшийся звуком выстрела. Вслед за этим показалась и голова в меховой шапке, и Люсьен, узнав Базиля, бросился к нему навстречу. Они оба вскоре стояли над трупом волка и с величайшим удивлением рассматривали его. Большое тело волка было растянуто на снегу, поперек его пасти лежала унесенная им лисица, которая в свою очередь держала в зубах червеобразного горностая, в зубах которого была полусъеденная мышь. Это была яркая иллюстрация борьбы за существование! Человек, и тот, как только что доказал Люсьен, послушен тому же закону. Как бы мы ни философствовали, мы никогда не поймем, почему природа требует гибели одних существ для поддержания других. Но, не понимая причины, мы все же не должны слишком строго порицать самый факт и, по примеру некоторых, находить, что всякое истребление живых существ для своей надобности является преступлением. Те, которые так думают и вследствие этого придерживаются исключительно вегетарианской пищи, рассуждают весьма примитивно. Они не глубоко изучили природу, потому что иначе они знали бы, что каждый раз, когда они срывают пастернак или срезают салат, они так же причиняют боль и смерть. Насколько сильна эта боль, мы в точности не знаем, но можем бесспорно доказать, что растение чувствует. По всей вероятности, растение менее чувствительно, чем животное, и ощущения, испытываемые им, увеличиваются по мере приближения организма к высшим формам жизни. Но изучение этих вопросов, быть может, будет вам очень интересно, когда ваш ум окрепнет, молодой мой друг. Быть может, вам удастся прояснить какие-нибудь из них для общей пользы. Я всем сердцем желаю вам не только изучать природу, но и быть одним из выдающихся толкователей ее и далеко оставить позади себя автора этой маленькой книги, который будет вполне доволен сознанием того, что вы, далеко уйдя вперед по дороге знания, оглянетесь на него с благодарностью как на первого, кто указал вам эту дорогу.

Было ясно, что Базиль, убив волка, не первый раз спускал свой курок: из его сумки торчали когти и концы крыльев большой птицы. В одной руке нес он белого зайца, не полярного, а другую разновидность, гораздо более мелкую, но тоже обитающую в этих местах, а через плечо его была перекинута свирепая дикая кошка, или американская рысь. Птица в сумке была золотым орлом, одним из немногих, решающихся оставаться на зиму в этом суровом климате.

Базиль вернулся один, так как охотники, желавшие воспользоваться всеми преимуществами, разошлись в разные стороны. Скоро подошел и Норман, неся на плечах целого оленя, а через несколько минут раздалось и радостное «ура» Франсуа, выходившего из-за холма и нагруженного наподобие маленького осла двумя связками белоснежных птиц.

Лагерь теперь представлял радостный вид и мог поспорить с дворцовыми кладовыми: вся земля была покрыта всевозможными животными.

Заячья похлебка была готова. Люсьен насушил новых чайных листьев; плотно пообедав, мальчики расселись вокруг огня и начали по очереди рассказывать о своих дневных приключениях. Первым заговорил Франсуа.

Глава XXXV
КРЕЧЕТ И БЕЛЫЙ ТЕТЕРЕВ

— Как вы все можете убедиться, — начал он, — я застрелил птицу, но что это за птица, я решительно не знаю. Одна из них ястребиной семьи, но до сего дня мне никогда не приходилось встречать белого ястреба! Остальные, думаю, белые куропатки. Не так ли, Люс?

— Ты совершенно прав относительно первой, — отвечал тот, беря в руки принесенную Франсуа большую птицу, которая, за исключением нескольких коричневых пятен на спине, была совершенно белая. — Это действительно ястреб или, вернее, сокол. Ведь между ними есть разница.

— Какая же? — быстро спросил Франсуа.

