Иван Франко править
Гриць в школе править
Иван Франко. Борислав смеется. Рассказы. Повесть. Перевод с украинского. М., «Художественная литература», 1969
Перевод В. Бонч-Бруевича
Вчився барз добре на фiлозофii *.
Учился очень хорошо на "философии" (укр.).
I править
Гуси ничего об этом не знали. Даже в то утро, когда отец надумал отвезти Гриця в школу, гуси не знали об этом намерении. Еще меньше знал о нем сам Гриць. Он, как обычно, встал рано, позавтракал, немного похныкал, почесался, взял прутик и вприпрыжку погнал гусей со двора на пастбище. Старый белый гусак, как обычно, вытянул к нему свою маленькую голову с красными глазами и красным широким клювом, сердито зашипел, а потом, переговариваясь о чем-то с гусынями, пошел впереди всех. Старая, черная с подпалинами гусыня, как обычно, не хотела идти в одном ряду со всеми, а слезла с мостков и забрела в канаву, за что Гриць стегнул ее прутиком и назвал «длянью» — так он имел привычку называть все, что не подчинялось его высокой власти на пастбище. Совершенно очевидно, что ни белый гусак, ни черная с подпалинами гусыня и вообще никто из всего стада, — хоть их было двадцать пять, — никто из них не знал о скором переселении их владыки и воеводы на иное, далеко не столь почетное место.
Поэтому, когда вдруг, нежданно-негаданно, пришла новая весть, то есть когда отец, идя с поля, позвал Гриця домой и отдал его в руки матери, чтобы она его умыла, причесала и одела, как бог велел, и когда потом отец взял его с собою и, не говоря ни слова, повел трепещущего через выгон вниз, и когда гуси увидели своего недавнего поводыря в совсем ином виде, в новых сапожках, в новой войлочной шляпенке, подвязанного красным кушаком, — поднялся меж ними внезапный и громкий крик удивления. Белый гусак, вытянув шею, близко подбежал к Грицю, словно хотел хорошенько рассмотреть его; черная с подпалинами гусыня также вытянула шею и долгое время не могла издать ни звука от внезапного потрясения, лишь потом быстро загоготала: «Где-где-где-где?»
— Дулная гуска! — гордо ответил Гриць и отвернулся, словно хотел сказать: «Как же, жди! Не в такие я теперь паны вышел, чтобы отвечать тебе на твой гусиный вопрос!» А впрочем, он, быть может, потому ничего не ответил, что и сам ничего не знал.
Пошли по селу. Отец молчит, и Гриць молчит. Так дошли они до большого старого дома под соломенной крышей, с трубой наверху. К этому дому шло много ребят, таких же, как и Гриць, а то и постарше его. Возле дома в саду ходил какой-то пан в жилетке.
— Гриць! — сказал отец.
— А! — сказал Гриць.
— Видишь эту хату?
— Визу.
— Запомни, это школа.
— Ба, — сказал Гриць.
— Сюда будешь ходить учиться.
— Ба, — сказал Гриць.
— Учись хорошенько, не балуйся, пана учителя слушай. Я пойду, чтобы тебя записали.
— Ба, — сказал Гриць, почти ничего не понимая из того, что говорил отец.
— А ты ступай вот с этими мальчиками. Возьмите его, мальчики, с собой!
— Иди! — сказали мальчики и взяли Гриця с собой, а отец между тем пошел в сад поговорить с учителем.
II править
Вошли в сени, в которых было совсем темно и страшно воняло прошлогодней гнилой капустой.
— Видишь там? — сказал Грицю один мальчик, показывая на темный угол.
— Визу, — сказал дрожа Гриць, хотя ровно ничего не видел.
— Там яма, — сказал мальчик.
— Яма! — повторил Гриць.
— Если будешь плохо учиться, то учитель посадит тебя в эту яму, и будешь сидеть там целую ночь.
— Я не хоцу! — воскликнул Гриць.
В это время другой мальчик шепнул что-то первому, оба засмеялась, а потом первый, нащупав школьную дверь, сказал Грицю:
— Постучи в дверь! Живо!
— Зацем? — спросил Гриць,
— Нужно! Тут так положено, если кто в первый раз приходит.
В школе стоял шум, как в улье, но когда Гриць постучал кулаком в дверь, все сразу стихло. Мальчики тихонько отворили дверь и вхолкнули Гриця внутрь;
В ту же минуту захлестали гибкие березойвые розги по его плечам. Гридь очень перепугался и завизжал.
— Молчи, дурак! — кричали на него насмешники-мальчуганы; они, услышав стук, засели за дверью и подстроили Грицю эту неожиданную встречу.
— Ой-ой-ой! — кричал Гриць. Школьники испугались, как бы не услыхал учитель, и стали уговаривать. Гриця.
