Сергей Николаевич Шубинский
правитьГраф К. Г. Разумовский
(1728—1803)
править
В день рожденья императрицы Анны Ивановны, 28 января 1737 года, цесаревна Елизавета Петровна присутствовала при торжественном богослужении в церкви Зимнего дворца. Когда запели херувимскую, цесаревна была поражена необыкновенно чистым и приятным голосом певчего, исполнявшего теноровую партию, и пожелала узнать его имя. Ей доложили, что певчего зовут Алексеем Розумом, что он сын реестрового казака и недавно привезен из Малороссии. По окончании литургии великая княжна приказала представить себе Розума. Наружность его поразила Елизавету Петровну еще более, нежели голос. Высокий, стройный, немного смуглый, с правильными чертами лица и чудными черными глазами, Розум был настоящий красавец. Цесаревна упросила обер-гофмаршала графа Левенвольде уступить ей молодого певчего и перевела его в свой штат бандуристом. Красивый малороссиянин начал появляться в небольшом кружке лиц, приближенных к цесаревне, и увлекал всех неподражаемым пением мелодических песен своей родины. Скоро перед певцом широко раскинулась пышная дорога. Переименованный из Розума в Разумовского, он сделался любимцем и камер-юнкером Елизаветы Петровны, а 25 ноября 1741 года, в день восшествия ее на престол, пожалован в действительные камергеры, поручики лейб-компании, с чином генерал-аншефа, и вслед за тем получил звание обер-егермейстера, ордена св. Анны и св. Андрея Первозванного и несколько тысяч душ крестьян.
Достигнув столь быстро и неожиданно высших государственных чинов и важного значения при особе государыни, Разумовский прежде всего вспомнил о своих родных. В это время находились в живых: его старуха-мать Наталья Демьяновна, три сестры: Агафья, Анна и Вера*, и младший брат Кирилл, родившийся в 1728 году. Все они жили в Черниговской губернии, в Козелецком уезде, в небольшом хуторе Лемеши, где Наталья Демьяновна содержала шинок, а Кирилл пас скотину. Алексей Григорьевич поспешил вызвать их к себе. С этой целью в Лемеши было отправлено посольство в блестящих экипажах, с богатыми подарками, в числе которых находилась драгоценная соболья шуба. По приезде на хутор посланные спросили: «Где живет здесь госпожа Разумовская?» Удивленные лемешовцы отвечали: «В нас зроду не було такой пани, а есть, коли божаете, Розумиха удова» («У нас никогда не было такой госпожи, а есть, коли угодно, вдова Розумиха»). Посланные низко поклонились Наталье Демьяновне, поднесли ей подарки и в почтительнейших выражениях просили ехать в присланной карете в Петербург к сыну. Захваченная врасплох, старуха долго не могла прийти в себя от изумления, не хотела верить словам посланных и твердила им: "Люди добре, не глазуйте з меня, що я вам подняла? («Люди добрые, не насмехайтесь надо мной, что я вам сделала?»).
- Все они были замужем: Агафья за ткачом Будлянским; Анна за закройщиком Закревским; Вера за казаком Дараганом. Впоследствии благодаря покровительству Разумовского зятья его получили дворянство и заняли видные должности.
Наконец, убедившись в истине, Наталья Демьяновна раскинула на земле у порога своей хаты соболью шубу, села на нее с кумами и свахами, выпила с ними по малороссийскому обычаю горилки — «погладить дорожку — шоб ровна була» — и затем, забрав детей, отправилась в Петербург. На последней станции перед столицей она была встречена сыном. Сначала старуха не признала в увешанном орденами вельможе своего Алексея и только тогда обнялась и расцеловалась с ним, когда убедилась, что это действительно он. На другой день по приезде Наталья Демьяновна, разряженная, перетянутая фижмами, с громадною куафюрою («писля очипка») на голове, с лицом набеленным, нарумяненным и обклеенным, по тогдашней моде, черными мушками, представлялась императрице во дворце. Предупрежденная, что при появлении государыни должна стать на колени, старуха, войдя в приемную залу и увидя себя в зеркале, хотела опуститься на пол, но сын успел удержать ее и растолковать ошибку. Когда императрица вошла, Разумовская, стоя на коленях, в заученных фразах благодарила монархиню за милости и щедроты. Елизавета Петровна приняла ее чрезвычайно радушно, поцеловала и, говорят, между прочим, сказала ей: «Благословенно чрево твое». Наталья Демьяновна была назначена статс-дамой и в этом звании сопровождала государыню в Москву, где присутствовала при торжествах коронации и, вероятно, при бракосочетании императрицы с Алексеем Григорьевичем, которое, как гласит предание, совершилось тайно в 1742 году в церкви подмосковного села Перова. Несмотря на то что сын и государыня постоянно окружали Разумовскую нежными заботами и предупредительным вниманием, она не захотела оставаться при дворе и вскоре уехала с дочерьми на родину. Умная старуха поняла, какую смешную роль ей приходилось играть среди придворной толпы; маскарадная жизнь и этикет тяготили ее; здесь она не слышала родного слова, не имела с кем разделить своих понятий, не находила около себя ни кумушек, ни свах-щебетушек — сердце просилось «до дому».
Отпустив мать и сестру на родину, Разумовский оставил при себе брата и занялся его воспитанием. Когда он был достаточно подготовлен, Алексей Григорьевич отправил его в 1743 году под надзором ученого адъюнкта Академии наук Теплова* за границу, «дабы учением наградить пренебреженное поныне время, сделать себя способнее к службе ее императорского величества, фамилии своей впредь собою и поступками своими проложить честь и порадование».
- Теплов Григорий Николаевич, сын истопника, воспитанник архиепископа Феофана Прокоповича, адъюнкт Академии наук (1741 г.), статс-секретарь у принятия прошений на Высочайшее имя (1763 г.), тайный советник (1767 г.), род. в 1720 г., ум. в 1780 году.
Кирилл Григорьевич пробыл за границей два года. Сперва он учился в Кенигсберге, где приобрел довольно основательные познания в истории, географии, немецком и латинском языках; потом в Берлине, у знаменитого профессора математики Леонарда Эйлера, и, наконец, во Франции, в Страсбургском университете. В течение этого времени он получил 25 апреля 1743 года звание камер-юнкера, а 15 июня следующего года возведен вместе с братом в графское Российской империи достоинство. В мае 1745 года Кирилл Григорьевич возвратился в Петербург и тотчас же был пожалован в действительные камергеры и кавалеры ордена св. Анны 1-й степени, а вскоре после того, 21 мая 1746 года, назначен президентом Академии наук, «в рассуждение усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства».