— Главная заключается в строении их клюва. Клюв настоящего сокола гораздо сильнее и в верхней части имеет зуб, соответствующий выемке в нижней. Их ноздри также различны. Как тот, так и другой питаются животными, имеющими горячую кровь, и никогда не едят падали. Они всегда на лету хватают свою добычу, но разница состоит в том, как они это делают. Ястреб ловит свою жертву, пролетая мимо нее по горизонтальной или косой линии; настоящий же сокол бросается на нее сверху совершенно вертикально.

— В таком случае это настоящий сокол, так как я видел, что он схватил свою жертву, упав на нее сверху.

— Это сокол, и из всех разновидностей их, встречающихся в Америке — а их не менее двадцати — эта самая смелая и красивая. Немудрено, что ты в первый раз видишь его: белые соколы живут только на самом севере Америки и даже не доходят до северных границ Соединенных Штатов. Они попадаются в Северной Европе, Гренландии и Исландии и встречаются на севере всюду, куда только проникал человек. Он называется кречетом, а в зоологии известен под названием Falco Islandicus.

— Здешние индейцы, — сказал Норман, — называют его зимней птицей, по всей вероятности, потому, что он один из немногих пернатых остается в здешних краях всю зиму. Промышленникам он известен под именем пятнистого ястреба, так как они бывают более пестрыми, чем этот.

— Совершенно верно. Птенцы почти коричневые и лишь через год или два становятся пестрыми. Только несколько лет спустя делаются они совершенно белыми, хотя редкий сокол бывает без малейшей отметинки.

— Да, — продолжал он, — это несомненно кречет, а те птицы, которых ты называешь белыми куропатками, составляют их главную пищу. Но это не куропатки, а тетерева, так называемые ивовые тетерева.

Говоря это, Люсьен перебирал в руках птиц, которые, за исключением черных хвостов, были совершенно белы.

— Да их здесь две разновидности! — вдруг вскричал он. — Ты одновременно застрелил их, Франсуа?

— Нет, — отвечал тот, — одних я застрелил вместе с кречетом на открытом месте, других — в небольшой рощице. Но я не вижу в них никакой разницы.

— А я вижу ее, — возразил Люсьен, — хотя и признаю, что они похожи друг на друга. Они все имеют черные хвосты, клювы у них тоже черные, но если всмотреться внимательно, ивовые тетерева имеют более крепкий и менее приплюснутый клюв. Да они и крупнее других, горных тетеревов. У них похожие повадки, но ивовые тетерева живут преимущественно в рощах и лесах, тогда как горные держатся на открытых местностях. И те, и другие встречаются вплоть до самых границ исследованного севера.

— Совершенно верно, — сказал Франсуа. — Покинув вас, я пошел по долине и перебирался через высокое открытое место, когда вдруг увидел парившего в воздухе белого сокола. Я остановился и спрятался за скалой в надежде всадить в него пулю. Внезапно он остановился и, сложив крылья, стрелой упал на землю. Целая стая белых тетеревов с шумом поднялась с того места, на которое он опустился, тех тетеревов, которых ты называешь горными. Я видел, что сокол не поймал ни одного из них, и выстрелил им вдогонку. Птицы пролетели с сотню ярдов, затем разом бросились в снег и в одно мгновение исчезли под ним. Я был уверен, что буду в состоянии перестрелять их по мере того, как они будут выходить из-под снега, подошел к сделанным ими ямкам и остановился в ожидании. Недалеко от меня сокол продолжал кружиться в воздухе.

Я раздумывал, что мне предпринять: идти ли дальше или постараться выгнать птиц из-под снега, но вскоре заметил, что снег как раз на том месте, над которым летал сокол, задвигался. Сокол камнем бросился туда и сразу исчез под снегом. В это же мгновение снежная корочка сломалась в нескольких местах, тетерева один за другим выходили из-под нее и моментально улетали. Сокол еще не показывался, и я побежал вперед, чтобы убить его, как только он появится. Когда я был на расстоянии выстрела, он показался на поверхности, держа в своих когтях трепещущего тетерева. Я выстрелил, и оба пали мертвыми на снег.

