Гоц
автор Влас Михайлович Дорошевич
Опубл.: 1906. Источник: az.lib.ru

Дорошевич В. М. Воспоминания

М., «Новое литературное обозрение», 2008.

Революция понесла большую потерю.

Больше чем за все время военно-полевых судов.

Из строя… Нет, из главного штаба ее выбыл М. Р. Гоц.

Мрачная, зловещая и злобная фигура.

Я не знал Гоца лично, но о нем знал много, интересуясь этой крупной фигурой русской революции.

Революционное образование он получил, будучи еще студентом.

Но это было начальное!

Высшее революционное воспитание он получил в Якутской области, в тундре, в юрте, среди беспросветной трехмесячной ночи.

И закончил его под прикладами ружей.

Он был одной из жертв знаменитого якутского избиения политических.

Был ранен при «усмирении».

Гоц эмигрировал за границу.

В революции он играл роль покойного Лизогуба и доныне благополучно здравствующего Льва Тихомирова.

Служил революции своими крупными средствами и был одним из членов исполнительного комитета1.

Это был один из тех Наполеонов революции, которые, сидя в Латинском квартале в Париже или на берегу Женевского озера, дают сражения правительству, кидая в бой тысячи людей в Москве, Свеаборге, Кронштадте, Севастополе2.

При удаче они скажут:

— Это мы!

При неудаче говорят:

— Это не мы!

И Гоца спросили:

— Как же это вы, господа, рискнули на Московское вооруженное восстание? Разве нельзя было заранее предвидеть результата? Вспышки погашенной рекою крови реакции, расстрелов, казней. С револьвером пошли на пулеметы?

Гоц только пожал плечами:

— Разве это мы? Это не мы. Рабочие сами. Мы уже не могли их удержать!

Позволительно спросить:

— За каким же дьяволом вы нахлестываете лошадь, сдержать которую вы не в силах?

Но количество жертв не пугает Наполеонов, решающих судьбы народа за стаканом чая в Латинском квартале и на берегу Женевского озера. Кто-то воскликнул при Гоце:

— Сколько жертв! Сколько жертв!

Гоц тоже пожал плечами:

— А вы хотели бы, чтобы революция обошлась даже без битья посуды?

Не вспоминается ли вам фраза другого деятеля — И. Н. Дурново:

— Когда горит дом, — о разбиваемых стеклах не думают!

Хорошие террористические умы сходятся.

Такая фигура, как Гоц, не могла не привлекать к себе взоров русского правительства.

Его оценил еще В.К. фон Плеве.

Высокая оценка, потому что Плеве понимал толк в революционерах и знал им цену.

«Иметь Гоца» — было мечтою.

И случай представился.

В 1903 году, весною, Гоц поехал в Италию.

В Италию в это время предполагалось высокое путешествие3.

Момент показался как нельзя более подходящим:

— Не откажет же Италия, ввиду ожидаемого события, выдать опасного революционера.

Министром юстиции в это время был Н. В. Муравьев. Г-н Муравьев, у которого было две слабости: считать себя великим криминалистом и великим дипломатом.

Он считал себя так:

— Как маниловский Фемистоклюс4, рожден, чтобы идти по дипломатической части. Но случайно пошел по другой дороге — и сделался великим юристом!

Г-н Муравьев подсказал покойному Плеве:

— Не революционера, а анархиста! Замешанного уже в одном политическом убийстве!

И вот однажды в полдень в Неаполе, в Гранд отель, роскошную гостиницу, расположенную на самом берегу моря, явилась полиция в сопровождении русского консула.

Гоц завтракал с семьею в столовой.

— Вы господин Гоц?

— Я.

— Вы арестованы. Мы должны опечатать ваши бумаги.

— Как? За что? Почему?

— Как анархист. По требованию русского правительства.

Гоц протестовал, чтобы в его бумагах, переписке позволили рыться русскому консулу.

Вечерние газеты Неаполя, Рима, Милана сообщили сенсационную новость:

— Арест русского анархиста.

— Анархиста?!

Италия привыкла к анархисту.

Рабочий. По большей части — бывший. В рваной обуви. Грязном платье. Без белья. Полуголодный… С бледным лицом. С лихорадочными от голода и озлобления глазами.

Но анархист, живущий в дорогом, роскошном отеле, анархист, приезжающий в Неаполь на «сезон», анархист, путешествующий с семьей!

— В этой России удивительные анархисты!