Сознавая вполне всю трудность предстоявших ему обязанностей и свою неподготовленность к исполнению их, двадцатидвухлетний президент избрал себе в руководители воспитателя своего Теплова, который вследствие этого получил место асессора в академической канцелярии. Разумовский нашел академию в самом печальном положении: в ней не было ни денег, ни профессоров, ни учеников; дела находились в страшном беспорядке; доносы и ссоры между служащими оканчивались иногда драками и неоднократно разбирались в Сенате. Учрежденные при академии университет и гимназия числились только на бумаге. Президент вначале горячо принялся за улучшение академии, но скоро, опутанный интригами и встречая в подчиненных постоянное противодействие своим распоряжениям, охладел к делу. Однако, несмотря на это, он успел составить новый регламент, которым в точности были определены обязанности каждого члена академии; исходатайствовал увеличение штатной академической суммы до 53 000 руб., вытребовал в университет и гимназию лучших воспитанников из Александро-Невской, Московской и Новгородской семинарий, наконец, предписал издавать при академии под своим личным наблюдением и покровительством первый в России журнал, называвшийся: «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие».
Через месяц после назначения своего в президенты, 29 июня 1746 года, Разумовский был пожалован кавалером ордена св. Александра Невского. Около этого же времени императрица сосватала за него свою внучатую сестру, фрейлину Екатерину Ивановну Нарышкину, которая принесла ему в приданое более 40 000 душ. Свадьба Кирилла Григорьевича была отпразднована 27 октября во дворце с большим великолепием, причем Екатерина Ивановна получила звание статс-дамы. В 1748 году 5 сентября государыня собственноручно возложила на Разумовского знаки польского ордена Белого Орла, присланные ему королем Августом III, и в тот же день произвела его в подполковники лейб-гвардии Измайловского полка. С 1734 года, после кончины гетмана Даниила Апостола, управление Малороссией было вверено правительством особой коллегии, состоявшей из шести членов под председательством украинского генерал-губернатора. Малороссияне считали такое распоряжение нарушением своих прав и находили его неудобным и крайне отяготительным для себя. Когда Алексей Григорьевич Разумовский, отличавшийся страстной любовью к родине, сделался близким лицом к государыне, малороссияне поспешили воспользоваться столь благоприятным для них случаем и в 1744 году подали императрице прошение о восстановлении гетманского достоинства и некоторых других отнятых у них льгот. Прошение это благодаря всемогуществу «доброго патриота», как называли малороссы Алексея Григорьевича, было принято благосклонно, но разрешение его оттянулось по разным причинам на долгое время. Только в исходе 1749 года состоялась Высочайшая жалованная грамота о том, чтобы «быть в Малой России гетману по-прежнему, коего избрать меж себя, из природных своих людей, по малороссийским своим правам и вольностям, вольными голосами». Для объявления грамоты и присутствовании при избрании гетмана государыня отправила в Глухов генерал-аншефа графа Гендрикова. После предварительных и частых переговоров «с духовными и мирскими чинами», граф Гендриков назначил днем «элекции» 22 февраля 1750 года. К этому дню в городе собрались полковники, старшины, бунчуковые и значковые товарищи и реестровые казаки от всех полков. Граф Гендриков прибыл на городскую площадь в богатой карете цугом, окруженный многочисленной и блестящей свитой, и взошел на нарочно устроенное возвышение, обведенное перилами и обитое гарусным штофом и красным сукном. Около графа поместились митрополит, епископы, архимандриты и прочее духовенство в полном облачении, также генеральные старшины и бунчуковые товарищи в парадных мундирах, а вокруг — все малороссийское шляхетство. Поклонившись собравшемуся народу и казакам, Гендриков прочел жалованную грамоту и потом, оборачиваясь на все стороны, несколько раз громогласно спросил: «Кого желаете себе в гетманы?» На это духовенство, генеральные старшины и другие высшие чины, равно и шляхетство, объявили, что «так как самым верным и неутомимым ходатаем за них постоянно был граф Алексей Григорьевич Разумовский, то они за правое полагают: быть в Малой России гетманом брату его, природному малороссиянину графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому». Народ троекратными кликами подтвердил избрание. Тогда граф Гендриков поздравил присутствовавших с новоизбранным гетманом. По данному сигналу раздался сто один пушечный выстрел, на который казаки отвечали беглым ружейным огнем. Затем все собрание направилось в церковь св. Николая, где была отслужена литургия и отпет молебен с многолетием государыне. В знак благодарности генеральные старшины поднесли графу Гендрикову от имени всей Малороссии на серебряном блюде десять тысяч рублей, свите его три тысячи рублей, а народу «для общей радости» дано вина горячего более двухсот ведер.
5 июня и 24 июля 1750 года императрица подписала ряд указов, в силу которых утверждалось избрание Разумовского гетманом, жаловались ему на уряд прежние гетманские местности, состоявшие между прочим из городов Батурина, Ямполя и Почепа с уездами; соизволялось возобновить Батурин и иметь там резиденцию; разрешалось при торжествах и публичных церемониях занимать место с генерал-фельдмаршалами, считаясь с ними по старшинству; наконец, так как он «против других гетманов имел ту отличность», что был русской империи граф, и так как императрица «высочайше имела к его персоне особливую доверенность и благоволение», то повелевалось в отправляемых на его имя из коллегий грамотах давать ему предикат: «высоко и благоурожденного».
В последних числах декабря 1750 года Разумовский отправился из Петербурга в Малороссию, сопровождаемый семейством, неразлучным спутником своим Тепловым, поварами и музыкантами, гайдуками и скороходами, сержантами Измайловского полка и даже труппою актеров. Поезд его заключал в себе до сорока экипажей и шестидесяти верховых лошадей. На границе Малороссии, в селе Товстогубове, гетман был встречен компанейскими полками, а несколько далее, в селе Ясмани, депутацией, состоявшей из архимандрита, протопопа, четырех священников, генерального писаря Безбородко и десяти бунчуковых товарищей. Когда поезд приблизился к Глухову, то генеральный есаул Волкович с бунчуковыми товарищами и запорожскими казаками окружили гетманскую карету. Внутри города по главной улице были расставлены в два ряда шесть тысяч казаков. Они отдавали гетману честь с музыкой, битьем в литавры и пальбою из пушек и ружей. Генеральные старшины и другие чиновники ожидали гетмана у городских ворот. Генеральный есаул Якубович приветствовал его речью. Весь поезд направился сперва к церкви св. Николая, где гомельский архимандрит произнес «предику» и окропил «ясновельможного» святою водою, а оттуда в гетманские палаты. Здесь снова встретили Разумовского генеральные старшины и бунчуковые товарищи; генеральный подскарбий Скоропадский выразил ему от имени всех малороссиян радость и надежды, возбуждаемые в них его приездом. Гарнизонный Глуховский полк, стоявший в параде вокруг церкви, отдал на караул со стрельбою, а рота, расположенная на гетманском дворе, — с преклонением знамен и барабанным боем. На другой день мужчины являлись к графу, а женщины к графине. Генеральные старшины и почетные лица удостоились приглашения к гетманскому столу; во время пира играла инструментальная музыка, а при возглашении тостов гремела пушечная пальба; вечером весь город горел огнями.
