Юровский Л. Н. Портреты (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцов, П. А. Столыпин)
Сост., предисл. и коммент. А. Ю. Мельникова
М.: ЭПИцентр, 2011.
Граф Коковцов
(министр финансов)
править
в отдельных отраслях, проходят, как тени".
Статья на тему историческую. Полезнее писать о министрах у власти, чем о министрах от власти ушедших. Но и перед последними у печати есть свой долг. Здесь исполняется малая доля последнего долга перед бывшим министром финансов.
Статья на тему историческую и в ней уместна поэтому историческая справка о предшественниках статс-секретаря Коковцова во главе того ведомства, которым он управлял десять лет. Граф Алексей Иванович Васильев, назначенный в 1802 г., был первым русским министром финансов. За ним последовали Голубцов, Гурьев, Канкрин, Вронченко, Брок, Княжевич, Рейтерн, Грейг, Абаза, Бунге, Вышнеградский, Витте, Плеске, Шипов. Всего пятнадцать министров за 102 года. В среднем каждый пробыл у власти от шести до семи лет. Статс-секретарь Коковцов оставался министром финансов почти десятилетие. Кому много дано, с того много и взыщется. В. Н. Коковцову дано было много времени. В. Н. Коковцову дано было много и власти, так как в последние два года он совмещал пост министра финансов с постом председателя совета министров. Что дал статс-секретарь Коковцов России?
Сколько раз отмечалось, что В. Н. Коковцов не переставал относиться оптимистически ко всему, что вокруг него совершалось. Драгоценное качество, когда им обладаешь в меру. В. Н. Коковцов, к сожалению, эту меру превзошел. Он всегда и неизменно был доволен и преисполнен лучших надежд: во время войны и во время мира, в дефицитные годы и тогда, когда в казначействе накопилась свободная наличность, когда Россию приобщали к культурным странам Запада, вводя всеобщее обучение, и тогда, когда ее приобщали к варварским странам, инсценируя ритуальный процесс. Он всегда был доволен и всегда улыбался. Как l’homme qui rit. И от этого, конечно, его оптимизм, которым никто не мог заразиться, становился жутким и для постоянного политического наблюдателя его улыбка переставала быть обворожительной и делалась несносной.
«Представленные Вашему Императорскому Величеству в настоящем докладе данные, — писал он в записке к своей первой росписи, на 1905 г., — показывают, что истекающий год, несмотря на неблагоприятное влияние войны, не внес глубокого расстройства в государственное и народное хозяйство России. Беспрепятственное покрытие в 1904 г. крупных экстренных расходов, благополучное сведение росписи на 1905 г., устойчивость денежного обращения, выгодно слагающиеся условия хлебной кампании при обильном урожае и отсутствии резких затруднений в торговле и промышленности свидетельствуют об удовлетворительном в экономическом отношении исходе первого года войны». Статс-секретарь Коковцов был доволен, хотя Россия была в отчаянии в этот год.
И он оставался на этой позиции во всех докладах, которые он подписывал с тех пор. «Насколько можно судить по тем данным, которые были добыты экономической статистикой, — писал В. Н. Коковцов в прошлом году, — современное народное хозяйство России вступило на путь широкого развития производительных сил. Анализ отдельных отраслей его приводит к тому общему заключению, что ближайшее будущее народного хозяйства обещает дальнейшие успехи как серьезное продолжение столь ясно обозначившегося экономического подъема последних лет, если только какие-либо исключительные события не нарушат его последовательного развития».
Десять лет, которые значительная часть русского общества, размышлявшая об экономических судьбах страны, провела в смущении и трепете, министр финансов провел в своем ведомстве спокойный и уверенный в том, что все к лучшему в этом лучшем из миров.
