Глава X. Магистрат
Соединение политической власти и обязанностей жреца в одном и том же лице не прекратилось с уничтожением царской власти. Переворот, установивший республиканский образ правления, не разделил обязанностей, смешение которых считалось вполне естественным и было в то время основным законом человеческого общежития. Лицо, заменившее царя, было, как и он, жрецом и в то же самое время политическим главою.
Иногда такое избираемое ежегодно лицо продолжало носить священный титул царя. В некоторых местах сохраненное за ним имя притана указывало на его главнейшие обязанности. В других городах преобладало звание архонта. В Фивах, например, первое должностное лицо называлось этим именем; на то, что Плутарх сообщает нам об его обязанностях, указывает, что они мало чем отличались от обязанностей жреца. Этот архонт обязан был во все время исполнения своей должности носить на голове венок, как подобало жрецу; религия запрещала ему отпускать волосы и носить при себе что-либо железное; такого рода предписание сближает его несколько с римскими фламинами. Город Платея имел тоже архонта, и религия этой гражданской общины повелевала, чтобы он во все время исполнения своих обязанностей носил белое одеяние, т. е. одеяние священного цвета.
Афинские архонты в день своего вступления в должность всходили в Акрополь с миртовым венком на голове и там приносили жертву божеству города. И они должны были также носить на голове, по обычаю, во все время отправления своих обязанностей венок из листьев. А достоверно известно, что венок, который сделался с течением времени и остался навсегда эмблемою власти, был в то время только религиозною эмблемою, лишь внешним знаком, сопровождавшим молитву и жертвоприношение. Среди этих девяти архонтов — тот, которого называли царем, был по преимуществу религиозным главою; но и у каждого из его товарищей были свои религиозные обязанности, свои жертвоприношения, которые он должен был совершать богам.
У греков было общее выражение, которым они обозначали должностных лиц гражданской общины; они говорили οἱ ἐν τέλει, что буквально означает: те, которые должны совершать жертвоприношения богам; это древнее выражение указывает на первоначальное понятие о должностных лицах. Пиндар говорит о них, что приносимыми жертвами они обеспечивают благосостояние гражданской общины.
В Риме первым делом вновь избранного консула было принесение жертвы на форуме. На городскую площадь пригоняли жертвенных животных; после того, как верховный жрец объявлял их годными для принесения в жертву, консул собственноручно закалывал их, в то время как глашатай призывал народ к благоговейному молчанию, и флейтщик играл священную мелодию. Несколько дней спустя консул отправлялся в Лавиниум, откуда вышли римские пенаты, и там приносил еще несколько жертв.
Если рассмотреть несколько внимательнее характер магистрата у древних, то видно будет, как мало он похож на руководителей государств в современных обществах. Священнослужение, отправление правосудия, начальствование над войском — все эти обязанности соединялись в одном лице. Он — представитель гражданской общины, которая есть, по крайней мере, настолько же религиозный союз, как и политический; в его руках птицегадания, обряды, молитвы, покровительство богов. Консул есть нечто большее, чем просто человек: он посредник между человеком и божеством; с его судьбой связана судьба общества; он как бы гений-покровитель гражданской общины. Смерть консула — несчастие для республики. Когда консул Клавдий Нерон покидает свое войско и стремительно мчится на помощь своему товарищу, то Тит Ливий рассказывает нам, в какой страшной тревоге находится весь Рим, как он беспокоится об участи войска, потому что лишенная своего военачальника армия была в то же время лишена и небесного покровительства; вместе с консулом ее покинули ауспиции, т. е. религия богов.
Другие гражданские должности Рима, которые как бы постепенно выделились из консульских обязанностей, соединяли в себе, подобно консульству, жреческие и политические обязанности. Цензор в известные дни, с венком на голове, приносил жертву от лица гражданской общины и собственноручно закалывал жертвенное животное. Преторы, курильные здилы распоряжались религиозными празднествами. Не было ни одной общественной должности, с которой не была бы соединена какая-нибудь религиозная обязанность, ибо, по мысли древних, всякая власть должна быть хоть отчасти религиозной. Одни только плебейские трибуны не приносили никаких жертв, но их зато и не считали настоящими членами магистратуры. Мы увидим далее, что власть их была совершенно особого рода.
