Собрание сочинений в семи томах. Том шестой
М., ГИХЛ, 1959
Еду один верхом с районного съезда. Кругом ни души. Сытый конек сторожко посматривает ушами то в ту, то в другую сторону и идет иноходью, покачиваясь.
Справа бесконечно зеленеют хлеба; слева — голубые Кавказские горы, и тучи низко и ровно срезают их.
Из боковой лощины подымается всадник верхом. Бурка расходится на нем, покрывая лошадь, торчит винтовка, выглядывает кинжал, с шеи сбегает шнур к револьверу. Рожа не то чтоб разбойничья, но я все-таки огляделся — никого. Губы у него запеклись.
— Драствуй!
— Здравствуй!
Кони, мотая головами, пошли рядом.
— В город?
— В город.
Долго едем молча, и я думаю: ловки они, как бесы, и я справиться не успею с своим браунингом, как он сделает все, что ему нужно. Он посматривает искоса и говорит ломанно спекшимися губами:
— В Варшава я служил, еще не был война. Город знаю, все знаю. Как в Москва делам?
Я рассказываю; он жадно слушает, задает вопросы. Иногда я с трудом понимаю, — так ломанно он говорит, но чувствую — бывалый человек и, по-видимому, разбирается в основах советской власти. Между прочим, тоже был на съезде делегатом.
— А скажи, как товарищ Ленин там?
— Ничего, работает. Стреляли в него.
— Кто стрелял?
— Помещики, капиталисты, генералы подослали таких, что стреляли. Ранили. Выздоровел, теперь работает.
— Ну, дай ему бог здоровья. Хароший шаловек. А пуля таскал с него?
— Пуля осталась. Не мешает, здоров по-прежнему.
— Пущай таскал пулю с себе, а то пуля абрастал в шаловеке горьким мясам. Поедешь Москва, скажи ему, пускай дюже таскал пуля. То все Деника, — его дела… Ух, балшой падлец!..
Он внезапно толкнул лошадь в мою сторону, так что звякнули наши стремена, весь перегнулся, опираясь рукой о кинжал, и спросил:
— Скажи, товарищ: товарищ Ленин опять будет править?
— Через четыре месяца соберутся выборные от всех рабочих и крестьян в Москву. Скоро и ваши выборные поедут туда. Вот соберутся, позовут товарища Ленина и спросят: «Ну как, товарищ Ленин, ты правил нашими делами?» Товарищ Ленин все расскажет до ниточки, как правил. Подумают, подумают рабочие и крестьяне, — хорошо правил, и скажут: «Ну, заправляй и дальше нашими делами». А если бы товарищ Ленин маху дал, рабочие бы сказали: «Ну, товарищ Ленин промашку дал; делать нечего, другого выберем».
Он, перегнувшись ко мне, как будто в его теле не было ни одной косточки, жадно слушал, полураскрыв спекшиеся истрескавшиеся губы.
— Хорошо! дюже хорошо!.. Скажи там Москва, пущай правил делам. Скажи там Москва, будет Деника иль какой другой падлец, будем рубиться совсим с мясам, — и он слегка выдернул и опять втолкнул в ножны кинжал.
Дорога раздвоилась: влево пошла в горы, вправо — к засиневшему вдалеке городу. Он повернул налево.
— Прощай.
— Прощай.
Я смотрел на его удаляющуюся фигуру и чувствовал: будет рубиться за советскую власть, пока все мясо с него срубят.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые напечатано под рубрикой «Впечатления» под заглавием «Кверху ногами» в газете «Правда», 1920, 27 августа, № 189. Новое название дано в последнем прижизненном собрании сочинений, где текст очерка был существенно переработан,
В автокомментариях Серафимович писал: «Очерк был написан во время моего пребывания во Владикавказе, когда я работал там в парткоме.
Поехал я по поручению комитета партии в район на съезд Советов и там выступал, меня переводили.
Культура в том районе стояла тогда на очень низком уровне. Там сохранился еще родовой быт, хотя и в не совсем чистом виде. Были там и кулаки и бывшие офицеры: население их скрывало.
В целом, однако, местные жители советскую власть поддерживали, особенно беднота.
Главной задачей очерка „Горное утро“ было показать, что Ленин уже тогда пользовался на окраинах большой популярностью и любовью. Тогда это было очень важно подчеркнуть, и я зарисовал одну из своих встреч» (т. VIII, стр. 436—437).