Я подумал, что, быть может, мне удастся снова напасть на остальных; поэтому я пошел в том же направлении и достиг небольшой рощи, состоявшей из берез и ивы. Идя по ее опушке, я заметил иву, покрытую какими-то белыми предметами, которые я сначала принял за комья снега. Но мне показалось странным, что на других деревьях этих комьев не было. Когда я подошел ближе, то увидел, что один ком шевелится, и понял, что это были птицы, очень похожие на тех, которых я только что видел и которых разыскивал. Я осторожно подкрался и выстрелил. Результат перед вами.

Франсуа с торжеством указал на груду птиц и замолчал, предоставив Базилю рассказывать о своих похождениях.

Глава XXXVI
ЗАЯЦ, РЫСЬ И ЗОЛОТОЙ ОРЕЛ

— Франсуа, — начал тот, — назвал свое приключение птичьим. Я могу назвать свое таким же, потому что и в моем приключении замешана птица, самая благородная птица --орел. Я вам о нем расскажу.

Выйдя из лагеря, я, как вы знаете, направился в долину. Пройдя с четверть мили, я вышел на обширное открытое место, кое-где поросшее кучками карликовых берез. Так как Люсьен говорил, что они — любимая пища американских зайцев, я стал искать следы и действительно скоро напал на следы зайца. Держа Маренго на привязи, я пошел по ним, и они привели меня к кустарнику, но зайца там не было; следы уходили в противоположную сторону. Я был готов направиться туда же и вдруг увидел это животное. — Базиль указал на рысь. — С первого взгляда я принял его за нашу луизианскую дикую кошку, но потом увидел, что оно вдвое больше и что шерсть его более серая. Животное было от меня ярдах в ста. Крадучись, рысь направлялась почти наискось к заячьему следу и меня не замечала, так как я был скрыт от нее кустами. Я было хотел отпустить Маренго и сам броситься вперед, но потом решил подождать немного, рассчитывая, что рысь остановится и я смогу приблизиться к ней. Поэтому я остался за кустами и удержал Маренго у своих ног.

Наблюдая за кошкой, я заметил, что она идет не по прямой линии, а описывает круг. Круг этот имел не более ста ярдов в диаметре; в короткое время животное прошло по его окружности и вернулось к месту, где я его впервые увидел. Оно не остановилось, а пошло дальше, но не по старым следам, а по меньшему кругу. Но оба эти круга имели общий центр, и так как глаза животного были обращены к центру, то я был уверен, что там найду причину странного поведения зверя. Я посмотрел в этом направлении. Сначала я ничего не увидел, то есть ничего, что могло бы, казалось, привлечь хищника. Там рос очень низкий и редкий ивовый кустарник. Я ясно видел, что ни в кустарнике, ни около него не было ни одного живого существа. Снег покрывал корни ивняка, и даже мышонок с трудом мог бы укрыться между ними так, чтобы я его не заметил с того места, где стоял. И все-таки я не мог объяснить странные маневры рыси только близостью добычи; я опять внимательно осмотрел каждый дюйм земли. На этот раз я увидел, к чему стремился зверь. Подле куста выделялись на снегу две параллельные темные полоски; я бы не обратил на них внимания, если бы они не двигались в одном направлении. Я различил, что это были уши животного, а вглядевшись еще пристальнее, увидел и белую мордочку, но туловище животного было под снегом. На белой головке я увидел темные пятна — глаза. Сперва я подумал, что это полярный заяц, такой же, как мы только что убили, но виденные мною следы не могли принадлежать этому животному. Вспомнив, что кролик в этих местах тоже белеет на зиму, я решил, что его-то я и вижу.