Граф-гетман зажил в Глухове маленьким властелином. Двор его сделался миниатюрной копией двора петербургского. В универсалах своих гетман употреблял старинную формулу: «мы, нам, нашим, того ради приказуем, дан в Глухове» и т. д. При нем находился целый придворный штат и особая почетная стража, вроде телохранителей, одетая в зеленые гусарские мундиры и называвшаяся «командой у надворной хорогвы», т. е. гетманского знамени. При дворе гетмана состояли еще казаки-«бобровники», стрельцы и пташники, обязанностью которых было ловить бобров и стрелять всякую птицу к его столу. В торжественные дни и семейные праздники бывали парадные выходы в Никольскую или домовую гетманскую церкви и молебны с пушечного пальбою. После богослужения граф принимал поздравления от старшин и других чиновников и в свою очередь поздравлял кого с повышением, кого с наградой. В гетманском дворце давались блестящие банкеты, маскарады, концерты и французские комедии. Одним словом, вся придворная петербургская жизнь в сокращенном виде повторялась в Глухове! Графу-гетману недоставало только «бликитной кавалерии», т. е. андреевской ленты, — он получил и ее 18 апреля 1752 года.
Гетманство Разумовского ознаменовалось для Малороссии многими льготами и полезными учреждениями. Избавление украинцев от тягостных крепостных работ, внутренних пошлин и разных сборов, разорительных для народа; разрешение свободной торговли между Великой и Малой Россией; уничтожение таможен, табачного и других откупов, стеснявших промышленность; ограничение винокурения, истреблявшего леса и задерживавшего успехи земледелия и скотоводства; введение различных мер для уменьшения бродяжничества; уравнение украинских чинов с великороссийскими; восстановление судов «земских», «городских» и «подкоморских», закрытых еще Хмельницким, который подчинил гражданские дела военным чиновникам, — вот важнейшие услуги, оказанные Разумовским своей родине.
По приглашению государыни граф Кирилл Григорьевич часто приезжал в Петербург, где оставался жить по целому году. В таких случаях управление Малороссией поручалось им «генеральному суду», или, вернее, Теплову, который, хотя и не занимал при гетмане никакой официальной должности, но оставался его главным советником и доверенным лицом.
Во время пребывания своего в столице Разумовский был ежедневным гостем императрицы и принимал участие во всех совещаниях, касавшихся государственных дел. В Петербурге он жил так же пышно, как и в Глухове. Балы его поражали современников невиданной до того роскошью и великолепием. Количество людей, находившихся у него в услужении, простиралось до двухсот шестидесяти человек; в обширном доме его на Мойке, близ Полицейского моста (где помещается теперь воспитательный дом) с утра до вечера толпились у него многочисленные посетители; обильный и изысканный стол предлагался всем желающим, званым и незваным; в известные дни тысячи бедных стекались к графскому подъезду за щедрой милостыней. Императрица постоянно оказывала графу Кириллу Григорьевичу особенное расположение и внимание; она крестила у него вместе с наследником престола почти всех детей, пожаловала ему свой портрет и табакерку, осыпанные драгоценными каменьями, и беспрестанно делала ему другие значительные подарки. Не менее государыни благоволила к гетману и великая княгиня Екатерина Алексеевна, с которой он сблизился в особенности после того, как она вторично породнила его с царским домом, устроив свадьбу любимой его племянницы Марины Осиповны Закревской с камергером Львом Александровичем Нарышкиным.
Между тем с 1758 года здоровье императрицы начало заметно клониться к упадку. Она уже давно страдала завалами в желудке, к которым присоединились потом болезненные припадки в груди и опухоль в ногах. В ноябре месяце 1761 года государыня заболела простудной лихорадкой. Стараниями лейб-медиков Мунзея, Шиллинга и Крузе лихорадка пресеклась 1 декабря, и больная стала уже поправляться, как вдруг 12-го числа у нее открылась рвота с кровью. Врачи, приняв это за простое геморроидальное волнение крови, сделали императрице кровопускание и, к крайнему изумлению своему, нашли в крови воспаление. На другой день кровопускание было повторено без всякой пользы для страждущей; 22 декабря рвота возобновилась с новой силой, а 25-го числа, в три часа пополудни императрицы не стало*. Графы Алексей и Кирилл Григорьевич не отходили от изголовья своей благодетельницы, возведшей их из ничтожества на верх почестей. Слезы и скорбь обоих братьев были искренни. Покойная императрица, несмотря на многие недостатки, имела дар вселять в приближенных глубокую к себе привязанность, и потому в горести Разумовских и других верных слуг ее слышалось не сожаление о конце их случая, но вполне чистосердечное сожаление о той, которую они любили неподкупно и всей душой.
- История медицины в России, Рихтера. М. 1820. Ч. 3. Стр. 435.
С переменой правления изменилось и положение графа Кирилла Григорьевича при дворе.
Петр III был человек добрый и откровенный, но ограниченный, с дурными привычками, слабым и капризным характером. Вступив на престол, он горячо принялся за реформы и обнаружил в них, вместе с прекрасным сердцем и желанием народного блага, совершенное отсутствие политического такта. Толпы ссыльных, возвращенных из Сибири, уничтожение Тайной канцелярии, права вольности, дарованные дворянству, говорили в пользу его благодушия; но зато прочие меры произвели сильное неудовольствие в тех сословиях, к которым относились. Духовенство оскорблялось намерением императора отобрать в казну монастырские имения и явным неуважением его к обрядам греко-российской церкви. Последнее обстоятельство послужило в руках духовенства обычным орудием для того, чтобы волновать умы простого народа Гвардия роптала на предпочтение, оказываемое государем немцам, на введение нового обмундирования по ненавистному тогда прусскому образцу, на излишне строгую дисциплину и утомительные экзерциции. Высшее общество обижалось странным и близоруким выбором лиц, поставленных императором во главе различных отраслей управления, и его слишком грубым и бесцеремонным обхождением.
Одним из любимых удовольствий Петра было заставлять старых и изнеженных царедворцев Елизаветы Петровны ежедневно проделывать на Дворцовой площади обожаемый им прусский строевой устав. Все фельдмаршалы, генералы, подполковники и майоры гвардии, в каком бы придворном звании они ни находились, были принуждены лично командовать, когда во дворце сменялись караулы, и стоять перед фронтом во время парадов. Этому новому правилу должен был подчиниться и гетман, не имевший ни малейшего понятия о военном строе и не бравший никогда в руки эспантона. Чтобы не подвергнуть себя публичному выговору от императора и не быть предметом насмешек, он, подобно товарищам своим, держал у себя на дому молодого офицера, хорошо знавшего военный артикул, и раза по три в день учился у него прусской экзерциции. Как, однако, гетман ни трудился, все-таки приходилось беспрестанно глотать выговоры и насмешки, конечно, глубоко оскорбительные для человека, имевшего столь важное значение при дворе покойной государыни. Впрочем, Петр III, не сознававший своих промахов, пожурив и посмеявшись над гетманом публично, запросто заходил к нему в гости, не подозревая, сколько горечи накипело в сердце графа Кирилла Григорьевича.
