Государство в миниатюре (Твен; В. О. Т.)

Государство в миниатюре
автор Марк Твен (1835—1910), пер. В. О. Т.

Собрание сочинений Марка Твена (1896—1899)

Оригинал: англ. The Great Revolution in Pitcairn. — Перевод опубл.: 1879 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 1.

ГОСУДАРСТВО В МИНИАТЮРЕ

Не так давно в газетах появилось следующее сообщение: — «Подлинным «Островом блаженных» должен, кажется, считаться остров Питкаирс, в Австралийских водах. Одна Норвежская баржа случайно пристала к этому острову и вот что сообщает о нём «Daily Telegraph» со слов рулевого этой баржи: «Столь совершенного государства не было еще до сих пор известно. Законы его предусматривают самые мелкие нарушения права и, применительно к местным условиям, представляются микроскопическими. Правительство пишет музыку для гимнов, которые распевают школьники; глава государства не только составляет программу ежедневных танцев, но даже сам публично играет на скрипке те танцы, которыми тамошние граждане обязательно заканчивают каждый рабочий день недели».

Сообщение это звучит настолько необычайно, что мы полагаем небезынтересным для большинства читателей ознакомиться с кое-чем из истории этого острова и его обитателей.

Около ста лет тому назад на английском корабле «Bounty» взбунтовалась команда; капитан и офицеры были выброшены в море, а бунтовщики, завладев судном, направились под парусами к югу. Они пристали к Таити, выбрали себе там в жены туземных женщин и затем высадились на одном пустынном скалистом острове посреди Тихого океана, известном под названием «Остров Питкаирс».

Разломав судно, они весь полученный таким образом материал употребили на колонизаторские нужды своего острова. Питкаирс настолько удален от жизни всего остального мира, что суда очень редко проходят мимо него. Остров считался необитаемым; только в 1808 году капитан одного судна, случайно бросившего якорь в его бухте, к крайнему своему удивлению обнаружил присутствие островитян. Из числа, бунтовщиков-аборигенов оставалось в живых всего 2—3 человека, остальные пали жертвой взаимных раздоров; на лицо было молодое подрастающее поколение; количество населения в 1808 г. равнялось 27 человекам. Зачинщик бунта, Джон Амамс, был еще жив; до самой смерти своей в 1879 г. он оставался предводителем и патриархом этого маленького народа. Он вел скромный христианский образ жизни, а вслед за ним и весь народ его, 27 голов счетом, составлял самую благочестивую и строгую христианскую общину.

Адамс добровольно подчинился покровительству поднятого им английского флага. По последней переписи, население равняется 90 душам, из которых — 16 мужчин, 19 — женщин, 25 — мальчиков и 30 девочек, — все прямые потомки бунтовщиков. Все они говорят только по-английски. Остров выступает из океана, подобно Гельголанду; он имеет ¾ мили длины и в некоторых частях до ½ мили ширины. Земля разделена между отдельными семьями. Процветает также и скотоводство: козы, свиньи, куры и кошки; собак и вообще больших животных не разводят. Церковь на Питкаирсе служит в тоже время школой, ратушей и библиотекой. Глава государства носит титул: «Бургомистр и губернатор, верноподданный её величества королевы английской». Он избирается из среды самого народа; избирательными правами пользуется каждый обитатель острова, без различия пола.

Единственными занятиями этих людей, в то время, как они впервые были открыты, служило — земледелие и рыбная ловля; их единственным развлечением — божественная служба. На острове не существовало никакой торговли и никаких денежных знаков. Обычаи и костюмы островитян были также просты, как и их законы. Они жили в глубоком, ничем не нарушаемом покое, вдалеке от всего света, от его интриг и бедствий. Через каждые 3—4 года к острову приставал корабль, привозивший с собой давно состарившияея новости о кровавых битвах, опустошительных эпидемиях и свергнутых тронах; он выменивал мыло и фланель на шелковичного червя и на плоды хлебного дерева и затем отправлялся далее, предоставив остров своей судьбе на новых 3—4 года.