Священный характер, присущий должностному лицу, особенно ясно сказывался в способе его избрания. В глазах древних одобрение людьми и избрание ими было еще недостаточно для утверждения главы гражданской общины. Пока существовала первобытная царская власть, казалось вполне естественным, чтобы глава общины указывался самим рождением в силу того религиозного закона, который повелевал, чтобы сын наследовал отцу во всем его священстве. Рождение, по-видимому, открывало достаточно ясно волю богов. Когда социальные перевороты уничтожили повсюду царскую власть, то люди, по-видимому, изыскивали такой способ избрания, который, заменив собою рождение, был бы угоден богам. Афиняне, как и многие другие греческие народы, не нашли лучшего способа, как жребий. Очень важно составить себе правильное понятие об этом приеме, за который падало столько обвинений на афинскую демократию, и для этого нужно вникнуть в строй мыслей древних. Для них жребий не был простой случайностью, он был откровением божественной воли. Подобно тому, как к жребию прибегали в храмах, чтобы выведать небесные тайны, точно так же обращались к нему и для выбора должностных лиц.
Все были убеждены в том, что боги указывают на достойнейшего, давая выпасть жребию на его имя. Платон поясняет эту мысль древних, говоря: «Про человека, которого жребий указал, мы скажем, что он угоден богам, и найдем вполне справедливым, что он управляет. Относительно всех должностей, которые касаются священных предметов, предоставляя божеству выбор лиц ему угодных, мы полагаемся на жребий». И гражданская община также верила, что она получает своих должностных лиц из рук божества.
По существу, лишь в различных формах то же самое происходило и в Риме. Назначение консула не должно было исходить от людей. Воля или произвол народа не были той силой, которая могла создать избрание должностного лица. Вот каким образом избирались консулы: должностное лицо, исправляющее свои обязанности, т. е. человек, облеченный уже священным характером и могущий по предзнаменованиям угадывать волю богов, указывал среди присутственных дней тот, в который должно было последовать назначение консула. В ночь, накануне этого дня, он бодрствовал и проводил ее под открытым небом, наблюдая знамения, посылаемые богами в то время, когда он произносил мысленно имена кандидатов. Если предзнаменования были благоприятны, это значило, что кандидаты угодны богам. На другой день народ собирался на Марсовом поле, и то самое лицо, которое в ночь вопрошало богов, руководило теперь собранием. Оно произносило громким голосом имена кандидатов, относительно которых ему даны были знамения. Если среди лиц, домогавшихся консульства, был кто-либо, для кого предзнаменования были неблагоприятны, то председатель опускал его имя. Народ голосовал только за тех, чьи имена были названы. Если председатель называл только двух кандидатов, то народ голосовал по необходимости за них; если трех, — то предоставлялся между ними выбор. Но народное собрание никогда и ни в каком случае не имело права подавать свой голос за лиц, не указанных председателем, потому что лишь для названных им были посланы богами благоприятные знамения, лишь за ними было обеспечено согласие богов.
Этот способ избрания, тщательно соблюдавшийся в первые времена республики, объясняет некоторые черты римской истории, кажущиеся на первый взгляд странными. Мы видели, например, довольно часто, что народ хочет почти единогласно возвести в консульское достоинство каких-нибудь двух лиц и все-таки не может этого сделать; причина та, что относительно их председатель или совсем не получил никаких предзнаменований, или предзнаменования были неблагоприятны. Иногда же, наоборот, мы видим, что народ назначает консулами двух ему ненавистных людей; это потому, что председатель назвал только эти два имени. Приходилось подавать голоса обязательно за них, так как голосование не выражалось только словами «да» или «нет», но на избирательной дощечке нужно было писать имена кандидатов; вписывать же не разрешалось никого иного, кроме лиц, названных председателем. Народ, которому предлагали ненавистных кандидатов, мог, понятно, выразить свой гнев, удалившись, не подавая голоса, но в ограде всегда оставалось достаточное количество граждан, чтобы произвести выборы.