Белые нитки, которыми сшил «дело» великий юрист и дипломат, показались с самого начала.

Итальянская публика была удивлена:

— Однако! Русское правительство арестовывает людей… в Неаполе! В заплывшей золотом Франции это еще могло бы пройти.

Не одни должники!

Приходится и кредитору хорошему должнику любезность оказать. Но нищая Италия тридцать лет все еще празднует медовый месяц свободы3.

Горда ею.

Популярнейший сатирический журнал «Asino» не замедлил изобразить министра-президента Джиолитти в красной черкеске, колоссальной папахе, с нагайкой и подписью:

«Глава итальянского правительства в новой должности».

Бедняга Джиолитти сам должен был плюнуть, увидев эту карикатуру.

До того он был обидно забавен.

До того подходила его мирная физиономия к такому костюму.

К русскому консульству в Неаполе должны были поставить стражу.

Неаполитанский плебс, грязный, праздный, спящий, живущий и даже родящийся на улице, — истинный классический плебс, требующий от судьбы немножко макарон и от муниципалитета «зрелищ», — иллюминаций по всем праздникам, — всколыхнулся, заволновался:

— Мы не русские подданные!

И грозил беспорядками перед русским консульством. Публика рассуждала так:

— Человек приехал к нам открыто, под собственной фамилией. Ничего дурного нам не сделал. Позволить его схватить у нас, в нашем доме, гостя, было бы предательством.

Официозные сообщения только подлили масла в огонь. Гоц был уже сослан в Якутскую область. Подвергся избиению за «бунт». Был ранен.

Это вызвало к нему только симпатии:

— Превосходно. У русского правительства есть основания арестовать его… в России. Но здесь Италия.

Как раз в эту минуту в России разразилось событие, которое заставило от ужаса содрогнуться весь мир:

— Кишинев6.

В русской печати, по тогдашним условиям, называли это «печальным событием», в Европе — прямо организованным злодейством. Взволнован был весь цивилизованный мир. Итальянцы, пылкие южане, в особенности. Русскому в те дни «моркотно»7 было в Италии. Узнав, что вы русский, к вам немедленно обращались с вопросом:

— Что вы сделали в Кишиневе?

Директора в отелях, приказчики в магазинах, соседи в ресторанах:

— Что вы сделали в Кишиневе?

На почте чиновник, прочитав на конверте заказного письма «в Москву», с любопытством выглянул из окошечка:

— Что вы сделали в Кишиневе?

Парикмахер посреди бритья спросил меня:

— Вы англичанин?

— Нет.

— Немец?

— Нет.

— Кто же?

— Русский.

— Что вы сделали в Кишиневе?

И бросил бритву.

— Послушайте! Черт вас возьми! Да я-то при чем же? Вы видите, — я здесь, а не в Кишиневе. Не ходить же мне наполовину обритым!

Это его убедило.

Несколько успокоившись, он добрил, читая нотацию:

— Разве так поступают? Вы, господа, позорите наш век!

И все кругом смотрели с любопытством и не без страха:

— Русский!

Как смотрят на зверя, привязанного надежной цепью. И во всех этих взглядах читалось:

— Здесь-то ты хорош! Европеец! А пусти тебя в Кишинев!..

В это время какая-то из газет, говоря об аресте Гоца, обмолвилась:

— Это им не Кишинев!

И фраза сделалась лозунгом дня.

Она стала рефреном ко всем сообщениям по делу Гоца.

— Неаполь или Кишинев.

Общественное мнение негодовало. Страна волновалась. В парламенте предстояли бури.

Итальянское правительство чувствовало уже, что русская юстиция и дипломатия вовлекли его в невыгодную сделку8.

Оно сидело уже на скамье подсудимых.

Общественное мнение его травило.

Ему приходилось оправдываться.

— Гоц будет выдан только согласно с итальянскими законами.

Это сообщение правительства вызвало улыбку.

— Еще бы вы поступали против всяких законов. Здесь не Кишинев. Вы лучше объясните нам, какое право имели допускать русского консула к бумагам Гоца? Это что за Кишинев?

— Русский консул присутствовал при аресте и обыске для… для… для защиты прав русского подданного!

Это вызвало уже гомерический хохот.

— Италия может быть спокойна: Гоц не будет выдан прежде, чем русское правительство не предъявит нам доказательств обвинения.

Это вызвало глубокое негодование.