Несколько лет тому назад адмирал Горсей посетил этот остров и представил о том доклад парламенту. В нём сообщалось: «Островитяне разводят бобы, красную и белую тыкву, капусту и немного маиса, ананасов, фиг, апельсинов, лимонов и кокосов.

Одежду для себя они приобретают от случайно проходящих кораблей в обмен на пищевые продукты. Остров не имеет собственной воды, но её всё-таки достаточно вследствие господствующих там периодических дождей. Островитяне нуждаются по-преимуществу в холсте, фланели, штиблетах, гребенках, мыле и табаке; они также охотно принимают в обмен географические карты и аспидные доски для своих школ, и всякого рода оружие. Я снабдил их флагом, который бы они могли поднимать при проходе судов, и ручной пилой, в которой они особенно нуждались. Я надеюсь, что это будет одобрено палатой лордов. Английский народ, известный своею щедростью, узнав о нуждах этой маленькой почтенной колонии, будет, конечно, всегда готов придти ей чем возможно на помощь.

Божественная служба совершается в доме, особо построенном Джоном Адамсом, каждое воскресенье и притом по два раза: в 10½ ч. утра и в 3 ч. пополудни. Литургии, согласно церковным уставам Англии, выполняются со всею строгостью их выборным священником, Симоном Юннг, пользующимся высоким уважением. Каждую среду несколько часов посвящаются чтению Библии, которую слушают все, имеющие возможность прийти в церковь. В первую пятницу каждого месяца совершается особая служба.

Всякая семья начинает и кончает свой день общей молитвой; никто ничего не вкушает без молитвы до и после принятия пищи. О религиозных обычаях этих островитян можно говорить только с величайшим уважением. Народ, считающий не только своей обязанностью, но и своим любимейшим развлечением — молитвенное общение с Богом, народ, полный радостного трудолюбивого довольства, и свободный от всякого рода пороков, — едва ли такой народ нуждается в особо командированном туда миссионере!»

В самом конце адмиральского доклада имеется следующее, на первый взгляд совсем маловажное замечание: «Недавно на остров высадился неизвестный человек — американец… Крайне подозрительное приобретение!»

Адмирал и не подозревал, насколько оправдалось его критическое замечание.

На этом американце зиждется и история революции, постигшей остров, до него такой тихий и мирный. Об этом последнем событии подробно сообщил американский капитан Ормебей, который случайно посетил остров через четыре месяца после английского адмирала. Вот вкратце его сообщение:

«Вышеупомянутый американский выходец носил имя Буттерворт Стэбелью. Он начал с того, что всеми правдами и неправдами старался втереться в доверие островитян. Вскоре его все полюбили: забыв всякие человеческие потребности, он весь погрузился в религию. Он превзошел всех в выносливости и в усердии, с которыми молился и пел гимны. Когда, по его мнению, настало время, он начал тайно сеять между народом семена раздора. Он тогда уже имел совершенно определенный план: так или иначе свергнуть правительство. Для достижения этой цели он пользовался самыми разнообразными средствами. Указывая на краткость воскресной службы и ходатайствуя о продлении её до трех часов, вместо установленных двух, — он успел вызвать недовольство одних. Приверженцы этого мнения, в целях достижения указанной реформы, составили первую тайную партию. Женщинам он внушил, что они не пользуются достаточной свободой во время богослужений, — из чего возникла вторая партия. Он не пренебрегал никаким оружием. Даже детей переманил он на свою сторону, вызвав в их детских сердцах недовольство указанием на слишком малое число существующих воскресных школ. Они образовали третью партию.

Подготовивши всё таким образом, Стэбелью попробовал нанести решительный удар представителю магистратуры Джемсу Русселю Никкойью, человеку, владевшему замечательным характером и опытностью, а также единственным на острове китоловным ботом. Но для того, чтобы рассказать, как ему удалось это, необходимо вернуться к прошлой истории острова.