Конечно, все эти соображения промелькнули у меня в одно мгновение. А рысь, все суживая круги, приближалась к намеченной жертве. Я вспомнил хитрость Нормана в охоте на полярного зайца; то же проделывало животное, которое, говорят, руководствуется только инстинктом. Наконец рысь остановилась, подобрала лапы, изогнула спину, как разозленная кошка, и прыгнула к своей жертве. Зверек едва успел опомниться, как вторым прыжком рысь наскочила на него. Я услышал детский писк кролика, но облако взвившегося снега скрыло от меня и рысь, и ее жертву, а когда оно рассеялось, беленький зверек, уже мертвый, висел в зубах хищника.

Я обдумывал, как бы мне поосторожнее и половчее подкрасться к рыси на расстояние выстрела, как вдруг услышал чей-то крик. В тот же момент тень легла на снег. Взглянув вверх, я увидел ярдах в пятидесяти от земли большую птицу. Я сразу же узнал орла, но сначала подумал, что это молодой белоголовый орел, — как вы знаете, у этой породы голова и хвост белеют, когда им уже несколько лет. Но огромные размеры птицы указывали, что я ошибся. Это должен был быть большой золотой орел Скалистых гор.

Увидя орла, я понял, что он тоже считал кролика своей добычей и, видя ее похищенной другим хищником, испустил крик разочарования и гнева.

К моему удивлению, орел не улетел, потеряв добычу, а с новым криком стремительно бросился на соперника.

Последний при первом крике орла остановился, выпустив жертву на землю. Он узнал в орле врага; его спина опять изогнулась, глаза засверкали…

Орел слетел с выпущенными вперед когтями и, ранив ими рысь, потому что она громко стала плеваться и рычать, взлетел вверх, но после нескольких кругов в воздухе снова бросился вниз. На этот раз рысь прыгнула ему навстречу: видимо, орел был так смят, что не мог уже взлететь, и борьба продолжалась на земле. Рысь старалась схватить зубами туловище орла, птица отчаянно сражалась крыльями, когтями и клювом. Клочья шерсти и перьев разлетались во все стороны, и взметавшийся снег иногда скрывал от меня соперников.

Сообразив, что самым удобным моментом приблизиться был для меня именно этот, когда ослепленное борьбой животное не заметило меня, я тихо пробрался к кустарнику и, удерживая Маренго на привязи, пополз дальше. У меня был всего один заряд, и так как я знал, что рысь вполне съедобна, но сомневался в пригодности орла для той же цели, то и выстрелил в рысь, уложив ее на месте.

Орел не улетел, его крыло действительно было сломано, но он был еще опасен и изрядно оцарапал Маренго, прежде чем тот с ним совладал. Рысь также оказалась сильно поврежденной, ее шкура была разорвана в нескольких местах, как вы это можете видеть.

Базиль закончил свой рассказ. После короткого промежутка подбросили еще топлива в огонь; Норман, в свою очередь, начал повествование о своих приключениях.

Глава XXXVII
ВЕЩАЯ ПТИЦА И СЕВЕРНЫЙ ОЛЕНЬ

— У меня, собственно, было мало приключений, — сказал он, — и я мог бы назвать их тоже только птичьими приключениями. Я застрелил в этот раз только оленя. Но, пожалуй, вам интересно будет выслушать, как я нашел его.

Первым делом, выйдя на охоту, я влез на этот холм. — Норман указал, на длинный холм по ту сторону озера. — Не видя никаких следов дичи, я хотел было повернуть налево и пойти по вершине в том же направлении, которого придерживался Франк, как вдруг услышал над собой крик птицы. Я поднял голову и увидел довольно странную птицу. Это было что-то вроде совы, но вместе с тем в ней было что-то соколиное.

— Нет сомнения, — перебил рассказчика Люсьен, — что это была одна из дневных сов северных стран; они по виду и повадкам очень напоминают соколов. Особенность эта зависит от долгих летних дней полярного круга, длящихся неделями, вынуждающих этих птиц охотиться за добычей на манер сокола: природа одарила их некоторыми особенностями соколов. У них большая голова и «ушки» настоящей совы, но уши не совиные, а как у всех остальных птиц. Маленькая сова — одна из птиц этой породы.

