Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
ГРАДОПРАВИТЕЛИ
правитьКак в печати, так и в обществе не усиленно, но циркулируют слухи о предполагаемом пересмотре важнейшей части нашего Городового положения, именно, порядка избрания гласных. Старая мысль или старое желание, никогда решительно не затихавшее, чтобы права избрания были распространены и на квартиродержателей, будто бы получает себе некоторое признание и симпатии в сферах, которым принадлежит решение дела. Вопрос так стар и всегда так нов, а теперь может быть он так жизнен, что подвергнуть его детальному обсуждению не будет несвоевременно.
Как бы ни жить, а только бы хорошо жить: устойчиво — это во-первых, а во-вторых — упорядоченно, вот и вся забота местного самоуправления и основная мысль законодателя, давшего городовое положение, реформировавшего городовое положение. Тут ее начало, тут ее и конец. Остальное — детали, разработка, метод, что принадлежит нашему уму и нашей изобретательности и никакого касательства до существа предмета не имеет. Печальную и скверную сторону наших обоих самоуправлений, городского и земского, составило то, что предметом его, темою его, точкою неподвижной нашей умственной фиксации стали именно эти второстепенности, и мы, так сказать, не столько благоустроили свои запущенные и несчастные города, сколько благоустроили, чинили и перечинивали такую-то главу такой-то книги о городском самоуправлении, например, учение о цензе, о порядке голосования и проч. Что от этого городам нашим не было ни тепло, ни холодно — или, вернее, что им было постоянно и очень холодно при этой нашей книжности и доктринерстве, все это более, чем понятно. Им просто хочется богатеть, быть опрятными, обобрать у себя нищих, как-нибудь организовать труд, сократив праздность и пропойство: но вместо этого дела они видят вовлеченными себя в какие-то дебаты перед избирательным ящиком, в заведомое приглашение на эти горячие осуждения заведомо скверных, в некоторой части, людей, при устранении от них опять же отлично известных в городе лучших людей. Мы говорим об единицах, но и единицы дороги; равно как капля дегтя портит бочку меда, и «на правах ценза» ворвавшаяся в самоуправление темная и энергичная личность может решительно отравлять народу его существование.
Жить бы устойчиво и упорядоченно, и притом самим бы жить: в идею самоуправления второю существенною чертою входит саможивучесть, отрицание пассивности. Это есть не только мудрая, но в обширном государстве и вечная, неустранимая мысль: как бы возможно большую часть работы передать, так сказать, нервным узлам страны, и тем сколько-нибудь облегчить центральный мозг. Все, что хорошо делается «на местах», в городах, есть положительный выигрыш, прибавление энергии центральному органу управления: ибо есть сохранение для него силы, свежести в принципиальных и общеимперских вопросах. Таким образом, самоуправление вовсе не есть еще лишняя забота, лишнее предприятие и, так сказать, новая мысль Петербурга, которая вот не удалась или удалась; он ее проектировал, но после достаточного опыта нашел неудобною. Ничего подобного: самоуправление есть условие деловой сосредоточенности его самого, есть условие рабочего комфорта, есть удобство жизни для него, Петербурга. Это не милость городам, но «смилуйтесь» — как вопль заваленного работою человека по адресу к его помощникам, которые хотят быть или остаются тунеядцами. Самоуправление есть «прочь» тунеядству; пробуждение Обломова; сознание обломовщины, для которой не оставляется места даже и в медвежьих уголках. И ничего больше.
Какой тут может быть вопрос о том, чтобы всею полнотою это сознание апатии и сна было передано в заботу именно тем, кого нужно разбудить: самым апатичным и сонным частям населения. Иметь дом и жить с него доходом — это есть форма комфортабельного сна, как государственная рента, как держание капитала в банке и блаженная стрижка купонов. Так это есть; от этого факта некуда деваться. С него мы должны начинать мысль об оживленном самоуправлении. Но и не это одно: невозможно оспорить что на протяжении всей России домохозяева суть самый еще темный слой: слой только грамотности, и даже не всегда грамотности. Элементарность процесса «держать дом и получать с него доход» и устремила сюда капиталы темных людей, которым нет сил разобраться в более сложных предприятиях. Это так просто, и для этой простой задачи достаточна глыба совершенно необработанного ума. Мы только начали очерчивать дело и читатель уже видит почти всю картину нашего темного и несчастного самоуправления: западного тонкого механизма, к которому приставлены тульские мужики; броненосца, которым управляют в океане волжские лодочники. Зачем эта тонкость механизма? Да и неужели в России нет ничего, кроме архаических современников Рюрика и представителей «духа и смысла» Гостомысла?
Есть, но они на квартирах: вот несчастие! Это есть основной и решительно всеобщий для России факт, вероятно имеющий какую-нибудь почву для себя в народной психике и коего даже конца, т. е. прекращения, не видно, что профессор, доктор, адвокат, судья и, наконец, даже делец с подвижными инстинктами и образованием просто как-то чуждаются домовладения, хотя часто проживают всю жизнь на одной квартире. Даже автор «Обломова» не обзавелся домком: ему нужно было путешествовать, он был образован. Вот простые отрицательные условия, чтобы не входить «в канитель» с домом: возня с квартирантами, уплата налогов, необходимость ремонта — все это требует сосредоточенности на себе и отвлекает от совершенно устойчивой и любимой профессии, любимого занятия, но только не у себя на дворе, а в городе и для города. Да, мы нашли слово и, кажется, нашли ценз, отвечающий действительности наших городов, а не совершенству английских о self-government[1] книжек. В русской действительности, — и так останется надолго, — в материальном и духовном смысле «дом» и созидается из профессии, занятия, ремесла; тогда как «домовладение», в городах по крайней мере, сделалось и все более и более делается просто занятием самого ленивого и самого непросвещенного цеха: дома продаются, перепродаются; есть скупщики домов; вообще «дом» есть момент в карьере не первоклассного капиталиста, без всяких гарантий знания им городских дел, интереса к городским делам и особенно заботы о городских делах. Нам приводилось наблюдать в губернских городах, так сказать, ремонтеров-домовладетелей: рост капитала производился через хлопотливую, а вместе и несложную операцию — покупку старых, завалившихся домов: в такой дом вставляются звенья бревен, он штукатурится, закрашивается, дырья его замазываются, больше снаружи, и, став красивенькою вещью, он обманывает покупателя и дает 50 % на капитал торговцу. У него все права на голос в самоуправлении, хотя понятно, что он в городе живет обманом и в сущности обманна его принадлежность к городу, его «обывательство» в нем. Для себя собственно такой скупщик имеет квартирку, да и вообще понятие домовладения у нас не сливается с фактом домообитания, доможительства. Какая бездна домов, особенно в столицах, да и в губернских городах, имеют управляющих, а для самого обладателя составляют только статью дохода. Но ремесло в городе, но профессия в городе — это есть гарантия верности городу, устойчивости в городе; да до известной степени это есть гарантия и настоящей преданности городу, потому что богаты пациенты — богат доктор, богат приход — богат причт приходский, богаты обыватели — богат столярный, копровый, всяческий мастер; богаты клиенты — богат адвокат. Так вот кто, вперемешку с домохозяевами, и суть настоящие градообитатели, а вместе и настоящие — т. е. в возможности — градоправители. Мы построили наше самоуправление на настоящей идиллии: что все барское и образованное раскинулось и проросло корнями в почву, что это-то и есть почвенники. Перекрестимся и проснемся.
КОММЕНТАРИИ
правитьНВ. 1899. 11 апр. № 8305. Б.п.
- ↑ самоуправление (англ.).