Государственный деятель-реформатор должен обладать такой спокойной уверенностью, он не может колебаться и сомневаться в успехе в тот момент, когда в общественную жизнь он вводит новое начало. Всякая реформа трудна, всякая реформа встречает вражду и недоверие, в борьбе с которыми оптимизм, конечно, необходим. Но спокойствие статс-секретаря Коковцова было совсем иного рода. Его десятилетие не ознаменовалось ни одной финансовой реформой, которой будет место в истории. Несколько полумер, без которых не обходится ни одна страна, были, разумеется, осуществлены и его министерством. Но новой мысли, или нового духа министерство Коковцова не проявило ни в чем. Если у деятеля-реформатора оптимизм является источником творческого пафоса, то у бывшего министра финансов он был источником полного безразличия к преобразовательным планам. Активный оптимизм есть оптимизм будущего. Оптимизм В. Н. Коковцова был оптимизмом настоящего.
Можно быть какого угодно мнения о результатах, достигнутых финансовой и экономической политикой С. Ю. Витте. Но какое мероприятие статс-секретаря Коковцова может идти в сравнение с тем, что предпринял Витте за «свое» десятилетие? Винная монополия, золотая валюта, торговый договор с Германией 1894 г., 1/3 русской железнодорожной сети, целые отрасли промышленности, — все это связано было так или иначе с деятельностью Витте. Пусть многое было поспешно, преувеличено и вредно; мы оцениваем сейчас не с этой стороны. Было творчество и был размах, т. е. то, чего при Коковцове не было.
По росписи на 1905 г., — первой росписи, составленной В. Н. Коковцовым, — поступило обыкновенных доходов 2042 милл. руб. и произведено было обыкновенных расходов 1925 милл. В тот год был миллиардный чрезвычайный бюджет, бюджет войны, но мы его не учитываем, так как чрезвычайные расходы покрыты были чрезвычайными же доходами. По росписи на 1914 г., — последней росписи, составленной В. Н. Коковцовым, — итог обыкновенных доходов составляет 3522 милл. и итог обыкновенных расходов — 3303 милл. руб. Бюджет за десятилетие увеличился в 1¾ раза. Это — один из результатов министерства Коковцова.
Другой результат — накопление свободной наличности. Почти из года в год действительные поступления превышали предположенные доходы, и дефицит 1906 г. уже в 1910 г. сменился свободной наличностью в 100 милл. с лишним; свободная наличность доведена была затем почти до полумиллиарда рублей, и правительство приступило даже к некоторому погашению долгов. Это — второй из результатов деятельности министерства Коковцова.
И так как не найдется, должно быть, ни одного сколько-нибудь экономически грамотного человека, который стал бы связывать несколько высоких урожаев, бывших в последнее время, или происходивший промышленный подъем с какими-либо мероприятиями статс-секретаря Коковцова, то приходится считать, что указанные два результата, которые в сущности образуют одно целое, исчерпывают все, что связано с именем бывшего министра финансов.
Какова же эта связь?
Статс-секретарь Коковцов повышал налоги. Перечислить здесь все повышения было бы затруднительно. Мы возьмем для примера те данные, которые относятся только к периоду 1904—1909 гг. и разработаны были «Вестником Финансов». Прямые налоги: повышен налог с городских недвижимых имуществ (1905 г.), повышен дополнительный сбор с предприятий, не обязанных публичной отчетностью (1905), увеличены некоторые оклады промыслового обложения (1906), установлен новый сбор с доходов от денежных капиталов (1905). Косвенные налоги: увеличен акциз с пивоварен (1905), повышен акциз с табачных изделий (1909), установлен налог на гильзы (1909), повышен акциз с осветительных масел (1906), повышен акциз со спичек (1905), повышены многие ставки таможенного тарифа (1906). Пошлины: повышены гербовые сборы (1905), повышены судебные пошлины (1905), повышены наследственные пошлины (1905), повысился вследствие повышения тарифа сбор с пассажиров и грузов (1908), повышены пробирные пошлины (1905). Казенные имущества и операции: повышались цены вина, неоднократно повышались железнодорожные тарифы и т. д., и т. д.