Поэтому видно, насколько велика была власть председателя комиций, и нас не удивляет более обычное выражение creat consules, которое прилагалось не к народу, но к председателю комиций. О нем, действительно, скорее, чем о народе, можно было сказать, что он создает консулов, потому что он именно открывал волю богов. И если он сам и не создавал консулов, то, по меньшей мере, боги делали это через его посредство. Власть народа не шла далее утверждения этого выбора или, самое большее, далее выбора из трех или четырех кандидатов.
Этот способ выборов был, вне всякого сомнения, очень выгоден для римской аристократии, но было бы неправильно видеть в нем лишь одну изобретенную хитрость. Подобная хитрость была немыслима в века, когда народ верил в свою религию. С политической точки зрения — она была не нужна в первые времена республики, так как патриции и без того имели большинство голосов на выборах. Она могла даже обратиться против них самих, облекая одно лицо столь сильною властью. Единственное объяснение, которое можно дать этому обычаю или, вернее, этому обряду избрания, состоит в том, что все верили совершенно искренно в то, что выбор должностного лица принадлежит не людям, но богам. Человек, которому предстояло распоряжаться религией и судьбою гражданской общины, должен быть указан свыше.
Первое правило для избрания должностного лица было, по словам Цицерона, «чтобы он был назначен согласно обрядам». Если, несколько месяцев спустя, сенату доносили, что некоторые обряды были упущены или плохо исполнены, то он приказывал консулам сложить с себя звание, и они повиновались. Примеры очень многочисленны; и если по отношению двух или трех из них позволительно думать, что сенат рад был избавиться от неспособного или злонамеренного консула, то по большей части в его решениях нельзя видеть других причин кроме религиозных опасений.
Правда, когда жребий в Афинах или ауспиции в Риме указывали на архонта или на консула, то происходило еще нечто вроде испытания достоинств вновь избранного. Но самое это испытание показывает нам, чего требовала гражданская община от своих должностных лиц: она не искала человека наиболее храброго на войне или наиболее способного или справедливого во время мира, но человека наиболее любимого богами. Действительно, афинский сенат спрашивал у вновь избранного, имеет ли он домашнего бога, состоит ли он членом фратрии, есть ли у него семейная могила и исполняет ли он свои обязанности по отношению к усопшим. Зачем эти вопросы? Затем, что человек, не имевший семейного культа, не мог принимать участия и в культе народном и не был правоспособен совершать жертвоприношения от лица гражданской общины. Тот, кто относился с небрежением к своим умершим, подвергался их грозному гневу, и невидимые враги преследовали его. А потому со стороны гражданской общины было бы дерзостью вверить такому человеку свою судьбу. Она требовала еще, чтобы новое должностное лицо происходило, по выражению Платона, «из незапятнанной семьи». Поэтому, если кто-нибудь из его предков был виновен в проступке, оскорбившем религию, его домашний очаг был навеки осквернен, и все потомки навеки ненавистны богам. Таковы были главные вопросы, предлагавшиеся тому, кто должен был избираться на общественную должность. Ни его характер, ни его умственные качества никого, по-видимому, не интересовали: старались убедиться главным образом лишь в том, способен ли он исполнять обязанности жреца, и не пострадает ли религия гражданской общины в его руках.
Такого рода испытания были, кажется, в обычае и в Риме. Правда, у нас нет никаких сведений о том, какие именно вопросы предлагались консулу, но тем не менее мы знаем, что такого рода испытания совершал верховный жрец, и имеем полное право предположить, что оно касалось только религиозной правоспособности нового кандидата.