Общее неудовольствие и ропот против императора усилились, когда сделалось известным, что он намерен объявить войну Дании с целью отнять у нее ничтожный клочок земли, принадлежавший некогда голштинским герцогам. Войска с чрезвычайной неохотой готовились к походу, по всему Петербургу слышались жалобы, между народом ходили глухие слухи… Все желали перемены и невольно обращали взоры на Екатерину, которая преданностью своею православной вере и русским интересам, уважением к народным правам и обычаям, безрассудно попираемым Петром, приветливостью и доступностью сумела всех расположить в свою пользу. Неоднократно и публично подвергавшаяся грубым выходкам императора, она жила в Петергофе, но в уединении своем зорко следила за ходом дел и оборотом, который принимало общественное мнение. Она с необыкновенной ловкостью и искусством держала нити заговора, усиливавшегося с каждым днем. Главнейшими пособниками ее были предприимчивые и талантливые братья Орловы и умная, романтическая княгиня Дашкова*. Большая часть молодежи с радостью примкнула к заговорщикам, но сторонникам Екатерины для обеспечения успеха было нужно завербовать в свои ряды людей, имевших вес и значение в свете. В числе последних на первом плане стоял гетман, любимый гвардией и особенно Измайловским полком за свою щедрость и простоту обхождения. Привлечение такой личности было весьма важно для заговорщиков. На это дело отважился один из Орловых. Он явился к Разумовскому ночью. Осторожный гетман хладнокровно выслушал речь Орлова, потом, подумав немного, посоветовал ему ехать для совещаний к другому и, сказав: «Он умнее нас», потушил свечи и пожелал нежданному гостю покойной ночи. Такой странный ответ сильно озадачил заговорщиков, однако они не упали духом; после неудачи Орлова выступила княгиня Дашкова, которая принялась действовать на Разумовского через близких к нему измайловских офицеров Рославлева и Ласунского и, наконец, через Теплова. При безграничном доверии гетмана к Теплову последнему было легче, чем кому-нибудь другому, склонить его на сторону Екатерины. Теплов вошел в сношения с заговорщиками и нередко позволял себе резко выражаться относительно императора. Слова его были переданы Петру; государь, давно недоброжелательствовавший Теплову, велел посадить его под арест и допросить строжайшим образом. Арест этот произвел глубокое впечатление на гетмана. Он горячо вступился за своего бывшего наставника и постоянного советника и хотя с большим трудом, но успел добиться его освобождения. Теплов вышел из крепости еще более озлобленный и всей душой предался заговору. С этих пор Екатерина могла смело рассчитывать на помощь Разумовского.
- Григорий Григорьевич, действительный камергер, граф, генерал-адъютант (1762 г.), кавалер св. Андрея Первозванного (1763 г.), генерал-директор инженеров, шеф кавалергардов, подполковник л.-гв. Конного полка, генерал-аншеф (1764 г.), генерал-фельдцейхмейстер (1765 г.), род. в 1734 г., ум. в 1784 г. — Алексей Григорьевич, генерал-майор (1762 г.), граф (1763 г.), генерал-адъютант, генерал-аншеф, подполковник л.-гв. Преображенского полка (1767 г.), кавалер св. Андрея Первозванного (1768 г.), получив, прозвание Чесменского (1774 г.), род. в 1737 г., ум. в 1808 г. — Федор Григорьевич, капитан л.-гв. Семеновского полка (1762 г.), камер-юнкер и граф (1763 г.), действительный камергер и обер-прокурор Синода (1764 г.), генерал-поручик и кавалер св. Георгия 2-й ст. (1770 г.), род. в 1741 г., ум. в 1796 г. — Владимир Григорьевич, граф (1763 г.), президент Академии наук. — Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, рожденная графиня Воронцова, статс-дама (1762 г.), директор Академии наук (1783 г.), род. в 1744 г., ум. в 1810 г.
В то время как гетман пристал к сторонникам Екатерины, в числе заговорщиков уже находились многие из его коротких приятелей: граф Н. И. Панин, князь Волконский, граф А. С. Строганов, И. И. Шувалов, архиепископ новгородский Дмитрий Сеченов и другие. Ожидаемый отъезд императора в Берлин был признан удобным моментом для решительных действий, но обстоятельства неожиданно ускорили развязку. Благодаря необдуманному поведению одного из ревностных поклонников Екатерины, поручика Преображенского полка Пассека, заговор был открыт, и донесение о нем отправлено к императору, находившемуся тогда в Ораниенбауме. Дальнейшее промедление становилось невозможным. В ночь с 27 на 28 июня 1762 года Екатерина тайно отправилась из Петергофа прямо в Измайловские казармы. Здесь ее ожидал Разумовский во главе полка, вызванного по тревоге и беспрекословно присягнувшего новой государыне. В сопровождении гетмана и измайловцев Екатерина поехала в Казанский собор, куда немедленно были собраны духовенство, светские сановники и остальные полки гвардии, которые единогласно провозгласили ее самодержавной императрицей. После благодарственного молебствия, государыня двинулась с полками на Ораниенбаум, послав предварительно вице-адмирала Талызина привести к присяге кронштадтский гарнизон. Петр III, узнав о внезапном перевороте, хотел сперва защищаться с оружием в руках, но потом, покинутый почти всеми своими приближенными, спокойно предался своей участи. Известно, что он был арестован и заключен в ропшинском дворце, где вскоре умер насильственной смертью.
Императрица щедро наградила своих сторонников. Граф Кирилл Григорьевич был пожалован в сенаторы и генерал-адъютанты с прибавкою к получаемому содержанию по пяти тысяч рублей в год. Он оставался при государыне безотлучно до июня 1763 года. Екатерина оказывала ему полное доверие и возлагала на него дела первой важности. Так, Разумовский производил секретное следствие о заговоре Хрущовых и братьев Гурьевых, намеревавшихся свергнуть императрицу с престола; потом был первенствующим членом особо учрежденной комиссии для составления новых штатов во всей армии.