Эти сведения еще далеко не полны, но они достаточно красноречивы. Если кроме того принять во внимание, что рост населения и урожаев, увеличение перевозок по существующей сети при крайне медленной постройке новых дорог, увеличение пьянства и промышленный подъем не могли, — совершенно независимо от деятельности министерства, — не отразиться на бюджетных поступлениях, то роль министра финансов станет совершенно ясной. Его государственное творчество за 10 лет сводилось к нулю.
C’est Ю pleurer, — говорил В. К. Плеве, глядя на съехавшихся к нему губернаторов. C’est Ю pleurer, — приходилось твердить в течение 10-ти лет, глядя на стоявшего у власти министра финансов.
«Русские Ведомости», 2 февраля 1914 года, № 27, с. 2-3 (под псевдонимом Юр. Лигин).
Комментарии
правитьЭпиграфом к статье Леонид Наумович взял слова Владимира Николаевича Коковцова: «Лица, поставленные во главе правительства в отдельных отраслях, проходят, как тени». Они взяты из речи, произнесенной В. Н. Коковцовым почти за два года до публикации статьи Л. Н. Юровского, 3 апреля 1912 года, во время его пребывания в Москве. Тогда Владимир Николаевич выступил в зале заседаний московской биржи на Ильинке перед членами биржевого общества. Текст речи по сообщению Санкт-Петербургского Телеграфного Агентства был напечатан «Русскими Ведомостями» на следующий день (4 апреля 1912 года, № 78, с. 3).
Обращаясь к открывшему собрание Председателю биржевого комитета Григорию Александровичу Крестовникову, премьер-министр говорил: «Вы упомянули об усилении средств государственной обороны, о развитии землеустройства. Все это — те меры и вопросы, которые были выдвинуты горячей любовью к родине. Желательно было бы, чтобы эта любовь к родине одушевляла и Думу четвертого созыва. Один из государственных деятелей упомянул, что люди, поставленные во главе правительства в отдельных отраслях, проходят как тени. И действительно, все мы, здесь находящиеся, пройдем, как тени. Одно не должно проходить: не должна проходить Россия, будущая ее слава, ее могущество».
Двумя днями позже в «Русских Ведомостях» вышла посвященная этому выступлению статья Л. Н. Юровского «Тени» (опубликована 6 апреля 1912 года, № 80, с. 1-2, под псевдонимом «Юр. Лигин»).
Мотивы статьи «Граф Коковцов (министр финансов)» чувствуются уже в заметке «Тени». В ней же местами проступает ироническая интонация Л. Н. Юровского, как например: «Статс-секретарь Коковцов — счастливый оратор. Речь его льется легко. Он не ищет образов и слов. Он свободно отвечает в Государственной Думе на прервавшее его враждебное восклицание, он умело подхватывает брошенную ему сторонником мысль. Он умеет очаровывать, когда хочет, он умеет нападать, когда ему это кажется необходимым; и, хотя у него нет действительной внутренней силы, бесспорный дар дает ему порой возможность возвышаться почти до пафоса. Он умеет говорить час, два часа или три, — столько, сколько приличествует случаю (или, вернее, всегда немного больше), — по малому и по значительному поводу. В его речах недостает лишь одного. Как в области музыки встречаются произведения, талантливо написанные, не лишенные ласкающей слух мелодичности, но не имеющие подлинного музыкального содержания, так и в речах В. Н. Коковцова есть легкость, грация и остроумие опытного собеседника, есть настойчивость и кажущаяся сила оратора, уже привыкшего к трибуне, но подлинной, глубокой мысли, выработанной нелегким внутренним трудом, творческой, самостоятельной и новой, в них нет никогда. В. Н. Коковцов владеет техникой искусства, но содержания его он не умеет обогатить».