— Молчи, дурень, это так полагается! Тому, кто стучит в дверь, нужно постучать по плечам. Ты разве не знал этого?
— Не-е-е зна-а-ал! — всхлипывал Гриць. — Почему же ты не знал?
— Я-а-а пе-ел-вый ла-аз в школе.
— Первый раз! А! — вскричали ученики, словно удивившись тому, как это можно быть первый раз в школе..
— Ну, так тебя нужно угостить! --сказал один, подскочил к доске, взял из ящичка большой кусок мела, и подал Грицю.
— На, глупый, ешь скорей!
Все молчали, и в ожидании глядели на Гриця, который вертел в руках мел, а потом тихонько положил его в рот.
— Ешь, глупый, да скорей!.. — торопили мальчики, а сами давились от смеха.
Гриць начал жевать и насилу съел мел. Хохот раздался в школе такой, что стекла зазвенели.
— Чего смеетесь? — спросил удивленный Гриць.
— Ничего, ничего. Может, еще хочешь?
— Нет, не хоцу. А цто это такое?
— А ты сам-то не знаешь? Вот глупый! Да это Иерусалим такой, очень хороший.
— Ой, не оцень холосый, — сказал Гридь.
— Да это ты еще не разобрал. Его каждый ест, кто первый раз приходит в школу
В эту минуту вошел учитель. Все ученики, как вспугнутые воробьи, разбежались по своим местам и только Гриць остался со слезами на глазах и с губами, белыми от мела. Учитель грозно приблизился к нему,
— Как тебя зовут? — крикнул он.
— Гриць.
— Что за Гриць? А, ты новичок? Почему не сидишь на скамье? Чего плачешь? Чем губы вымазал? А?
— А я ел елусалим
— Что? Какой Иерусалим? — допытывался учитель.
Ребята еле сдерживали смех.
— Да мальчики давали.
— Какие мальчики?
Гриць оглянулся по сторонам, но никого не мог признать.
— Ну, ну! Иди садись и учись хорошенько, а иерусалим больше не ешь, а то будешь бит.
III править
Начался урок. Учитель говорил что-то, показывая какие-то дощечки, на них были нарисованы какие-то крючки и столбики, мальчики время от времени кричали что-то, когда учитель показывал новую дощечку, но Гриць ничего не понимал. Он почти и не смотрел на учителя: очень смешными ему показались мальчишки, которые сидели вокруг. Один ковырял пальцем в носу, другой, сзади, все время старался воткнуть Грицю в ухо тоненький стебелек; третий долго и усердно трудился, отрывая от своего старого кафтана заплатки, нитки и какие-то клочки, уже перед ним на нижней доске парты лежала целая куча, а он все еще дертал и дергал изо всей силы.
— Зацем ты лвешь? — спросил Гриць.
— Буду дома с бовщом есть, — ответил, шепелявя, мальчик, и Гриць долгое время думал над тем, не обманул ли его этот мальчик.
— А ты, Гриць, голубчик, ничего не слушаешь, — крикнул на него учитель и дернул его за ухо, да так, что у Гриця слезы невольно навернулись на глаза, и он так перепугался, что долгое время не только не мог слушать, но и совсем ничего не соображал. Когда он наконец опомнился, ученики уже начали читать склады по подвижным табличкам, которые раскладывал и складывал учитель. Они неутомимо по сто раз повторяли нараспев: «А-ба-ба-га-ла-ма-га». Грицю, неизвестно почему, очень это понравилось, и он начал выкрикивать раньше других своим пискливым голосом: «А баба галамага». Учитель уже готов был признать его усердным и способным мальчиком и, пожелав еще лучше удостовериться в этом, переставил буквы. Неожиданно он выставил перед учениками буквы «ба-ба», но Гриць не глядя на них, а только на учителя, тонким певучим голосом крикнул «галамага». Все засмеялись, не исключая и самого учителя, только Гриць удивленно оглянулся и снова громко сказал соседу: «Поцему не клицис галамага?» Только тогда бедняга опомнился, когда учитель за понятливость хлестнул его розгою по плечам.
— Ну, чему тебя там в школе научили? — спросил отец, когда Гриць вернулся в полдень домой.
— Уцились мы «а баба галамага», — ответил Гриць.
— А ты умел? — спросил отец, не вникая в то, что это за такая удивительная наука.
— Ну да, умел, — ответил Гриць.
— Ну вот, так и всегда учись! — похвалил отец. — Когда здесь, в селе, выучишься, пойдешь в город, в большую школу, а там выйдешь в попы. Жена, дай-ка ему поесть.
— Ба, — ответил Гриць.
