Грехи (Дорошевич)
| Грехи : История одного недоразумения |
| Источник: Дорошевич В. М. Папильотки. — М.: Редакция журнала «Будильник», 1893. — С. 137. |
В один чистый понедельник Сократ Платонович Лупиносов, человек солидный, высоких качеств, управляющий целым учреждением и кавалер, — проснулся в ужаснейшем настроении духа. Домой он приехал поздно, — даже не поздно, а рано: в три часа утра. Во сне ему представлялось всё страшное: черти, пекло и т. п., — а потому и не мудрено, что первым его словом было: «грехи… а всё грехи».
Он молча оделся, молча напился чаю, молча прошёл в кабинет и, опустившись в кресло, снова сказал:
— Грехи… да, грехи.
И Сократ Платонович предался философии, весьма пессимистической философии. — Да, всё грехи! Вот хоть бы эта неделя. Господи, как он провёл эту неделю! Блины, блины, обжорство, грех. Да и одно ли обжорство? Как он сегодня приехал домой? Хорош? Собственному лакею в ноги кланялся и прощенья просил! Хорош? Это уж не обжорство, — это похуже. Это… это… пьянство. Ну, а вчерашнее общество? Отдельный кабинет? Дамы? Это что такое!
Сократ Платонович даже покраснел, потому что он был человек высоких правил.
Затем, при расплате… он позволил за всё уплатить подрядчику Обдиралову. Разве это не сребролюбие, не корыстолюбие? Брр! Сократ Платонович нашёл в себе все семь смертных грехов и пришёл в ужас.
— Грешник! Великий грешник!
Ещё в ранней молодости, в нежной, цветущей юности — он показал себя грешником. Не слушался родителей, не почитал старших, бранился «чёрным словом», крал у бабушки пироги… Ужас, ужас… А потом всё хуже, хуже.
От младых ногтей потонул в грехах.
А ведь он — отец… Мало того, что отец, он — начальник. 40 штатных, 20 сверхштатных служащих — смотрят на него. Нечего сказать, хороший пример он им даёт. А ведь всё это с него взыщется.
При слове «пример» Сократу Платоновичу вспомнилось снова вчерашний: рейнвейн, дамы, холодный поросёнок.
— Подлец поросёнок! — со злобой проговорил было Лупиносов, но тут же поймал себя на этой мысли: «опять ругаюсь! опять грешу! Ближнего, так сказать, осуждаю».
Хотел было Сократ Платонович надеть форменное, но только взглянул, махнул рукой, сказал: «всё суета сует», — остался в халате и снова уселся в кресле.
— Нет, надо перестать! — думал он. От философии ли, или от вчерашнего, — но у Сократа Платоновича так разболелась голова, что вошедший с докладом секретарь нашёл его в состоянии самом удручённом.
— Всё это суета! — грустно сказал Сократ Платонович, откладывая доклад в сторону, — надо о другом подумать… Время… За вами ведь водятся грехи?
Секретарь при этих словах даже присел и побледнел.
— Вашество! — пробормотал он.
— Я не в осуждение! — с тяжёлым вздохом продолжал Сократ Платонович, — знаю: за всеми есть грехи… Я сам первый… Быть может, мои грехи и покрупнее даже (тут Сократу Платоновичу вспомнилась одна необыкновенно полная дама)… Но всё-таки надо и прекратить… Время… Пора… Не правда ли?
— Как вам угодно будет приказать! — прошептал совсем грустно секретарь.
— Это должен каждый сам, по доброй воле… Моё дело, конечно, внушить подчинённым… Ведь вы знаете, какое за всё это наказание?..
— З… з… з… знаю-с… ч… ч… ч… читал-с…
— Ну, вот… Вот и надо с грехами покончить… Я сам первый готов пример подать… Так всем, пожалуйста, и передайте… От грехов воздерживаться… Конец… Будет… Пора!.. Поняли?..
— По… по… понял-с…
— Ну, вот!
И Сократ Платонович снова погрузился в свою мрачную философию.
Канцелярия вверенного Сократу Платоновичу учреждения работала по обыкновению во всю.
Писцы, наклонив на бок головы, жужжали перьями, как пчёлы. Некоторые, от излишнего рвения к службе, даже слегка высунули язык, — как будто от этого легче было писать.