— Да, — продолжал Норман, — то, что ты говоришь, очень возможно; я знаю только, что эта маленькая птичка — не больше голубя — имеет странную привычку следовать за живым существом целыми часами, все время сопровождая его криком, почему индейцы и назвали ее вещей птицей. Нередко она оповещала их о приближении врагов и часто указывала следы оленя или мускусного быка.

То же случилось и со мной. Я понял по движениям птицы, что за скалами, над которыми она кружилась, что-то есть; поэтому я туда и направился. Стараясь не привлечь к себе внимание птицы, я тихо перебирался с камня на камень, но зоркое существо увидело меня и подлетело с криком ко мне. Чтобы избавиться от него, я подлез под нависшую скалу и подождал, пока птица не переключила свое внимание на тех, кто привлек его ранее меня. Через некоторое время она снова кружилась с криком ярдах в ста от меня, а когда я подошел к тому месту, то увидел на открывшемся передо мной пастбище стадо не менее, чем в пятьдесят оленей. Желая ближе заманить животных, я стал дулом ружья подражать движению оленьих рогов при взмахах головы животного; умея к тому же подражать их голосу, я подманил их на расстояние выстрела и без большого труда уложил на месте одно из наиболее любопытных животных. Остальные от выстрела разбежались. Так закончилось мое приключение, — сказал Норман, — если не считать того, что я протащил фунтов сто на плечах на всем обратном пути. И могу вас уверить, что это была самая неприятная сторона дела.

Этими словами Норман закончил свой рассказ.

Глава XXXVIII

НАПАДЕНИЕ ВОЛКОВ

На следующее утро юноши поднялись рано, на рассвете. День в это время длился всего несколько часов, так как стояла середина зимы и наши друзья находились всего на три-четыре градуса южнее полярного круга. Люсьен, по обыкновению, не оставался в бездействии. Нужно было снять шкуры с убитых животных и разрезать мясо для более удобной переноски. Ни солить, ни сушить его не было надобности, так как оно настолько проморозилось, что могло сохраняться целую зиму. С волка тоже была содрана шкура, но ради его меха; мясо не предназначалось в пищу, хотя день-два тому назад путешественники были бы рады поесть и волчьего мяса.

Очищая тетерева, Люсьен вдруг заметил промелькнувшую на снегу тень птицы. Подняв глаза, он увидел птицу величиной с орла, плавно описывавшую круги в воздухе. Она была пятнисто-коричневого цвета, короткая шея и большая круглая голова указывали на сову. Это была самая большая птица такого рода, какую когда-либо Люсьен видел, и действительно наиболее крупная из водящихся в Америке — именно серая сова.

Желая рассмотреть птицу, а для этого, следовательно, нужно было убить ее, наш натуралист составил план, как к ней приблизиться. Он бросил одного из убитых тетеревов ярдах в тридцати от костра. Тотчас же сова отбросила осторожность и направилась к приманке. Опустившись на землю, она схватила когтями тетерева, готовая его унести, но от выстрела Люсьена упала мертвой на снег.

Едва Люсьен отложил в сторону сову и уселся спокойно поближе к костру, как слух его поразил странный звук или, вернее, ряд повторявшихся звуков, напоминавших собачий лай. Он подумал сначала, что это лает Маренго, преследовавший поблизости оленя, но вслушавшись внимательнее, различил голоса нескольких животных и нашел, что они скорее принадлежат волкам, чем собакам. Так оно и было. Через мгновение на холме, по ту сторону озера показался олень и во весь опор пустился к воде.

Шагах в двадцати от него неслась с воем стая животных, очевидно, его преследовавших. Их было с дюжину, и Люсьен узнал в них волков. Большинство волков были пятнисто-серыми с белым, а некоторые — совершенно белыми.