8 июня 1763 года гетман отправился в Малороссию. На этот раз Теплов не сопровождал своего патрона. Екатерина, оценившая способности этого ловкого и умного человека, удержала его в Петербурге, назначив своим статс-секретарем у принятия прошений. Приехав в Глухов, Разумовский созвал генеральное собрание для обсуждения некоторых важных вопросов, касавшихся благоустройства края. Когда занятия собрания стали подходить к концу, несколько старшин и полковников заявили желание, чтобы гетманство оставалось навсегда наследственным в роде Разумовских. Тотчас было написано на высочайшее имя прошение от лица всей Малороссии, в котором, между прочим, выставлялся на вид пример Юрия Хмельницкого, избранного и утвержденного гетманом после смерти отца. Прошение это произвело в собрании беспорядок; многие из старшин поспешно уехали из Глухова. Тогда по распоряжению гетмана прошение было разослано в полки, поветы и сотни с приглашением подписываться. Беспорядок и смятение усилились еще более. Киевский губернатор Воейков донес об этом в Петербург. Разумовский, со своей стороны, отправил государыне прямо от себя просьбу о преемственности гетманства. Он, без сомнения, рассчитывал на услуги, оказанные им Екатерине, на ее расположение к нему и на дружеское содействие Теплова. Однако ему пришлось горько разочароваться в своих надеждах. Теплов, понимавший, что звезда Разумовских закатывается, изменил своему покровителю и передался на сторону его неприятелей. Он беспрестанно докладывал государыне о делах знакомой ему Малороссии, представлял ей опасность, грозившую России от замыслов гетмана и волнений на Украине, и успел совершенно восстановить ее против Разумовского. Вследствие всех этих происшествий граф Кирилл Григорьевич был отозван в Петербург. На другой же день по приезде в столицу он явился во дворец. Теплов встретил его с распростертыми объятиями. Граф Орлов, увидя это, громко сказал присутствовавшим: «Лобза, его же предаде». Прием, сделанный Екатериною гетману, был самый холодный и оскорбил его до глубины души.
Разумовского все любили, и между царедворцами образовалась большая партия, громко осуждавшая правительство в неблагодарности и несправедливости. Екатерина, крайне ревнивая ко всему, что касалось верховной власти, запретила Кириллу Григорьевичу приезд ко двору и потребовала от него прошения об увольнении от звания гетмана. Разумовский долго не соглашался; только после многих переговоров, убедившись, что делать было нечего, он последовал советам друзей и в конце октября 1764 года подал нетерпеливо ожидаемое императрицей прошение. 10 ноября вышел указ об уничтожении гетманства; того же числа государыня переименовала графа Кирилла Григорьевича в генерал-фельдмаршалы, пожаловала ему пожизненно гетманское содержание в 50 000 рублей с прибавкою из малороссийских доходов по 10 000 рублей, город Гадяч с селами и деревнями, Быховскую волость и дом в Батурине. Двери дворца снова растворились для Разумовского, но отношения его к Екатерине остались навсегда натянутыми.
Самолюбию графа Кирилла Григорьевича был нанесен жестокий удар. Он увидел ясно, что роль его кончилась, что ему приходится уступить свое место другим и отодвинуться на задний план. Недовольный и обиженный, Разумовский решился оставить двор и в апреле 1765 года отправился путешествовать за границу. Посетив Германию, Францию, Англию и Италию, он долго жил в Страсбурге, где учились его сыновья, и возвратился в Петербург только в исходе 1767 года. Во время пребывания его за границей президентом Академии наук был назначен младший брат любимца императрицы граф В. Г. Орлов. Продолжительное отсутствие Разумовского изгладило понемногу в сердце государыни неприязненное чувство к нему. Екатерина сама сделала первый шаг к примирению, назначив графа Кирилла Григорьевича членом совета, учрежденного ею для суждения о важнейших государственных делах и состоявшего всего из семи лиц; но Разумовский, заседая в совете и Сенате, редко посещал двор и держал себя в стороне от всяких интриг.
1771 год был самым скорбным годом для графа Кирилла Григорьевича: 6 июля скончался в своем Аничковском дворце брат его, граф Алексей Григорьевич, а через несколько дней после этого умерла жена, графиня Екатерина Ивановна, едва достигнувшая сорока лет. Разумовский получил от брата огромное наследство, удвоившее его и без того значительное состояние, которое заключалось теперь, кроме движимого имущества и домов, с лишком в 100 000 душ крестьян. Когда сыновья графа Кирилла Григорьевича подросли, окончили воспитание и поступили на службу, он переехал на жительство в Москву, но и здесь ему пожилось недолго: его тянуло на родину. В 1791 году он поселился в Батурине и с увлечением предался своей страсти к постройкам. Занимаясь украшением своих имений, Разумовский не забывал и усовершенствований хозяйства. В 1797 году он выписал с заводов князя Лихтенштейна испанских овец и, таким образом, может считаться одним из первых основателей овцеводства в России; разводил шелковицу, выписывал машины, заводил мельницы, свечные фабрики и проч. Существует предание, что Разумовский первый развел в Малороссии пирамидальные тополи. В то же время он был примерным помещиком. «Крестьяне благословляют имя покойного фельдмаршала Разумовского, — писал в 1805 году один путешественник. — Сколько я ни ездил по здешней стороне, везде находил, что старые и малые, и дворяне, и простолюдины, без изъятия, все единогласно прославляют графа Кирилла Григорьевича, быв исполнены искреннейшего к покойному почитания и благодарности. Времена, в кои он жил посреди их, называют златыми». Память этих златых времен не совсем угасла и до сих пор между бывшими крепостными графа. В 1861 году, когда вводилось в действие положение 19 февраля, крестьяне некоторых из потомков последнего гетмана, сохранивших в Малороссии мелкие частицы его громадного состояния, потребовали, чтобы все было опять так, как при Разумовском!
Царствование императора Павла прошло безоблачно для графа Кирилла Григорьевича. Жестокая болезнь в ноге, которою он страдал давно, усилилась и делала его почти неподвижным. Доктора советовали ему лечение в Теплице. Разумовский решился ехать сперва в Вену к находившемуся там посланником своему сыну, графу Андрею Кирилловичу, а оттуда на воды. С этой целью граф Андрей Кириллович заказал для отца в Лондоне карету особого устройства; она была сделана так, что посредством скрытого механизма в нее можно было вкатывать постель. До отправления в Россию карета была выставлена в Лондоне и показывалась за деньги; мастер, как уверяли тогда, выручил таким образом до пяти тысяч рублей. На ввоз иностранных карет существовало при Павле I запрещение, а потому потребовалось особенное дозволение государя. Император немедленно дал его и, когда карета прибыла в Петербург, приказал, чтобы ее привезли для осмотра сперва на Каменный остров, а потом к государыне в Павловск. С доставкою в Батурин карета обошлась в восемнадцать тысяч рублей. Граф Кирилл Григорьевич оказался слишком грузным: восемь лошадей едва могли протащить его рысью четыре версты.
После этой неудачи Разумовский перестал уже думать о путешествии. Изредка его утешали своими посещениями сыновья и дочери с внуками и внучками. Из Батурина среди своих немощей граф Кирилл Григорьевич приветствовал восшествие на престол Александра I. Государь отвечал ему следующим рескриптом:
«Граф Кирилл Григорьевич! Прослужив верно и ревностно толиким монархам, нося и оправдывая на себе их милости, вы имеете все право наслаждаться в недре вашего покоя всеобщим уважением и моим благоволением. Примите искреннюю мою признательность за поздравление ваше и желания, его сопровождающие. Я уверен, что мольбы столь почтенной старости приятны будут небесам. Молю Всемогущего, да ниспошлет вам силы и здравие, и запад жизни вашей да исполнится тихой радости, неотъемлемой и единой истинной награды добрых дел.
Пребываю вам всегда доброжелательный Александр».