IV править
Прошел ровно год с того важного дня. Блестящие надежды отца на будущее Гриця давно рассеялись. Учитель прямо сказал ему, что Гриць «совершенный болван», что он лучше сделает, если возьмет его домой и снова заставит пасти гусей. И действительно, после целого года школьной науки Гриць вернулся домой точно таким же «мудрым», каким был год тому назад. Правда, «а баба галамага» он твердо заучил, и не раз даже во сне из уст его вылетало это диковинное слово, — первый порог всяческой премудрости, которого ему так и не удалось переступить. Но дальше этих слов Гриць в ученье не пошел. Буквы как-то сливались перед его глазами. И он никогда не мог различить, какая из них ш, а какая т, которая «люди», а которая «мыслете». О чтении уже нечего и говорить. Была ли тут причиной его непонятливость или плохое преподавание учителя — неизвестно? верно только то, что, кроме Гриця, таких же «совершенных болванов» среди учеников того года было восемнадцать из тридцати, и все они, как один, в течение учебного года только и мечтали, как бы им избавиться от ежедневных розог, подзатыльников, пинков, шлепков, тасканья за волосы и явиться снова в полном блеске своей силы на пастбище.
Но кто-кто, а Гриць, наверно, чаще и больше других думал об этом. Проклятый букварь, который он за год напряженной работы над научными вопросами изорвал чуть ли не в клочья, проклятое «а баба галамага» и проклятые учительские придирки и поощрения к учению так ему опротивели, что он даже похудел, побледнел и ходил все время, точно лунатик. Наконец смилостивился бог и послал месяц июль, и смилостивился отец, сказав однажды утром:
— Гриць!
— А?.. — отозвался Гриць.
— С этого дня больше не пойдешь в школу.
— Ба! — сказал Гриць.
— Сними сапоги, шляпу и кушак, надо спрятать до воскресенья, а ты подвяжись-ка лыком, надень старую шапку да ступай пасти гусей.
— Ба! — радостно сказал Гриць.
V править
Гуси, известно — глупые гуси, они и на этот раз ничего не знали о радостной перемене, ожидавшей их. В течение целого года школьной науки Гриця их пас маленький соседский мальчик Лучка, который только и делал на выгоне что копал ямки, лепил куличики из грязи и обсыпался пылью. О гусях он совершенно не заботился, и они ходили самопасом. Не раз им случалось забрести в заяеяннье поле, и тогда им приходилось вытерпеть много проклятий и даже побоев от пострадавшего хозяина. Кроме того, несколько раз в тот год несчастье коснулось зловещим крылом гусиного стада. Пять молодых гусаков и десять гусынь хозяйка продала в городе; тяжело было остальным разлучаться с ними. Старую темно-серую гусыню забил хворостиной сосед на месте потравы и, с варварской бессердечностью привязав бездушный труп за лапу к той же хворостине, волок его таким образом через все поле, a потом бросил во двор хозяину. А одного молодого гусака, украшение и надежду стада, заклевал ястреб, когда тот однажды отбился от своих, но, несмотря на все эти тяжелые и невозвратимые потери, стадо нынешнего года было больше прошлогоднего. Благодаря белому гусаку и черной с подпалинами гусыне да еще двум или трем молодым ее дочкам стадо в этот год превысило сорок штук.
Когда Гриуь появился среди них с прутиком — знаком своей наместнической власти, — сразу все глаза обратились к нему, и было слышно только удивленное шипение. Но ни белый гусак, ни черная с подпалинами гусыня не забыли еще своего прежнего доброго пастыря и вскоре узнали его. С громкими криками радости, хлопая крыльями, бросились они к нему.
— Где-где-где-где? — гоготала черная с подпалинами гусыня.
— Да вот в школе был, — ответил гордо Гриць.
— Ов! ов! ов! — удивлялся белый гусак.
— Не веришь, глупый? — крикнул на неге Грнць и хлестнул его прутом.
— А сё-сё-сё? А сё-сё-сё? — шипели, собираясь вокруг него, остальные гуси.
— То есть, чему я научился? — подсказывал им Гриць.
— Сё-сё-сё-сё? — шипели гуси.
— А баба галамага! — ответил Гриць.
Снова удивленное шиденье, словно ни одна из сорока гусиных голов не могла уразуметь такой глубокой мудрости. Гриць стоял гордый, недосягаемый. Наконец белый гусак обрел дар речи.
— А баба галамага! А баба галамага! — закрлчал он своим звонким, металлическим голосом, выпрямившись, подняв высоко голову и хлопая крыльями. А потом, обернувшись к Грицю, добавил, точно желая пристыдить его еще больше: — А кши, а кши!
Гридь был пристыжен, уничтожен! Гусак, в одну миуту перенял и повторил ту премудрость, которая стоила ему года ученья!
«Почему он его в школу не отдали?» — подумал Гриць и погнал гусей на выгон.
1883
Примечания править
«Гриць в школе» («Грицева шкiльна наука»). — Впервые напечатан в газете «Дiло» за 1883 год, под псевдонимом Мирон***.