Наиболее важным из всех их законов признавался островитянами закон о нарушении прав собственности; — он служил для народа в качестве палладиума его свободы. 30 лет назад в суд поступило прошение, подлежавшее решению, согласно с этим законом. Цыпленок, принадлежавший Елизавете Юннг (в то время — 58 лет отроду), — дочь Джона Мигельса — одного из бунтовщиков с «Bounty» — забежал на участок земли, принадлежавший Генри Христиану (29 лет от роду, — внук Флетчера Христиана, одного из бунтовщиков). Христиан убил цыпленка.

Закон гласил: Христиан, возвратив убитого цыпленка, имеет право требовать возмещение причиненных убытков. Христиан так именно и поступил, требуя в качестве удовлетворения определенное количество шелковичных червей; но девице Юннг это количество показалось преувеличенным. Она предъявила встречный иск и суд сократил требование Христиана на половину. Христиан аппеллировал. Процесс прошел затем все судебные инстанции. Наконец, прошлым летом — через 20 лет после возникновения, — иск поступил на рассмотрение высшего суда, который утвердил первоначальный приговор суда первой инстанции. Христиан должен был покориться, но Стэбелью шепнул на ухо его защитнику, чтобы тот потребовал, — «лишь формы ради», — предъявление того основного закона, на который ссылается приговор, — дабы быть вполне уверенным, что такой закон действительно существует. Суд уважил это необычайное требование. Посланный в дом бургомистра, вскоре вернулся назад с известием, что закон этот исчез из государственного архива. Этим самым решение высшего суда сводилось к нулю, как ни на чём не основанное. Публика громко возмущалась утратой законодательного акта, заключавшего в себе основные положения свободы народа. По предложению Стэбелью, бургомистр был предан суду.

Ни его поведение, полное достоинства, ни спокойное уверение в собственной невиновности в утрате этого закона, хранившегося в государственном архиве (в сигарном ящике, который находился всегда при нём и оказался не взломанным и не растраченным), ничто не помогло. Он был смещен, а имущество его конфисковано. Но самым возмутительным в этой истории было утверждение его врагов, что причиной, побудившей его уничтожить закон, послужило будто бы то обстоятельство, что он, будучи родственником Христиана, хотел склонить правосудие в его пользу. На самом деле, на острове не было ни одного человека, кроме Стэбелью, который не приходился бы родственником Христиану, — так как, — само собой понятно, — с течением времени население, посредством перекрестных браков, так породнилось, что каждый данный островитянин находился к каждому другому в обязательно родственных отношениях всевозможных степеней.

Если бы чужестранец сказал, например, одному из островитян: «Вы рассказываете о той молодой женщине, как будто бы она приходится вам кузиной, — между тем как только что вы называли ее теткой!» — то на это мог последовать такой ответь: «Да, она мне приходится и кузиной, и теткой; кроме того: сводной сестрой, племянницей, двоюродной сестрой в 4, 23 и 32 степенях, троюродной теткой, бабкой и своячинецей, по покойному брату, — а на следующей недели она еще станет моей женой».

Таким образом, намек на непотизм обвиняемого не имел особого значения; но имел или не имел, он годился для Стэбелью. Он вскоре был избран, взамен свергнутого, на должность бургомистра. Полился дождь реформ. Одною из первых было то, что дообеденная воскресная литургия, которая длилась обыкновенно 35—40 минут и во время которой читалась молитва о благоденствии всех частей света, всех наций и всех человеческих племен, была продолжена на целый час, и в молитву включены все мыслимые обитатели всех небесных планет. Нововведение очень понравилось и островитяне говорили: «вот это предусмотрительно!» Когда вслед за сим Стэбелью установил запрещение принимать по воскресным дням какую бы то ни было пищу, взамен прежнего запрещения варить пищу в этот день, и предложил учебные занятия в воскресных школах в течение всего воскресного дня, — радость народа не имела границ. При посредстве подобных реформ, Стэбелью вскоре стал полубогом островитян.