Но не долго еще пришлось графу Кириллу Григорьевичу пользоваться человеческими почестями. Слабея с каждым днем все более и более, он тихо окончил жизнь свою 9 января 1803 года и был погребен в трапезе построенной им батуринской церкви. Над прахом его сыновья воздвигли великолепный памятник, имеющий форму пирамиды, с мраморным рельефным медальоном покойного.
Граф Кирилл Григорьевич Разумовский принадлежит, бесспорно, к числу замечательных личностей XVIII столетия. Занимая высшие государственные должности, заслужив дружбу и расположение нескольких государей, безотчетно управляя обширным краем, он никогда не забывал своего низкого происхождения и в душе оставался всегда простым русским человеком. Почести и несметное богатство не вскружили ему головы, роскошь и неразрывные с нею последствия не испортили его сердца. Он был добр, великодушен, щедр, без малейшей гордости и спеси, всем доступен, со всеми ласков, полон живого оригинального ума с легким оттенком насмешливости. Окруженный при жизни общим уважением, он справедливо унес с собою в могилу общее сожаление. Его меткие и колкие речи дышали добродушием и никого не оскорбляли; его благотворительность доходила до эксцентричности. Собранные здесь анекдоты о нем лучше всего подтвердят наши слова и познакомят читателей с частного деятельностью и жизнью этого прекрасного человека.
Однажды император Петр III, благоговевший перед королем прусским Фридрихом II и восторгавшийся им, хвастал Разумовскому, что король произвел его в генерал-майоры прусской службы.
— Ваше величество можете с лихвой отомстить ему, — отвечал граф Кирилл Григорьевич, — произведите его в русские генерал-фельдмаршалы.
Петр III, намереваясь объявить против общего желания войну Дании, сказал Разумовскому:
— Я выбрал тебя, чтоб сопутствовать мне в походе и командовать моей армией.
— В таком случае, — возразил Разумовский, — я позволю себе дать вашему величеству совет: прикажите выступить двум армиям, дабы за армиею, находящеюся под моей командой, постоянно следовала другая, чтобы заставить моих солдат идти вперед. Иначе я не предвижу, каким образом может осуществиться предприятие вашего величества.
Когда началась первая война с турками, главнокомандующим был назначен князь А. М. Голицын. Разумовский, по гетманству, считался тогда старшим фельдмаршалом. Кто-то из его знакомых, желая польстить ему, выразил удивление, почему начальство над армией вверено младшему.
— Потому, — отвечал ему граф Кирилл Григорьевич, — что Голицыну достаточно одной армии, а я, лишась двух, только с третьей разобью неприятеля.
В 1770 году по случаю победы, одержанной нашим флотом над турецким при Чесме, красноречивый митрополит Платон произнес в Петропавловском соборе в присутствии императрицы и всего двора речь, замечательную по силе и глубине мыслей. Когда вития, к изумлению слушателей, неожиданно сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись ее, воскликнул: «Восстань теперь, великий монарх, отечества нашего отец! Восстань и воззри на любезное изобретение свое!» — то среди общих слез и восторга граф Кирилл Григорьевич вызвал улыбку окружавших его, сказав им потихоньку: «Чего вин его кличе? Як встане, всем нам достанется».
Московский генерал-губернатор князь Прозоровский, расследовавший дело известного Новикова, арестовал последнего с особенной торжественностью. Придавая этому событию важное значение, Прозоровский с гордостью и самодовольством рассказывал Разумовскому о тех мерах, которые были приняты им для ареста Новикова.
— Вот расхвастался, — отвечал фаф Кирилл Григорьевич, — словно город взял; старичонка, скорченного геморроидами, схватил под караул! Да одного бы десятского или будочника послать за ним, тот бы и притащил его.
Как-то раз за обедом у императрицы зашел разговор о ябедниках; Екатерина предложила тост за честных людей. Все подняли бокалы; один лишь Разумовский не дотронулся до своего. Государыня, заметив это, спросила его, почему он не доброжелательствует честным людям.
— Боюсь, мор будет, — отвечал граф Кирилл Григорьевич.
— Что у вас нового в совете? — спросил Разумовского один приятель.
— Все по-старому, — отвечал он, — один Панин думает, другой кричит, один Чернышев предлагает, другой трусит, я молчу, а прочие хоть и говорят, да того хуже.
Однажды в Сенате Разумовский отказался подписать решение, которое считал несправедливым.
— Государыня желает, чтобы дело было решено таким образом, — объявили ему сенаторы.
— Когда так, не смею ослушаться, — сказал Разумовский, взял бумагу, перевернул ее верхом вниз и подписал свое имя…
Поступок этот был, разумеется, немедленно доведен до сведения императрицы, которая потребовала от графа Кирилла Григорьевича объяснений.
— Я исполнил вашу волю, — отвечал он, — но так как дело это, по моему мнению, неправое и товарищи мои покривили совестью, то я почел нужным криво подписать свое имя.
Государыня пересмотрела дело, отменила решение сенаторов и сказала Разумовскому:
— Вы мне настоящий друг, ибо не допустили меня совершить несправедливость.
Другой раз в совете разбиралось дело о женитьбе графа Орлова на его двоюродной сестре Екатерине Николаевне Зиновьевой. Орлов, всегдашний недоброжелатель Разумовского, в это время уже был в немилости, и члены совета, долго перед ним преклонявшиеся, теперь решили разлучить его с женою и заключить обоих в монастырь. Граф Кирилл Григорьевич отказался подписать приговор и объяснил товарищам, что для решения дела недостает выписки из постановления «о кулачных боях». Все засмеялись и просили разъяснения.
— Там, — продолжал он, — сказано между прочим: «лежачего не бить». Еще недавно все мы считали бы себя счастливыми, если бы Орлов пригласил нас на свою свадьбу, а теперь, когда он не имеет прежней силы и власти, то стыдно и нехорошо нам нападать на него.
Однако несмотря на протест Разумовского, приговор состоялся; но Екатерина объявила, что рука ее отказывается подписать бумагу против человека, которому она столь многим была обязана.
У графа Кирилла Григорьевича, как мы уже сказали, был всегда открыт стол; к нему беспрепятственно могли являться и званые, и незваные. Правом этим воспользовался бедный офицер, живший в Петербурге по тяжебным делам и лишенный всякого способа к пропитанию. Каждый день обедывал он у графа и, привыкнув наконец к дому, вошел однажды после обеда в одну из внутренних комнат, где Кирилл Григорьевич по обыкновению играл с приятелями в шахматы. Разумовский сделал ошибку в игре, и офицер не мог удержать восклицания. Граф остановился и спросил его, в чем состояла ошибка. Сконфуженный офицер указал на промах. С тех пор Разумовский, садясь играть, всегда спрашивал: «Где мой учитель?» Но однажды учитель не пришел к обеду. Граф велел навести справки, почему его нет. С трудом узнали, кто был незваный гость: оказалось, что несчастный болен и находится в крайности. Разумовский отправил к нему своего доктора, снабжал лекарствами и кушаньями и после выздоровления помог ему выиграть тяжбу и наградил деньгами.
