Иван Лукаш
правитьГорнист
правитьПариж-Москва, YMCA-PRESS, 1995
Светло — холодный осенний день. Богатая улица. Особняки в темном плюще залиты прохладным солнцем. На аллее, по дорожке для верховых лошадей, мелькает под листвою всадник в желтых крагах…
На улице Фазандри я нашел дом № 81. На чугунной решетке ворот — овальная эмалированная дощечка с синими буквами. Доска знакомая — прежняя, с отбитыми краями и побледневшими буквами: «Союз галлиполийцев во Франции».
Я вошел под высокую арку ворот. В сад двумя маршами, в виде подковы, спускается белая лестница особняка. Огромные окна залиты солнцем. В этом особняке и разместилось новое галлиполийское собрание.
Широкая лестница. Светлый и большой вестибюль, где парадно блистают шашки паркета. Еще пролет — и я во втором этаже. На площадке лестницы светятся матово-желтые стекла витражей; среди тяжелых гроздей какая-то латинская надпись и год: 1672.
В таких богатых и парадных домах мы уже отвыкли бывать. В таких залах и арках есть что-то петербургское, времен империи, и кажется, что за огромными окнами вот-вот увидишь — невероятное, невозможное — гранит Английской набережной и Неву. А, может быть, может быть… Если быть России, ведь быть и галлиполийскому собранию, хотя бы в том- же Петербурге.
Генерал Репьев показывает мне комнаты, лекционные, библиотеку, кабинеты. Все еще устраивается.
В одной из комнат стоит классная доска с губкой. Тут же идут, вероятно, лекции. На стенах пустых покоев — портреты: закинутая голова с непокорным вихром генерала Лавра Корнилова, его пристально прищуренные глаза, другие белые генералы. На стеклах — клинья солнца. Белым генералам как будто холодно в еще необжитых покоях, и они зябнут на стенах.
Я иду по светлым и пустым комнатам, и мне вспоминаются почему-то зеленоватые палатки с холщовыми окнами, прохладные землянки с глинистым полом, легкие церковные паникадила из фанеры консервных ящиков, пехотные мешки, зеленоватые, прожженные кое-где шинели, английские измятые фуражки добровольцев, холщовые носилки в бурой крови и холщовая церковь среди белых палаток, которые легли в долине, среди сиреневых гор, чуткой стаей белых птиц…
Как странно подумать, что все это — и «танки» на ногах, облепленные глиной, и галлиполийские белые гимнастерки, и мы сами тогдашние — все прошлое, все уже — наша история.
Сохранились ли ее следы? Генерал Репьев говорит мне, что вещи и реликвии для галлиполийского музея собираются и музей будет создан.
Все это хорошо — и грустно…
Там будет, конечно, шашка генерала Кутепова, его марковская или корниловская фуражка, его походная шинель. Мало кто знает, что генерал Кутепов носил на груди тяжелый крест с навершия знамени Преображенского полка. Вещи Кутепова будут священной сенью галлиполийского дома.
Там будут и вещи генерала Врангеля, записная ли его книжка, или его белый Георгиевский крест за взятие батареи в конном строю, или его знаменитая черкеска…
Помните, как Врангель, высокий, гибкий, в черкеске, встречал проходящие войска и внезапно, весь встрепенувшись, точно готовый оторваться от земли, приветствовал их грудным клекотом:
— Орлы…
Неужели все прошлое, неужели?
Когда я был в новом галлиполийском собрании, в большой нижней зале открывался съезд русской молодежи из провинции. Все полно, парадно, национальные значки. Слышны речи. Покойные, а может быть, усталые голоса.
Может быть… Ведь сколько лет те же слова, те же простые слова о борьбе, освобождении России, отечестве, которое выше и краше всего на свете. Не свершающиеся слова.
Я смотрю на лица, на глаза стоящих рядом со мной и слушающих речи в зале.
Вот как постарели лица, и гусиные лапки у глаз, как измотались все, и как слова — точно бы стерлись…
Но глаза те же. Я видел их в Галлиполи, эти прозрачные сбоку и чуть выпуклые русские глаза, — честные простые глаза русских солдат, как будто ожидающие чего-то.
Из окна собрания видна в саду крыша новой галлиполийской церкви. Крыша еще не вся положена, сквозь доски видны сверху молящиеся и красноватые огни галлиполийского алтаря.
Доносится, как глухие вздохи, церковное пение.
Помните, как в Галлиполи под нашим двуглавым орлом таинственно и тихо трепетал вечером русский флаг и доносился издалека гул солдатской молитвы «Отче наш»?..
Далеко, далеко, в долине Роз и Смерти, где прилегли чуткие стаи белых палаток, играет галлиполийский горнист вечерний сигнал…
Я стоял у окна галлиполийского собрания в Париже, и мне казалось, что звучит далеко тот же галлиполийский сигнал.
Годы, уже целые годы, не умолкая, зовет, зовет Россию галлиполийский горнист.
Сегодня — вечер галлиполийцев в их новом собрании. Каждый русский, без сомнения, будет сегодня у них.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьГорнист. Впервые: Возрождение. 1932. № 2678. 1 октября.