Но он не остановился на этом. Он пользовался всяким случаем, чтобы направить общественное мнение против Англии. Смутив души каждого из граждан порознь, он выступил с публичной речью, в которой объяснил, что, в уважение к своему прошлому, нация обязана сбросить с себя тираническое иго Англии. На это некоторые здравомыслящие островитяне возразили: «Мы не чувствуем этого ига! Да и и как же могло быть иначе? Англия, каждые 2—3 года, отправляет к нам судно, снабжающее нас мылом, холстом и всем другим необходимым, а во всём прочем Англия оставляет нас в покое».

— Оставляет в покое! — воскликнул Стэбелью. — Так именно чувствовали и выражались рабы всех времен. Эти слова показывают, насколько глубоко погрязли вы под давлением тирании! Где же ваше мужество? Или для вас свобода — ничто? Неужели вы можете удовлетвориться ролью какой-то прибавки к чуждой вам и презирающей вас нации, имея полное право и возможность занять независимое, значительное и свободное положение в семье других великих держав?

Речь эта не осталась без результата. Островитяне начали потихоньку чувствовать иго Англии; они чувствовали его, не понимая, где и в чём оно заключается. Они стали жаловаться, ворчать, вздыхать под тяжестью воображаемых цепей и стремиться к облегчению своей участи и к освобождению. Негодование против Англии росло. Прежде, идя в свой капитолий, они радостно взирали на развевающийся над ним английский флаг, а теперь они старались не смотреть на этот символ их рабства. Однажды утром флаг оказался сорванным и брошенным в грязь. Никто не решился снова поднять его. В воздухе пахло государственной катастрофой. В ту же ночь к Стэбелью явились несколько граждан. Произошел следующий разговор:

— Мы не в силах выносить долее эту презренную тиранию; каким образом мы можем от неё освободиться?

— Посредством coup-d’état!

— Это что такое?

— Государственный переворот или coup-d’état состоит в следующем: заранее всё подготовляете, а затем, в условленный час я, как глава государства, официально и торжественно объявляю независимость острова.

— Это звучит очень просто и легко. Мы могли бы сделать это сейчас же. С чего нам начать?

— Завладейте всякого рода оружием и государственной казной, мобилизируйте армию и флот, объявите себя на военном положении, а остров — королевством!

Ослепленные столь величественной программой, наивные островитяне сказали:

— Это всё очень возвышенно! Но не будет ли против этого Англия?

— И пускай! Наша скала — тот же Гибралтар.

— Верно! Но как же… с королевством? Ведь если мы объявим себя королевством, нам понадобиться и король?

— Вам не достает, друзья мои, только объединения. Взгляните на Германию, посмотрите на Италию. Они объединены. Объединение вызывает в жизни новые потребности. Правда, это делает жизнь более дорогой, но разве это не равнозначуще прогрессу! Вам необходимо иметь постоянное готовое войско и флот. Отсюда, само собой, возникает необходимость в установлении налогов, но налоги суть только верные признаки государственного величия.

Итак, вы будете объединены и велики — чего вам больше! Но эти блага вам может дать только королевская власть!

Таким образом 8 Декабря остров Питкаирс был объявлен свободным и независимым государством, и в тот же день, при всеобщем ликовании и восторге, совершилось коронование Буттеворта I, короля острова.

Никогда еще в истории острова не было подобного представления. Весь народ, за исключением самых малых детей, маршировал гуськом вокруг трона, на котором восседал король, имея с боку знаменосцев и трубачей. Воодушевление народа не знало границ. Но вот начались королевские реформы. Тотчас же было установлено дворянское сословие, назначен морской министр и отобран в казну китоловный бот; вслед за тем был назначен военный министр, которому приказано немедленно приступить к формированию постоянного войска. Был также назначен лорд казначейства, которому передан подробный план всевозможных налогов и преподано заключить оборонительные и наступательные союзы, а также торговые договоры с иноземными государствами. Затем последовали назначения нескольких генералов, адмиралов, камергеров, шталмейстеров и иных придворных сановников.