Как-то дворецкий доложил Разумовскому, что один из гостей сильно заподозрен в похищении уже шестого серебряного прибора.
— Так узнать, где он живет, и послать ему еще шесть приборов, чтобы у него была ровно дюжина, — решил Разумовский.
Раз после обеда графу Кириллу Григорьевичу вздумалось похвалиться перед собеседниками драгоценной брильянтовой табакеркой, подаренной ему императрицей. Табакерка, переходя из рук в руки, вдруг исчезла. Граф вспыхнул от негодования, а оскорбленные гости потребовали общего строгого обыска. Граф долго не соглашался, говоря, что ему прискорбна утрата не ценной вещи, но дара императрицы, однако должен был уступить упорным требованиям. Каждый охотно выворачивал карманы, расстегивал супервест, некоторые снимали даже сапоги. Очередь дошла наконец до одного отставного секунд-майора. Тот сконфузился и объявил, что ему необходимо переговорить с графом наедине. Разумовский согласился.
— Знаю, что ты мне скажешь, — сказал он гостю, когда остался с ним вдвоем в кабинете. — Подавай табакерку, и Бог с тобой; разумеется, все останется между нами.
— Ваше сиятельство, — отвечал обвиняемый, — я точно украл у вас и даже часто крал, но только не то, что вы думаете.
— Так чем же ты, братец, воспользовался?
— Половиной рябчика, ваше сиятельство, вот она!.. — Гость подал графу улику, бережно завернутую в платок. — По милости вашего сиятельства, — продолжал он, — вот почти год, как я сам постоянно сыт, но у меня больная жена, дети; состояния никакого, места не могу добиться, и я ежедневно грешил, пропитывая и лакомя свое семейство крохами от вашего стола.
В эту минуту постучался дворецкий. Табакерка была отыскана у одного из таких гостей, которые менее всех могли быть подозреваемы в краже и не имели никакой необходимости похищать чужую собственность. Разумовский поспешил обратить неблаговидный поступок в желание пошутить и напугать других и сделал уличенному следующее замечание:
— Прошу вас покорно жаловать ко мне кушать, только в самом легком платье или, что еще лучше, совсем нагишом. Смотрите, как вы всех нас напугали, в особенности моего доброго друга майора, перед которым признаю себя в долгу.
Граф вошел в положение бедняка, тотчас же выдал ему пособие и выхлопотал место, вполне обеспечившее его существование.
В бытность Разумовского на балу в благородном собрании у сопровождавшего его гусара была украдена во время сна дорогая соболья шуба. Испуганный служитель, знавший доброту своего господина, умолял его не столько о прощении, сколько о том, чтобы он скрыл от управляющего постигшее его несчастье.
— Не бойся, — сказал ему граф, — я обещаю тебе, что, кроме нас двоих, никто об этом не будет знать.
После этого всякий раз, когда управляющий начинал спрашивать гусара о шубе, тот смело ссылался на графа, а последний, улыбаясь, твердил управляющему:
— Об этом знаю я да гусар.
Племянница Разумовского, графиня Софья Осиповна Апраксина, заведовавшая в последнее время его хозяйством, неоднократно требовала уменьшения огромного числа прислуги, находившейся при графе и получавшей ежемесячно более двух тысяч рублей жалованья. Наконец она решилась подать Кириллу Григорьевичу два реестра о необходимых и лишних служителях. Разумовский подписал первый, а последний отложил в сторону, сказав племяннице:
— Я согласен с тобою, что эти люди мне не нужны, но спроси их прежде, не имеют ли они во мне надобности? Если они откажутся от меня, то тогда и я без возражений откажусь от них.
М. В. Гудович, почти постоянно проживавший у Разумовского и старавшийся всячески вкрасться в его доверенность, гулял с ним как-то по Батурину. Проходя мимо только что отстроенного дома графского управляющего, Гудович заметил, что пора бы сменить его, потому что он вор и отстроил дом на графские деньги.
— Нет, брат, — возразил Разумовский, — этому осталось только крышу крыть, а другого возьмешь, тот станет весь дом сызнова строить.
Один приказчик графа из крепостных затеял несправедливую тяжбу с соседом, бедным помещиком. Благодаря имени Разумовского и деньгам помещик проиграл дело, и у него отняли небольшое его имение. Узнав об этом, граф Кирилл Григорьевич велел возвратить помещику отнятое имение и подарил ему еще ту деревню, к которой был приписан приказчик. Однако через несколько дней, считая приказчика достаточно наказанным, граф выпросил ему у нового его господина отпускную.
В другой раз случилось также нечто подобное. У бедного же помещика графский поверенный оттягал последнее его достояние, причем описал его графу как человека весьма беспокойного и просил сделать ему такой прием, от которого он не устоял бы на ногах.
— Что стоит отнятая у тебя деревня? — спросил Разумовский помещика, когда тот явился к нему с жалобой и в слезах.
— Семь тысяч рублей, — отвечал помещик.
— Сейчас велю, — продолжал граф, — выдать тебе пятнадцать тысяч рублей.
Пораженный помещик упал на колени.
— Посмотри, — сказал Разумовский своему поверенному, — я сделал тебе угодное: он не устоял на ногах.
Объезжая свои владения, граф Кирилл Григорьевич приметил бедную хату, стоявшую среди полей, и велел перенести ее на другое место.
— Это невозможно, — - отвечал ему управляющий, — хата принадлежит казаку.
— Так купи ее!
— Казак слишком дорожится, — продолжал управляющий, — он требует за нее три тысячи рублей.
— Ты не умеешь торговаться, — сказал граф, — пришли его ко мне.
Казака привели к Разумовскому. Последний стал доказывать ему, что он слишком дорого запрашивает за свою хату, при которой находится только десять десятин земли. Казак утверждал, что у него было больше десятин, но что графские же хлопцы отрезали их у него. Наконец после продолжительного торга казак согласился сбавить пятьсот рублей. Граф отворил письменный стол, вынул из него пять тысяч рублей и, отдавая их казаку, сказал:
— Смотри, чтоб через три дня хаты твоей уже не было на моей земле.
Казак стал представлять невозможность так скоро приискать себе другое место жительства.
— Это мое дело, — отвечал Разумовский и, обратясь к управляющему, прибавил: — Отведи ему в конце моих владений двойное количество купленной у него земли и построй на мой же кошт новую хату.
Один из ландмилицких казаков, прослужив тридцать лет на пограничной линии, был произведен в офицеры и возвратился на родину в Батурин. Здесь он узнал, что отец его умер, продав несколько лет тому назад свою землю Разумовскому за четыреста рублей. Офицер, наслышавшись о снисходительности графа, решился просить его взять обратно деньги и уступить ему родовую землю. Граф рассмотрел просьбу и, призвав управляющего, сказал ему:
— Я думаю, что этому офицеру земля нужнее, нежели нашей вотчине; напиши обратную сделку на его имя.