В. Н. Коковцову его поездка в Москву была памятна. Спустя 20 лет он отмечал «отличный прием, оказанный… Московским купечеством…»: «Московское мое пребывание прошло совсем гладко. Купечество встретило меня очень приветливо и на приеме в Биржевом Собрании не только не было ни одной недружелюбной ноты, но, напротив того, было высказано мне совершенно открыто очень много теплого, лестного, и вся Московская печать единодушно отметила, этот сердечный прием, без всяких экскурсий в сторону оппозиционного настроения, столь свойственного московским кругам вообще» — граф В. Н. Коковцов, Из моего прошлого. Воспоминания 1903—1919 гг., Париж, 1933 год, Т. II, с. 55. Этот фрагмент воспоминаний Владимира Николаевича хронологически точен, мемуарист указывает, что «поехал 2-го апреля в Москву». Но, как видим из критической статьи Л. Н. Юровского «Тени» в «Русских Ведомостях», «без всяких экскурсий в сторону оппозиционного настроения» московская печать все же не обошлась.
Стр. 41. «…перед бывшим министром финансов» — В. И. Коковцов был отправлен в отставку 29 января 1914 года. Вот что он писал об этом дне сам:
"Утро, 29-го января, после бессонной и тягостной от неотвязчивого раздумья ночи началось в обычной обстановке. Жена пошла на свою обычную прогулку, а я засел в моем кабинете за работу. Ровно в 11 часов курьер подал мне небольшого формата письмо от Государя в конверте «Председателю Совета Министров». Подлинник этого письма сохранился у меня. Не распечатывая его, я знал, что оно несет мне мое увольнение. Вот что в нем изложено:
29-го января 1914-го года
Владимир Николаевич!
Не чувство неприязни, а давно и глубоко сознанная Мною государственная необходимость заставляет меня высказать Вам, что мне нужно с Вами расстаться.
Делаю это в письменной форме потому, что, не волнуясь, как при разговоре, легче подыскать правильные выражения.
Опыт последних 8-ми лет вполне убедил меня в том, что соединение в одном лице должности Председателя Совета Министров с должностью Министра Финансов или Министра Внутренних Дел — неправильно и неудобно в такой стране, как Россия.
Кроме того, быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных и серьезнейших мер, с чем может справиться только свежий человек.
За последние два года я, к сожалению, не во всем одобрял деятельность финансового ведомства и сознаю, что дальше так продолжаться не может.
Высоко ценю Вашу преданность мне и крупные заслуги Ваши в деле замечательного усовершенствования государственного кредита России, за что благодарю Вас от всего сердца. Поверьте, что мне грустно расстаться с Вами, моим докладчиком в течение 10-ти лет, и что Я не забуду своим попечением ни Вас, ни Вашей семьи. Ожидаю Вас в пятницу с последним докладом, как всегда в 11 часов и по старому, как друга.
Искренно уважающий Вас,
Николай
См. Граф В. Н. Коковцов, Из моего прошлого. Воспоминания 1903—1919 гг., Париж, 1933 год, Т. II, с. 278—279. В это же день В. Н. Коковцов был возведен в Графское достоинство.
Стр. 42. «…и тогда, когда ее приобщали к варварским странам, инсценируя ритуальный процесс». — Речь, вероятно, идет о судебном процессе по делу Бейлиса, проходившего в Киеве с 25 сентября по 28 октября 1913 года. На этом процессе еврей Менахем Мендель Бейлис обвинялся в ритуальном убийстве 12-летнего ученика приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища Андрея Ющинского 12 марта 1911 года. Приговором присяжных М. М. Бейлис был оправдан. Впечатления об этом процессе были еще свежи, т. к. статья Л. Н. Юровского была написана через три месяца после его завершения.
Между прочим, одним из адвокатов М. М. Бейлиса был Василий Алексеевич Маклаков, который в своей обращенной к присяжным заключительной речи хорошо передает в немногих словах то, что Л. Н. Юровский говорит об инсценировке ритуального процесса:
«Если вы действительно считаете, что Бейлис убил, что Бейлис виновен, то вы можете, вы должны его осудить. Такому преступлению не должно давать ни пощады, ни милости. Если вы в этом деле видите какие-нибудь улики против него, которых я не заметил, которых не видел и г. прокурор, ибо он нам на них не указал, если у вас сомнения нет в виновности Бейлиса, что же… казните его. Вы будете правы.