— Как? Человека сначала сажают в тюрьму, а потом требуют доказательств? Человека держат в тюрьме только потому, что нет доказательств его вины?

А великий юрист и дипломат все еще оформлял по всем правилам уголовного и международного права требование:

— О выдаче анархиста, обвиняемого в соучастии в убийстве.

У революции брали слишком крупного человека. «Генерала от революции». Одного из командующих. Главный штаб революции организовал энергичную защиту. Из Парижа прибыли друзья Гоца с кипой документов9.

— Никакие законы об анархистах применены быть не могут. Гоц никогда не был анархистом. Он судился как социалист. Вот приговор. Был сослан как социалист. Он принадлежал к социалистам. Вот свидетельские показания.

Все это было напечатано в газетах.

«Волна общественного негодования», — как говорят теперь, — росла все выше и выше над головой бедного Джиолитти. И он думал, быть может, вместе с газетами:

— Действительно, того… по-кишиневски… грубо как все это…

И вот, в то время, как общественное мнение дошло до белого каления, — пришла наконец бумага великого юриста-дипломата10.

Доказательства.

Благодаря прессе, они, конечно, немедленно стали достоянием общественного мнения.

Гоц обвинялся в соучастии в убийстве министра внутренних дел Сипягина11.

Доказательства!

В одном из перехваченных писем он писал кому-то:

— Обратите внимание на деятельность Сипягина.

Итальянское правительство поспешило отказать в выдаче Гоца.

Мы лишний раз показали перед всем миром, что у нас нет юстиции и что наша дипломатия бестактна.

И все благодаря великому юристу и дипломату.

Фемистоклюс!

Чтобы как-нибудь кончить дело и избежать неприятных оваций, Гоца выслали из Италии12.

Но…

Пока великий юрист и дипломат обосновывал требование о выдаче согласно всем требованиям уголовного и международного права, — прошло 2 месяца.

Эти два месяца Гоц провел в сыром каземате тюрьмы Santa Lucia.

И вышел из тюрьмы больной насмерть.

Простуженный, — это при старой ране, при последствиях от старого избиения, при «остатках» от Якутской области…

Юстиция долго целилась. Промахнулась. Но нечаянно, сама этого не подозревая, нанесла другую рану. Смертельную.

И вот этой весною в Ницце, на Promenade des Anglais…

Фантастический русский уголок на берегу Средиземного моря!

Нейтральная береговая полоса, на которую приходят отдохнуть среди боя.

Здесь тигр пасется с ягненком.

И на одной и той же скамеечке сидит рядышком революционер и человек, бежавший от революции.

— Вы дочитали свое «Новое время»? Дозвольте воспользоваться?

— Пожалуйста! Прошу!

Как в Севастопольскую кампанию, на Камчатском люнете13, во время передышки:

— Француз, дай прикурить!

— Mais qui14!

Фланирует издатель самого черносотенного листка. И навстречу ему еврей, бежавший от погромов. Блаженной, ленивой походкой идет генерал, только что прогремевший на весь мир «покаранием» целой области. И блаженно смотрят на публику его глаза:

— И никого из них не нужно расстреливать! Даже странно!

И все еще с изумленным видом бредет «кадет», из правых. В Москве в декабре его забрали ночью, с постели, двое молчаливых в «штатском».

Он ехал и читал себе отходную:

— Наверное, меня социал-демократы везут расстреливать за то, что я на всех митингах против вооруженного восстания говорил!

А его привезли в участок. И посадили в правительственную тюрьму.

Если б все эти люди заговорили между собой, — разговор между ними вышел бы преинтересный.

— Я только семь дней как из тюрьмы!

— Скажите! Я всего десять дней тому назад расстреливал!

— Мы все «бей жидов» пишем. Тем и живем!

— Ой, не говорите! Я из-за этого все дело бросил!

— Черт бы ее взял, эту революцию!

— Нет, извините! По-моему: «да здравствует революция»! Полезная вещь!

— Виноват!

И через толпу проходит высокий, видный барин, с головы до ног «глава всех кадетов».

А напротив, в теплом пальто под южным солнцем, бредет бледный и исхудалый молодой человек: двенадцать дней голодал, требуя, чтобы его только допросили.

Тут же, среди этой толпы, можно было видеть в колясочке человека с измученным лицом.

Его осторожно провозили, чтобы кто-нибудь не толкнул колясочки.

Говорят, каждое движение причиняло ему невыносимые боли.

Это был Гоц.