На все эти назначения был израсходован весь личный материал населения. Военный министр, с титулом «Великий герцог Галилейский», жаловался, что все 16 взрослых мужчин, имеющихся в государстве, отказываются от исполнения воинской повинности, под тем предлогом, что они получили высшие государственные должности, — вследствие чего он поставлен в серьезное затруднение относительно формирования постоянного войска. Морской министр, Маркиз Араратский, указал на такое же затруднение; он соглашался самолично править рулем на китоловном боте, но всё-таки ему было необходимо иметь хоть пару гребцов. Король сделал то, что он счел за лучшее в данном положении: он отобрал от матерей всех мальчиков старше девятилетнего возраста и отдал их в солдаты, образовав, таким образом, особый корпус под начальством одного генерал-лейтенанта и двух генерал-майоров. Это очень понравилось военному министру, но возбудило негодование матерей целого государства, которые жаловались, что их любимцы должны теперь погибнуть на кровавых полях битвы.

В интересах соблюдения наибольшей экономии в живом государственном материале представилось необходимым, чтобы герцог Вифанийский, занимавший должность начальника почт и телеграфа, исполнял в тоже время во флоте обязанности гребца, сидя при том на лавке за дворянином низшей степени, а именно за графом Ханаанским, который исполнял должность лорда судьи. Неудобства, проистекавшие от такого совмещения должностей, вызвали скрытое недовольство со стороны герцога Вифанийского, сделав из него тайного врага государственного порядка; король заранее предвидел это, но был не в состоянии поступить иначе.

А дела шли всё хуже да хуже. В один прекрасный день король возвел Марию Петерс в графское достоинство и женился на ней, вопреки желанию всех министров, советовавших ему из политических видов жениться на Эммилине, старшей дочери архиепископа Вифлиемского. Это вызвало большое неудовольствие среди сильнейшей, — церковной, — партии. Новая королева старалась приобрести поддержку и дружбу в лице ⅔ из числа всех 36 взрослых женщин нации, которые были призваны ко двору в качестве статс-дам различных степеней, но этим самым она приобрела и заклятых врагов в лице остальных 12-ти. В семействах статс-дам начались неурядицы, так как теперь не оставалось никого дома, кто бы мог вести хозяйство. 12 дам, ненагражденных почетными званиями, уклонялись от посещения королевской кухни в качестве кухарок; благодаря этому, королева сочла себя вынужденной поручить графине Иерихонской и нескольким другим придворным дамам носить воду, мести во дворце пол и исполнять другие весьма унизительные обязанности. Это породило неудовольствие и в среде придворных дам.

Каждый жаловался, что налоги, взимаемые для содержания войска, флота и королевского двора, становятся не посильными, обрекая всю нацию на поголовное нищенство. Король отвечал:

— Взгляните на Германию, посмотрите на Италию! На что вы жалуетесь? Все великие нации приносили себя в жертву ради объединения! — Но это никого уже не успокаивало. Напротив, ему возражали: — Объединение нельзя кушать, а мы умираем с голода! Земледелие заброшено; каждый служит в войске или во флоте, или при дворе; каждый одел форму и не знает, что ему делать и что ему есть! И не осталось никого, кто бы мог обрабатывать поле! К тому времени как недовольство уже достаточно распространилось и окрепло, в государственном бюджете оказался вдруг дефицит в 45 долларов слишком, что составляло около ½ доллара с каждой головы населения. В совете министров был поднят вопрос о необходимости внутреннего займа. Было также обстоятельно говорено о выпуске государственных облигаций и бумажных ассигнаций, с правом обмена их через 50 лет на шелковичных червей и капустные кочерыжки. Из объяснений министров стало очевидно, что армия, флот и администрация давно уже не получали никакого жалования и что, если не будет предпринято тотчас же нечто вполне рациональное, государство неминуемо должно обанкротиться, — что, в свою очередь, вероятно поведет к восстанию и революции. Король решился немедленно прибегнуть к экстраординарному средству, о котором до тех пор на острове не имели понятия. В воскресенье утром, в парадном одеянии, он явился в церковь в сопровождении всей армии и тут же приказал министру финансов сделать сбор в пополнение дефицита.