Но если вы в этом не убеждены, если в этом у вас сомнение есть, то забудьте, поскорее забудьте обо всем том, что вам здесь говорилось о еврейском засилье, которое почему-то на себе самом чувствует г. прокурор, о еврейской нетерпимости, о грехах еврейских газет, о грехах их заступников, о грехах всех евреев; забудьте об этом; ибо если вы это поставите в вину Бейлису то не будет правосудия в вашем суде. Если вы поддадитесь этому чувству, если из-за него вы осудите Бейлиса, пострадает не только Бейлис, пострадает нечто гораздо боле дорогое для нас, чем Бейлис — русское правосудие.
Бейлис смертный человек; пусть он будет несправедливо осужден, пройдет время и это забудется. Мало ли невинных людей было осуждено; жизнь человеческая коротка — они умерли и про них забыли, умрет Бейлис, умрет его семья, все забудется, все простится, но этот приговор… этот приговор не забудется, не изгладится, и в России будут вечно помнить и знать, что русский суд присяжных, из-за ненависти к еврейскому народу, отвернулся от правды» — В. А. Маклаков, Убийство А. Ющинского. Речь в Киевском Окружном Суде 25 октября 1913 года (по стенографическому отчету), Санкт-Петербург, 1914 год, с. 86-87.
Здесь также уместно сказать словами самого Л. Н. Юровского, резко выступавшего против антисемитизма (см. его статью «В гетто», «Русские Ведомости», 11 апреля 1914 года, № 83, с. 3.) о том, что он считал очень важным для России. Вот в этих строках, написанных об Одессе в 1915 году, слышна глубокая личная нота:
«Одесса — город многих рас и языков. Она в национальном отношении интересна тем, что в ней сосредоточено большее, чем где-либо, количество обрусевшего еврейства. А обрусевшее еврейство, это — та часть человечества, к которой небо относится с особенной суровостью и душа которой отравлена в настоящее время безысходной печалью. Я не скажу, что об этой печали теперь не время писать. Но ясно, что о ней невозможно писать с необходимой полнотой… Здесь — один из самых тяжких российских вопросов, и кто знает, когда и как он будет разрешен.
В начале войны мы пережили взрыв патриотизма, — захватывающий, глубокий, всеобщий. Он проник во все классы общества и во все национальности. Им не могло не проникнуться обрусевшее еврейство. Ведь оно в том смысле и обрусело, что ему стали близкими и родными русская культура и русский быт, а война для массы есть защита своего быта. Но война не всем принесла то, чего от нее ожидали. Люди не пошли сомкнутыми рядами, и доверие друг к другу не преисполнило их. И обрусевший еврей очутился в положении почти безвыходном, так как необходимы огромные силы духа, чтобы пренебречь большой обидой и в трудных испытаниях сохранить ясный взгляд на вещи и всю свою любовь» — Юр. Лигин, «В Одессе», «Русские Ведомости», 7 марта 1915 года, № 54, с. 6. Очерк Л. Н. Юровского «В Одессе» один из самых лиричных в его творчестве, он в наибольшей степени передает любовь Леонида Наумовича к родному городу и показывает его поэтическую душу:
«Здесь война родила тишину. Порт замер. Несколько пароходов, пустых и покинутых, стоят у пристаней; несколько парусных баркасов, прибывших еще летом из Пирея, ютятся в тихом углу большой гавани; несколько серых стражей ждут возможной тревоги вблизи берегов. Но тревоги нет, и полного покоя уже много недель не нарушает ничто. Шумит прибой, и волны разбиваются за каменным молом, а внутри, по сю сторону маяка, лишь чуть-чуть играет поверхность воды. Ни дыма, ни паруса; ни свистка, ни гула. Только с двумя соседними городами поддерживаются сношения. Пароходы идут вдоль берега и через несколько часов уже прячутся в днепровском лимане, защищенном очаковскими пушками.