Олень выиграл несколько шагов, достигнув откоса холма, спускавшегося к озеру. Принимая, без сомнения, черный лед за поверхность воды и рассчитывая на свое искусство пловца, несчастное животное, как все преследуемые олени, думало найти спасение в воде. Достигнув берега, оно без промедления бросилось вниз, готовое окунуться в воду, но вместо того его копыта коснулись твердого льда. Тем не менее олень устоял на ногах и по инерции покатился по льду вперед, но, очевидно, сознавая преимущество, которое на скользком льду оказалось на стороне волков, стал спотыкаться, скользить и раза два упал на колени. Голодные волки с каждым шагом настигали свою жертву, свободно галопируя по льду благодаря своим цепким когтям; через минуту зубы первого волка уже вонзились в бок оленя; он упал и мгновенно был окружен жадно набросившимися на добычу хищниками.

Это было приблизительно на середине озера. Как только олень сделал свой первый прыжок на лед, Люсьен, зарядив ружье, бросился ему навстречу. Увидя, что животное мертвым уже лежит на льду, он продолжил бег, надеясь отбить у волков добычу. Но когда, несколько приблизившись, охотник увидел, что жертва уже растерзана, а волки не смущены его появлением, он сообразил, что, пожалуй, ему самому грозит опасность. Но, может быть, выстрел разгонит волков? Недолго думая, Люсьен выстрелил. Один из волков упал замертво, но, к удивлению Люсьена, остальные не испугались, а немедленно бросились на убитого товарища и стали терзать и пожирать его так же, как перед тем оленя.

Это зрелище наполнило Люсьена тревогой, еще увеличившейся, когда несколько волков, оттесненных другими от павшего, повернулись в его сторону. Люсьен был посреди озера, на скользком льду. Бежать назад было опасно, так как волки нагнали бы его на полпути, а выказанный им страх вызвал бы большую дерзость с их стороны. Несколько мгновений прошло в колебаниях. Люсьен зарядил ружье, но не выстрелил, решив сберечь заряд для наиболее критического момента. Если бы только ему удалось достигнуть бивуака, расположенного подле деревьев, он мог бы на них спастись. Осторожно стал он пятиться к лагерю, не спуская глаз с волков. Не успел юноша сделать несколько шагов, как к своему ужасу увидел, что вся стая двинулась на него. Поняв, что, отходя, он манит зверей за собой, Люсьен остановился в угрожающей позе с поднятым ружьем. Ярдах в двадцати от него волки вдруг разделились на две группы и стали окружать его более тесным кольцом. Путь со всех сторон был отрезан!

Самое твердое сердце сжалось бы от ужаса в этом положении; дрогнуло и сердце Люсьена.

Он крикнул во весь голос, прицелился и убил ближайшего волка, но другие остались на месте, еще более рассвирепев. Люсьен сжал ружье и взмахнул им со всей силы, но ему угрожала опасность поскользнуться, и его силы иссякали. Он считал себя уже погибшим… Клыки его врагов приближались… Он опять с отчаянной силой замахнулся ружьем…

Долго это ужасное положение продолжаться не могло. Судьба Люсьена была решена. Но подоспела помощь! С холма раздался громкий крик, и Люсьен увидел сбегавшие вниз фигуры. Надежда придала ему энергии, он размахивал ружьем с новой силой, а волки, занятые атакой, не замечали вновь прибывавших, пока четырехкратный залп ружей не свалил нескольких на лед. Остальные с отвратительным воем разбежались, а Люсьен, полумертвый от изнеможения, упал в объятия своих избавителей.

Юноши получили в качестве трофея семь волков. Охотничья экспедиция тоже была удачна, так как были убиты три оленя, которых бросили на холме, когда юноши увидели Люсьена в опасности.