Но это было то перо, которое переломило горб верблюда. Граждане, один за другим поднимались и направлялись к выходу, отказываясь подчиниться столь неслыханному насилию; — но тотчас же, непосредственно за таким отказом, следовала конфискация имущества недовольного. Это последнее мероприятие скоро положило конец всяким протестам и сбор продолжался далее, среди глубокого подавленного молчания. Собравши деньги, король вместе с войском удалился, сказав на прощанье:

— Я вам покажу, мерзавцы, кто здесь хозяин!

Некоторые из граждан закричали:

— К чёрту объединение! — Вырванные, при посредстве военной силы из объятий плачущих родственников, они тотчас же были арестованы. И тогда-то, — как это легко было предсказать, даже не будучи пророком, — на сцену вдруг выступил социал-демократ. В ту минуту, как король, выйдя из церкви, усаживался в свою королевскую золоченую тачку, социал-демократ сделал по нём 15—16 выстрелов, но с такой удивительной социал-демократической небрежностью, что ни один из них не причинил ему никакого вреда.

В ту же ночь произошло восстание. Нация поднялась, как один человек, не смотря на присутствие среди революционеров 99 человек из другого племени. Инфантерия побросала свои навозные грабли, артиллерия свои кокосовые орехи; флот поддерживал возмутившихся; король был схвачен в своем дворце и связан по рукам и по ногам.

В крайнем изумлении он сказал:

— Я освободил вас из под ига тирании; я помог вам подняться из вашего унизительного положения; я создал из вас нацию среди всех других наций; я даровал вам твердое разумно направленное, централизированное правление и я же дал вам, наконец, еще нечто более важное, — величайшее из политических благ, — объединение! Да, и совершил всё это, и вот моя награда: — ненависть, позор и эти цепи. Возьмите меня и делайте со мной, что хотите. Да будет так. Я отказываюсь от короны и от всех моих прерогатив, с удовольствием слагая с себя это тяжелое бремя правления. По вашему желанию я возложил его на себя; по вашему желанию слагаю его теперь с себя!

Народ единогласно приговорил короля и социал-демократа или к продолжительному запрещению посещать церковь или к вечным каторжным работам в качестве гребцов на китоловном боте, к тому или другому, по их выбору. На следующий день нация опять собралась на совещание, на котором было решено: снова поднять британский флаг, вновь подчиниться британской тирании, низвести дворян в положение обыкновенных граждан и немедленно заняться обработкой запущенных полей, восстановлением прежних полезных ремесел и древнего спасительного благочестия. Ex-король возвратил предполагавшийся утраченным законодательный акт о правах собственности, объяснив, что он украл его, — но не с намерением повредить кому-либо, а лишь в видах достижения своих политических целей. Вслед за этим нация вернула смещенному бургомистру его прежнее звание и конфискованное у него имущество.

По зрелом размышлении, ex-король и социал-демократ предпочли продолжительное отлучение от церкви — вечным работам, в качестве галерных рабов, «с продолжающейся при том божественной службой», — как они выражались, — из чего островитяне заключили, что, под влиянием испытанного страха, эти несчастные ребята, очевидно, лишились рассудка. В виду сего они признали наиболее для себя и для них безопасным держать их всё время взаперти, — что и исполнили.

Такова история «Подозрительного приобретения» острова Питкаирс.

• пер. Т. П. Львовой