Грязные улицы и площади нижней части города опустели. Лавки и трактиры закрыты. Склады стоят без товаров, и сторожа дремлют на солнце у запертых ворот. По длинному мосту, окаймляющему море на протяжении нескольких верст, не снуют паровозы, по гулкой каменной мостовой не дребезжат „биндюги“ и фургоны. Ни песни, ни брани, ни разноязычного крика, ни привычных возгласов работающих грузовиков: „вира помолу“… „майна“… Крикнули „майна!“ в последний раз перед тем, как султан послал свои корабли в Черное море, и замолчали. На суше, как на море, — полная тишина и полный покой.
Но днем эта картина не так еще поражает, как ночью. К тишине присоединяется тьма. В обычное время тысячи огней освещают замкнутое между молами и набережной пространство. Дальше всех мигает красным и белым светом маяк. Ближе — огни без числа, фиолетовые и желтые, зеленые и красные, — огни судов, отдыхающих у берега, огни пароходов, уходящих в море и прибывающих в порт, большие огни высоких дуговых фонарей на берегу и тусклые огоньки запотевших окон в портовых притонах. А теперь, когда подходишь вечером к зданию городской Думы, к памятнику герцогу Ришелье или ко дворцу Воронцовых, внизу не различаешь ничего. И лишь всматриваясь долго и пристально, привыкая постепенно к темноте, начинаешь видеть, — в более или менее ясную ночь, — некоторые силуэты: Жевахову гору по ту сторону бухты, трубы и крыши домов на Пересыпи, большие строения в порту. Все как в сказке. Как волшебством где-то внезапно задержаны корабли, погашены огни, остановлена жизнь, — шумная, южная, яркая. Остановлена до тех пор, пока союзники не прорвутся чрез дарданельские укрепления и, пройдя в открытое Черное море, не разбудят уснувшей Одессы. С каким ликованием Одесса будет их приветствовать тогда! С каким нетерпением она уже дожидается британских дрэднотов! Пусть приедут английские и французские моряки, — они не забудут этих дней» — там же.
Тема «Л. Н. Юровский и антисемитизм» следует обсуждать с учетом еще одного важного штриха его биографии. По сообщенным автору настоящего комментария племянником Л. Н. Юровского В. Е. Юровским в конце 80-х годов ушедшего века сведениям, член I Государственной Думы Григорий Борисович Иоллос, убийство которого 14 марта 1907 года было организовано «союзником» (членом «Союза русского народа») Казанцевым, приходился Леонид Наумович двоюродным братом. Он был женат на старшей сестре Л. Н. Юровского. Если это свидетельство и нуждается в подтверждении, то бесспорно другое — Л. Н. Юровский и Г. Б. Иоллос были, во всяком случае, знакомы. Григорий Борисович был берлинским корреспондентом «Русских Ведомостей», в которых Л. Н. Юровский впоследствии сотрудничал. Вот отрывок из относящегося к 1905 году берлинского письма В. И. Борткевича одному из учителей Л. Н. Юровского в Санкт-Петербургском политехническом институте А. А. Чупрову: «Тут устраиваются в одном CafИ около Zool. Garten [Зоосада] русские пятницы, на которых и я иногда бываю. Вчера собралось 12 человек. Из лиц, Тебе известных [Г.Б.] Иоллос, Юровский (ваш студент, кот. у меня участвует в практич. занятиях и один раз выступил с вполне основательным методологическим замечанием)…» — "В. И. Борткевич, А. А. Чупров. Переписка (1895—1926). Составитель О. Б. Шейнин, Берлин, 2005, с. 113 (Письмо № 79, Борткевич-Чупров, Берлин, 22.7.1905). Можно представить, какое впечатление произвело на Л. Н. Юровского убийство Г. Б. Иоллоса и какие чувства он мог питать к «союзникам и союзницам» хотя бы в связи только с одним этим трагическим событием.
Стр. 42. l’homme qui rit (фр.) — человек, который смеется. L’homme qui rit — роман Виктора Гюго, опубликованный в 1869 году.
Стр. 46. C’est Ю pleurer (фр.) — это слезы.