Теперь наши друзья отправились снова за ними и, принеся их в лагерь, принялись за вкусный обед. Люсьен быстро оправился и развлекал компанию подробным рассказом обо всем, что с ним случилось в последние часы.

Глава XXXIX
КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ

Путешественники оставались на месте еще несколько дней, пока не запаслись новым пеммиканом — из мяса северных оленей, которых им удалось убить. Затем, приготовив все заново и взяв с собой несколько шкур, они отправились дальше.

Первые два дня были для них чрезвычайно трудными. Они шли по гористой местности без единого деревца, годного для костра, и страдали от холода больше, чем когда-либо. Франсуа и Люсьен отморозили себе лицо, но им помог Норман, который не позволял им подходить к огню, предварительно не натерев щеки снегом. Скалы, попадавшиеся на их пути, были во многих местах покрыты лишайниками разных сортов, но путешественники не обращали на них внимания, ведь у них имелся пеммикан, которого было такое количество, какое только мог нести каждый из них.

На третий день после ухода из их последнего лагеря перед ними открылась долина реки Маккензи, к северу и югу терявшаяся за горизонтом, покрытая лесом из сосен, тополей и других больших деревьев. Конечно, вид местности был вполне зимний, река была покрыта льдом, и деревья сами были белые от мерзлого снега. Но после Бесплодной земли все это казалось веселым и теплым. Им не грозила больше опасность остаться без огня. Да и дичь в большем количестве попадается в лесных местностях. Вид густого леса придал им бодрости, и в самом лучшем расположении духа они поставили свою палатку на берегу реки. Хотя им еще оставалось пройти несколько сот миль до цели, они решили немного отдохнуть и как можно скорее пуститься в дальнейший путь, непременно держась реки.

Дойдя до реки, мальчики остановились на один день, а затем пошли вниз по ее течению. Они шли по берегу, но иногда, для разнообразия, сходили на лед. Было совершенно безопасно идти по льду, так как он имел более фута в толщину и в состоянии был выдержать груженый фургон вместе с лошадьми.

Несколько ниже того места, где они подошли к реке Маккензи, они нашли зимний лагерь индейцев. Некоторые из них бывали в форте по торговым делам и, зная Нормана, приняли путников очень радушно. Они, чем только могли, помогли мальчикам, но что оказалось ценнее всего — индейцы снабдили их санями и собаками, четырьмя упряжками. Было решено, что в следующее свое посещение форта индейский вождь получит причитающуюся за них плату.

В Северной Америке индейцы и эскимосы не запрягают оленей, а употребляют для этих целей собак, пара которых способна везти взрослого человека со скоростью, превосходящей почти все другие способы передвижения, за исключением, конечно, пара. Когда путешественники отбросили лыжи и, завернувшись в шкуры, уселись в санки, — пятьсот миль, отделявших их от форта, показались им пустяком; и в один прекрасный день четверо саней с сидящими в них мальчиками, вместе с огромным псом, следовавшим за ними, приблизились к частоколу, окружавшему форт. Они не успели доехать до ворот, как все охотники, промышленники, путешественники и другие служащие бросились навстречу и окружили их. Это был поистине час всеобщей радости!..

Для меня же это час грусти, как, надеюсь, и для вас, мой дорогой читатель, — час, когда мы должны расстаться с нашими молодыми путешественниками, пережив с ними столько тревог и волнений.

К О Н Е Ц

Примечания

ГУДЗОНОВ ЗАЛИВ THE YOUNG VOYAGEURS; or. The Boy Hunters in the North

Вторая книга дилогии (первая — «В поисках белого бизона»).

На языке оригинала издано впервые в 1854 году (London: D, Bogue; Boston: Tieknor, Reed and Fields),

На русском языке издано впервые в 1866 г. под названием «Гудзонов залив» (СПб.: М. Вольф); перевод сделан с французского издания «La Baie d’Hudson». Под названием «Молодые путешественники» издано в 1896 г. (М.: И. Сытин).