Экзекутор ругался с просителями, делопроизводитель ковырял в носу, а сторож Михеич сшивал дела и не без удовольствия принюхивался к тому водочному запаху, который распространялся от его особы.
Бледный и растерянный вошёл секретарь. Бросив доклад, он пошептался о чём-то с делопроизводителем. Делопроизводитель побледнел, бросил ковырять в носу и пошептался с экзекутором. Экзекутор побледнел и крикнул просителям:
— Приём кончен! Приходите завтра.
Заметив что-то странное, писцы перестали жужжать перьями, а Михеич сшивать бумаги.
Всё смолкло, лишь секретарь, экзекутор и делопроизводитель, бледные, шептались.
— Надо привести в исполнение! — решили они.
— Господа! — раздался вдруг, среди всеобщей тишины, дрожащий голос секретаря. Всё обратилось в слух.
— Господа! — заговорил секретарь, — Сократ Платонович поручил мне передать вам, что всякие такие грешки должны с сегодняшнего же дня окончательно быть прекращены… Вы понимаете, о чём я говорю… Всему этому — конец. Он сам кончает, должны кончить и все. Таково приказание. А кто ослушается, — изволил добавить Сократ Платонович, — того ждёт законное наказание… Вообще он весьма строго заметил, я должен вам сказать.
Наступившая вслед за этим гробовая тишина сменилась вдруг воплями и шумом.
— Да что же это? Да как же так? Да что ж после этого остаётся?
Секретарь только пожимал плечами.
— После этого остаётся подать только в отставку! — злобно заявил один старый столоначальник.
— Больше ничего не остаётся! — согласились и другие.
Все были ошеломлены, поражены, все чувствовали, что рушится вековое здание.
В эту самую минуту в канцелярию ввалился подрядчик Обдиралов, а следом за ним молодец, поставивший в прихожей большую кадушку солёных груздей.
— Господам почтение! — весело гаркнул Обдиралов, — грибов привёз… Кушайте на здоровье… хе, хе! Каков гриб! Скус-от каков! На образчик привёз. Самому гриб-от два с полтиной стоит, а я его на богадельню по полтора ставлю!.. Хе, хе!.. Вы образцы то, образцы-то посмотрите… А уж мы там по образцу потрафим… Хе, хе!.. У нас комар носу не подточит… С нашего гриба богаделка помолодеет… Хе, хе!.. Пожалуйте грибков!..
— Увы! — печально заявил секретарь, — увы, достопочтенный Вукол Вуколович, грибов от вас принять не можем.
— Как? почему? На ассигнации, что ль, намёк делаете?
— Увы, достопочтенный Вукол Вуколович! И ассигнации взять тоже нельзя. Всем теперь грешкам конец. Сами Сократ Платонович приказали…
— Как так? Да мы вчера… Да я ему коляску должен…
— И не советую, достопочтенный Вукол Вуколович, с коляской даже и соваться… Не примет и под суд отдаст…
И секретарь принялся объяснять всё подробно. Обдиралов только хлопал глазами.
Секретарь, грустный, входил с вечерним докладом в кабинет Сократа Платоновича.
— Вот-с… тут-с… несколько служащих подают в отставку, — заговорил он, — кроме того-с и Обдиралов-с тоже отказывается от поставки… И я-с… также-с… уж попрошу… меня-с… уволить-с…
Сократ Платонович даже подпрыгнул от изумления.
— Как? что? В чём дело?..
— Из-за пустяков с, как вы давеча изволили выразиться…
— Ну?
— Ну, без грехов возможности нет служить… потому-с… содержание-с…
— Да о каких вы грехах говорите?
— Натурально-с… какие же у нас грешки-с…
Сократ Платонович даже плюнул от злости:
— Фу, ты! Ну, ты!.. Ничего люди понять не могут!.. Я вам о душевных, душевных грехах говорил? А вы, чёрт вас знает, о чём!.. Этого никто и трогать-то не думал… Стану ли я об этом говорить? Такие ли теперь дни, чтобы об житейском говорить?.. Я о душевных!..
— О ду-шев-ных?! — радостно воскликнул секретарь и весь внезапно просиял.
— Ну, люди! — думал Сократ Платонович, снова погружаясь в мрачную философию, — ничего возвышенного не понимают… Ты им о возвышенном, а они сейчас о низменном… Ты им от грехов очиститься советуешь, а они чёрт знает что… К возвышенным мыслям люди неспособны!..