Он весело еще улыбался весеннему солнцу.

— Острый ревматизм.

Но доктора уже вынесли ему приговор, который хотел когда-то вынести Плеве.

— До зимы.

И вот «приговор» приведен в исполнение.

Суровая и мрачная фигура среди страданий сошла со сцены15.

Это драма.

За драмой полагается водевиль.

Со времени неапольской истории прошел год.

Случилась какая-то маленькая неприятность.

В гостинице, — прислуга г. Муравьева поссорилась с прислугой какого-то больного соседа, обеспокоила чем-то больного.

Г-н Муравьев счел долгом зайти и выразить сожаление.

— Мне так неприятно, моя прислуга…

— Ради Бога! Что за пустяки!

— Вы, кажется, русский?

— Да.

— Рад случаю познакомиться.

— Я тоже.

— Муравьев!

— Гоц!

И они застыли друг перед другом.

— Очень приятно! — с поклоном отступил к двери г. Муравьев.

— И мне очень приятно познакомиться с вами… при таких обстоятельствах! — с поклоном проводил его Гоц.

КОММЕНТАРИИ

править

Впервые: Рус. слово. 1906. 19 сентября.

1 М. Р. Гоц происходил из богатой еврейской купеческой семьи. Учился (с 1884 г.) на медицинском, затем (с 1886 г.) на юридическом факультетах Московского университета. В 1886 г. был арестован за принадлежность к революционной народнической группе (дело В. Г. Богораза) и в 1888 г. выслан в Якутскую область на восемь лет. В 1889 г. принял участие в вооруженном протесте политических ссыльных против условий их отправки из Якутска в Вилюйск и Среднеколымск, во время которого был ранен, а затем осужден на бессрочную каторгу (события, называемые Дорошевичем «якутским избиением», когда шесть человек политических ссыльных были убиты, трое повешены по приговору Якутского военного суда, вошли в историю под названием «Якутской трагедии 1889 года». См.: Якутская трагедия: Сб. воспоминаний и материалов. М., 1925). Отбывал наказание в Якутской, Вилюйской, Акатуйской каторжных тюрьмах и в Горном Зерентуе. В 1895 г. был переведен из каторжной тюрьмы на поселение в Курган. В 1898 г. получил разрешение вернуться в Европейскую Россию, а в 1900 г. уехал за границу. Находясь в эмиграции, Гоц стал одним из организаторов и руководителей партии, членом ее Заграничного комитета, зарубежным представителем ЦК партии и Боевой организации эсеров. На его средства издавались журнал «Вестник русской революции» и газета «Революционная Россия».

2 Имеются в виду вооруженные восстания в Москве в декабре 1905 г., в крепости Свеаборг на Балтийском море в июле 1906 г., в Кронштадте в октябре 1905 г. и в июле 1906 г., в Севастополе в октябре 1905 г.

3 Планировалась поездка в Италию Николая II.

4 Сын Манилова, персонажа поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души».

5 В 1870 г. завершилось объединение Италии, ставшей конституционной монархией. С того времени прошло не 30 (как пишет Дорошевич), а 36 лет.

6 Имеется в виду еврейский погром в Кишиневе в апреле 1903 г.

7 Моркотно — горькое, неприятное, тяжелое состояние. Ср. с белорусским и украинским — маркотна.

8 Видный деятель эсеровской партии В. М. Чернов вспоминал: «Судебную защиту М. Р. Гоца принял на себя блестящий адвокат и ученый-криминалист, лидер социалистической партии Италии Энрико Ферри.

Социалистическая фракция итальянского парламента с Туратти во главе немедленно перенесла дело в парламент, бурное заседание которого приняло для правительства характер громкого политического скандала.

В стране откликнулись многочисленные ассоциации, общества, муниципалитеты и университеты; редактировались и покрывались тысячами подписей петиции; принимались резолюции протеста» (Чернов В. М. Перед бурей. Минск, 2004. С. 143).

9 Они привезли письма в защиту Гоца от Ж. Клемансо, Ж. Жореса и других видных французских парламентариев.

10 Имеется в виду Н. В. Муравьев.

11 Гоц покинул Россию за полтора года до убийства Д. С. Сипягина.

12 Гоц был выслан в Швейцарию.

13 Севастопольская кампания — Крымская война 1855—1856 гг. Люнет — небольшое защитное укрепление.

14 Да пожалуйста! (фр.)

15 Гоц умер в 1906 г. в Берлине.