Когда бумага была готова, Разумовский вручил ее офицеру со следующими словами:
— Не сетуй на родителя своего за продажу земли; она опять твоя. Денег же не требую, потому что владение ею мне возвратило уже ее цену.
Раз главный управляющий с расстроенным видом пришел к Разумовскому объявить, что несколько сот его крестьян бежали в Новороссийский край.
— Можно ли быть до такой степени неблагодарными! — добавил управляющий. — Ваше сиятельство истинный отец своим подданным!
— Батька хорош, — отвечал Разумовский, — да матка свобода в тысячу раз лучше. Умные хлопцы: на их месте я тоже ушел бы.
Встретя как-то своего бежавшего слугу, Разумовский остановил его и сказал:
— Ступай-ка, брат, домой.
Слуга повиновался. Когда граф возвратился, ему доложили о слуге и спросили, как он прикажет его наказать.
— А за что? — отвечал Разумовский. — Ведь я сам его поймал.
Во время гетманства графа Кирилла Григорьевича один малороссийский дворянин, лишенный незаконным решением суда всего имущества, несколько раз приносил на судей письменные жалобы, не доходившие до гетмана, несколько раз без успеха старался лично объясниться с ним; наконец в отчаянии решился пробраться через сад к графскому кабинету и ожидать в сенях появления графа. Тщетно бедный проситель, прижавшись в углу, ожидал благоприятной минуты, опасаясь беспрестанно быть замеченным и прогнанным лакеями; дверь в сени не отворялась, и глубокая тишина только по временам прерывалась глухим стуком, происходившим от бильярдной игры. Наконец он услышал шорох в кабинете и различил тяжелые шаги графа, отворявшего дверь в другую комнату. После минутного шума тишина возобновилась; несчастный проситель начинал терять надежду, как вдруг шорох снова раздатся уже у самой двери. Нужда рождает догадку: бедняк нагнулся к порогу, просунул через него свою челобитную и с трепетом стал ожидать решения своей участи. Бумага исчезла, но через несколько минут появилась обратно тем же путем, из-под порога. Проситель поспешно схватил ее и, не оглядываясь, опрометью бросился бежать домой. Здесь он развернул бумагу и с удивлением и радостью увидел, что гетман велел суду не только возвратить отнятое у него имение, но еще вознаградить за все понесенные протори и убытки.
— Кто привел к вашему сиятельству этого просителя? — спросили потом графа судьи.
— Никто, — отвечал он.
— Где же вы его видели?
— Нигде.
— Каким же образом дошла до вас его просьба?
— Таким, каким и хитрейший из вас не сумел бы воспользоваться: она пролезла через порог.
Получив гетманское достоинство, Разумовский посетил Киев. Префект Киевской духовной академии, иеромонах Михаил Козачинский, желая польстить графу, поднес ему в великолепном золоченом переплете сочиненную им фантастическую генеалогию, в которой род Разумовских выходил от знаменитой и древней польской фамилии Рожинских.
— Что это такое? — спросил Кирилл Григорьевич.
— Родословная вашего сиятельства, — отвечал Козачинский, низко кланяясь.
— Моя родословная? — с изумлением произнес Разумовский, развертывая книгу. — Но каким образом она сделалась такой толстой?
— Род вашего сиятельства происходит от знаменитых князей Рожинских.
— Ба! ба! почтенный отец, что за сказки вы мне тут рассказываете, — с улыбкой сказал граф, — моя родословная совсем не так длинна. Мой отец, храбрый и честный человек, был простой казак, моя мать — дочь крестьянина, также честного и хорошего человека, а я, по милости и щедротам ее императорского величества, моей государыни и благодетельницы, граф и гетман Малой России, в ранге генерал-фельдмаршала. Вот и вся моя родословная. Она коротка, но я не желаю другой, потому что люблю правду больше всего. Затем, почтенный отец, прощайте.
С этими словами Разумовский повернулся спиной к сконфуженному Козачинскому.
В богатом кабинете графа Кирилла Григорьевича в резном изящном шкафу из розового дерева свято хранились пастушеская свирель и простонародный кобеняк, который он в юности носил в Лемешах. Когда дети его, забывшись, выказывали аристократические претензии или чересчур гордо обращались с низшими, Разумовский в присутствии их приказывал камердинеру отворить шкаф, говоря:
— Подай-ка сюда мужицкое платье, которое было на мне в тот день, как меня повезли с хутора в Петербург; я хочу вспомнить то время, когда пас волов и кричал: цоп, цоп!
У графа Кирилла Григорьевича было четыре дочери: Наталья, Елизавета, Анна и Аполлинария, и шесть сыновей: Алексей, Петр, Андрей, Лев, Иван и Григорий.
Граф Алексей Кириллович (род. в 1748 г., ум. в 1822 г.) был министром народного просвещения в царствование императора Александра I. Он любил естественные науки, в особенности ботанику. Его оранжерея и редкие коллекции растений пользовались в свое время европейской известностью. От брака своего с графиней Шереметевой он имел двух дочерей, из которых одна вышла замуж за графа Уварова, другая за князя Репнина, и двух сыновей, Кирилла и Петра, умерших бездетными.
Граф Петр Кириллович (род. в 1751 г., ум. в 1823 г.) был обер-камергером императора Александра I. От брака своего с вдовой князя Чарторыйского, рожденной Ушаковой, не оставил потомства.
Граф, впоследствии князь, Андрей Кириллович (род. в 1752 г., ум. в 1836 г.), человек высокого ума и образования, занимал с честью в течение тридцати лет пост русского посланника в Вене, а потом жил в этом городе тридцать лет, до самой кончины, частным человеком. Его богатство и великолепие, которым он окружал себя, доставили ему от немцев прозвание «эрцгерцога Андрея». Он был женат два раза: сперва на графине Тун, потом на графине Тюргейм; но детей не имел.
Граф Лев Кириллович (род. в 1757 г., ум. в 1818 г.) вышел в отставку с чином генерал-майора и жил постоянно в Москве. Влюбившись в княгиню Голицыну, рожденную княжну Вяземскую, он увез ее от мужа и женился на ней. Брак его был признан законным только в царствование императора Николая I. Он также не оставил потомства.
Граф Иван Кириллович — отставной генерал-майор — умер холостым в 1803 году.
Граф Григорий Кириллович оставил службу с чином бригадира и предался изучению физики и химии. Он женился за границей на графине Мальцан. По неизвестным причинам брак его не был утвержден Святейшим синодом. Дети графа Григория Кирилловича остались в Австрии, где живут до сих пор и носят фамилию графов Разумовских.
Из дочерей графа Кирилла Григорьевича Наталья была замужем за Н. А. Загряжским, Елизавета за графом Апраксиным; Анна за Васильчиковым и Аполлинария за графом Гудовичем.
Опубликовано: Шубинский С. Н. Исторические очерки и рассказы. СПб.: Тип. М. Хана, 1869.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/shubinskiy/shubinskiy_graf_k_g_razumovsky.html.